А я дура пятая!

Екатерина Вильям-Вильмонт, 2016

Пять лет назад Карина потеряла горячо любимого мужа и, кажется, готова к новой жизни. Однако прошлое то и дело напоминает о себе, порой болезненно и неприятно. И все-таки именно очередная встреча с прошлым расставит все по своим местам и Карина, наконец поймет то, чего не поняла в ранней юности.

© Вильмонт Е. Н., 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

* * *

Мы никогда не понимали того,

Что стоило понять.

Николай Гумилев

— Каринка, ты телевизор смотришь? — закричала в телефонную трубку моя подруга Тонька.

— Нет, а что? — меня сразу затошнило.

— Включи, это же уму непостижимо!

— Какой канал?

— Второй!

Я включила. Там шло ежедневное скандальное шоу, обожающее лезть в личную жизнь людей, делать экспертизы ДНК и все в таком роде. Ну надо же! Там на диванчиках сидела вся компашка! Неужто опять будут перемывать мне кости? Похоже на то.

— Да она вообще мизинца Леонида Дмитрича не стоила! Она же темная, как валенок, прости, Господи, — истово перекрестилась бывшая соседка моего мужа, бывшая актриса, бывшая красавица и бывшая жена двух знаменитых режиссеров. Теперь она с наслаждением таскалась по всяким ток-шоу, учила всех жить.

— Но Леонид Дмитриевич, по-видимому, все-таки любил ее… — вставил слово молодой пройдошистый ведущий.

— Да какая там любовь! — закричала первая жена моего покойного мужа. — Она выскочила за него, чтобы просто зацепиться за Москву и попасть в круг избранных!

Очень интересно, это уже что-то новенькое! Они что, не в курсе, что я в Москве родилась и выросла в кругу куда более избранном, нежели актерская братия… И хотя была моложе мужа почти на четверть века, но к тому времени окончила истфак МГУ и была не такой уж темной девушкой.

— А почему вы считаете, что Леонид Дмитриевич умер из-за Карины Дубровиной?

— Знаете, — раздумчиво заметил скандальный журналист, неприятно расплывшийся бывший красавец, — когда пожилой мужчина женится на молодой, такой конец практически неизбежен.

Господи, со смерти Лёни прошло уже пять лет, а они все никак не уймутся. Интересно, что я им всем сделала? Чего та к ярится втора я су пру га, ведь между нею и мной было еще две жены? Но все четыре сплоченно ополчились против меня. Поразительно! Так, а это что за персонаж? Упитанная тетка в розовой кофте со стразами, глотая слезы, говорила:

— Она, она на похоронах и поминках даже не плакала, слезинки по покойнику не проронила, сама же небось его и отравила!

— Но вскрытие ничего не показало, кроме острой сердечной недостаточности! — внес ясность ведущий.

— Да что вы ерунду городите, — вмешалась Четырежды Бывшая, — не знаете разве, что сейчас есть такие препараты, которые практически невозможно обнаружить. Тем более ее отец был ученым-химиком!

«Нет, это уж слишком! Уже до моего отца добрались! Завтра же подам в суд за клевету! — вскипела я. — Сволочи, какие сволочи!»

— Господа, господа! — подал вдруг голос какой-то неведомый мне мужчина. — Какое право вы имеете голословно обвинять человека в у головном преступлении?

На экране возник титр: «Феликс Ключников, адвокат».

— И вообще, я не очень понимаю, мы собрались тут, чтобы почтить память гениального режиссера или задались целью облить грязью его последнюю любовь? Любим мы говорить о Боге, а разве это по-божески?

— В самом деле, — состроил постную мину ведущий, которого явно не интересовал гениальный режиссер, зато чрезвычайно интересовали любые скандалы. Что ж, это его работа.

— И еще… — продолжал адвокат. — Почему, собственно, вы не пригласили в студию саму Карину Георгиевну? Создается впечатление, что все собрались здесь с одной-единственной целью — перемыть ей косточки, облить ее грязью…

— Мужчина, что вы такое говорите! — истошно завопила толстая тетка из публики, эдакая профессиональная обличительница. — Кому на фиг нужно что-то там ей перемывать! Слышали же, она на похоронах мужа даже не плакала, разве это по-божески?

— Человек, убитый горем, зачастую не может заплакать… — произнесла одна пожилая актриса, снимавшаяся в молодости в Лёнином фильме.

— Да ладно! — вмешалась опять Четырежды Бывшая. — Знаю я ее, она просто холодная расчетливая дрянь! Рассчитывала, что Корецкий снимет ее в кино. А он, видимо, не хотел, не любил снимать непрофессионалов, а зазря жить со стариком неохота…

— Извините, вы все-таки настаиваете на версии преднамеренного убийства? — опять подал голос адвокат Ключников.

— Да! Настаиваю!

— Вы заявляете об этом на всю страну. И вы не боитесь, что вдова может подать на вас в суд за клевету?

— Не боюсь! Пусть подает! — как будто даже обрадовалась Бывшая. Ну еще бы, какой для нее, Бывшей, пиар!

— У Леонида Дмитриевича было больное сердце, а девка молодая, красивая, его и травить не надо было, небось просто перестарался в постели, — брезгливо скривив тонкие губы, проговорила супруга номер четыре.

Она ненавидела меня с особой страстью, ибо Лёня ушел от нее ко мне. Я даже понимаю ее.

— А все-таки, почему вы не пригласили на передачу Карину Дубровину? — повторил свой вопрос адвокат.

— Карина Георгиевна категорически отказалась! — заявил ведущий, как-то слегка замявшись. И глазки у него при этом забегали.

— А зачем ей сюда приходить, на всю страну позориться, она вот вас сюда прислала, скорее всего вы просто ее любовник! — высказалась супруга номер один.

Адвокат рассмеялся:

— Увы, к моему величайшему сожалению, я не только не являюсь любовником госпожи Дубровиной, но я даже не знаком с ней!

— Тогда чего вы так ее защищаете? — вызверилась на него супруга номер один.

— Сударыня, я адвокат, юрист, я уважаю закон, а следовательно, всегда помню о презумпции невиновности, а все ваши обвинения иначе как клеветой я назвать не могу!

— Коллега прав! — вставил слово молчавший до сей поры знаменитый адвокат. — Все это напоминает бабий шабаш на коммунальной кухне, уж извините!

И они ушли на рекламу. Тут же зазвонил телефон.

— Каринка, кто этот Ключников? Ты его знаешь? Какой мужик!

— Да первый раз вижу!

— Нет, правда?

— Конечно, правда.

— Обалдеть! Неужто просто нашелся там порядочный человек? Как-то слабо верится… А может, он хочет раскрутить тебя?

— Раскрутить?

— Ну, я не так выразилась, может, он добивается, чтобы ты подала иск, а он стал бы твоим адвокатом и на этом раскрутился сам?

— Да ну… Ерунда. И к тому же я вовсе не собираюсь подавать иск! Еще не хватало! Представляешь, сколько вони будет?

— Это да… И чего им неймется?

— Слушай, Тонь…

— Ой, реклама кончилась! Будешь смотреть?

— Да уж, досмотрю, черт бы их всех подрал!

— Кроме Ключникова!

Но дальше шабаш пошел на спад. В студии появился оператор, снявший два последних Лёниных фильма, Игорь Тимьянчик. Он сразу заявил:

— Я не буду говорить о Лёниных женщинах. Это разговоры для кухни. А тут все-таки не кухня. Я лучше расскажу вам, как мы с ним работа ли…

Несколько минут его заинтересованно слушали, а потом Четырежды Бывшая не выдержала:

— Та к почему же все-таки, по-вашему, он так внезапно умер? — все это говорилось с ядовитой ухмылочкой.

— Почему умер? — разозлился Игорь. — Потому что не умел щадить себя, потому что жил и работал на всю катушку и жену свою последнюю тоже любил на всю катушку! Но самое интересное заключалось в том, что и она его любила на всю катушку!

— В том-то и беда! — заметила супруга номер три.

— Рита, тебе не стыдно? — поморщился Игорь. — Хотя тебя даже можно понять… Тьфу, и зачем я сюда пришел? До свидания, господа, вы тут не великого человека вспоминаете, а копаетесь в грязном белье!

И он ушел. Молодец, Игорь!

Кто-то еще пытался сказать что-то о Лёне, но опять не был услышан.

Однако все когда-нибудь кончается. Я сидела застыв. Слез не было. Даже злости не было. Только навалилась жутка я усталость. Не было сил да же пошевелиться. Звонил телефон. И городской и мобильный. Но я не подходила. Не хотела выслушивать соболезнования, ахи и охи, призывы не оставлять это без внимания, подать в суд… Не хочу! Ничего не хочу! Скайп тоже стал подавать сигналы… Не хочу! Позвонили в дверь. Наверняка кто-то из соседей. Не открою! Затаюсь! И вдруг в дверь стали барабанить!

— Карина, открой! Не откроешь, я сломаю дверь!

Я узнала голос Тонькиного мужа. Этот и впрямь может сломать дверь. Пришлось встать и открыть. Кирилл влетел в квартиру, за ним зареванная Тонька.

— Ты чего к телефону не подходишь? Мы уж невесть что подумали! — накинулся на меня Кирилл. — Тонька ревет, думает, ты тут с собой покончила!

— Я? Из-за этих? Не дождутся! — вдруг вскипела я. — Вы на машине?

— Да, а что?

— Поехали!

— Куда?

— Куда-нибудь, где можно спокойно выпить!

— А может, в Дом кино? Пусть видят…

— Ну нет! А впрочем, не надо никуда ехать! Выпить лучше дома!

— И это правильно, Каришка! — одобрил меня Кирилл.

— Пошли на кухню, я чего-нибудь соображу…

— А давай просто испечем картошки? У тебя селедка есть?

— Тонька, ты мудрая! Это ж самая любимая Лёнина еда! Ой, а водки у меня и нет, я на днях отдала соседям…

— Не страшно, пока картошка печется, я смотаюсь в магазин! — вызвался Кирилл. — Может, надо еще что-то прикупить?

— Кир, купи пирожных, — взмолилась Тонька. — Или лучше тортик, если есть «Тирамису»! Обожаю! Только глянь, чье производство…

— Да знаю я! Только, девки, картошка, тортик, завтра ныть не будете, что калорий много?

— Не будем!

— Тогда я пошел!

— Тонь, как хорошо, что вы приехали…

— Знаешь, Кирюха так плевался… Наорал на меня, зачем ты, идиотка, эту пакость смотришь…

— Хороший он у тебя…

— В общем и целом да, очень хороший. А мне вот этот Ключников понравился. Красоты никакой, но морда приятная, и умный вроде…

— Если такой умный, чего пришел на это пакостное действо?

— Тебя защищать!

— Да не меня защищать, а себя пиарить…

— Но он же, факт, тебя защищал!

— Да ну… Просто решил выделиться на общем фоне…

— Значит, не дурак! Знаешь, мне почему-то кажется, что он скоро на тебя выйдет…

— Предлагать свои услуги по защите моих интересов? Обломается! Нет у меня никаких интересов. Только один — чтобы обо мне забыли. Слышал бы Лёня, что они обо мне говорят…

— Слушай, а у тебя в институте как-то на все это реагируют?

— А ты как думала? Хорошо, пока хоть оргвыводов не делают.

Тут вернулся Кирилл:

— Ну что, девки, накатим? Говорят, в советские времена был популярный тост «За нас с вами и х… с ними!». Предлагаю вспомнить его в связи с сегодняшним шабашем! За нас с вами, девки, и х… с ними!

— Поддерживаю! — засмеялась я. — Между прочим, это был любимый Лёнин тост.

— Я присоединяюсь к предыдущим ораторам, — заявила Тонька, — но предлагаю еще дополнение: чтоб им пусто было!

— Ура! — закричал Кирилл. — Каринка, ты понимаешь, почему я женился на Тоньке? Она всегда со мной на одной волне, а это, я считаю, в браке самое ценное!

— О да! — согласилась я. — Эти глупые злобные бабы просто не понимают, что мы с Лёней с первой минуты существовали на одной волне…

* * *

Я тогда училась в аспирантуре, мне было двадцать пять, казалось, впереди вся жизнь и непременно счастливая. Я получила на истфаке диплом с отличием, мне предложили место в аспирантуре, практически без всяких усилий с моей стороны. Моим научным руководителем был Матвей Исаевич Шульман, замечательный историк и чудесный человек. Его жена, Мелания Львовна, преподавала на филфаке романские языки. Их единственная дочь умерла от неизлечимой болезни легких в возрасте шести лет, и они оба относились ко мне с огромной нежностью. Приглашали на все семейные праздники. И вот однажды…

Однажды к ним на дачу приехали их старые друзья, крупный физик, работающий и живущий в Англии, и знаменитый кинорежиссер Леонид Дмитриевич Корецкий. Мне нравились его фильмы, в которых всегда была бездна юмора, хотя он вовсе не был комедиографом. Ему было пятьдесят, но выглядел он прекрасно. Подтянутый, элегантный, с блестящими глазами. Он сразу взялся жарить шашлыки. Меня, как самую молодую, отправили ему помогать, быть, что называется, на подхвате.

— Лук нарезать барышня в состоянии?

— Вполне!

— Тогда советую смыть реснички, лук злющий!

— Ну вот еще! Я просто надену очки и подержу луковицы в холодной воде.

— О! Вам часто приходится резать лук?

— Да нет, просто учитываю горький опыт.

— Вы, значит, Мотина аспирантка… А вы замужем?

— Была. Полгода.

— И что? Он оказался негодяем?

— Нет. Просто я чуть не сдохла от скуки.

— А зачем выходила?

— Сдуру!

— Вот и я… Четыре раза женился и все сдуру…

— Выходит, мы товарищи по несчастью? — засмеялась я.

— Выходит так, дорогой товарищ Карина! А отчество у тебя какое?

— Георгиевна!

— Живешь с родителями?

— Нет. Отец умер, а мама с дедом живут в деревне.

— В деревне? Ты из деревенских, как-то слабо верится…

— Да нет, просто у мамы здоровье неважное, а мой дед прекрасный врач, но он уже не практикует, они купили дом в деревне и живут… Даже козу завели. Красивая такая коза, Марфуша!

— Какая прелесть! Коза Марфуша… Надо же… А куры у них есть?

— Нет. Только Марфуша и два кота, Бегемот и Азазелло.

— Кто у вас такой поклонник Булгакова?

— Мама!

— А ты?

— А я не очень.

— Почему?

— Ну, если речь идет о «Мастере и Маргарите», то я обожаю все, что связано с Иерусалимом и Иешуа, а вот вся эта чертовня… Как-то не мое…

Он очень пристально на меня посмотрел:

— Да? И ты не стесняешься об этом говорить?

— А почему я должна подстраиваться под общепринятые стандарты?

— Ого! А при этом ты еще и красивая… Я сразу-то не разглядел… А такая красота самая ценная. Когда не шибает в глаза… А ты была в Иерусалиме?

— Была.

— Впечатлилась?

— В полной мере. А вы почему спросили? Думали, я непременно скажу, что нет, не впечатлилась?

Он расхохотался:

— А ты еще и умная… Надо же… Скажи, а ты видела хоть один мой фильм?

— По-моему, я видела все ваши фильмы и, предваряя дальнейшие вопросы, скажу, что мне особенно в них нравится…

— Ну-ка, ну-ка?

— Чувство юмора у автора. Я не люблю фильмы, у автора которых напрочь отсутствует чувство юмора.

— Например?

— Тарковский!

— Ну, ты даешь! Я всегда тоже так определял для себя впечатление от его фильмов. Он, конечно, великий мастер, но не мой… Черт побери, как интересно с тобой… Ох, а ничего, что я говорю тебе «ты»?

— Ничего. В вашем возрасте это уже допустимо.

— Ах, мерзавка, — расхохотался он. — Да, такой палец в рот не клади!

Тут к нам подошла Мелания Львовна:

— Лёня, как тут у вас дела?

— Все путем, Мелечка! У твоего мужа классная аспирантка!

— Лёня, не вздумай!

— А я уже вздумал! Я таких сроду не встречал!

— Карина, не слушай его! Он страшный бабник, и вообще тебе в отцы годится! Пошли, он уже без тебя обойдется, а мне твоя помощь необходима.

Она обняла меня за плечи и повела к дому:

— Деточка, я, конечно, понимаю, Лёнька очень привлекательный, но нельзя… Он четвертый раз женат…

— Да что вы, Мелания Львовна, я и не думала. Он и вправду мне в отцы годится.

Но я лукавила. Он мне страшно понравился. Но нельзя подавать людям повод к каким-то мыслям на этот счет. Мало ли что бывает в компании. Это просто невинный флирт и только.

Как потом рассказывал Лёня, он тоже решил затаиться и вел себя весь вечер так, словно ничего и не было. Но в какой-то момент вдруг сунул мне в руку записку. Когда я, запершись в туалете, ее развернула, то увидела такой текст: «Это мой телефон. Позвони завтра от 16 до 18. Если не позвонишь, я все равно тебя найду. И ты все равно не отвертишься!»

Я была в восторге! И подумала, не буду звонить, пусть ищет. Но потом сообразила, что искать меня он станет через Матвея Исаевича, а это уже огласка… Лучше позвоню сама. И позвонила.

— Здравствуй, девочка!

— Здравствуйте, дяденька!

— Хочу тебя видеть!

— Какие будут предложения?

— А пошли завтра утром в зоопарк?

— В зоопарк? С восторгом! Только в террариум не пойду!

— Еще чего! Мы и так живем в террариуме. По крайней мере я. Тогда завтра в десять утра у входа в зоопарк. Смотри, не опаздывай!

— И не подумаю!

* * *

Я пришла без пяти десять. Он появился минута в минуту.

— Уже ждешь? Я не опоздал!

— А я боялась опоздать.

Он купил билеты, и мы отправились в зоопарк.

— Ну, с чего начнем?

— Пошли к хищникам!

— Пошли! Скажи, — он взял меня под руку, — тебя не удивило, что я позвал тебя в зоопарк?

— Меня это обрадовало. Я люблю животных.

— А умеешь доить Марфушу?

— Нет. Она мне не позволяет. Дается только маме.

— А эта деревня далеко?

— Сто пятьдесят километров.

— Ты часто там бываешь?

— Нет, не получается. Времени не хватает. Да я и не люблю деревню. Я городской житель. Я и дачу не люблю.

— И машины у тебя нет?

— Нет. Зачем? И вообще, чем меньше собственности, тем лучше.

— И какая у тебя собственность?

— Однокомнатная квартира. С меня хватит.

Мы долго бродили от вольера к вольеру, говорили о каких-то пустяках.

— Леонид Дмитриевич, я хочу мороженого!

— Мороженого? Здорово! Я тоже хочу! Пошли поищем!

Мы съели по стаканчику мороженого.

— Мне не понравилось, — каким-то шутливо-капризным тоном сказал он.

— Знаете, где самое вкусное мороженое?

— Где?

— В ГУМе!

— Да?

— Да!

— Поехали!

— Куда? В ГУМ?

— Не совсем! Там есть кафе, где можно сидеть на Красной площади! Обожаю! И я накормлю тебя самым вкусным в мире тирамису!

— Вы сластена?

— Ужасный!

— А как же звери?

— Все должно быть в меру. А то озвереем! Пошли-пошли, у меня тут неподалеку машина.

Он уже тянул меня за руку к выходу.

Мы уселись на терраске, выходящей на Красную площадь. Он заказал кофе и тирамису.

— Как хорошо! Знаешь, мне так нравится, что Красная площадь утрачивает свой какой-то сакральный смысл. Теперь это просто красивая площадь в центре столицы, зимой здесь устраивают каток… Люди веселятся… Это все как-то очеловечивает достаточно мрачную историю этого места. И здесь теперь можно сидеть и пить кофе с девушкой, от которой у меня голова идет кругом.

— Молодой человек! — окликнул он официанта. — Принесите нам два мохито! Ой, я же не спросил, ты любишь мохито?

— Очень! Но вы же за рулем?

— Да что такое мохито? Смешно! К тому же гаишники меня почти всегда узнают.

Тирамису и в самом деле оказалось выше всяких похвал.

— Вкусно тебе?

— Супер!

— Слушай, а почему ты согласилась со мной встретиться? Потому что я Леонид Корецкий?

— Нет, не потому! Дело в том, что мне с вами легко и весело, несмотря на то что вы Леонид Корецкий и по возрасту годитесь мне в отцы.

— А ты стерва! Но восхитительная… А главное, умная. Выйдешь за меня замуж?

— Дура я, дура я, дура я проклятая, у него четыре дуры, а я дура пятая! — тихонько пропела я.

Он едва не свалился со стула.

— Какая же ты прелесть, Каринка! Ты вот сказала, что я тебе в отцы гожусь, так нет же, я гожусь тебе только в мужья. Я всю жизнь искал такую…

— И не больше и не меньше, да?

Он вдруг посмотрел на меня очень серьезно, взял мою руку, поцеловал каждый пальчик, потом ладошку.

— Знаешь, можно я буду звать тебя Марфушей?

— Потому что я коза?

— Нет, просто Карина — это как-то чересчур торжественно и недостаточно нежно, а Марфуша… так хорошо…

— Зовите Марфушей.

— Ты не думай, я так буду звать тебя только наедине.

— Годится! Лео и Марфуша!

— Лео? Ох, слушай, гениально! У меня есть прелестный сценарий о любви. Я мечтаю его когда-нибудь снять, там героев зовут совсем обыкновенно, Таня и Олег. А вот я назову их Лео и Марфуша… Все сразу приобретет совершенно иной вкус и аромат! Ты чудо, моя Марфуша! Ну, так ты согласна быть моей Марфушей?

И такая в его глазах была мольба, и такая нежность…

— Согласна, Лео!

— Тогда сейчас поедем в деревню к твоей маме! Знакомиться! И просить твоей руки!

— Первый мамин вопрос будет, разведены ли вы. А если вы соврете, дед сразу просечет.

— Значит, не едем сейчас в деревню?

— Нет. Мы едем ко мне, — нахально за явила я, мне не терпелось остаться с ним наедине. Он был невероятно привлекателен.

— Храбрая девушка, однако!

— Храбрая, поскольку давно не девушка.

Он расхохотался:

— Поехали, прелесть невозможная! Значит, тебя не смущает, что я старый, неразведенный и ни хрена в общем-то у меня нет после четырех идиотских браков?

— Да ни капельки! У вас есть самое для меня главное…

— И что же это?

— Ум, талант, чувство юмора… И мужское обаяние.

— Ни фига себе! Но у меня даже нормальной квартиры не будет после развода.

— Но у меня есть крыша над головой, а там будет видно.

— Обалдеть! Я люблю тебя, Марфуша!

На следующий день он объявил жене, что уходит, собрал свои вещи и перебрался ко мне.

Скандал в желтой прессе был нешуточный. Как только нас обоих не поливали!

— Вот что, Марфуша, надо удирать из Москвы, благо лето! Может, в деревню?

— Покоя не дадут! Лучше куда-то за границу. Добраться до нас будет труднее.

— Не смеши меня, папарацци куда хочешь доберутся… Скажи, а как ты относишься к рыбалке?

— Никак не отношусь. А ты что, рыбак?

— Обожаю! А давай уедем в лес, поставим палатку. Я буду рыбачить, а ты варить уху?

— Ох нет, варить уху я не умею, чистить рыбу терпеть не могу…

— То есть ты дитя цивилизации?

— Абсолютно!

— А я думал, ты романтичная Марфуша…

— Я предупреждала, что люблю город. И кормить комаров в палатке… фу!

— Понял! И коль скоро мне досталась такая охренительная молодая особа, я согласен на все, что угодно!

И в результате мы улетели в Иркутск, где жил его двоюродный брат Андрей. Он и его жена прекрасно нас приняли и первым делом повезли на Байкал. Там была такая красота, что я забыла обо всех своих урбанистических пристрастиях. Впрочем, Гуля, жена Андрея, тоже любила комфорт, и мы с ней поселились в гостинице, а наши мужья вовсю наслаждались рыбалкой. Добытую ими рыбу нам готовили на кухне гостиницы. Лёню там конечно же узнали, но вполне уважительно отнеслись к его праву на личную жизнь. С Гулей мы подружились. Она тоже увела Андрея от жены. И нам было о чем поговорить и посмеяться.

— Вот не думала, что Леонид все-таки уйдет от этой своей липучки!

— Почему липучки?

— А он тебе не говорил, как она к нему липла всю дорогу? На все съемки с ним таскалась, во все экспедиции. Он ей запрещал, уезжал без нее, а она все равно заявлялась, понимая, что выгнать ее при всей группе он не посмеет. Она буквально не давала ему дышать…

— Да? А между прочим, к Шульманам он приехал без нее.

— Удивительно! Значит, у нее возникли препятствия неодолимой силы, не иначе! Могу себе представить, как она сейчас кусает себе локти…

— Гуля, а ты всех его жен знаешь?

— Нет. Откуда? Мы ж с Андреем всего два года как поженились…

Мы пробыли там десять дней и вернулись в Москву.

— Марфуша моя… Я так благодарен тебе!

— За что?

— За то, что не мешала жить там, на Байкале… Я был там счастлив, как никогда прежде. Эта фантастическая природа, рыбалка и ты… Что еще человеку надо?

— Этому человеку еще надо снимать кино, насколько я понимаю, да?

— Ты все правильно понимаешь.

А вскоре ему выделили деньги на новый фильм. Он назывался «Марфуша и Лео»! И получил Гран-при на «Кинотавре» и потом «Серебряного Льва» в Венеции. Критики писали, что это его лучший фильм. Но он оказался последним…

* * *

Я опасалась, что в институте будет много разговоров по поводу телепередачи, но, похоже, у нас слишком интеллигентная публика, чтобы смотреть эту пакость, или же слишком деликатная и стыдливая, чтобы говорить об этом вслух. А студентам это все и вовсе неинтересно. Хотя в соцсетях и поднялась буча. Но мало-помалу все стало стихать. А однажды вечером…

Раздался звонок домофона.

— Кто там?

— Карина Георгиевна?

— Да?

— Это Антип Корецкий, слыхали про такого?

Антип — Лёнин сын от первого брака. Я не была с ним знакома. Что ему понадобилось?

— Что вы хотите?

— Мне необходимо с вами поговорить! Но не объяснять же все по домофону.

— Хорошо, открываю!

У меня возникло какое-то неприятное чувство. Зачем он явился? С отцом никаких связей не поддерживал, хотя Лёню это мучило. Ему было уже под тридцать.

Это оказался довольно привлекательного вида молодой мужчина, небрежно одетый, впрочем, небрежность была нарочитая, так сказать, художественная.

— Здравствуйте, будем знакомы. Антип! Вот наградили имечком предки!

— А по-моему, прекрасное имя. По крайней мере не избитое. Заходите, Антип! Хотите кофе или чаю?

— Лучше кофе!

— Хорошо. Идемте на кухню!

— Ого! А нехилую квартирку вам папашка оставил!

— Должна вас разочаровать, ваш отец не оставил мне практически ничего. Его многочисленные жены ободрали его как липку. Он пришел ко мне в однокомнатную квартирку. А эта квартира досталась мне в наследство от моей тетки, примабалерины Большого театра и заодно любовницы крупного деятеля Моссовета. Так что претендовать вам тут не на что!

— Господи помилуй! Я и не собирался ни на что претендовать, господь с вами!

— Тогда что привело вас ко мне?

— Честно?

— По возможности!

— Меня привел сюда стыд.

— Стыд? — поразилась я.

— Да. Стыд. И еще отчасти любопытство.

— Ну, любопытство — вещь понятная, а вот стыд… За что?

— За мать! Я видел эту жуткую передачу и чуть не сгорел со стыда. И приношу вам свои извинения!

— Невероятно! Но вы-то здесь при чем?

— Я все-таки ее сын…

— Ну, а что вызвало ваше любопытство?

— А захотелось посмотреть на женщину, вызывающую столь бурные эмоции у стольких баб. А почему вы не пришли на программу?

— Начнем с того, что меня туда не звали, это во-первых, а во-вторых, я вообще на такие сборища не хожу. И смотреть бы не стала, но меня подруга буквально заставила. А вы зачем смотрели?

— Мама потребовала. Меня, мол, будут по телевизору показывать… Ну, я ей потом сказал все, что думаю по этому поводу. Простите еще раз!

— Ладно. Прощаю.

— Но все-таки один приличный человек там нашелся. Этот адвокат… Он ваш знакомый?

— Да я никогда даже о нем не слышала. Пейте кофе. Может, хотите молока?

— Да нет, спасибо. А кофе у вас хороший. И вообще…

— Что?

— Кажется, я понимаю отца. Посмотрел я на всех этих его баб скопом… Тьфу!

И он улыбнулся. Улыбка была Лёнина.

— А вы похожи на отца, Антип.

— Да? Возможно.

— Скажите, а почему вы не желали с отцом общаться?

— Да сперва по молодой дури. А потом… Я жил в Дании, пытался стать европейцем… А отец тем временем умер. Это грустно. Я тут недавно посмотрел все его фильмы. Талантливый был человек. С отличным чувством юмора. Жаль, что не успел с ним пообщаться уже будучи взрослым. Хочется побольше узнать о нем, но у кого? Мать все еще, через столько лет и через четыре жены, обижена на него… Вот я и решился прийти к вам. А вы подумали, я хочу оттяпать у вас жилплощадь?

— Согласитесь, Антип, что после такой программы подобная мысль вполне естественна…

— Пожалуй! — засмеялся он. — А скажите, Карина Георгиевна…

— Можно просто Карина.

— Спасибо. Так скажите мне… Вы явно умная женщина…

— Благодарю.

— Скажите, как мог отец, такой талантливый и остроумный человек, жениться на таких бабах? Ну, на матери он женился совсем молоденьким, она была красотка… А потом? И ведь еще три осечки… Как такое возможно, вы понимаете?

— Честно говоря, не очень. Но они все были красивыми, а Лёня был эстет… и плоть слаба…

— Но ведь они, похоже, непроходимые дуры…

— Знаете, я как-то об этом не думала. Мне было важно только то, что он выбрал меня. А что там было раньше… Думается мне, ваш отец к тому же был порядочным человеком и женился на всех своих… дамах.

— Да, может быть, — улыбнулся Антип.

— Антип, а чем вы занимаетесь?

— Я ветеринар.

— Как? Лёня мне говорил, что вы учились…

— Да, учился на сценографа, но бросил, мир зверей привлекал меня больше, чем театральный. Он как-то человечнее, что ли…

Я засмеялась:

— Да, пожалуй! Здорово!

— Знаете, я жил в Дании и работал там, но после того как в Копенгагене стали в зоопарке на глазах у детей убивать животных…

— Да, я помню этот ужас с жирафом…

— Я решил, что с меня хватит таких европейских ценностей. И сейчас я работаю здесь в ветеринарной клинике.

— Вы молодец! А вы не голодны? Могу покормить.

— Да нет, спасибо, не хочется. А у вас нет животных?

— Увы, нет. Я живу одна и…

— И много работаете. Я посмотрел в Интернете, вы преподаете историю… Историю чего?

— В результате я преподаю историю искусств. Меня Лёня буквально заставил… Он говорил, что история искусств куда менее подвержена политическим выкрутасам, нежели история человечества.

— Остроумная идея, вполне в духе Леонида Корецкого… — засмеялся он.

— Мне даже пришлось сменить тему диссертации, был скандал, Лёня чуть не рассорился с Шульманом, но я все-таки пошла на поводу у мужа и в результате начала писать новую диссертацию, но тут Лёня умер, и мне было уже не до научных степеней. Да и кому сейчас нужны все эти диссертации, ну их…

— Карина, а не хотите взять собаку?

— Нет, собаку точно не хочу. С ней надо гулять в любую погоду…

— Есть собачки, с которыми не надо гулять.

— Это такие крохотульки? Нет, собака должна быть собакой, а не заместительницей кошки. Тогда уж лучше кошка! Но я часто уезжаю…

— Куда?

— Куда-нибудь… Меня часто тянет из дома, и я при первой же возможности смываюсь…

— Понял! Но если вдруг захотите, я всегда вас проконсультирую. Или, может, кому-то из ваших знакомых понадобятся услуги ветеринара… Я хороший врач!

— Верю! И буду иметь в виду.

— Знаете, я очень рад, что пришел к вам и познакомился… По крайней мере мое уважение к отцу, сильно поколебленное этой телепрограммой… Короче, хоть на старости лет человек сделал правильный выбор!

— Вон даже как!

— Да, кстати, я теперь называюсь не Антипом, а Анатолием.

— Господи, почему?

— А вы знаете, что Антипка — это прозвище черта?

— Знаю, конечно, но…

— А вот матушка моя не знала.

— Но отец не мог не знать.

— А для него это было приколом таким… Он иногда, когда у него выбиралось время для меня, звал меня чертушкой. А знаете, что меня подвигло сменить имя? Однажды на прием пришла старушка, принесла кота, но, увидав мой бейджик, вдруг схватила кота и закричала: «Не дам его тебе, нехристю!» Хотя Антип есть в святцах… Ну я и решил…

— А почему ж вы мне назвались Антипом?

— А вы бы, скорее всего, просто не поняли, кто к вам пришел.

— Вообще-то верно, — засмеялась я. — Но я все-таки буду звать вас Антипом, мне нравится это имя.

— Да ради бога! Ну я пойду уже…

— Заходите, Антип! Буду рада!

— Спасибо! Вот оставляю вам свою визитку.

И он ушел. Впечатление осталось приятное.

Как жаль, что Лёня не общался с сыном в последние годы. Он был бы доволен.

Дня через два мне позвонили с телевидения:

— Карина Георгиевна, мы хотим пригласить вас на наше ток-шоу!

— Зачем это?

— Но тут получилось как-то… некрасиво… о вас говорили в основном в негативных тонах…

— Ну, судя по всему, это так и было задумано. А теперь вам понадобилась вторая серия? Нет, увольте!

— Но зачем же оставлять у публики столь негативное впечатление о себе? А тут вы бы выступили, и публика увидела бы вполне достойную образованную женщину…

— Знаете, мне наплевать на эту публику. Те, кто меня знает, были крайне возмущены вашей программой, предлагали даже подать в суд, но я просто не хочу мараться. И это мое последнее слово!

— Но, Карина Георгиевна…

— Я все сказала!

— И вы будете подавать в суд?

— Я не буду подавать в суд, я просто хочу поскорее забыть эту пакость. Все!

Нет, это поразительно, до чего они там бессовестные! То есть они знали, что я, как выразилась эта девица, вполне достойная женщина, и все-таки сделали эту программу… Я позвонила Тоньке и рассказала ей об этом разговоре.

— Ну и дура!

— Да почему?

— Надо было пойти, пусть бы все тебя увидели.

— Да знаю я, как они действуют, уж если взялись кого-то травить… Обязательно отыщут какую-нибудь полубезумную злобную соседку, и опять я же выйду мерзавкой. Сама, что ли, не знаешь?

— А вообще-то да! И как им не надоест к тебе цепляться?

— А это их работа. Та программа, видимо, собрала высокие рейтинги, еще бы, такой полив! Вот и решили сделать вторую серию. Все, Тонька, забыли! А ко мне, между прочим, после той передачи явился…

— Адвокат?

— Да нет, совсем уж неожиданно! Лёнин сын. Пришел извиниться за мамашу.

— Да ты что? С ума сойти. И как он тебе?

— Он мне понравился, хороший парень. И кстати, хороший ветеринар.

— В каком смысле?

— В прямом. Ветеринар, зверюшек лечит.

— Да ты что!

* * *

Как-то вечером я возвращалась после лекций и застала в подъезде совершенно дикую картину. На полу у лифта и на ступеньках лестницы валялись какие-то мужские вещи. Сверху доносились истошные женские вопли, и вниз наконец свалилась большая спортивная сумка. А лифт не работал. Консьержки тоже не было видно. Ага, кажется, понятно, какая-то баба в истерике выгоняет мужика и орет на весь подъезд. И тут сверху буквально ссыпался какой-то высоченный мужик и начал подбирать свои шмотки и запихивать в сумку, тихо матерясь. Мне стало его жалко. Он выглядел так шикарно и вдруг должен подбирать с полу свое барахлишко…

— Вам помочь? — спросила я.

Он как-то даже испуганно на меня взглянул. И виновато улыбнулся. Улыбка была чудесная.

— Если не трудно!

— Да что ж вы так все пихаете, давайте, вы подбирайте, а я все сложу аккуратно.

Я начала складывать вещи на широком подоконнике, сдвинув в сторонку три горшка с цветами.

— Ну надо же… Как ловко у вас получается… Хотя, если честно, хотелось бы уже навсегда покинуть этот подъезд! Кто вы, добрая самаритянка?

— Просто добрая самаритянка. И я ненавижу публичные скандалы!

— Поразительно! На третьем этаже какая-то тетка вдруг заявила, так тебе, кобелю, и надо!

— Допускаю, что так вам и надо, но форма уж больно вульгарная. Ну вот, теперь все в порядке.

— Вы чудо!

Он был высокий, не сказать чтобы красивый, но очень элегантный. На нем был короткий черный плащ, туго затянутый на талии поясом, а белая рубашка, выглядывавшая из-под плаща, была разорвана. Видно, мужику досталось. Я вынула из его сумки лежавший сверху шарф и протянула ему:

— Наденьте, у вас рубашка порвана.

— Благодарю, спасительница. Век не забуду!

— Забудете через пять минут.

— Послушайте, а давайте заедем в какое-нибудь кафе. Я умираю с голоду!

— Без меня!

— Но почему? Что тут такого?

— Вообще-то ничего, но я вовсе не хочу стать случайной жертвой вашей ревнивой дамы. Всех благ!

И я побежала вверх по лестнице. Хотя он мне понравился. Даже очень. Но, судя по всему, по виду, по манерам, он завзятый бабник, которому здорово досталось. Вероятно, поделом вору и мука. Но зачем связываться с бабами, которые так ведут себя? Даже интересно, помирится он с ней? Дурак будет, если помирится. А может, там любовь? И вдруг я подумала — как хочется еще раз полюбить кого-то… Но после Лёни это вряд ли получится. Слишком высокая была планка…

На другой день консьержка спросила меня:

— Карина Георгиевна, вы не знаете, что это такое? Я тут сегодня утром под ступеньками нашла.

— Это такая зарядка для телефонов. Внешний аккумулятор. Только он разбит. Тут вчера такое было…

— Да уж знаю, Лялька Зарубина мужика своего взашей выгнала! Видать, это его…

— Возможно!

— К ней потом «скорая» приезжала. Она вообще истеричка конченая.

— Ладно, Мария Дмитриевна, я пойду, а то на лекции опоздаю.

С Лялей Зарубиной я не была знакома. Но она не внушала мне симпатии. Разве можно так распускаться?

Еще через два дня я опять возвращалась из института.

— Здравствуйте, добрая самаритянка!

Передо мной стоял давешний изгнанник.

— Здравствуйте! Вас помиловали?

— А я не подавал прошения.

— Ждете амнистии?

— Боже упаси! Я просто был тут неподалеку по делам. И вот увидел вас из машины…

— И что?

— Просто захотелось еще раз поблагодарить вас за помощь.

— На здоровье!

— Скажите хотя бы, как вас зовут?

— Карина Георгиевна.

— А я Кузьма Филиппович.

— Кузьма? Хорошее имя! Всего вам доброго, Кузьма Филиппович!

— Погодите, Карина…

— Кузьма Филиппович, стоять тут с вами просто опасно. Ваша дама может невесть что подумать, а мне эти радости ни к чему. Всего вам доброго!

И я быстро вошла в подъезд. Надо же, Кузьма! Если б так сейчас пацана назвали, это было бы нормально, но вот лет сорок назад… Этого парня можно было только пожалеть. Воображаю, как его дразнили в школе. А он приятный… Манеры хорошие… Зато у его дамы манеры хуже некуда. Нет, минуй нас пуще всех печалей… Мало я натерпелась от бывших Лёниных жен и подруг… Хватит с меня. И я выкинула его из головы.

Больше он не появлялся.

* * *

— Карина? — Голос в трубке был знакомый, я только не могла сообразить, кто это.

— Простите…

— Не узнаешь? Немудрено! Образцов, помнишь такого?

— Господи, Сергей Павлович, какими судьбами?

— Да вот, приехал в Москву.

— Надолго?

— Да не знаю пока, может, и вообще останусь. Но очень надо повидаться.

Это был ближайший Лёнин друг, известный сценарист, последние годы живший в Германии.

— Как ты живешь, Каринка? Я вот слыхал, бабьё тебя травит? Черт знает что такое!

— Да я плевать на них хотела, хотя, должна признаться, иной раз так тошно бывает…

— Да я видал последнюю программу. Уму непостижимо!

— Да уж, но после нее ко мне пришел Антип.

— Антип? Зачем?

— Извиниться за мамашу.

— С ума сойти! А он разве в Москве?

— Да. Работает ветеринаром.

— Ветеринаром? Почему? Что за бред?

— Это его выбор.

— Как все интересно… Слушай, Каринка, очень нужно повидаться, есть важное дело.

— Дело? Какое?

— Не по телефону.

— Ну, может, приедете?

— Можно… Хотя нет, давай-ка лучше на нейтральной территории, так будет правильнее.

— Ничего не понимаю, Сергей Павлович!

— Давай в Доме кино?

— Ох нет, не хотелось бы.

— А, понимаю… Тогда в «Бавариусе». Ты пиво пьешь?

— Могу.

— Знаешь, где это?

— Знаю.

— Отлично! Тогда завтра в три часа, сможешь?

— Смогу.

— Буду рад тебя повидать!

— Я тоже!

* * *

Я терялась в догадках, что ему могло от меня понадобиться и почему он не захотел просто прийти ко мне? Может, у Лёни где-то завалялся какой-то его сценарий? Но тогда логичнее было бы прийти ко мне. Или он задумал написать что-то о Лёне или просто положить в основу сценария нашу историю? Да, скорее всего именно так. Ладно, посмотрим! Он был старше Лёни на три года, значит, ему уже шестьдесят один. Но он всю жизнь живет с одной женой, вполне славной женщиной, Ниной Владиславовной, она и уволокла его в Германию. Но в Москву, похоже, он приехал один, без нее. А может, он завел какую-то даму в Москве? Хотя какое я имею к этому отношение? Ладно, чего зря голову ломать. Завтра все узнаю.

…Сергей Павлович так изменился, что я с трудом его опознала. Он страшно похудел, но при этом не осунулся.

— Привет, Каринка! Выглядишь потрясающе! Ты не думай, что я смертельно болен, просто занимаюсь спортом, сижу на диете и еще куча всяких скучнейших историй. Но я здоров и бодр!

— Даму, что ли, завели, Сергей Павлович?

— Не без этого! — Он подмигнул мне. — Ну а ты? Никого не завела?

— Да нет, как-то после Лёни… Никто не нравится!

— Ну и зря! Жизнь так быстро пролетает, не успеешь оглянуться и… старость!

— А, я, кажется, поняла, почему вы позвали меня именно в «Бавариус». Дома Нина Владиславовна вам пива не дает, так вы решили тут оторваться?

— Умная женщина, никуда не денешься! Можешь вообразить? Ни пива, ни сосисок, ни рульки, ни-че-го! Такая тоска! А тут уж я оторвусь! Мне запрещают даже цветную капусту! Жуть!

— Сочувствую!

— Ты, верно, умираешь от любопытства, зачем я тебя позвал?

Я молча кивнула.

— На днях ведь было пятилетие Лёниной смерти. Так вот… Примерно за месяц до этой… короче, за месяц до смерти Лёнька приехал ко мне и сказал: «Дружище, я чувствую, что скоро помру, и потому у меня есть к тебе просьба. Я сейчас передам тебе сверток… Отдашь его Каринке через пять лет после моей смерти. А если сам не доживешь до этой чудесной даты, попроси Нинку…» Ну, я спросил, что это? Он ответил, что это его дневники последних двух лет, почти целиком посвященные Каринке. «Я не хочу, чтобы она это читала так сказать по свежим следам…» Ну, я спросил, а что же там такое… Но он только улыбнулся и развел руками. Вот! — Он достал из портфеля завернутый в плотную коричневую бумагу пакет. — Я этого не трогал, видишь, тут Лёнькин фирменный узел…

У меня дрожали руки, сердце билось где-то в горле. Мне было безумно страшно. Что меня ждет, что я узнаю из этих дневников?

— Сергей Павлович, и вы… из-за этого приехали?

— Ну, это было главным… А вообще просто хотелось повидать Москву, знакомых, меня еще пригласили на «Кинотавр»… Каринка, не трясись, возьми себя в руки! Думаешь, Лёнька написал там о тебе какие-нибудь гадости? Ерунда! Он любил тебя без памяти! Знаешь, мы иногда сидели с ним, и он вдруг ни с того ни с сего вздыхал эдак тяжко и говорил: «Господи, Серега, если б ты знал, как я люблю Каринку… Я даже не думал, что может быть такая женщина, в которой нравится абсолютно все, абсолютно!»

Я едва удержалась, чтобы не расплакаться. Мне в нем тоже нравилось абсолютно все! Разумеется, кроме выводка его бывших жен.

Я еле дождалась конца обеда, сердечно поблагодарив Сергея Павловича, поймала такси и помчалась домой, хотя мне и пешком было недалеко и на троллейбусе вполне могла бы доехать.

Я схватила ножницы и разрезала толстую бечевку. В пакете лежали две толстые тетради. Одна черная, а вторая зеленая. Я открыла черную. У Лёни всегда был не слишком разборчивый почерк.

Сперва строчки расплывались перед глазами. Было страшно. Я полистала тетрадь, но потом решила начать с самого начала и ничего не пропускать.

«Как страшно! Я вчера встретил девушку… Именно такую, какая мне нужна. Я понял это, обменявшись с ней всего несколькими фразами. Ничего не значащими, собственно, вполне пустыми фразами… Мне так хочется говорить с ней обо всем, она умница, независимая, с прекрасным чувством юмора… Словом, мечта! И имя у нее красивое — Карина! Но ей всего двадцать пять. А мне вдвое больше. И я четвертый раз женат, черт бы меня побрал. А что я могу предложить такой девушке, кроме себя самого? И все-таки… Я почему-то надеюсь. Я дал ей свой телефон. Позвонит — счастье! Не позвонит… Попробую пережить.

Позвонила! И я назначил ей встречу… в Зоопарке! Она, кажется, даже не удивилась, а обрадовалась…

Три дня не писал. Просто не мог! Я счастлив так, как никогда в жизни! Она моя! Она сама захотела быть моей и говорит, что тоже счастлива… Я схожу с ума от моей Марфуши! Но боже, какой скандал пришлось выдержать, когда я объявил, что ухожу! Истерики, угрозы… Пришлось оставить абсолютно все, еле-еле удалось одежонку выцарапать. А Марфуша только смеется, ты, мол, мне и такой сгодишься… Ничего, все, что нам надо, сами наживем! Надо заметить, запросы у нее небольшие, скромные… но я могу говорить с ней абсолютно обо всем, просто удивительно… Современная девушка двадцати пяти лет, а так прекрасно образована, у нее такой точный и безукоризненный вкус. А при всем том она еще и в постели абсолютно моя женщина… Неужели так бывает? Я часто думаю, что такое счастье долговечным быть просто не может… Или она бросит меня, встретит молодого красивого парня… Я вижу, как они на нее смотрят. Хотя она не из таких, она скорее декабристка… Но я могу умереть… Да, так скорее всего и будет, хотя я чувствую себя превосходно, я молод душой и даже телом… она любит мое тело, и я верю ей… Или просто хочу верить? А, ладно, сколько мне отпущено этого сумасшедшего счастья, столько и буду им упиваться. А может, Господь, увидев такую любовь, сжалится и даст нам еще пожить вместе? На это и уповаю!

На днях ездили с Марфушей к ее маме и деду. Мама встретила меня настороженно, я бы даже сказал, испуганно. А вот дед — радостно! Чудесный старик, настоящий русский интеллигент, таких почти уже не осталось. Сказал, что любит мои фильмы, и явно не врал… Приятно, черт возьми! А как моя Марфуша меня им представила! Это восторг! Мы вошли на маленькую терраску. Мать и дед уставились на меня недоуменно, она их не предупредила. Вошли, и Марфуша вдруг заявляет: «Мама, дед, позвольте вам представить моего мужа, не ахайте, это мой муж, безумно любимый и любящий, я сама его выбрала, разница в возрасте, конечно, солидная, но когда любовь, это роли не играет! Вот как-то так! Да, если кто не знает, это наш знаменитый кинорежиссер Леонид Корецкий! Я увела его от четвертой жены, у него ни хрена нет, кроме огромного таланта, так что о браке по расчету речь не идет! Потому что сами знаете, что у меня тоже ни хрена нет, кроме однушки! Вот теперь все, прошу любить и жаловать!»

Мамаша поджала губки, а дед весело расхохотался:

— Ты, Каришка, значит, та самая «дура пятая» из частушки?

— Именно, дед, именно! — обрадовалась Марфуша. — Я уж и сама ему эту частушку спела!

Господи, как я люблю ее! Как последний дурак!

Давно не писал, был занят страшно, да и о чем писать, если счастлив с утра до ночи и с ночи до утра? А писать здесь о делах неохота. Да и зачем, если я могу все, абсолютно все обсудить с моей Марфушей? Она такая умница, всегда готова дать совет, и всегда дельный, просто на удивление.

Вчера я чуть не умер от ревности, старый дурак. Были с Марфушей в Доме кино, после просмотра знаменитого, но, на мой и Марфушин вкус, погано-претенциозного фильма, к ней вдруг в ресторане стал липнуть какой-то питерский писатель, красивый мужик лет тридцати. Оказалось, ее старый знакомый. Она с ним весело общалась, даже кокетничала, а я был готов просто его убить. Но она, чудесная, чуткая, поняла, что со мной творится, и мгновенно отшила наглеца и захотела сразу уйти. А когда пришли домой, она вдруг обняла меня и сказала: «Какой же ты дурак! Да мне же сто лет ни один мужик не нужен, кроме тебя!» Хотя я ни звука ей не сказал… Она вообще читает меня, как книгу… На днях я пришел домой расстроенный и усталый. Отвык жить без машины. А женушка № 4 не отдала мне мою. Вхожу в квартиру, а Марфуша вдруг заявляет:

— Лёнь, пора покупать машину! Мне тетя Феля колечко отдала, я его оценила, на приличную «тойоту» хватит! Поедем прямо сейчас покупать!

Я рассердился, обиделся, еще не хватало мне на ее колечки тачку покупать! Возмутился.

А она смеется:

— Да это тетя Феля решила тебе подарить машину, но она в них ничего не понимает, вот и дала мне колечко, чтобы я его или продала, или заложила… Ты же знаешь, как тетя Феля тебя обожает и все твердит — негоже такому знаменитому режиссеру без машины…

— Ничего, — отвечаю, — знаменитый режиссер пока обойдется! А вот получу гонорар, тогда и купим. А колечко ни за что не возьму!

И не взял! И заставил ее колечко это носить. А машину через два месяца и впрямь купил. «Шкоду-фелицию» в честь ее тетки Фелиции Константиновны. А через полгода тетка эта умерла и завещала Марфуше свою роскошную квартиру на Остоженке. Царствие ей небесное!

Вот уже почти год не брал в руки дневник. Но сейчас Марфуша уехала на три дня в Питер на какую-то искусствоведческую конференцию, вот и вспомнил о дневнике. Я без нее просто чахну… Она предлагала поехать с ней, но у меня не получилось. И вообще, пусть девочка побудет на свободе. Приятели позвали выпить пива. Пошел. Зачем? Чуть не помер от злости! Эти разговоры… И скучно, грустно, и хочется морду набить в минуту душевной невзгоды. Я вообще могу существовать или в непрерывной работе, или с моей Марфушей. Хотя нет, даже целиком погруженный в работу я все время помню, что у меня есть Марфуша. Каждую свободную минутку или звоню ей, или пишу эсэмэски. А возвращаюсь домой, обязательно заглядываю ей в глаза, а там всегда любовь… даже если ей вдруг нездоровится или она чем-то расстроена. Неужели так бывает? Я хотел бы написать сценарий о такой любви, но это будет так скучно посторонним… Завидно и скучно. Но нам-то с ней никогда не бывает скучно!

Тут на днях встретил в Доме кино свою третью жену. Боже, с какой насмешкой она на меня глянула и говорит: «Что-то ты неважно выглядишь, Лёнечка! Это что, тебя молодая бабенка заездила? Та к тебе и надо, кобель окаянный!» Я только засмеялся ей в ответ. Да я вообще перестал замечать других женщин. Все равно лучше моей Марфуши нет.

Ездили с Марфушей на Новый год в Израиль. Остановились в маленькой гостинице недалеко от моря. И хотя и у нее и у меня там есть знакомые, но мы решили, что не будем никому объявляться. Взяли машину напрокат, съездили в Иерусалим. А тридцать первого зарядил такой дождь, что ни неба, ни моря не видно. Марфуша вдруг схватила зонтик и говорит:

— Я сейчас.

— Куда?

— Семечек купить!

— С ума сошла?

— Нет! В такую погоду только семечки грызть! Знаешь, какие тут семечки! — Глаза блестят и никакими силами ее не удержишь.

— Ладно, беги! — Убежала. И минут сорок ее нет. Я уж начал волноваться, здесь до ближайшего магазина от силы три минутки медленным шагом. И тут возвращается. Мокрая насквозь, джинсы выше колен мокрые и с двумя большущими пакетами.

— Ненормальная, что ты накупила!

— Все! Никуда не пойдем, будем Новый год в номере встречать!

Она накупила всяких вкусных вещей, фруктов, да же яблочный тортик и, разумеется, семечек! Они оказались на удивление вкусные. Крупные серые с солью. Мечта. И мы полдня как два идиота сидели, грызли семечки и пялились в телевизор. Время от времени смотрели друг на друга, хохотали и начинали целоваться.

— Лео, тебе хорошо?

— Невероятно хорошо!

Но вечером она аккуратно убрала все следы подсолнухового безобразия, изящно, по мере возможности, накрыла стол и мы встретили Новый год. Среди прочей снеди там были и дивные соленые огурчики, но у нас от семечек так распухли языки и губы…

— Ой, Лёнечка, а как же мы будем целоваться?

— Мне лично это не помешает! — заявил я.

— Давай попробуем, а то у меня большие планы на эту ночь!

Но ничто не помешало этим планам осуществиться.

А утром в окно светило яркое солнце, море было ярко-синим с белыми барашками…

— Это был лучший Новый год в моей жизни! — сказала, потягиваясь, Марфуша.

— В твоей еще короткой жизни. И в моей уже такой длинной тоже!

А потом, после завтрака, мы вышли на набережную и решили идти пешком в Яффо. Было тепло, градусов восемнадцать. Мы шли вдоль моря, до нас долетали соленые брызги, и на прибрежных камнях грелись местные кошки в огромном количестве. Марфуша радовалась как ребенок.

— Смотри, видишь, у многих ушки подрезанные?

— Почему?

— А тут бездомных кошек стерилизуют. И метят ушки, чтобы второй раз не отлавливать животинку!

— Я третий раз в Израиле, а таких подробностей не знаю!

— Ну еще бы! Ты же, как у нас любят выражаться, «творческая личность», где тебе интересоваться бездомными кошками, ты тут все больше о высоком думал, правда, Израиль к этому располагает, а я вот тебя на грешную землю спустила — семечки, кошки…

— Если б ты знала, как мне хорошо на грешной земле!

— Кажется, да, и что, совсем не хочется воспарять?

— Только вместе с тобой!

— Это в смысле — муж и жена — плоть едина?

— Ты хулиганка, Марфуша.

— Но ты ведь меня за это и любишь!

Тут мы увидели идущее нам навстречу ортодоксальное семейство — мужчину в лапсердаке и черной шляпе, женщину в парике с выводком ребятишек. Я потянул Марфушу к скамейке, крепко прижал к себе и стал целовать.

— Хулиганство заразно? — шепнула она и очень фривольно закинула ногу мне на колени.

Ортодоксальное семейство поспешило пройти мимо.

А мы пошли дальше. Навстречу нам попался еще один ортодокс. Только этот был веселый! Он катил перед собой коляску с двойняшками, а сам ехал на роликах. И помахал нам в знак приветствия и крикнул по-русски: «С Новым годом!» Это было так забавно и мило, что просто просилось в кадр.

— Клевый был бы эпизод, скажи? — спросила Марфуша.

Как она чувствует меня!»

* * *

Больше я читать не смогла, меня душили слезы. Я так ясно вспомнила залитую январским солнцем набережную и свое ощущение огромного невероятного счастья… Я не буду больше читать эти записи! Потому что отчетливо понимаю, что больше такого в моей жизни не будет, а мне всего-то тридцать три и надо жить. Как-то жить без любви. Без такой любви. А ведь я чуть было не заинтересовалась этим Кузьмой… Хотелось бы знать, зачем Лёня прислал мне эти дневники с того света? Это что, попытка объяснить мне, еще живой, что такой любви, такого счастья у меня в жизни больше не будет и пытаться незачем? Нет, этого быть не может. Он в последний год говорил мне не раз: «Когда я умру, ищи новую любовь, не оглядывайся на прошлое, это бессмысленно, да, она будет другая, эта новая любовь, ну и пусть, так куда интереснее…» Или он просто лукавил?

Я взяла обе тетради, завернула в ту же бумагу, завязала шпагатом и положила на антресоль.

Зазвонил домашний телефон.

— Алло!

— Карина Георгиевна?

Незнакомый мужской голос.

— Да, я.

— Карина Георгиевна, это адвокат Феликс Ключников. Вам что-то говорит мое имя?

— Совершенно ничего.

Пусть не думает, что я видела эту пакость!

— Я так и думал! Карина Георгиевна, дело в том, что я недавно абсолютно случайно попал на телепрограмму, где совершенно недопустимым образом и в недопустимом тоне полоскали ваше имя.

— И что?

— Знаете, я адвокат с опытом, многое видел, но такого змеюшника не ожидал.

— Да, мне говорили, что какой-то адвокат там за меня вступился. Это были вы?

— Да. Я. Дело в том, что моя мать работала вторым режиссером на трех картинах вашего покойного мужа…

— Как зовут вашу маму?

— Ирина Васильевна Шмелева.

— Боже мой! Я помню вашу матушку. Леонид Дмитриевич страшно сожалел, когда она уехала…

— Да, мама с таким благоговением вспоминает вашего мужа… Так вот, после передачи мама мне позвонила и, можно сказать, приказала не давать вас в обиду! Мама говорит, что… цитирую дословно: «эти злобные крысы могут сглодать девочку!»

— Полагаю, что девочка им не по зубам! Но так или иначе, спасибо вам, Феликс!

— Я даже слышал, в студии шептались, будто я ваш любовник. Этим людям элементарно не приходит в голову, что можно просто вступиться за несправедливо обиженную женщину.

— И все-таки, почему вы за меня вступились? Вы же меня не знаете?

— Ну, во-первых, когда всем миром наваливаются на кого-то, мне это не нравится. А во-вторых, я всегда слышал от мамы, что наконец-то Леонид Корецкий нашел себе достойную женщину…

— Ну надо же! Послушайте, Феликс, может быть нам следовало бы познакомиться, раз такое дело, а?

— Был бы счастлив! И хотел бы еще… Собственно, затем и звонил… Мама просила отдать вам альбом с фотографиями Корецкого… фотографии чудесные… мама делала их на съемках, они совсем непарадные, часто забавные.

— Ваша мама…

— Мама была влюблена в Корецкого, но так… платонически, восхищенно, издали… Даже папа не ревновал…

— Ох, передайте огромное спасибо вашей маме. Значит, нам просто необходимо встретиться!

— Может быть, завтра вечером? Поужинаем где-нибудь?

— С удовольствием!

И мы договорились, что он заедет за мной в институт.

* * *

Как странно! Только я спрятала на антресоли Лёнины дневники, как тут же мне присылают альбом с его фотографиями! Это неспроста. Как будто мне напоминают о том, какой у меня был муж и я всегда должна об этом помнить. Можно подумать, что я забыла или когда-нибудь забуду! Я даже вполне допускаю уже, что у меня может закрутиться роман, и даже я, возможно, выйду замуж, потому что хочу иметь ребенка, которого ни за что не хотел Лёня. Какой скандал у нас был, практически единственный за три года совместной жизни. Я сказала, что хочу ребенка…

— Ты сумасшедшая, — кричал он, — я старик, какие младенцы, о чем ты! Сколько мне там жить осталось!

— Лёня, побойся бога, тебе всего чуть за пятьдесят!

— Нет и нет! Я знаю, я точно знаю, что долго не проживу! Я безумно тебя люблю, наслаждаюсь каждой минутой жизни с тобой, но ребенок… Нет! Он отнимет тебя. Я не хочу! Ты молодая, успеешь еще! И потом, я вообще никакой отец, мой единственный сын… Он всегда раздражал меня, мешал работать… К тому же я… у меня плоха я наследственность, у нас в роду были шизофреники, короче, нет!

Я никогда его таким не видела, он был буквально в истерике. Но я так его любила, так боялась за него, что смирилась. Хотя втихомолку долго плакала. Через месяц, когда он успокоился, ссора вроде бы забылась, я настояла на том, чтобы он тщательно обследовался, мы полетели во Францию, где жил его друг, и он действительно прошел подробное обследование. Ничего угрожающего врачи не обнаружили.

— Вот видишь, все хорошо! — сказала я. — И хватит уж этих разговоров о скорой смерти.

Он грустно улыбнулся:

— Да что они знают…

И в самом деле, больше о смерти не заговаривал, но через полтора года умер во сне. От острой сердечной недостаточности. Хотя никогда на сердце не жаловался.

— Скорее всего, ему кто-то нагадал раннюю смерть, — предположила прилетевшая на похороны Гуля, — а он был человек ранимый, излишне впечатлительный, поверил и жил под этим приговором… Никогда не ходи к гадалкам, Каринка!

— Да уж! Я и сама до смерти боюсь всяких предсказаний.

Если бы не Гуля с Тонькой, не знаю, как бы я пережила и похороны, и поминки… Все четыре экс-супруги устроили буквально шабаш.

— Это ты, проклятая, свела его в могилу! — кричала супруга № 1, с которой он расстался давным-давно, да и прожил-то всего ничего, а супруга № 4 на кладбище кинулась на меня с кулаками. Еле оттащили. И все четыре ревели белугами. А я словно застыла. Слез не было. Ну не умею я плакать на людях, так и это мне поставили в вину. И судя по последнему ток-шоу, ставят до сих пор.

На третий день после похорон ко мне вдруг явилась супруга № 3 со смиренным видом:

— Карина, умоляю вас, отдайте мне собаку!

Два года назад мы с Лёней подобрали чудесного щенка, который вымахал в здоровенную дворнягу. Лёня в ней души не чаял, гулял с ней, водил на прививки, а через полгода после Лёниной смерти пес попал под машину. Но тогда я безмерно удивилась.

— Отдать вам собаку? С какой это стати? — возмутилась Гуля. У меня не было сил на пререкания.

— Я имею право! — заявила нахалка. — Это я научила Леонида любить собак!

— А Карина просто научила его любить! И собаку она вам не отдаст! Идите отсюда подобру-поздорову! — выпроводила ее Гуля. — Нет, вы видали такое!

Тонька только глаза таращила.

— Нет, что за бабы у него были, у твоего мужа, тихий ужас! Это они его довели до могилы!

— Да уж! Андрей говорит, что, если б Лёня не встретил Каринку, он бы уже давно… — высказалась Гуля.

А сколько гнусных интервью они тогда дали! Что я только и делала, что тянула с него деньги. Какие там деньги! Чтобы достойно его похоронить, я продала то самое теткино кольцо, ну и спасибо Союзу кинематографистов, они тоже помогли. Все наследство мужа — машина да прелестная шубка из куницы, которую он мне привез, кажется, из Хабаровска. Иногда мне что-то капает из Российского авторского Общества, ну и за прокат его фильмов я получаю какой-то небольшой процент, кстати, пополам с Антипом. Но зато мне в наследство осталось столько чудесных воспоминаний и несомненное сознание того факта, что я была по-настоящему любима! Но хватит о прошлом.

Утром мне опять позвонил Феликс:

— Карина, простите ради Бога! Я не смогу вечером с вами встретиться, мама заболела, я вылетаю к ней!

— Что-то серьезное?

— Ну, если мамин муж меня вызвал, боюсь, что да, серьезное!

— Будем надеяться, что все обойдется и передайте маме огромный привет и пожелание здоровья!

— Непременно, Карина!

— Удачного полета и мягкой посадки!

— Спасибо!

Странно, но я испытала облегчение. Еще одна встреча с прошлым откладывается.

А вечером мне позвонила Евгения Памфиловна Острогорская, закадычная Лёнина подружка еще со времен ВГИКа. Она училась на актерском, но актерской карьеры не сделала, зато стала классным педагогом все в том же ВГИКе. Она сперва отнеслась ко мне настороженно, но после того, как мы случайно встретились на отдыхе в Греции, нежно меня полюбила.

— Привет, Каринка! Как дела-делишки? Я слыхала, что тебе на телевидении косточки сулемой моют, суки драные! Но я звоню не поэтому! У меня тут такое событие намечается! Свадьба!

— Свадьба? Чья?

— Они так засрали тебе мозги? Дуськина, конечно!

— Ох, а сколько же ей лет, Дуське?

— Да совсем старуха, девятнадцать!

— С ума сойти! И кто жених?

— Ну за кого может выйти дочка вгиковского препода? За дипломника ВГИКа! Слава богу, хоть не актер! А будущий продюсер! И хороший парень! Ему уж двадцать четыре, не вовсе сопляк.

— Москвич?

— Москвич, москвич!

— А семья?

— Он сирота. Только дядька. Он его вырастил, порядочный мужик! Словом, я довольна.

— Ну надо же. Если уж вы довольны…

— Каришка, мы с Дуськой приглашаем тебя на свадьбу! И не вздумай отказываться, обидимся!

— А я и не собиралась отказываться! С удовольствием приду! Только скажите, что подарить?

— Да что сочтешь… Только не посуду!

— А если просто денежку?

— О, это лучше и нужнее всего!

— Отлично! Когда и где?

— Через две недели, в ресторане. Это будет за городом, на свежем воздухе, для безлошадных или желающих выпить будет автобус. Ну, мы тебе уже послали приглашение, там все написано. И еще: форма одежды — парадная! Чтоб явилась во всей красе!

— А как же!

— И будешь ловить букет невесты!

— Нет уж, от этого увольте! — засмеялась я.

— Ну, там видно будет! Все, Каришка, целую тебя! И буду страшно рада повидать!

— Я тоже!

— И не вешай нос из-за глупых злобных баб!

— Еще чего!

— Вот и молодец!

Я почему-то обрадовалась! Мне вдруг захотелось нарядиться, сделать новую прическу, пойти на свадьбу, хоть я и не любительница свадеб, но тут, мне показалось, все будет правильно, без этой свадебной пошлости. Просто соберутся хорошие люди и вместе порадуются счастью молодых. Не знаю, какой там жених, но Дуська совершенно очаровательное созданье, умненькая, веселая, и если уж Евгения Памфиловна не ругает жениха, значит, он и впрямь достойный парень. Я подошла к шкафу. Да, давненько я не обновляла свой гардероб. Почему-то захотелось выделиться, я уж и не помнила, когда мне этого хотелось в последний раз. Но покупать обновку и сделать более или менее приличный подарок не получится, не те у меня доходы. Ну и ладно! Можно что-то скомбинировать, придумать. Есть шикарное черное платье, но идти в черном на свадьбу, тем более на свежем воздухе… Нет, не годится. Можно было бы надеть мое любимое зелененькое в полевой цветочек, но это уж совсем не парадно и ни с чем не скомбинируешь. И вдруг я вспомнила, что у меня есть кусок ткани, белой в крупный черный горох. И длинный, в пол, черный сарафан. Если из ткани в горох соорудить нечто ассиметричное, с каким-нибудь занятным хвостом или даже капюшоном, может получиться то, что надо, но я сама вряд ли с этой задачей справлюсь. Придумать я вполне могу, а вот исполнить… Но в соседнем доме есть швейная мастерская, и там работает гениальная швея. Я тут же побежала к ней.

— Карина? Здравствуйте! Опять что-то придумали?

— Придумала, Олечка, придумала!

Я объяснила ей задачу.

— Нет, — огорченно покачала она головой. — Не получится!

— Почему?

— Ткань недостаточно мягкая. А сарафан совсем мягкий. Надо что-то другое, но в принципе идея хорошая. Ой, знаете, я вчера видела в магазине одну ткань… То, что нужно! И с вашим сарафаном будет здорово сочетаться… Только она не белая, а скорее сероватая и в черный цветочек. Если сделать такую штуку… — она быстро нарисовала мне весьма причудливую накидку, — получится эффектно. Но все же не очень нарядно, Карина, все же не для свадьбы, тем более и сарафанчик у вас не новый… Но у меня есть одна мысль. Поезжайте в тот магазин, там есть такая же ткань в лиловый цветочек, и, по-моему, я видела там еще лиловую без всякого рисунка, я тогда подумала, может получиться интересное платье… Вы как к лиловому относитесь?

— Да хорошо отношусь!

— И ткань совсем недорогая. Может, съездите, поглядите?

— А если понравится, сколько брать?

— Карина, вы сейчас на колесах?

— Ну, к вам пешком пришла, но…

— У меня сейчас клиентов нет, давайте быстренько съездим и там прикинем.

— Оля, я вас обожаю!

— Вы пока сходите за машиной, а я закрою ателье.

И уже через двадцать минут мы входили в магазин.

Я просто влюбилась в эту ткань с лиловыми цветочками.

— Берем!

— Только, Карина… Это все-таки не вечерний вариант!

— И плевать! Такого туалета уж точно ни у кого не будет! Да, это стиль кантри, ну и что? Имею право! Тем более что к нему можно надеть туфли без каблуков, а дело будет за городом, может, по траве ходить придется, да мало ли! — ликовала я. — И потом это платье можно будет носить когда и куда угодно!

— Вообще-то вам можно, вы стильная… Научились бы шить, никаких бы у вас проблем не было. Придумывать вы мастерица!

— Нет, этим талантом меня Бог обделил! А вы гениально шьете! И в результате получится супер, я уверена!

— Ну вы и скажете! Ладно, приходите завтра на примерку!

— Оля, вы чудо!

И хотя обойтись без трат не получилось, но я скоро должна получить отпускные, ничего, выкручусь. Я уже видела себя в этом дивном платье. Конечно, очень стильно было бы надеть к такому платью кеды, но я этого не люблю, хотя это дико модно. У меня есть симпатичные серенькие босоножки. А сумочку возьму зеленую, она небольшая и очень удобная. Помню, как мы с Лёней куда-то собирались, я тоже что-то придумывала, примеряла, прикладывала к лицу…

— Господи, Марфуша, как я люблю смотреть на тебя, когда ты прихорашиваешься перед зеркалом, стоишь в глубокой, я бы даже сказал, философской задумчивости возле шкафа… Это так чудесно, так женственно… И мне всегда нравится, как ты выглядишь! Я просто старый влюбленный дурак, да?

— Нет! Ты совсем не старый, горячо любящий мужчина. Иной раз даже слишком горячо!

— Марфуша, девочка моя!

И когда уже я перестану вспоминать все это? Может, и никогда…

* * *

Платье получилось офигительное! Мы с Олей обе пришли в восторг.

— Как вам идет, Карина!

— Оля, вы волшебница!

— А я люблю вам шить, это всегда интересная задача, а то так устаёшь от подёнщины…

Я даже сама удивлялась, почему я так радуюсь этой свадьбе? Отчего-то мне кажется, что там мне будет хорошо, уютно, весело…

Лёня обожал всякие письменные и почтовые принадлежности. Из-за границы всегда привозил наборы каких-то умопомрачительных конвертов и почтовой бумаги, хотя в наше время это уже анахронизм, но он где-то все это выискивал, и меня всегда забавляло, как он долго обдумывал, в какой конверт лучше вложить ту или иную бумагу, если ее предстояло отправить по почте.

Конец ознакомительного фрагмента.