Вынужденный квест

Екатерина Веселова (2025)

Шестиклассник Максим Полетаев уже приготовился праздновать Новый год под оливье и компьютерные игры про орков и эльфов в своей уютной квартире в Москве, но в последний момент родители огорошили его тем, что на все каникулы он отправляется к бабушке в далёкую деревню в глубинке Мордовии. И всё бы ничего, но туда же отправили и его старшего двоюродного брата Марка — отличника и каратиста, с которым Максим давно в ссоре. Как два заклятых врага будут сосуществовать в одном маленьком домике у бабушки? А если произойдёт кража, в которой обвинят одного из них?

Глава 3

Родители не стали долго рассиживать: сославшись на важные дела в городе они оперативно собрались, снабдили бабку ценными указаниями на мой счёт, мама поцеловала меня в лоб и велела вести себя хорошо (прямо перед ухохатывающимся Марком, ну зачем она меня вечно позорит?), и вот я уже услышал, как наш седан, бодро взрыхлив деревенский снег, понёсся в сторону цивилизации, оставив меня в Пельке.

Я осторожно отодвинул штору, не менянную со времён создания компьютерного кода, и уставился в напрочь замёрзшее окно. Не видно ни-че-го, только ветвистые узоры по белоснежному блестящему полотну. В квартире теперь такого днём с огнём не сыщешь — двойные стеклопакеты так не промерзают, а максимум покрываются капельками, да и то, если они некачественные.

— Держи, — бабка протянула мне десятирублёвую монету.

Я долгим взглядом посмотрел на неё, силясь понять, чего бабушка от меня хочет. В магазин идти что ли? Да на такие деньги сейчас, наверное, и коробок спичек не купишь!

— Положи на печку, а как нагреется — поднеси к стеклу, будет тебе глазок, — покачала головой бабушка и усмехнулась, — ничего не смыслите вы в этой жизни, москвичи, всему вас учить надо.

Марк, что-то тщательно расписывавший в ежедневник, довольно хрюкнул.

Я погрел монетку на печи, потом взял её, перебрасывая из ладони в ладонь, как горячую картошку, и изо всех сил прижал к стеклу. Вокруг неё образовалась проталинка и капельки воды потекли по стеклу вниз, оставляя бороздки. Отняв монетку от стекла, я увидел, что в окне реально образовался глазок, через который я тут же узрел какую-то чудную старуху в огроменной белой шубе и пушистой шапке, уверенно шурующей к нашему дому.

— Баб Оль, там… — Невнятно пробормотал я, тыкая пальцем в глазок, но не успел договорить.

Дверь широко раскрылась и внутрь элегантно вкатилась та самая старуха.

— О, Пантелеевна, здравствуй! А я думаю, где тебя черти носят!

Бабка разулыбалась своим почти беззубым ртом, и встала с деревянного стула навстречу гостье.

Тем временем загадочная Пантелеевна привычным жестом повесила шубу на крючок, скинула со скрюченных ног угги и осталась в бежевом платье и белой пушистой шапке.

— Здхравствуй, Ольо патя⁴! Да я смотрю в окно — к тебе машины одна за другой едут, думаю, не преставилась ли подружка дней моих суровых, — улыбнулась в ответ белоснежной вставной челюстью Пантелеевна, нагло уселась за стол возле окна, схватила из тарелки печенье и жадно зажевала его.

— Ты знаешь, я человек воспитанный, только после тебя, — осклабилась бабушка, — постой хоть чаю плесну, как с голодного краю…

Марк снова хрюкнул со своего дивана, и старушки одновременно повернули на него голову.

— А это у тебя что за скубенты? — Поинтересовалась Пантелеевна, разглядывая нас, как насекомых из учебника по биологии, и бабка хлопнула себя по коленке.

— Вай, дырява голова, это нуцки мои, Ленкин Марк да Маринкин Максимка, на каникулы приехали. А это баба Вера Пантелеевна, соседка, — обратилась бабушка к нам, — наша местная модница.

— Очень приятно, — разулыбался Марк своей фирменной льстивой улыбкой, но Пантелеевну это не пробрало, в отличие от семиклассниц тринадцатой школы, и поэтому я сразу проникся к этой умеющей зреть в корень мудрой женщине мощной симпатией.

— На каникулы? — вскинула жирно обведенные чем-то брови баба Вера, — это с чего бы?

— Дёла какие-то, — бабушка поставила перед подругой дымящуюся кружку с цикорием, и та громко и с удовольствием отхлебнула из неё.

— Совсем эти москвичи обнаглели, уже и на Новый год детей ссылают, это надо! А вот в наше время…

Дальше последовал монолог о том, как испортилась современная молодёжь, а уж наше поколение так вообще хуже некуда, только и сидят в своих телефонах, и я перестал слушать. Взяв свой чемодан, я тихо вышел из кухни и поплёлся в сторону спальни, которую выделили конкретно мне.

Солнце яростно пробивалось через пыльную кружевную тюль. Ласковыми зайчиками оно перескакивало с деревянного скрипящего пола на резной коричневый шифоньер, с шифоньера на куцый красный палас на полу, с паласа на кровать, застеленную бархатным пледом с оленями, с кровати на взбитые, чудным способом сложенные подушки, покрытые прозрачной тканью, с подушек на коричневый ковёр на стене. Всё это богатство на следующие десять дней принадлежит мне и только мне.

Я сел на кровать и почувствовал, как с натужным скрипом прогнулись подо мной пружины. Всё в бабкином доме было странным, чужим и непривычным, и я в ужасе представил, как буду здесь спать целых десять ночей. Честно, я был готов начать ставить крестики в календаре, поскорее бы прошли эти дни.

Я вытащил телефон, попробовал подключиться к мобильному интернету, но всё было тщетно — на верхней строке мигала, то появляясь, то пропадая, издевательская буква Н. Да у нас, блин, в школьном туалете лучше ловит!

Мне до сих пор было непонятно, почему родители решили отправить меня в Пельку. В прошлом году мы ходили есть мороженое в ГУМ, потом катались на катке, смотрели салют и ели оливье под «Иронию судьбы», которую мама просто обожала. В позапрошлом году ходили в огромный торговый центр, где мы с другом разнесли половину детской комнаты, пока родители вместе со своими друзьями манерно ели роллы. И только в этом году я должен сидеть здесь, да ещё и с Марком.

Будто бы услышав мои мысли, двоюродный брат нагло зашёл в спальню и сел напротив меня в продавленное кресло, застеленное тёмно-зелёным пледом.

— Как дела? — Спросил он, так и не выпуская ежедневник из рук.

— Да нормально, — пространно ответил я, — сам как?

— Вообще отлично. Только на той неделе приехал с соревнований по каратэ, у меня зелёный пояс, между прочим.

— Поздравляю.

— А ты чем занимаешься? Так и играешь в свои игрульки в компе, как первоклашка?

— Да ты в моих «игрульках» в первую секунду рипнешься, никакое каратэ не поможет, — обиженно засопел я.

— Ну конечно, в игры играть любой дурак умеет, а вот единоборства — это для реальных пацанов!

Марк вскочил с кресла и встал в стойку, отчего я громко расхохотался. Он был похож на цаплю, которой прихватило спину.

— Чего смешного?

Он начал угрожающе двигаться ко мне, но тут в комнату зашла бабка

— Так, молодёжь, мы тут с Пантелеевной посовещались и решили сводить в вас в наш музей. Нечаво просто так штаны просиживать, хоть чаво-то новое про свою родину узнаете, тем более сегодня там день открытых двёрей.

— Музеееей… — Протянул Марк.

— Музей-музей, — поддакнула из-за бабкиной спины её подруга, — очень интересное место, между прочим, там столько стильных экспонатов…

Я вздохнул. Меньше всего на свете мне сейчас хотелось идти в деревенский музей, но делать было нечего. Мы уныло оделись и вышли на морозную деревенскую улицу.

— Ну и кафтан у тебя, Алексевна, — захихикала баба Вера, когда бабушка надела на себя какую-то странную куртку синего цвета.

— Чай Маринка привезла. С Москвы! — Бабушка подняла указательный палец вверх и одобрительно засмеялась, — не отставайте, нуцки, музей на другой улице, айдате, надо сходить, пока открыт.

Я натянул варежки покрепче и пошёл вслед за бабушками, которые оживлённо болтали.

Честно сказать, было в Пельке что-то такое, от чего мне стало как-то уютно внутри. То ли от чистого деревенского воздуха, то ли от вида домов, вдоль которых мы шли, то ли от запаха бань и чего-то копчёного мне вдруг стало очень хорошо на душе. Домики были очень ухоженными, кирпичные чередовались с деревянными со старинной резьбой, а некоторые были из самана — глины с сеном. Мне всегда было интересно, как можно жить в таком доме? Мама говорила, что в старые времена в саман добавлялся даже навоз! Отапливались они печкой, как у бабки, и внутри всегда было очень тепло. На улице Карла Маркса, которая была центральной в деревне, сгрудились несколько зданий: продуктовый магазин «Надежда», облезлая школа из белого, местами побитого кирпича, и сельсовет, над которым гордо реял мордовский флаг. Мама когда-то рассказывала, что белый цвет на нём символизирует мир, добро и любовь, тёмно-синий — землю, напоенную водой, свободу и величие, а розетка посередине — это символ солнца.

— Ну и кринжово тут, — выпустил струю морозного пара Марк.

Бабки одновременно остановились и уставились на брата, а я начал предвкушать бой. Давайте, родимые, покажите ему настоящий файтинг!

— Чаво? — Вскинула брови бабка, — это чаво ещё значит?

Марк смешался и принялся переминаться с ноги на ногу, явно не собиравшийся вступать в ссору с бабушкой, у которой ему предстоит жить ещё десять дней.

— Ну, кринжово, это, типа, красиво, только по-молодёжному.

— Ладно, хорош болтать, музей за сельсоветом, айдати, смотрите, сколько народу там сегодня.

Народу и вправду было много: прямо у деревянного здания музея курили двое каких-то мужиков, странный дед с рюкзаком прохаживался туда-сюда, что-то нашёптывая себе под нос, из самого музея вышла какая-то молодая женщина с длиннющей русой косой через плечо и в белом пуховике, поздоровалась с одним из мужиков, быстро спрятала лицо в шарф и посеменила в сторону домов.

— Стервятники, слетелись на бесплатное, — скривила накрашенные розовой перламутровой помадой губы Пантелеевна и обстучала ноги прямо у входа.

— Ну так и мы с тобой бёсплатно пришли, — глубокомысленно выдала бабка.

— Это другое, Алексевна! — Отмахнулась баба Вера, — у нас скубенты из Москвы, им надо!

Мы вошли внутрь. С правой стороны у прилавка со всякими мордовскими поделками сидела женщина за тридцать и выдавала всем заходящим бахилы.

— Елена Петровна, здравствуй, — обратилась к ней бабка, — я тут нуцков привёла, посмотреть, чего здесь есть, а то москвичи совсем родную землю не знают!

Женщина посмотрела на нас внимательными чёрными глазками и протянула пару бахил. Марк сразу же уселся на свободную скамейку и принялся натягивать голубые пакеты на свои здоровенные, как у орка, ножищи, а я встал в нерешительности, раздумывая куда бы притулиться.

— Чего, блин, встал на дороге?

Я почувствовал лёгкий толчок в плечо и в недоумении уставился на пухлого паренька, агрессивно двигавшего челюстью. Он был моим ровесником, но очень уступал в росте и превосходил вширь. За его спиной стояла одетая в комбинезон девочка лет одиннадцати, всё её лицо было усыпано веснушками, в цвет рыжим волосам.

— А чего это на дороге? Здесь место для переобувания! — Я решил пойти в наступление, ведь падать в грязь лицом перед девчонкой совсем не хотелось.

— Чего, умный такой, да? — Он подошёл ко мне ближе, — откуда приехал, Саранский что ли?

— Петь, перестань, — дёрнула его за руку девочка, — пойдём домой, мама просила за хлебом зайти.

Тот ещё секунду смотрел на меня с лютой ненавистью, а потом отвернулся и пошёл вслед за девочкой, которая, видимо, была его сестрой.

— Местные, — сказал Марк, когда мы пошли вслед за бабушками по выставочным залам, — в деревнях они всегда такие дикие.

— Ясное дело, если жить без интернета и компьютера, а в туалет ходить на улицу — можно и совсем одичать, — ответил я.

Выставка не вызвала во мне никаких особых эмоций: национальные мордовские костюмы, которые приводили в экстаз Веру Пантелеевну, меня совсем не трогали, как и зал со старыми дырявыми казанками и монетами, в зале с выставкой прядильных конструкций мы с Марком только посмеялись над манекенами детей, а картины мордовских художников, которые были реально крутыми, мы разглядывали с деланным равнодушием.

— Ну ничаво, сейчас будет самое интересное, — пообещала бабка, когда мы вошли в последний зал.

— Охренеть! — Не выдержал эмоций я, и тут же получил от бабушки жирную затрещину.

В середине маленького зала, выкрашенного в белые оттенки, стояла высокая витрина, освещённая с двух сторон, а в глубине её блестел огромный золотой кубок, усеянный розовыми, красными и зелёными драгоценными камнями.

— Да, красиво. Интересно, сколько стоит, — присвистнул Марк, что-то чёркая в ежедневник, который каким-то Макаром умудрился протащить с собой даже в музей.

— Сколько стоит, сколько стоит, он бесценный, парень, — ответил брату проходивший рядом мужчина лет тридцати, один из тех, что недавно потягивал сигаретку у входа, — это кубок времён татаро-монгольского нашествия. Вы, шкеты, знали о том, как инязор⁵ Пургаз воевал с игом? Мы, эрзяне, жиль вдоль лесов, и сопротивлялись нашествию изо всех сил. Не было у мордвы ни особого оружия, ни доспехов, но было желание бороться за свою родину до последней капли крови…

Я заворожённо слушал вспотевшего и раскрасневшегося мужика, буквально представляя себе этот бой перед глазами. Наверное, это было как в моей любимой сетевой игре с орками и эльфами: мордва, как эльфы, бились с противными орками-врагами, пытавшимися прорваться через оборону и уничтожить наши поселения…

— Эрзянский край идеально подходил для партизанских боёв: овраги, лес, да болота, куда монгольской коннице пройти. Так и оставили супостаты эрзян в покое, не пришлось платить дань. А кубок этот, поговаривают, принадлежал самому главному прихвостню Батыя, сложившему голову в эрзянских лесах…

— Ну ни фига себе! — Пробормотал Марк, и тоже выхватил от бабушки затрещину.

— Вот вам и не интересно, — философски заключила Пантелеевна, — видите, сколько всего прошло мимо вас, москвичи. Ничему вас родители не учат, знай себе сплавляют к бабушкам на все каникулы — и дело с концом.

Не обращая внимания на эту пустую болтовню, я не отрываясь смотрел на кубок в витрине, а в моём воображении разворачивались мощные бои.

— Пойдём, нуцок, — ткнула меня под бок бабка, — нагляделся уже.

Я послушно пошёл вслед за своими, всё ещё фантазируя про эрзянских воинов, храбро защищавших свою родину. Сколько же лет этому кубку…

— Спасибо, Елена Петровна, ничаво нам не надо, — отмахнулась бабушка от гардеробщицы, предложившей купить что-то из мордовских сувениров, — может зайдём ишшо перед уездом, тогда возьмём.

На улице успело стемнеть, зажглись редкие фонари, с трудом освещая испещрённые следами тропинки, пошёл жидкий снежок. Один день в Пельке почти закончился.

Примечания

4

(Эрз) — Тётя

5

(Эрз) — Правитель