Любовь как она есть. Сборник рассказов и стихов

Екатерина Бордон

Что будет, если дать вам задание написать о любви от лица необычного персонажа? Какую историю вы создадите и какие чувства в ней выразите? Более 300 участников писательского марафона «Любовь как она есть» решились на этот эксперимент и создали свою творческую вселенную.В сборник попали лучшие рассказы и стихи, отобранные организаторами и жюри марафона. Еще больше историй можно найти в Instagram по хештегу #loveactually_марафон.

ЗАДАНИЕ 1. ПЕРВОПРОХОДЕЦ НА МАРСЕ

Я любил ее во всех мирах

Никто не мог понять причину. Они просто теряли сознание и больше не приходили в себя. Погружались в кому. Обследования не выявляли какие-либо нарушения систем жизнеобеспечения организма. Здоровые, крепкие, один за другим наши ребята закрывали глаза и засыпали.

Эндрю заснул первым. С куском поливитаминного крекера во рту. Просто рухнул лицом вниз на шахматную доску. Затем Джилл. Она осматривала защитную сферу, проверяла нет ли повреждений, сколов, отслоек, из-за которых Центр растеряет заветный кислород. Её втащили через верхний клапан, спящую в скафандре. Алекс и Мишель отключились одновременно. Не встали с коек в своём отсеке. Сперва решили, что перебрали на вечеринке в честь первого года колонизации Марса, но они не явились, ни к обеду, ни к ужину. Так и остались лежать, прижавшись друг к другу. Врачи не сумели расцепить скованные руки.

Врачи вообще недоумевали. Они проводили обследование за обследованием. Аппараты все как один диагностировали сон. Медленную стадию. Ещё большее недоумение вызывали улыбки на лицах каждого уснувшего. Паркер, Даниэла, Филлипс, Джеймс, список пополняли всё новые имена. Из пятидесяти первых колонистов к концу первого года бодрствовали тридцать пять. В том числе и я.

Моя активность казалась беспредельной. Меня, ведущего специалиста по рециклингу, направили в Центр Распределения Колонистов, чтобы я с самых первых шагов человека по Красной планете помог избежать экологического коллапса, потрясшего Землю. Решению экологических проблем первопроходцы предавали большое значение, ведь это ключ к устойчивому развитию зарождающейся цивилизации. Поэтому я таскался вместе с инженерами и проектировщиками умной среды от Центра к строящемуся Первому Приюту — городу, что должен принять основной поток переселенцев ровно через три года. Меня мало занимали проблемы со здоровьем остальных, я смотрел вперёд, на возвышающиеся купола огромных сфер. Умные роботы возводили белоснежные здания, прозрачные переходы, устанавливали зеленые насаждения пальм или берёз в зависимости от сектора расселения. Именно там я впервые услышал её.

Вкрадчивый нежный голос, внезапно разогнавший шуршание связи в наушнике.

— Тони, — скорее выдох, чем имя.

Удивление, отрицание, принятие. Вместе мы прошли все стадии. Она сопровождала меня, неотступно, не теряя веры. Я кричал, рвал волосы, проклиная «эффект третьей четверти», что развивается у половины астронавтов и колонистов, вынужденных находиться в замкнутом пространстве при однообразии суток более, чем 520 дней. Меня не могла добить цикличность. Мой разум справится с этим, доказывал я себе. А голос не стихал.

Как быстро я свыкся с ней? Когда начал отвечать на её вопросы, делиться умозаключениями? В какой именно момент решил не обращаться в медчасть? К тому времени там уже дремали с застывшими улыбками Эндрю, Джилл, Алекс, Мишель, Паркер, Даниэла… К черту их всех! Со мной происходило нечто невероятное.

— Тони, этот мир сделает тебя счастливым! — шептала она ночами, когда я почти видел её, тянулся дрожащими пальцами к призрачному силуэту.

Она ласкала меня своим голосом, от невозможной близости у меня краснели уши. Она признавалась мне в любви, я отвечал взаимностью. Это было легко. Привычно. Правильно. Я так долго тосковал, изменил свою жизнь, открыл новые дороги в новом мире. Сделал всё, чтобы отпустить. А, оказалось, сделал всё, чтобы встретить.

Мои сны окрасились её присутствием. Мы были вместе, тянули друг к другу руки.

Я упивался ароматом волос, считал веснушки на лице. Во снах она обретала реальность. Красные сухие пейзажи Марса манили мягкостью её форм, смуглым цветом её кожи. Я фокусировался на собеседниках, но видел её, в их речи различал только её слова.

Ненавязчивыми советами направляла мои разработки и расчеты на верный путь. Подсказывала нюансы марсианских ландшафтов, притяжения, возможности использования глубоких каньонов древних рек, вулканический потенциал Олимпа. Под её чутким руководством я перестал быть специалистом по рециклингу, я становился специалистом по Марсу. Я на всех смотрел свысока. Глаза мои сверкали, сон пропал. Мне теперь не зачем было спать, чтобы видеть её. — Куда ты смотришь? — спросил меня кто-то, одетый в скафандр. — Эй, Тони! Очнись! Толчок в плечо. Грубо врываться в нашу с ней связь. Планы, развитие, расширение — масштаб наших с ней возможностей грандиозен.

Куда им понять?

Врачи. Они преследовали меня. С планшетами, со сканерами.

— Стервятники, — она права.

На Земле, которую я оставил далеко позади, подобные стервятники уже отнимали её у меня. Так было. Второго раза не будет.

— Они разлучат нас, Тони!

Я с ними не останусь. Уйду в Первый Приют. Он ещё не достроен, не запущен регулятор атмосферы, но разве это может остановить нас.

— Может, — говорю я ей, — я не смогу там дышать.

В глубине воспалённого мозга бьется здравый смысл. Только ему не хватает силы докричаться, её голос заполнил всего меня.

— Тони, я знаю лучший путь.

Я пил утренний кофе, обдумывая бегство из давящих стен Центра. Здесь люди сходят с ума, скоро в медчасти не останется пустых коек. Я должен вырваться из оков. И быть с ней. Прикосновение её голоса пьянило меня.

— Просто закрой глаза…

Аманда умерла два года назад. На затхлой, отросшей мусорными свалками Земле.

Она так и не смогла увидеть восход Фобоса и Деймоса над Марсом. Несправедливо, именно она столько раз представляла, как мы гуляем под взглядом прищуренных лун Первого приюта. Я исполнил её желание и увидел их. Пустыннее Марс ещё никогда не был…

И вот она шепчет мне «Тони» среди белых стен нового города. Её убили врачи. Стервятники, слишком поздно обнаружившие опухоль. Слишком поздно для спасительной инъекции. Она ушла от меня. Она вернулась ко мне. Сначала голос, затем облик во снах.

Я закрыл глаза? Конечно, закрыл. В этом мире меня ничего не держало. Мы шли среди золота пшеницы, взявшись за руки. Вокруг нас встречались, обнимались, целовались люди. Эндрю со своим отцом, оставшимся на Земле. Джилл с мужем, который бросил её перед отлетом. Алекс и Мишель со своей дочерью, она так и не родилась. Они все были здесь, прогуливались по ровным, золотым полям Марса. С синего неба за ними подглядывали Фобос и Деймос. Но мне вновь было не до них. Я не отрывал взгляда от Аманды. И улыбка играла на моем лице. Я любил её во всех мирах.

Энтони Симмонс был найден в личном отсеке. Он лежал на полу, в луже разлитого кофе. Поступил в медчасть в состоянии комы в дежурство Стивена Пейсона. В этот же день Стивен услышал знакомый голос. Его сын Питер звал его. Питер, которого отняла его стерва-жена, не пустила в новое будущее.

Из отчета спасательной миссии:

«В ходе исследований тел пятой по счёту колонизационной группы, членов которой постигла участь предыдущих четырёх экспедиций, была выявлена причина кататонического состояния всех двухсот пятидесяти человек. В крови исследуемых найден микроорганизм, выделяющий особый нейротоксин. По предварительным данным он вызывает продолжительные галлюцинации, кому. Токсин к тому же повышает выработку серотонина. Дальнейшие исследования целесообразно проводить на Земле. На Марсе они более невозможны, в виду выявления подобных микроорганизмов у членов спасательной миссии. Срочно вылетаем на Землю. Обеспечить полный карантин по прибытию. На Марсе есть жизнь. Она враждебна по отношению к человеку. Колонизацию отложить».

Алиса Аве@alisaave

Исповедь Венеры (или как все было на самом деле)

— Скажи, бабуля, ведь не даром

Ты говорила, что пожаром

Любви безумной Марс горел,

Остынуть так и не сумел?

⠀

— Мужчины были в наше время!

Не то, что нынешнее племя.

Марс! Он ведь из военных был.

Какая стать, осанка, пыл!

Огнём войны горели очи.

Он воевал с утра до ночи,

В боях топил врагов в крови́,

Совсем не грезил о любви.

Но лишь меня заметил он,

Без боя тут же был сражён.

⠀

— А ты его любила сильно?

⠀

— Да… Мне казалось, до могильной

Плиты дойдёт моя любовь,

Коль не увижу его вновь.

В любви не опытный, но страстный,

Горячий, пылкий, нежный, властный,

Огнём сжигающий до тла.

О, как я счастлива была!

⠀

— И получается, при этом

Он звался также, как планета?

⠀

— Планету Марсом в честь него

Потом назвали.

⠀

— Ого-го!

Я любопытствую сверх меры…

А ту, другую…?

⠀

— Да, Венерой

Её назвали в мою честь.

Эх, внученька, всё так и есть.

По воле рока дерзновенной

Мы одиноки во вселенной,

У каждого своя орбита.

И вдребезги сердца разбиты…

Вера Полонская@verapolonskaya

Любовь через объектив

Вот уже 45 лет прошло. Летит нещадно пятый десяток. Артрит крутит левой рукой. Заставляет указательный палец изгибаться в причудливую фигуру.

Это не мешает.

Не отвлекает.

Нет.

— Я не чувствую боли, значит её нет! — кричит одержимый в сердцах. Гулкое эхо вторит: «Чувствую! Чувствую! Чувствую…»

Мужчина дотрагивается до холодного металла с такой нежностью, с какой не ласкал ни одну женщину Земли. Его объятия так крепки, а желание столь необузданно, что порывы стать единым целым с этим куском железа становятся непреодолимы.

Сегодня именно тот день, когда должно свершиться самое главное!

Глаза блестят, в них черти красные устроили пожар!

Сердце стучит, как у мальчишки, который впервые целуется.

Дыхание учащается настолько, что его губы пересыхают. Облизав потрескавшуюся плоть, он обхватывает полуметровое творение своих рук и жадно припадает к трубе.

Правый глаз буквально врезается в окуляр. Ещё мгновение и вот…

Вот то, ради чего он здесь.

МАААРС!

Ржаво-красный любовник, укравший у Земли ни одного, и даже не двух учёных.

Марс, сводящий с ума и заставляющий из раза в раз ждать, когда это красная планета вступит в оппозицию к солнцу. Чтобы вновь сливаться воедино с подзорной трубой. Поддаваясь экстазу, чувствовать, как вскипает кровь и бежит по венам к сердцу, которое стучит как у мальчишки…

Впервые целующегося в губы.

⠀

Идёт 1610 год. Галилео Галилей первым наблюдает Марс в телескоп.

И это любовь!

Любовь с первого взгляда в объектив.

Александра Азизова@shuranutaya

Марс-13

Скорость сумасшедшая. Лечу.

Закрыла глаза. Страшно.

Рывок — раскрылся тормозной парашют. Неужели закончилось?

Открыла глаза — где я? Нужно понять, что это за планета и куда меня занесло. Все же метеоритный дождь — это не шутки. И техника сильно сбоит под магнитными полями инородного металла. Особенно — настройка гиперпространственных прыжков. И теоретически я могу оказаться где угодно, в любой части галактики… Остается только молиться, чтобы эта планета была пригодна для жизни. Потому что найдут меня не скоро, если вообще будут искать…

Навигация запустилась, хоть тут техника не подвела. Итак — Марс-13, необитаемая, условно-пригодная для жизни планета: воздух содержит примести, вызывающие медленное отравление. Два-три дня, и я просто умру. Если не приму антидот, которого точно нет в аптечке моей спасательной капсулы… Надеюсь, все же меня успеют найти.

А планета красивая. Впереди возвышаются горы — черные из-за примеси обсидиана. И почва здесь тоже черная, потому что этот минерал практически везде. А вот растительность красная и фиолетовая — это из-за особенностей воздуха. А точнее — тех самых примесей, что медленно отравляют мой организм… Но красиво. И необычно. Завораживает. Распаковала аптечку и сухпаек. Все же здорово укомплектован наш имперский флот — даже в таких мини-капсулах имеется аптечка, запас питания на неделю, скафандр и маячок. Живи — не хочу. Жаль, не мой случай.

А ведь эта экспедиция с самого начала меня смущала. Исследование новых планет — сомнительная цель. А уж этот неповоротливый корабль, что выделило управление — совсем не чета нашему «Стремительному», на котором отслужила без малого 8 лет. Да и маршрут выбран опасный, это было понятно сразу. А лететь предстояло долго. В общем, сомнительное удовольствие, на мой взгляд. Но Рей согласился, и все было решено. С капитаном не поспоришь.

Рей… Мы знакомы с ним… Сколько? Лет двенадцать точно. Как только я курсантом поступила в Имперский Космический Университет, где он учился на выпускном курсе. Мы часто были на практике вместе с летчиками, где и познакомились. Так и сработались — он пилот, я — штурман.

Прокладывать легкие пути — моя работа.

Прошли годы… Теперь я — старпом. А Рей — мой капитан. Сколько мы отслужили бок о бок… И вот теперь я осталась она, на необитаемой планете… Увижусь ли еще с ним?

Солнце садится. Красиво. Горы стали бордовыми, как будто обагрились кровью… Зловещее великолепие.

Утро встретило тишиной и легким головокружением. Похоже, я сильно преувеличила свои силы и три дня мне тут не протянуть. Легкий завтрак слегка смирил с неизбежностью, и я отправилась бродить по окрестностям. Просто, чтоб не сидеть.

Как же прекрасно жить! И почему я раньше вот так не гуляла? А в детстве мы с сестрой часто убегали из дома, чтобы просто побегать в лесу. И мне это нравилось. Я люблю природу. Так почему я променяла все это на космос, с его пустотой и вечной ночью?

А дома мама. И племянники. Сколько им уже? 7? 8? Не помню, надо же. Давно не была дома, года три точно. Как отправились с Реем в Каргос, сопровождать дипмиссию, так и не была. Все задания, приказы, поручения… Я люблю свою работу. Мне нравится летать. Нравится помогать людям. Быть в команде. В команде Рея… Хотя наши ребята часто летали домой, хоть на недельку-другую. Вырывались, а потом возвращались счастливые. А я не летала. Потому что Рей не летал, а я всегда была с ним. Куда ж капитану без штурмана?

Как там мама, интересно? Скучает? И будет ли плакать, когда ей скажут, что я пропала в этой экспедиции? Конечно, будет, что за глупости. Все же она меня любит. Да и я ее люблю. И сестру с племянниками. И наш старый дом. Хорошо, что отец не застал момент моего провала… Он всегда говорил, что меня служба до добра не доведет. И мечтал увидеть внуков. Внуков увидел — сестренка постаралась, хоть и младшая. А я вот не успела… Да и не хотела особо, не до того было.

А вблизи горы еще прекраснее. Вон там впереди есть отличный уступ — на нем можно расположиться и смотреть на закат. Они здесь красивые. Наверно, последний закат в моей жизни. И камень теплый. Жаль, вина в сухпаек не включают. Оно бы не помешало. Голова кружится. Но до уступа доберусь. И буду смотреть на закат.

А вид сверху и правда восхитителен! Отсюда все кажется лучше, чем есть. Идеальнее. Не видны трещины камня и сломанные деревья в лесу. Все гладко, ровно, красиво. Как моя жизнь. Издалека я вполне успешна — служу в космическом флоте 12 лет. На хорошем счету и в высоком звании. Молодая, амбициозная, перспективная. Мне пророчили блестящую карьеру и свой корабль. Но зачем он мне? Корабль мне не нужен, если там не будет Рея. Пожалуй, пора признаться хотя бы самой себе, что я не просто так не летаю домой. Что мне там делать, когда сердце — тут на корабле. Когда я успела в него влюбиться? В Университете, когда впервые работала в его группе? Или в

Академии, когда смотрела на проходящих мимо студентов и восхищалась их отвагой? А может еще раньше, в школе — когда с отцом ходили на экскурсию в Управление полетами и там увидела серьезного мальчишку, который заявил, что будет капитаном? А я загорелась идеей поступать в Летную Академию… Теперь уже и не вспомнить…

Жизнь прожита, и я ни о чем не жалею. Она была яркой и интересной. И я не опозорила честь семьи и память отца — отличного пилота, капитана корабля…

Хотя если быть честной — жалею, что так и не решилась… Не попыталась хотя бы поговорить с Реем о своих чувствах. Потому что трусиха? Возможно. Смело ринувшись спасать членов экспедиции, запаковывая их в спасательные шлюпки, я не боялась. Не за себя. И теперь не боюсь смерти. А вот рассказать обо всем Рею — боюсь. Вот такая нелепая женская натура… Наверно, прав был папа — нечего делать девчонке в космосе…

Голова кружится все сильнее. И в глазах двоится. А в ушах какой-то шум. И вспышки. Или это мне не кажется и сюда правда летит корабль? Нет, наверно мое отравленное сознание решило пошутить напоследок. Откуда корабль на Марсе-13?

А вот и закат. И снова этот багрянец, что сводит с ума… И сама я, кажется, растворяюсь в этой красоте. И мир в душе. И только Рея не хватает, чтобы быть счастливой. Я улыбаюсь и закрываю глаза, представляя его. Вот он смотрит на меня строго: — Мира, ты снова сидишь тут? Почему не идешь в каюту? Уже ночь.

— А ты почему не идешь? — усмехаюсь я в ответ. — Или капитанам не нужно спать?

Он улыбается в ответ и садится рядом. Мы сидим и болтаем обо всем, а перед нами — бескрайний космос…

Я сижу на скале проклятой планеты и чувствую себя счастливой. Образ Рея так реален, что я, кажется, слышу его голос. Он зовет меня, настойчиво и как-то отчаянно… Словно от меня зависит все в этом мире. И если не отзовусь, то и мира не станет…

— Мира! Мира! Да очнись же ты! Ты не можешь умереть, слышишь! Не сейчас, когда я тебя нашел! Не у меня на руках! Я же никогда себе этого не прощу! Мира, ну давай, девочка, давай! Открывай глаза! Мира, ты нужна мне… Мира…

Я слышу его голос, и чувствую его аромат совсем рядом… Слышу, как бьется его сердце под моей щекой. Его руки сжимают меня так крепко, что я не могу пошевелиться. Да и не хочу. Он здесь… Он рядом… И я ему нужна… Что может быть лучше в этом мире?

Открываю глаза и вижу Рея. Он смотрит на меня с надеждой. И складки на лбу становятся чуть меньше, а руки перестают судорожно сжимать мои плечи.

— Ты жива! Мира, какое счастье, что ты жива! Я думал, что опоздал… Мира, ты простишь меня?

— За что?

Я не понимаю, за что он извиняется. Ведь он приехал, и, кажется, спас меня. Рядом валяется шприц — значит противоядие подействовало, и я буду жить.

— За то, что отпустил одну! За то, что ты почти не умерла!

— Ну не умерла же…

— Мира, ты не представляешь, что я пережил, когда засекли твой маячок — Марс-13, медленная смерть за несколько суток… Я думал с ума сойду. Я прилетел, как только удалось раздобыть корабль! Мира, я так боялся опоздать…

Он снова прижал меня к себе, и его объятья были далеки от нежных. Но я понимала, что так уходит его тревога. И лишь сжала его руки на своих плечах. Он обнял мое лицо ладонями и долго смотрел, как бы изучая заново и запоминая каждую черту. А затем поцеловал. Это был безумный поцелуй. Властный, безудержный, немного болезненный. Наш первый поцелуй.

И будет второй, и третий… А домой я обязательно слетаю. Мы слетаем. Вместе.

Потому что не может капитан без своего штурмана.

Елена Першина@lena_first_book

Ответственное задание

«Потому что гладиолус!», — вот откуда я это знаю??

И зачем мне это знание? Что за люди?? Наградили искусственным интеллектом, а мое дело — ползать по кратерам, лампочкой мигать и посылать сигнал на Землю… Это и банка с консервами может, а я: робот-первопроходец. На Марсе, на минуточку!

Фотографировать научили, а селфи не сделать!

А я красив!!! Над моим внешним дизайном женщина работала — умничка просто! Домой меня брала, чтобы я ее собаку пугал… Собака меня боялась… Забивалась под диван, и застревала там. А один раз я носок на гусеницу намотал… Ох, и ругалась она! Женщина, не собака. Но забавно так: тут уж мне смешно было.

Потом она изобрела робот-пылесос. Говорят, изобретение произвело фурор! А все я! Ну, и носок…

Так! Ещё один кратер! Больно большой — я там не застряну? По этой планете бегать невесело, а уж застрять на одном месте — вообще скука смертная!

О чем это я? А, точно: Земля, Пип! Вот зачем меня было начинять интеллектом, если я могу сказать только Пип!??

Для чего мне весь этот ваш интеллект, если я блог вести не могу? Я мог бы быть звездой Инстаграм, у меня и чувство юмора есть: меня интеллекту трое учили, и так ругались!

— Я удалю тебя из друзей!!!

— Ты меня добавь туда сначала!

— Девочки, не ссорьтесь! Кстати, корпоратив скоро! Давайте у меня соберёмся? Подготовимся, марафет наведём, накатим слегка…?

— То есть на корпоратив придем…того… Подготовленными??

Весело было. А теперь я сную по красной планете, ищу признаки воды, воздуха и жизни. А мне бы носок… И пусть Она со мной опять всю ночь возится, пусть ругает, смеется, поет… Поет она фальшиво, но от души! Я все время вспоминаю, как она погладила меня по боку и шепнула: если увидишь надпись «Здесь был Вася» или просто захочешь домой, пошли пять коротких сигналов! Я буду ждать!

Надпись я ищу старательно, но безрезультатно. Фотографирую все, анализирую — ну, мозг есть, хоть и искусственный, есть чем!

Сколько там времени? Земля, Пип!!! И очень хочется уже подать эти пять сигналов, чтобы увидеться с ней, но — я хочу ее порадовать. Буду и дальше искать эту грешную надпись. Не зажегшаяся звезда Инстаграма. Ваш Марсоход.

Татьяна Беспалова@tataonlaine

Комета и Марс

Однажды, летая над красной планетой,

Вздыхала печально малютка — комета:

«Я так одинока! Мучительно грустно,

Что в сердце моем отчего-то так пусто».

Вздохнула, смахнула печально слезу,

Взглянув мимоходом: «А что там внизу?»

Глубокие кратеры, красная пыль,

Неведом планете полуденный штиль.

Могучее тело, широкая грудь,

И хочет комета к гиганту прильнуть.

Вильнула хвостом, совершив поворот,

Поверхности красной коснётся вот-вот.

Никак не унять ей душевный порыв,

Раздался большой оглушительный взрыв…

Тогда без излишних сомнений и фарса

Вдруг жизнь родилась на поверхности Марса.

Ольга Володина@olenka_volodina

WN 1359

— Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе видна… — тихонечко напевал ТHN 2002.

— Тихон, ты опять за свое? — рассердился Сан Саныч (он же — SS 313). — Мы еще никуда не летим.

— И не полетите, — добавил я. — Вы только в кружке Петри и можете развиваться, неудачники!

Ишь, чего захотели?! На Марс они собрались! Зря нас что ли тестировали на выживаемость в инопланетной среде? Сидели мы на глубине 20 метров на правом берегу реки Колыма на полуострове Таймыр, пока нас не выкопали исследователи. Затем нас дружно поместили в искусственно воссозданную марсианскую атмосферу. А на Марсе, скажу вам, жизнь — не сахар. Кислорода почти нет, весьма прохладно (местами до — 153) да и давление в 144 раза ниже земного. Не удивительно, что далеко не все одноклеточные «сибиряки» выдержали такое испытание. Из 10 тысяч штаммов бактерий выжить смогли только шесть. Лучше всего в ходе эксперимента чувствовал себя я — WN 1359. Для друзей просто — Ваня. Поэтому и дураку понятно, что полечу я. А эта пятерка микробов не способна нормально переносить заморозку и низкое давление, а всё туда же лезет — колонизировать Марс.

— Открытие земных бактерий, которые могут жить в условиях низкой температуры, давления и недостатка кислорода, дает новую пищу для размышлений астробиологам в деле поиска внеземной жизни, — процитировал Бублик 2 последние новости. — Похоже, что вечная мерзлота является многообещающим источником микробов, способных выжить на Марсе и других экзопланетах.

— Вот это память! — восхитился Бублик 3.

Вообще-то их звали BBL 742 и BBL 743. Но мы переименовали их в Бублик 2 и Бублик 3. Бублика под номером один у нас не было. Зато был Ромашка. Самая несуразная бактерия, которую я когда-либо видел. Ромашка был похож на кукурузную палочку, которая закатилась под холодильник и собрала там всю пыль.

— Как же мы на Марсе-то без кислорода будем? — испуганно спросил Ромашка.

— Отставить панику, — строго сказал Сан Саныч. — Ты анаэробная бактерия, тебе не нужен кислород.

— Быстрей бы увидеть Джулию, — вздохнул я, глядя на этих недоумков.

Джулию, а точнее JLI-1, достали изо льдов озера Эйс в Антарктиде. Сотрудник Центра космических полетов имени Маршалла из NASA её «воскресил» от долгого сна. Заморожена она была на протяжении 30 тысяч лет. И вот Джулию доставили к нам прямиком из Алабамы.

— Вот будет твоя Джулия страшной, — подленько захихикал Бублик 3. — А тебе с ней полгода до Марса лететь.

— Не полгода, а 115 дней, — меланхолично поправил Бублик 2.

— Красота — понятие растяжимое, — возразил я. — Главное, чтобы было, о чем поговорить. С вами же посидишь пару дней и обратно в вечную мерзлоту хочется, лишь бы вас не слышать.

На самом деле я очень боялся, что Джулия будет хм… не особо приятной на внешность. Но я не был намерен показывать им свои опасения.

Ну вот, наконец, входная дверь хлопнула и в лаборатории появился доктор в белом халате. К нам несли пробирку с Джулией. Бублик 3 ошибся. Джулия была красавицей — изящный жгутик, пушистые фимбрии, загляденье просто. Мы радостно прильнули к стенке своей пробирки.

— А чего она не шевелится? — резонно поинтересовался Тихон.

— Дохлая, что ли? — спросил Ромашка.

— Тьфу ты, дурак! — разозлился я. — Спит, наверное.

— А чего это она за тридцать тысяч лет не выспалась? — озадачился Бублик 3.

— Джулия, — тихонько позвал я.

Та лишь почесала жгутиком фимбрии и перевернулась на другой бок.

— Вот тебе и напарник для покорения Марса, — печально отозвался Сан Саныч.

И вот дядька в белом халате достает меня из пробирки и переносит к этой «спящей красавице».

— Пока, Ваня! — кричат мне покинутые друзья. — Ты пиши нам!

И вот я уже не слышу их. Нас с Джулией уносят.

1 ДЕНЬ В ПУТИ

Наконец-то долгожданная тишина. Никаких дурацких песен Тихона, нравоучений Сан Саныча и телерадиовещаний от Бублика 2. Только я и космос.

Ну и эта еще, храпит. Бестолочь…

49 ДЕНЬ В ПУТИ

— Джулия, проснись!

— Мммм, — промычала мне в ответ напарница, не просыпаясь.

Мне скучно. Я выкладываю из её фимбрий слова «Джулия — дура».

81 ДЕНЬ В ПУТИ

— Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе видна… — пою я.

Не видна мне Земля и иллюминатора у меня нет. Хочу обратно на Колыму!

102 ДЕНЬ В ПУТИ

Никто мне не нужен. Сам всё сделаю. Обо мне еще в книгах писать будут…

Как же я по вам скучаю, микробчики мои! Как же я без вас справлюсь?

115 ДЕНЬ В ПУТИ

Мы прилетели. Роборука достает нас из марсохода. Пробирка открывается. И вот я на Марсе! Один-одинешенек. Без друзей. Только бескрайние красные пески.

Что это? Что еще достает роборука? Откуда вторая пробирка?

— Не может быть… — изумленно бормочу я.

— Ваня! Ваня! Привет! Мы ехали в другом отсеке! Представляешь? Нас тоже взяли! Ну что? Вперед, колонизировать Марс?

— Тихон! Сан Саныч! Бублики! Ромашка! Любименькие мои! Счастье-то какое! Вы не представляете, как я рад вас видеть!

Анна Лазарева@writer_anna_lazareva

Первооткрывательница Марса

Она его открыла среди царств

Вселенной, средь блуждающих планет.

Он творческий, как истинный поэт,

Воинственный и яркий, словом — Марс!

Знакомство их как бурная река,

Быстрей и глубже, смесь страстей и дел.

И плоть его уже в её руках,

И оба тают от касаний тел.

И губ её пылающих огни,

Игривый, нежный, страстный язычок.

Одежда прочь, — сливаются они!

Она кусает с криком: «ДА! Ещё!!!».

Он входит карамелью — так тягуч,

Пульсирует, играется искусно.

Он в темном царстве — удовольствий луч.

Выходит вновь невыносимо вкусно.

Он сладостью растекся по губам,

Она от счастья радостная очень.

Вот так впервые юная мадам

Попробовала Марс (такой батончик).

Руслан Левицкий@poetlevitsky

Любовь — не картошка

«Нет, Аглая Львовна оказалась-таки права. 19-я капсула сработала криво. Но кто бы мог подумать, что в наше время оборудование, не до конца прошедшее техосмотр, можно спокойно выставить в общий ангар. Это Петрищева на них нет. В его бытность такое было просто невозможно. Охламоны чёртовы, распоясались. Ну ладно, надо как-то выбираться. Дверь вырвало с мясом, надо полагать? Ну, конечно, такой удар был. Нет, если я попаду домой, я точно напишу рапорт на имя Сквернюка, пусть разбирается. Давно пора половину поувольнять».

В дыру, недавно бывшую герметичной дверью машины времени, вдруг потянуло жареной картошкой. Игорь Семёнов, только что вдохновенно размышлявший о судьбах сослуживцев, работавших с ним бок о бок в Воложинском Институте Стратегических Общевременных Киберпространств (сокращенно ВИСОК), от удивления подскочил и больно ударился о приборную панель.

«Что это, черт побери?.. Это Марс? Это же Марс, блин? Или эти тупицы и здесь напортачили? Нет, Марс, все верно. Вот, на панели указано. 7 апреля 2035 года, за три месяца до первой успешно завершенной пилотируемой высадки человека на Марс. Специально же так рассчитывали, чтобы попасть сюда именно в это время, все переиграть и присвоить себе лавры первопроходцев. А то Институту сильно урезали финансирование, зарплаты упали и вообще в Воложине стали поговаривать о ликвидации организации. Всё так. Я в своём уме. Да. Но картошка? Жареная картошка?!..»

Чертыхаясь, Семёнов осторожно выбрался из того, что осталось от машины времени.

Через покорёженное ударом стекло шлема было плохо видно, но то, что удалось рассмотреть, не оставляло сомнений: Семёнов находился в огромном, крытом брезентом, шатре. В нем была оборудована кухня. Кругом, за пределами шатра, насколько видел глаз, просматривался красный марсианский песок, но здесь, блин, была кухня! На плите покряхтывала сковородка, из-под крышки которой и тянулся этот знакомый до боли аромат. А возле шкафчиков суетился… Нет, этого не может быть… Древний американский актёр Мэтт Деймон, бывший очень популярным тогда, сто лет назад, в эпоху аудиовизуального кинематографа. Семёнов остолбенел.

«Почему я раньше не замечал, как он хорош? — лихорадочно думал он, пожирая звезду глазами. — Эта стать, мускулы… А взгляд! О боже! Я же… Кажется, я люблю его!»

Мэтт снял с плиты сковороду и повернулся к Семёнову.

— Картошку будешь? — подмигнув, спросил он.

— К чччёрррту картошку! — зарычал семьянин, отец двоих детей Семёнов, бросаясь к Деймону и судорожно пытаясь стянуть с себя скафандр.

Мэтт улыбнулся, поставил сковороду на стол, взял Семёнова за руку и, на его глазах превращаясь в ординатора 3-го отделения Воложинской психоневрологической больницы В. А. Сквернюка, нежно произнёс:

— Аглая Львовна, кажись, переборщили вы на этот раз с кетамином. Вызывайте Петрищева, и пусть захватит галоперидол.

Екатерина Рафалюк-Бузовская@katrusienka

Лав стори Марс

На календаре был май 2055 года. Игорь готовился покорить Марс. В рюкзаке лежали нанопирожки от Булыча, холодец в тюбике и сухой пакет с горячительным. По его расчетам он прилетит на красную планету как раз в канун старого Нового года, через 8 месяцев и 13 дней. Может, взять с собой концентрат Оливье в пакетике? Только полезные ингредиенты и ни грамма жира — это допускается к перевозке. (В голове Игоря мелькнула смешная мысль: «Здесь могла бы быть ваша реклама»). Да и кто знает, может, придется задержаться на пару дней. Важное задание от редакции — интервью!

Цены на Марсе кусались. Игорь забросил в рюкзак еще пару снеков, низкокалорийные батончики и коктейль. Все от небезызвестной компании! Первопроходцев (такая у Игоря была фамилия, поэтому его всегда и везде посылали. Первым) присел на край тахты. В руке он крутил дребезжащий смартфон. Наверняка, Наташка… — не хочет, чтобы он улетал. Строчит в Телеге. Директ Инсты заполнен мимимишными картинками от нее же. Неужели не понимает? Такое ответственное задание! Первый журналист на Марсе! Не буду отвечать…

Игорь прилег. До выезда на космодром было полчаса. Мерные вибрации телефона его усыпили. За спиной легкий рюкзак. В руках охапка фиолетовых тюльпанов с атласной лентой. Цветы нежно и по-весеннему пахнут, на лице мечтательная улыбка. Наташа это любит. Его стальные широко открытые глаза, высокий лоб и сильные руки. «Мой Первопроходец!», — так она стала называть его со смехом, когда Игорь получил задание — лететь на Марс. И вот он топает по весенним лужам ей на встречу. Не полетел, остался. Ради нее! Сердце девушки застучало быстро-быстро от счастья. В носу защекотало, и глаза наполнились слезами радости… Первопроходцев! Мой! Игорь вскочил с тахты. Чуть не проспал челнок! Телефон надрывался. Обычный домашний громкий телефон, оставленный в квартире как раритет. Это он разбудил Игоря. Парень спешно схватил трубку:

— Алло… Заснул, да… Не писал — собирал рюкзак.

В трубке ласковый взволнованный голос. Игорь засмеялся от счастья…

— Люблю тебя, милая Наташка! Жди с букетом! Спасибо, что раз-бу-ди-ла. Интервью Первопроходцев взял у космонавтов по Скайпу. Отличное, интересное получилось. Только это было после майских, на 8 месяцев раньше, чем его ждали в редакции.

ЛюШа@lusha_write

Одиночество — жажда

Мы его представляли совсем не таким, как есть,

Он на самом деле не красный, а медно-бурый.

Для фантастов посадка — как будто благая весть,

Для меня — как отъявленная авантюра.

На Земле не узнают — билеты в один конец.

Я себя ощущаю последним из касты парий

Только бурый песок и безводных снегов венец

На вулкане Олимп — углекислый парламентарий.

И казалось бы — к черту тоску, живи да живи —

Только падая навзничь в присыпанный пылью кратер

Я не думал о смерти, ни, Господи, о любви

На табло засияло: ИСПОРЧЕН РЕГЕНЕРАТОР.

Мне не встать — сервопривод убит песком.

До сигнала тревоги не менее пары суток

И запуталась мысль за внезапно седым виском:

— Я погибну от жажды — не злейшая ли из шуток?

Сорок восемь часов. Мне мерещатся устья рек,

Переливы росы и тугие от сока стебли.

Хрусталем родника — мой божественный оберег

И сияние брызг на турнире командной гребли.

Девяносто часов. Я практически полутруп.

Я не помню, спасатели ли? Марсиане?

Только весь в паутине тончайших, прозрачных труб

Я лежу в неглубокой, как будто стеклянной ванне.

А вокруг — Святый Боже! — прозрачнейшая вода!

Я не видел лица, но мне голос шепнул: — Не верьте,

Если скажут: «Любовь убивают твои года»,

Ведь любовь — это то, что спасает Тебя от смерти.

Я не знаю кем был мой таинственный визави

Но когда-нибудь точно я расскажу однажды:

Умиравший на Марсе без капли земной любви

Мне казалось, что я погибаю от смертной жажды.

Денис Андреев@waukeenson

Самый на Марсе

— Знаешь ли ты, мой внимательный наблюдатель, я исполнил все свои мечты. На рассвете может быть, или на закате — сложно разобрать, я обрёл свою сущность, я стал самым особенным из своего рода. Я стал твоей загадкой, я стал твоим щекочущим чувством предвкушения открытия, я стал твоим лучшим сном, и я стал твоим худшим кошмаром. Ты будешь переживать за мое существование больше меня самого, и ты будешь жалеть о том, что сегодня заметил меня в свой телескоп. Извини меня за это.

И полупрозрачное творение рук человека продолжило свою исповедь:

— Я родился на берегу великого Ганга, на небольшой фабрике, — грязной, зловонной, без стёкол, с зеленой краской на стенах, изъеденной до бетона кислотами. Во мне смешан весь яд человечества, все ненужное, все необдуманное и совершенно опасное. И у меня были тысячи братьев-близнецов однодневок.

Нас порождали не ради пользы общества, а для уничтожения всего сущего. Эта односторонняя война вошла в историю нашего народа, как заговор Полиэтилена.

Стратегически мы расползались по планете, миллиардами пакетов клали свои жизни, лишая землю плодородия и животных, мы ловко захватили океан, и даже далекий сводный брат покорил Марианский желоб.

А моя жизнь началась иначе. Маленькая индийская девочка, с изумрудными, запавшими от недостатка пищи, глазами, подняла меня с земли. Торговец риса брезгливо отбросил меня накануне, на мою левую ручку не хватило шва сорокалетнего конвейера, и я не имел ценности для него, я был рожден бракованным.

Эти грязные ладошки на моих ручках были такими, такими тёплыми, такими волнительными. Девочка подбрасывала меня в воздух, позволяя надуваться во весь мой рост, а ее раскатистый смех и большие влажные глаза растопили мою полиэтиленовую душу. Я стал ее воздушной медузой.

Мы дружили целых 2 дня, и, оказалось, девочки очень часто уходят, оставляя нам мечты и горькое послевкусие разочарования.

Голос затих на мгновение, как будто вновь переживая эту драму, и продолжил:

— Я полюбил. И думаешь, я говорю об этой индианке? — он пакостливо рассмеялся. — О нет, я полюбил быть особенным! Быть Важным! Это чувство меня поглотило, жгло меня, гнало меня — я плыл, летел и полз чтобы испытать это хотя бы ещё раз.

Много лет прошло моих скитаний, я не стал отдавать свои 500 лет войне моих братьев, которая обезличивала саму жизнь.

Скукожившись в десятки раз, проникший в шаттл внутри умершей испытательной твари, без шва на левой ручке, я исполнил свою мечту — стал первой и единственной воздушной медузой на Марсе, самой удивительной находкой человечества!

Елена Гребенчук@peristerial

Воспоминания

Пальцы дернулись, оставляя на песке Красной планеты глубокие борозды. В фокус единственного уцелевшего глаза попали обугленные ошметки искусственной кожи. Ветер беспощадно рвал и сдирал их с металлического скелета.

Зап… уск диагно… стики си… стем, — скрипуче прошуршало в голове. Мир потух.

Повреждения составляют 79,7%. Возможность передвижения отсутствует. Блок памяти поврежден на 17%. Задача: защита данных…

Автоматический запуск систем. Проверка блока памяти…

Детская комната, огромная, как футбольное поле, заваленная игрушками и всем тем, отчего глаза любого обычного ребенка, наполнились бы восторгом и счастьем. Я осмотрелся, но не нашел никого живого. Включил тепловое зрение. Шкаф. Маленький детский шкаф в углу комнаты. Дверца чуть приоткрылась. На меня с недоверием, настороженностью и любопытством смотрел чей-то глаз. Фиолетовый, как небо Кифи.

— Здравствуйте, господин, — поклонился я. — Я — Си-17, ваш робот-андроид. У меня есть подарок для Вас.

Мальчик перевел взгляд на мою протянутую руку и зажатый в ней кубик Рубика.

— Нужно сделать так, чтобы каждая из его сторон была своего цвета, — сказал я, проворачивая одну из граней, чтобы показать принцип действия. В глазах мальчика промелькнул интерес. Дверца шкафа открылась…

Раса кифи мало чем отличалась внешне от земной. Если бы не глаза…

Мальчик выхватил из моей руки кубик и стал быстро проворачивать грани. Не беспорядочно, а в безошибочно верном алгоритме.

— 17,6 секунд, — проговорил я, принимая собранную головоломку из маленьких рук.

— Это было интересно, — сказал мальчик. Любопытство в его глазах потухало, сменяясь привычной скукой.

— Хотите во что-нибудь поиграть?

— А на Земле есть интересные игры? — спросил шестилетний малыш, бросив презрительно-разочарованный взгляд на разбросанные на полу игрушки.

— Шахматы, бадук…

— Я проиграл, — шокировано произнес мальчик, изучая огромными от удивления глазами фигуры на шахматной доске.

— Вас это расстраивает?

— Нет. Это… — фиолетовые глаза загорелись какой-то невообразимой жаждой. — Это очень интересно!

Кластер 4. Незначительные внешние повреждения. Данные не повреждены. Воспроизведение.

— Господин Зерер…

В комнату с поклоном вошел высокий мужчина. Фиолетовые глаза, темно-русые коротко стриженые волосы, черный китель. База данных послушно подсказала имя — Гарзар Таред, один из помощников главы Союза. Следом за ним вошел… Андроид… Я даже не сразу понял, что это не кифи… Их уровень технологий явно выше земного…

— Это А-200. Его сделали специально для Вас. СИ-17, которого вы привезли с Земли, сильно устарел и не соответствует требованиям безо…

— Прочь! — зло закричал Зерер, встряхнув белокурой копной волос. — Не смейте трогать Си! Это приказ!

— Как Вам будет угодно, господин.

Гарзар поклонился и покинул комнату вместе с андроидом.

— Господин… — тихо проговорил я. — Тот андроид был гораздо лучше меня. Я и раньше сильно уступал технологиям Кифи. А за эти 4 года…

— Глупости! Я напишу для тебя много новых программ!

Кластер 7. Данные повреждены. Проверка и восстановление.

Идеально прямая спина, белоснежная макушка. Пальцы быстро бегают по клавиатуре.

— Вам нужно отдохнуть, господин Зерер. Вы работаете уже десять часов без отдыха и приема пищи. Вы заболеете, — проговорил я.

— Я почти дописал программу, Си. Осталось немного. Ты теперь даже космолетами нового поколения сможешь управлять!

— Это подождет…

— Нет…

Я быстро перебрал записи базы данных, запустил файл. Зерер замер, вслушиваясь в музыку с Земли. На Кифи музыка была другой. В ней неуловимо не хватало чего-то…

Зерер обернулся, потом удивленно моргнул.

— Что… что ты делаешь? Ты… танцуешь?

Во мне не было заложено таких программ, но я помнил, как танцевала Акихира.

— Что… Что это? Ахахаха, — засмеялся Зерер. — Великое Небо Кифи! Ничего смешнее в жизни не видел!

— А я первый раз за 7 лет вижу, как вы смеетесь, господин…

Кластер 45. Данные сильно повреждены. Пересохранить на уцелевшие кластеры и воспроизвести.

— Нет! Не смей! Си! Это приказ! Не смей! Си! Си! — закричал Зерер, захлебываясь слезами. Я вжал его в сиденье спасательного челнока одной рукой, второй застегнул ремни безопасности, подсоединился к компьютеру. Позади меня что-то взорвалось, изрыгая пламя, заполняя отсек ангара космолета едким дымом, заглушая крики пятнадцатилетнего мальчишки со слипшимися от крови волосами.

— Запрет ручного управления, — проговорил я, программируя челнок. — Курс на Кифи. Космодром Ларз-12. Герметизация, — резко отдергиваю руку. Люк закрывается. Зерер колотит кулаками по стеклу, что-то отчаянно кричит.

Я смотрю на него ровно три секунды…

Помехи.

Изображение рвется, превращаясь в черно-белые блики…

Я ведь запустил челнок?

Все ресурсы системы на восстановление данных.

Это может привести к полной разрядке блока питания.

Не имеет значения. Запуск.

Команда космолета «Валькирия» рассматривала останки древнего андроида, которого только что доставили с поверхности Марса поисковые роботы.

— И зачем вам это ископаемое, капитан? — удивленно спросил Виктор, ероша давно не стриженую копну темно-русых волос. — Этот металлолом ни на что не годен. Блок питания полностью разряжен. Хотя, думаю, что смогу запустить эту железяку. Данные почти не повреждены.

— Этот робот… Он очень важен для меня, — необычно тихо произнес капитан. Виктор удивленно скосил взгляд на Зерера. В ядовито-фиолетовых глазах застыла какая-то застарелая грусть.

— Это тот самый? — спросила невысокая рыжеволосая девушка, протискиваясь через толпу коллег. — Я слышала, что двадцать лет назад фаниды напали на корабль Союза. И робот-андроид с Земли спас члена королевской семьи Кифи.

— И откуда ты все это знаешь, Аска? — шепнул Виктор.

— Я все знаю о капитане! — фыркнула девушка, гордо вздернув хорошенький носик.

— Да, он спас мне жизнь, — ответил капитан.

— Ну, так тут ничего необычного. Во всех роботах установлена программа…

— Я ее удалил, — сказал Зерер.

— Что? — удивленно моргнул Виктор. — Странно… Без этой программы… Я даже не знаю, какой алгоритм действий заставил андроида принять такое решение.

— Может быть, дело не алгоритме… Ты никогда не замечал, что земляне во все, что делают, вкладывают частицу души? — едва заметно улыбнулся Зерер. — Запусти проверку.

Запущена проверка блока памяти. Сканирование кластера 1.

— С пробуждением, Си! — проговорила, улыбаясь, невысокая девушка с короткими черными волосами и глазами цвета шоколада. — Я Акихира Тено — один из твоих создателей. Ты вовремя, еще успеешь увидеть рассвет!

Девушка нажала кнопку пульта. Часть стены медленно отползла в сторону, открывая вид на безмятежный океан и восходящее из его глубин солнце.

— Красиво, правда? Ты никогда не увидишь точно такого же рассвета, как сегодня. Потому что каждый день и каждый рассвет не похож на другой. Там, за окном, удивительный и прекрасный мир, Си… Тебе обязательно понравится!

Юлия Леонова@yulia_strannik

Три желудя для Маргариты

Маргарита помнила, как в последний раз обнимала дерево. Им был коренастый дуб двух метров в диаметре, что рос у них во дворе на даче на Земле. Она помнила, как гладила шершавую теплую кору, перебирала пальцами гладкие листья, а потом собирала в траве крепкие коричневые желуди. Когда она обнимала дерево, она чувствовала, как наполняется спокойствием и соединяется с чем-то большим и важным. Она закрывала глаза и отключалась от внешнего мира, улетая сознанием в темный мир с золотыми звездочками.

Перед отправлением на Марс она положила в криокапсулу несколько желудей, чтобы посадить их на новой родине. Первый желудь она высадила, когда только начала работать в зоне парка под куполом. Она поливала его, удобряла, но он так и не пророс.

К высадке второго она подготовилась лучше — изучала информацию, советовалась с коллегами, сделала работу над ошибками, но что-то опять пошло не так.

В криокапсуле оставалось три желудя. Она так мечтала вырастить молодые дубки, но похоже почва Марса, пусть и подвергнутая обработке, была для них неблагоприятна.

Вечером она сидела под куполом и смотрела на звездное небо. Рядом в зоне парка искусственный ветерок шелестел в кустах роз. Это было одно из немногих растений, которое здесь прижилось.

На следующий день ей неожиданно пришла идея. Это было не совсем законно, но у Маргариты было мало времени. Ведь деревья растут так долго, а она хочет увидеть лес при жизни.

— Марк, я не знаю, что делать. Это последние частички живой земли, которые у меня есть. Я боюсь их потерять.

— К чему ты клонишь, Марго?

— Мне нужен твой электронный ключ от лаборатории, чтобы попасть туда ночью. Не спрашивай, зачем, просто будь другом.

— Ах, ты шантажистка, — сказал он, протягивая карточку.

После отбоя Марго помчалась в лабораторию. В каждый из трех желудей она имплементировала кусочки чужих ДНК. Когда процедура была закончена, она пошла в парк и в самом центре, вдали от исхоженных тропинок, посадила свои желуди.

Несколько недель ничего не происходило, хотя Маргарита старалась, как могла — поливала, удобряла землю, и даже молилась. А однажды, солнечным марсианским утром из почвы показалось три ростка.

На вид они были совершенно обычными дубками — пахли майскими листиками и молодой корой. Деревца росли и крепли с каждым годом. Марго рассказала коллегам о своем проступке и продемонстрировала три юных дерева. Ее поругали для вида, но отметили как изобретателя новой технологии адаптации растений к почвам бурой планеты. Прошло пятнадцать лет. Дубы росли очень быстро и стремительно толстели. Их кроны создавали необъятный зеленый навес. Однако они не плодоносили и за все годы не дали ни одного желудя. Это печалило Марго.

В то утро она как обычно пришла посидеть на скамейке под сенью дубов, но когда она подошла к ним достаточно близко, то ахнула. Кроны великанов были покрыты розами — желтыми, белыми и любимыми бордовыми, а в центре каждой розы был виден маленький коричневый желудь.

Мария Чайкина@mchaykina