Искусство ведьмовства. Обучение

Екатерина Богданова, 2018

Весения – юная необученная ведьмочка, по воле отца попадает в единственную на всё Семиречное княжество школу ведьмовства. Что ждёт её на пути познания своего дара? Сможет ли слободская девчонка прижиться в столичной школе? А тут ещё и зло древнее пробудилось, как всегда некстати. Старого магистра сила тёмная загубила, а нового Веся сама прибьёт, коли ерепениться будет. Внимание! Необычный стиль повествования, славянизмы, старорусский.

Глава шестая: Взлететь и не разбиться…

Подскочила я, как ошпаренная, в памяти ещё ведьма мёртвая крутится, да болит всё, будто я там, в погибели, с нею рядышком была. Огляделась, и пуще прежнего испугалась — не моя кровать, и спаленка не та. Лежу, вздохнуть боюсь. Думы в голове мечутся. А тут и рядом кто-то завозился, глядь — магистр Дарлат на скамейке прикорнул, того и глади сковырнётся. Сковырнулся! Подскочил, волосы чёрные огладил, по сторонам зыркает. Углядел, что я не сплю, и дал дёру. И чего, спрашается, высиживал, коли сразу убёг?

Да нет, вернулся, а за ним и матушка Евдора, да ещё какая-то ведьма. Помнится, видала я её уже, после того, как в страшной комнатке на меня духов пускали. Ведьма эта ко мне подступила, наклонилась, в глаза заглядывает, а сама по рукам гладит. Потом выпрямилась, ладошки простёрла надо мной, да и говорит:

— Ожила девочка. Сердце ритм восстановило, никаких повреждений нет.

А я молчу, на Евдору поглядываю, у самой сердечко-то прыгает пойманной птахой, где ж там ведьма углядела-то, что восстановилось оно?

— И что это было? Ваши предположения, уважаемая Веления, — вежливо так магистр спрашивает.

— Я бы рада помочь, магистр Дарлат, но это были точно не телесные повреждения. На лицо воздействие какой-то ведьминской силы, точнее определить нет возможности. Могу сказать только, что девушка здорова. Напугана сильно, истощена морально, но здорова, — виновато понурилась она.

— Благодарю, Веления. Идите, у вас скоро занятия начнутся. Думаю, нет смысла напоминать, что произошедшее не подлежит разглашению, — изрёк маг.

— Но напомнили же, — улыбнулась ведьма, да и вышла.

— Ну как ты, Весюшка? — подскочила ко мне Евдора.

Сама бледная, усталая, да горе в глазах плещется.

— Умерла она, — прошептала я. — Умерла, да? Я смерть её в себе почуяла…

— Ты не думай об этом, за себя радей, — погладила она меня по голове.

— А как её звали-то хоть? — всхлипнула я.

— Забудь, девочка. Не твоя это печаль, — шепчет матушка, а у самой слёзы в глазах.

— Да как же не моя? — взбеленилась я.

Вскочила, зашаталась, да магистр подоспел, придержал. Выпрямилась, глянула на них и заревела опять. А в глазах смерть стоит, страшная, да больная. Чисто по мне эта смерть прошлась, нет мочи рыдания унять.

— Здесь больно, — говорю, сама по груди стучу, а там будто пусто. Вырвали будто чего, да железом калёным пустоту ту залили. А не спасает то от пустоты, нет полноты-то.

И тут пустота эта будто наполнилась чем, жар подступил, а меня потянуло куда-то. В глазах потемнело, ополоумила будто.

Вырвалась да и побежала, дверку распахнула и дальше, по проходам незнакомым, кругом никого. Бегу, а сама плачу, чую, по смерть чью-то бегу. И не понять, за мной та смерть идёт, или я по её стопам.

— Весения! — криком кричит сзади Евдора.

А маг ей вторит:

— Не тревожьте, её сила ведёт.

Так и прибежала неведомо куда, кругом темень, а вижу как днём, плошки какие-то да тряпки лежат, ведёрки, лоханки везде, да навалено чего-то на полках забытых. Упала я на коленки, руки протянула за зовом, в сердце самом откликающемся, он мне на ладошки и дался. Махонький, шапочка красная набок съехала, кафтан весь кровью залит, и сапожок только один на ножонке. Второй тут же, около, валяется. Глянул на меня глазами пустыми будто и зашептал тихонечко:

— Я же сказывал, рука твоя век укорачивает, вестник. Принимай, коли отметила.

Так и испустил дух на моих руках домовой, а у меня чай душу вырвали, в глазах красно всё, горло давит, криком кричать тянет, а нет голосу. Только слёзы горючие на кафтан расшитый капают, кровью красной в узорах теряются. Так и растворился в горе моём домовой мужичонка туманом серым, один только сапожок и остался от него.

— И этого прибрала, — прошептала матушка Евдора, рот рукой прикрывая.

А я себя не чую, кругом будто подступает смерть ко мне, тянется, зовёт. Тут меня маг на руки и подхватил, потащил куда-то, да мне всё едино было. Только смерть чрез меня прошедшая и чуялась, одна она вкруг и обступила.

— Вы что удумали? — спохватилась матушка Евдора.

— Прикажете здесь её оставить? — злобно так прошипел маг, чистый аспид.

— Ко мне несите, — затребовала матушка.

— А если она опять смерть почувствует, что делать будете? — ехидно так вопросил магистр.

— Молодая ведьма, да ещё и не обученная. Переволновалась, произошёл выплеск силы, вот и случилось предвидение. Это разовый случай, — затараторила Евдора.

А я слушаю, будто и не обо мне говорят. Всё впустую, мыслями не здесь. Да и вправду не про меня это, не в первой мне смерть-то чуять.

— Вы сами-то себе верите, Евдора? — зло так хмыкнул магистр. — Вижу, что не верите. И домовой перед смертью себя скрыть не смог, я его слова ясно слышал. Он Весению вестником назвал. Учитывая обстоятельства, мне только один вестник на ум приходит.

— Да неужто вы в байки народные верите? — зашла с другого боку Евдора.

— А не вы ли три дня назад голубку белую приняли и с посланием отправили? — пропыхтел магистр, притомился, видать, меня тащивши.

— То силы природные, по каждую смерть голубка нарождается, — тихо так проговорила матушка.

— А когда смертей много впереди, приходит вестник бескрылый о двух ногах. И это не мои слова, это строки из писания предков, — как обрубил маг. — И, насколько я помню, голубка, смерть несущая, как раз ведьмой в писании представляется.

Тут меня и затрясло, зубы заскрежетали, внутри совсем холодно стало, а сердечко то и остановилось. Замерло, а потом как пустится зайцем. Застонала, заворочалась, вырваться пытаюсь, а не пущают. Ии нет понимания, а рвётся что-то во мне, от мага дальше, от школы этой.

— Ты чего говоришь, мужик безголовый, девочка же слышит всё! — взъелась на Дарлата матушка Евдора.

— Да понимаю я всё. Но и вы меня поймите… дверь откройте… если вестник смерти народился, значит грядёт множество смертей, а тут ещё и погань какая-то в школе завелась. Да и война с далийцами на новый виток пошла. И что делать прикажете? Скрою, потом хуже будет.

И положил меня на кровать мягкую. Я скрутилась, коленки поджала и забылась тут же сном, так измоталась. И взъерепенилась бы, да сил не осталось.

***

— Весения, просыпайтесь, — принялся требушить меня за плечо кто-то.

Я глаза разомкнула, поглядела и как закричу. Вскочила, чего было из тряпья рядом, на себя потянула. Огляделась, поняла, что платье на мне, и угомонилась немного.

А он стоит надо мной, смотрит и будто ждёт чего — то. По сторонам глядь — не моя спаленка. Это как же меня так сподобило-то?

— Ах ты ж злыдень магический! Да как тебя не разорвёт-то, поганца срамного?! Чего смотришь, пакость столишная? Ишь чего удумал! Магией своёй поганой меня куда заволок! — заголосила да завыла я, на магистра этого постылого глядючи.

Это ж надо так осрамиться! Только из дома батькиного да и сразу в чужие постели. Позор-то какой!

— Весения, вы помните, что произошло этой ночью? — пугливо как-то испросил маг растреклятый.

— Да уж ты, окаянный, озаботился, чтобы запамятовала, — взвыла я, в тряпки кутаясь.

— Так, всё ясно, не помнит, — изрёк шельмец этот магический, и из спаленки выскочил.

Ой горе мне! Теперь мне в родную слободку точно путь заказан, грязную девку батюшка в дом не примет. За голову схватилась и завыла волчицей раненой.

Тут и матушка Евдора подоспела, принялась увещевать да клясться, что ничего пакостного магистр со мной не сотворил. Рассказа как мне поплохело по дороге к спаленке, да как они меня все вместе, с ведьмой-целительницей выхаживали.

— А с чего поплохело-то? — не поняла я.

— Видать переволновалась, — отвела очи матушка.

Ой не чисто, чую, но с матушкой мне вздорить не с руки. Да и не попустит она сраму, бабушка добрая. Так и свела она меня в спаленку знакомую, уложила, да спать велела. И чего поесть принести обещала.

А мне сон не идёт, соседки мои уже убежали, одна лежу, маюсь. Полежала, да и встала. Из комнаты вышла, прихватив одёжку чистую, припомнила слова Перлы, да и пошла искать умывальню-то. Нашла, ополоснулась водой студёной, растёрлась до красна и обратно. Причесалась гребнем, матерью дарёным, косу заплела тугую, платье ненавистное чёрное одела, встала у окна, на солнышке утреннем погреться, глаза закрыла и в память окунулась. Все наущения матушкины припомнила, грамоту да речи красивые. Довольно с меня! Не позволю больше так с собой играться! Коли приняли на обучение, так пусть и обучают, а не крутят чего-то с силой моей. Неугодная им моя сила, так пускай научат как угодить.

Так меня и застала Марса, у окна да с мыслями сердитыми.

— О, так ты не спишь, — удивилась она. — А матушка Евдора велела поесть вот тебе принести.

Показала она мне блюдо, тряпицей накрытое.

— Не оголодала ещё, — буркнула я. — Веди лучше к матушке, разговор у меня к ней. Или к магистру сразу.

— Какая ты скорая, — улыбнулась Марса. — К магистру просто так с разговорами не ходят. А матушка сейчас как раз у него. Заняты они, дела школьные обсуждают.

Конец ознакомительного фрагмента.