Ниже мёртвых. Сибирские рассказы. Часть первая

Екатерина Блынская

Никто теперь в Сибирь за мужем не едет. Ну, кроме меня. Я поехала и прожила там три года в шахтёрском посёлке Тайжина. В этой книге и память, и впечатления, и размышления, и рассказы тех, кто и хотел бы их рассказать многим, но у них есть только я, которая теперь уже расскажет, и голос найдёт. И свой услышит своего. Книга содержит нецензурную брань.

© Екатерина Блынская, 2023

ISBN 978-5-0059-7613-0 (т. 1)

ISBN 978-5-0059-7614-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Холоднокровные.

В Осинники иногда не так просто попасть, как кажется. В субботу ходит один автобус, рано утром. И потом, в середине дня, второй. Это ПАЗики, я очень не люблю так ездить. Там вечно давка, а если свободно, то стоишь в салоне, как памятник и все утюжат тебя взглядами, неприлично любопытными и многоречивыми. В сентябре меня должны были принять в Союз Писателей Кузбасса, я нарядилась, пряча под сарафаном живот, который не особенно хотелось показывать. Но все равно на седьмом месяце не спрятаться, бесполезно стараться…

Я вызвала такси и вышла из квартиры. Приехал мужчина средних лет, кавказец. Я села впереди и пристегнулась.

Мы тихо поехали, ремень мешал мне, придавливал немного.

Кругом, вдоль дороги кружились тихо падающие листья. Блаженно было и тепло, а градус красоты просто зашкаливал. Особенно если взглянуть в сторону Мысковской ГРЭС за которой над прозрачным горизонтом виднелись белые вершины гор Кузнецкого Алатау.

Вдруг откуда — то буквально вынырнул совершенно пьяный всклокоченный гражданин. Он просто будто бы висел где — то над дорогой и ждал наше такси, чтобы спикировать вниз. Но то, что я увидела в ту минуту, была его уперевшаяся в лобовое стекло окровавленная морда, оставляющая после себя багровый след.

Водитель резко остановился и схватился за голову

— О, Господи! О, Господи! Ой, что такое, откуда он вышел, ой, Господи!

— Справа откуда — то, — ответила я, отстегивая ремень.

Я вышла из машины.

Совершенно пьяный гражданин лежал на обочине дороги, лицо его было разбито в хлам, впереди не хватало двух зубов. Одна рука его судорожно схватилась за измусоленную олимпийку, а другая безжизненно откинулась на асфальт.

Водитель прыгал, опрядая бороду, звонил в таксопарк и подвывал.

Я села на колени рядом с нашим незадачливым пострадавшим, пощупала пульс, побила его по щекам и, схватив за воротничок, сильно встряхнула. Он замычал.

— Скорую, живой. Но пьяный, как последняя сволочь… — сказала я, несколько раз нажав ему на грудную клетку.

— Скорую… да, сейчас, сейчас, но я не виноват, это не я… — заикался таксист.

— Я скажу, что это не вы, — сказала я и перевернула пьяного на бок, чтобы он не захлебнулся, в случае чего.

— Господи, как меня накажут… Меня так накажут… стекло — то…

Я поняла, что водитель в шоке и вызвала,,скорую,, с нашего посёлка.

Пьяный лежал без движения, но по его пузырящейся кровью ноздре можно было понять, что он дышит и не особенно собирается помирать.

Я похлопала его по щеке, привстав на колено. Мне мешал живот.

Он с матерками открыл заплывшие глаза.

— Вставай, дяденька, « скорая» едет.

— Что! — крикнул он и, привстав, схватился за голову. — Вы кто, вы чего? У меня сорок рублей только осталось! Только сорок! Вашу маму восемь раз!

— Ты зачем же, стерва, ходишь по дороге в таком состоянии? — спросила я, поднимаясь и отряхивая колготки от обочинной пыли, пока водитель трясущимися руками набирал и не мог набрать диспетчера.

Пьяный встал, постоял, расставив ноги, просящиеся в шпагат, отплевался и с хрипом пошел на холм, взбираясь по скользкому склону, засыпанному листвой, намереваясь убежать туда, где розовели трехэтажные дома Девятого квартала.

— Куда! Куда ты, друг! — крикнул ему вслед таксист. — Он убегает! Гляди, оклемался и побежал!

Вам же лучше. — сказала я, — меньше проблем, а он себе уже нагрёб. Вдруг, он в шоке, бежит и умрет где — то там, во дворах…

«Скорая» приехала и из неё вышла корпулентная дама с чемоданчиком и в синей форме.

— Где раненый? — спросила она без удивления.

— Убежал.

— Что там у него было — то?

— Высшая степень опьянения жизнью. — ответила я.

— Они это могут, малохольные… за гаражами вон у нас бухали вчера… Всю ночь какого — то там поминали, слышали? Который во время очистки штыба был затянут между отклоняющимися.

— Эка его!

— А вот ещё случай был… дней десять назад… так там учудил один… в забое полевого штрека оступился и упал на вращающийся бур колонкового сверла…

— Хватит. — сказала я вздохнув. — Я видите, в положении, всё — таки… и мне сегодня вступать в Союз Писателей Кузбасса…

Фельдшерица приоткрыла густо накрашенный рот и закивала, как сытая лошадь.

— Ааа… я поняла… так это вы… А вы напишите, напишите про это всё… Вот я была свидетель, как у нас тут один грозовец при разбучивании углеспускного отделения бремсберга был…

— Слышала… — поморщилась и перебила я фельдшерицу, вспоминая недавнюю историю, рассказанную мне мужем.

— А вам помощь не нужна? — спросила она, наконец, указывая мне на живот.

— Пока нет. Дайте мне спиртовую салфетку вытереть кровь.

Фельдшерица завозилась в чемоданчике, достала мне салфетку, я вытерла руки и кусок курточки.

— Знаете, бегают тут всякие дурачки, кому жизнь не мила, а мне, между прочим, через сорок минут стихи читать в библиотеке.

— А… так вы эта… нашего ГРОЗовца жена? Ну того, что в тулупе ходит, батюшка… — сказала фельдшерица и улыбнулась.

— Да, я. Матушка.

— Тогда я не удивляюсь. Вы там в вашей Москве все холоднокровные. Вам надо в ВГСЧа идти работать, мертвецов от породы отдирать.

— Это верно. Но что — то я не очень хочу. У меня же сейчас репродуктивные задачи, а не спасательные. Дайте мне ещё одну салфетку, пожалуйста.

Таксист ехал в Осинники очень нервно, но довёз меня на литературный вечер.

— Не тряситесь вы так, живой же…

— Да что там!!! Стекло, сука, мне расхерачил, чтоб его.

— Да… — подумала я, глядя в окошко, — и кто здесь,, холоднокровный,,?