Обручённые небесами

Екатерина Андреевна Богданова, 2021

«Обручённые небесами» – это продолжение книги «Душа дворянки». Нестор и Юля отправляются в прошлое, и молодой князь возвращается к жизни. Влюблённые счастливы. Вот только жестокий крепостник Виссарион Вяземский прочит сыну в жёны ведьму Маргариту, а графиня Нина Романова категорически не одобряет избранника дочери. Как объяснить родителям, что счастливый брак без любви невозможен? Как заставить их изменить своё решение? Помочь в этом может только чудо.

Глава 4. В объятиях листопада

Проснувшись, я почувствовала упоительный аромат осеннего леса. Я открыла глаза, приподнялась с подушки и увидела, что вся моя постель усыпана резными кленовыми, округлыми осиновыми и не разлучёнными с родной веткой и налитыми гроздьями рябиновыми листьями.

Среди листьев белело свёрнутое вчетверо послание. «Если ты читаешь эти строки, значит, ты уже проснулась, мой ангел, — прочитала я. — Я очень рад за тебя: нет лекарства лучше, чем спокойный и здоровый сон. Теперь самое время отправиться в сад и подышать вечерней прохладой. Жду тебя в верхней гостиной. Твой Нестор».

— Что угодно, барышня? Одеваться изволите? — подбежав ко мне, спросила Груня.

— Да. Вот только во что, ума не приложу, — призналась я.

— Как это — во что? А как же платье ваше?

— Платье?

— Неужто забыли? Вот же оно! Ваше любимое! Вспомнили?

Груня показала мне прелестное бело-голубое платье с лёгкими кружевами по неглубокой линии декольте, декоративной перекрёстной шнуровкой на светлом лифе и драпированными оборками на подоле.

— Так что же? Наденете, Юлия Александровна?

— Да, безусловно.

Я с любопытством расправила лиф небесного цвета платья, чтобы лучше рассмотреть его.

— Погодите, барышня. Сперва корсет. Встаньте ко мне спиной. Да, вот так. Только держитесь за что-нибудь, чтоб и вам, и мне сподручнее было.

Я упёрлась ладонями в одну из четырёх колонн, которые обступали широкое княжеское ложе. Едва крестьянка застегнула за моей спиной плотно обхвативший всё туловище корсет, как я почувствовала, что мне уже не хватает кислорода, однако решила умолчать об этом.

— Туго шнуровать не буду, так и быть, — сказала Груня, и мне стало дурно от одной мысли о том, что сейчас на мне будут ещё и затягивать это орудие пыток, — и без того вы, барышня, больно смотреть как отощали.

Несмотря на свои слова, она принялась за шнурование корсета с примерным усердием. Страх обморока от удушья повелевал мне немедля остановить её. В то же время я старалась крепиться.

— Боже! — не удержавшись, всё же воскликнула я.

— Терпите, барышня, деваться некуда, — сочувственно сказала Груня. — Сами понимаете, что надо.

— Я понимаю, но зачем же с такой силой? — негромко возмутилась я.

— Да где же с силой-то, барышня?! — изумлённо возразила Груня. — Сила нужна, чтобы землю пахать. А это сила разве? Хорошо, что ваша маменька не видит. Вы, видно, в болезни-то отвыкли. Но ничего, время пройдёт — пообвыкнетесь.

Мне стало стыдно за свои глупые упрёки. «Разве может так вести себя дворянка?! — взглянув на себя со стороны, мысленно воскликнула я. — Мне предстоит переносить тяжёлые болезни без антибиотиков и сложных операций. Мне предстоит рожать детей без обезболивания и благо, если в присутствии хорошего врача. Я должна учиться быть терпеливой и выносливой!»

— Да, ты права, я привыкну, — сказала я. — Не бойся, Груня, делай всё как следует!

— Да всё уж, барышня, — улыбнулась Агриппина и помогла мне, надевая платье, не запутаться в пышных юбках. — Вы, видно, призадумались да не заметили, как я закончила.

— Правда? Спасибо! — обрадовавшись тому, что неприятная процедура наконец-то завершилась, поблагодарила я.

— Да что вы, Юлия Александровна! Я нынешние хлопоты свои и за работу не считаю — так, одно развлеченье. В деревне девки от зари до зари спины не разгибают. А я только к шелкам да кружевам прикасаюсь, к украшениям вашим да к фарфору барскому. И Нестор Виссарионович со мною как с подругой вашей благородною обходится. Всё бы хорошо, но против барыниной воли да бок о бок с Чёрным князем… Прошу вас, барышня: уедемте домой! — в голосе крестьянки послышалась горячая искренняя мольба. — Барыня страшно гневаться будет! Уж который день вас в поместье след простыл, чай ищут уж, пруды проверяют, лес прочёсывают.

— Разве мама не знает, что я здесь? — остановив её, переспросила я.

Мне было трудно представить, что моя мать тоже живёт в конце восемнадцатого столетия, носит корсетные платья, управляет имением и владеет крепостными душами. Однако я не подала и виду, что что-то в Груниных словах смутило меня.

— Да откуда знать-то им, барышня? Вы же без спроса отлучились. Я говорила вам: «Не поезжайте, худо будет». Нет ведь, собрались, поехали. А я неужто одну вас отпущу, зверям или разбойникам на растерзание? — самоотверженно призналась Груня.

— Так нужно немедленно написать ей! — я смело направилась к столу, завидев на нём позолоченную чернильницу, чистую бумагу и перья. — Сообщить, где я и с кем, чтобы она не волновалась. Написать, что я жива, здорова, что решила выйти замуж….

— За кого? За Нестора Виссарионовича замуж?! — изумлённо переспросила Груня. — Да у неё сердце разорвётся, коли вы ей так напишете!

— Почему же?

— Как почему? Ведь вся округа знает…. — она резко понизила голос. — Сами слышали, что о Чёрном князе говорят. Нехристем кличут его, убивцем, умалишённым кровопийцей, а иные и сатаной во плоти. И о Несторе Виссарионовиче судачат, что колдун он, в церкви не крестился, развратник страшный, с ведьмой как с женою жил…. Но вы не печальтесь, Юлия Александровна. Может, маменька ваша передумает да согласится на ваш брак. Она же не знает, какой Нестор Виссарионович на самом деле благородный и добрый человек. Поглядите лучше, как вы хороши! — она подвела меня к высокому, обрамлённому причудливой готической рамой зеркалу.

Я замерла в восхищённом изумлении, увидев со стороны свою талию, ставшую не толще, чем шея упитанного мужчины, и пышный подол из нескольких широких юбок. Воздушное голубое платье формировало гордую королевскую осанку, почти полностью обнажало мои тонкие руки, приподнимало и красиво подчёркивало грудь.

— Какую причёску желаете, барышня? — выкладывая на комод из шкатулки диковинные украшения и гребни, осведомилась Груня.

— Любую на твоё усмотрение, — ответила я.

Крестьянка причесала меня, собрав длинные волосы в неплотный и пышный высокий пучок и оставив у висков по одному естественному локону. Завершив причёску несколькими серебристыми заколками, Груня припудрила мне лицо, шею и плечи, а также помогла надеть жемчужные серьги, ожерелье и браслет.

— Похолодало нынче, накидку и перчатки не забудьте, — заботливо напомнила Груня. — Ах, барышня, как же вы хороши! Отпускать прямо страшно! Может, пойти мне с вами?

— Тебе не о чем волноваться, Груня, — надевая светлые ажурные перчатки, поспешила успокоить её я. — Нестор не даст меня в обиду.

— Будьте благоразумны только, барышня. Сказывают, Нестор Виссарионович одним только взглядом любую женщину может соблазнить. Сами себя не погубите, Христом Богом молю!

— Уж не ревнуешь ли ты? — заглянув в глаза Груне, шутя спросила я.

— О чём вы, Юлия Александровна?

— Ну, Нестор Виссарионович — барин видный, мог и приглянуться.

— Господь с вами, барышня! Как можно девке крепостной о дворянине мечтать? — опустив глаза, грустно улыбнулась Груня. — Никогда барин крестьянку под венец не поведёт. Уж я-то знаю. Иным удастся барина красою прельстить да ночку-другую с ним скоротать, а толку-то? Одни страдания потом, особливо если ребёночек выйдет. Да и не по мне распутство всё это. За ровню свою уж лучше замуж. Ну, идите, барышня, коли не страшно вам. Храни вас Господь!

Я собрала с постели самые красивые и крупные листья и перевязала букет лентой, чтобы взять его с собой на прогулку. Затем я вышла в полутёмную, завешенную тяжёлыми портьерами и большими старинными портретами залу. Кое-где, в неосвещённых глубоких нишах виднелись жутковатые статуи людей и чучела хищных зверей.

Нестора сидел в другом конце комнаты с раскрытой книгой в руках. Стараясь приглушать звон каблуков и шелест длинных пышных юбок, я медленно преодолела половину разделявшего нас расстояния и остановилась, чтобы полюбоваться аристократически бледным профилем любимого лица.

Молодой князь был полностью поглощён чтением. Его сосредоточенные и серьёзные глаза не отрывались от слегка пожелтевших книжных страниц.

— Нестор! — осторожно окликнула его я.

Он обернулся на звук моего голоса и на миг-другой замер. Не сводя с меня пристального восторженного взгляда, Нестор плавно опустил книгу на стол и начал медленно приближаться ко мне. Я неторопливо шла к нему навстречу и несмело смотрела в его огромные горящие глаза, с трепетом любуясь ими и немного боясь их искушающего пламени.

— Я потерял дар речи, увидев вас, сударыня, — оправдался он, остановившись от меня на расстоянии вытянутой руки.

— Я не знаю, идёт ли мне всё это, но теперь у меня не остаётся выбора, — бросив взгляд на пышный подол, в свою очередь оправдалась я.

— Вы напрасно сомневаетесь, сударыня. Это платье чудесно оттеняет вашу грацию и красоту, — произнёс Нестор. — Как тебе спалось, душа моя?

— Очень хорошо, — честно ответила я. — Я чувствую себя намного лучше.

— Тогда, может быть, немного прогуляемся? На улице прекрасная погода.

— Да, пойдём. Мне как-то неуютно здесь.

— Хорошо. Но перед этим послушайте одно стихотворение, сударыня, — неожиданно сказал он.

— С удовольствием, — кивнула я, присела рядом с ним на диван и вся обратилась в слух.

— Со страхом божиим выпускаю крик грешной души на ваш строгий суд.

— Читайте, князь! — сгорая от нетерпения, с улыбкой умиления поторопила его я и услышала следующее:

Она прекрасна, словно лебедь белая,

Как перистое облако легка.

О, как пленяет лаской неумелою

Её на диво хрупкая рука!

Уста чаруют негой целомудренной,

Глаза сияют ярче всех лучей,

Она вошла — взошла звездою утренней,

Навек развеяв мглу седых ночей.

О сон мой, сон полночный искушающий,

Ты сжалься надо мною, прекратись!

Дай видеть наяву рассвет, сгорающий

В крылах её, что томно рвутся ввысь.

Она прекрасна, словно лебедь белая.

Слова бессильны, чувств не передать.

Благослови, Господь, мечту несмелую

Жизнь за земного ангела отдать!

Нестор заговорил, и целый мир померк для меня, словно на землю внезапно опустилась, расправив необъятные чёрные крылья, огромная птица по имени Ночь. Все эти слова он произнёс, неотрывно глядя мне в глаза. Каждое движение его тонких и благородных уст завораживало.

— Кто автор этих строк? — спросила я по окончании стихотворения.

— Он перед вами, сударыня, — ответил он. — Он не поэт, но любит поскрипеть пером в час безделья, когда ни опыты, ни книги не занимают его. Осмелюсь спросить…. Как по-вашему, сударыня? Эти строки хороши?

Тут я почувствовала, что моё стойкое к любовным соблазнам сердце вновь начинает стремительно таять как мороженое под лучами яркого летнего солнца.

— Нестор!.. — слетело с моих уст его звучное и гордое имя.

Больше я ничего не смогла произнести, пленённая загадочным сиянием его неподвижных фиолетовых глаз и призрачно застывшей в правом уголке губ виноватой улыбкой.

Волна неукротимой мучительной нежности накрыла меня с головой. Я самозабвенно прижалась к нему и, дотянувшись до его слегка колючей щеки, покрыла её лёгкими и тёплыми поцелуями. Целуя любимого, я ощущала, как одна его рука осторожно и ласково гладит мои уложенные в причёску волосы, а другая мягко, но властно обвивает мой стан.

— Я люблю тебя, — прошептала я. — Прости, что я так редко говорю тебе это. Я знаю, что я слишком холодная, слишком строгая…. Но когда мы станем мужем и женой, всё будет по-другому — я тебе обещаю.

— Господь с тобой, Юля…. Какая же ты холодная? Нет! — с чарующей виноватой улыбкой признался он и, несколько мгновений со вниманием подержав мою руку, неожиданно заговорил о нашем будущем. — Да, ты скромна и сдержанна, но вместе с тем очень добра и ласкова. Ты способна любить и ты любишь, Юля. Я не могу заглядывать далеко в будущее, однако события предстоящего года вижу отчётливо. Я уже ясно вижу тебя, Юля, такую же юную и милую, но вместе с тем совсем иную…. Без боязливой скованности в движениях и светлой грусти в изумрудных глазах, но с совсем иным, уже не девичьим румянцем на чуть пополневших щеках. Такую женственную, величавую как лебедь, такую красивую…. Пройдут всего пара недель после нашего венчания, и ты научишься смеяться так, как никогда не смеялась. И любить так, как никогда не любила. Самозабвенно, безудержно, безрассудно. Ты откроешься мне как прекрасный душистый цветок солнечному свету, но душа твоя навек останется для меня самой интересной в мире загадкой. Но даже не это самое чудесное, Юля.

— А что же? — задыхаясь от приятного волнения, спросила я, однако он как назло приостановил свою речь и испытывающе посмотрел мне в глаза. — Что же, Нестор?

— Наслаждайся последними деньками свободы и кроткого девичества, душа моя. Ты не успеешь оглянуться, как станешь молодой княгиней Вяземской, влиятельной знатной особой в шёлке и бархате, а для меня — ещё и очаровательной мадонной со здоровым и крепким младенцем на руках. Год…. Нет, даже меньше. Уже следующим летом у нас будет сын.

Пророчество Нестора впечатлило меня. Яркая картина нашего счастливого будущего, обрисованная им, и упоминание о ребёнке наполнили мою душу тёплым благоговейным трепетом и чистой искренней радостью.

Не удержавшись, мы почти одновременно засмеялись.

— Что вас так развеселило, сударыня? — насилу подавив смех, полюбопытствовал он.

— Мы ещё даже не венчаны, а уже говорим о детях, — попыталась объяснить я.

— Вы не успеете оглянуться, как наступит день нашего венчания, — с не совсем понятной мне беспечностью возразил Нестор.

Пророчество Нестора вырастило у меня огромные белоснежные крылья за плечами. Мы будем вместе — теперь я не могла усомниться в этом.

— Даст Бог, так оно всё и будет, — негромко, боясь ненароком вспугнуть наше счастье, вымолвила я.

— Будет, Юля. Однако для того, чтобы всё это сбылось, тебе следует поскорее развеять свои страхи…. — он мягко, но решительно коснулся моей щеки и, едва я успела повернуть голову, чувственно приник к моим устам, чтобы согреть их пленительным жаром долгого и плавного поцелуя.

Вновь с удовольствием покорившись его воле, я расслабила губы и доверчиво прилегла на мягкую спинку дивана.

— Стихотворение, Нестор…. Запиши его для меня! — попросила я после, боясь, что какая-нибудь шаловливая строка сотрётся из его безупречной памяти.

— С удовольствием, — улыбнулся Нестор и обратился к Агриппине, которая неожиданно вошла с моей накидкой в руках. — Как незаметно ты прокралась, мы и не заметили. Принеси-ка сюда альбом барышни, любезная! Я намерен замарать в нём чернилами пару страниц.

— Слушаю, барин, — отдав мне накидку, кивнула Груня и убежала.

Её голос показался мне грустным, но, воодушевлённая предсказаниями Нестора, я не обратила на перемену в Агриппине особого внимания.

— Мы с тобою, кажется, хотели прогуляться, — вспомнил Нестор.

— Но как же Виссарион? Нас могут увидеть! Он или его слуги, и тогда… — я остановилась и, переведя дыхание, насилу совладала с нарастающим волнением.

— Слуги не посмеют прикоснуться к тебе, пока я рядом, — уверенно ответил Нестор и ощупал рукоять не покидавшей его шпаги. — А отца мы не встретим. Нынче солнечный день, а он терпеть не может солнца и прячется в подземелье. Его тонкая кожа покрывается огромными уродливыми язвами, когда он показывается на божий свет. Но жжение в глазах и язвы на коже — это ещё полбеды. Нестерпимые боли в костях и воспалённых суставах, расстройства пищеварения, болезненная агрессия и тяжёлые психозы отравляют его жизнь. Облегчить состояние такого больного в нашем веке может только свежая кровь. Порфирия…. Редкая и страшная болезнь, превращающая человека в кровожадного зверя. Было время, когда и я страдал ею, однако, благодарю своему особенному происхождению, смог исцелиться.

— И Слава Богу, — вздохнула с облегчением я.

— Подай сюда, любезная, — обратился Нестор к Груне, которая возвратилась с письменными принадлежностями и красивым альбомом, цветочные узоры на обложке которого показались мне знакомыми. — Да что случилось, дитя? Отчего так невесело глядишь?

На Груне не было лица. Она стояла печальная и бледная как полотно. Её голубые глаза неотрывно смотрели на Нестора и были полны застывших слёз.

— Не беспокойтесь, барин, ничего-с, — с трудом унимая в голосе дрожь, покачала головой Груня.

Ей оставалось пройти всего несколько шагов, однако она вдруг споткнулась и упала, и всё, что было у неё в руках, полетело на пол. Половину кофейного столика залили чернила. Они тонкими струями стекали на пол, туда, где валялись перья, опорожнённая чернильница и ещё стопка забрызганной чернилами бумаги. Мы вскочили с дивана, но Груня встала сама, отделавшись лёгким ушибом.

— Умоляю, простите, — дрожащей рукой поднимая с пола испорченный чернилами альбом, взмолилась Груня и облизнула с прикушенной губы капельку крови. — Зазевалась, дура, не велите наказать!

— Ничего страшного, впредь внимательнее будь. Да ты плачешь никак? Из-за перьев да бумаги?! Чушь какая! — махнул рукой Нестор и приблизился к ней.

— И стыдно перед вами, и сарафана жаль. Бабушкин подарок был, не отмою ведь…. Да и не об этом плачу, барин! — содрогаясь от рыданий, вдруг призналась чем-то очень огорчённая Агриппина.

— А о чём же? — спросила я.

— Обидел тебя кто? Не бойся, расскажи! — сказал Нестор.

— Не обижали, барин. Ей-Богу, я сама, — густо краснея и пряча глаза, ответила Груня, а слёзы всё текли и текли из её глаз.

— Да что сама? Ты толком говори, что у тебя стряслось! — не оставлял надежду выпытать правду Нестор.

— Вы и так добры ко мне, барин.… Слишком добры. Пустое, всё пустое. Глупости девичьи. Вам и слушать-то неинтересно будет…. Упаси Господи, барышня! Перчатки белоснежные, ручки не марайте! — стоило мне потянуться к грязным перьям, воскликнула Груня. — Позвольте, я сама всё уберу!

— Что ж, коли секрет, не сказывай. Но и не плачь. А будет обижать кто — говори: я мигом негодяя проучу, пусть даже родом из благородных будет. Всякий холоп, кто ведёт себя как свинья, — ободрил её Нестор. — Мы с барышней прогуляемся немного. А ты останься, прибери здесь.

— Слушаю, барин, — тихо ответила Груня и покорно принялась за уборку.

— Ну что же, пойдёмте, сударыня, — взяв меня за руку, очаровательно улыбнулся мой любимый. — Нарядные рощи порадуют ваш взор, да и осенняя прохлада разрумянит ваши щёчки.

— Пойдёмте, сударь, — радостно кивнула я, готовая следовать за ним хоть на край земли.