На крючке

Егор Черных, 2023

Есть ли разница между зависимостью и влюбленностью? Герой этой книги – студент-первокурсник – ее не видит. Он влюбляется в одногруппницу, но узнает, что у нее уже есть парень. Молодой человек пытается завоевать расположение девушки, борясь с тревогой и алкоголизмом. Ему это удается, однако трудности в отношениях только начинаются. История, написанная в форме дневника, о нездоровой любви, психологических комплексах и попытке обрести счастье.

Часть 1

1.

На одном из первых занятий на журфаке нас попросили написать портретный очерк о ком-то из однокурсников. Обязательным условием было — составить его так, чтобы сразу не стало понятно, о ком речь. И когда среди прочих преподаватель зачитал на занятии текст о человеке с жесткими на ощупь волосами, принципиальным и «несгибаемым, как карандаш» характером, который до сих пор читает бумажные газеты, я понял, что это про меня. Автором очерка была Алина — староста нашей группы, светловолосая миловидная девушка с голубыми глазами. На лекциях она обычно садилась позади меня и трогала мои волосы, и я не придавал этому никакого значения. До этого момента.

После моих последних отношений, которые закончились депрессией, запоем и походами к психотерапевту, прошло больше года, и я по-прежнему был один. Думаю, что поэтому внимание Алины и ее легкий флирт в универе так задели меня за живое. Я отчаянно нуждался в любви, и мозг уцепился за первую же соломинку, которую увидел, не сильно раздумывая, соломинка это или случайно упавшая рядом ветка.

Быстро вспомнив, что у Алины есть парень, я понял: у меня нет шансов. Ну, или почти нет. Он учился в Питере и приезжал только на каникулы, а я виделся с ней пять дней в неделю. Но механизм был уже запущен, и вместе с мыслью о заведомом поражении появилось ставшее уже привычным желание нажраться. Поэтому на следующий день я опоздал с похмелья на пару по фотоделу, а в рюкзаке лежала бутылка недопитого «бэлса». По странному стечению обстоятельств Алину угораздило прийти ровно тогда же, и до аудитории мы бежали уже вместе.

— Давай сядем тут, — сказала она, указав на пустовавшую первую парту, словно так и планировалось. Словно я ее подружка.

Я принял предложение, но быстро пожалел об этом, ведь время от времени в ходе занятия стал замечать боковым зрением на себе ее взгляд. Даже тогда, когда она не смотрела, а просто ложилась на парту, рассыпая по ней свои длинные волосы. Каждое такое наблюдение прожигало изнутри, превращалось в паранойю. Я чувствовал, будто меня истыкали тысячью мелких ножичков в грудь, к горлу подкатывала тошнота, и не мог думать ни о чем, кроме выпивки, лежавшей в рюкзаке. Видимо, мои ощущения немного выдавало выражение лица.

— Ты чего такой серьезный? — улыбнувшись, спросила Алина.

— А тебе что? — очень грубо ответил я.

— Да, так, ничего… — Последовала вполне логичная реакция, и до конца занятия мы просидели молча.

Не секрет, что на журфаках и филфаках, как правило, пацанов можно пересчитать по пальцам. Иногда, одной руки. В этом смысле мне повезло, и со мной в группе оказался еще один парень по имени Паша — крупный, одевавшийся в просторные худи и зауженные темные джинсы. С момента знакомства на подготовительных курсах по журналистике я понял, что мы подружимся: он так же был увлечен политикой, хорошо разбирался в истории, играл в видеоигры и мог поддержать почти любой разговор. Так и случилось, и если бы не он, то ей богу, я бы сошел с ума в коллективе из тринадцати девушек.

После звонка я предложил Паше взять кофе в столовке. Шедшая рядом Алина бурно изъявила желание пойти с нами. Я холодно ответил что-то вроде: «Ну ладно». Мы взяли у буфетчицы пакетики растворимого и залили его горячей водой из кипятильника, стоявшего рядом на столике. Однако цель моего похода была вовсе не в кофе, и Паша об этом догадался. Поэтому, когда одногруппницы с Алиной уселись за стол, мы быстро их покинули и направились в туалет, где в одной из кабинок я подлил в напиток вчерашнего вискаря. Принял еще немного чистым, затем отпил вместе с кофе. Почувствовал тошноту и приятное тепло, разлившееся по телу. Когда алкоголь подействовал, мне сделалось гораздо лучше, и я смог без проблем сдать чтение по английскому на зачет и написать коллоквиум по литературе.

Ноябрь подходил к концу, и пронизывающий ветер обдирал последние деревья. Небо цвета промокшей половой тряпки громыхало над головой, обещая дождь. На почту пришел ответ от редактора местной провластной газеты, куда я посылал материал про то, как нашего знаменитого и за пределами Воронежа афориста Аркадия Давидовича, городского сумасшедшего и автора мема «Ты втираешь мне какую-то дичь», кинули помощники. Я тогда случайно познакомился с ним на улице, когда тот подсел ко мне на скамейку, и, узнав, что я учусь на журфаке, предложил взять у него интервью. Редактор сказал, что материал не напечатают, но в их холдинге мною заинтересовались и «приглашают на работу».

Если первая новость меня не удивила, так как я уже получил до этого несколько отказов, то от последней — отвисла челюсть. От таких предложений, тем более на первом курсе, нельзя отказываться, и я поспешил отметить его, допив оставшийся виски. Под вечер, когда протрезвел, меня вновь затошнило, и в груди набух камень, а из глаз стали капать слезы. Я подумал: «Мне не нужна работа в государственном издании. Мне нужна девушка». Когда рассказал о своих переживаниях по поводу Алины матери и Паше, они оба посоветовали просто пообщаться с ней «как с другом». Долго не решался ей написать, но, когда стало совсем невыносимо, все же зашел в диалог.

За день перед этим Алина попросила сбросить фото моей контрольной по русскому, и когда я выполнил ее просьбу, отправила несколько синих сердечек. Конечно, у баб есть привычка швыряться этими смайликами направо и налево, и в этом не было никакого дополнительного смысла, но, уже заглотив крючок влюбленности, я хватался за любые знаки, говорившие о возможности чувств. Поэтому я спросил, не издевается ли она.

— Это любовь к самому интеллектуальному одногруппнику! — ответила Алина.

— Точно, издеваешься, — подметил я, и это сообщение висело последним.

Она была онлайн. Я написал:

— Слушай, я не всегда такой серьезный и грубый. Мне просто плохо было на первой паре, так что извини, если с утра буркнул чего-то.

— Ой, это так мило. А я даже не помню, когда ты чего буркал на меня. Ты про что? — спросила она.

— Ты сказала, что я «серьезный», ну а я что-то буркнул в ответ. Просто ты в очерке тогда написала, что характер у меня «жесткий», и я не хочу, чтобы ты думала, что я только такой вот, — ответил я.

— Ну и забыли, — подытожила Алина и поставила улыбающийся смайлик. — Ты жесткий, на первый взгляд, но ты хороший человек. И добрый. Я написала общее представление в тексте, а свое отношение не стала включать. Было бы лирично, и писать много.

— А что именно ты бы написала? — поинтересовался я.

— То, что ты еще и хороший, — приятно удивила меня Алина.

В этот момент в комнату зашла мама и спросила, не хочу ли я ужинать. Я наорал на нее и резко хлопнул дверью. «Ты злой и жестокий человек! Совсем как твой отец», — крикнула она через дверь.

Так какой же я, на самом деле?

— Спасибо, — поблагодарил я Алину. — Если тебе интересно, то я тоже считаю тебя хорошей. Хотя насчет этого вроде ни у кого и так никаких сомнений не возникало.

— Это тоже мило, но у меня и минусов хватает, — поставив несколько улыбающихся скобочек, написала она.

— И какие же у тебя минусы? — спросил я.

— Давай я попозже тебе отвечу, ладно? — написала Алина, словно у нее появились какие-то срочные дела.

— Когда пожелаешь, я не навязываюсь, — согласился я. — Можешь даже вообще мне не отвечать.

— Возможно, отвечу. Если не забуду, — ответила она.

— Обнадежила, — написал я.

И почувствовал, как камень в груди сдвинулся с места.

***

Как я и сказал, от предложений поработать по профессии на первом курсе отказываться нельзя, и поэтому я ответил редактору, что приеду. До этого я никогда не работал и не ходил по собеседованиям, поэтому ехать в редакцию одному было страшно. И я решил взять с собой Пашу. В тот момент он пытался вести свой канал на площадке «Яндекс.Дзен», писал туда репортажи из российской больницы, гайды, как студенту выжить, имея в кармане 50 рублей, и зачем-то ангажированные статьи о протестах в Гонконге. В дальнейшем Паша планировал монетизировать канал и на этом зарабатывать, но пока получалось не очень. И на предложение о возможной работе в качестве внештатника в крупном городском СМИ он охотно согласился.

Мы приехали в бизнес-центр — огромное по меркам Воронежа двенадцатиэтажное здание в центре города, со стеклянными панелями вместо окон, где располагался офис редакции. Вход осуществлялся без всяких пропусков: ни турникет, ни охранник, увлеченный просмотром телевизора, даже не спросили, кто мы. Предварительно я созвонился с редактором, и тот встретил нас на выходе из лифта, когда поднялись на нужный этаж.

— Кто из вас Егор? — спросил молодой темноволосый мужчина в клетчатой рубашке навыпуск и серых брюках.

Я отозвался.

— Пойдемте за мной, — махнув в сторону кабинетов, сказал он.

— А можно вот товарищ со мной зайдет, однокурсник? — замешкался я.

— Да, да, заходите, — торопливо ответил редактор, очевидно, куда-то поспешая.

Помещение для их офиса было в разы просторнее, чем затхлая комнатушка той редакции, где я собирал публикации перед поступлением на журфак. Светлое пространство заполняли расставленные по периметру комнаты столы с компьютерами, за которыми сидели журналисты. Или, точнее, журналистки, ибо существо мужского пола там было одно.

Молодой человек в очках и красном галстучке сидел и что-то жевал, скрючившись в три погибели за монитором, который возвышался на подставке из подложенных книг. В тот момент я подумал, что он похож не на журналиста, а на типичного офисного клерка. Страшное зрелище, которое рушит первичное иллюзорное представление о профессии. Тем временем, редактор сделал замечание хохотавшим над нами, «зелеными», девушкам:

— Хватит ржать, — сказал он, глядя на рыжеволосую полную журналистку. — Общеизвестно, что у рыжих нет души.

После этой фразы хохот в редакции возобновился с удвоенной силой, и мы с Пашей к нему подключились. Из двери, которая находилась по правую сторону от входа в офис, вышли еще две девушки. Одна — коротко стриженная и маленького роста, выглядевшая лет на тридцать. Другая — с темными распущенными волосами, полная и помоложе. Та, что с короткой стрижкой, представилась Ириной и пригласила нас в кабинет, где заседает главный редактор, и проводятся планерки. Большой круглый стол, как у короля Артура, выделялся в центре помещения. За ним, у самого окна, располагалось место работы главреда. Стены были увешаны различными грамотами от правительства и силовых структур.

Мы уселись за стол переговоров. В ходе диалога я дипломатическим путем договорился о публикации своего текста на их канале в «Дзене». Материал им уж очень понравился, что мне польстило: «5 из 5 с точки зрения журналистики». Комментировала в основном Ирина, в то время как темненькая девушка молча сидела рядом и кивала. Поэтому я и принял за главную — первую (как выяснил позже, ошибочно, ибо Ирина была простой журналисткой).

— Какие еще темы вы можете предложить для нашей редакции? — скрестив руки на столе, спросила Ирина.

От ее вопроса я растерялся, поскольку ничего не заготовил заранее. Пришлось импровизировать. Для начала заговорил об издевательствах в военных вузах нашего города — по этой теме я работал в качестве учебного задания. Дело в том, что в нашем университете существует несколько военных направлений на разных факультетах, обучение на которых оплачивает Министерство обороны. Есть военные экономисты, математики, переводчики и даже журналисты (последнее особенно не укладывается у меня в голове).

Так вот, единственным источником по теме был мой друг, который учился на переводчика, и раз в неделю ему приходилось ездить в военный центр. По его словам, атмосфера там почти как в армии: на тебя постоянно орут, объясняют, что ты ничтожество и попал туда, просто потому что плохо сдал экзамены. Иногда могут заставить поприседать прямо во время занятия. Когда разговаривал со студентами, выяснил, что в другом военном институте курсанты вообще кончают с собой. Тема острая, неудобная — формат «Новой газеты» или «Медиазоны», но уж никак не регионального госиздания.

— Вы знаете, это интересно. Но нужен человек, который был бы готов в случае чего идти до конца, вплоть до суда, — выслушав и нахмурив брови, сказала Ирина.

В общем, она была права, для таких тем нужен человек-герой, а жить у нас, к сожалению, все хотят. Даже когда я готовил учебный текст, товарищ попросил меня изменить его имя, хотя материал нигде не публиковался.

Паша предложил тему еще лучше — коррупция. Причем, не где-нибудь, а в главном вузе города, в котором мы все учились. Информация о том, что наш ректор мухлюет с госзакупками и использует компании-однодневки в качестве основных подрядчиков, ходила давно. Как-то он закупил несколько тысяч билетов на концерт группы «Ленинград» для того, чтобы раздать студентам, по цене выше, чем она была на самом деле.

— К сожалению, мы не можем об этом написать. Они наши стратегические партнеры, — с явно скрываемым страхом перед одним словом «коррупция» рядом с именем ректора сказала журналистка. — К тому же, мы государственное издание, вы же понимаете.

Все всё понимают, только от этого не легче. Вот почему слова К. Сперанского из группы «макулатура», что российская журналистика «вертится на хую» справедливы и точны. Поняв, что годных тем от нас не дождаться, Ирина решила предложить нам что-нибудь сама:

— Скоро Новый год, и у нас в городе, как вы знаете, живет множество национальностей. У каждой — есть свои традиции и национальная кухня. Вы можете написать вот об этом. Начните со студентов — в общежитиях полно иностранцев.

Звучало еще ничего, пока журналистка не начала объяснять, на чем стоит сделать акцент.

— Хорошо бы договориться с кем-нибудь из иностранцев, чтобы он мог на камеру приготовить свое национальное блюдо. Кто-то из вас бы занялся съемкой, а кто-то — взял у него интервью, — с оживлением инструктировала нас Ирина. — Помню, когда я жила в общежитии, у нас соседями были выходцы из Новой Гвинеи. И под Новый год они постоянно жарили селедку. Вонь стояла невыносимая — на весь этаж. Но когда мне предложили попробовать это блюдо, оказалось очень даже ничего.

Мы с Пашей едва сдерживали смех. Я сказал, что мы согласны на эту тему, но приступим к ней позже, прямо перед праздниками. Обменялись контактами и на условиях дальнейшего сотрудничества попрощались с редакцией.

Когда зашли в лифт, нас прорвало. От смеха у меня наворачивались слезы:

— Бьют и унижают военные? Не наша тема! В главном вузе города деньги мешками воруют? Тоже не наша! Папуасы жарят селедку?! Вот это наше!

2.

Алина так и не ответила. Когда мы пересеклись в перерыве между пар, обсудили роман «Не кормите и не трогайте пеликанов», который я тогда начал читать. Алине как-то даже довелось увидеть его автора Аствацатурова в путинском центре образования «Сириус» для одаренных детей в Сочи.

Тем не менее, наше общение не вселяло в меня большого оптимизма, и я решил пойти к психотерапевту. Не сказав врачу ни слова об Алине, я лишь описал свои симптомы: подавленность, тошноту, ощущение, что грудь распирает булыжник, а еще желание плакать и нажираться. Терапевт выписала несколько препаратов, чтоб не хотелось бухать, но от приема антидепрессантов пока посоветовала воздержаться.

Когда я вернулся домой с сеанса и принял таблетки, сел за комп, чтобы скинуть папку с книгами с телефона на рабочий стол. Винда загружалась медленно, из-за чего я разозлился, обматерил компьютер и стукнул по нему. Начав совершать манипуляции с папками и окнами, заметил, что все делается в замедленном режиме, как будто врубился эффект слоумо из фильмов. Первой возникшей мыслью было, что словил в интернете вирус. Второй — что шайтан-машина услышала мою крамолу на ее и решила меня покарать. Перезагрузил систему, и замедленность пропала. Стало не по себе. Для меня так и осталось загадкой, было ли это проблемой с компом или галлюцинацией.

К моему состоянию подключилась простуда — вечный спутник осенью и зимой. По утрам я кашлял так, что думал, выхаркаю свои легкие. Но пропускать учебу не хотелось, и я поплелся на пары. Нам дали тест — довольно муторный. И когда препод вышел из кабинета, я подошел к столу со сданными работами, чтобы подглядеть ответы. Алина сидела за первой партой и не очень громко сказала: «А Егор списывает». И показала мне язык. Меня будто ужалили в спину, и яд стал медленно всасываться в кровь. Я вынужденно улыбнулся и сел на свое место.

Прозвенел звонок, и наша группа пошла в столовую. Мы уже привыкли обедать за одним столом: кто-то приносил из дома, а кто-то покупал тут же. Но мне есть не хотелось — хотелось выпить, и чем дольше я сидел напротив Алины, тем сильнее.

В какой-то момент к ней подсел пацан с военного направления — коротыш с вечно натянутой на лице улыбочкой, любитель футбола и неплохой кандидат на роль сотрудника госканала. Они миленько о чем-то беседовали. Глядя на то, как он смотрит на Алину, к тому, чтобы нажраться, добавилось сильное желание выпустить этому парню кишки. От злости и бессилия я сжал кулаки и опустил глаза в пол. По телу пробежала мелкая дрожь, как при ознобе. Алина заметила, что я никуда не гожусь, и спросила:

— С тобой все в порядке?

При звуке ее голоса у меня словно что-то лопнуло в мозгу. Я резко вскочил со стула, окинул ошарашенных одногруппников безумным взглядом и быстрыми шагами вышел из столовой.

Спустя полчаса я сидел за стойкой в пивном баре и разглядывал полупустой стакан, время от времени отпивая из него. Перед этим я позвонил своему другу Максу, коренастому парню, который тоже хотел учиться на журфаке, но поступил на переводчика. Как и я, он был большим любителем выпить, и потому на предложение встретиться в баре откликнулся быстро. Когда я рассказал ему об Алине, Макс поделился одной историей, которую слышал от их общего знакомого. Пусть его будут звать Сережа.

Как-то раз Алина пригласила этого Сережу к себе в гости. Ни с того ни с сего, якобы написав, что у нее уехали из дома родители, и она боится ночевать одна. Конечно, Сережа воспринял это приглашение как возможность с ней переспать. Он купил презервативы, торт и чай — обычный джентльменский набор — и направился в гости. На улице стемнело, и в квартире Алина была одна. После выпитого чая Сережа решил, что нечего особо тянуть, и, осмелев, придвинулся к ней, чтобы поцеловать. Но не тут-то было. Алина резко оттолкнула его и заверещала: «Ты что себе позволяешь?! У меня парень есть!». А увидев торчащую из кармана рубашки своего гостя упаковку гондонов, она и вовсе вытолкала Сережу за дверь.

— Осторожнее с этой бабой. Она, по-моему, ебнутая какая-то, — посоветовал Макс.

Я не знаю, стоит ли верить этой истории. Оставим ее на совести рассказчиков. Скажу одно, чем больше я узнавал эту девушку, тем охотнее убеждался в правдивости слов друга.

Тем временем, Алина отправила мне мем с Путиным, и я написал в ответ, снабдив сообщение стикером с плачущим котиком:

— Зачем ты так?

— Смешно же.

— Я не про это, ты так и не ответила вчера.

— Извини, делала домашку до ночи, — оправдалась Алина и отправила стикер с извиняющимся зверьком.

— В следующий раз сразу бей.

— В смысле бей?

— Шучу. В смысле пытаюсь это делать, но у меня, кажется, не очень получается.

— Я вечером вернусь к нашему вчерашнему разговору и без ответа тебя не оставлю.

— Ловлю на слове. Но если игнор повторится, то точно ударь.

— Не буду. Лучше скинь мне рассказ свой, который больше всего хочешь.

— Ну, нет такого одного. Давай я тебе их все скину, и ты сама выберешь.

Я сбросил Алине ссылку на «проза.ру», где храню большинство своих рассказов. Сервис уже давно полумертвый: туда, наверное, одни сумасшедшие деды заходят, ну и я вот. Завести паблик во «Вконтакте», как делают многие, и херачить все туда, не решаюсь. Кажется, это слишком тщеславно — вот так самого себя пиарить и совать в ленту своим друзьям и знакомым. А иметь страничку на стороннем ресурсе, про который мало кто знает, и на который я в случае чьей-то заинтересованности могу дать ссылку, меня устраивает.

— Фотка с пивом в профиле огонь: побуждает читать. Если что я уже в процессе. А почему именно фото с пивом? — спросила Алина.

— Не знаю, мне оно больше других нравится. Я вообще не часто фотографируюсь.

— Зря, мне твои фотки в инстаграме нравятся.

— Это взаимно. Почему зря?

— Что стало с девушкой из рассказа, где ее собака укусила за локоть? Почему она пропала? — проигнорировав мой вопрос, Алина задала свой.

Речь шла о рассказе, в котором я метафорически изобразил свое расставание с прошлой девушкой.

— Потому что это ее выбор. Она проявила свою слабость и покинула главного героя. Что с ней дальше будет, не имеет значения, да и герой этого не знает. Повествование то от первого лица ведется, — ответил я.

— Нечто подобное было в жизни? — вдруг ошарашила меня Алина.

— Ну, можно и так сказать. Но было уже после написания.

— Она тоже была худой?

— Это важно?

— Скорее интересно.

— Давай оставим обсуждение в рамках рассказа.

— Понятно, рассказывать ты мне ничего не хочешь.

— Это не «ничего».

— Тогда я твой вопрос тоже без ответа оставлю.

Я попросил не вынуждать меня говорить о неприятных вещах, но Алина была уже «не в сети». Тогда я разозлился на нее из-за такой наглости. С чего она вообще решила, что имеет право копаться в моем прошлом? Нахера ей это? Я предложил Максу выпить еще и накидался так, что не помню, как добрался до дома.

Во мне был егермейстер, несколько литров пива и дешевый коньяк. Уже приготовился ко сну, когда снова пришло сообщение от Алины. Думал, она больше не напишет.

— Я была в театре на спектакле по «Воскресенью», — вдруг решила поделиться она.

— Вот оно что. И как спектакль? — ответил я голосовым сообщением.

— Мне понравился. Теперь появилась мотивация прочитать Толстого. Стоп, ты там пьяный что ли?

— Слегка. И да, мой вопрос остается в силе.

— Протрезвеешь — поговорим. И да, я от тебя ответной открытости не вижу пока, поэтому не факт, что захочу отвечать.

— Что ты подразумеваешь под открытостью?

— К примеру, ты не говоришь, почему ушел сегодня, когда мы сидели в столовой.

— Потому что мне было плохо, и я не хотел своим понурым видом портить другим настроение.

— А из-за чего плохо было, что-то болело?

— Ага.

— Вот и ага. Мне интересно что, но ты не говоришь.

— Окей, это не совсем физическая боль. Этого достаточно?

— Не совсем. Я не хочу рыться в тебе против твоего желания, но вот это я и подразумеваю под твоей НЕоткрытостью.

— Задавай конкретные вопросы, и я постараюсь на них ответить.

— Я уже спрашивала, по поводу чего ты переживаешь? Но раз это не то, чем ты можешь со мной делиться, окей. Надеюсь, тебе есть с кем об этом поговорить. Желаю, чтобы все разрешилось.

Я обставлял все так, будто не открываюсь из-за своего тяжелого характера, но правда была в том, что, если бы я открылся, моя иллюзия бы рухнула. Иллюзия, что Алина тоже может ко мне что-то чувствовать, и я ей не просто так интересен. Единственным человеком, в разговоре с которым мои «переживания могли разрешиться» была она, и в этом вся проблема.

— Не стыдно меня было вчера пьяного допрашивать, — спросил я у Алины на следующее утро, написав первый.

— Нет, — без зазрения совести ответила она.

— Следователь из тебя бы получился не хуже, чем журналист, — заметил я.

— Скорее, психолог, но ты сложный «клиент». Вообще я просто хочу тебя лучше узнать, — написала Алина.

— Тогда это взаимно. Предлагаю начать с тебя, — решил возобновить наш «доверительный» диалог я.

— Ладно. По мне, может, и не скажешь, но я руководствуюсь принципом «либо все, либо ничего» во всем, и в отношениях с людьми тоже. У меня с девятого класса нет друзей, — внезапно разоткровенничалась Алина. — Последняя моя близкая подруга как раз тогда умерла. Сейчас только знакомые, но по душам не с кем поговорить. Единственный человек, с которым я могу быть сама собой, это мой парень.

При одном упоминании о том, что у нее есть парень, меня перекосило. Одно дело — слышать об этом от других людей, как о сухом и далеком факте. Все равно что: «В Африке обитают жирафы». Совсем другое — когда девушка сама перед тобой распинается о своем парне и описывает, как он для нее важен. В конце своего пространного сообщения Алина добавила, что общается со мной без претензий на близкое и доверительное общение: «Мне просто интересно понять, что у тебя в голове».

— Зачем тебе это? — никак не комментируя ее откровения, спросил я.

— Другие тебя считают «сложным человеком», и им проще пройти мимо, если они видят, что тебе, к примеру, плохо. Но я не такая. Мне хочется узнать, в чем дело, и как-то помочь, — выразила свой исключительный интерес ко мне Алина.

Внутренне я закипел. Помочь она хочет мне, как же. Я почувствовал себя лягушкой, препарируемой на уроке биологии.

— А может, правильно они делают, что оставляют меня в покое? — написал я в гневе. — Если тебе просто любопытно, что у меня в мозгах, лучше, правда, нам не общаться.

— Окей, если ты так хочешь, я отстранюсь и не буду у тебя больше спрашивать. Чего я распиналась, как дура, — ответила Алина.

Похоже, я задел ее. Если бы у меня была хоть капля самолюбия, и я не был бы так по-идиотски влюблен, на этом стоило уйти. Но, несмотря на ее слова о парне и досужем интересе ко мне, мысль, что не стоит и пробовать сблизиться с Алиной, показалась мне невозможной. Куда больше невозможной, чем унизиться перед ней, растоптать себя и показаться площадным шутом.

Как в игре «Симс», я спустил шкалу доверия и симпатии до минимума, и хотелось загрузиться с другой точки сохранения. Сбросить негативный опыт. Вместо этого пришлось сочинять, что я не верю в добро от людей, и извиняться. Вспомнилась сцена из детского мультфильма «Незнайка на Луне», где лунная девочка Звездочка обиделась на Незнайку из-за его прямоты, когда тот предположил, что она в него влюбилась. В этом смысле Незнайку я превзойти не смог.

— Зачем тебе мое прощение? — спросила Алина.

— Меня совесть замучает, — продолжал врать я.

— Ну и пусть замучает, раз я такая холодная в твоих глазах, — внезапно выпалила она.

Но через минуту моих унижений, видимо, смилостивилась и сказала, что не обижается.

***

У меня есть друг по имени Вова. Он тогда занимался музыкой и старался выглядеть как рок-звезда: одевался только в темные и дырявые шмотки из секондов, носил длинную челку и кулон в форме пули на шее. Вова жил в поселке за городом, поэтому виделись мы не так часто. Обычно он приезжал на автобусе, или я к нему. Этим вечером мы пересеклись в местном торгово-развлекательном центре и решили взять по пиву на фудкорте.

«Бургер кинг» тогда разводил людей на деньги. Серьезно. Отдавая бешеные деньги за один стакан «Туборга», ты получал второй бесплатно. Штука в том, что 140 рублей это была почти цена двух стаканов. Но моча, которую тебе в итоге предлагали, не стоила того.

— Как у тебя на личном фронте? — спросил я у друга, отхлебнув из пластикового стакана.

— Мы недавно с Олей опять расстались, и я вот опять влюбился. Эта девочка учится в восьмом классе, мы в школе с ней познакомились, — рассказывал Вова (он тогда заканчивал одиннадцатый). — Кореша шутят, что я педофил, но мне кажется, они просто завидуют моему вкусу.

— Определенно, — поддержал я его и кивнул головой. — Насчет того, что влюбился, понимаю. Сам сейчас через это прохожу. Правда, моя дама сердца старше, и у нее есть парень.

— Ох, и угораздило же тебя опять, — улыбнулся Вова.

— Да уж… Догонимся чем-нибудь? А то с этого пива вообще никакого кайфа, — предложил я.

— Охотно, — согласился друг.

Мы взяли в гипермаркете бутылку дешевого вина и открыли ее с помощью ключа, протолкнув пробку, за зданием центра. Распили ее в компании обитавших тут же ребят, у которых имелись пиво и сигареты. Календарь показывал первое число декабря, и наше дыхание на морозе мгновенно превращалось в пар.

Вова показал мне один способ, который позволяет быстрее опьянеть. Для этого нужно с холода зайти в теплое место и немного там посидеть. В прогретом помещении сузившиеся сосуды быстро расширятся и разнесут кровь вместе с алкоголем по телу, и вуа-ля — опьянение достигнуто.

Одной бутылки вина нам показалось мало, и когда мы уже спускались к набережной водохранилища, минуя поселок, Вова сказал, что неплохо было бы обзавестись портвейном. «Где ж ты здесь магазин найдешь», — подумал про себя я, как вдруг завернув за угол, мы увидели супермаркет. Это был знак. Мы взяли портвейн и сигареты «Кэмел», поссали в кустах перед магазином и вышли к воде.

На небе загорелась первая звезда, как бы отсылая к одноименной песне моего друга. Было темно, но плескавшаяся у песчаного берега вода все равно просматривалась. Мы по очереди вливали в себя портвейн и курили. Чтобы выбраться обратно к цивилизации, пришлось карабкаться по песчаным склонам и пройти по узкой дощечке, положенной через замерзший ручей.

— А ты веришь в Бога? — вдруг решил спросить уже сильно запьяневший Вова. — Я вот поверил недавно. Даже в храме был, крестик заново стал носить.

— Ниче себе, с чего это ты? — удивился я.

— Да просто понял, что не может быть, чтобы все это было просто так. Что мы здесь не случайно, и у всего этого есть смысл, — ответил друг, поправив на шее перекрутившийся с кулоном крест.

— У меня непростые отношения с Богом. Не могу просто взять и все объяснить его замыслом, сложить с себя ответственность. Как сказал Бакунин, если бы Бог был, его бы следовало уничтожить, — улыбнувшись, сказал я, хотя мои слова были абсолютно серьезны.

— Настанет момент, и ты поверишь, — Вова тоже расплылся в улыбке.

— Кто знает, — пожал плечами я.

Когда мы шли на остановку мимо неоновой рекламы с изображением Шнура из группы «Ленинград», Вова достал из кармана куртки нож и метнул его прямо в лицо артиста, разбив стеклянное покрытие стенда. «Одна рок-звезда убила другую», — пошутил я.

3.

Лучшее лекарство от алкоголизма — увидеть в два часа дня в продуктовом магазине пьяного сверстника, покупающего водку. Ты понимаешь, что у тебя еще не так все хреново, и есть куда падать, а значит, лучше остановиться. К тому же на нас наживаются производители алкоголя. Осознание этих двух штук дает очень хороший эффект: мысль выпить снимает как рукой, лучше любых таблеток. Но принимать препараты, выписанные врачом, я все равно не прекращал.

Как-то раз Алина спросила меня в переписке:

— Если я как-нибудь устрою у себя вечеринку и приглашу нашу группу выпить, ты придешь?

В этот момент слушал песню «On the floor» группы The Ocean Party, и в голове нарисовалась картинка, как из сюжета скверной мелодрамы. На вечеринке у Алины я пьяный отвожу ее на кухню и признаюсь в чувствах. Она, погрустнев, говорит типичный для такой ситуации набор фраз: «Ты знаешь, у меня есть парень. Между нами ничего не может быть». Вечер испорчен. Я с разбитым сердцем валяюсь на полу в луже блевотины, пока гости уходят и переступают через меня.

— Да, конечно, приду, — написал я.

В конце концов, что еще мне оставалось?

Она попросила принести ей в универ книжку Аствацатурова и предложила обменять ее на роман Водолазкина «Лавр». Мы сели рядом на занятии по английскому, и в какой-то момент Алина в шутку ткнула меня в бок. Вспомните сцену из Евангелия, как один из стражников пронзил Христа копьем. Может, это будет слишком пафосным и притянутым сравнением, но готов поклясться, что от тычка Алины я испытал нечто подобное.

По тому, как я содрогнулся и исказил лицо, Алина поняла, что сделала мне больно, но не поняла почему: она ведь ткнула совсем легонько. Дело было в том, что точно так же меня любила тыкать бывшая. Но, конечно, я не стал ничего объяснять и просто лег на парту лицом вперед, закрывшись руками.

«Ну чего ты, Егор? Прости… Ну встава-а-ай», — виноватым голосом стала успокаивать меня Алина.

Кто-то из сидевших на задних рядах пошутил, что мы похожи на Нюшу и Бараша из мультфильма «Смешарики».

Соблазн выпить подкрался не там, где я того ожидал. Моя одногруппница Эля, полноватая девушка маленького роста с темным каре, называвшая себя либеральной феминисткой, принесла с собой в столовую пиво в термокружке и предложила всем из нашей группы. От такого любезного подгона было сложно удержаться, и я залпом выпил половину.

Через минуту мы сидели на лекции по русской литературе. Слушали, как старый препод — большой поклонник Лермонтова и Баратынского — монотонно рассказывал про романтизм в середине позапрошлого века. Хотя слушали сильно сказано: большинство студентов спали на задних рядах или занимались своими делами. Те, кто по каким-то причинам не засыпал под голос лектора, садились на первые ряды, чтобы завоевать его расположение к экзамену и получить автомат. И уж совсем психи, вроде меня, реально слушали и записывали.

От выпитого пива комок в груди будто был согрет и окутан патокой: захотелось улыбаться и говорить. Алина пригласила сесть рядом с собой, и половину лекции можно было наслаждаться ароматом ее духов и пленяющим профилем.

В этот раз я тоже не слушал препода: все мое внимание было приковано к Алине. Я разглядывал ее нежную шею и ямочки на щеках — следы перенесенной угревой болезни — и хотел целовать прямо в них, закопаться в ее волосах и жадно вдыхать их аромат. Это желание граничило между мучительностью и блаженством. Когда Алина почувствовала перегар, она перестала смеяться над моими шутками и вообще говорить со мной. Затем — отвернулась, а в перерыве пересела на другой ряд.

— Давай ты принесешь с собой портвейн или что там, но пить на парах больше не будешь. Лучше я с тобой после выпью, хорошо? — внезапно сказала Алина после занятий, когда мы вышли из здания универа.

Я уже знал, чем кончается сочетание алкоголя и женщины рядом, и конечно, согласился. Стало страшно, когда подумал, что рано или поздно эти две штуки на букву б — бабы и бухло — сведут меня в могилу.

***

Убедить на журфаке кого-то выпить в общем не трудно. Вечер пятницы, занятия кончены, и впереди еще два дня отдыха. Чем не аргумент для того, чтобы взять в «Красном и белом» бутылочку дешевого фруктового вина? Из всей компании одногруппников согласилась, однако, только Даша, девочка с огненными волосами и небольшой горбинкой на носу, выдававшей ее восточные корни. Тогда мы мало общались, но я знал, что Даша пишет стихи и горячо верит в Бога, от чего тем для культурной беседы за винопитием прибавлялось.

Купив бутылку «Сангрии», мы завернули в ближайший от универа двор. Под голым деревом стоял полуразвалившийся обшарпанный стол, за которым, вероятно, собирались местные алконавты: рядом валялись пустые пузырьки из-под боярышника. Чтобы до него добраться, пришлось бы утопить ботинки в грязи, темными комками устилавшей большую территорию. Больные и намокшие голуби копошились в мусоре, валявшемся там же. Сидеть за этим столом казалось ужасной затеей.

К счастью, завернув за угол дома, мы наткнулись на детскую площадку. Судя по отколупавшейся на качелях краске, она тоже пришла в запустение, но тут стояли две целые лавочки, что стало решающим аргументом в пользу этого места. Мы открыли бутылку и, сделав пару глотков, заговорили о музыке и стихах.

— Я просто обожаю песни Янки Дягилевой, — поделилась Даша. — Мне иногда кажется, когда слушаю, что их написала я: вот настолько с ними сроднилась.

— Дягилеву я тоже люблю, как и их совместное творчество с Летовым. Еще в последнее время я в восторге от коллектива «ночные грузчики». Не слышала? — спросил я.

— Может, слышала, но не помню, — прищурив глаза, будто вспоминая, ответила Даша.

— В общем, там два участника, и они читают стихи под бит. По сути, это современная поэзия в чистом виде. И мотивы у них такие, достаточно близкие мне: богоискательство, пьянство, творчество, — начать тележить я.

Вдруг за спиной мы услышали два отчетливых мужских голоса, один из которых, быстро приблизившись, сказал:

— Та-а-ак, что это тут у нас?

Перед нами стояли менты, заставшие нас врасплох. Вспоминаю в таких случаях песенку Розенбаума: «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла». В том, что это написано про наших полицейских, никогда не возникало сомнений.

У одного из ментов из-под шапки торчали рыжие волосы, а вытянутое свежее лицо говорило о его молодости. Другой, чернобровый, с небольшими синяками под глазами, казался немного старше (по крайней мере, по званию), главным образом потому что говорил в основном он. На них были форменные зимние бушлаты, к карманам которых прикреплялся значок, что как бы значило: «Мы при исполнении. Все попытки сопротивления будут караться».

— Распиваем, значит? И девушка с вами? — отобрав бутылку, обратился ко мне один из ментов, тот, что постарше.

— Нет, я один распиваю. Она тут просто со мной сидит. Извините, — подавляя в голосе испуг, ответил я.

— Да что вы. А если мы в отдел проедем и тесты сделаем? — поймал меня мент.

— Не надо в отдел. Мы студенты, учимся тут неподалеку, просто решили отметить окончание учебной недели. Больше так не будем, — отчаянно пробормотал я.

— Понимаем, сами недавно в вашем возрасте были. И все-таки распитие в общественных местах запрещено. Что ж вы домой не пошли, в подъезд, в конце концов? — при этих словах полицейский сделал сочувствующее лицо и закивал головой.

— Дома родители, а в подъезд бы нас вряд ли кто пустил, — ответил я чистую правду. — Послушайте, раз вы понимаете, может, отпустите нас? Мы, правда, больше не будем.

— Да все нормально будет, успокойся. Просто штраф заплатите и все, — как бы обнадеживая, сказал мент. — Вы ж совершеннолетние?

До сих пор мне каким-то чудом удавалось избегать приводов в ментовку, в то время как мои ближайшие друзья уже стояли там на учете из-за всяких мелочей, вроде курения за школой. Поэтому услышав про штраф, я наивно подумал, что можно будет договориться с полицейскими тут же и не ехать ни в какой отдел. Оторопевшей от происходящего Даше я так и объяснил, что мы сейчас расплатимся с ними и уйдем. Но когда мент, с которым я разговаривал, попросил наши паспорта и стал что-то с ними сверять по рации, моя иллюзия по поводу скорого освобождения улетучилась.

— Так, щас машина подъедет, пойдемте с нами, — закончив с проверкой и вернув нам паспорта, сказал полицейский.

— В отдел повезете? — Глупый вопрос с моей стороны. Не в лес же.

— Не переживайте, там быстро, — продолжил успокаивать он.

К этому времени к нам подъехал обычный ментовской «бобик». Если вы никогда не были внутри, расскажу: водительские и передние сидения там отделены от «пассажирских» металлической решеткой. Багажника нет, вместо него — специальная дверца для тех, кто едет сзади. Сидения тоже сделаны из металла, и находиться там довольно тесно. Человеку высокого роста, такому как я, придется пригнуть голову при езде.

Мы с Дашей сели друг напротив друга, и железная дверь с грохотом захлопнулась за нами. У моей подруги на глаза наворачивались слезы. Она дрожала, уткнувшись в рукав своей куртки. Я не знал, чем ее успокоить и поэтому сказал то же, что говорил мне мент:

— Не плачь, это не страшно. Мы просто заплатим штраф и уйдем: никто об этом не узнает.

— А на факультет они не сообщат? — вытерев слезы, спросила Даша.

— Не думаю: зачем им заниматься этой фигней? Если на журе и узнают, что их студенты попали в ментовку за то, что пили вино, не думаю, что нам что-то предъявят. Мы же не на военке учимся — свободный факультет, — с легкой иронией в голосе ответил я. — Сфоткай меня на память, пока едем.

От этой просьбы моя подруга улыбнулась и перестала плакать. Получилось шикарное фото, где на фоне зарешеченного окна полицейской машины я показываю в камеру средний палец, вероятно, имея в виду известный лозунг «Fuck the police», а Даша — «викторию», символ мира.

До отдела доехали довольно быстро. Дверь «бобика» открылась, и мы смогли выпрямить затекшие ноги и согнутые спины. На КПП у нас еще раз проверили паспорта, после чего запустили внутрь. Синие стены, с кое-где отслоившейся краской, давили на зашедшего своим весом, а бетонный пол отдавал нам свой холод. Чугунные батареи почти не грели, будто их повесили как элемент декора, и потому рациональнее всего было оставаться в куртках — это понимали все, кто заходил с мороза, особенно менты.

Нас подвели к большому прямоугольному столу с деревянными ножками и поцарапанным лаковым покрытием. Полицейские положили на него несколько бланков с протоколами, главную улику — бутылку с вином — и свои шапки, уселись на лавку из того же дерева и стали заполнять бумаги. Нам сесть не предложили, и поэтому мы стояли, опершись на стол.

В помещении была дежурная тишина, и вдруг Даша запела песню Янки «По трамвайным рельсам», где есть такие строчки:

Если встретят, ты молчи,

Что мы гуляли по трамвайным рельсам —

Это первый признак преступления или шизофрении,

А с портрета будет улыбаться нам Железный Феликс.

Забавно было слышать про Железного Феликса в помещении, где действительно всюду висели его портреты. Ментам тоже понравилось Дашино пение, и рыжеволосый, тот, что был помладше, решил поддержать разговор о музыкальных вкусах.

— Я вот «Гражданскую оборону» люблю, — к нашему удивлению и как-то стыдливо признался мент.

Правда, выяснилось, что он знает всего две-три самые популярные песни, вроде «Моей обороны», «Все идет по плану» и «Зоопарка». Но этого вполне хватало, чтобы увидеть в нем человека.

Когда в протокол вписывали количество изъятого алкоголя, еще один мент втащил в отдел девушку. Она, вусмерть пьяная, повисла у него на плече и еле двигалась, издавая нечленораздельные звуки. Полицейский посадил ее за тот же стол, рядом с нами. Девушка грохнулась лицом о поверхность и тут же заснула. За несколько метров от нее воняло перегаром и блевотиной. Мы не успели разглядеть ее лица, но, судя по всему, девушка была еще очень молодая. Светлый пуховик с искусственным мехом скрывал под собой изможденное тело. Фиолетовый лак на ногтях, под которые забилась грязь, блестел, а порванный в нескольких местах белый клатч она прижимала к груди, словно внутри лежали драгоценности.

— Видите, ребятишки, до чего допиться можно? — с наставлением в голосе произнес усатый мент, который привел девушку.

Спустя несколько томительных часов ожидания с протоколами было закончено, и нам предложили их на подпись. Перед заполнением я попросил полицейских, чтобы Даша не фигурировала как нарушительница, и те охотно согласились сделать ее свидетелем. Так что штраф нужно было выплатить как за одного. Быстро пробежавшись глазами по листку, исписанному ментоязом, я подписался под ним, не найдя там ничего «криминального», и протянул на подпись Даше.

— С бумагами все. Теперь ждите, пока я вас позову на оплату штрафа, — сказал старший мент. — Кстати, девушка может быть уже свободна, — добавил он и куда-то удалился.

В этот момент рыжеволосый отвел меня в сторону и с заговорческим видом спросил:

— А у вас с ней все серьезно?

— Да нет, вы не так поняли. Мы с Дашей просто друзья, — честно ответил я.

— Друзья, значит, — улыбнулся он. — Значит, ты не против, если я за ней приударю?

— Ну, это не мое дело. Но я знаю, что у нее есть парень, — все так же сказал я.

Пошловатая улыбочка сошла с лица у мента, и на секунду он призадумался. Затем произнес:

— И это не проблема.

Как потом рассказала мне Даша, после того как меня увели платить штраф, а она вышла на улицу, этот полицейский взял у нее телефон и добавился в друзья «Вконтакте». Но насколько я знаю, из его подкатов ничего не вышло.

Я же, миновав несколько дверей, оказался в узком кабинете со стертым линолеумом и дешевыми обоями. За столом с компьютером сидел очередной мент, которому надлежало выплатить штраф, а справа от входа располагался обезьянник — металлическая клетка, где двое с красными от выпивки лицами о чем-то горячо спорили. Если бы мы с Дашей выпили больше, вероятно, оказались бы рядом с ними. Меня удивило, что полицейский, нажав несколько кнопок, достал терминал и предложил расплатиться картой. Технологии не обошли даже такое забытое богом место, как ментовка. Как только вылез чек, говорящий об успешном переводе, стало спокойнее — как будто оплатил покупки в магазине. Я уже было готовился направиться к выходу, как мент сказал:

— Постой-ка. Надо еще фотографию сделать и пальчики твои откатать.

— Это еще зачем? Мне сказали, что я заплачу штраф и могу идти, — вновь встревожился я.

— Простая формальность: начальство требует, чтобы каждый, кто проходит через нас, оставил отпечатки и фотку, — отмахнулся мент.

— Я не обязан этого делать по закону, — вдруг осенило меня, хотя ни о каких подобных законах я до этого не слышал (как выяснил позже, действительно не обязан).

— То есть ты отказываешься? — строго посмотрел на меня мент.

— То есть да, — борясь с тревогой, подтвердил я.

— Значит, придется еще часа два ждать начальство. Вот ему лично и скажешь, что отказываешься, — со скрытой угрозой в голосе произнес мент.

На улице к тому времени уже стемнело, и оставаться еще на пару часов в ментовке — было совсем стремно.

— Подумай, тебя там девушка на морозе ждет, — вдруг включился с видом змея-искусителя тот полицейский, который меня сюда привел. — Ты что ее там одну бросишь?

Я заколебался. Если бы меня не ждала на улице Даша, а дома — мать, я бы, наверное, и дальше стоял на своем. Признаюсь, перспектива общения с каким-то там ментовским начальством так же не прельщала или попросту пугала. Короче говоря, я поддался на уловки ментов и согласился на фото и дактилоскопию.

Процедура проходит так: сначала ты становишься к стенке с измерителем роста, и тебя отщелкивают на фотоаппарат. После этого просят испачкать подошву ботинка в краске и встать на бумагу, чтобы на ней отпечатался след. Наконец, специальным валиком краску раскатывают по ровной поверхности бумаги, а затем — по бланку, к которому и нужно прикладывать пальцы. Мент берет поочередно по фаланге каждого пальца одной твоей руки и прокатывает по первой поверхности, после чего прикладывает к бланку. То же самое повторяется с другой рукой.

Проделав все эти манипуляции, я вымыл руки холодной водой и хозяйственным мылом в умывальнике и вышел из отдела.

— Я тебе звонила, ты чего так долго? — спросила встретившая меня Даша.

Я рассказал ей, что только что было.

— Самое главное, что отпустили. Зато посмотри, что у меня есть, — с этими словами она достала из пакета нашу недопитую бутылку.

— Вау, откуда она у тебя? — выпучив глаза, спросил я.

— Мне ее отдал тот полицейский, который взял у меня телефон, — объяснила Даша. — Сказал: «Пейте, но больше не попадайтесь нам».

— Прекрасно! Вот такой подход мне нравится, — с чувством радости в голосе произнес я.

Как заповедовал мент, мы ушли подальше от отдела в другой двор и, спрятавшись за машину, загораживавшую лавочку у подъезда, допили вино. А потом, попрощавшись, разошлись по домам. Делать, но не попадаться — один из основных принципов выживания в России.

4.

Я забирал куртку из гардероба, когда увидел Алину. Она позвала меня и предложила пойти на «капустник» — ежегодный журфаковский праздник с юмористическими сценками, конкурсами и прочим КВНовским наследием. На семь часов вечера у меня был назначен сеанс у психотерапевта, но так как время еще оставалось, я согласился убить его в компании Алины. Представил, что мы будем сидеть рядом, как на лекции, и я снова смогу ею любоваться.

Однако меня ждал облом: Алина растворилась в толпе зрителей, а затем я увидел ее уже сидящей в большой аудитории на одном из средних рядов с подругами из группы. Свободных мест поблизости, естественно, не оказалось, и поэтому пришлось сесть куда попало.

На сцене появились студентка в меховой шапке, старом советском пальто и очках с толстой оправой. Она прочитала приветственный текст с листка в микрофон, и вслед за ней вышел парень в ушанке (девушка называла его Валерой), кативший впереди себя старую здоровенную камеру, которая обычно стояла в аудитории как музейный экспонат. Девушка с микрофоном заставляла носиться бедного Валеру с этой камерой туда-сюда, что публика находила весьма забавным. Еще несколько активистов нацепили на себя белые халаты и изображали ученых, научившихся превращать крыс в людей.

После танцев и конкурсов со словами, в которых участвовали преподаватели, вышел сам декан и стал, пританцовывая, читать свои стихи. Вот это было то еще зрелище. Когда декан начал петь, рядом появился парень с матрасом, расстелил его прямо на полу и лег: это так же было частью сценки про нерадивого студента, который вечно просыпает на пары. Я понаблюдал за весельем, царившим в аудитории, еще немного и ушел с середины праздника, чтобы не опоздать на сеанс.

Мы занимались в небольшом, но уютном кабинете, в котором не было ничего лишнего: только стол с бумагами, стул врача, кожаное удобное кресло для пациента и черный диванчик на случай семейной терапии. Перед началом сеанса можно было попросить на ресепшене кофе или чай и полистать журнал в комнате ожидания. Мне нравилось это место.

Если верить двенадцати шагам из программы «анонимных алкоголиков», то первый шаг в борьбе с алкоголизмом — признать, что, выпив, ты не можешь контролировать количество вливаемого в себя далее алкоголя. Затем следует еще одиннадцать, но если отбросить из них всю религиозную срань, то суть в том, что нужно попытаться найти альтернативу выпивке и заполнить недостающую в жизни брешь, чтобы было меньше поводов пить.

— Когда плохо, одиноко и тоскливо, а друзья зовут выпить, кем надо быть чтобы отказаться? — со скрытой иронией в голосе сказала мой психотерапевт, светловолосая стройная женщина в темной блузке и узких джинсах.

Наконец, решился рассказать ей про Алину, потому что она и была той недостающей в моей жизни брешью, из-за которой, как мне казалось, я больше пил.

— Тут варианта два: либо забыть про нее и подыскать кого-то еще, либо объясниться в чувствах. Неведение хуже всего, — подчеркнула врач. — Так как видимых улучшений нет, общее состояние можно простимулировать вальпроевой кислотой, рецепт я напишу.

Вальпроевая кислота — это нормотимик, препарат, который назначают для выравнивания настроения при биполярном расстройстве личности и эпилепсии. У меня не было ни того, ни другого, зато были явные проблемы с перепадами настроения. Обычно хуже становилось под вечер: ком застревал в груди и заставлял меня плакать. Я чувствовал, пусть это сравнение избито, будто внутри меня — огромная черная дыра, которая засасывает все хорошее в моей жизни и не дает ничего взамен.

Когда я вышел из кабинета врача, мне написала Аня, в прошлом одноклассница и подруга моей последней бывшей:

— Привет! Приходи в школу. У меня есть коньяк!!!

Чего-то более ироничного после разговоров с врачом о том, что нужно взять себя в руки и перестать пить, было представить сложно. Аня со своей подругой Женей приглашали меня на новогоднюю дискотеку, чтобы «поностальгировать». Но я не испытывал ностальгии по школе — места, где я целый год проучился с бабой, разбившей мне сердце. Так что у меня хватило мозгов отказаться:

— Твое предложение вообще некстати, я только от психотерапевта. Наоборот, всеми силами борюсь с желанием выпить. Напиши ты мне еще вчера, я бы, наверное, согласился.

Следующим утром я проснулся и обнаружил несколько сообщений от Алины. Она скинула пост ныне закрытого Книжного клуба «Петровский» — единственного приличного места в Воронеже, где можно было найти книги независимых издательств и увидеть знаменитых писателей — о том, что в Воронеж приезжает Дмитрий Быков с лекцией по вселенной Гарри Поттера. Я никогда не был большим поклонником творчества Роулинг, зато перед поступлением пересмотрел почти все лекции Быкова.

— Это сон? — писала Алина. — Или мы завтра едем за билетами? Я не верю. И почему ты спишь в такие моменты. Как можно вообще спать, когда тут такие новости!

— Куда ехать? — спросонья не въехав, что происходит, спросил я.

— Уже никуда. Я потом съезжу за билетами, — сухо ответила Алина.

— Ну, так поехали вместе. Я же тоже хочу туда попасть, — написал я.

— Блин, а я что тебе изначально предлагала? Ты не проснулся еще, наверное, — негодовала она. — Я через неделю за ними поеду. Если хочешь вместе, поехали. Но не сегодня.

Конечно, я хотел. Больше того, скорее всего, это был единственный шанс остаться с Алиной наедине. Судьба словно протягивала мне возможность: было странно ею не воспользоваться. Я твердо решил, что признаюсь Алине во всем через неделю, когда мы вместе поедем за билетами на лекцию Быкова.

Наверное, многие знают такую рождественскую игру, пришедшую к нам из западных стран, как «Тайный Санта». Суть в том, что методом жеребьевки тебе выпадает человек, которому анонимно нужно сделать подарок. По возможности, что именно должно быть в подарке, все участники игры оглашают публично перед началом церемонии. Чтобы было патриотичнее, мы переименовали игру в «Тайного Деда». Также договорились что, когда все подарки будут вручены, соберемся в столовой и «вскроемся», кто кому что подарил.

Алина пришла в красно-синей клетчатой рубашке, которая была ей очень к лицу. В руках она держала свежий номер журнала «Русский репортер», по текстам журналистов которого мы учились. Я попросил дать мне его полистать. Главный редактор в авторской колонке писал крамолу на власть: в это время по всей стране у оппозиционеров проходили обыски.

— Не удивлюсь, если сегодня придут и за ним, — сказал я Алине.

Перелистнув колонку, увидел материал про фестиваль самогона, где на каждой странице упоминался алкоголь: способы приготовления домашнего самогона, водки, вина и даже коньяка.

— Ты специально такой выпуск дала мне, — пошутил я. Алина уже догадывалась о моих непростых отношениях со спиртными напитками.

— Я тут ни при чем, — кокетливо улыбаясь, ответила она.

Мы сели на бетонные порожки в просторном вестибюле перед гардеробом, и к нам подошли еще несколько девочек из группы, включая Элю, которая неделю назад поделилась со мной пивом. В этот раз у нее в термокружке был ликер с кофе. Мои глаза засверкали, не стесняясь выдать болезненное влечение, а руки стремительно потянулись за напитком. Алина, как будто удерживая меня от алкоголя, перехватила кружку и первая отпила. Хоть мне и понравился этот жест, я обратился напрямую к владелице с просьбой выпить. Тогда Алина как бы в отчаянии в полушутку легла мне на плечо. Трудно описать словами, каким вкусным и нежным показался мне этот ликер, когда я пил его и чувствовал рядом с собой ее дыхание.

Буквально через минуту речь зашла о том, как у кого проходил выпускной. Алина вдруг стала рассказывать, что она была на нем со своим парнем. Описывать, какое красивое платье на ней тогда было, и как после танцев они впервые поцеловались. Приятное чувство, возникшее от нахождения вблизи Алины, испарилось. Мне захотелось ее ударить или, по крайней мере, встать и уйти. Но я не сделал ни того, ни другого. Просто сидел и подавлял в себе злость, пытался изображать, что я в прежнем расположении духа.

Когда мы собрались в столовой, чтобы «вскрыться» на «Тайном деде», я до последнего верил, что книга лекций Быкова с открыткой и поздравлением, написанным красивым почерком, которые достались мне в качестве подарка, принадлежали Алине. Оказалось, что нет: его подарила мне другая девочка. Маша, крепко сложенная высокая девушка с кучерявыми темными волосами, которая единственная на всем факультете мечтала работать на государственном телевидении и вести ток-шоу типа «Пусть говорят», предложила обмазать всех, включая меня, блестками перед фотосессией.

Так, фотки, и правда, вышли забавнее и колоритнее. На одной из них я держу в руках мишуру и в красно-черной рубашке иду «душить» Пашу, который одет в синюю и держит на ладони монету, изображая капиталиста. На общих фото — Алина всегда в центре, так как она староста, но для меня еще и самая красивая девушка в группе. Ее голубые глаза с длинными ресницами уверенно смотрят прямо в кадр, а тонкие губы расплываются в улыбке.

— Мы поедем в воскресенье за билетами? — спросил я у Алины в переписке, когда вернулся домой.

— Вообще я хотела их купить, могу и тебе взять, — к моему удивлению, ответила она.

— Если не хочешь ехать вместе, так и скажи — съездим поодиночке. Просто это тупо, — раздраженно написал я.

— Просто мне эти билеты парень собирался купить. В другом случае съездила бы с тобой, — наконец, объяснила Алина.

Я тут же похерил все мысли о возможности признания. Каким нужно было быть идиотом, чтобы допустить, что у меня есть какие-то шансы?

— Но, если эта идея накроется, напиши мне перед тем, как соберешься поехать все равно, — вдруг последовала оговорка от нее. — Я, может, с тобой съезжу.

Она точно надо мной издевалась. Сначала клала голову на плечо, потом говорила о том, как целовалась с парнем. Сначала звала съездить вместе за билетами, потом выяснялось, что их ей купит ебырь. «Но ты не опускай окончательно руки. Может, он разобьется на самолете, пока будет лететь из своего Питера, и тогда мы обязательно встретимся», — как будто говорила мне Алина. Веселые качели. Туда-сюда, прямо как мое настроение. Она сводила меня с ума. Мысли о том, что это конец, сменялись надеждой. Я выделял для себя ровно один процент из ста, что у меня может что-то выгореть с Алиной. Один из ста — это было даже много.

Конец ознакомительного фрагмента.