Рцы слово твердо. Русская литература от Слова о полку Игореве до Эдуарда Лимонова

Егор Холмогоров, 2020

Бисмарку приписывают фразу о том, что Пруссия своей победой над врагом обязана школьному учителю. Так или иначе, с этим не поспоришь: германская нация ковалась тысячами школьных учителей, трудившимися над умами и душами немецких школьников. Егор Холмогоров, «публицист, политический деятель, консервативный идеолог, русский националист», в своей новой книге, соединившей в себе размышления о русской литературе, истории и будущем России, заставляет по-новому взглянуть на знакомые имена из прошлого и настоящего нашей словесности, переосмыслить отношение к некоторым известным авторам и их творчеству и ставит ребром вопрос: а есть ли у русского народа будущее без того, чтобы школьный учитель великой русской литературы не был поставлен во главу угла процесса образования в России? Более того, а будет ли без этого существовать Россия как единое культурное и политическое пространство? Прослеживая развитие отечественной литературы от «Слова о полку Игореве» и Пушкина до Бродского и Лимонова, автор доказывает, что национальная литература и национальный характер – суть сообщающиеся сосуды, и судьба одного неразрывно связана с судьбой другого. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Древнерусская матрица

Школа — это фабрика нации. Первая задача школы, вопреки уверениям современных «квалифицированных потребителей» и «продавцов образовательных услуг», — это формирование сознательного гражданина, патриота, да и просто хорошего и воспитанного человека.

Этого нациеконструирующего, оформляющего гражданина компонента русской школе сегодня очень не хватает. Причем именно русской.

Националисты других этносов чрезвычайно успешно используют систему образования РФ для навязывания местных языков даже русскому населению «нацреспублик», для поставки в школу совершенно фантастических учебных пособий о Золотой Орде как предшественнице Российской Федерации и с прозрачными намеками на тяжесть «русского колониального гнета».

Если мы хотим сохранить единую страну, нам нужно ясно выраженное преобладание в школьной программе русского языка, русской литературы, русской истории, основ православной культуры как образующего общегражданское патриотическое сознание стержня.

Существует известная шутка о том, что дети во французской тропической Африке якобы учили историю по учебнику, начинавшемуся с фразы «Наши предки галлы были светловолосыми и голубоглазыми». Это, конечно, было не совсем так, но это отличный пример того, как должно строиться массовое образование в единой стране. Всегда существует одна-единственная историческая линия, и школьник на уроке должен отождествлять себя с нею.

Школьник в Татарстане должен плакать над разорением Рязани Батыем и болеть за Евпатия Коловрата. У школьника в Тюмени не должно быть никакого сомнения в том, что памятник Ермаку не просто должен быть, но должен быть одним из самых главных мест в городе. Школьник на Кавказе должен как минимум уважать Ермолова и считать принятие Шамилем российского подданства мудрым, хотя и немного запоздавшим шагом.

Однако для того, чтобы это стало возможным, необходимо, чтобы само понятие русского избавилось от той плоскодонности, которая сейчас неявно присутствует в нашей культуре. Русское у нас начинается в лучшем случае с Петра I и Ломоносова, а в худшем — с войны 1812 года и Пушкина, с тем чтобы уже через век превратиться в «советское». История Древней Руси и особенно древнерусская литература не представляются нашей «фабрике гражданина» как нечто собственное и определяющее.

А от этой плоскодонности совсем недалеко уже до полного манкуртства, когда из школьной программы на полном серьезе предлагают исключить Толстого с Достоевским как «слишком сложных» авторов. Нашей школьной программе, конечно, нужно не упрощение, а усложнение, в том числе и на древнерусском направлении.

Однако сегодня дорога молодого ума на этом направлении перекрывается всевозможными кривляниями и изгаляниями.

Когда говоришь «древнерусский язык», то какой-нибудь умник непременно выкаблучится: «Ох ты гой еси добрый молодец… Почему гой, а не гей?» Не говоря уж о значении слова «гоити» — «живить» — перед нами, строго говоря, не древнерусский язык, а язык русских былин (записанных в XIX веке на северорусском диалекте) и русской литературы XIX века — Лермонтова, А.К. Толстого.

Другой обязательно порадует тебя бормотанием «Паки и паки иже херувимы», хотя это церковнославянский — тоже полезный и нужный для изучения язык, который, кстати, более сопоставим с латынью. Между древнерусским и церковнославянским есть определенные различия, особенно в фонетике. Причем иногда современный русский язык заимствовал через язык богослужения именно славянские, а не древнерусские формы.

Нам в школе обязательно нужен хотя бы небольшой курс древнерусского языка. Можно в качестве составной части уроков русского языка, но лучше отдельной дисциплиной. Объясню, почему целью курса древнерусского языка должно быть не просто осведомление учащихся о ранних стадиях истории языка современного, а подготовка к самостоятельному чтению древнерусских текстов.

В начале курса школьник должен освоиться с чтением прозрачных по своему языку памятников XVII века, таких как «Повесть об Азовском сидении» или «Житие протопопа Аввакума». К концу курса школьник должен уметь самостоятельно разбираться в самых сложных и необычных по языку памятниках, таких как «Слово о полку Игореве».

Другими словами, древнерусский язык должен быть полновесным введением в древнюю русскую литературу, которой в нашей школе должен быть отведен как минимум полноценный год изучения, а лучше больше.

Где взять на это время? Если вместо бессмысленных предложений по обрезанию Достоевского и Толстого убрать из курса литературы произведения, имеющие значение только в рамках истории революционного антиправительственного движения российской интеллигенции в XIX–XX веках, то времени как раз хватит на полноценное изучение древнерусской литературы.

При этом совершенно не обязательно становиться заложниками слепого хронологического порядка, при котором литература ХХ века (зачастую очень примитивная) оказывается «чтением для взрослых». Вполне можно давать древнюю литературу в старших, 10-11-х, классах, включив её и в экзамены, и в темы школьных сочинений. Чем темы «Тоска по Родине и любопытство к неизведанному у Афанасия Никитина», «Спор о власти и справедливости в переписке Ивана Грозного с Курбским», «Тема осады в «Сказании» Аврамия Палицына и «Повести об Азовском сидении» хуже тем обычных школьных сочинений — я не понимаю.

Какие могут быть возражения против древнерусского языка и литературы в школе?

Первое и самое бессмысленное: «Кому это вообще нужно и чем полезно, то ли дело учить интегралы». Как человек, которому ни разу не приходилось брать во взрослой жизни интеграл, но который регулярно страдает из-за собственного недостаточного знания древнерусского языка, который мне приходится постоянно совершенствовать, но и то — свободно читая на древнерусском, я не смогу на нем ничего написать, я имею много что сказать на тему «полезности».

Но главную полезность я уже сформулировал: деманкуртизация нашего общества, формирование со школьной скамьи понимания, что Россия существует тысячелетия, и ее гражданин может и должен отождествлять себя с нею на протяжении всей истории. Изучение Древней Руси дает надежную прочную основу нашей национальной идентичности.

Следующий вопрос более основателен: «Где мы найдем учителей, останется ли у школьников что-то в головах после таких уроков, получится же полная профанация, у нас ведь и по обычной литературе программу не читают».

В самом деле, специалистов по древнерусскому языку и литературе у нас мало. Хотя по идее каждый выпускник филфака в университете или педвузе по курсу русской словесности обязан отлично знать эту литературу, выучить древнерусский язык и быть способным их преподавать. Это написано у них в дипломе, и то, что на практике это чаще всего не так, — проблема коллапса нашего вузовского образования.

Подготовить учебники, пособия и хрестоматии — дело ударной работы имеющихся специалистов в течение одного года. А дальше я не вижу ничего дурного, если учитель будет изучать увлекательный родной древний язык одновременно со школьниками. Такой метод может оказаться даже более увлекательным, нежели обычное преподавание «свысока».

Что при этом останется у школьника в голове? Право же, ничуть не меньше, чем у тех, кто помнит, что «Ландан из ве кэпитал оф ве Совьет Юньон» и что квадратный корень из зиготы равняется C₂H₅OH, а царь Иван прозван был за свою жестокость Васильевичем.

Для подавляющего большинства школяров полученные знания сливаются в единый компот. Важно лишь то, чтобы в компоте плавали зародыши будущих специализированных интересов, которые разовьются в дальнейшем. Сейчас «древнерусского» зародыша в нашем компоте практически нет, а он должен появиться.

Интерес к неоархаике является одной из культурных доминант в мире вот уже полстолетия. Ведущим жанром литературы и кино стало фэнтези, отчетливо ориентированное именно на средневековый стиль. Огромно число поклонников фолк-музыки. Очевидно, что для современного мира определение своей культурной идентичности через такую архаику заключает в себе нечто важное.

И на этом фоне существенное отставание нашей культуры, утопающей в русофобских помоях, вынуждающих своим запахом обычных рязанских ребят переквалифицироваться в эльфов и вестероссцев, не может не тревожить.

Общемировая культурная тенденция без адекватной поддержки на собственной почве приводит к еще большему культурному отчуждению от России именно на том поле, где, казалось бы, сам Бог велел найти свою Родину.

Не забудем, что «в кипящих котлах прежних боен и смут столько пищи для маленьких наших мозгов». Детскому мозгу, чтобы он осознал древность своего народа как нечто близкое, нужна пища, причем не только пережеванная пища сериала, но и твердая пища подлинника.

Было бы огромным нашим успехом, если бы школьники в шутку переписывались на уроках на языке берестяных грамот, а древнерусские слова перекочевали бы в молодежный сленг, на что они просто напрашиваются.

Вспоминаю, как в 10-м классе нашел на полке в кабинете литературы том «XIV век» «Памятников литературы Древней Руси» и как выпросил у учительницы разрешение взять его домой. С каким увлечением я читал житие преподобного Сергия, сказание о Довмонте, куликовские повести, послание новгородского владыки тверскому о Рае, найденном новгородцами на Севере, с каким увлечением вникал в язык берестяных грамот.

Эта книга в значительной степени предопределила моё мировоззрение и направление дальнейших занятий. Только один том. Попадись мне тогда три или четыре, насколько больше это изменило бы мою жизнь. Взрослый мозг до конца несет на себе матрицу, отпечатавшуюся на нем в старшей школе, в период «интеллектуального пубертата».

И, конечно, лучше всего, чтобы это была древнерусская матрица.

ПРИЛОЖЕНИЕ:

14 произведений, с которых можно начать постижение древнерусской литературы.

1. Повесть временных лет

Начальная русская летопись, составленная в конце XI века на основании устных преданий и переработки информации о русских из византийских хроник. Содержит все базовые элементы русского исторического мифа, систему исторических персонажей — основателей русской культуры и государственности. В повествовании о детях и внуках Ярослава Мудрого приобретает характер добротной исторической хроники. «Повесть» традиционно связывается с именем летописца преподобного Нестора (его руке принадлежит также блистательное «Житие Феодосия Печерского»), однако, каковы были использованные им предшествующие летописи и сколько редакций выдержал текст впоследствии — о том между учеными идут и по сей день жаркие споры. ПВЛ не существует в качестве самостоятельной рукописи, входя с непринципиальными разночтениями в качестве начального раздела в большинство общерусских летописей.

2. Поучение Владимира Мономаха

Название цикла произведений великого государственного деятеля и полководца Древней Руси, выдающегося писателя Владимира Мономаха. «Поучение» представляет собой нравственное наставление сыновьям в соблюдении христианских заповедей в качестве правителя и человека, начинаясь с лирического отрывка, описывающего конфликт с братьями, в котором Мономах восстает за правду. Второе произведение, носящее автобиографический характер — «Пути», исключительно оригинально по жанру. Это перечисление с мемуарными заметками поездок по Руси и за её пределы, совершенных князем. В отличие от церковного «Поучения», «Пути» носят более светский характер, прославляя жизнь воина и охотника. «Письмо Олегу Святославичу» написано после гибели сына Мономаха Изяслава в битве с Олегом. Мономах оплакивает сына и свою судьбу и, в то же время, ищет христианского примирения вражды с двоюродным братом.

3. Киево-Печерский патерик

Яркое перенесение на русскую почву восточнохристианской традиции патериков — поучительных и занимательных, порой — анекдотичных рассказов об обитателях того или иного монастыря. Основанная близь стольного Киева Антонием и Феодосием пещерная обитель становится средоточием бурных общественных и политических событий, в ней и вокруг неё не только творится молитва, подвиги и благие дела, но и кипят зависть, интриги, бушуют бесы и нападают разбойники. В определенном смысле патерик был аналогом современного сериала, но только центральным элементом этого сериала является не романтическая линия, а битва православных подвижников за спасение своей души. Но битва эта не уныла и однообразна, а напротив — полна самых драматических перипетий.

4. Слово о Полку Игореве

Шедевр древнерусской поэзии, обладающий столь исключительными литературными достоинствами и своеобразием, что постоянно предпринимаются попытки объявить его подделкой (сочинение которой в конце XVIII века было бы, впрочем, явлением еще более гениальным и совершенно невозможным по состоянию тогдашней лингвистики). Произведение соответствует канонам древнерусской устной поэзии, с чем и связана его изолированность в письменной традиции, а с другой примыкает к общеевропейскому жанру «шансон де жест». «Слово» полно исключительно емких символов, его поэтический язык вычурен и порой загадочен. Вместе с тем, оно дает исключительной силы эпические образы: затмение и битва, бегство Игоря и, в особенности, плач Ярославны. Значителен и публицистический пафос Слова как призыва к единству князей в борьбе со степняками. Важно осознавать, что созданное в эпоху, считаемую пиком так называемой «удельной раздробленности» Руси, «Слово» рисует Русь в «Золотом слове» Святослава как единство, как совокупное живое «гротескное тело» раскинувшееся от Владимира Волынского до Владимира Суздальского.

5. Слово о погибели Русской Земли

Небольшое, но исключительно емкое стихотворение в прозе, дающее возвышенную интегральную характеристику Древней Руси эпохи перед монгольским нашествием. Поэтическая формула Русской Земли. Это произведение скорее всего было введением к не дошедшему до нас описанию катастрофических последствий Батыева нашествия и сохранилось в рукописях жития Александра Невского. Русь здесь характеризуется как прекраснейший эстетический природный феномен, в котором грады и бояре составляют такую же часть природного окружения, как и озера и виноградники.

«О, свѣтло свѣтлая и украсно украшена, земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, рѣками и кладязьми мѣсточестьными, горами, крутыми холми, высокыми дубравоми, чистыми польми, дивными звѣрьми, различными птицами, бещислеными городы великыми, селы дивными, винограды обителными, домы церковьными и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами. Всего еси испольнена земля Руская, о прававѣрьная вѣра хрестияньская!».

Наряду с этим, продолжающим представление о стране как о «гротескном теле», природно-эстетическим восприятием Руси, столь характерным для русского самосознания, обращает на себя внимание и представление о границах страны, совпадающих с державой Владимира и Ярослава.

В школе это небольшое стихотворение в прозе должно, конечно, обязательно учиться наизусть.

6. Повесть о разорении Рязани Батыем

Рязанский эпос о монгольском нашествии, осаде и гибели Рязани. Самое эмоциональное и поэтичное описание похода Батыя в древней русской литературе. В то время как в большинстве летописей поход монголов описывается как гнев Божий и явление непреодолимой силы, рязанская Повесть дает картину сопротивления с ярко очерченными сильными характерами: князь Федор, отказывающийся отдать свою жену хану, княгиня Евпраксия, бросающаяся с младенцем-сыном со стены, Евпатий Коловрат, ставший символом сопротивления русских монголам. На этом основании «Повесть» часто пытались отнести к поздним и исторически малодостоверным произведениям, но целый ряд деталей и характеристик указывают на её достаточно ранее (не позже первой трети XIV века) происхождение. Перед нами не историческая хроника, но и не сочиненный задним числом роман, а идеальная икона сопротивления русских захватчикам.

7. Житие преп. Сергия Радонежского

Созданное Епифанием Премудрым и обработанное Пахомием Логофетом житие самого почитаемого в средневековой Руси святого — игумена Радонежского Сергия. Сергий был родоначальником масштабного движения общежительных монастырей, охватившего Русь в XIV–XVI веке и приведшего к появлению русских обителей даже за полярным кругом. Деятельность Сергия и его продолжателей строилась на сочетании молитвы, послушания и неустанного труда, что превратило эти монастыри в идеальных проводников хозяйственной колонизации русского Севера. «Житие» подробно раскрывает механизм формирования и развития первого и самого знаменитого из монастырей этого движения — Троице-Сергиевой Лавры. Рисуется фигура самого преподобного Сергия — игумена Земли Русской, подвижника, организатора и политического деятеля, сыгравшего решающую роль в становлении гегемонии Московского государства. В Житии очень ярко охарактеризована жизнь и психология людей эпохи начавшегося возрождения Руси.

8. Сказание о Мамаевом побоище

Выдающийся памятник русской эпической историографии. Самое подробное и информативное из произведений Куликовского цикла, созданное в первой четверти XV века. От летописных повестей «Сказание» отличается тем, что путем сдвига и рекомбинации фактов старается создать выпуклый смысловой образ Куликовской битвы. В то же время, в отличие от поэтической «Задонщины» Сказание сообщает массу ценнейших и уникальных фактов, которые очевидно не являются домыслом, а основаны на доступной составителю информации. Именно со Сказанием связано наше каноническое представление о Куликовской битве: благословение преп. Сергия Радонежского, поединок Пересвета с вражеским богатырем, обмен одеждой князя Дмитрия и боярина Бренка, выжидание и удар засадного полка во главе с Владимиром Серпуховским и боярином Боброком. Автору сказания как историографу доступно было большее число сведений, чем хроникеру-летописцу или поэту. Хотя обращался он, в соответствии с эпическими традициями историографии несколько вольно. Например, заменив малоизвестного читателям литовского князя Ягайло на упорного врага Москвы Ольгерда.

9. Хождение за три моря Афанасия Никитина

Самый оригинальный памятник русской литературы хождений. Вместо классического паломничества по святым местам перед нами повесть о неудачливом тверском купце, чье плавание с мехами в Дербент было прервано татарскими разбоями на Волге. В попытках окупить свою авантюру Афанасий забирается в Персию, а затем в Индию, исследует тамошнюю торговлю, нравы и обычаи, близко сходится с индусами, отвергает настойчивые предложения мусульман сменить веру. Лейтмотивом «Хождения» является тоска по родине и православной вере, которую так трудно хранить на чужбине.

Вопреки мифу о «евразийском братстве» России и Азии, знакомство с «реальным» Востоком порождало у русского человека скорее недоумение и неприятие. Здесь достаточно сравнить восторженные записки Марко Поло, ставшие источником вдохновения всего перевернувшего мировую историю предприятия по поиску Индии, и весьма скептичный тон Афанасия Никитина в его «Хождении за три моря».

«Да все товар ихъ гундустанской, да сьестное все овощь, а на Рускую землю товару нѣт. А все черные люди, а все злодѣи, а жонки все бляди, да вѣди, да тати, да ложь, да зелие, осподарев морят зелиемъ».

Повесть Афанасия — это исповедь о страданиях православного русского человека, оказавшегося в плену Востока и через то фактически «лишившегося христианства», то есть традиционного православного устава жизни с его обеднями и постами. Вместо этого он погружается в непривычную среду, в которой, впрочем, возможны своеобразные цивилизационные коалиции «против общего врага».

«Познася со многыми индеяны. И сказах имъ веру свою, что есми не бесерменинъ исаядениени семь християнинъ, а имя ми Офонасей, а бесерменьское имя хозя Исуфъ Хоросани. И они же не учали ся от меня крыти ни о чемъ, ни о естве, ни о торговле, ни о маназу, ни о иных вещех, ни жонъ своих не учали крыти».

Отправившись на Восток Афанасий не без некоторого удивления открывает в себе… белого человека.

«Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются бѣлому человѣку… А любят гостей людей бѣлых, занже их люди черны велми. А у которые жены от гостя зачнется дитя, и мужи дают алафу; а родится дитя бѣло, ино гостю пошлины 300 тенекъ, а черное родится, ино ему нѣт ничего, что пилъ да ѣлъ, то ему халялъ».

Евразийская пропаганда постаралась объявить Афанасия… мусульманином. Хотя весь его текст проникнут неприязнью к исламу, входит в доверие к индусам он именно потому, что христианин, а «ходжа Юсуф Хорасани» — его торговый псевдоним, не более того. Мало того, Афанасий описывает несколько случаев прямых предложений от правителей сменить веру и описывает свой отказ. Весь текст «Хождения» полон тоски по русской вере на родной земле.

«О благовѣрнии рустии кристьяне! Иже кто по многим землям много плавает, во многия беды впадают и вѣры ся да лишают крестьяньские. Аз же, рабище Божий Афонасий, сжалихся по вѣре крестьянской. Уже проидоша 4 Великая говѣйна и 4 проидоша Великыя дни, аз же грѣшный не вѣдаю, что есть Велик день или говѣйно, ни Рожества Христова не знаю, ни иных праздников не вѣдаю, ни среды, ни пятницы не вѣдаю — а книг у меня нѣту. Коли мя пограбили, ини книги взяли у меня. Азъ же от многия беды поидох до Индѣя, занже ми на Русь поити нѣ с чем, не осталось у меня товару ничего. Первый же Велик день взял есми в Каинѣ, а другый Велик день въ Чебокару в Маздраньской землѣ, третей Велик день в Гурмызе, четвертый Велик день взял есми в Ындѣе з бесермены в Бедерѣ; ту же много плаках по вѣре кристьяньской».

Оригинальную черту представляют собой вставки на тюркском и персидском языках, в которых прославляется красота Русской Земли.

«А Русь еръ тангрыд сакласын; олло сакла, худо сакла! Бу даниада муну кибить ерь ектуръ; нечикь Урус ери бегляри акой тугиль: Урусь ерь абоданъ болсынъ; растъ кам даретъ. Олло, худо, Богъ, данъиры».

«А Русь Бог да сохранит! Боже, сохрани её! Господи, храни её! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя властители Русской Земли несправедливы. Да устроится Русская Земля и да будет в ней справедливость! Боже, Боже, Боже, Боже!».

10. Переписка Ивана Грозного с Курбским

Оригинальное литературное состязание царя и беглого князя, каждый из которых был крупнейшим русским писателем, публицистом и «гуманистом» (в значении XVI века) своей эпохи. Переписка подводит итог блестящей традиции русской публицистики — Иосиф Волоцкий, Филофей, Вассиан Патрикеев, Иван Пересветов, Максим Грек. Только в этой интенсивной атмосфере письменных споров могла возникнуть и осуществиться такая неожиданная форма как публичное прение царя и беглого боярина, не имеющая даже приблизительных аналогов в мировой литературе. Курбский обличает царя в тирании и нарушении божественных заповедей, в пытках и казнях. Иван отвечает провозглашением самодержавной доктрины — следует покоряться даже дурным государям, что причудливо перемежается у него с сентиментальными личными жалобами и упреками. Оба писателя прославились и помимо своего конфликта — царь Иван своими посланиями и религиозной поэзией, Курбский своей переводческой деятельностью, защитой православия в Польше и «Историей о великом князе Московском» в которой сумел «победить» Ивана историографическим обходом — именно воззрения Курбского стали для историков на несколько столетий каноническим описанием личности и деятельности Ивана IV.

11. Житие Юлиании Лазаревской

В советском атеистическом литературоведении часто фигурирует как «Повесть об Ульянии Осорьиной» — редкий не только для русской, но и для всей православной литературы пример жития святого мирянина. Перед нами биография матери, почитаемой нижегородцами как святой, написанная её сыном Дружиной. Это рассказ о том, как Ульяна из жизни благочестивой и послушной жены помещика переходит на путь аскетического подвига: молитвы, бдений, отдачи всех сил на служение бедным и голодным. Апофеоз подвига Ульяны — голод начала правления Бориса Годунова, когда она отдает нуждающимся всё до последнего, расходует на бедных всё имущество, а затем, распустив дворню искать пропитание, сама вместе с остальными погружается в пучину голода, печет хлеб из лебеды и коры, становящийся сладким благодаря её молитве. Она умирает уже на излете голода, будучи в конце страшных лет веселее, чем в начале. Перед нами картина осуществления аскетического православного идеала в частной жизни русского человека на фоне общенародной трагедии — голода и картина торжества подвижнического духа над этой трагедией. Это икона русского женского характера и русского православного характера, осуществленных через личный жизненный подвиг.

Конец ознакомительного фрагмента.