Пантеон оборотней. Приключения Руднева

Евгения Якушина, 2023

Первая мировая война сотрясает Европу. Политики, шпионы, дельцы, псевдопатриоты и прочие прохвосты всех мастей ведут в этой кровавой игре свою партию. В такой смуте легко прятать преступления и скрывать свою звериную сущность под благонравной маской. А может быть, под маской прячется и вовсе потусторонняя сила? Руднев с друзьями берутся разгадать загадку, оказавшуюся не по зубам спецслужбам, и сталкиваются со злом, природа которого едва-едва укладывается в рамки разумной реальности.

Глава 2

Коллежский советник Анатолий Витальевич Терентьев, помощник начальника московской сыскной полиции, мерил шагами библиотеку в доме графа Каменского и бросал косые тревожные взгляды на застывшего в кресле Дмитрия Николаевича. Руднев выглядел профессионально собранным и хладнокровным, но Анатолий Витальевич видел и понимал, что, несмотря на демонстрируемое Дмитрием Николаевичем самообладание, в душе у того творится ад.

Терентьев знал Дмитрия Николаевича с тех ещё времён, когда тот только-только закончил гимназию. И именно Анатолий Витальевич привлёк Руднева уже после окончания университета к сотрудничеству с сыскным управлением. Вместе они расследовали много тяжких и жестоких преступлений, не раз на пару рисковали жизнью и прикрывали друг другу спины, так что на поверку были они давними и верными друзьями.

— Дмитрий Николаевич, — в который уже раз, лишь слегка меняя формулировку, спросил коллежский советник, — отчего вы так уверены, что смерть его сиятельства носит насильственный характер?

— От того, что его абсолютно точно убили! — с явственным оттенком раздражения ответил Руднев. — Это отравление, Анатолий Витальевич!

— Свидетели, присутствующие при последних минутах Вяземского, описывают симптомы, крайне схожие с эпилептическим припадком…

— Анатолий Витальевич! Павел Сергеевич — подполковник Генштаба… был им… Он не то в разведке, не то в контрразведке служил. Туда с падучей не берут!

— Ну, так, может, сердце? Вы же сами знаете, как оно бывает. Был человек и нет человека…

— Вот именно! Я отлично знаю, как выглядит сердечный приступ! И это был не он! У Вяземского были конвульсии, и пена изо рта шла…

— Так агония…

— Анатолий Витальевич! Прекратите, ради бога!.. Пашка… Павел Сергеевич умер у меня на руках!..

— В вашем случае, друг мой, это заявление достоверности показаниям, как вы понимаете, не добавляет! — хмуро отрезал коллежский советник.

Руднев хотел было что-то возразить, но осёкся. Терентьев был прав, тот факт, что Дмитрий Николаевич стал непосредственным свидетелем смерти князя, только усиливал сомнения в его точке зрения.

Дмитрий Николаевич Руднев, признанный мастер сыска, проявляющий в экстремальных ситуациях исключительную выдержку и отвагу, как это ни парадоксально, всю свою жизнь страдал некрофобией, причём в той степени, что при виде мертвеца мог запросто лишиться чувств. Он приходил на место преступления только тогда, когда оттуда убирали трупы, и никогда не присутствовал при аутопсии. Жертвы он исследовал исключительно по фотографиям и прозекторским рапортам.

— Анатолий Витальевич, давайте рассуждать по-другому, — предложил Руднев. — Ошибаюсь я или нет, мы узнаем только после аутопсии и Стаса-Отто⁶ который и полторы недели занять может. Если я прав… А я, чёрт возьми, прав!.. Так вот, если я прав, к тому моменту, когда мы в этом убедимся, след преступника уже простынет. Ну, а если все-таки окажется, что Вяземский своей смертью умер, то…

— То мы потратим уйму времени на бессмысленное расследование и взбаламутим высшее московское общество! И это ещё наименьшее зло! — сердито закончил Анатолий Витальевич.

— А что вы видите как наибольшее?

Анатолий Витальевич не ответил, а лишь что-то хмуро буркнул себе под нос.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Давайте с самого начала. Вы сказали, что князь просил вас о встрече?

— Да, он прислал мне записку, — подтвердил Руднев.

— Что в ней было?

— Там дословно было написано: «Стид Боннет намерен свистать наверх сэра Галахада на борту «Графа Каменского»»⁷. Дальше стояла сегодняшняя дата.

— Что, простите?! — опешил Терентьев.

— В детстве мы с Вяземским придумали себе прозвища, — объяснил Руднев. — Он был Стид Боннет, а я сэр Галахад… Не важно!.. Он использовал детские прозвища в записке, чтобы я понял, что у него ко мне какое-то важное дело… Важное и секретное!

— Понятно… И что это было за дело?

— Он не успел ничего мне рассказать. Только намекнул, что дело касается государственной безопасности.

— Час от часу не легче!..

— Я сказал ему, что госбезопасность — не мой профиль…

— И поэтому он не стал продолжать разговор?

— Нет, — Дмитрий Николаевич задумался. — Он тщательно ломал комедию, изображал неожиданную встречу друзей… О деле же несколько раз принимался говорить, но потом прерывался… Я теперь начинаю думать, что, возможно, он опасался чьих-то глаз.

— Хотите сказать, он опасался кого-то конкретного?

— Вполне вероятно…

— Вы что-то заметили? Имеете кого-то на примете?

— Нет. Гостей было много, я не обращал внимания.

В голосе Руднева послышалась такая горечь, что Терентьев поспешил утешить друга.

— Дмитрий Николаевич, с чего бы вам за людьми следить! Вы же не могли знать, что такое случится… Лучше на другой вопрос мне ответьте. Князь что-нибудь пил или ел?

— Шампанское пил. Мы вместе пили.

— Кто ему подавал?

— Официант. Подносил на подносе несколько бокалов. Павел Сергеевич сам брал два и один мне отдавал. Пока я был при нём, мы выпили по два бокала и взяли ещё по одному. Чтобы он пил из третьего, я не видел и не знаю, брал ли ещё, когда я ушёл с графиней духов вызывать.

— Вяземского, выходит, спиритический сеанс не заинтересовал?

— Именно так. Я оставил его в гостиной в обществе Шарлотты Атталь.

— Шарлотта Атталь, — повторил Терентьев и записал. — Вы её хорошо знаете?

— Нет. Павел Сергеевич нас как раз только познакомил.

— Значит, придётся выяснять, что за мадам такая… Ладно, вернёмся к шампанскому. Как, по-вашему, Руднев, яд мог быть добавлен в бокал и целенаправленно подсунут князю?

— Уверен, что нет! Вероятность того, что отравленное шампанское попало бы в какие-то определенные руки, была крайне низка. Но, возможно, ему уже без меня яд подали.

— Такое мне тоже кажется сомнительным! — возразил Терентьев. — Слишком открыто! Выходит, версия с отравлением в ходе приёма не очень-то убедительна…

— Да почему же вы, Анатолий Витальевич, так упорно отметаете убийство! — взорвался Руднев.

Спокойно выдержав гневный взгляд друга, коллежский советник с расстановкой ответил.

— Потому, что их светлость был подполковником Генштаба и по вашим же словам имел прямое касательство к разведке. А ещё потому, что он хотел вашей помощи в каком-то тёмном политическом деле. И, главное, потому, что он ваш друг, и вы ни за что не отступитесь и станете землю рыть в поисках убийцы.

— Я не понимаю вас, Анатолий Витальевич!

— А я вам на примере объясню! — коллежский советник тоже стал распаляться. — Тут вот на прошлой неделе провели мы облаву по Грачёвским бардакам. Совсем там девки распоясались. Каждая вторая марьяжит⁸. Определили аж полторы дюжины мамзелей, и тут мне звонок от его превосходительства чиновника каких-то там совсем особых поручений господина Лисякина. Излагает он мне, что есть основания подозревать появление шпионской гнили в славных рядах московских шалав, вследствие чего мне с самого верха предписано этих самых агенток незамедлительно ему — Лисякину — передать. Я, конечно, к требованию такому с полным пониманием. Кого, говорю, вам, ваше превосходительство, в казематы ваши велите препроводить? А он и отвечает: «Всех!». Я такому-то повороту изумился. Неужто все, говорю, шпионки? Лисякин давай визжать, что аж телефон вскипел: «Не вашего, — говорит, — господин коллежский советник, ума дело! Исполняйте, что велено!» Тут уж и я завёлся. Отвечаю ему: «Девок я вам, само собой, направлю. Но вам в одиночку с таким количеством… легкомысленных барышень… не сдюжить…» Грубее, понятное дело, выразился… А на следующий день получил я от Аркадия Францевича⁹ такой разнос, что глаза поднять не смел, будто гимназистка. Орал он на меня благим матом, а как малость остыл, поведал, что через какие-то там свои связи перехватил бумагу, адресованную куда надо, в которой доходчиво так было изложено подозрение, что коллежский советник Терентьев Анатолий Витальевич является германским агентом, и за ним должен быть установлен специальный надзор. Бумагу эту Аркадий Францевич, само собой, в ретирадное (уст. уборная, туалет) определил, но и ему по кляузе этой ответ держать пришлось.

— К чему вы мне все это рассказываете, Анатолий Витальевич?

— А к тому, дорогой мой друг, что очень мне хочется донести до вас, как говорят литераторы, общую атмосферу, в которой развивается сюжет. Атмосфера эта, мягко говоря, нездоровая. Всякое дело, даже карманную кражу на базаре, рассматривают нынче через призму шпионских происков. А тут целое убийство подполковника Генштаба!

— Анатолий Витальевич, но ведь убийство же! Шпионами пусть свои службы занимаются, но убийц наша с вами задача ловить!

Терентьев хотел что-то ответить, но тут в библиотеку заглянул младший сыскной чин и передал, что судебно-медицинский эксперт закончил с телом.

— Может, вы домой поедете, Дмитрий Николаевич? — аккуратно спросил коллежский советник. — Все материалы я вам пришлю.

— Я хочу осмотреть место преступления, — резко заявил Руднев и первым направился за младшим чиновником.

У лестницы они столкнулись с двумя санитарами, несшими носилки. Дмитрий Николаевич закусил губу и отвернулся от прикрытого простынёй скорбного груза.

Следом за покойником шёл служащий при сыскном управлении врач-патологоанатом Алвис Екабсович Петуш.

Судебно-медицинский эксперт был латышом родом из Лифляндского Валка, некогда приехавшим в Москву получать за казённый кошт медицинское образование в университете, да так и осевшим в Первопрестольной.

Личностью доктор Петуш был крайне неординарной. Несмотря на исключительно прикладной характер своей службы Алвис Екабсович тяготел к криминалистической науке и всё своё свободное время посвящал собственным исследованиям и изучению передовых методик, собираемых им со всего света.

Общаться с Петушем как с человеком было достаточно сложно. Он был замкнут и неразговорчив, и любую попытку личных отношений воспринимал с угрюмой неприязнью. Зато, когда дело шло о его служебном долге, Алвис Екабсович преображался и делался вполне открытым и даже словоохотливым. Он умел внятно объяснить и свои выводы, и свои гипотезы, а также с интересом хватался за идеи, высказываемые другими участниками дознания.

Внешность Алвис Екабсович имел малоприятную. Весь какой-то нескладный и разболтанный, с непропорционально длинными ногами и руками и с тонкими, невероятно подвижными пальцами, он напоминал жутковатое гигантское насекомое. Образ дополняла всклокоченная блёкло-рыжая шевелюра и бесцветное невыразительное лицо. В довершение к этому Петуш был ещё и сильно близорук, отчего носил очки с толстыми стёклами в грубой роговой оправе. Однако взгляд его светлых вечно прищуренных глаз был так умён и остёр, что преображал невзрачную личину и делал её если не привлекательной, то по крайней мере располагающей.

Анатолий Витальевич к Петушу особых симпатий не испытывал, но как эксперта ценил и мнение его уважал. Оба они понимали, что отношение коллежского советника к патологоанатому имеет определенную предвзятость, поскольку Алвис Екабсович заменил собой погибшего от руки преступника доктора Дягелева, близкого и задушевного друга Терентьева. Но, с другой стороны, тот факт, что именно Дягелев рекомендовал Петуша на службу в сыскное, заставил Анатолия Витальевича всё-таки принять этого странного и сложного человека.

— Алвис Екабсович, — обратился Руднев к эксперту, когда носилки с телом Вяземского скрылись за поворотом лестницы. — Ваше первичное заключение?

Петуш поправил очки и уверено ответил. Говорил он с характерным балтийским акцентом, выделяя придыханием глухие согласные.

— На первый взгляд, смерть от естественных причин. Более всего вероятен приступ эпилепсии. Возможны также скрытая болезнь сердца или закупорка лёгочных сосудов, или остро развивавшаяся патология мозга.

— А отравление?

— Возможен и такой вариант. Но однозначных внешних признаков нет.

— Вы все осколки собрали? — уточнил Дмитрий Николаевич.

— Осколки? — переспросил Петуш.

— Под рукой у князя были осколки от бокала, — пояснил Руднев.

— Нет, Дмитрий Николаевич. Никаких осколков возле труппа не было, хотя рука его и была в порезах. Там вообще не было осколков.

— Точно так, — подтвердил Терентьев. — Меня тоже озадачил тот факт, что рука окровавлена. Не успел вас об этом спросить, Дмитрий Николаевич.

Терентьев повелел позвать старшего из прислуги.

Втроём они прошли в гостиную и склонились над размазанным кровавым пятном на полу. Петуш вынул из кармана марлевую салфетку и стер кровь. На паркете были отчётливо видны царапины.

— Стало быть, кто-то поспешил убрать остатки бокала… — пробормотал Терентьев. — Плохой знак…

В залу вошёл важного вида старик с пышными старомодными бакенбардами, одетый в богато расшитую золотым галуном ливрею. Лицом он был бледен и дрожал, как осиновый лист.

— Кто повелел вымести осколки? — без предисловий спросил коллежский советник таким тоном, что слуга враз уяснил, что отпираться смысла не имеет.

— Так это ж… Ваше высокоблагородие… Я повелел… И сам же вымел…

— Зачем?

— Так непорядок же?

— Непорядок! — взревел коллежский советник. — Да ты, старый дурак, препятствие дознанию учинил!

Ливрейный шарахнулся и запричитал:

— Ваше высокоблагородие… Так я ж никогда… Я ж как лучше… Их сиятельства строги уж очень… Ну, я и подумал… Князь и посуда битая…

— Стихни! — оборвал Анатолий Витальевич. — Чтоб немедля осколки эти мне отыскал и принёс!

Слугу как ветром сдуло.

— Его могли надоумить, — упрямо проговорил Руднев в ответ на красноречивый взгляд коллежского советника.

Тот только пожал плечами.

Старик вернулся через несколько минут, неся в дрожащих руках свернутую в кулёк газету.

— Вот они, — пролепетал он, отдавая свёрток Терентьеву.

Коллежский советник заглянул в кулёк и помрачнел.

— А кровь где? — спросил он.

Слуга перекрестился.

— Тама и есть кровь, — прошептал он.

— Нету тут крови!

— Так я не знаю… — всхлипнул ливрейный. — Я смёл и в газетку завернул, чтобы не смущало… А больше я не трогал… Только вот вы повелели, так я и принёс…

Терентьев отпустил перепуганного старика и мрачно констатировал:

— Осколки подменили…

Алвис Екабсович забрал у коллежского советника свёрток и заявил:

— Беру это на экспертизу.

— К чему тут экспертиза, доктор? — проворчал Терентьев. — Очевидно же, что здесь вы яд не найдёте.

— Я не знаю, что здесь найду, — сдержано ответил Петуш. — Именно поэтому и собираюсь провести анализ. Если в доме осталась ещё какая-то посуда, которой предположительно пользовался покойный, я бы и её хотел забрать.

— Вряд ли мы её определим, доктор — сказал Анатолий Витальевич. — Но я велю выяснить.

— Есть бокал, который Вяземский в руках держал, — вмешался в разговор Руднев. — Вам это интересно доктор?

— Да.

— Тогда идёмте…

Дмитрий Николаевич провёл Терентьева и Петуша в зал, где юная графиня Каменская взывала к древнему королю.

— Вот, — сказал он, указав на своё место за столом. — Этот бокал мне Павел Сергеевич подавал.

— Вы из него пили? — спросил доктор.

От смеси профессиональной заинтересованности и профессионального же цинизма, отчётливо прозвучавшей в этом вопросе, Дмитрия Николаевича передёрнуло.

— Нет!

Алвис Екабсович порылся в карманах и вынул из них несколько флаконов. В одних на дне был порошок, в других какая-то жидкость.

— Что это? — опасливо поинтересовался коллежский советник.

— Тест, — лаконично ответил эксперт.

Остановив свой выбор на одном из флаконов, он сгреб остальные обратно в карман и, касаясь Рудневского бокала пальцами, обмотанными в салфетку, аккуратно отлил из него шампанское в выбранный флакон, после взболтал и стал ждать. Сперва ничего не происходило, потом золотистая жидкость помутнела и в ней появились сероватые хлопья.

— Что это значит? — хмуро спросил Терентьев.

Петуш ещё немного поболтал флакон, взглянул в него на просвет и всё так же бесстрастно заявил:

— Это значит, что в шампанском содержится алкалоид. Какой, не знаю. Разработанный мною тест предназначен лишь для первичного анализа. Однако количество выпавшего осадка говорит о том, что доза очень велика.

— Иными словами, шампанское отравлено? — потребовал полной ясности Анатолий Витальевич, переводя взгляд на побледневшего Руднева.

— Да и очень щедро. На лошадь бы хватило.

Дмитрий Николаевич пододвинул себе стул и сел, потому как ноги его начали вдруг неприятно дрожать.

— На подносе бокалов было семь… Нет!.. Шесть, — произнёс он, припоминая. — Значит, за исключением наших с Вяземским, ещё четыре… Чтобы отравить наверняка, яд должны были добавить во все бокалы. Их мог кто-то взять… Анатолий Витальевич, вы же гостей переписали, прежде чем отпускать? Нужно предупредить…!

— Не за чем предупреждать, — невозмутимо возразил Алвис Екабсович. — Если бы кто-нибудь глотнул этого напитка, мы бы имели ещё один труп. Уверен, что даже просто пригубив такое, уже почувствуешь себя плохо.

— Я чувствую себя плохо от одного вида этой дряни, — пробормотал Руднев и предложил. — Я не очень-то разглядывал официанта, но попробую его узнать. Велите собрать прислугу.

Терентьев распорядился, а заодно приказал перерыть мусор в поисках окровавленных осколков и изъять из буфетной все немытые бокалы и распечатанное шампанское.

Петуш тем временем принёс свой чемоданчик, перелил остаток напитка из бокала Руднева в чистую склянку и достал жестянку с перетёртым графитом. Крутя бокал перед самым носом и близоруко щурясь, он принялся легкими прикосновениями кисти наносить на хрустальную поверхность чёрную пудру.

— Вы ведь правша, Дмитрий Николаевич? — спросил он. — И бокал скорее всего в правой руке держали?..

Руднев похватал воздух, определяясь в своей привычке, и подтвердил предположение доктора.

— Значит, отпечатков ваших пальцев на бокале быть не должно, — продолжил рассуждать эксперт. — Так… Буфетчик и официант тоже были в перчатках… Бокалы протирают полотенцем, прежде чем разливать по ним напитки… Стало быть, должны остаться только отпечатки князя… Но… Но их тут больше…

— Доктор, не томите! Что вы обнаружили? — Терентьев оборвал затянувшийся монолог лифляндца.

— На бокале отпечатки двух человек. Следовательно, помимо покойного, его ещё кто-то трогал.

— Может быть, это всё-таки мои отпечатки? — предположил Руднев. — Мог же я его левой рукой перехватить или на столе подвинуть.

— Нет, не ваши. Расположение пальцев в обоих случаях такое, какое может быть только при захвате правой рукой, — безапелляционно ответил Петуш и спросил. — Анатолий Витальевич, вы сможете собрать отпечатки присутствующих в доме на момент совершения преступления.

— Только отпечатки прислуги, — покачал головой Терентьев.

— Хотя бы так, — сказал Руднев. — Если и не выявим, чьи отпечатки, ограничим список.

Алвис Екабсович к тому моменту упаковал бокал в бумажный пакет, аккуратно его надписал и заторопился уходить.

— Анатолий Витальевич, если я вам более не нужен, я хотел бы незамедлительно провести вскрытие и анализ примеси в напитке. Есть схожесть с отравлением стрихнином или атропином, но меня смущают детали. Возможно, мы имеем дело с каким-то особенным ядом, который ещё и быстро разлагается…

— Идите, доктор, — ответил Терентьев. — Отпечатки мы снимем без вас.

— И пришлите мне, пожалуйста, всё, что может иметь отношение к делу, — не унимался Петуш.

— Соберу всё, что не приколочено, — ворчливо пообещал коллежский советник.

Едва эксперт ушёл, Дмитрий Николаевич тоже сорвался с места.

— Если официант в сговоре, он может попытаться сбежать, — заволновался он.

— Если сразу не сбежал, никуда уже не сбежит, — осадил его Анатолий Витальевич. — Подождите минуту. У меня к в вам ещё один вопрос, Дмитрий Николаевич… Что вы там говорили на счёт последних слов их сиятельства? Что он сказал?

— Он сказал: «Вервольф».

— Вы уверены, что он сказал именно это?

— Я уверен, что услышал именно это, но быть уверенным, в том, что Павел Сергеевич именно это сказал, не могу. Он умирал, едва мог дышать, не то что разговаривать… А почему вы спрашиваете? Вам что-то говорит это слово?

— А вам ничего? Вы, Руднев, вообще газет не читаете?

— Мне их Белецкий пересказывает. Но я не слушаю… Так что там с вервольфом?

— Не с вервольфом, а с Вер-Вольфом. Некто Курт Адлерович Вер-Вольф, профессор философии Санкт-Петербургского университета, создал и возглавил тайную организацию немецких патриотов, проживающих в России и занимающих совсем не последние должности в разных государственных структурах. Заговорщики ставили себе целью подорвать военную мощь нашей державы изнутри, а апофеозом их деятельности должно было стать деморализующее нацию цареубийство. К счастью, благодаря высокому профессионализму Отдельного корпуса жандармов и самого его командующего, товарища министра внутренних дел генерал-майора Владимира Фёдоровича Джунковского заговор был раскрыт и уничтожен на корню. Об этой славной победе наших секретных служб уж сколько в газетах трубят.

— Мне послышалось, или в ваших словах, Анатолий Витальевич, прозвучал сарказм? — уточнил Дмитрий Николаевич, пристально взглянув на коллежского советника.

— Это, Руднев, не сарказм, — сердито хмыкнул Терентьев. — Это опыт — «сын ошибок трудных», как Александр Сергеевич писал. И подсказывает мне этот самый опыт, что чем громче музыка, тем дряннее оркестр. Я это к тому, что чёрт его знает, что там был за заговор, и так ли уж там всё победоносно, как генерал-майор отчитывается… А если убийство Вяземского к этому делу касательство имеет, так между нашими славными службами, что вроде как в едином порыве внутреннюю безопасность империи обеспечивают, начнётся такая грызня, что ликантропам тошно станет… Ладно, Дмитрий Николаевич, лирика это всё… Идёмте опознание официанта проводить, а после с графом поговорим…

Примечания

6

Метод Стаса-Отто — метод определения ядов, применяемый в криминалистике. Получил своё название в 1856г. в честь двух химиков: бельгийца Жана Серве Стаса и немца Фридриха Юлиуса Отто.

7

Стид Боннет — знаменитый английский пират XVII–XVIII вв., вошедший в историю как «пират-джентльмен». Сэр Галахад — один из рыцарей Круглого стола, прославившийся своей нравственной чистотой, искатель Святого Грааля.

8

Марьяжить (жарг.) — заманивать клиента в руки сообщников для последующего грабежа.

9

Аркадий Францевич Кошко с 1908г. по 1915г. возглавлял московскую сыскную полицию.