Пантеон оборотней. Приключения Руднева

Евгения Якушина, 2023

Первая мировая война сотрясает Европу. Политики, шпионы, дельцы, псевдопатриоты и прочие прохвосты всех мастей ведут в этой кровавой игре свою партию. В такой смуте легко прятать преступления и скрывать свою звериную сущность под благонравной маской. А может быть, под маской прячется и вовсе потусторонняя сила? Руднев с друзьями берутся разгадать загадку, оказавшуюся не по зубам спецслужбам, и сталкиваются со злом, природа которого едва-едва укладывается в рамки разумной реальности.

Глава 10

После беседы в кабинете начальника московского уголовного сыска друзья разделились.

Терентьев остался в конторе и принялся собирать воедино разрозненные дела о пропаже и гибели журналистов, изучая документы и разговаривая с агентами.

Белецкий намеревался сперва зайти к магистру эзотерических искусств Вершинину, узнать, нет ли у того новостей о Ютенштайнах, а после вернуться домой и подготовиться к предстоящей встрече с информатором Судейкиным. Для этих целей Анатолий Витальевич выдал Белецкому многотомную «летопись» славных дел клуба контрабандистов и велел выучить наизусть.

Руднев же направился в «Националь» на встречу со швейцарской заводовладелицей. Он был преисполнен решимости добиться от Атталь всей правды о странных откровениях Вяземского, а также намеревался перехватить инициативу в той непонятной и беззастенчивой игре, что вела эта женщина. Однако, когда швейцар распахнул перед ним сверкающую стеклянную дверь, Дмитрий Николаевич почувствовал, что душу его начинает охватывать давешние трепет и замешательство.

Злясь на себя за нелепое волнение и всеми силами призывая в себе профессионального сыщика, он подошёл к стойке портье и велел сообщить госпоже Атталь о своём визите. Портье подозвал коридорного и уже начал наставлять того, когда на устланной коврами гостиничной лестнице появилась Шарлотта Атталь собственной персоной.

На ней было ярко-изумрудное бархатное платье с пышным золотистым атласным бантом на поясе. Волосы француженки украшала такая же золотистая лента, к которой на изумрудной заколке крепилось воздушное перо белой цапли. Эдакие яркие платья и перья в прическах только-только входили в моду в Европе, и московские модницы могли видеть их пока исключительно на страницах журналов, поэтому выход француженки вызвал интерес не только мужской аудитории, что было естественно при появлении несомненно красивой женщины, но и ажиотаж среди представительниц прекрасного пола. Дамы принялись рассматривать мадам Атталь с жадным любопытством и перешёптываться.

Француженку нимало не смущало такое повышенное внимание к её персоне. Казалось, что напротив, оно забавляло Шарлотту и доставляло ей нескрываемое тщеславное удовольствие. Лицо женщины светилось дерзкой весёлостью, глаза сияли игривым озорством.

Шарлотта увидела Дмитрия Николаевича, лучезарно ему улыбнулась и ускорила шаг.

— Я знала, что вы придёте, Дмитрий! — заявила она вместо приветствия с такой искренней радостью в голосе, что тому тоже вдруг стало легко и радостно.

Такой настрой никак не подходил к его планам на серьёзный разговор, но был, по крайней мере, куда как более приятен, чем обуревающее его за минуту до этого смятение.

Руднев склонился над протянутой ему почти по-дружески рукой и, пользуясь этой секундной заминкой, попытался решить, как же ему вести себя дальше, чтобы с одной стороны удержаться в рамках почти официальной беседы, а с другой — не оттолкнуть Шарлотту. Последнего он, надо признаться, опасался не только потому, что боялся лишиться ценного свидетеля, но и по причинам глубоко личным.

Будто почувствовав его колебания, мадам Атталь решительно взяла Дмитрия Николаевича под руку и потянула за собой:

— Не откажите выпить со мной кофе! — попросила она с настоятельной ноткой в голосе. — В это время я всегда пью кофе. Здесь подают восхитительные gâteaux (фр. пирожные)!

И француженка направилась в ресторан, увлекая за собой Руднева.

Важный, что твой генерал, метрдотель проводил их к столику, поинтересовался у Руднева, изволит ли барин пить кофий или прикажет подать ему чаю, а у Шарлотты — желает ли мадам попробовать какой-то там новый кондитерский изыск с мороженой рябиной и сбитыми сливками, и, получив ответы, величественно удалился.

Как только они остались наедине, Атталь снова заговорила:

— Надеюсь, вы не обиделись на меня за вчерашнее, Дмитрий? Я была… как это вы говорите?.. сама не для себя.

— Сама не своя, — поправил Руднев. — Боюсь, Шарлотта, это мне нужно просить у вас прощения за свою резкость. Поверьте, я сожалею, что мои слова могли показаться вам неучтивостью с моей стороны.

— Вы считаете себя передо мной виноватым, Дмитрий? — француженка кокетливо наклонила голову набок, и в глубине ей синих глаз блеснул лукавый огонёк. — С вашей стороны было очень неосторожно признаваться в этом! Я потребую компенсацию!

— Надеюсь, вы потребуете то, что в моих силах, — улыбнулся в ответ Дмитрий Николаевич.

— О, да! Вполне! И смею надеяться, это доставит вам удовольствие!

Шарлотта держала паузу ровно столько, чтобы Руднев успел додумать её фразу до крайне фривольной трактовки, смутится этим, придушить в себе вольнодумное подозрение и ещё больше смутиться внезапного целомудрия своей реакции. Очевидно, довольная произведенным эффектом, француженка пояснила:

— Я бы хотела, чтобы вы нарисовали мой портрет. Вы можете это сделать?

— Я и сам хотел просить вас об этом, — ответил Дмитрий Николаевич, с отчаянием понимая, что Шарлотта полностью держит разговор в своих руках, и ему никак не удается направить его в нужное русло.

Тут подскочил официант с кофе и пирожными, и едва он отошёл, Руднев перешёл в контратаку.

— Если позволите, Шарлотта, я бы хотел вернуться к нашей вчерашней беседе, — сказал он, старясь, чтобы его интонация балансировала между строгостью и доверительностью. — Вы рассказали мне весьма странную историю. И я даже не знаю, что меня в ней больше удивляет, содержание или факт того, что связанный присягой офицер якобы разболтал вам государственную тайну. Прошу вас, Шарлотта, расскажите мне правду. Мне крайне важно узнать, чем занимался Павел Сергеевич последнее время. Это может помочь мне выйти на след его убийц.

Мадам Атталь посмотрела на собеседника с насмешкой.

— Вы, русские, поражаете нас европейцев своей… как это?.. incohérence (фр. безалаберностью, несогласованностью), — произнесла она ядовито. — Если вы, Дмитрий, работаете на полицию, а le prince Paul служил в армии, почему вы спрашиваете о его делах у его любовницы? Спросите его le général (здесь фр. командира)! Он же должен знать! Или армия не доверяет полиции? Или вы не доверяете армии?

— Я не знаю, кому могу доверять, — честно ответил Руднев.

— Значит, вы и мне не доверяете?

— Видимо, всё-таки доверяю, раз пришёл к вам с вопросами.

Шарлотта помолчала, внимательно вглядываясь в своего собеседника. Потом со вздохом произнесла:

— И напрасно, Дмитрий! У меня более чем достаточно причин не дружить с русской полицией. Ваши de satrapes (фр. сатрапы) считают, что у меня носик в перьях.

— Что? — озадачено переспросил Руднев.

— Как у лисы, которая таскает кур, — объяснила француженка.

— А!.. Правильно говорить: «Рыльце в пушку».

— Пусть так! Не важно! Смысл не меняется! Для ваших властей я n'est pas fiable (фр. неблагонадёжная). И раз так, я не хочу помогать полиции!

— Так мне помогите! Я не служу в полиции.

Мадам Атталь поджала губы и прищурилась.

— Вы знаете эту грязную историю, Дмитрий? — холодно спросила она.

— Вы говорите о том, что вас подозревали в попытке устранить конкурента? Знаю.

— И что вы об этом думаете?

— Я думаю, что к убийству Вяземского это не имеет отношения.

— Но ведь вы хотите знать, была ли я виновата?

— Не хочу!

— Vous êtes un mauvais menteur! (фр. Вы плохой обманщик!) Но, как скажете!

Шарлотта сделала безразличное лицо и полностью сосредоточилась на шедевре из бисквита, крема, безе и фруктов.

— Помогите мне, Шарлотта, — повторил Руднев тихо. — Я прошу вас!

Француженка отложила серебряную вилочку на край тарелки и принялась теребить салфетку.

— Je veux pas vous mentir (фр. Я не хочу вам врать), — произнесла она, глядя в сторону.

— Alors ne le fais pas. (фр. Так и не делайте этого).

Мадам Атталь вскинула на Руднева свои сапфировые глаза.

— Хорошо! — решительно заявила она. — Я постараюсь быть искренней… Если ты, Дмитрий, просишь об этом.

От этого внезапного перехода на «ты» и недвусмысленно обозначенной уступчивости его просьбе Дмитрий Николаевич почувствовал, что снова теряет твердую почву под ногами. Ещё никогда ему не было так сложно разговаривать с женщиной. С трудом преодолев замешательство и не поддаваясь искушению тоже назвать Шарлотту на «ты», он спросил:

— Что вам на самом деле известно о делах Вяземского? И что там за история с похищенным документом?

— Похищенный документ на самом деле был… — неохотно начала рассказывать Шарлотта. — Но с этим документом всё… на другую сторону…

— Наоборот? — догадался Руднев.

— Да, именно так! Наоборот…

— В каком смысле?

— В том смысле, что не Paul рассказал мне о нём, а я ему рассказала.

Дмитрий Николаевич откинулся на спинку стула, и лицо его приняло крайне скептическое выражение.

— Хотите сказать, что вам каким-то образом стало известно про похищенный из царской канцелярии документ? — спросил он недоверчиво.

— А что вас на этот раз смущает? — с вызовом парировала француженка.

— Откуда вы могли узнать о таком казусе, Шарлотта? Это должна быть крайне засекреченная информация.

— Даже самая секретная информация иногда отрывается от языка! — фыркнула Атталь.

— И вы назовёте мне того, у кого сорвался с языка такой секрет?

— Конечно, назову! — небрежно пожала плечам Шарлотта. — У полковника Уварова. Знаете такого?

— Фёдор Борисович Уваров? Глава Кавказского окружного интендантского управления? Да, я его знаю.

Скепсис Руднева сменился напряжённой заинтересованностью, но он не подал вида.

— При каких же обстоятельствах полковник рассказал вам про документ? — ровно спросил он.

— On a un intérêt commercial commun (фр. Нас объединяет коммерческий вопрос), — объяснила заводовладелица. — Мои предприятия кое-что поставляют для нужд Кавказского фронта. Естественно, что le contrat (фр. контракт) требует определенной благодарности с моей стороны…

Цинизм, звучавший в словах женщины, неприятно резанул Рудневу слух, а предположение о характере благодарности неожиданно всколыхнуло в его душе гневно-гадливую эмоцию по отношению к пройдохе-полковнику. Руднев внезапно понял, что окажись Уваров сейчас рядом, он бы с превеликим удовольствием влепил тому оплеуху, а потом с радостью бы принял вызов и пристрелил негодяя.

Вся эта сумятица чувств в полной мере отразилась на лице Дмитрия Николаевича, и Шарлотта это не только заметила, но абсолютно правильно поняла.

— Théodore получает от меня не ту плату, о которой вы подумали, — усмехнулась она. — Rembourse féminin (фр. платить по-женски) было бы для этого coquin (фр. мерзавец)… — француженка ткнула вилочкой в кремовую шапку пирожного, — …как вы там говорите?… слишком много масла!

— Слишком жирно… — подсказал Руднев и не удержался от улыбки, причиной которой была не столько забавно искажённая фигура речи, сколько злорадство, хотя и мелочное по его же собственному пониманию, но пролившееся на душу елеем.

— Вот именно!.. Я расплачиваюсь с полковником старыми добрыми деньгами. Это устраивает нас обоих.

— Так как же он вам проболтался?

— Он не то чтобы проболтался мне. Я подслушала случайно. Théodore явился ко мне за очередным le paiement (фр. платежом). Он очень предусмотрителен, всегда сам назначает время и место и берёт только золотом. Мы пересекаемся исключительно во время приёмов, чтобы наши встречи выглядели commun (фр. обыкновенно). В тот раз он пришёл, когда у меня собралось небольшое le monde (фр. общество). Внезапно ему передали какой-то официальный пакет. Théodore прочитал и очень заволновался. Даже испугался, как мне показалось. Он попросил разрешения позвонить из моего кабинета, и я разрешила, но решила подслушать. Я опасалась, что происходит что-то, что может касаться моих интересов. Avoir de mauvaises conséquences (фр. Иметь нехорошие последствия). Вот тогда я всё и услышала.

— Что именно вы услышали?

— Théodore кричал на кого-то. Говорил, что это всё Мизинец, что только он мог стащить документ из царской канцелярии, что больше некому, и что теперь все они рискуют головой, если дело вскроется. Полковник обещался удавить Мизинца и высказывал ещё что-то о его матери… Это же такое русское ругательство, да?

— Да, очень грубое ругательство… А что он говорил про грузинского Михаила и болгарского Ивана? Вы поняли, о ком была речь?

— Нет, не поняла. Я даже подумала тогда, что речь шла не о людях. Уваров сказал, что грузинского Михаила и болгарского Ивана постараются продать в первую очередь.

— Продать? Вы не ошибаетесь?

— Не ошибаюсь! Я ещё подумала, что полковник говорит о каком-то оружии, используя грифованые названия. Вы же понимаете, что для меня крайне важны подобные вопросы. Мой le activité (фр. бизнес) напрямую связан с производством оружия. Поэтому я заволновалась, решила выяснить подробности и рассказала все le prince Paul взамен на обещание держать меня в курсе, если история действительно окажется связана с моими деловыми интересами…

Шарлотта осеклась, беззастенчивая деловитость с неё разом слетела. Женщина потупила взгляд и тихо спросила:

— Vous pensez que cette histoire tué le prince Paul? (фр. Вы думаете, что эта история и убила князя Павла?)

— Je sais pas… (фр. Я не знаю) — не стал обманывать женщину Руднев.

Это было далеко не единственное сомнение, не дающее покоя Дмитрию Николаевичу. Он по-прежнему не был уверен, что может доверять словам мадам Атталь.

— Что сказал вам Павел Сергеевич, кода вы рассказали ему про подслушанный разговор? — спросил Руднев после недолгой паузы.

— Он только посмеялся надо мной! — Шарлотта досадливо тряхнула каштановыми локонами. — Сказал, что в роли шпионки я абсолютно обворожительна, и велел мне не забивать себе голову всякой чепухой.

Мадам Атталь сердито поковыряла вилочкой пирожное, а потом вдруг оживлённо добавила:

— Но знаете, Дмитрий, я уверена, что Paul заинтересовался моим рассказом! Не знаю, как вам это объяснить, но я это почувствовала. Вы понимаете?..

Дмитрий Николаевич не ответил. Его внимание в этот момент привлёк происходящий у входа в ресторан диалог метрдотеля с каким-то человеком, стоящим так, что его не было видно из-за собеседника. Руднев заметил, что метрдотель несколько раз повернулся в их сторону, очевидно указывая неизвестному на их столик.

— Шарлотта, у вас на сегодняшнее утро запланированы встречи с кем-то ещё, кроме меня? — спросил Дмитрий Николаевич, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал буднично.

Но француженка почувствовала неладное и замерла.

— Non! Pourquoi vous me demandez? (фр. Нет! Почему вы об этом спросили?)

— Кто-то расспрашивает о нас у метрдотеля, — объяснил Руднев.

Он быстро положил свою руку поверх руки мадам Атталь и наклонился к женщине с тем нелепым заговорщическим видом, который бывает у незадачливых ухажёров.

— Не оборачивайтесь, — сказал он шёпотом. — Говорите мне что-нибудь и улыбайтесь. Посмотрим, что будет дальше. Может, это просто ваш ревнивый поклонник!

Шутка атмосферу не разрядила, но француженка с похвальным самообладанием тут же начала подыгрывать. Кокетливо хихикая, она принялась пальцами отламывать кусочки безе и класть Дмитрию Николаевичу в рот.

— Ayez pitié, Сharlie! Je n'aime pas les sucré! (фр. Помилосердствуйте, Шарли! Я не люблю сладкое!) — взаправду взмолился тот, перехватывая её руку.

Шарлотта звонко рассмеялась.

Сцена получилась по-французски неприличная, но вполне убедительная, чем привлекла к себе любопытные взгляды. Метрдотель тоже повернулся и даже сделал шаг в сторону, очевидно, чтобы иметь лучший обзор. И тогда стоящий за ним соглядатай стал виден Рудневу.

Это был невысокий, но широкий в плечах человек, одетый дорого, и при этом вульгарно, как обычно любят рядиться антрепренёры. У незнакомца была огненного-рыжая всклокоченная шевелюра и того же цвета густая кудлатая борода. Диковинная масть и небрежность волос тут же навели Дмитрия Николаевича на мысль о парике и гриме. Присмотревшись, он узнал соглядатая.

— Шарлотта, я знаю кто за нами наблюдает. Его зовут Семён Битый. Он шнифер… То есть взломщик сейфов. Скажите, вы храните в номере деньги и драгоценности?

— Мои деньги в банке, я расплачиваюсь чеками. А все драгоценности я всегда держу под рукой, потому что никогда не знаю заранее, что захочу надеть.

— Все?! — не поверил Дмитрий Николаевич, припоминая украшения, которые видел на мадам Атталь. — Вы хотите сказать, что в вашем номере хранятся драгоценности на десятки тысяч?!

— На сотни, — надменно поправила Шарлотта, а потом наконец сообразила, что происходит. — Il allait me voler! Nous devrions appeler la police! Vite! (фр. Он собирается меня обокрасть! Нужно вызвать полицию! Скорее!)

— Не стоит торопиться, — возразил Руднев. — Иначе мы его спугнём, и он придёт в другой раз. Лучше дадим ему возможность пробраться в ваш номер. Тогда полиция возьмёт его с поличным, и он более не будет вам угрожать.

— Mais Yvette là! Ma bonne! (фр. Но там Иветт! Моя горничная!)

— О, чёрт! — пробормотал Руднев. — Вот это скверно!

Он продолжал незаметно наблюдать за шнифером и осторожно осматривал зал, выискивая в нём его сподручных.

Дмитрию Николаевичу был хорошо известен послужной список Семёна Битого. Это был дерзкий и удачливый вор, промышляющий в основном в дорогих гостиницах и особняках. Обычно он действовал не один. Самым плохим было то, что Битый со своими подручными не брезговал лить кровь случайных свидетелей и имел на своем счету четыре загубленных жизни.

Очевидных напарников взломщика в зале видно не было, но Руднев вполне допускал, что мог их не определить. Люди были тёртые и опытные.

— Шарлотта, вы должны сделать всё так, как я велю, — произнёс Дмитрий Николаевич тем своим тоном, который обычно враз отбивал у собеседника желание перечить. — Я сейчас встану и оставлю вас. Сделаю вид, что собрался уходить. Пройду за пальто в шинельную, из неё всегда есть выход на черную лестницу… На каком этаже ваши апартаменты?..

— На третьем. Suite (фр. люкс) в левом крыле.

— Хорошо… Спустя минут пять, как я выйду, вы подзовёте официанта, скажете про грабителей и велите вызывать полицию. Здесь прислуга вышколенная, лишних вопросов вам задавать не станут. Я тем временем поднимусь к вам в номер, если повезёт, опережу бандитов и отведу вашу горничную в безопасное место. Что мне ей сказать, чтобы она поняла, что я от вас, и доверилась бы мне?

— Скажите: «Porte bleue à Venise» (фр. Синяя дверь в Венеции)... А если вы не успеете, Дмитрий?!

— Я буду действовать по обстоятельствам. Главное, сделайте, как я сказал. Вызовите полицию и оставайтесь на месте! Вы меня поняли?

Шарлотта кивнула и игриво улыбнулась, сделав рукой жест, дозволяющий кавалеру уйти. Хладнокровие француженки Руднева восхищало.

Он встал, одёрнул фалды пиджака, наклонился к уху мадам Атталь и, делая вид, что нашёптывает ей какую-то чушь, ободряюще сказал: «Ne t'inquiète pas». (фр. Ничего не бойтесь.) После, не глядя по сторонам, он направился прочь из зала. Проходя мимо Семёна Битого, Руднев краем глаза заметил, что тот внимательно за ним наблюдает. Не обращая на шнифера внимания, Дмитрий Николаевич зашёл за портьеру шинельной и принялся прихорашиваться перед зеркалом.

Минуты две взломщик внимательно присматривал за Рудневым, но в конце концов ему надоело наблюдать самовлюбленного барина, который всё это время с тщеславным упоением причёсывался, поправлял галстук, одёргивал манжеты и разглаживал лацканы пиджака. Заметив, что интерес к его персоне потерян, Руднев шмыгнул в угол за вешалки, где располагался ход на чёрную лестницу. Дежурный гардеробщик с изумлением воззрился на Дмитрия Николаевича и хотел было что-то спросить, но тот приложил палец к губам и бросил прислужнику вынутый из кармана полтинник. Полученный гешефт в полной мере унял беспокойство гардеробщика, и тот демонстративно уткнулся в газету.

Выскочив на чёрную лестницу, Дмитрий Николаевич бегом кинулся на третий этаж. Он торопился как мог, так что перед дверью в коридор третьего этажа был вынужден остановиться на несколько секунд, чтобы перевести дыхание и унять бешено колотившееся сердце.

Руднев осторожно вошёл на этаж и беззвучно направился в сторону левого крыла. На этаже никого не было, однако, не успев пройти коридор до половины, Дмитрий Николаевич услышал лязг поднимающегося лифта.

Руднев вжался в ближайший дверной проём и затаил дыхание.

Из лифта вышло несколько человек. Они тоже старались не шуметь и лишь изредка шёпотом перебрасывались короткими фразами.

Дмитрий Николаевич осторожно выглянул и увидел четверых мужчин, в одном из которых узнал ряженого в рыжий парик Семёна Битого. Один из четверых остался у дверей лифта, а трое других, включая шнифера, направились в сторону апартаментов швейцарской заводовладелицы.

Руднев дождался того момента, когда дежуривший у лифта бандит повернулся в противоположную от него сторону, и одним броском оказался у того за спиной. Резким коротким ударом в шею он свалил лиходея, подхватил бесчувственное тело и осторожно опустил на пол, не произведя при этом ни единого звука. Он знал, что после такого удара бандит пробудет без сознания не менее получаса.

В хрупком невысоком Рудневе сложно было заподозрить опасного противника, но на деле Дмитрий Николаевич был невероятно силён и ловок. Годами оттачиваемое в нём Белецким мастерство рукопашного боя, в котором сочетались самые разнообразные стили от английского бокса до диковинных восточных искусств, и даже что приемы обычной дворовой драки, делали его крайне серьёзным адверсэром особенно против самоуверенной, но безыскусной силы одних лишь мускулов. Так что атака Дмитрия Николаевича против четверых — а уже по факту против троих — была предприятием хоть и рисковым, но не совсем безрассудным. Кроме того, Руднев имел многолетнюю привычку носить при себе русский Смит-Вессон, такой же, как стоял на вооружении у полиции: компактный, калибра 4,2 линии, шестизарядный, быстро перезаряжающийся.

Двигаясь абсолютно бесшумно от одного укрытия до другого, Руднев нагнал противников в нескольких шагах от дверей апартаментов мадам Атталь.

Один из двух спутников шнифера остановился посреди коридора и принялся насторожено посматривать по сторонам. Сам Семён Битый аккуратно постучал в дверь. Та открылась, раздался приглушённый женский вскрик. Двое бандитов вломились в номер и прикрыли за собой дверь, судя по звуку, не запирая.

Дмитрий Николаевич проделал тот же фортель, что и у лифта, и второй из четверых налётчиков оказался обезвреженным. Оставались двое, но в их власти была женщина, как надеялся Руднев, ещё пока живая.

Оставаясь по-прежнему беззвучным невидимкой, он слегка приоткрыл дверь в номер. Приглушенный шум и испуганное женское всхлипывание доносилось откуда-то из глубины апартаментов.

Руднев вынул револьвер и шагнул внутрь номера. Скорым беззвучным шагом он пересёк прихожую и гостиную. Шум слышался в кабинете. Тихая, но свирепая русская брань мешалась с приглушёнными женскими возгласами на французском. Налетчики требовали открыть сейф, горничная утверждала, что не знает комбинацию цифр и молила её отпустить.

Заглянуть в кабинет, оставаясь при этом незамеченным, не представлялось возможным, поэтому Дмитрий Николаевич просто вошёл туда, держа Смит-Вессон наготове.

— Всем на пол! — рявкнул он. — Пристрелю!

Дислокация противников была следующей: Семён Битый стоял у сейфа и держал за волосы до смерти перепуганную горничную, в руке его был нож в треть аршина, который он упирал пленнице в горло. Напарник Семёна, здоровенный детина с тупым, но свирепым лицом, и увесистым ломиков в руке, находился на расстоянии прыжка от нежданного гостя.

Мордоворот не растерялся и с лихим проворством кинулся на Дмитрия Николаевича. Тот, ни секунды не колеблясь, выстрелил нападающему в ногу. Здоровяк взвыл, выронил лом и, зажимая простреленную ляжку, повалился на пол. Он начал отползать прочь из кабинета, и Дмитрий Николаевич не стал ему в этом препятствовать.

— Отпусти её, — приказал Руднев, наводя револьвер на шнифера. — Отпусти, или мозги твои дурные будут со стены оттирать.

Изящный франтоватый барин выглядел так грозно и убедительно, что Семён очевидно занервничал. Он выставил Иветту перед собой словно щит и ещё плотнее прижал лезвие к горлу женщины.

— Порешу-у! — прошипел он, заглядывая Рудневу за спину, откуда очевидно ожидал появление подмоги.

— Те двое, что ты на шухере оставил, не придут, — объявил Дмитрий Николаевич. — Брось нож, говорю! И на пол!

Шнифер ещё плотнее спрятался за горничной и попробовал сместиться к стене, вдоль которой, видимо, намеревался пробраться под прикрытием заложницы к выходу. Руднев хладнокровно держал его на мушке, и едва лишь появился шанс хоть слегка задеть шнифера, Дмитрий Николаевич снова выстрелил. Пуля Семёна не зацепила, но рукав ему попортила.

— Сказано тебе дураку, на пол! — рыкнул Руднев.

Налетчик матюгнулся и пригрозил:

— Убери пушку, грач, не то бабу в раз порешу!

— Ну, порешишь, и что? Я же тебя тут же следом за ней отправлю. А проявишь благоразумие, я полиции расскажу про твое образцовое поведение. Глядишь, тебе каторга с поблажкой выйдет, а там через год уж и сбежишь. Так что не дури, Семён. Отпусти женщину.

Дмитрий Николаевич видел, что шнифер уже почти готов поддаться на его уговоры, но тут услышал за спиной какой-то едва различимый звук. Он резко обернулся и увидел, как в кабинет стремительно ворвались двое, вооружённые какими-то странными пистолетами.

Руднев инстинктивно пригнулся. Раздался хлопок такой, будто вылетела пробка из бутылки шампанского, и по волосам ему чиркнуло пулей. Дмитрий Николаевич кинулся в сторону, пытаясь укрыться за массивным столом из породистого красного дерева и выстрелил в направлении вновь появившихся, но те метались из стороны в сторону, так что он ни в кого не попал. А в следующее же мгновение сзади на него налетел ревущий от ярости шнифер и выбил Смит-Вессон у Руднева из руки.

Положение Дмитрия Николаевича сделалось аховым: в одиночку без оружия против троих, двое из которых вооружены пистолетами и один с ножом.

Семён Битый взмахнул косарём, целясь полоснуть Рудневу по горлу. Тот нырнул под занесённую руку, ударил налётчика локтем в челюсть, и когда того повело от крепкого удара, ухватил шнифера за грудки и с разворота швырнул на двух других нападавших. Первый успел увернуться, а второй оказался сбитым с ног, и вместе с Семёном эти двое забарахтались на полу.

Тот, что остался на ногах, снова навёл ствол на Дмитрия Николаевича, но раньше, чем нападавший успел нажать на курок, от двери раздался другой выстрел, отчётливый и громкий.

Уж и не зная, чего ожидать: новой угрозы или спасения, Руднев глянул на дверь. Там, держа двумя руками короткоствольный «Бульдог», стояла Шарлотта Атталь. Ствол её револьвера дымился, а лицо было таким, что Дмитрий Николаевич чаял незамедлительный второй выстрел. Так и произошло. Француженка выстрелила ещё раз, очевидно поверх голов.

Покуда она палила, Семён и опрокинутый им неизвестный поднялись на ноги. Шнифер, у которого слетел парик и наполовину отклеилась борода, тут же упал на колени и поднял руки.

— Не губите, ваше благородие! — заголосил он испуганным дурным голосом, и тут же один из неизвестных выстрелил ему в голову.

Шарлотта вскрикнула и отшатнулась. Руднев, успевший за это время поднять свой Смит-Вессон, выстрелил в убийцу, но тот снова каким-то неуловимым движением ушёл от пули.

В следующий момент двое таинственных нападавших кинулись к окну, выбили стекло и выпрыгнули.

Мадам Атталь истошно завизжала.

Дмитрий Николаевич подбежал к окну и увидел, что беглецы благополучно приземлились на натянутую на уровне первого этажа маркизу и, соскользнув с неё, тут же смешались с толпой зевак, привлечённых звуками выстрелов.

Руднев бросился к Шарлотте. Та уже не кричала, но стояла ни жива ни мертва, всё ещё сжимая в руках свой «Бульдог».

Дмитрий Николаевич попытался обнять женщину за плечи, но та отпихнула его:

— Yvette!.. Que lui est-il arrivé? (фр. Иветт! Что с ней?) — резко спросила она.

Руднев, стараясь не смотреть на труп Семёна Битого, склонился над лежавшей на полу горничной. Шарлотта тем временем деловито прятала револьвер в складках платья.

— Она жива, просто потеряла сознания, — констатировал Руднев и, подняв Иветт на руки, сухо повелел: — Давайте выйдем отсюда. Это место преступления. До прихода полиции нам не стоит здесь находиться.

Они вышли в гостиную, и Дмитрий Николаевич уложил Иветт на диван. Давешнее напряжение было готово прорваться в нём гневом.

— Почему вы не послушались меня, Шарлотта? — рявкнул он. — Я велел оставаться вам в ресторане. Вас могли убить!

Француженка подняла на него свои ярко-синие глаза. Ни страха, ни раскаяния, ни обиды в них не было. Женщина смотрела на Руднева с обескураживающим недоумением.

— Ты правда думал, что я брошу тебя, Дмитрий? — спросила она, а потом вдруг вскрикнула и тронула Дмитрия Николаевича за шею. — У тебя кровь!

Руднев, все ещё сердитый на неё, провел рукой у воротника. Пальцы его действительно оказались перепачканными в крови. Видимо, в пылу схватки он не заметил, что нож налётчика всё же слегка зацепил его. Дмитрий Николаевич чертыхнулся и зажал царапину платком.

— Дай лучше я, — проговорила француженка.

И раньше, чем он успел что-то ответить, Шарлотта обвила его шею руками и припала губами туда, где кровоточил порез.

Так их и застал Терентьев, который в этот момент вбежал в номер вместе с тремя сыскными агентами и городовым.