Из окна

Евгения Юсупова, 2023

Вы когда-нибудь ставили жизнь на паузу? Так случилось с одной маленькой девочкой, которая ждала свою маму, наблюдая за жизнью других людей из окна.

.

Перед Новым годом дворники регулярно балуются песком. Умеренно расходуя запасы весь год, под финал они щедро засыпают дворовые тропки, от чего снег рыжеет, немного напоминая пешеходам о лете. Но уже через час эта иллюзия тепла и благоустройства превращается в грязную кашу. Такая вот у них игра, у дворников. Хорошо, что по закону подлости, сразу после неё начинается снегопад. Дворники должно быть знают эти законы и философски поглядывают на ситуацию, но не все, а только очень опытные игроки.

Снегопад всегда начинается тихо. Блёклые розовые шлакоблочки уныло сыреют, впитывая всеми порами дыхание зимы и продолжают обрастать сугробами. Домишки уверенно проваливаются в другой мир из пушистого сахарного снега и искристых облаков, утягивая за собой огромное одеяло, накрывающее двор, с вечно гуляющими бабушками, с мамами и малышами, похожими на маленькие пенёчки, гавкающими собаками и другими обитателями. А крыши домов с каждым днём всё суровее надвигают снежные шляпы приближая сказочный финал. Так казалось Маше, маленькой девочке четырёх лет, с карими глазами взрослого человека. Она сидела у окна, с намотанным вокруг горла шарфом и тщательно пыталась поймать тот момент, когда же один из домишек исчезнет с лица земли, в тот самый сказочный мир, полный чего-то прекрасного и уютного, всего того, что может обнимать и любить.

Маша много времени проводила у окна, там она рисовала, играла, болела, покрикивала через форточку знакомым и просто проходящим людям, когда бабушка не видела. Ещё она смотрела на утопающие в снегу дома напротив, водила взад и вперёд маленьким пальцем по прозрачной иллюзорной заслонке, отделяющей её от внешнего мира, и внимательно изучала всё, что происходило вокруг. Вся эта Машина жизнь концентрировалась у окна на подоконнике, потому что именно в том самом окне одним ранним утром она увидела, как уходит мама. Красивая, стройная, она развернулась к Маше, помахала ей и больше не вернулась. Нет, мама никуда не пропала, позже она звонила бабушке, три раза или даже больше. Маша тянула руки и просила дать ей трубку и когда добивалась своего, слышала, как родной голос виновато и коротко врал ей про работу, про дела, от которых нет спасения, про подарки, которые принесёт когда-нибудь. С каждым днём звонков становилось всё меньше и надежды на мамино возвращение тоже.

А вообще, так случалось с мамой прежде, она уходила. Но эти случаи были раньше, они затёрлись в сознании ребёнка, закатились мячиком в дальний угол. А сейчас, ровно в четыре года вдруг появилось новое, неведанное ощущение потери, серой мышкой прижившееся в сердце ребёнка. Маша теперь знала то, что не знают другие дети, то, что называют «пара часиков», «неделька», «месяцок-другой». Не по возрасту она научилась считать и понимать меру времени и это время стало для неё огромной частью жизнеожидания, за которым, должно быть, и начинается сама жизнь.

Снегопад был неумолим, каждой новой снежинкой он добавлял миру ещё одну секунду времени. Дома рисковали утонуть, Новый год не наступить, а Машины глаза окончательно повзрослеть. А там, где-то в совершенно новом году уже никого не ждут, там совсем нет смысла играть, ходить в садик и мечтать о следующем Новом годе.

Но сейчас, проводя время возле окна, находя в этом странную связь с внешним миром, в котором бесследно растворился её главный человек, маленькая девочка очень осторожно расходовала любовь, чтоб потом отдать её всю без остатка маме.

Глава 1

Всегдашно

Утром, серые фигурки прохожих срезают через дворик свой путь. Во дворе оживлённо: пробегают пёстрые стайки школьников, мамы выносят замотанных по уши малышей после завтрака на прогулку, на скамейке активно жестикулируют, споря старушки. Любая проходящая девица в рваных джинсах даёт бабулям новый повод для обсуждения. Все спешат на работу, в больницу, в магазин, все кроме снегопада и Маши, сидящей на подоконнике, у неё снова температура. Бабушка торопливо стряхивает ртутный градусник.

— Тридцать семь и пять. Возле окна бы не сидела, Маша.

— Мне надо, бабушка. Ты чего такая хитренькая? Мне же надо рису́ть, — Маша тут же берётся за альбом, подтягивая его к подоконнику.

— И что рисуешь?

Маша деловито ставит банку с карандашами, доставая первым делом зелёный:

— Сугроб.

— Что это сугроб у тебя зелёный? — интересуется тут же бабушка.

— Белый не подлезет.

— Куда не полезет? Выдумщица.

Бабушка гладит по голове внучку, нежно поправляя пряди:

— Куда, куда, белый с белым — ничего не видно.

Бабушка, заглядевшись на Машу, излучая тихую ласку, вдруг осекается, вспоминает о чём-то более важном и насущном.

— Закутайся — ка в платок. И форточку не открывай, слышишь. Забыла, что болеешь? В магазин схожу.

— Я тебе махать буду, погляди на меня.

В Машином окне появляется бабушка, она машет и грозит пальцем. Маша, взбирается поближе к стеклу и строит бабушке рожицы, так они «разговаривают» с минуту. Бабушка неслышно для Маши здоровается с соседками, они снабжают её последними новостями, темпераментно размахивая руками, указывая куда-то в сторону. Бабушка сочувственно качает головой и ещё раз взглянув на окна своей квартиры, уходит. Сквозь окно слышатся звуки сирены скорой помощи, отвлекая Машу от написания очередного шедевра. Она бросает карандаш и наблюдает, как останавливается машина скорой, как во двору проходит фельдшер с ярким чемоданом в руках.

— Врач лечить приехал. Лекарства у него, целая сумка и укол. Вот такой! Мне делали, я не боялась. Поплакала и всё. А может совсем кто-то умер, как баба Зина. Пришла к нам, конфетки мне дала, ушла домой, а потом сразу быстро умерла. А что это такое, я не знаю. Нет её теперь и в квартире пусто. Соседи говорят: «Кошки не будут бегать». А разве они плохие? Полосатые, в горошек. Бабе Зине нравились и мне. Значит я тоже умру? — Маша снова берёт карандаш в руки и наклоняется над рисунком, — Ну и ладно, меня тогда на машинке покатают, я попрошу, возле дома. Анекдок им расскажу, если не захотят катать. Только скажу им, чтоб укол не делали, меня уже укалывали им. Хватит.

Машины мысли прерывает воробьиное чириканье, несколько юрких птиц суетливо скачут по веткам деревца.

— Птички, птички, что вы летаете? Весело вам, а я одна. Мне смеяться никак нельзя, когда я смеюсь, сразу хрюкаю. И летать с вами не могу, мне маму ждать надо. Ну, сначала бабушка с магазина придёт, а маму надо ждать всегдашно.