А если снова с чистого листа

Евгения Черноусова, 2022

Каждая женщина на определённом этапе жизни мечтает о принце, но чаще тот, кого она приняла за него, оказывается просто попутчиком, да ещё желающим проехаться на халяву. И в результате она превращается в лошадь, несущую этого жирного жокея. Лично она в первом браке стала лошадью даже не верховой, а ломовой. А можно ли перечеркнуть прошлое, сбежать от проблем и начать жизнь сначала?

Глава вторая. БОГАДЕЛЬНЯ КАК ИТОГ ЖИЗНИ

— Доброе утро, девочки, — поприветствовала Альбина тринадцатую палату.

— И тебе не хворать, — прошамкала старуха Семёновна.

— Аль, мы вечером книжку читали, — выкрикнула баба Варя. — Страмотную!

— Не срамотную, а эротику, — поправила её Семёновна уже вполне внятно, потому что зубы свои нацепила. — Рассказать?

— Сейчас догадаюсь, — улыбнулась она. — Технология известная, разница в исполнении. Как в старом анекдоте советских времён. Объявление в столовой: «Пальцами и яйцами в соль макать запрещается». Что там ещё не рекомендуется? Вылизывать тарелки, выкусывать изюм, высасывать мозговые кости.

Бабки ответили визгливым хохотом. Усмехаясь, Альбина двинулась дальше по коридору. Старые как малые. Эротику они вслух читали, ну надо же! Да пусть хоть матерятся, лишь бы не дрались и не плакали. Тут не так уж много одиноких, у большинства и дети, и внуки в наличии, только не нужны старики никому. У большинства и жильё есть… то есть было. Вот ради жилья для подросших внуков детки и упекли старух сюда.

С дедами по-другому. Есть и среди них такие же несправедливо обиженные, но чаще мужики получают по заслугам. Как седина в бороду и бес в ребро, решил уйти к молодой, а когда занемог, она выгнала. А старая семья не принять вправе. Или кичился своей мужской свободой, а на старости лет оказался одиноким. Алкаши и наркоманы, как правило, до дома престарелых не доживают. Но ещё довольно много среди здешних обитателей тех, кто смолоду по тюрьмам… вон, кстати, один из таких.

— Эй, Володенька, что у окна застрял? Давай-ка я тебя сопровожу в столовую!

— Привет, сестрёнка, — белозубо засиял он при виде её. И как только умудрился сохранить их при такой «весёлой» жизни. — Я на снег загляделся. Как же радостно на душе, когда грязи не видать! А до столовки я на своём кабриолете сам доеду, занимайся своими делами, Альбина Васильевна.

Развернулся на инвалидной коляске и поехал в сторону столовой. А Альбина поспешила к девятнадцатой палате, где сегодня штукатурка с потолка упала.

Это землячки, сестрёнки Маша и Саша её сюда сосватали. Когда Альбина поделилась своей историей с Машей, она обратилась за советом к сестре. А та в Вознесенской сельской администрации специалистом работает. Вот и предложила ей в доме-интернате для престарелых и инвалидов должность санитарки-уборщицы, но зато с предоставлением комнаты. И смотрела так выжидающе, наверное, думала, что бывшая бизнес-вумен её обольёт презрением. Но Альбина только плечами пожала: «Давай попробуем». А когда узнала, где эта богадельня находится, смехом закатилась: в усадьбе Веневитиновых! После некоторой паузы к ней присоединилась Маша, сквозь хохот пытаясь объяснить сестре юмор ситуации. Альбина ещё удивилась, как при обычной для сельской местности безработице там образовалась вакансия. Александра объяснила, что до областного центра всего двадцать с небольшим километров, так что селянки предпочитают на работу в город ездить, а не из-под старичья дерьмо выгребать.

Саша лично отвезла её на новое место работы и жительства. Усадьба поразила: почти трёхметровой высоты кованая ограда между выложенными из камня цилиндрическими столбами, завершающимися конусообразными куполами. А у главных ворот усадьбы вместо столбов сторожки по обе стороны, только одна приспособлена для охраны, а вторая полуразрушена. А за оградой в отдалении дом, даже не дом, а дворец с островерхой крышей и стрельчатыми окнами. От ворот дорога к гигантскому крыльцу петлёй проходит, можно на транспорте въехать по кругу впритык к порогу, а можно пешком по прямой к крыльцу по ступенькам подняться. Над крыльцом большой балкон с коваными перилами. Едва увидела Альбина такую красоту, так и представила себе, как кареты въезжают во двор усадьбы, подъезжают к выходу справа, пассажиры выходят, а карета продолжает свой путь влево, сделав оборот и следуя к конюшням. Может, их так много, что они выстраиваются друг за другом в ожидании, когда впереди стоящие разгрузятся. Отъезжает освобождённая карета, подъезжает следующая, лакей дверцу распахивает, дама, придерживая пышные юбки, ступает на откидную ступеньку кареты, за ней молодой человек в гусарском мундире. А на балконе хозяйская дочь, накинув на плечи шаль, высматривает, кто приехал, не суженый ли её?

От внутреннего убранства, конечно, ничего не осталось. Внутри это было похоже на больницу и ни на что более. Даже старинные отшлифованные каменные плиты пола первого этажа вписались в интерьер казённого учреждения, подчёркивая его стремление к тому, чтобы здешние обитатели не оставляли следов, а если оставляли, то их легко было бы стереть.

Директор дома-интерната Анастасия Ивановна, маленькая хрупкая старушка с прозрачными бледно-голубыми глазками-льдинками, внимательно вгляделась в Альбинино лицо, с которого, кажется, ещё окончательно не сошли следы её приключений, скользнула по фигуре, медленно проглядела все документы и спросила:

— Прячетесь?

— Да, — ответила она не задумываясь.

— От отца ребёнка?

— Наоборот.

— Всё правильно, — подытожила эта странная старушка. — Богадельня — последнее место, где будут искать беременную. Будете моим заместителем по хозяйственной части.

— Почему? — вырвалось у Альбины.

— Вы — специалист по строительству, а у нас вечный ремонт. И ещё… я видела, как вы глядели на это здание. Вы его уже полюбили. Надеюсь, вы и контингент наш полюбите, хотя таких любить тяжело, почти невозможно.

Конечно, невозможно! Обидчивые, скандальные, агрессивные, драчливые, жадные, завистливые, неряшливые, лживые. Если в людях всё это может присутствовать, но с этим борются, и даже при наличии всех этих черт находятся те, которые такого субъекта принимают, а ребёнком даже умиляются, то в стариках это вызывает отвращение. Она честно сказала об этом Анастасии Ивановне через несколько дней.

— А ты разговаривай с ними, — ответила она. — Они обидчивые, потому что их много обижали, агрессивные — потому что обидчикам надо противостоять, жадные — потому что всего лишены, завистливые — потому что обездоленные, неряшливые — потому что немощные, лживые — потому что их правда страшна. Ты ведь маму свою любила? А представь её здесь.

И Альбина стала разговаривать и даже записывать их истории. Это поразительно, но с некоторыми она после длительных разговоров почти сроднилась. Например, потрясающе бодрая, почти в дугу согнутая старушка Аграфена Михайловна с восторгом ей сказала:

— Аленька, люди счастья свово не понимат, мы ведь тут живём как цари! Тепло, светло, хлеба вдосталь, да мяконький какой. Побаниться всегда можно, хоть кажный день. Пол за тобой притрут, поесть дадут да посуду за тобой приберут! Дед Тишка каженный вечер на гармошке играт. Телевизер у колидоре красивый какой. У меня, вишь, ручки даже беленькие как у барыни стали.

А послушав, как жила она до того, как сельская администрация силком, можно сказать, отправила её сюда, Альбина чуть не разревелась. Жила одинокая бабуля в покосившейся щелястой избушке в деревне, где с десяток изб всего жилых, а в них либо старики древние, либо алкаши конченные. Хлеб раз в неделю привозили сюда с автолавкой, так что свежий ей как праздник, больше сухари размачивать приходилось. Питалась с огорода, зимой, считай, картошкой да соленьями. Пенсия у неё, наверное, не самая маленькая была, да лихие соседи отбирали. Когда уезжала Аграфена Михайловна, оставшиеся в деревне старухи причитали, как на смерть провожали. А старуха второй год здесь живёт и здешней жизни радуется.

Ещё одна оптимистка, тоже на жизнь не жаловалась. Эта лежачая. Рассеянный склероз. Поступила сюда уже обездвиженной, только одной рукой ещё пользовалась. За несколько лет, проведённых здесь, и эту способность утратила. Лежала на спине, только головой малость крутила. Зато ясность ума сохранила, и память чиста была на редкость. Ей единственной директор телевизор в палату поставила, и комментарии старухи по политическим событиям Альбину иной раз вводили в шок. А прочие бабки негодовали по поводу этого палатного телевизора и завидовали ей жутко.

С дедами разговоры были не столь интересными. То ли люди такие, рабочие и крестьяне преимущественно, то ли разговорить их она не умела. А задружила она внезапно с одноногим мужиком из уголовников. Весь в наколках, смотрит волком, с малолетки по тюрьмам, и видно, что мужик опасный, и окружающие его боятся. Но фамилия у него Бережков, так что не сдержала Альбина любопытства и спросила как-то:

— А ты не из тех ли Бережковых, которые из Бережков? Я почему спрашиваю, моя девичья фамилия Бережкова.

— А ты из Бережков, что ли? — недоверчиво спросил он.

— Нет, я из Пружинска, а вот папа мой был из Бережков родом. Он говорил, что в Бережках все либо Бережковы, либо Туминские.

— Ну-ка, а кого ты в Бережках знаешь?

— Да я с детства там не была, папа умер почти тридцать лет назад, и уже тогда родни в Бережках близкой не оставалось. Вот помню, тётя Шура там у кладбища жила…

Они надолго сцепились языками, перебирая земляков. И Володька Бережков этот подвёл итог разговору:

— Похоже, через ту бабку или другую тётку родня мы с тобой. Может, четвероюродные, может, пятиюродные. Словом, не чужие, деды наши на одном плетне онучи сушили.

И стал звать сестрёнкой. Общались, иногда просто парой слов перекидывались, иной раз присаживались поболтать. Ничего конкретного он никогда не рассказывал, просто «за жизнь перетирали».

Хоть должность Альбины называлась солидно — зам директора по хозяйственной части, фактически трудилась она за разнорабочего. То щели в стене заштукатурит, то половицы переберёт, то тумбочку развалившуюся склеит, то розетки заменит. В общем, вернулась к тому, с чего начинала в молодости. А ещё стала она спонсоров выискивать. «Ну что, побирнёмся?» — спрашивала она у директрисы и садилась за казённый компьютер.

Первого она поймала в областном управлении социального обеспечения. Завозила туда бумаги из дома-интерната и наблюдала, как руководящие дамы его «окучивают». Узнала, вернее, догадалась, кто он такой. Тоже строитель, только несопоставимый по масштабу со Смирновым. Его фирма промышленным строительством занималась, причём не только в своей области. Догнала уже за выходом и сказала:

— Игорь Николаевич, я слышала, как здешние дамы вас на предмет помощи обездоленным детям раскручивали. Только ведь детям почти всякий помочь не откажется. А вот обездоленным старикам редко кто помогает. Я из дома-интерната для престарелых и инвалидов. Вашей фирме к остановке около него крышу из отходов пришпандорить — как комар начхал. А моим старичкам и редким посетителям очень бы комфортно было автобуса дожидаться.

Импозантный мужик развернулся, скривил рот на толстую бабу в потёртом зимнем пальто и повязанную платком:

— Мы знакомы?

— Ну что вы? Так, слышала.

— Куда ехать?

— Пригород. Не доезжая Вознесенского пару километров, знаете?

Водитель, выглядывающий в окно, наверное, в навигаторе выяснил:

— Двадцать три кэмэ.

Игорь Николаевич открыл перед ней дверцу:

— Поехали!

По дороге почти молчали. Только Альбина интернатскому водителю позвонила, уточнила, разгрузился ли, предупредила, что за ней заезжать не надо. А когда повернули с шоссе к воротам, шофёр свистнул:

— Ух ты!

Вышли, осмотрелись. Большой босс в деле понимал, сразу спросил:

— Вы хотите эту развалину плитой сверху закрыть?

— Ну да…

Походил, сказал, что подумает. Она из вежливости предложила по усадьбе прогуляться, он кивнул. Махнула охране, чтобы ворота открыли.

В дверях их встречала Анастасия Ивановна. И как она умудрялась всегда всё видеть? Альбина быстренько представила их друг другу и шмыгнула в коридор. Она, уже переодевшись в рабочий халат, пристреливала к стене кронштейн для телевизора, когда в палату вошли предполагаемый спонсор с водителем в сопровождении директора.

— Вот, мы объявление разместили, некоторые добрые люди свои старые телевизоры передают нам для наших подопечных. Сегодня Альбина Васильевна очередной привезла. У нас, конечно, отличные есть в холлах, но, знаете, некоторым удобнее лёжа смотреть, да и споры, на какой канал переключать, — пояснила Анастасия Ивановна.

— А сотрудников-мужчин в вашем учреждении совсем нет? — поморщился гость на грузную бабу, балансирующую на стремянке.

— Моя заместительница с инструментами управляется лучше многих мужчин.

Когда Альбина, переодевшись вновь, вернулась в кабинет директора, она застала её беседующей с гостем. «Ну, наша с него с живого не слезет, будет нам пожива», — с трудом сдержала ухмылку. Тем временем Анастасия Ивановна объясняла гостю, почему богатые люди не заинтересовались этим участком и не пытаются перекупить эту усадьбу у муниципалитета: деревянные перекрытия и масса ограничений со стороны инспекции по охране памятников архитектуры отпугивают. Потом разговор плавно перетёк на текущие строительные нужды.

– — Альбина Васильевна, я в технике не сильна, поясни, что ты предлагала.

Альбина взяла карандаш и почти машинально набросала эскиз.

– — Вот… можно стандартную плиту, можно даже обломки, стены позволяют.

– — А если бы была возможность сделать лучше?

Альбина вновь взялась за карандаш, рисуя и попутно поясняя, что прежде стены были закруглёнными, да теперь каменщиков, способных восстановить такую красоту, не найдёшь, но можно сделать металлическую основу, и есть же облицовочная плитка, имитирующая каменную кладку, вот некоторые марки по памяти…

Потенциальный спонсор поглядел обалдело и опять сказал: «Я подумаю». И через несколько дней пригнал людей и технику и сделал по высшему разряду, даже столбы точь-в точь как старинные, из разрушенной сторожки остановку, стилизованную под грот, а ту, в которой охрана дежурила, снаружи подновил, чтобы из ансамбля не выбивалась.

Но это была единственная крупная удача. В основном, выпрашивала она по мелочи. Например, местный хладокомбинат выделил мороженое на День инвалида, всем по штучке. Старики наслаждались. Опять же, телевизоры эти. Люди в связи со скорым прекращением аналогового вещания приобретали новые телевизоры, старые отдавали. А старухи радовались, что лёжа могут сериалы смотреть.

Анастасия Ивановна посмеивалась над ней:

— В казённом учреждении рождаемся, а дальше опять они — ясли, сад, школа, институт, и так до пенсии. Только потом начинаем в своём углу обитать и умираем чаще дома. Но если плохо детей воспитали, то и умирать приходится опять в казённом заведении — больнице или богадельне. А ты умудрилась в середине жизни в богадельню попасть. Промежуточный итог, так сказать. Может, это тебе послание с неба, чтобы в воспитании позднего ребёнка ошибок не совершать?

До декретного отпуска месяц с небольшим. После этого предстоит дислокацию поменять, а для этого желательно продать квартиру и купить новую где-нибудь в другом городе. Пора связываться с Вавиловым.

Вроде, всё складывалось спокойно, но неприятности настигли её на месте. В один из зимних вечеров в доме-интернате вспыхнул пожар. И связано это было предположительно с тем, что кто-то из богатеев решил-таки заграбастать себе эту усадьбу. Пожар возник на первом этаже в штабелированной разборной мебели, привезённой кем-то из спонсоров для столовой. Не видно было открытого огня, зато едкого вонючего дыма от горящего пластика было в избытке. И как назло заклинило дверь, ведущую из этого крыла к вестибюлю. А двери здесь были массивные, дубовые, сделанные чуть ли не век назад, ещё в те времена, когда дерево было дешёвым.

В тот день у любительницы эротики бабы Вари был юбилей — восьмидесятилетие. Её ещё с утра поздравили, грамоту от совета ветеранов вручили, благодарственное письмо от ткацкой фабрики, где она всю жизнь проработала. Не сами они, конечно, догадались, Анастасия Ивановна позвонила и в ультимативной форме потребовала. Приехал председатель профкома, ещё и шаль привёз. Дочка с внучкой ближе к обеду прибыли, обе сухощавые, старообразные, с обиженно поджатыми губами, не матерью с дочерью выглядевшие, а скорее, сёстрами. Обрадованная баба Варя сунула им деньги, и, судя по всему, им показалось мало. Уехали быстро, но даже этим не смогли испортить юбилярше настроение. Перед обедом, когда её чествовали, по местной традиции всем налили сока, а столу именинницы и поздравляющим — шампанского. Именинница пожелала закатить пир горой, и ей это было дозволено. Она договорилась в столовой о дополнительном ужине, заказала пирог, и одна из поварих осталась обслужить бабкин банкет. После девяти собрались семь старух и два старика — гармонист дед Тихон и интеллигентнейший Константин Петрович по кличке Профессор. Юбилярша выставила две бутылки кагора, так что засиделись они допоздна. Это было нарушением, поэтому после десяти они закрыли дверь столовой, дед Тихон отставил гармошку, и старики продолжили гомонить, выпивая по малости и закусывая. Альбина присела с ними вначале, но потом ушла, отговорившись делами, но оставалась в крыле, занявшись разбором кладовки с инструментами и стройматериалами. Позже подъехал на своём кабриолете Володя Бережков, предложивший свою помощь. Они сначала болтали за работой, потом уже молча копошились. И не то, что работа эта была срочная, просто не имела права она оставить стариков одних. Всё-таки нарушение режима.

Уже хотела предложить инвалиду отправляться в палату, но тут вроде хлопок послышался. Прислушалась. Тихо. Потом стук двери, и сразу дымом потянуло. Володя мучительно закашлялся, у него, как у всякого курильщика со стажем, бронхи слабые. Выскочила в коридор, включила свет. Из-под мебельной кучи шёл дым. Бережков не растерялся и уже выезжал из кладовки с огнетушителем в руках. Альбина схватила пару простыней, метнулась в столовую и велела поварихе порвать их на части, намочить и раздать старикам, а самой закрыться изнутри и затыкать щели в двери, чтобы дымом не травиться. Затем позвонила спасателям, Анастасии Ивановне и охране. Одновременно она раскручивала пожарный шланг и начала поливать кучу, из-под которой дым уже почти не шёл. Вроде бы, уже всё страшное позади, но тут неловкий шаг — и она поскользнулась на мокром каменном полу и рухнула назад. И как только субтильный Володя успел схватить её восьмипудовую тушу! Конечно, не удержал, но всё-таки смягчил падение. Но шипел от боли, держась за плечо. Когда послышалась сирена спецмашины, они уже стояли у окна и дышали морозным воздухом, врывающимся в коридор через разбитое стекло.

А дверь-то оказалась на врезной замок закрытой!

Ясно, что злоумышленник был из своих или, по крайней мере, своими впущен. Однако дознаватель почему-то прежде всего обратил внимание на Володю Бережкова, наверное, из-за его наколок.

— Ну да, мы изнутри закрылись, чтобы доблестно сгореть, — обозлилась Альбина. — Анастасия Ивановна, обратите внимание на подарившего мебель. Либо он на усадьбу глаз положил, либо его подставить решили.

Компания, что в столовой окопалась, оказалась предусмотрительной. Законопатив дверь, убрали закуску и бутылки, зато выставили на стол чайник и остатки пирога. А что, люди взрослые, имеют право почаёвничать. Так повариха пожарным и сказала.

Приехавшая скорая всем померила давление и кислород крови. Давление повышенным оказалось у Анастасии Ивановны, но она от медиков отмахнулась. Низкий кислород — у Альбины и Бережкова, но это понятно. Ещё у него вывих плеча оказался, это оттого, что Альбину ловил. Их и увезли в больницу. Альбина, правда, задержалась там всего на сутки, проверилась и тут же сбежала. А Володю Бережкова проверили и объявили, что отправляют в областной тубдиспансер. Нет, не туберкулёз. Рак бронха. Было у них там такое отделение, безрадостное, как и вся больница. Сказали, если бы не несчастный случай, всё равно болезнь скоро бы проявилась, потому что уже слишком всё запущенно.

Через день Альбина, будучи в областном центре по хозяйственным делам, заехала к нему. Он держал лицо, но явно из последних сил. Не канючил и не требовал, просто сказал, что с последней отсидки о диагнозе знал и надеялся умереть в родной богадельне. Но не дано. Альбина осторожно ему сказала:

— Понимаешь, мы вроде бы как кровью с тобой повязаны. Не случись нас в том крыле, песец бы родной богадельне. Хоть мебель на каменном полу была складирована, но над ней деревянные перекрытия. По ночному времени не все бы проснулись… лежачие опять же. И если бы вход огнём перекрыло, старикам с первого этажа вряд ли удалось в окно выпрыгнуть, больно у нас фундамент высок. Не пришёл бы ты мне помогать, одна я бы, может, не справилась. И словил ты меня, такую грузную, просто чудом. Двоих спас! Так что вся богадельня тебе обязана, а я лично за себя и за сына своего не рождённого по гроб жизни должна. Я ещё с Анастасией Ивановной посоветуюсь, но план у меня таков. Постарайся свою историю болезни утащить. Как управишься, звони, приедем, заберём. Как говорится, нет дела — никто не ищет тела. Мне недели через три в декрет. Это время неофициально в интернате пересидишь, а потом я тебя заберу. Конечно, оба мы не мобильные, но как-нибудь выкрутимся, и я тебя дохожу. Скажу откровенно: я сама в бегах от бывшего мужа. Даже в фиктивный брак вступала, чтобы спрятаться, но получилось неудачно, продали меня.

— Эй, сестрёнка, а если мы с тобой тоже фиктивный брак заключим? Будет у тебя снова любимая девичья фамилия. И даже разводиться не потребуется, врачи обещают, что овдовеешь быстро.

— Может, и так. Обмозгуем. До встречи!

Для Альбины полной неожиданностью стал решительный отказ Анастасии Ивановны помочь тому, кто спас дело её жизни. Мол, после пожара в интернате бесконечные проверки, никак нельзя держать незаконного пансионера. В полной растерянности она вышла за ворота, решив пройтись. Подумав, отправилась в сельскую администрацию, чтобы договориться с Сашей о регистрации. А она удивила её, сказав:

— А я её уважала. Ну, что ж, ошиблась. Делаем так. Как только он будет готов, звони мне. Мы с тобой заберём его, брак ваш я зарегистрирую прямо в машине на коленке и довезу до Маши. Сдашь ей свой паспорт, и несколько дней он проживёт на её даче, там печка, продержится. Пишешь заявление на отпуск, а из него плавно уйдёшь в декрет. Ну, и ищи жильё.

Назавтра она уже сдавала материальные ценности по описи. Анастасия Ивановна очень возмущалась тому, что Альбина покидала интернат в трудную для него минуту, но та отрезала: «Не люди для интерната, а интернат для людей. И то не для всех, как оказалось». Подгоняло её то, что на местном коммерческом канале, оказывается, накануне передача прошла. Там Альбину показали крупным планом на носилках, да ещё в порыве гнева она про умышленный поджог говорила. А она даже не заметила, что её снимают! Так что пришлось не Бережкову, а ей на даче скрываться и лихорадочно искать съёмное жильё. Как говорится, рассмеши бога, рассказав ему о своих планах.

Когда он позвонил, Альбина даже почувствовала облегчение, хотя жилья она покуда не подобрала. Перезвонила Саше и пошла на остановку, чтобы автобусом доехать до города. Дрожащий Володя уже сидел на заднем сиденье Сашиного автомобиля.

— А коляска-то где?

— В багажнике.

— Ты замёрз?

— Нет… переволновался…

— Нет оснований для волнений, братишка.

— Ничего себе братишка, — захохотала Саша. — Я же вас только что собралась провозгласить мужем и женой, мысленно, правда. Привыкай, а то сейчас всю заздравную речь произнесу: «Именем Российской Федерации…», да ещё целоваться заставлю.

Они уже собрались оформлять бумаги, когда вдруг у Альбины болью скрутило живот. Он и до этого у неё побаливал с тех пор, как поселилась на даче, и она понимала, что надо бы к врачу, но всё надеялась отлежаться.

— Э-э, — испуганно заблеял новобрачный.

Саша поглядела на неё, матюгнулась и, бросив папку, схватилась за руль:

— Ближе всего тут больница скорой помощи!

Когда её, уже почти пришедшую в себя, привезли на каталке из операционной, палатная врачиха прослушала её живот и сказала:

— За беременность не волнуйся, ты просто в рубашке родилась, что сюда попала. У нас врач, что тебя принимал — у него чуйка, да ещё на той неделе был подобный случай, тоже аппендицит, и тоже на третьем триместре. Только у той не сразу разобрались, и всё хуже кончилось. А у тебя всё вовремя, лапаротомией обошлись. Так что полежишь у нас в патологии, и к концу недели выпишем.

Как только её оставили в покое, она схватилась за телефон. Саша ответила спокойно, что оформляет Бережкова в санаторий, находящийся в черте города. На благодарности и обещание сразу расплатиться, грубая Саша буркнула, что не одна Альбина хорошее помнит. Пусть радуется, что скрутило её сейчас, а не несколькими часами раньше, когда она одна-одинёшенька сидела в дачном посёлке.

— Ох, за последние месяцы я в такие пертурбации попадала, но спасалась, и каждый раз мне говорили, что в рубашке родилась. Может, всё обойдётся? Может, рубашек этих на мне слоями как на капусте?

Но рубашки кончились.

— Всё, Альбина, беги, — сказала ей Саша по телефону через пару дней. — Мне Володя Бережков позвонил из санатория. Был у него кто-то, и, судя по описанию внешности, твой Смирнов. А значит, продала тебя Анастасия Ивановна, потому что о твоём решении забрать его больше никто не знал. Бережков не рискнул позвонить тебе, потому что технических возможностей твоего бывшего не знает. Мне приехать за тобой?

— Нет, не успеешь, уходить надо немедленно. Если удастся, я тебе знак подам и Володю заберу.

Придерживая свой огромный живот двумя руками, она зашла в ординаторскую. Пусто. Подошла к рабочему столу, прислонилась животом к нему и принялась перебирать истории болезни. Почти сразу наткнулась на свою, пролистала и оторвала с последнего листа квитанцию на сданные в приёмном покое вещи, сунула в карман казённого халата и поплелась к двери, чуть не попав под её удар.

— Что вы здесь делаете?

— Мне нужно выписаться… срочно…

— Об этом не может быть и речи! В пятницу!

— А пораньше?

— Идите, Смирнова, не мешайте работать.

Ну, не мешать — так не мешать. Вернулась в палату, запихнула в пакет сумочку и прочие вещи и двинулась на выход. На вопрос соседки, куда намылилась, ответила, что к ней пришли проведать. Спустилась в приёмный покой, забрала одежду и спряталась за лифт, чтобы одеться. Хотела выйти по пандусу, по которому подъезжали машины скорой помощи, но увидела с него, что у ворот стоит полицейская машина, и рядом с ней Артур. Ишь, какие силы привлёк! Может, стоит пообщаться, не будет же он убивать её в присутствии должностного лица? Нет, он совсем псих в последний год, не стоит рисковать здоровьем своим и малыша. Вернулась к лифту, поднялась на второй этаж, повернулась к выходу в холл, где пациенты общались с посетителями, но потом раздумала. Лучше выйти через поликлинику, там сейчас столько народа, что затеряться не составит труда. Так и оказалось. Спустилась с широкого заснеженного крыльца и увидела, как из такси женщина помогает вылезти старушке.

— Вы свободны? — спросила таксиста.

— Куда поедем?

— На автовокзал.

— Вообще-то… а, ну ладно, — промямлил он.

Она сообразила, что такси не местное и спросила:

— А вы откуда?

— Из Ефимовска.

— А мне туда и надо, — ответила не задумываясь. — Точнее, в район, деревня Бережки.

Решила, что так распорядилась судьба. Уезжать надо из города, а куда — ей всё равно. И таксист обрадовался, сказав, что на автовокзал тогда ехать не стоит, попутчиков можно взять у трамвайного кольца. Назвал цену поездки с тремя или двумя попутчиками, её устроило. Предложил пересесть на переднее сиденье. Альбина согласилась, смеясь, что сзади двое к ней не втиснутся, даже если особо худенькие попадутся. И по дороге болтала с попутчиками, сообщив, что в большом городе замучили аллергии, поэтому решили с братом-инвалидом месяц-два пожить в этой деревне, откуда родом её отец, на что неожиданно получила от попутчицы предложение снять дом её тётки, который после её смерти пустует.

Попутчица жила в центре деревни, куда их довёз таксист и, развернувшись, повёз остальных попутчиков дальше, а райцентр, и уже через полчаса она, заплатив какие-то смешные деньги и познакомившись с правилами эксплуатации газового отопления, оказалась в маленьком домике, зажатом между двумя большими зданиями красного кирпича. Всё это относилось к бывшей школе, «оптимизированной» много лет назад, и переделанной под жильё. Этот самый домик был прежде школьными мастерскими.

Жизнь в деревне оказалась занятной. Если в большом городе, живя в собственном доме, соседей знала в лицо и только здоровалась при встрече, никогда не вступая в разговоры, а в многоквартирном доме на соседей вообще внимания не обращала, то тут все знали всех, и не только соседей. Поразила Альбину одна бабка, которая даже не из соседнего дома. Она заявилась на следующий день после заселения, без стеснения расспросила обо всём, гаркнула через забор:

— Вась, картошки подкинь ведро, не тащить же беременной от меня!

Удивительно, но буквально через десять минут сосед ведро картошки принёс, категорически отказавшись от денег, сказал, что почти родственник хозяйки этого дома, которая умерла недавно, что рад знакомству и вообще тому, что не молодняк рядом будет жить, от которых только громкая музыка. На вопрос, откуда в деревне молодняк, ответил: «А как же, в фермерском хозяйстве только молодые работают». Он попрыгал на крыльце и пошёл домой за доской, которую пришпандорил на крыльцо взамен той, которая прогибалась: «У тебя вес, знаешь ли». Ещё больше он обрадовался привезённому через неделю Машей Володе и за двадцать минут соорудив пандус на том же крыльце для его коляски.

— Вы его не гоните, — шепнула бабка, — У него дочка замуж вышла в город, вот-вот родить должна второго. И овдовел недавно. Потерянный ходит, не дай бог, запьёт. На людях-то легче.

— Как так? Ему на вид сорока не дашь.

— И нету, милая моя, эта шалавища, дочка-то его, родила первую, когда ей и шестнадцати не было.

Бережков полюбил сидеть во дворе, подложив подушки в инвалидную коляску и закутавшись в ватное одеяло поверх куртки. Ночи ещё были морозные, но днём светило солнце, и на огороде виднелись проталинки, а в канавках журчала талая вода.

— Как хорошо на родине, сестрёнка, — щурясь на солнце, говорил он. — Даже жить хочется!

— Не для того мы из больницы сбежали, чтобы плохо жить, — отвечала она. — Живи, Володенька.

Сосед, услышав «сестрёнка», оживился:

— Так вы не супруги? А может…

Это так рассмешило Альбину, что она долго не могла успокоиться. Потом сказала, что с тех пор, как развелась с первым мужем полгода назад, уже дважды пыталась выйти замуж. За вторым была замужем неделю, потом он утонул. Третий мужем стать не успел, только собрались расписаться, как ручка у неё выпала из рук от приступа аппендицита. Ей сказали, что это синдром чёрной вдовы, и она поклялась, что больше ни на одного мужика не глянет.

Сосед отнёсся с пониманием. А Бережков потом с осуждением сказал:

— Ты что смеёшься над человеком?

— А тебе не жалко такого маленького? Я рядом с ним человек-гора! Володя, я сама собой брезгую, а представить себя перед мужиком… да тьфу!

При том, что его порыв к сближению был каким-то идиотским, этот Василий дураком не был, он был потерянным, и всем пытался помочь. Помогал соседям с ремонтом, вечно бабки к нему какую-то старую бытовую технику носили. А поговорив с Володей, долго мотался по бережковскому кладбищу, показывая ему с камеры могилы, и разыскал-таки захоронения бабушки и прадедов. И старый зэк прослезился:

— Я думал, что в богадельне кончусь. Вроде, и неплохо там было, всё ж не в тюрьме. А вот же перед смертью в нормальном доме пожил, среди нормальных людей, совсем недалеко от того места, где дом родной стоял. Аль, я ведь в эту школу до восьмого класса бегал! А в землю родную лечь… это же я вообще человеком умру!