Последнее обновление

Евгения Цанова, 2022

Если вы не верите, что будущее прекрасно, то зря. В конце 22 века человечество решило все глобальные проблемы и живет без войн, болезней и экологических катастроф… У людей осталась одна задача ― быть счастливыми. Не просто задача, а долг и обязанность ― ведь уныние одного может разрушить благополучие других. Над уютными зелеными городками возвышаются стеклянные башни Ментората. В них мудрые менторы с помощью искусственного интеллекта охраняют счастье людей и направляют их по нужному пути. Художница Линора живет обыкновенной безупречной жизнью с мужем и дочкой. Но невидимые демоны начинают разрушать ее внутренний мир. Вскоре Линора попросту исчезает. Никто бы не заметил этого, даже ее семья, если бы не соседка Анита. Та решает разобраться с пропажей Линоры с помощью брата и робота-стрекозы. Впрочем, как выясняется, и у Аниты есть свои тайны и противоречия, которые надо срочно решать. Иначе идеальный мир может повернуться к ней изнаночной стороной.

Глава 5. Леонардо

Линора возвращалась по лесной тропе в свой домик. Она полдня искала по сигналу передатчика раненую пятнистую олениху, чтоб обработать её раны, а потом надо было ещё найти оставшихся без материнской заботы оленят, покормить и поставить рядом с местом их обитания защитную систему, чтобы те не стали добычей хищников. Олени всё ещё считались редким видом и потому находились под особой охраной. К счастью, с каждым годом количество животных, нуждающихся в опеке, сокращалось ― их численность восстанавливалась до уровня, который система обеспечения биоразнообразия считала безопасным.

Работа смотрителя заповедника в целом нравилась Линоре, особенно первые полгода. Оказавшись дома, она достала из холодильника баночку лимонада со вкусом шабли. Почему-то первый глоток любимого напитка не принес такого наслаждения, как раньше. Линора подошла к окну и устремила взгляд на залитые солнцем рыжие стволы сосен. Вид был всё тем же, который так радовал ее еще совсем недавно. Но сейчас… знакомые призраки тоски и скуки, казалось, повисли в воздухе, выглядывали из-за каждого дерева. Она плюхнулась на диван и растянулась на нем, не снимая ботинок. Уставилась в потолок. Раздражение вызвал вид паутины с висящими в ней дохлыми мухами в углу комнаты. «Только сделаешь уборку, как уже опять бардак!» ― проползла в голове мыслишка, тоскливая и грязная, как сама паутина.

На следующий день, проснувшись утром от пляшущих по стенам солнечных зайчиков, она обнаружила, что не хочет вставать. «Устрою себе внеплановый выходной, проведу весь день в кровати с книжкой», ― решила Линора, но эта мысль не подняла ей настроения. Чтение шло вяло. Она то и дело теряла нить повествования. «Съездить, что ли, в город, развеяться? Пройтись по клубам, погулять с девчонками. Впрочем, две недели назад ездила… Весело было, конечно, но не настолько уж, чтобы тратить два часа на дорогу. А потом ещё больше тоски в этой глуши», ― размышляла она апатично.

— Так, хватит, Борис, включаем пробуждение, ― устало сказал Артур, обращаясь к стоящему рядом ментору помоложе, и отвернулся от лежащей в прозрачной капсуле Линоры. ― В этот раз кризис наступил уже через полгода. Ещё раньше, чем в предыдущих прогонах. Скажу честно: я начинаю отчаиваться. Ее ментальную карту понять невозможно, никакой конкретики, расклад всё время меняется. Но невозможно же обучать ее новой профессии и менять образ жизни каждые несколько месяцев.

— Так что, не проводим сканирование? ― Борис выглядел растерянным.

Артур только махнул рукой.

— Проводи уж, по протоколу положено.

Со стороны открывшейся капсулы послышался судорожный всхлип. Они повернулись. Пришедшая в себя Линора лежала неподвижно, её глаза были широко открыты, по вискам катились слезы, которые она не вытирала.

— Линора, девочка моя, давай сейчас проведём сканирование, а потом дадим тебе Гармонин, и станет лучше.

Артур подал Линоре руку, чтобы помочь встать.

— Чушь собачья, ― неожиданно резко ответила Линора. ― Мне ведь никогда не станет лучше, правда, Артур? Даже после препаратов ― это разве можно назвать «лучше»? Это просто… менее невыносимо. Но хоть так. Почему нельзя увеличить дозировку или принимать их почаще?

— Мы работаем. Наберись терпения. Если будем всё время держать тебя на химии, то исследование и сканирование не будут эффективными.

— Где я была на этот раз? ― вяло полюбопытствовала Линора.

— В лесу, ухаживала за животными.

— О, помню, когда-то я думала, что здорово было бы так жить. ― Подобие оживления мелькнуло на лице Линоры. ― Впрочем, сейчас мне так уже не кажется. Видимо, наухаживалась.

Она резко поднялась, игнорируя руку Артура, и выбралась из капсулы. Голова у нее слегка закружилась, и Борис подхватил ее под локоть.

— Пойдем, надо сделать сканирование, а потом уже всё остальное, ― и он повел Линору к выходу из лаборатории.

***

Линора лежала на кровати и смотрела в потолок. После Гармонина настроение было спокойным и легким. Жаль, что этот эффект длился недостаточно долго, а потом возвращалась тяжелая липкая серость, затягивала мир мутной пеленой. Ничто не радовало, не вдохновляло, не зажигало. По словам Артура, она проводила в капсуле имитации целые субъективные месяцы или даже годы, проживая разные жизни. У нее оставались после этого в памяти только смутные образы, и то не всегда, но желание пробовать новое занятие после его отработки в капсуле пропадало напрочь.

Линора подумала про Тима и Алису. Ей оставили воспоминания о них, чтобы был стимул вновь обрести гармонию и вернуться к семье, ― так ей объяснил Артур. Но сейчас, в лекарственном дурмане, даже мысли о близких не нарушали расслабленного покоя.

В мягкой белой стене напротив кровати открылся проем, в который шагнул Борис ― он отвечал за нее здесь, в клинике. Вместе с Артуром он делал всё, чтобы помочь вернуть в норму ее уровень счастья. Линора понимала: они стараются для ее блага. Но это не мешало ей злиться на своих тюремщиков ― именно так она воспринимала менторов, когда действие препарата ослабевало.

— Линора, затворничество не идет тебе на пользу. Надо выходить на прогулки, общаться с другими пациентами. ― Борис подошел к кровати, на которой лежала Линора. Он неловко переминался с ноги на ногу и похоже чувствовал себя некомфортно, возвышаясь над ней, в то время, как Линора молча смотрела на него безразличным взглядом.

Немного помявшись, ментор добавил:

— Ты же понимаешь, сопротивление врачебным рекомендациям сводит вероятность твоего излечения к нулю.

— А чему она будет равна, если я начну ходить на прогулки? ― поинтересовалась Линора.

Борис покраснел и убрал руки за спину.

— Мы делаем всё, что в наших силах. Думаю, ты знаешь об этом. Зачем бы нам хотеть тебе зла?

Линора едва заметно пожала плечами. Ментор вздохнул:

— Пойдем на прогулку, а? ― его голос прозвучал почти по-детски, так что Линора даже почувствовала что-то вроде сочувствия.

Двигаться не хотелось, но Линора решила совершить над собой усилие и встала. В конце концов, почему бы не прогуляться? Ей всё равно, так хоть Борису будет приятно. Может, начальство его похвалит за это. В конце концов, даже любопытно наконец узнать, как выглядит прогулочная зона в этом заведении. Линоре представился крохотный пятачок, со всех сторон окруженный кирпичными стенами, по которому бесцельно бродят одинаково одетые люди, как в каком-то из старых фильмов. Она хмыкнула от нелепости этой картинки и последовала за Борисом.

К ее удивлению, лифт, куда они зашли, начал подниматься вверх, а не спускаться вниз. Когда они вышли в просторный двор, по краям которого устремлялись в небо стеклянные стены, она поняла, что клиника расположена в подземных этажах здания Ментората. Сердце забилось чуть быстрее. Она вовсе не в каких-то неведомых местах, а буквально в получасе езды на скутере от дома. Впрочем, что толку? Всё равно она не может отсюда выйти, а если бы и могла ― что дальше? Тим и Алиса ее даже не помнят. В любом случае, пока она не научится снова радоваться жизни, ей нет места среди нормальных счастливых людей. Она только сделает им хуже, появившись рядом и разрушив их покой. Так какой смысл дергаться?

Линора огляделась. Она заметила около полутора десятков людей, одетых примерно так же, как она сама: в мягкие удобные костюмы, что-то среднее между пижамой и спортивной одеждой. Они не были одинаковыми, но несомненное сходство фасонов и расцветок говорило о том, что все гуляющие были такими же пациентами, как и Линора. Кто-то качался на качелях или занимался на спортивных тренажерах, кто-то сидел на лавочках среди зелени и, судя по сосредоточенному виду, читал или смотрел видео на своих микромонах. Никому в клинике не отключали внутренние информационные системы, не было только связи с общей сетью. Зато пациентам была доступна местная библиотека развлечений. Некоторые пациенты о чём-то негромко переговаривались, двое были увлечены настольной игрой ― они сидели друг напротив друга и по очереди двигали никому, кроме них, невидимые фигуры по виртуальному полю.

Линора неуверенно оглянулась на Бориса. Тот мягко улыбнулся в ответ и подбодрил ее:

— Можешь тут заниматься всем, чем хочешь. Если почувствуешь себя плохо или просто захочешь прервать прогулку ― подними руку и помаши, дежурный ментор будет рядом, чтобы помочь в случае необходимости.

Линора шагнула во двор. Борис не последовал за ней, но отделаться от ощущения, что за ней и остальными пациентами наблюдают, не удавалось. «Как подопытные животные», ― подумала Линора. Мысль была неприятной, и она постаралась поскорее прогнать ее. Неловко побродив и чувствуя, что привлекает всеобщее внимание, она заняла место на скамейке, с которой было удобно изучать происходящее вокруг. Мысли текли ровным потоком, не цепляясь ни за что конкретное, как это часто бывало после приема препаратов.

— Вы тут недавно? ― раздался негромкий голос. Линора повернулась. Рядом со скамейкой стоял высокий мужчина средних лет, с правильными чертами лица, судя по одежде ― тоже пациент. Линору удивило, что его волосы совсем седые. «Эпатаж или безразличие к собственной внешности?» ― подумала она. Впрочем, мужчина отличался от остальных пациентов во дворе не только цветом волос. Если у других вид был, скорее, безразлично-спокойный, то во взгляде мужчины угадывалась тоска, и это сразу расположило Линору.

— Около недели. Садитесь, если хотите, ― Линора подвинулась. До этого момента она сама не осознавала, как соскучилась по общению с кем-то, кроме менторов. ― А вы? Давно?

— Несколько месяцев, ― он бросил на Линору быстрый взгляд. Она почувствовала, как холодок пробежал по коже. Немного помедлив, спросила с деланым равнодушием:

— Лечение может длиться так долго?

— Меня зовут Леонардо или просто Лео. А вас?

— Линора. Вы не ответили на мой вопрос.

— Простите. Честно говоря, я не знаю, как на него ответить. Многие люди, которые к моменту моего появления уже находились здесь какое-то время, исчезли. Выздоровели ли они? Я сомневаюсь. Во всяком случае, когда я видел их последний раз, они не выглядели счастливее, чем вы или я. Предполагаю, что нас здесь держат до момента признания безнадежными и не подлежащими излечению.

— А потом?

Леонардо хмыкнул.

— Ну вряд ли они убивают пациентов. Наверное, переводят куда-нибудь.

— А выздоровевших вы видели?

— Да, несколько раз. Это те, у кого выявляют конкретные дефекты. Их точечно корректируют, и после этого люди могут вернуться к нормальной жизни. Во всяком случае, к той жизни, которая считается нормальной, ― новый знакомый выделил голосом слово «считается».

— А вы не согласны с таким определением?

— Вы кто по профессии, Линора? ― задал Леонардо встречный вопрос.

— Художница. Рисую детские комиксы.

— Хм… По вашему лицу мне было показалось… Ну да ладно. А я ученый, историк. Не знаю, правда, кому это в наше время нужно. Как бы то ни было, Система позволяет мне развлекаться таким образом. Точнее, позволяла, ― поправился он, и его взгляд потух.

— Продолжайте, пожалуйста, вашу мысль. Мне интересно, ― подбодрила его Линора. ― Я очень люблю историю. Точнее, не саму историю, а книжки, написанные раньше, еще до Системы. Правда, художественные…

— А, вот оно что. Это многое объясняет. И то, что я увидел в вашем лице, и сам факт, что вы оказались здесь. Я всерьез опасаюсь, как бы они совсем не запретили все старинные истории, не ограничили к ним доступ, как ко многим историческим архивам. Конечно, ради нашего же блага.

— Так наша болезнь из-за старых книг?

— Может, это вовсе и не болезнь, ― тихо сказал Леонардо.

— А что же?

— Не знаю. Например, взросление? Как вы думаете? Нас ведь превратили в вечных детей. Позволяют всю жизнь играть в любимые игры, сняли всю ответственность за принятие решений и за их последствия.

— Но мы же работаем! И воспитываем детей, ― запротестовала Линора.

— Да какая это работа? ― поморщился Лео. ― Вполне бы мир обошелся без этой работы. Всё жизненно необходимое уже давно делают машины. А мы просто развлекаемся, заполняем свое время. И про воспитание ― вы уверены, что именно вы воспитываете своих детей? Чему конкретно вы их учите?

Линора задумалась и неуверенно сказала:

— Я даю моей дочери поддержку и любовь.

— Не сомневаюсь в этом. Думаю, что она вам тоже. А вот что вы делаете именно как мать? Учите ли ее тому, что такое хорошо и что такое плохо? Направляете в каких-то жизненных ситуациях? Помогаете сделать выбор?

— Но ведь для этого есть Система и менторы.

— Именно. Об этом я и говорю. А наша жизнь бессмысленна. В ней нет ничего, кроме того, что доставляет нам удовольствие. Нет боли, нет страданий. Но возможно ли без них развитие? Вы можете вспомнить последнее научное открытие или изобретение? Да пусть даже произведение искусства, которое потрясло бы мир?

Линора задумалась.

— Вот именно. Старые книги или изучение истории помогают это увидеть. А знаете, почему вообще Систему стали называть именно так?

— Ну как же… Потому что название «Система обеспечения индивидуального счастья» ― это слишком длинно.

— Да ну нет же. Могла прижиться, например, аббревиатура СОИС или еще что-нибудь. Дело в том, что сто-двести лет назад в книгах и фильмах Системой часто называли некую высшую силу, которая управляет людьми, подавляет их волю. Абстрактную злую власть. Такие книги и фильмы назывались антиутопиями. Поэтому, когда был разработан мощный инструмент, позволяющий разложить личность на составляющие и определить, что ей нужно для счастья, всплыло это словечко. В ироничном ключе, конечно. Сейчас об этом благополучно забыли, осталось только слово. За которым прячется довольно жуткий подтекст. Так что, как видите, человечество добровольно загнало себя в антиутопию, и даже не заметило этого.

Линоре стало неуютно. Захотелось прервать разговор, ответить грубостью. В словах Леонардо было что-то раздражающее. Он заметил ее состояние.

— Вы удивлены и напуганы, вам лучше сейчас побыть одной. Если захотите продолжить разговор, мы всегда можем встретиться здесь. Пока меня никуда не перевели, конечно.

Не дав Линоре ответить, он отошел, на ходу поднимая руку. Рядом с ним тут же возник ментор и увел со двора.

На следующий день приглашения на прогулку Линора ждала с нетерпением. Разговор с Леонардо всё время крутился у нее в голове. Она восстанавливала свою жизнь год за годом и вспоминала его слова о вечном детстве. «Я всё время вела себя как капризный ребенок, который не может придумать, как себя еще развлечь. Каждая следующая игрушка надоедала мне всё быстрее. Но почему, ведь другие играют и радуются жизни? Разве не об этом всегда мечтали люди ― вечное детство, так что же в этом плохого?» ― размышляла она.

Когда довольный Борис проводил ее во двор, Линора сразу стала искать глазами Леонардо и обрадовалась, увидев его на скамейке, наполовину спрятанной за кустами. Он поднялся ей навстречу и неуверенно улыбнулся:

— Я рад, что вы не избегаете меня.

— Знаете, я много думала и уверена, что вы не правы! ― заявила Линора, вызывающе глядя прямо в грустные глаза Леонардо.

— Отличное начало разговора, ― усмехнулся тот добродушно. ― Делитесь же своими соображениями скорее. Только давайте присядем. Эта скамейка меньше всего просматривается, я проверял.

— Вы думаете, они всё время следят за нами? ― понизив голос, спросила Линора.

— Ну, не то чтобы следят, скорее ― наблюдают. Мы же, все-таки, пациенты, так что это для нашего же блага. Думаю, если менторы сочтут, что я плохо на вас влияю, это может ускорить мой перевод. Но не будем о грустном! Рассказывайте, в чём вы увидели мою неправоту?

— Вот раньше люди были полностью свободны в принятии решений. Не было никакого менталскана, предписаний. Но разве это означает, что они были взрослыми? Они то и дело принимали такие решения, от которых хуже становилось и им самим, и другим. Мир был ужасен! Войны, убийства, насилие, хищения, суициды ― вот, к чему ведет эта ваша якобы взрослость и ответственность. Нет уж, люди всегда были детьми, только раньше они были злыми детьми, которые принимали плохие решения.

— Вижу, вы хорошо учились…

Линора хотела обидеться на снисходительное замечание собеседника, но не успела, поскольку тот продолжил.

— Думаю, дело в том, что люди в прошлом были ничуть не более свободны, чем мы. Пожалуй, даже менее. Тяжелые условия жизни не оставляли им не только выбора, но даже времени и сил, чтобы задуматься о том, чего бы они хотели.

Разговор захватил Линору полностью. Увлекшись спором, они незаметно перешли на «ты».

— Лео, а как получилось, что ты попал сюда? ― решилась спросить Линора и тут же испугалась, что вопрос может оказаться болезненным для нового приятеля. Впрочем, в том зазеркалье, где они все оказались, кажется, уже не могло быть ничего слишком личного. ― Неужели изучение истории так критически понизило уровень твоего счастья, что не нашлось другого выхода, кроме клиники?

Взгляд Леонардо остановился на дальней точке где-то за плечом Линоры, а на лицо легли резкие тени.

— Меня предала жена.

— Что? ― Линора опешила. ― Как это ― предала?

— О, ну она, конечно, так не считает. Думаю, у нее ни на секунду не возникло сомнений в том, что она поступила единственно правильным образом.

— Вы давно женаты?

— Около тридцати лет. Двое детей: Макс и Диана. Они уже совсем взрослые, живут отдельно. Как-то они пришли к нам в гости, на мой день рожденья. Мы сидели за столом, разговаривали… И вдруг я задумался: а что есть в моих детях от меня? Ну, кроме генов, конечно. Какие взгляды я в них вложил, чему научил?

— И чему же?

— Да ничему, конечно, ― Леонардо слегка дернул плечом. ― Более того, я вдруг понял, что вообще плохо представляю, что за люди мои дети. Нет, у нас, конечно, нормальные отношения. Но, пожалуй, отношения с Вайбергами, с которыми мы играем в гольф раз в месяц, у меня не хуже. Во всяком случае, об их взглядах и образе мыслей я знаю примерно столько же.

С этого момента я всерьез заинтересовался историей семейных отношений. Стал много читать о том, как люди жили раньше. Я понял, что, с одной стороны, в семьях было много конфликтов, драмы и даже насилия, с другой стороны ― отношения были куда более близкими, чем сейчас.

— Не понимаю. Звучит как парадокс.

— Так и есть, ты верно подметила! Настоящий парадокс, ― оживился Леонардо. ― Человеческие отношения очень парадоксальны. Я предположил, что близость и познание другого человека невозможны без конфликта. И я решил проверить это.

— Ты начал ссориться с детьми? ― удивилась Линора. Сама идея показалась ей абсурдной.

— Не с детьми. Ссориться со взрослыми детьми по меньшей мере странно ― они живут своей жизнью. Нет, я взялся за Эмму.

— Эмма ― это твоя жена? ― уточнила Линора.

— Что? А, да, конечно, ― казалось, Лео забыл, что он рассказывает свою историю Линоре. Взгляд его стал отсутствующим. ― Мы жили с ней вместе столько лет ― уж ее-то я знал по-настоящему хорошо, я был уверен в этом! И вот, я начал провоцировать ее на конфликт. Это оказалось непросто! Сначала я начал оспаривать ее мысли и идеи, подвергать сомнению всё, что она говорила. Она удивлялась, недоумевала, объясняла свою точку зрения. Часто просто соглашалась со мной. Кажется, она ни разу не вышла из себя. Тогда я углубился в теорию, перечитал фрагменты досистемных книг о конфликтах. В общем, я перешел к нападкам на ее внешность.

— И что же Эмма?

— Да ничего. Пошла и изменила внешность. Глупая была идея, мне следовало раньше это понять.

— Но ты не остановился на этом?

— К тому моменту это стало моей идеей фикс ― устроить настоящую ссору, классический скандал, как в книгах. Вывести наши отношения через кризис на новый уровень близости. Понимаю, это звучит неадекватно, но я немного увлекся. В общем, я сказал ей, что она плохая мать. Что она не знает наших детей, никогда по-настоящему не интересовалась ими. Она даже не знает, что такое настоящая материнская любовь, ведь тот, кого не заставлял страдать другой человек, не может испытывать настоящее чувство.

— Великая гармония… ― прошептала Линора.

— Да уж… ― Леонардо усмехнулся. ― Сейчас ты, наверное, думаешь, что связалась с по-настоящему больным человеком, и прикидываешь, как бы аккуратно свернуть общение. Я и сам порой был бы рад… свернуть с собой контакты до минимума. Так вот, на этот раз мне удалось вывести ее из себя. Она зарыдала. Я никогда такого не видел. Она будто обмякла и сидела на полу такая маленькая, жалкая, и рыдала, как девочка, которой больно, ― горько и безутешно. Я испугался, кинулся к ней, попытался обнять. Думал, сейчас мы выплеснем эмоции, выговоримся, потом простим друг друга, и вот оно ― то самое особое понимание, которое возникает после ссоры. Когда души людей обнажаются…

— И что же?

— Мой план провалился. Она быстро успокоилась, взяла себя в руки. Никакого бурного примирения не получилось. Я начал просить прощения, она тоже извинилась, что вышла из себя, и ушла спать, а я остался один, опустошенный и обескураженный.

На следующее утро первое, что она сделала, ― это поехала к ментору и рассказала обо всём. Мы так и не поговорили по-настоящему. Она не пыталась выяснить, что со мной происходит. Сразу сдала меня. Да, я понимаю, что зашел слишком далеко и, верно, действительно вел себя как безумный. Но все-таки… Разве это правильно, что ни одну проблему, даже с самыми близкими людьми, мы не пытаемся решить сами? Сразу бежим к взрослым, чтобы наябедничать. В общем, дальше всё понятно. Я тут же получил вызов на внеочередное обследование, и вот результат. ― Леонардо обвел глазами больничный дворик. ― Мое поведение и образ мыслей были признаны деструктивными и опасными для окружающих.

Несмотря на то, что Линора была немного напугана этим разговором, она не могла перестать думать о нем, примерять ситуацию, в которой оказался Леонардо, на себя.

Они продолжили общаться. После знакомства с Леонардо жизнь Линоры в клинике стала намного более терпимой. Теперь у нее появился друг.

Новые идеи, незнакомые мысли и чувства будоражили. Она не могла бы сказать, стала ли она счастливее, но, пожалуй, еще никогда она не испытывала такого жгучего интереса к общению с другим человеком. Это было совсем не похоже на отношения с Тимом. Не было той же радости узнавания, близости и родства. Вместе этого была острота и азарт, как будто она оказалась на незнакомой территории без навигатора. Было не по себе, но Линоре это нравилось. Пожалуй, больше всего это напоминало ей путешествие в горы. Только еще более захватывающе.