Грани безумия. Том 1

Евгения Соловьева, 2021

«Грани безумия» – фантастический роман Даны Арнаутовой и Евгении Соловьевой, первый том третьей книги цикла «Королева Теней», жанр романтическое фэнтези, приключенческое фэнтези, эпическое фэнтези. Правление нового короля постепенно вытаскивает Дорвенант из пучины бедствий, но счастлив ли сам Аластор? Грегор Бастельеро готов на все ради Айлин, но почему она все реже улыбается? В Академии появилась крайне подозрительная личность, и Совет Магистров то и дело противодействует своему главе… Ради редкого счастья настоящей дружбы Лучано решил поторговаться с родной Гильдией за свою свободу, но на его сердце по-прежнему лежит проклятие…

Глава 4

Очень разные визиты

Лаванда! Благие Семеро, Альс великолепен! Как ему вообще в голову такое пришло?!

Когда Лучано с Саграссом вышли из королевского кабинета, торопливо исчезнувших егерей уже и след простыл. Грандсиньор Роверстан, раскланявшись, отправился в сторону королевской библиотеки, и Лучано с сожалением проводил его взглядом: в редкие свободные минуты разумник неизменно оказывался восхитительным собеседником. Впрочем, давно известно, что именно занятые люди интереснее всего, не то что бездельники.

— Вы в самом деле пойдете в караулку, милорд? — серьезно поинтересовался Саграсс, пряча улыбку в уголках губ, что так и подрагивали.

Лучано подумал…

— Пожалуй, не сегодня, — решил он. — И вам советую с этим подождать. Пусть по дворцу разнесется побольше разных слухов, а мы будем выразительно молчать. Чтобы сварить правильный шамьет, жаровню следует хорошенько раскалить!

— Да, милорд, — поклонился Саграсс, все-таки позволив себе тень понимающей усмешки и тут же вернувшись к обычной серьезности. — У вас есть для меня распоряжения?

— Сегодня? — Лучано снова задумался. — Пожалуй, нет. Можете отправляться домой или куда угодно. Право, Лионель, день такой прекрасный, почему бы вам не пригласить на прогулку какую-нибудь милую синьорину? На площади Фиалок открыли новую ресторацию с итлийской кухней, там весьма недурной повар, и даже варят правильный шамьет!

— На прогулку? Милорд, но это будет означать, что у меня серьезные намерения! — Боевик настолько растерялся, что Лучано даже стало на пару мгновений стыдно. — Вы полагаете, я могу так поступить с девушкой, не имея намерений жениться? Да и какая приличная девица…

Он разом помрачнел, и Лучано подхватил, желая загладить неловкость, а заодно выяснить вопрос, который давно его интересовал:

— Действительно, какая девица обратит внимание на благородного бравого синьора с магическим талантом и должностью при дворе?

— Вы хотели сказать «местом на каторге»? — не без ехидства уточнил Саграсс. — Милорд, мы же оба понимаем, что своим нынешним положением я обязан только великодушию его величества и вашему. Что я могу предложить порядочной девушке? Сомнительную честь стать женой осужденного преступника? Связать свою жизнь с человеком, который не волен в своем будущем?

— А кто из нас в нем волен, Лионель? — непритворно удивился Лучано. — Разве кто-нибудь знает отмеренный ему срок жизни? Право, вы меня удивляете! Ваше положение имеет одно изумительное достоинство! Вы можете быть уверены, что девушка, которая отдаст вам сердце, предпочла именно вас, а не вашу карьеру или богатство. Это все дело наживное, и я уверен, что ваша семья вскоре восстановит свое положение и состояние. А вот искренние чувства — их найти потруднее. Да что я вас уговариваю?! Неужели отважный боевик опасается женского отказа?

— Отказа? Нет, милорд, — вымученно снова усмехнулся Саграсс, то ли не заметив подначки, то ли пренебрегая ею. — Я опасаюсь как раз противоположного. Если вдруг эта девушка… — Он осекся, и Лучано показалось, что боевик подумал не о любой девице, а о какой-то совершенно конкретной. — Если какая-нибудь девушка, — торопливо поправился Саграсс, — примет мое предложение, то… что дальше? Привести ее к нам домой?

Его лицо окончательно помрачнело, и Лучано про себя согласился. Пьющий глава семейства — это не только расходы, в таком доме на редкость неприятно живется. Постоянная тревога, стыд за происходящее, неуверенность в будущем… Не то, что пожелаешь любимой женщине и своим детям, которые рано или поздно появятся. А Лионель Саграсс — прекрасный сын, если за столько мучительных лет не столкнул пьяного папеньку с лестницы или не капнул ему в карвейн какое-нибудь зелье. Да просто не попросил об услуге знакомого некроманта, чтобы самому не пачкаться!

А ведь это, кстати, интересная мысль… Домой к Саграссам его еще ни разу не приглашали, похоже, Лионель стыдится неустроенного обедневшего жилья или того, что может выкинуть его отец при госте. Но кто мешает Лучано как-нибудь заглянуть в кабак, где синьор Саграсс-старший проводит вечера? Семье этих бедолаг будет только лучше без такого папаши! А Лионелю совершенно не обязательно об этом знать, не то еще надумает мучиться совестью…

Мысль об этом была яркой и соблазнительной, однако Лучано отбросил ее, хотя не без сожаления. Да, Шипы постоянно убивают, но лишь тех, о чьей смерти кто-то недвусмысленно просит. Вдруг все не совсем так, как ему представляется, и Лионель питает какие-то добрые чувства к своему несчастному родителю? В это сложно поверить, но… Во всяком случае, не получится облагодетельствовать всех хороших людей на свете, просто истребив негодяев, безнадежных пьяниц и вообще тех, кто живет неправильно — по твоему мнению. А то ведь может получиться, что в рядах, подлежащих истреблению, одним из первых окажешься ты.

— Не берите в голову, Лионель, — чуть виновато улыбнулся он боевику. — Кажется, сегодня я исключительно бестактен. И все-таки, знаете, иногда нужно довериться собственным чувствам. Грандсиньора судьба любит, когда ее приглашают на танец от чистого сердца. Еще полгода назад я понятия не имел, что окажусь в Дорвенанте, и моя жизнь переменится так сильно. Попробуйте и вы принять ее дары!

— Я над этим подумаю, милорд, — склонил голову Саграсс, явно пряча взгляд, и щелкнул каблуками. — Разрешите идти?

— Идите, Лионель, — вздохнул Лучано. — И передайте мой поклон вашей почтенной матушке.

Он снова проводил взглядом теперь уже боевика и подумал, что неплохо бы поинтересоваться, о ком вздыхает Саграсс. Вдруг все не так безнадежно, как предполагает его единственный, не считая Перлюрена, подчиненный?

Кстати, а где Перлюрен? Утром Лучано вывел его погулять в саду, где енот распугал стайку мелких собачек, принадлежащих какой-то даме, виртуозно снял драгоценную пряжку с туфли ее кавалера — пришлось возвращать с поклонами и извинениями! — залез в кусты и долго там хрустел и чавкал — Лучано предпочел не знать, чем именно, — а потом плюхнулся в чашу фонтана и наотрез отказался вылезать, пока вволю не накупался. Чуть не лишившийся пряжки синьор, оказавшийся магом-стихийником, предложил хорошенько подогреть воду, мол, тогда ошалевший зверек, не желая свариться, быстро вылезет, но понятливо смолк под укоризненным взглядом Лучано и как-то быстро убрался подальше. Возможно, задумался, что покойнику не нужны даже самые модные и дорогие туфли — в Претемные сады, как известно, пускают даже босиком.

Но хорошего, как известно, понемногу, и как только Перлюрена удалось подманить печеньем, коварно вытащить за шкирку и слегка просушить на солнышке, Лучано унес его из сада и вручил изрядно подросшего за последние недели зверька маленькому Дани — тому самому, который встретился им в мертвой деревне и так запал Альсу в душу. Среди бесчисленных государственных дел его монсиньор нашел время узнать о судьбе старухи с малышами, которых отправил во владения Вальдеронов. Новости оказались хорошими и печальными одновременно.

Старая синьора Грета провела осиротевших ребятишек через половину Дорвенанта, миновав и демонов, и лихих людей. Успела поручить их заботам старосты в одной из вальдероновских деревень, а потом, словно решив, что исполнила последнее важнейшее дело в своей жизни, ушла в Сады, где наверняка ее встретили и собственные родные, и благодарные родственники спасенных малышей.

Двух мальчишек постарше, которые оказались родными братьями, приютила бездетная семья мельника, и Альса заверили, что люди это хорошие, воспитают парнишек не как дармовых работников, а как собственных детей, о которых долго просили Всеблагую. Что касается Дани, его тоже пристроили в семью, но что-то там не заладилось, и мальчика сначала отдали кому-то еще, потом снова передали, будто приблудившегося и не слишком нужного щенка… Выслушав это, Альс нахмурился и… через пару часов спешно отправленный порталом управляющий вернулся с мальчишкой. Одетый в отрепья с чужого плеча, плохо вымытый и явно оголодавший, мальчик съежился, как испуганный зверек, и даже не сразу узнал их с Альсом. Все-таки пара месяцев прошла, да и те усталые, просто одетые путники сильно отличались от нынешних Аластора и Лучано.

И только услышав, как Альс дрогнувшим голосом зовет его по имени, Дани вскинулся и бросился к нему, вцепившись так, что Аластору самому пришлось нести его в ванную, которую приготовил спешно вызванный Джастин, мыть, кормить, а потом уговаривать пойти с камердинером, который тоже не смог удержать слез.

— Как ты представишь его людям? — спросил Лучано, когда чистого и осоловевшего от сытной еды мальчишку уложили спать. — Альс, он так похож на тебя! Ты ведь понимаешь, какие пойдут слухи?

— Никаких, — сумрачно ответил Аластор, сидя в его спальне и ожидая, пока Лу сварит шамьет. — Я попрошу лорда Аранвена провести церемонию распознавания крови на нашем родовом камне. Пусть ни у кого даже мысли не мелькнет, что это мой бастард. Особенно… ну, ты понимаешь!

— Понимаю, — согласился Лучано и не удержался от мысли, что это стало бы дивной шуткой судьбы над ее величеством Беатрис.

Подумать только! Много лет назад избавиться от бастарда первого мужа, чтобы, овдовев, заполучить его вторым мужем и тут же — в придачу! — увидеть во дворце теперь уже его собственного бастарда! И это при том, что Беатрис пока не родила нового наследника, да и Аластор меньше всего похож в этом на собственного родного отца — ребенка, пусть и незаконнорожденного, он никогда не бросит и не отошлет. О, какая это была бы дивная шутка! Даже жаль, что не случится.

Волна слухов по дворцу, разумеется, прокатилась, и Лучано пришлось рассказывать королеве, где, когда и как Аластор встретил мальчика. Но к тому времени грандсиньор Аранвен уже заткнул болтливые рты результатами проверки, и двор сошелся на том, что такого милосердного короля Дорвенант еще не знал. Беатрис выслушала историю о мертвой деревне, сосредоточенно постукивая по ковру носком изящной туфельки, а потом пытливо посмотрела на Лучано.

— Говоришь, мой муж просто пожалел этого мальчика?

— Да, моя прекрасная королева, — поклонился Лучано, отгоняя нехорошие предчувствия о судьбе малыша Дани. — У него доброе сердце.

— Это верно, — все так же сосредоточенно согласилась Беатрис. — Что ж, если простой народ станет звать его Аластором Великодушным, это не худшее прозвище. А еще один маленький придворный паж никому не навредит. Если мальчик окажется умным и послушным, возможно, я разрешу моим девочкам с ним играть.

— Я уверен, его величество оценит ваше милосердие, — снова поклонился Лучано и попал в точку — взгляд Беатрис потеплел, а на губах королевы появилась улыбка.

— О да… — тихо сказала она, отведя взгляд. — Кто бы мог подумать, что мне будет столь важно мнение мужчины из рода Дорвеннов. Судьба так причудливо сдает карты для игры… Иди, мастер Шип, служи моему супругу так, чтобы он был доволен твоей службой. Но никогда не забывай, кому принадлежишь на самом деле.

— Я всегда это помню, моя королева, — поклонился Лучано еще почтительнее — ниже и дольше.

Так, чтобы ни в коем случае не встретиться с ее величеством взглядом!

Дани остался при дворе. Ее величество милостиво пожаловала ему звание товарища по играм юных принцесс, а попросту — живой куклы, которую девчонки с восторгом воспитывали и таскали с собой то в сад, то на уроки. Дани прекрасно усваивал хорошие манеры, да и где вы видели трехлетнего мальчишку, который не ловил бы все на лету? Камердинер Альса присматривал за мальчиком и утверждал, что тот весьма смышлен, так что со временем сможет стать лакеем или даже, чем Благие не шутят, следующим королевским камердинером. Сам Альс под настроение с удовольствием возился с мальчишкой, который больше не звал его папой, но с уморительной серьезностью и старанием выговаривал «ваше величество» звонким ясным голосом, так что все, кто это слышал, не могли удержаться от улыбки.

Лучано же смотрел на это и тихо удивлялся: кто бы мог подумать, что стольким людям будет дело до осиротевшего ребенка из крестьянской семьи. А все Аластор, это он меняет к лучшему жизнь тех, с кем соприкасается. Как и синьорина Айлин… Два солнца, тепло которых Лучано чувствовал всегда, если даже их не было рядом. Два сердца, с которыми его навсегда соединила чернильная вязь магического браслета, собственная память и странное чувство, которому Лучано впервые дал название в ночь перед закрытием Разлома…

Вынырнув из мыслей, он встряхнул головой и глубоко вздохнул. Перлюрен наверняка где-то с Дани! Мальчишка привязался к нему и на удивление ловко управлялся с хитрым строптивым зверьком. Наверное, крестьянская кровь помогала. Уже весь двор знал, что если где-то мелькнула черно-серая мохнатая молния, а фаворита его величества рядом нет, значит, вместо него за Перлюреном приглядывает Дани, «мальчик для енота», как прозвали его слуги. Дани относился к этой службе куда старательнее, чем можно было ожидать в его возрасте, а Лучано честно платил ему по серебряному флорину в неделю — недурные деньги для такого крохи. Тратить их во дворце было некуда, и Дани завел копилку…

— Точно на кухне, — пробормотал Лучано. — Где же им еще быть? У их высочеств сегодня до полудня уроки танцев и пения, бамбино там делать нечего. Ну и пусть погуляют… Уверен, синьора Катрина приставит к делу обоих.

Он представил мокрого, чумазого и совершенно счастливого Перлюрена, который увлеченно полощет в бадье морковку с репой, и безнадежно махнул рукой. Какой смысл быть енотом, если тебе не дают ничего стирать?

Посмеиваясь, он вернулся в ту часть дворца, где располагались их с Альсом покои, с улыбкой кивнул мэтр-лейтенанту Эдлю, сменщику Минца, в ответ на приглашение заглянуть вечером в караулку, если милорду будет угодно. Жадный любопытный блеск в глазах Эдля подтвердил, что новость о суде над капитанами егерского полка стремительно разлетается по дворцу. Свернул в закоулок, из которого можно было напрямую пройти в его спальню, и остановился. В воздухе плыл аромат шамьета. Прекрасно сваренного по классическому рецепту «Летний вечер», который Лучано готовил тысячу раз, не меньше, и мог бы приготовить даже одной рукой и вслепую.

И не было ничего удивительного, что в коридоре рядом с его спальней пахнет шамьетом, если бы не сущая мелочь — именно «Летний вечер» он сегодня не варил.

Сердце замолотило, словно копыта лошади, пущенной в галоп. Остановившись перед самой дверью, Лучано усилием воли заставил себя успокоиться, несколько раз вдохнул и выдохнул: заманчивый пряный запах так и струился изнутри. И это посреди дворца, полного охраны!

Толкнув дверь, он вошел и прикрыл ее за собой. Небольшую комнату, служившую ему и спальней, и личным кабинетом, заливал золотой послеполуденный свет, струящийся через тонкие занавеси на окне, выходящем в сад. В столбе этого света плясали пылинки, и Лучано рассеянно подумал, что Перлюрен опять натащил грязи на лапах, да и шерсти от двух мохнатых зверюг немало, пора звать горничную. Мысли текли удивительно ясные и прозрачные, но совершенно не в ту сторону, в какую следовало. Человек, стоящий у окна спиной к Лучано, обернулся и протянул ему чашку, которую держал в руках.

— А, мальчик мой, ты как раз вовремя! Шамьет еще горячий, но уже не обжигает. Будешь?

— С удовольствием, мастер, — улыбнулся Лучано и взял чашку.

Вдохнул пряный сладкий аромат и задумчиво сказал:

— Кажется, я очень плохо перебрал дворцовую охрану. Меня даже не предупредили.

— Не ругай их, мальчик, — улыбнулся в ответ мастер Ларци и, взяв еще одну чашку, сел в любимое кресло Альса. — Я пришел за несколько минут до смены караула. Славный лейтенант гуардо чрезвычайно порадовался, что к лорду Фареллу приехал его почтенный батюшка, воспитавший такого прекрасного сына. Не мог же он держать меня в коридоре!

— А сейчас на том посту стоит уже другой гуардо, — понимающе кивнул Лучано. — Который вас попросту не видел.

Знакомый прием, Лучано сам часто им пользовался. Когда охранники меняются, они редко предупреждают, кто мимо них проходил. Батюшка, значит?

— Лорд Фарелл… — повторил Ларци, с удовольствием покатав эти два слова на языке, словно леденец, и Лучано будто увидел себя его глазами.

Нарядный камзол и бриджи из тончайшего арлезийского бархата цвета спелой вишни, белоснежная рубашка и чулки, дворянская парадная рапира на боку. Отросшие волосы перехвачены лентой в тон камзолу, на туфлях — пряжки, за которыми давным-давно охотится Перлюрен, так что пришлось завести особый шкафчик для обуви. На руках — перстни. Рубиновый — подарок ее величества, аметистовый — трофей от недоброй памяти синьора Денвера, и третий — черный морион с гербовыми щитками по бокам: на золотом поле черный эмалевый кот с золотыми же глазами. А еще несколько перстней, подаренных желающими подольститься, он принял, но не носил. Вон на туалетном столике шкатулка, заполненная драгоценными побрякушками, в том числе дворянской цепью, которую Лучано, несмотря на требования этикета, во дворце упрямо не надевал.

Да, лорд. Благородный дорвенантский синьор, фаворит и Рука короля!

Мастер Ларци хмыкнул, и Лучано под его взглядом вмиг почувствовал себя обычным оборвышем на улице родной Вероккьи, которого почтенные люди близко не подпустят, чтобы кошелек не стянул.

— Пей шамьет, а то остынет, — мягко посоветовал Ларци и пригубил свой.

Лучано обреченно поднес чашку к губам. Вдохнул аромат, еще раз и третий. Пахло только знакомыми специями, смешанными в строгом соответствии с рецептом. Он набрал чуть шамьета в рот, понежил на языке… Ничего! Ничего, кроме самого шамьета и пряностей!

Впрочем, если сам Ларци Тысяча Ядов снизошел до того, чтобы сварить шамьет, кто же откажется? Уж точно не его ученик, который лучше всех знает, что личные яды мастера невозможно распознать. И потому выбор всего один: пить или не пить.

Почти наслаждаясь бесстрастным и безнадежным спокойствием, охватившим его, Лучано медленно выцедил половину. Опустился во второе кресло и поставил чашку рядом на подлокотник. Отменный шамьет! Если даже отравленный, на вкусе и запахе это никак не сказалось. Стоит получить хотя бы это последнее удовольствие от маленького шедевра своего мастера.

Ларци, посмотрел на него, встал, подошел и… отвесил быстрый тяжелый подзатыльник, так что у Лучано голова качнулась вперед.

— За что? — изумленно выдохнул он, выпрямляясь.

— Идиотто, — уронил мастер, словно это было объяснением. Вернувшись в кресло, снова поглядел на Лучано, вздохнул и пояснил: — Если ты мне доверяешь, нечего пить хороший шамьет с такой рожей, будто тебя сейчас от него скрючит. А если не доверяешь, то зачем пьешь, идиотто?!

Лучано несколько мгновений смотрел на него, пытаясь найти нужные слова и не находя ни одного. Потом уронил голову, прикрыв лицо ладонями, и… рассмеялся. Претемная Госпожа, с чего он вообще решил, что Ларци собирается его отравить? Может, потому что чувствовал за собой вину? Он ведь хочет уйти из гильдии, оставить мастера, который посвятил ему столько лет, без наследника! Вот и подумал на миг, что Ларци все знает и предпочитает убить неверного ученика, чем отпустить. Благие и Баргот, какой бред! Лучано убрал руки и выдохнул, изнемогая от невероятной смеси облегчения, вины, счастья и благодарности:

— Простите, мастер. Вы же знаете, я бы все равно выпил.

Сколько лет прошло с того их разговора, когда Ларци пообещал сам отравить глупого мальчишку, если тот совершит что-то непростительное? Иногда Лучано казалось, что вечность, иногда — что это было вчера. Но в одном он был уверен твердо: оба они помнят этот разговор и знают, что случись такое, Лучано послушно примет свою смерть из рук единственного человека, который имеет на это право.

«Единственного? — спросил он сам себя растерянно. — А как же Альс и Айлин? Разве ты не обязан им подаренной жизнью, клятвой верности, дружбой и… любовью? Разве ты не принадлежишь теперь еще и им?»

Он взял чашку и в несколько глотков равнодушно допил шамьет — вкусный и совершенно обычный. А потом подумал, что когда искал следы яда, напиток ему казался гораздо вкуснее. Такой букет чувствовался!

— Все равно охрану следует гнать садовой метлой, — вздохнул он и пояснил, указав глазами: — Вон за той дверью — спальня короля.

Брови мастера взлетели на самый лоб, а потом Ларци хмыкнул и, вернув обычное выражение лица, согласился:

— Тогда гони, конечно. А то пускают всяких, не дворец, а проходной двор! — Помолчал и небрежно добавил: — Кстати, мне действительно тебя хвалили, пока провожали сюда. Лорд Фарелл — это, лорд Фарелл — то! Их послушать, так ты славный парень, хоть и странный, как все итлийцы.

— Гуардо меня любят, — улыбнулся Лучано. — Точнее, они любят короля, а я — приложение к нему. Итлийский Кот его величества, мастер шамьета и сплетен.

— Рука короля, — сказал Ларци, не спрашивая, а утверждая, и Лучано кивнул.

— А также глаза и уши, — сказал он спокойно. — При дворе уже все об этом знают, но я не зарываюсь, лишнего не придумываю, взяток не требую, а если беру подарки, то с разбором и только ради репутации. Нельзя же быть рядом с колодцем и даже не отхлебнуть? На меня бы смотрели как на безумца. Или как на идиотто, с которым невозможно вести дела.

Мастер одобрительно кивнул, мелкими глотками отпивая шамьет. Хотел что-то сказать, и тут за окном зашуршало, Ларци неуловимо напрягся, быстро глянул на Лучано — и тут же уголки его губ дрогнули в удивленной улыбке. Через подоконник, пыхтя и сопя, перевалился Перлюрен. Деловито спустился вниз, осторожно приблизился и обнюхал ноги Ларци, а потом подбежал к Лучано и заскулил, просясь на руки.

— Ну и где ты был? — обреченно поинтересовался Лучано, поднимая зверька за шкирку и сажая на колени. — Опять кого-то ограбил? Перед кем мне в этот раз придется извиняться?

Щека Перлюрена предательски оттопыривалась. Лучано привычно и умело разжал ему пасть, запустил туда пальцы и вытащил три серебряных флорина. Енот возмущенно взвизгнул и потянулся лапой за утраченным сокровищем.

— Но-но, — погрозил ему Лучано. — Зачем тебе серебро, бандитто? Ты же его не ешь, и в лавки, хвала Всеблагой, бегать еще не научился. Вот, возьми лучше.

Он сунул Перлюрену несладкое жесткое печенье с орехами и ягодами, которое по его просьбе специально для енота пек дворцовый повар, и зверек, удовлетворенный обменом, блаженно захрустел лакомством.

— Енот? — пробормотал Ларци. — Ты это серьезно, мальчик мой?

Лучано почувствовал, что краснеет. Конечно, он знал, что совершает немыслимую глупость, заведя на задании домашнюю зверюшку, да еще такую хлопотную, но понятия не имел, как объяснить, что для него значит Перлюрен. Разве можно просто сказать, что енот — это как кусочек собственного дома, которого у Лучано никогда не было и вряд ли появится?

— Это… — попробовал он начать и увидел, что Ларци смотрит на Перлюрена с восхищением.

— Это гениально, — с полным убеждением сказал грандмастер. — Беллиссимо! Ты ведь можешь искать его где угодно, в любом Барготом проклятом уголке от кухни до королевского кабинета, и никто ничего не заподозрит! Да что там кабинет, ты хоть под кровать к Беатрис Риккарди можешь залезть! И будешь выглядеть всего лишь идиотто, а их все любят, особенно веселых. Енот! Мальчик мой, как ты до этого додумался?

— Случайно, — отозвался Лучано, с облегчением понимая, что можно, слава Всеблагой, теперь ничего не объяснять.

Но неужели мастер всерьез думает, что завести енота было продуманным коварным планом?! Ох, кажется, да. И в полном восторге!

— Прекрасный зверь, — все так же убежденно сказал Ларци и, взяв еще одно печенье, предложил его Перлюрену.

Енот отнесся к щедрому дару с неожиданной осторожностью. Обнюхал руки Ларци, сморщился и громко чихнул, а потом обиженно потер морду лапами и отвернулся.

— Хорошее чутье, — одобрил мастер, ничуть не обидевшись. — Я вчера варил «Безмолвную песню», до сих пор пахну, наверное.

«Не повезло же кому-то, — равнодушно подумал Лучано. — От этой дряни умирают нехорошо. В удушье человек может лишь беспомощно открывать рот, отсюда и название, а сама агония длится долго».

— Зачем вы приехали, мастер? — спросил он, словно это напоминание о привычной жизни Шипа что-то сдвинуло в мыслях. — Это большая честь, но… разве я не справляюсь?

О том, что Альс хочет его выкупить, Лучано никогда не писал, хотя подробные донесения обо всем, что с ним происходило, отправлял каждую неделю. Ну хорошо, почти обо всем. Кое-что он оставлял только для себя.

Запах волос синьорины Айлин, который прекрасно помнил во сне и наяву. Хрипловатый спросонья голос Альса, когда друг и монсиньор с утра пораньше заваливался к нему в комнату и просил шамьет. Редкие минуты, когда они оставались наедине и просто молчали… Иногда вечером Лучано разминал Альсу плечи и спину, старательно сдерживая себя, чтобы полезная процедура не перешла в откровенную ласку, как бы ему ни хотелось просто погладить горячую и удивительно гладкую для такого большого мужчины кожу. Иногда они вспоминали Айлин и то, что было в походе, Лучано будто чувствовал пальцами шелковистую буйную роскошь ее волос, а хмурый после целого дня утомительных обязанностей взгляд Альса смягчался и теплел.

Это принадлежало только ему! Как и резкое, острое до боли желание, которое он неизменно ощущал при взгляде на Дункана Роверстана. Совершенно иное, чем то упоительно нежное и трепетное чувство, которое Лучано испытывал к своим синьорине и монсиньору. Эту почти мучительную страсть он отлично научился скрывать за шутливыми признаниями, которые никто, разумеется, не воспринимал всерьез. Просто Фарелл — итлиец, вот и разыгрывает развратного красавчика, королевского кота…

Лучано прекрасно знал, что сам Роверстан понимает всю меру его искренности, но… слишком много опасных и горьких тайн их связывало, чтобы грандсиньор разумник возмущался этой почти-игре. Забавлялся — да. Держал Лучано на тщательно рассчитанном расстоянии — безусловно. Не давал ему никаких надежд — о, разумеется! Но не оскорблялся, как тигр не может оскорбиться поведением кота, пробравшегося к нему в клетку и с упоением ловящего кончик огромного черно-золотого хвоста. И уж конечно, это было совсем не так, как с Альсом и Айлин…

Все это он и в мыслях не имел объяснять мастеру, а вот теперь получалось, что Ларци все-таки увидел в его письмах нечто, потребовавшее не просто вызвать Лучано в Итлию для личного доклада, но визита сюда, в Дорвенант. И хотя разговора про разрыв с гильдией все равно было не избежать, Лучано все откладывал его, малодушно отодвигая решение до самого конца отведенного ему срока… Теперь эта трусость обернулась против него самого!

— Хотел посмотреть тебе в глаза, — с преувеличенной серьезностью подтвердил его опасения мастер. — Зрачки оценить, а то пишешь такое, что у меня волосы дыбом встают. Добрый король, честный и справедливый канцлер… А еще зеленая зима и твердая вода!

— Про воду и зиму — это была шутка! — запротестовал Лучано. — Мастер!

— А про короля и его главного министра — нет? — усмехнулся Ларци. — Вот я и говорю: пугаешь ты меня, мальчик. Но зрачки хорошие, правильные зрачки. Дурью, значит, никакой не увлекся.

— Издеваетесь… — протянул Лучано, понимая, что мастер по обыкновению шутит.

А вот то, что звучат эти шутки как-то невесело, уже против всякого обыкновения!

— Пытаюсь понять, — сказал Ларци голосом мягким и теплым, словно камзол из арлезийского бархата, который Лучано расстегнул — ему вдруг стало жарко. Зато глаза мастера блеснули остро и холодно, будто две голубые льдинки. — Видишь, даже бросил все дела, чтобы посмотреть, как тут живет мой Фортунато. Ты же все еще мой, не так ли? Или уже нет?

На несколько мгновений в комнате повисла оглушительная тишина. Не опуская взгляда, Лучано рассеянно погладил Перлюрена, запустив пальцы в мягкую серую шерсть, а потом сказал без улыбки, которая точно вышла бы фальшивой:

— А вы сомневаетесь, мастер? Я все еще пью шамьет из ваших рук.

Ему показалось, что тишина сгустилась еще сильнее, как только стихло последнее слово. Ларци задумчиво посмотрел на него и бесстрастно уронил:

— Верно, мальчик. Но почему-то с таким лицом, словно и правда ожидаешь в нем порцию отравы. Вот я и задумался, с чего бы это мой Фортунато вдруг начал меня бояться? Чего я не знаю о том, что здесь происходит? Конечно, не все стоит доверять письмам, но ты здесь уже почти полгода, мальчик мой. Порталы работают месяца четыре, не так ли? И за все это время ты не выбрал денек, чтобы навестить старого Ларци. Странно, не находишь?

Он замолчал и опять поднес чашку ко рту. Лучано, медленно гладя Перлюрена, с холодной отстраненностью подумал, что это и в самом деле было огромной глупостью. Хотя бы разок стоило наведаться в Вероккью, успокоить мастера своим появлением, рассказать пару забавных баек о том походе и нынешней придворной жизни… В общем, вести себя точно как прежний Фортунато!

Но он слишком привык, что мастер видит его насквозь, а теперь в его жизни было слишком много тайн, и своих, и чужих. А еще преследовал глупый страх, что стоит вернуться в Вероккью, как мастер почует неладное и больше не отпустит его. Найдет для исполнения контракта другого Шипа, и… все.

Он прикрыл глаза под испытующим взглядом мастера и глубоко вдохнул. Пальцы сами собой остановились на холке Перлюрена, и Лучано, снова подняв веки, осторожно ссадил зверька на пол. В упор посмотрел на своего мастера и в этот раз даже смог улыбнуться — едва заметно, зато от души. Так, словно время вдруг вернулось на несколько лет назад, и его, тогда еще простого Шипа, снова ожидал экзамен, который можно было либо выдержать, либо навсегда остаться в том гробу, куда он сам согласился лечь. Лучано усмехнулся про себя — очень уместное сравнение именно сейчас.

— Это будет очень долгая история, мастер, — мягко сказал он.

— Что ж, тогда хорошо, что у меня по чистой случайности совершенно свободный вечер, — невозмутимо отозвался Ларци. — Может, сваришь еще порцию шамьета, мой мальчик?

Лучано покачал головой.

— Нет, мастер. Думаю, шамьет сварите вы. После моего рассказа. И я его выпью — в любом случае, как обычно.

— Даже так? — Не отводя от него встречного взгляда, Ларци вздохнул, будто отец, перед которым держит ответ непутевый сын. — Что ты на сей раз натворил, идиотто?

И Лучано рассказал.

Первые слова дались ему с трудом и болью, даже удивительно, как сложно это было. Он рассказал, как приехал в Дорвенант и получил задание от Беатрис Риккарди, но ни слова не проронил о рубиновом проклятии. Потому что сейчас, глядя на Ларци, который по глоточку цедил шамьет, обострившимся чутьем даже лучше, чем рассудком, понял: мастер убьет эту тварь. Неважно, из любви к нему, своему единственному ученику, или из принципа не оставлять в живых клиента, вздумавшего вести с гильдией нечестную игру. Ларци Смерть с Улыбкой не простит подобного, и Беатрис умрет. А она беременна от Альса. Не будь этого, пожалуй, Лучано сдал бы ее мастеру с наслаждением. Да, ему до сих пор мучительно стыдно за то, что он попался, как ученик-первогодок. Но что он мог противопоставить такой заказчице? Ничего!

А перед глазами стояло счастливое лицо Аластора, узнавшего, что у него будет ребенок. И кредит от Риккарди все еще не получен… И вряд ли удастся убедить мастера подождать с возмездием, потому что беременная женщина еще более непредсказуема, чем обычно. Беатрис вполне может отдать роковой приказ просто в раздражении, решив, что именно этот Шип ей больше не нужен или даже опасен — ему слишком многое известно. Она ведь разыгрывает перед Альсом кроткую овечку, а узнай он о приказе убить Айлин — и неизвестно, чем это обернется… Лучано для Беатрис опасен, и сам он на месте мастера Ларци непременно решил бы, что нет человека — нет и сложностей от него.

Значит, нужно молчать… Изображать всемерное почтение и полную покорность королеве. А там или грандсиньор Бастельеро найдет способ снять проклятие, или Беатрис родит Альсу наследника — а уж тогда…

Поэтому о проклятии он не сказал. Как и о предсказании Минри, которое с течением времени не забылось, но как-то поблекло, отодвинулось в списке самых важных и страшных вещей. В конце концов, никакого точного срока чинская гадалка не назвала, мало ли что в ее понимании «скоро»?

Он рассказывал о походе то же самое, что писал в донесениях, которые аккуратно отсылал каждую неделю, но теперь обычные слова странным образом наполнялись горечью и болью, страхом и восхищением, надеждой и отчаянием. Как можно объяснить, что он почувствовал, когда рыжеволосая синьорина поила его бульоном, а потом преспокойно заявила, что ей все известно? Как передать хотя бы тень ледяного темного ужаса, от которого его спас Альс? И тепло ночевок в палатке, и азарт боя, и кошмар той деревни, где он таскал трупы вместе с принцем… Принцем, который не погнушался водить его до уборной и звать по имени. Как объяснить, что в путь из Дорвенны отправился Шип Фортунато, а вернулся Лу, побратим и друг этих двоих, самых невероятных и невозможных людей на свете?!

Он говорил и говорил, и Ларци слушал, как умел он один, впитывая каждое слово, интонацию, взгляд и вздох. Иногда мастер хмурился, словно пытался читать в его сердце, как раньше, но знакомые письмена обернулись загадкой. И Лучано понимал, почему так случилось. Мастер знал его прежнего, а этот новый ученик был ему непонятен. Но он больше не мог молчать. Если Ларци, узнав все, решит, что гильдия обойдется без Шипа Фортунато… Если Ларци подумает, что ученик его предал… Ну что ж, тогда сопротивляться попросту бессмысленно.

Если Лучано и понял что-то за годы жизни с мастером, так это то, что Сады Претемной ждут всех. Можно лишь надеяться, что смерть будет быстрой и безболезненной, но в этом Лучано был уверен: мастер никогда не мучил жертву, если на то не было особых требований в контракте. И уж ему, идиотто Фортунато, Ларци наверняка окажет последнее милосердие. Может быть, даже против воли гильдии.

Договорив, он замолчал и облизал пересохшие губы. Ларци так же молча сунул ему в руки чашку, где еще осталась пара глотков остывшего шамьета, и Лучано жадно их выпил. А Ларци посмотрел на него и покачал головой.

— Мальчик мой, да ты влюбился, — сказал он с безмерным удивлением. — По уши влюбился в этих двоих и свою новую жизнь! Ну да, здесь ты герой, аристократ, любимец короля… Ты завел енота, и у тебя новая лютня… Отличная лютня, кстати, наконец-то у тебя появился вкус на хороший инструмент.

Он покосился на Ласточку, которая лежала в изножье кровати. Вчера Лучано перед сном подбирал на ней песню и забыл убрать в футляр. Простое темное дерево словно светилось изнутри глубоким янтарным сиянием, но ни одного украшения — по сравнению с той лютней, что осталась в Вероккье, Ласточка выглядела нищенкой рядом с принцессой, и все-таки Ларци увидел разницу.

— Ты влюбился, — повторил он. — В них и в себя самого — такого, каким они тебя видят. И думаешь, что так будет всегда? Фортунато, мальчик мой, благородные синьоры требуют верности, но сами верными быть не умеют. Пока ты полезен и забавен, тебя будут ласкать. Но стоит щелкнуть зубами возле руки, которая тебя гладит и кормит — и эта же рука возьмет хлыст. А ты даже сопротивляться не сможешь.

— Нет, мастер, — прошептал Лучано и опять улыбнулся — но почему-то улыбка резанула его глубоко внутри острой болью.

Странно, ведь Шипу положено улыбаться. Когда идешь на заказ, когда уходишь после заказа, когда тратишь полученные деньги и когда берешь последнюю кружку воды из рук палача в тюрьме. Шип должен быть лихим, веселым и бессердечным, удача таких любит. Им слаще жить и не страшно умирать. Так почему же сейчас улыбаться так больно?

— Нет, мастер, — повторил он. — Я люблю их, это правда. Но я не хочу быть таким, каким они меня видят. Потому что они видят меня лучше, чем я есть. Они думают, что я честный, благородный и великодушный. Но мы с вами знаем, что все это чушь. Благородные умирают первыми, честных топят в грязи, великодушными пользуются. А мне нельзя сдохнуть, словно какому-нибудь благородному идиотто. Потому что тогда эти двое останутся без меня — и без моей защиты. Да, синьорина уже великая магесса и станет еще сильней, но она же совсем ребенок… И Альс…

Он понял, что проговорился, назвав короля по имени, еще и так вольно. По губам Ларци скользнула тонкая змеиная усмешка.

— Альс? — переспросил он и метнул быстрый взгляд на дверь королевской спальни. — Так дело только в этом? Фортунато, мальчик, у тебя всегда была горячая кровь. Я тебя не осуждаю! Но стелить свою жизнь под ноги любовнику…

— Мастер! Ничего такого!

В щеки бросилась краска, словно ему было лет четырнадцать, и мастер застал его за ублажением себя. Лучано даже приложил к пылающему лицу ладони и повторил:

— Ничего такого, клянусь. О, я бы не против… Еще как не против! Но его величество Аластор… Нет, мастер, у меня никогда ничего не будет ни с ним, ни с синьориной Айлин. Легче совратить нашу мраморную «Весну», чем кого-то из этих двоих. Я даже не мечтаю!

— Тогда я тем более не понимаю, — нахмурился Ларци. — Ты же не из тех, кого можно купить толстым кошельком и титулом. Почему, Фортунато?

— Потому что я хочу, чтобы они были живы, — тихо и с ужасающей, наизнанку выворачивающей откровенностью сказал Лучано. — Живы, здоровы, благополучны и в безопасности. Это все, что я могу сделать для них, но ничего иного я и не хочу. Понимаете, мастер… Я всегда готов был умереть по приказу гильдии. По вашему приказу я бы умер с радостью и гордостью. Но ради этих двоих я хочу жить. Как можно дольше и непременно рядом с ними, чтобы уберечь их… от чего угодно. И мне ничего не нужно взамен. Да, его величество Аластор пожаловал мне титул… поместье, придворное звание… Но это все пустяки. Это нужно, чтобы я мог лучше делать свою работу, чтобы при дворе был своим, и благородные синьоры не фыркали мне вслед или в лицо. А моя работа — быть Рукой короля. Его голосом, ушами и глазами, его кинжалом и его щитом. Я никогда не говорил этого ни Аластору, ни Айлин, но если мне придется вернуться в Вероккью… Мастер, помните, что вы сказали про Тино Темный омут? Это убьет мою душу… Убьет меня настоящего, все, что делает меня — мной. Пожалуйста, мастер… — Он сбился, и голос позорно зазвенел, а потом сразу охрип, и Лучано мучительно выдавил: — Аластор хочет выкупить меня у гильдии… Оставить в Дорвенанте навсегда… Не Шипом, не ручным убийцей, а свободным человеком. Своим другом, понимаете? Я прошу, мастер… Зачем вам ученик, который станет вторым Тино?

— Выкупить? — переспросил Ларци странным голосом, который Лучано никогда у него не слышал и, пожалуй, был этому рад. — И ты думаешь…

Быстрый нетерпеливый стук в дверь прервал его, и Лучано вскинулся, разом испугавшись так, что сердце упало куда-то вниз. Альс обязательно предупреждал о своем появлении, но иногда влетал, не дожидаясь отклика.

Вот и сейчас он вломился, распахнув дверь и громогласно заявив с порога:

— Лу, я еду к родителям! Соскучился, да и новости прекрасные! Ты со мной? Они всегда рады тебя видеть! О, прости… У тебя гость?

Пару бесконечно долгих мгновений он разглядывал Ларци, который встал и почтительно поклонился. Ровно так, как положено простолюдину, вдруг оказавшемуся в присутствии короля. Выпрямился и замер, склонив голову.

— Да, монсиньор, — безнадежно сказал Лучано. — Позвольте представить вам синьора Ларци Фарелли, почтенного мастера зелий и снадобий.

Мастер Ларци поклонился снова. Глаза Альса сузились так хищно, словно он глядел поверх арбалетного прицела, а потом дорогой друг и король с тягучей холодной угрозой проговорил:

— Неужели сам синьор Фарелли? Грандмастер, так это называется, да? И вправду почтенный гость. Он собирается тебя забрать?

— Ну что вы, ваше величество, — почтительно улыбнулся Ларци одними губами. — Всего лишь приехал навестить приемного сына. Фортунато сделал прекрасную карьеру, я им горжусь.

— У вас есть на это все основания, — так же холодно согласился Аластор. — Лу, ты уже сказал синьору Фарелли о моем предложении?

— Мы как раз говорили об этом, ваше величество, — ясно улыбнулся Ларци, не давая Лучано и слова вставить. — Признаться, для меня это большая неожиданность. Я рассчитывал, что Фортунато продолжит… наше семейное дело.

Крохотная пауза не обманула никого. Аластор продолжал разглядывать мастера с таким лицом, словно сожалел о том, что оставил секиры вне досягаемости. Ларци отвечал ему безмятежной вежливой улыбкой, а Лучано с трудом сдержал подступающую панику. Альс просто не понимает, что нельзя так разговаривать с грандмастером Шипов! И смотреть на него так — тоже нельзя!

Ему захотелось встать между этими двумя, причем спиной к Альсу, заслоняя его от Ларци. Грандмастер бросил на него неожиданно насмешливый и понимающий взгляд, а потом размеренно повторил, выговаривая слова с легким итлийским акцентом:

— О да, большая неожиданность… Возможно, я ужасно разочарован. — Он помолчал несколько мгновений, за которые сердце Лучано успело упасть куда-то очень глубоко, а потом задумчиво добавил: — Но, может быть, и нет. Ваше величество, вы собирались что-то сказать моему мальчику?

— Да, — нахмурился Аластор. — Я хотел позвать его в гости к моим родителям. Они не живут во дворце. Но…

— Это огромная честь, ваше величество! — отозвался Ларци. — И все-таки позвольте Фортунато провести вечер со мной. Мы давно не виделись, и нам есть, о чем поговорить. Уверен, он будет счастлив исполнить любую вашу волю в другое время.

Учтивые слова, пышные обороты… Лучано замутило, он беспомощно переводил взгляд с одного на другого, прикусив изнутри губу до боли. Напряжение недавнего признания отпускало медленно, и на его место пришел страх, причем не за себя. Нет, конечно, грандмастер не такой идиотто, чтобы взять и убить короля Дорвенанта. Но… доводы рассудка терялись перед осознанием того, что Альс может что-то натворить первым, и Ларци придется ответить. Это неправильно! Из них двоих это Лучано должен защищать своего монсиньора любой ценой, а не наоборот!

— Да, но…

Аластор наконец отвел от грандмастера тяжелый мрачный взгляд и посмотрел на Лучано.

— Что скажешь? — бросил он.

— Простите, монсиньор. — Лучано склонил голову. — Передайте мой поклон вашим почтенным родителям…

— О, мальчик мой, я уверен, никто тебя не осудит за то, что ты исполняешь долг перед собственным приемным отцом!

Ларци, похоже, искренне наслаждался происходящим, а вот Аластор вспыхнул гневом так, что на его скулах расцвели пятна румянца.

— Отцом? — ядовито уточнил он. — Что ж, тогда вы наверняка хотите для приемного сына лучшего будущего, не так ли?

— Именно поэтому я здесь, — мягко согласился Ларци, весело блестя глазами. — Ваше величество окажет мне милость, позволив задержаться в вашей прекрасной стране подольше?

— Да, разумеется…

Аластор продолжал хмуриться, но хотя бы перестал смотреть так, словно готов был броситься на грандмастера. Лучано немного перевел дух. Альс так наивен… Сейчас он решит, что Ларци действительно собирается пожить здесь, и успокоится. Даст мастеру время все оценить и принять решение… Ну и хорошо! Пусть Альс уйдет со спокойной душой и оставит их наедине.

— Я распоряжусь, чтобы вам выделили покои во дворце, — сказал наконец друг и король. — Лу, ты можешь пока быть свободен от службы.

— Это очень великодушно, ваше величество.

Последовал еще один легкий поклон. Все еще хмурясь, Альс медленно проговорил:

— Надеюсь, мастер, вы не уедете прежде, чем мы поговорим еще раз. И помните, что я жду этого разговора в любое время, как вам будет удобно. До встречи!

Коротко кивнув, он вышел. У Лу аж в глазах потемнело от облегчения, первая встреча состоялась, и никто никого не убил. Беллиссимо!

— Тяжелая кость, но легкое тело, — с едва уловимым одобрением сказал мастер, когда за Альсом закрылась дверь королевской спальни, а потом вдали приглушенно хлопнула еще одна — в коридор. — Мальчикам Лоренцо пришлось бы с ним повозиться. — И добавил совершенно без перехода, не глядя на безмолвно вздрогнувшего от последних слов Лучано: — Ты плохо держишь лицо, Фортунато. Это север на тебя так влияет или королевские милости?

— Я помню про зеркало у двери, мастер, — одними губами улыбнулся Лучано. — Если бы в него смотрели не вы, я бы держал лицо.

— Вот как? — усмехнулся мастер Ларци, наконец поворачиваясь к нему. — Что ж, приятно это слышать. Кстати, что там у тебя с рукой? Покажи.

Лучано послушно закатал рукав рубашки до самого плеча, обнажая магическую татуировку. Мастер цепко взял его руку, осторожно провел кончиками пальцев по чернильной вязи, выступающей над кожей. Проследил ногтем крупный завиток, нажал и отпустил, оценивая, как ведет себя клеймо. Лучано, который сотню раз делал то же самое, терпеливо ждал.

— Свести можно? — деловито поинтересовался Ларци.

— Нет, — вздохнул Лучано. — Нож и кислота не берут, я пробовал. Даже шрама не остается. А местный грандсиньор целителей сказал, чтобы я не маялся дурью. Разве что руку, мол, отрезать, да и то, скорее всего, просто переползет на другое место. Я ему верю.

— Руку жалко, — задумчиво согласился Ларци и отпустил ее. — Неудачно получилось. Или нет?

— Я уже и сам не знаю, — пожал плечами Лучано, опуская рукав и застегивая манжету. — Если бы я этого не сделал, король умер бы. А у меня был заказ на его охрану.

— Заказов много, — сухо бросил мастер. — А ученик у меня один. Если гильдия узнает про это клеймо, сам понимаешь, что будет.

— Понимаю, — безразлично согласился Лучано, встал и подошел к шэнье. — Хотите еще шамьета, мастер? Или, может, горячего шоколада? Меня тут научили новому рецепту — с чинским лотосом.

— Лотос в шоколад? — Мастер Ларци поднял брови. — Любопытно… Я так понимаю, ты наконец решил вспомнить о приличиях и угостить своего старого батюшку, проделавшего такой путь?

Ехидства в его голосе хватило бы перетравить всех крыс Вероккьи и еще осталось бы. Но Лучано просто равнодушно пожал плечами и уронил:

— Думаю, в случае чего вам не обязательно поить меня шамьетом.

— Идиотто, — фыркнул Ларци и почесал за ухом все-таки подобравшегося к нему Перлюрена. — Брал бы пример хоть со своего зверя, у него чутье лучше твоего.

— Особенно на пряжки с туфель, — согласился Лучано. — Перлюрен, нельзя!

Енот, якобы млеющий от почесывания, обиженно взвизгнул и отдернул цепкую лапу от нарядной замшевой туфли грандмастера. Ларци глянул на него — и весело рассмеялся.

— Прекрасный зверь, — повторил он с явным удовольствием и погладил енота. — То что нужно, чтобы не расслабляться. — Пару мгновений помолчал и добавил с тем же веселым удивлением: — Значит, в гости к родителям? Интересно, мне показалось или этот славный юноша готов был вцепиться мне в глотку? Он же… он тебя защищал! От меня…

— Аластор не грызет глотки, — буркнул Лучано. — У него две здоровенных северных секиры, и он ими кидается. Не как Лоренцо — ножами, но весьма прилично. На местных грандсиньоров действует отменно. Это у них наследственное, только прежний король швырялся чернильницами.

— Секиры убедительнее, — согласился Ларци, как всегда безупречно уловив суть. — Что ж, здесь и вправду есть, во что влюбиться. Роскошный экземпляр мужчины.

Лу поставил заправленную ингредиентами шэнье на огонь и невольно поморщился. Легкомысленный тон Ларци был откровенно неприятен. Да что с ним вообще творится?! Он никогда особо не посвящал мастера в свои сердечные и постельные дела, но нельзя жить в одном доме и не упоминать хотя бы некоторые вещи. Мастер знал и о Фелипе, и о других его связях, случайных, очень быстро надоедавших. И Лучано всегда относился к этому точно так же, как Ларци — легко, спокойно и равнодушно. Пошутить на тему ночных отлучек? Почему бы и нет? Ему в голову не приходило обидеться… Так почему же сейчас внутри что-то протестует против такого вольного тона? Словно Альса могут оскорбить слова, о которых он никогда не узнает…

— Какие новости дома? — спросил он, откровенно переводя разговор. — Вы действительно можете позволить себе отлучку?

— Почему бы и нет? — Ларци небрежно пожал плечами. — Дела идут превосходно. Представь себе, принцы Джанталья заказали друг друга! Один заказ взял Тино, другой — Лоренцо. Представляю, как они повеселятся, стараясь выполнить их одновременно, чтобы эти идиотто встретились у врат Садов.

— Джанталья? — непритворно изумился Лу. — Но их ведь осталось только двое! Да еще старик, который едва дышит. И эти недоумки наняли Шипов?! Это же полная гибель семьи! Если последний Джанталья переживет известие о смерти внуков, его все равно скоро убьет возраст. Семья просто исчезнет! И что тогда будет?!

— О, да то же самое, — усмехнулся Ларци. — Только без Джанталья. Славный город Лавалью приберут к рукам либо Пьячченца, либо Риккарди, либо наш славный дож. Ожидаются интересные времена, мой мальчик. Много прибыльных заказов, расцвет гильдии. Ты точно не хочешь вернуться? Думаю, никто в круге грандмастеров не станет возражать, если я предложу повысить тебя до старшего мастера.

Мастер остро глянул на Лучано, который сосредоточенно сыпал в густую ароматную жидкость порошок лотоса — грандсиньор Дункан все-таки поделился рецептом. Добавив еще пару крупинок амбраксуса — это Лучано уже придумал от себя! — он уменьшил огонь в жаровне, теперь шоколаду предстояло потомиться, но не кипеть, чтобы с паром не ушел запах и вкус. Закончив с этим этапом варки, Лучано пожал плечами в точности, как мастер.

— Старший мастер в двадцать шесть? То есть уже в двадцать семь, конечно…

Он попытался вспомнить, что делал в свой день рождения, о котором попросту забыл. Это был первый месяц лета, синьорина вышла за Бастельеро, нечисть его побери, Альс метался между королевскими обязанностями и своей драгоценной Беатрис, а Лучано… Точно, он тогда перестраивал особняк.

Потом грандсиньор канцлер попросил оказать ему услугу, и Лучано очень достоверно изобразил наживку для шайки бандитто, которые грабили загулявших благородных синьоров. Наводчицей оказалась хозяйка приличного борделя, не «Страстоцвет», но вполне милое местечко, и Лучано приятно провел там время, пока хищная рыбешка принюхивалась к наживке.

К счастью, тогда еще не вся Дорвенна знала королевского фаворита в лицо, и на третий вечер его все-таки попытались раздеть в темном переулке. Очень весело получилось! Только Саграсс ворчал, что милорду не по чину самому резать каких-то грабителей, на это у него есть подчиненный. Завидовал, разумеется! Ему пришлось только приложить заклятием главаря, которого грандсиньор канцлер попросил оставить в живых для беседы. Вот как раз на день рождения это все и случилось.

— Лоренцо тебе все равно не переплюнуть, — то ли утешил, то ли съехидничал Ларци. — Он стал грандмастером в двадцать пять.

— И вы сами говорили, что это был поступок идиотто, — парировал Лучано. — И что у мастера Лоренцо просто не было выбора, иначе он бы не стал так торопиться. Нет уж, мне гораздо спокойнее и приятнее, когда это я опасаюсь пить шамьет из ваших рук, а не наоборот.

Ларци усмехнулся то ли насмешливо, то ли одобрительно.

По традициям гильдии, грандмастера не торопились поднимать своих учеников до звания старшего мастера, потому что с этого момента тех отделяла от вершины всего одна ступень — жизнь их наставника. Которую следовало отобрать собственноручно и со всем уважением. Не поощрялась грязная, болезненная или порочащая смерть, будущий грандмастер даже в этом должен был выказать благодарность за долгие годы покровительства и учебы. Хорошим тоном считалось подождать несколько лет, пока учитель не одряхлеет телом или разумом. Ведь позволить ему сохранить достоинство — это тоже услуга!

Но все-таки с того момента, когда ученик переставал быть учеником и становился претендентом на место своего наставника, что-то невозвратимо менялось даже в самых теплых и искренних отношениях. Ложась спать, грандмастер не был уверен, что сможет проснуться, поэтому старший мастер обычно покидал его дом… Лучано давно знал, что если он до этого доживет, то же самое ждет и их с Ларци, но думать об этом ему не хотелось. Еще одна прекрасная причина остаться в Дорвенанте! Грандмастера, как и старшие мастера, покидают гильдию только мертвыми.

— Наглец, — проворчал Ларци. — Что ж, думаю, гильдия будет только рада избавиться от меня на пару недель. Не могу же я пренебречь любезностью аж целого короля и не посмотреть, как тебе здесь живется.

Он усмехнулся, а у Лучано снова потянуло внутри тревогой. Не помилование, всего лишь отсрочка. И что делать, если мастеру не понравится увиденное? Альсу нельзя ссориться с Шипами… Пожалуй, эти две недели будут очень похожи на бег по незнакомым крышам в темноте. Но он ведь и не рассчитывал на спокойную жизнь?