Лунный ветер

Евгения Сафонова, 2018

«Лунный ветер» входит в цикл Евгении Сафоновой «Сага о Форбиденах». История происходит за 200 лет до событий, описанных в романе «Когда завтра настанет вновь». Это история о Туманном Альбионе, каким он мог бы быть: где фейри живут рядом с людьми, вампиры рыщут по ночным улицам в поисках жертв, а Инквизиция охотится на колдунов-отступников. Это история о времени, когда женщины лишь начинают обретать право голоса, а судьбу страны вершит молодая королева Виктория. Это история о девушке, которая любила страшные сказки и мечтала стать героиней одной из них. Когда поместье по соседству покупает таинственный незнакомец, а следом в округе объявляется оборотень и начинается череда загадочных смертей, она решает разобраться, кто всему виной. Но что делать, если тот, в ком ты подозреваешь монстра – единственный, с кем ты хотела бы связать свою жизнь? …а ещё это история о выборе. О судьбе. И о той цене, которую порой нам приходится платить за счастье.

Глава четвёртая,

в которой происходит разумное чаепитие

Хепберн-парк располагался сразу за лесом. Даже не столько за лесом, сколько на его краю. Я всегда считала старинный мрачный особняк, окружённый темнокорыми елями, подходящей декорацией для историй с привидениями; не слишком высокий, почти чёрного камня, он странным образом давил на гостей, вызывая у них желание скорее войти внутрь или уехать восвояси.

Надо сказать, нынешний владелец подходил Хепберн-парку куда больше, чем покинувшая его леди Хепберн. Добродушные морщинистые старушки не особо вписываются в страшные истории.

Нас встретил вначале мальчик-конюший, а затем чопорный лакей, проводивший меня в гостиную и усадивший перед очагом. Каменные стены особняка источали холод; я с наслаждением протянула руки к огню, дожидаясь хозяина дома, который отправился переодеваться. Его слова насчёт бури оказались правдивыми: стоило нам войти в дом, как в окна требовательно застучал ливень.

Мистер Форбиден вернулся ко мне одновременно с лакеем, нёсшим поднос с чаем. Одно его чёрное одеяние сменилось другим. Странная любовь к краскам ночи и траура…

— И плед, будь добр, Уильям. Мисс Лочестер продрогла, как вижу.

— Не надо.

Как бы ни были холодны стены Хепберн-парка, я понимала, что дрожу не от холода.

— Как пожелаете. — Усевшись в кресло напротив, мистер Форбиден наблюдал, как я помешиваю сахар в фарфоровой чашке; насколько я могла судить, это был очень хороший фарфор. — Итак, мисс Лочестер… полагаю, лорд Томас всё же чем-то вас обидел? Как обманчива внешность, однако.

— С чего вы взяли? — вновь обретя дар речи, спросила я.

— Как я догадался? — безжалостно поправил мой собеседник. — Не заметить, как он на вас смотрит, мог лишь полный слепец, а я таковым не являюсь. Учитывая, что в поле вы выкрикивали проклятия в адрес некоего человека, который сделал вам предложение, свести концы с концами нетрудно.

Я молча поднесла чашку к губам.

— Чем же вас не устраивает лорд Томас Чейнз, мисс Лочестер?

Я молча сделала глоток.

— Мисс Лочестер, вы можете промолчать, и ваша душевная рана затянется сама собой. Но если дать ей затянуться, не приняв противовоспалительных мер, возникнет безобразный и болезненный нарыв, который со временем вскроется. И, поверьте, время это будет самым неподходящим.

Я молча звякнула чашкой о блюдечко.

— Том — достойнейший юноша из всех, что я знаю. — Слова сорвались с губ, казалось, против воли. — Он красив, он умён, он добр, благороден и учтив…

— Но. Далее определённо должно следовать какое-то «но».

Я опустила взгляд, рассматривая искусно вытканные цветы на пёстром ковре.

— Мы дружны с ним с детства. — Говорить было легко: точно разговариваешь с кем-то, знакомым давным-давно. — Чейнзы всегда бо´льшую часть года проводили не в Ландэне, а здесь, в Энигмейле…

— Их поместье?

— Да. Тому было скучно там одному, и он часто отлучался в Грейфилд, к ближайшим соседям. К нам. С высочайшего позволения отца, конечно. — Я сделала ещё глоток. — Он всегда относился ко мне очень бережно. Поэтому я не сразу поняла, когда… когда…

— Когда из друга обратились для него в возлюбленную? — Мистер Форбиден склонил голову к плечу, разглядывая меня, словно диковинного зверька. — Но чем же всё-таки вас не устраивает лорд Томас, мисс Лочестер?

— Это, знаете ли, слишком личный вопрос.

Он пожал плечами:

— Как знаете. Скажу только, что вам не пристало особо воротить нос. Сын самого графа Кэрноу — блестящая партия для девушки из рода вроде вашего, не блещущего ни древностью, ни богатством. А для девушки, от которой предпочтёт держаться подальше любой приличный молодой человек, тем более.

— Я чем-то вас оскорбила, что вы решили сделать оскорбление взаимным?

— Это не оскорбление, мисс Лочестер, а констатация факта. Невеста должна быть мила, скромна, послушна, ничего не знать и ничего не желать от этой жизни. Смелость, дерзость, желание расправить крылья… всё это не в чести. Готов поспорить, все званые вечера вашей матушки вы просиживали взаперти в своей комнате, потому что стоило вам попасть в общество, как вы начинали говорить; но приличной девушке дозволено говорить лишь тогда, когда к ней обращаются, и не более чем нужно, чтобы выразить благодарность за то, что на неё обратили внимание. А между тем окружающие так напыщенны, так глупы, и так хочется внести в их пустую болтовню хоть что-то настоящее… Omnium rerum quarum usus est, potest esse abusus, virtute solo excepta. Знаете, что это значит?

— «Может быть злоупотребление всеми вещами, которые употребляются, за исключением одной только добродетели».

— О, так вы ещё и образованны? Тем хуже для вас. Какие языки вы знаете?

— Я свободно говорю на фрэнчском и знаю латынь.

— А! Тогда для вас ещё не всё потеряно. Два языка — в пределах нормы. Вот когда девушка знает три-четыре, как в Руссианской империи… для наших соотечественников это уже слишком.

— Autant de langes qu’un homme sait parler, autant de fois est-il homme^[6]; но наша гувернантка просто не могла научить нас большему.

— Скажу вам, мисс Лочестер, что я обычно сам был своим учителем. И, должен признать, всегда оказывался своим любимым учеником.

Я прищурилась:

— Мистер Форбиден, осмелюсь предположить, что гордыня — главный ваш грех.

— Ошибаетесь, мисс Лочестер. Если говорить о грехах, то я в одинаково добрых отношениях со всеми семью. — Он улыбнулся моей оторопи. — Кстати, это возвращает нас к добродетели и к тому, что в наших гостиных даже из неё умудрились сделать доходный товар. И вы, не сочтите за оскорбление, по меркам почтенных матрон не слишком-то дорого стоите.

— И вы не считаете это оскорблением?

Почему-то я не была сердита. Забавно, но наш разговор странным образом меня… веселил?

— Констатацией факта, повторюсь. К примеру, сейчас вы в комнате наедине с посторонним мужчиной. Более того, почти незнакомым посторонним мужчиной. Не боитесь, что я посягну на вашу честь? Ведь мы, мужчины, только об этом и думаем, завидев молоденькую девушку… если верить почтенным матронам.

— Нет, не боюсь.

— Только за это любая добропорядочная девица будет иметь полное право презрительно от вас отвернуться.

— Возможно, я подтвержу ваше невысокое мнение о моей персоне, но мне будет абсолютно всё равно.

Я действительно не боялась. Возможно, напрасно.

Особенно если вспомнить события сегодняшнего утра.

— Вы подтвердите моё мнение, но отнюдь не невысокое. — Он сидел, с королевским достоинством откинувшись на спинку кресла, соединив кончики длинных пальцев. — Мисс Лочестер, я не знаю, что плохого сделал вам Томас Чейнз, но я могу сказать одно: вы рождены не для него, а он — не для вас. Вы — дикая птица, загнанная в клетку условностей. Он обмотает вашу клетку нерушимой цепью бесконечных аристократических обязанностей.

— Кто вы такой, чтобы об этом судить?

— Человек, который достаточно пожил на этом свете. И повидал больше, чем ваши достопочтенные родители, вместе взятые. — Он улыбнулся: не порочной, а вполне приветливой, лишь хитрой немного улыбкой. — Вы противоречите мне, хотя я высказываю ваши же мысли, которых вы страшитесь. Не думаю, что лорд Томас когда-нибудь сможет постичь хотя бы тень этих мыслей.

Я помолчала, глядя в окно, плачущее под ударами тяжёлых капель.

— Забавно, — вдруг произнесли мои губы, — я никогда в жизни ни с кем не разговаривала так… просто. А с вами… человеком, едва мне знакомым…

— Существует родство душ, мисс Лочестер. В том, что вы — моя духовная родственница, я убедился, едва вас увидел. Растрёпанная, с пылающими щеками и серым штормом в глазах — до чего же вы были хороши, фомор побери! Особенно после двух часов, проведённых в стерильном обществе вашей пустоголовой сестрицы и матушки, похожей на сушёную рыбину.

— Я не давала вам никакого права оскорблять мою семью.

— Ваше право, мисс Лочестер, мне совершенно ни к чему. Впрочем, прошу прощения. — Мистер Форбиден поглядел в окно. — Мне кажется или вам немного полегчало?

— Немного, — поколебавшись, согласилась я.

— Тогда, пожалуй, я велю подать экипаж. Ливень не думает утихать, а дома вас скоро хватятся. Не имею ни малейшего желания способствовать тому, чтобы вас посадили под замок.

— А вам какой интерес?

Поднявшись на ноги, он подал мне руку.

— Надеюсь ещё не единожды разбавить своё одиночество приятной беседой с моей очаровательной родственницей.

Я вложила свои пальцы в его ладонь почти без промедления.

Пока мистер Форбиден отдавал распоряжения, я стояла под зонтом, который мне любезно одолжили, и с любопытством оглядывала окрестности. Окутанный ливневой дымкой мир казался нереальным. Может, я всё-таки сплю?..

Край глаза уловил движение у угла дома. В льющемся из окон свете блеснули два золотых пятна. Я сощурилась — и страх прокатился по телу волной ледяного оцепенения.

Белый? Посреди дня? Здесь?..

— Волк!

Крик вырвался одновременно с тем, как белая тень рванулась вперёд. Я отшатнулась, понимая, что не успеваю, решительно не успеваю…

Но тень пронеслась мимо.

— А, вот и ты, разбойник! Ты напугал нашу гостью!

Я не сразу поверила своим глазам, когда увидела, как мистер Форбиден почёсывает мокрую шерсть за острым ухом зверя, севшего у его ног.

— Знакомься, Лорд. Мисс Ребекка Лочестер, — глядя волку в глаза, с самым серьёзным видом продолжил хозяин Хепберн-парка. — Мисс Лочестер, это Лорд.

— Это… волк? — зачем-то беспомощно уточнила я.

— Я умею находить со зверьём общий язык. — Мистер Форбиден поднял голову и улыбнулся: — Лорд — мой старый приятель.

Волк обернулся, взглянув на меня умными бледно-жёлтыми глазами. Чрезвычайно умными.

Возможно, то была лишь игра света и дождливой мороси, однако в глазах зверя и в глазах его хозяина мне почудилось некое странное, невероятное сходство.

— Когда-нибудь и вы поладите, я уверен, — добавил хозяин Хепберн-парка под дробь приближающегося перестука копыт. — А, вот и ваш экипаж. Думаю, вы не сильно оскорбитесь, если я не стану вас провожать: я и без того достаточно докучал вам сегодня своим обществом. Матушке расскажете, что я наткнулся на вас в полях и любезно предоставил вам свой экипаж, предпочтя пешую прогулку до дома. А чтобы легенда выглядела правдоподобней, отдайте мне зонт. Вам не помешает немножко промокнуть.

Я подчинилась, и ливень не замедлил забарабанить по макушке. Искоса поглядела на Лорда.

Волк сидел спокойно, точно комнатная собака.

— Не держите зла за всё, чем обидел. — Видимо, удовлетворившись влажностью моей одежды и волос, мистер Форбиден услужливо распахнул передо мной дверцу кареты. — Я, в сущности, неплохой человек… если со мной не общаться.

Я засмеялась почти невольно.

— Спасибо, мистер Форбиден, — произнесла я искренне. — Вы мне… помогли.

— Всегда рад. — Он поклонился. — Всего доброго, мисс Лочестер.

Я смотрела в окно, пока Хепберн-парк не скрылся из виду. Затем задёрнула шторку и отвернулась, уставившись в темноту перед собой.

Общество нового соседа вызывало у меня ни с чем не сравнимое чувство: словно тебя одновременно терзают жар и холод. Было в этом человеке что-то… притягательное. Хищность его взгляда, порочность его улыбки — всё это странным образом привлекало. Так детей привлекают страшные сказки, даже если они знают, что заплатят за это бессонной ночью.

Наверное, так пламя привлекает мотыльков.

Странно, но никто и никогда не был для меня столь приятным собеседником, даже Рэйчел, моя добрая подруга. Возможно, один лишь Том… до недавнего времени. Я ни с кем не могла говорить о том, что поведала новому соседу. Мать велела бы мне выйти вон, не удосужившись дослушать; Бланш лишь похлопала бы ресницами, не замедлив после наябедничать кому только можно. Отец выслушал меня как-то раз, но ответом мне были грустная улыбка и слова, которых я, в принципе, ожидала.

«Ребекка, вы с Томом — давние друзья, а это уже немало. Мы с твоей матерью были лишены и этого. Однако я ни разу… да, ни разу… не пожалел о нашем браке. — Я и сейчас помнила ласковое прикосновение к волосам, которым меня тогда наградили. — Чувство приложится со временем, вот увидишь».

Да, какое-то чувство определённо приложится. Дружба, которая станет нежнее, чем прежде. Уважение.

Но не то, о котором писали в моих любимых книгах.

Что делать, если я чувствую, каким-то шестым чувством чувствую, что не должна сейчас всовывать голову в брачную петлю? Что делать, если душа порой замирает в предчувствии чего-то неведомого, а вересковый ветер нашёптывает: «Что-то случится, вот сейчас, совсем скоро, подожди ещё немного, ещё чуть-чуть…»

Правда, теперь мне казалось, что я знаю ответ на этот вопрос.

Примечания

6

Кто знает много языков, тот живёт жизнью многих людей (фр.).