Проклятие чёрного единорога. Часть II

Евгения Преображенская, 2022

В Стране вечного лета Дженна потеряла любимого, своё ремесло, братьев и сестёр сумеречных лис. Но она выжила. Пройдя через таинственную рощу духов, героиня оказывается на Севере – в Свободных королевствах. Впереди её ждёт непростое посвящение мёртвой водой и пробуждение силы, новые друзья, эльфийская страна мёртвых, кадаверы, морои. Сбудется и детская мечта Дженны – она увидит драконов.

Третья картина

Мёртвая вода

Интерлюдия

Во времена изначальные распался Единый Предвечный Источник Жизни на неисчислимых сыновей и дочерей. Те в свою очередь породили других детей. А они передали частицу Создателя собственным творениям — соткали плоть миров и вдохнули в них жизнь. А назвали они себя Старшими или богами.

Поддерживали Старшие сыны бесконечное вращение и миров сотворение. А Старшие дочери сохраняли сотворённое в вечности незыблемо. Создали боги множество форм и образов по подобию своему, способных творить и размножаться самостоятельно.

Научили они детей своих мыслить и чувствовать, дали им слово, как силу связующую, и бесчисленные имена, обозначающие их задачи. Создали боги и проявили для их понимания науки, искусства и ремёсла разные. Заповедовали они хранить миры свои в драгоценном единстве.

Рука об руку шли сыновья и дочери Старших, будучи частью Единого, но обретя каждый одну из сил божественных. Стали они могучими хранителями миров.

Пролог

Трое

Мглистые и безмолвные просторы междумирья окружали его. Иногда пустота перемежалась сферами, окутанными голубой дымкой, а порой — мрачными пластами. Изредка тьма вдруг расцветала радужным светом. Но большая часть его пути пролегала в пустоте, бездонной и бесконечной.

Это странствие было долгим. И странник устал. Он не спал целую вечность — не спал, чтобы не видеть кошмаров.

Память, хранившая образы миров, бесчисленных встреч и расставаний, единений и потерь, долгое время молчала… Он было поверил в то, что пустота, наконец, даровала его душе желанное забвение. Но затем тьма междумирья сделалась невыносимой, а сияние, исходящее от миров, — болезненно слепящим.

Он ощутил неодолимую усталость и потребность в отдыхе — в отдыхе от бесконечного бега… и от пустоты. Силы подходили к концу. И скорбящей душе пришлось подчиниться зову ослабленной плоти.

Жажда бытия взяла своё. Он устремил взор на вращающиеся сферы. Он заставил себя отвернуться от тьмы и прямо взглянуть на свет. В тот же миг сияние вдруг перестало слепить его, сделавшись мягким и приветливым.

— Услышь меня, друг, — уловил он отчётливый зов. — Обращаюсь к тебе, где бы ты ни был...

— Слышу тебя, старый друг, — откликнулся он. — И безмерно рад твоему свету.

— Тогда прошу, о сын Солнца, — прозвучал голос, — сложи на время свои крылья и стань моим дорогим гостем.

— С радостью я принимаю твоё приглашение, — ответил он. — И надеюсь, что не в горе ты вновь взываешь ко мне.

— Не в горе, но и не из праздности, — сказал голос. — Признаю, мне нужна твоя помощь…

— Да будет так, — согласился странник.

* * *

В подземных казематах царствовали могильный мрак и тишина. В затхлом воздухе таилось нечто такое, что не давало расплодиться ни тараканам, ни крысам. Даже пауки не смели ткать паутин под узкими сводами потолков. Лишь свет факелов плясал на покрытых соляными разводами стенах, да эхо тяжёлых шагов разносилось вдоль коридоров.

Гварджи Оард кивнул стражникам, и те с трудом отперли скрипучие, давно не использовавшиеся засовы. Выйдя на лестницу, они спускались по ней — всё ниже и ниже, — пока не достигли последнего этажа. Здесь находились одиночные камеры для особых узников.

В стране, где казнь была обычным делом, самым страшным преступникам оставляли жизнь. Не всегда смерть могла стать высшей мерой наказания, поэтому негодяев обрекали на пожизненное одиночество. У них не было даже охраны, а все нужды осуществлялись посредством продуманных шахт.

Большая часть камер пустовала. Узники не долго протягивали в них. Мало кто из людей мог выдержать подобное наказание. Однако заключённый, интересовавший капитана, был особенным. И Гварджи Оард желал узнать, правдой ли было то, что говорилось о нём в документах.

Глухо закрылась дверь за его спиной, щёлкнул замок. Полицейский остался один на один с опаснейшим из преступников, злостным убийцей и поджигателем, и со своими ещё более опасными надеждами.

— А-а, — прошелестел голос из тёмного угла камеры. — Десять? Не-ет, пятнадцать лоз… — блаженный вздох. — Пятнадцать лоз и пятнадцать лет выдержки — ровесники по заточению, — смешок. — Орех и ваниль… Божественно…

— Что ты такое говоришь? — спросил капитан полиции, ничем не выдав замешательства.

Удивляться сейчас должен был не он, а заключённый, впервые за долгие годы увидевший живого человека. Однако всё вышло наоборот. Гварджи Оард несколько опешил. Он и вправду принёс с собой бутылку коньяка, чтобы напомнить узнику о наслаждениях, ждущих его на свободе.

— В честь чего же такой праздник? — вопросом на вопрос ответил Лу̀ко Ло̀бо.

Грязный и тощий, как бродячая собака, седой, словно лунь, но сохранивший гордую осанку, наёмник вышел из тени и прищурился. Солнце, скупым столпом падавшее из световой шахты, было ему не в радость.

— А-а… — догадался он. — Амнистия никак?

— В порядке исключения, — вымолвил Гварджи Оард. — Если я так решу.

— Но-о? — протяжный рык вырвался из вонючей пасти того, кого прозвали Бешеным Волком.

Капитан извлёк из кармана сложенный лист и аккуратно развернул его. На бумаге блеснул длинный светлый волос. Это была единственная улика, которую ему удалось обнаружить на месте убийства министра безопасности.

— Что скажешь?

Луко Лобо медленно приблизился и склонил голову. Поглядывая исподлобья на стража порядка, он повёл носом.

— Цветы… — пропел он с придыханием. — Лимо-он… Жасми-ин…

— Эльф? — резко спросил Оард.

— Не-ет, — прошипел заключённый. — Челове-ек. Девица. Молодая и…

Он вскинул голову. Его бледно-серые глаза неприятно блеснули, и капитан инстинктивно отшатнулся. Да, пятнадцать лет заключения свели бы с ума кого угодно. Но мог ли он Гварджи Оард, проработавший на королевской службе ровно в два раза дольше, использовать это сумасшествие во благо закона? Возможно ли было натравить одно чудовище на другое?

Оард достал бутылку коньяка и осторожно протянул её заключённому, как будто отдавая кость больной заразной собаке. Луко схватил бутылку, откупорил и сначала принялся обнюхивать горлышко. Облизнувшись, он сделал первый глоток. Затем снова. И принялся пить янтарную жидкость с такой жадностью, что Оарду стало не по себе.

— Что ещё? — спешно бросил он, пока его собеседник ещё был способен ворочать языком.

— А-а? — заключённый оторвался от нектара и недовольно глянул на капитана.

— Девица, — напомнил полицейский.

— Девка, — ухмыльнулся Луко. — С мужиком была накануне…

На этот раз Гварджи Оард уже не сумел сдержать удивления. Как мог обычный человек узнать такие подробности по одному только запаху?!

— Брешешь… — поморщился полицейский.

–…А что с девкой? — напомнил ему Луко и, облизнувшись, снова прильнул губами к бутылке.

— Есть у нас ещё одна камера, — медленно проговорил Оард. — Мы называем её «колодец». Колодец очень узкий и расположен так глубоко, что свет до него не доходит…

— Не надо пугать меня, королевский служка, — фыркнул заключённый, брызнув орехово-ванильной слюной.

— А я и не пугаю, — скупо улыбнулся капитан. — Колодец дожидается девку, а тебя — амнистия. Если приведёшь её, конечно, — живой. Впрочем, мёртвой — тоже можно. Не обижусь.

— Э-э, — вздохнул Луко, с сожалением стряхивая себе на язык последнюю каплю коньяка. — Ты хочешь, чтобы я, дикий волк — и помогал самторийскому псу?

— Да, — глухо ответил Оард. — Мне нужна твоя помощь…

— Слышу отчаянье в твоём голосе, — мерзко улыбнулся захмелевший преступник. — Интересно, что за зверь такой твоя сучка?

— Сумеречная лиса.

Капитан полиции пристально глянул на заключённого. Нет, не показалось, в глазах Луко промелькнуло холодное пламя ненависти.

— Тебе ведь известно, кто такие сумеречные лисы, верно? — победно усмехнулся Оард.

Его собеседник вдруг зашипел и отвернулся, не то глубоко задумавшись, не то потеряв всякий интерес к разговору.

— Поможешь мне и проваливай из королевства ко всем хренам… — немного выждав, предложил полицейский.

— Согласен… — раздался глухой ответ.

— Сумеешь взять след?

— Ага…

— А на тропу, — капитан понизил голос, — не забыл, как выходить? Серый волк…

Не говоря ни слова, заключённый сделал шаг в тень и растворился в сумрачной части камеры, словно бы его и не было здесь вовсе. Растворился, но далеко не ушёл, ибо камера была опутана аурами магов-мстителей. Тень же, в которой спрятался узник, никуда не вела. Она была рукотворной и плоской, плащ-невидимка — не более.

— Славно, — одобрил Оард. — В таком случае добро пожаловать в нашу самторийскую стаю, вингенс Луко Лобо.

— Да будет так, — глухо ответил заключённый, вновь выходя на свет.

* * *

Её окружала тьма. Затхлый и душный мрак обнимал её со всех сторон. Он давил с такой неимоверной силой, будто был целой грудой камней. Словно стены маленького погреба, где девочка пряталась в детстве от пьяного отца, обрушились на неё вместе со всем их нищенским жилищем.

Уйдя в монастырь Единого, девочка заставила себя забыть тот дом. Прошлое никуда не делось. Оно осталось, но произошло с кем-то другим — не с ней.

В монастыре девочку любили. Её никогда не обижали и не заставляли делать того, что могло причинить боль или стыд. Там она выросла, обрела новую семью и друзей.

Её лучшая подруга — весёлая хохотушка — обладала неунывающим нравом. Светлая улыбка не сходила с губ монахини даже во время болезни. Когда же смерть стёрла с веснушчатых щёк румянец и слизнула блеск с рыжих кос, улыбка подруги продолжила жить в сердце девушки.

Лишь помня её и надеясь на новую встречу, монахиня перенесла боль и нечеловеческий страх, когда в стенах Нороэша разверзлась Бездна. Писания утверждали, что после смерти все друзья и любимые воссоединятся друг с другом в чертогах Единого.

Но… ни света Единого, ни чертогов Его монахиня не увидела. А потом начала блекнуть даже улыбка подруги. Драгоценные воспоминания будто подёрнулись туманом. Зато обрели плоть кошмары из детства: отец, дом, погреб и горе…

Священные писания врали! Не существовало никакого выхода в свет. Не было чертогов Единого. Не произошло воссоединения с подругой. Её обманули и бросили тут одну! С монахиней остались лишь отчаянье и давящая тьма.

А была ли она монахиней? Она ли? Или уже кто-то другой? Была ли у неё подруга? И как же её звали? Девушка не помнила — забыла.

И вдруг она ощутила некое движение, словно драгоценный воздух струился к ней сквозь слои земли. Однако то был не воздух, но сила. Монахиня попыталась вздохнуть и ощутила на губах привкус пепла. Затем она услышала голос, бесцветный и тяжёлый.

— Кто ты? — спросил он.

«Я… не помню, — подумала девушка. — У меня нет имени… Меня больше нет…»

— Тебя нет, но есть твои желания. Скажи, что ты хочешь?

«Я хочу выйти из тьмы!» — воскликнула она.

— Но зачем ты пришла сюда? — продолжил голос.

«Я… принесла себя в жертву…» — ответила монахиня.

Отчётливей всего она помнила последние мгновения в Нороэше: чувство долга и надежду, связанную с ним. Затем появились гнев и обида. И вся прошлая жизнь с каждым новым вдохом становилась всё короче, блекла, затухала, рассеивалась.

— «Но ритуалу помешали…» — с горечью добавила девушка.

— Помешали, — подтвердил голос. — А помнишь ли ты, о не имеющая имени, кто помешал ритуалу?

«Да, — твёрдо ответила она. — Я помню… её».

— И ты сможешь её найти?

«Но я мертва…» — всхлипнула монахиня.

— Ты не мертва, — успокоил голос. — Ты отдала жизнь нам, и за это мы в долгу перед тобой. Мы сохранили твоё тело и можем наполнить его новой силой. Ты будешь жить. Но нам снова понадобится твоя помощь. Согласна ли ты?

«Да! — воскликнула она. — Я была и я согласна вновь стать сосудом для вашей силы! Я хочу помогать и служить вам».

— Да будет так, — заключил голос. — Пробудись же! Дабы свершилось правосудие и была восстановлена справедливость, воскресни, о Безымянная.

Тьма не рассеялась, и свет не брызнул, как она ожидала. Но после этих слов Безымянная вдруг ощутила внутри себя непреодолимое желание. Её тело словно налилось жгучей страстью! Чувство это распирало грудь, заставляло биться сердце. Оно пульсировало внутри девушки, заставляя её действовать.

И Безымянная принялась копать. Она царапала когтями саму тьму и рыла до тех пор, пока не достигла поверхности. Она сама, собственными усилиями, выбралась на свет. И небо ослепило её, а ветер опьянил бесчисленными запахами.

Девушка высвободилась из объятий земли и замерла, стоя на четвереньках. Она с наслаждением вдыхала свежий воздух, и голова её кружилась, а мир плыл перед глазами.

Первое, что различила девушка, — это слабый блеск на расстоянии вытянутой руки. Сделав усилие, Безымянная выхватила из пепла амулет, уцелевший лишь каким-то чудом. Это был неважно сработанный кулон — серебристый металл, простой круг с отверстием по центру, — но почему-то он манил, будто бы был самой величайшей драгоценностью на свете.

Безымянная сжала амулет в кулаке. Он обжёг её ладонь, но боль прояснила мысли. Тело девушки содрогнулось от нового прилива желания. Глухо постанывая, она поднялась на ноги. Движения её были резкими, угловатыми и неудобными. Суставы скрипели и щёлкали. Шея затекла и почти не вращалась.

Когда головокружение прошло и мир вновь обрёл чёткость, девушка огляделась. Вокруг простирались лишь серые холмы да зубьями иссохших деревьев скалилась кромка далёкого леса. Всё было мертво.

«Все мертвы, — вспомнила девушка. — Мои добрые сёстры и братья, жрецы и солдаты… Она убила всех…»

Безымянная принюхалась. Один из запахов показался ей особенно отвратительным. Этот цветочный смрад напоминал о перенесённых ужасах, о катастрофе, о смертях. Девушка пошла по его следу, а найдя источник, упала на колени и снова начала копать.

Вскоре она извлекла из-под замёрзшей корки грязи спутанный клок волос. Это была коса. Девушка поднесла её к лицу, пристально осмотрев и хорошенько запомнив запах… Жасмин? Или лимон? А затем бросила обратно в грязь и, подскочив на ноги, с остервенением принялась топтать. Она рычала, кричала и прыгала на месте, словно безумная, до изнеможения.

Усталость её отрезвила. Безымянная поглядела на свои руки — бледные, грязные и тощие, но живые и полные сил. Девушка сжала кулаки.

Её переполняло желание жить. И мстить.

1 Яблоневый сад

Было время, когда все творения Единого Создателя жили вместе в мире и согласии. Города и леса в равной степени блистали красотой. Звери заботились о священных рощах, а духи природы, в них обитавшие, охраняли саму душу мира.

Но пришла беда. Движение недр земных разбило единый материк на континенты. Страх отделил тонкие пласты от материальных, и возникли царства духов и царства людей. Опустели священные рощи, а золотые города рухнули. Безвозвратно пропало и погибло невиданное множество созданий. А тех, что выжили, разлучили непреодолимые расстояния.

Однако был среди зверей один, отличавшийся силой невиданной и ещё более крепким сном. Так уж вышло, что спал он в то время, как мир сотрясало зло. А проснувшись, увидел, что оказался он один-одинёшенек. И потому как по природе своей не любил тот зверь покидать привычных угодий, не ушёл он в леса, а остался в опустелой священной роще.

Легенды Энсолорадо

Сначала была тьма. Но вот во мраке забрезжил свет. Словно тёплый золотистый поток подхватил её, плывущую по безбрежному океану мрака. Сияющие воды омыли её и проникли внутрь. Они заструились по венам, артериям и наполнили собою мельчайшие капилляры. Они поглотили её всю без остатка, будто растворяя в себе сами границы её сущности.

Где она? Кто она? Она — там, где должна быть? Или она… уже не она, она… нигде и никто?

«Я — это я, — твёрдо сказала она свету, отделяясь от него. — Я… человек, женщина, охотница, — гордо ответила она на его молчаливый вопрос. — Я Дженна!»

Свет согласился. Он возвратил ей чувства, позволил снова слышать и осязать. Дженна ощутила под собой плотную землю и услышала весёлый смех где-то вдалеке.

— Ах, Рыжик, как же сегодня красиво! — звуки становились всё громче, обращаясь словами. — Небо и вода поделились с нами радостью! Ты иди, принеси нам синих яблок. А я посижу с ней рядом ещё немножечко. Вдруг она проснётся? Давно уже пора просыпаться!

Дженна почувствовала, как кто-то погладил её по волосам — мягкое прикосновение, тепло маленьких пальчиков. Она ощутила сладкий яблочный запах… и радость. Чужая радость наполнила наёмницу прежде, чем она вспомнила о своей боли.

Золотые воды, омывавшие девушку, постепенно становились всё ярче. Их колкий свет скопился у неё под веками. Не в силах больше выносить его, Дженна распахнула глаза. И свет вырвался наружу. Сияющими брызгами он разлетелся в разные стороны и застыл в ветвях огоньками белых цветов.

Дженна лежала в высокой траве, не в силах ни пошевелиться, ни вымолвить хотя бы слово. А над ней распростёрли изогнутые ветви яблони. Деревья были невероятно огромными! Достававшие почти до самой земли ветви буквально ломились под весом жёлтых и красных, но вовсе не синих плодов. И в то же время между листвы сияли белые цветы. Их лепестки лениво осыпались, танцуя в воздухе подобно мотылькам.

— Просыпа-айся, — к ней склонилось миловидное курносое личико. Девушка тряхнула головой, откидывая со лба пышную чёлку. Её светло-золотистые волосы были переплетены с зелёной травой. — Ах ты соня… Ну сколько же можно спать?

Худенькая и смешливая незнакомка, одетая лишь в большие и неведомо как скреплённые между собой листья лопухов, потянула Дженну за руки, пытаясь приподнять. Наёмница ощутила свои пальцы, ладони и кисти, а затем и всё её тело будто обрело плотность. Всё, кроме ног. Дженна разомкнула сухие губы и застонала. Её голос — голос снова вернулся к ней!

— Где я? — прохрипела она.

Боль ушла, но осталось бессилие.

— У меня дома, — ответила златовласая незнакомка, одетая в лопухи. — Меня зовут Ау̀ка.

— Дженна, — выдохнула наёмница. — Моё имя…

— Угу, я знаю, — кивнула девушка. — Ты уже говорила, кто ты.

— Уже? — удивилась Дженна. — А долго ли я…

— Много-много времени! — было ей ответом. — Много чудесного, солнечного времени! Как же я рада, что ты наконец очнулась! А теперь вставай, Дженна!

«Вставай…» Наёмница глубоко вздохнула и попыталась вспомнить, как это делается. «Много-много времени» — дней, недель или… Сколько же она пролежала без движения? У дороги, здесь или… нигде?

— Я… не могу, — пожаловалась она. — Мои ноги…

— Ноги? — удивилась Аука.

— Их… словно нет, — пояснила Дженна.

— Как же так?

— Я… не знаю…

Аука состроила серьёзную гримасу.

— А знаешь ли ты, что ног нет только у тех, кому не надо ходить? — заявила она. — Например, у рыб…

— Мне надо, — всхлипнула Дженна. — Я не рыба…

— А может быть, — Аука задумалась, — ты просто не хочешь ходить? Или тебе некуда идти?

Наёмница стиснула зубы, сжала кулаки, а девушка крепче схватила её за запястья и потянула на себя. Дженна села, пошатываясь, словно пьяная, и огляделась. Неподалёку валялась её котомка с вещами, а вокруг был лишь сад.

— Воды, — слабо простонала она. — Я хочу… пить. Дай воды. Пожалуйста.

— Воды здесь много, — сообщила Аука. — Много-много чистой и вкусной воды! Она там, — девушка махнула рукой в сторону, — в озере.

— Ты можешь принести мне попить?

— Как же я могу перенести сюда озеро? — искренне удивилась Аука. — Нет уж! Придётся тебе самой переместиться к озеру.

Дженна с отчаяньем застонала и упала обратно в траву. Но жалость к себе ничего не меняла. Вздохнув, девушка перекатилась на живот, поднялась на локтях и поползла в сторону воды, волоча за собой ноги, словно тяжёлый бесполезный груз.

Шипя от злости и бессилия, она пробиралась сквозь травы и цветы, распугивая полупрозрачных насекомых. И наконец достигла вершины холма. У его подножия девушка увидела круглое озеро. Идеально гладкая поверхность воды отражала синее небо и белые шапки облаков.

На миг Дженне почудилось, что тот отражённый мир гораздо чётче и плотнее, чем всё вокруг неё. Прогоняя прочь жуткое наваждение, девушка обхватила себя руками, кое-как оттолкнулась и покатилась вниз. Аука улеглась набок и последовала её примеру.

— Ах, жаль, что Рыжуля ушёл! — весело взвизгнула она. — Ему бы понравилось!

Оказавшись у озера, Дженна склонилась над зеркальной гладью и с жадностью принялась пить. Вода была холодной и неописуемо вкусной! Дженна пила, и никакие доводы разума не могли её остановить. Утолив жажду, она откинулась на спину и замерла.

Что же теперь? Неизвестно, сколько её тело пробыло без воды, без еды и без движения. Как оно воспримет такое количество жидкости? Что там обещали в учебниках её мира? Отёк мозга, лёгких… отравление водой?

— Ну как? — заинтересованно спросила Аука, прерывая её научные размышления. — Твои ноги появились?

В ответ Дженна лишь жалобно всхлипнула. Отравления не наблюдалось; напротив, её самочувствие заметно улучшилось. И всё же ноги «не появились».

Девушка перевела взгляд на небо и восторженно вздохнула. Между пышными шапками облаков как ни в чём не бывало сияли звёзды!

Белые цветы, прозрачные насекомые, а теперь ещё и звёзды средь бела дня — волшебство или галлюцинации? Возможно ли, что она следовала лисьей тропой да и провалилась в какую-то нору, попала в гигантский колодец, со дна которого даже днём были видны звёзды?

Дженна внимательно прислушалась. Мелодия жизненной силы — витали сада — была странной, едва различимой. Птицы не пели, плавающие в воздухе насекомые не жужжали и не пытались укусить. А запахи были какими-то слишком простыми, как будто плоскими.

— Аука, — озадаченно произнесла Дженна, — а почему яблони одновременно и цветут и плодоносят?

— Ах, яблони уже давно не цветут, — задумчиво ответила Аука. — Знаешь, когда-то я была совсем маленькой, крохотной, вот такусенькой, — девушка продемонстрировала мизинчик. — Тогда вокруг было много друзей. А за облаками вздымались сотни башен Золотого города. Ах, как дивно пели их колокола…

— Сотни белых башен? — насторожилась Дженна.

— Конечно же, нет! — рассмеялась Аука. — Сотни золотых башен Золотого города! В те времена всё было… правильно. Ночь сменяла день, а день — ночь. Яблони цвели, потом плодоносили. Но… Затем что-то случилось. Что-то очень-очень страшное. Все пропали. И город исчез. Уже давно я его не видела. Хотя иногда я всё ещё слышу его музыку… — она вздохнула. — Тогда же перестали цвести и яблони…

— Перестали цвести? — Дженна расстроилась, заключив, что звёзды и цветы — это всё же её галлюцинации. — А как именно давно случилось это что-то?

— Очень давно, — Аука подняла голову, и, к удивлению наёмницы, улыбка пропала с её губ, а в синих глазах отразилась глубокая, невыразимая тоска. — Вчера…

— Вчера? — ошарашенно повторила наёмница, и в её груди что-то болезненно отозвалось. Что за путаница во времени? — А насекомые?

Дженна провела рукой у своего лица, пытаясь поймать полупрозрачное существо, которое для галлюцинации было всё-таки слишком навязчивым. Крохотная змейка с крыльями стрекозы играла с одним из локонов наёмницы. Но оказавшись на её тёплой ладони, насекомое рассыпалось светом и растаяло.

— А-а, наверное, это планктосы, — догадалась Аука. — Парящие странники. Они как будто здесь и не здесь одновременно. Но на самом деле их вообще нет. Это… призраки, воспоминания, сны…

— Невероятно, — ахнула Дженна, разглядывая свои руки.

— Как чудесно, что ты их видишь! — проговорила её собеседница, снова расцветая в улыбке.

— Это странно… — добавила Дженна.

— Восхитительно странно! — закивала Аука. — Может быть, ты и сама какой-то крупный планктос, а?

— «Они здесь и не здесь одновременно», — Дженна хмыкнула. — Ну, тогда, может быть, я и правда планктос, — она пожала плечами, — кто-тос или нектос… По крайней мере, частично.

— Твои ноги, — вспомнила Аука. — Ты уже решила, зачем они тебе?

— Да что же тут непонятного? — рассердилась Дженна. — Ноги нужны для того, чтобы ходить по земле!

— М-м, — хихикнула Аука. — А зачем?

— Глупый вопрос!

— Почему?

— Глупый и всё…

— Так чего же ты хочешь, Дженна? — повторила девушка.

Наёмница нахмурилась и замолчала. После рассказа Ауки тишина яблоневого сада угнетала её не меньше, чем собственное бессилие. Эта тишина была самим бессилием, но не тела, а как будто души сада. Он был прекрасен, но словно ранен, лишён какой-то важной составляющей. Это было страшно, неправильно.

— Я хочу… — прошептала Дженна. — Я хочу защищать мир от всего страшного и неправильного…

— А-а? — переспросила Аука.

— Ты совсем ничего не понимаешь, что ли? — фыркнула наёмница и вдруг ощутила, как внутри у неё словно что-то ожило, а в животе громко забулькало. — Я! хочу защищать мир от зла! — повторила она, пошевелив ногами. — И есть. Я хочу есть, леший подери!

— Ха-ха! — рассмеялась Аука и с готовностью протянула ей большое наливное яблоко. — Пожалуй, это подходит!

Дженна приняла её дар и с удовольствием откусила кусок от сочного плода.

Яблоки. Это были яблоки. Большие и маленькие, всех цветов, оттенков, видов и даже вкусов. Попадались среди них яблоки со вкусом яблок и со вкусом, напоминающим ароматную землянику, жгучую редьку, даже траву и уже совершенно невесть что. Их можно было есть сырыми или варить в котелке для разнообразия, даже посолить при желании. Но всё это были яблоки — на завтрак, на обед и на ужин.

Дженна заново училась ходить и даже смеяться.

Говорить она могла, но её голос был хриплым, скрипучим, как будто чужим. А во время смеха гортань словно что-то стискивало изнутри, вызывая продолжительные приступы кашля.

Наёмница приспособила большие листья лопухов как чаши, в которых она нагревала на солнце сладкую озёрную воду. Беззаботная Аука складывала в них травинки. Этой водицей Дженна полоскала горло, булькала и напевала разные звуки, чем очень забавляла новую подружку. Процедуры работали — после них девушки смеялись и хохотали уже вдвоём.

Ноги хотя и появились, но слушались плохо. Дженна ходила, но недалеко и недолго. Ей приходилось часто отдыхать. Но девушка не унывала. Шаг за шагом, через недомогание и слабость она заставляла себя вставать и идти дальше.

Тьма под веками вновь и вновь сменялась светом солнца. Сны чередовались с явью. И порой было сложно определить, какой из двух миров более реален.

Время шло. Хотя его течение было совершенно невозможно ни уловить, ни подсчитать, вместе с ним уходило и бессилие. Вскоре наёмница смогла приступить к тем нехитрым упражнениям, которые она, казалось, ещё совсем недавно сама преподавала Хранителю знаний. Девушка прыгала и скакала, вытаптывая густую траву и беззастенчиво нападая на молчаливые деревья.

Поскольку её верный лисий меч бесследно пропал в руинах монастыря, девушка заменяла его сухими ветками, приблизительно схожими по тяжести с потерянным оружием. Ветки было неудобно держать, крутить, да к тому же они часто ломались, но это было лучше чем ничего. В другую же руку Дженна брала кинжал.

Один её клинок был короче, другой — длиннее. Длинным она наносила рубящие удары, а коротким — колющие. Она рубила и колола в разных плоскостях, крутила длинным «мечом» восьмёрку и довершала удар выпадом «кинжала». Одновременно она вращала оружием снизу вверх и сверху вниз, друг за другом, с помощью асимметричных движений упражняя не только мышцы, связки и суставы, но и ум.

Вначале было тяжело. Дженна путалась в руках и ногах, ударяла сама себя палкой и спотыкалась глупо и нелепо, как это было в детстве. Наёмнице приходилось преодолевать не только слабость, но и свою гордыню. И постепенно выносливость, координация и ловкость начали возвращаться. Тело хотя и было истощено, но не потеряло память и навыки.

Вместе с тем Дженна не оставляла попыток разузнать, как же ей выбраться из этого странного места. Казалось, что просторы сада не имеют границ. В какую бы сторону ни направлялась наёмница, всюду пейзаж был неизменен. Её окружали яблони — старые и волшебно плодовитые гигантские деревья.

Иногда между холмами девушка видела озёра — исключительно круглые и схожие между собой как близнецы. Гладкие и сияющие, словно зеркала, они по неясной причине пугали Дженну. И, при всей любви к воде, наёмница опасалась купаться в них, заходя не дальше чем по колено.

— Послушай, Ау, неужели ты никогда не выходила за пределы сада? — спросила как-то Дженна.

— Куда бы я ни выходила, мой дом всегда в моём сердце, — ответила Аука.

Девушки сидели на берегу озера. Дженна угощалась красными яблоками и любовалась облаками. Облака были большие, словно королевские замки, и переливались белизной, подобно дорогой атласной ткани. Аука играла с её волосами, вплетая в многочисленные косы длинные стебли трав. Она уже украсила запястья и щиколотки Дженны неувядающими зелёными браслетами, а теперь сооружала ей причёску на манер собственной.

— И ты всю жизнь ешь одни яблоки? — нахмурилась наёмница, вертя в руке надкусанный плод.

— Ну конечно! А что же ещё прикажешь мне есть?

— Пироги, грибы, мясо… — предложила Дженна.

— Мясо? — испугалась Аука. — Это же то, из чего ты сделана! Хочешь, чтобы я тебя съела?

— И правда… — вздохнула Дженна.

— Рыжуля рассказывал, что иногда в озере появляется рыба, — вдруг вспомнила Аука.

— Неужели? — оживилась наёмница. — А кстати, где же он сам?

— Ах, не знаю, — пожала плечами девушка. — Запропастился куда-то… Понимаешь, он, как и ты, не очень любит яблоки. Иногда он даже шутит так смешно… — она залилась переливистым смехом. — Он шутит, что если рыба не появится в ближайшее время, он может и меня съесть! Представляешь?

— Ну-у, — потупилась Дженна. — В общем-то… Честно говоря… Не так уж и сложно это представить.

Они рассмеялись уже вместе. Хотя шутка, на вкус Дженны, была не самой удачной. Стало ясно, что в присутствии Ауки у неё не получится даже порыбачить.

Яблоки уже не приносили девушке прежней сытости, и постоянное чувство голода становилось всё более утомительным и даже болезненным. Дженне не хватало не только мяса, но и пищи иного рода. От однообразных разговоров о красоте деревьев, солнца и облаков в её голове мыслей становилось всё меньше, а улыбка на лице делалась всё более бессмысленной.

И опять она закрывала глаза и открывала их. Тьма сменяла свет, а свет — тьму лишь под веками. Вновь и вновь.

Сколь бы долго ни длился этот беззаботный солнечный день, время шло: волосы Дженны отрастали, тело становилось всё крепче, зелёное платье всё больше теряло цвет, а яблоки — вкус. Спустя дни, недели или месяцы по обычному их исчислению — и более определённо сказать было невозможно — Дженну начала одолевать смертельная скука.

Она уже исходила близлежащие окрестности вдоль и поперёк, знала каждую травинку и былинку. А уж сколько травинок и былинок было теперь вплетено в её волосы и браслеты — не описать! Но бездействие, словно кусок недозрелого плода, встало у неё поперёк горла.

И вот однажды Дженна взвалила на спину свою котомку, подтянула ремни на плечах и на поясе и пришла к Ауке, чтобы попрощаться.

— Аука, — сказала Дженна. — Я ухожу…

— Не стоит тебе уходить, — улыбнулась девушка. — Пожалуйста, останься.

— Послушай, Аука, — вздохнула наёмница, — я была рада познакомиться с тобой, но в чём бы ни был смысл моего существования, нашей с тобой встречи и вообще всего на свете, я должна идти… И это единственное, в чём я по-настоящему уверена.

— Да-да, — с неожиданной грустью сказала Аука. — Так уже было и так будет всегда…

— Очень я в этом сомневаюсь… — усмехнулась Дженна.

— А я знаю! — Аука всхлипнула и отвернулась.

— Ну не надо так, Ау, — расстроилась наёмница. — Мне не хочется оставлять тебя здесь одну… Может быть, тебе пойти вместе со мной?

— Мне нельзя, — ответила Аука. — Кто-то должен ухаживать за садом…

— Слушай, Ау… — сказала Дженна. — Я понятия не имею, как очутилась в твоём саду… Понимаешь, я шла к учителям, в горы Аркха, а потом… Потом я упала. Но снова падать я не собираюсь! И если ты объяснишь мне, как я сюда попала, я обещаю, что ещё вернусь, чтобы навестить тебя…

–…Ты обязательно вернёшься! — горячо перебила её Аука. — Ты вернёшься сюда. Я помню. Ибо ты уже возвращалась…

— Да, я возвращалась, — согласилась Дженна. — Раньше я просто гуляла по саду, но теперь я ухожу насовсем. Видишь, я собрала свои вещи?

— Ты уже возвращалась, — настойчиво повторила девушка. — Ты возвращалась, и платье твоё было чёрным, в глазах и в волосах твоих искрилось серебро, а на поясе висели пустые ножны… Ты была не такой, как сейчас, — её голос стал еле слышным, в нём зазвенели слёзы. — Ты была другой, страшной… Всё было страшно! Очень-очень страшно…

— Что? — испуганно прошептала наёмница. — Да о чём ты говоришь? Не понимаю! Когда же… Когда это было?

–…Вчера, — ответила девушка.

Она подняла на Дженну большие глаза, и наёмница ахнула. В этих прежде синих омутах она вдруг увидела уже знакомый ей радужный свет. Такие же глаза были у духов-лигнитлеи! Но наёмница никогда не видела их живьём, лишь в своих снах! Даже когда училась в горах Аркха, она общалась с лисами, но не с духами, и вот теперь…

— Слышишь? — тихо проговорила Аука, взглянув на небо. — Колокола снова звонят…

2 Странник

Девочка играла в дубовой рощице. Что-то весело напевая, она танцевала под собственную песенку, прыгала с камня на камень вдоль ручья и кружилась среди молодых деревьев. Было довольно прохладно, но весёлая забава помогала девочке согреться. Грело это зрелище и сердце её отца, наблюдавшего за дочерью из окна башни.

Он мог долго любоваться своим дитя, но дела не ждали. Чёрное перо, лежащее на ладони жреца, заметно потеплело, сообщая о приближении обладателя. Спустя время двери распахнулись.

— Да здравствуешь ты в вечности и бесконечности, сын Ясного Солнца, — тихо произнёс вошедший.

Служитель Единого обернулся, и радостная улыбка озарила его лицо. Этот бархатный тембр, мощный и в то же время гибкий голос мог принадлежать лишь одному существу. Странник, одетый во всё чёрное, был высок, смугл и черноволос. И будто самая тёмная ночь были его глаза: непроницаемые для света, словно вовсе лишённые зрачка.

Гость и Его Святейшество одновременно коснулись ладонями лба и груди, а затем пожали друг другу руки.

— Приветствую и я тебя, о сын Сокрытого Солнца! Да здравствуешь ты в вечности и бесконечности, — торжественно ответил Дэрей Сол.

— Прошу, не называй меня так, старый друг, — произнёс мужчина безразличным тоном. — Уже давно я снял с себя короны, сложил скипетры и не нуждаюсь более в пышных титулах.

— Это твой выбор, друг, и я уважаю его, — кивнул Дэрей Сол.

Он приблизился к выточенному из камня столу, поставил на полированную поверхность два бокала и наполнил их вином.

— Как и я уважаю твой путь пастыря, друг, — проговорил странник, наблюдая за тем, как плещется в графине рубиновая жидкость. — Многим из нас он оказался не по силам…

— Уже столько раз я возвращался к своему сану, — покачал головой жрец. — Человеческие поколения сменяются одно за другим, и ровно через одного преемника я снова и снова прихожу в этот храм и в эту башню, как собственный сын, внук, правнук: Ойур, Витор, Дэрей… — он вздохнул и бережно провёл пальцами по широкому, расшитому золотыми письменами поясу. — Мой путь светел и прям, как путь солнца. Но, признаться, я сам не всегда столь же умело иду по нему, — жрец бросил тяжёлый взгляд на серое небо за окнами. — Знаешь, Сай, порой так сложно… не быть человеком.

— Это потому, что ты слишком любишь их, Сол, — сказал мужчина. — Слишком… Однако эта любовь и делает тебя действительно хорошим пастырем.

— А порой отупевшим слепцом, — тихо признался Дэрей. — Я так уважаю свободу воли каждого живого существа, что позабыл о том, что рыбам — море, а птицам — небо. Я снова позволил им выйти за пределы их ареала.

— Чем же младшие дети Единого тебя расстроили? — На лице странника, будто высеченного из камня, невозможно было прочитать ни тени эмоций, однако его низкий голос проявил скрытую иронию. — Я заметил, что на улицах Самториса беспорядки… Ты снова дал им чрезмерно свободы?

–…И силы, — нахмурился жрец. — Не осознавая того, я дал им силу, с которой не справились их умы.

— Кем они возомнили себя на этот раз — богами? — в голосе мужчины послышалась усмешка, но выражение лица осталось неизменным. — Увы, в истории этот случай не первый, да и не последний…

— Ты прав, друг…

— О, люди — загадка Единого… — Губы странника пренебрежительно скривились. — Их аппетиты возрастают с каждым витком времени… Словно совершенствуя дух, они всё шире раскрывают и некую дыру — бездонный омут, поглощающий свет… Удивительно, что человечество до сих пор не уничтожило само себя. Эти существа способны ненавидеть друг друга сильнее, чем все прочие…

–…Но и любовь их не знает границ, — улыбнулся жрец.

Видя, что его друг нахмурился, Его Святейшество мягко добавил:

— И таланты их бесценны… Посмотри на архитектуру Самториса: храмы, дворцы, музеи, библиотеки, университеты — дело рук человеческих.

— Я вижу смешение стилей, порой абсурдные и нелепые сочитания, — вставил собеседник. — Как можешь ты сравнивать Самторис с величайшими Амиром, Айвалином или Лииаром…

— Верно! — согласился жрец. — Деяния эльфов и сидов прекрасны, однако они предсказуемы, однообразны… Они видят красоту и повторяют её, но… Люди… О, люди! Они находятся в вечном поиске! Их восприятие постоянно меняется! Альвы: и сиды, и эльфы, и тролли, и гномы с цвергами застыли в своих границах… А люди постоянно их расширяют! Они удивляют! Вдохновляют!

–…Раздражают и даже ужасают.

— Да! Все наиболее прекрасные и ужасающие, талантливые и бездарные, любящие и озлобленные души, которые мне довелось встретить на своём пути, были людскими…

— Не забывай, что и предательство присуще исключительно людям, — сухо добавил мужчина в чёрном. — Альвы не меняют своего мнения, а люди подвержены постоянной смене настроения. Сегодня ты им друг, завтра ветер дунул в другую сторону и ты стал их врагом. Они жадны не только до красоты и знаний, но и до власти. Они способны идти по трупам близких: отцов и матерей, возлюбленных и друзей… Только дай им возможность, и они не замедлят указать Единому Его новое место в истории Бытия, а заодно и тебе, о Святейший…

— Мне жаль, что люди твоего мира предали тебя, друг, — с грустью проговорил Дэрей Сол. — Однако я здесь для того, чтобы оберегать людей, а не разгадывать их предназначение и помыслы Единого…

После долгого молчания странник первым нарушил тишину:

— Должен ли я спросить тебя, что случилось? Признаться, я был рад услышать твой зов, но и встревожен немало. Нечасто ты приглашаешь кого-то из нас, чтобы выпить в приятной компании.

–…Ты оценил вино? — оживился Дэрей Сол, поднимая бокал. — Я постоянно работаю над новыми сортами винограда, но так и не сумел превзойти самого себя в юности.

— О да, — его собеседник жестом ответил на молчаливый тост. Он покрутил бокал в руке и, прикрыв глаза, сделал небольшой глоток. — Интенсивный аромат ягод, нюансы пряностей… Кардамон, гвоздика и мята? Знаменитый сорт винограда Мелес — глинистые почвы и мягкий отжим. Выдержан в старых дубовых бочках. Медовая Кровь, — он прищурился. — Даже странно, что такое название для вина пришло в голову именно тебе, о Высочайший.

— Было время, — жрец печально улыбнулся, — когда меня величали иначе. Пришлось пролить немало крови ради установления прочного мира в Энсолорадо.

— Прекрасно вино твоё, богаты и обширны виноградники, — мужчина в чёрном понизил голос. — Однако нежданный снегопад в Стране вечного лета может неблагоприятно сказаться на новом урожае, не так ли? Да и выжженная пустошь посреди леса…

— И это не укрылось от твоего взора, — Дэрей Сол осушил бокал и вновь наполнил его.

— Люди рассказывают, что целый монастырь ушёл под землю.

— Ушёл, — рассеянно повторил жрец. — Но с этим я справлюсь. Как и с резким похолоданием. Ты прав, моим виноградникам такой климат не подходит…

— Так выпьем же, — произнёс странник, поднимая бокал, — за виноградники, за тебя и за свободу, ограниченную ареалом обитания.

— Тебе известно, что как свобода, так и наши собственные возможности ограничены «ареалом» возложенных на нас задач, — продолжил Дэрей Сол, пригубив вино. — И выжигание пустошей не в моей компетенции.

— Терпеливо ожидаю твоего рассказа, друг.

— Знаешь, когда-то — столь давно, что уже и столетий тому не сосчитать, — этот город носил другое имя… — жрец задумчиво улыбнулся. — Его храмы сияли золотом, а крепостные стены были сотканы из воздуха. Вместо закованных в камень парков повсюду свободно цвели рощи. Все живые существа жили в мире и согласии.

— Золотая эпоха…

— Да, — Сол кивнул. — В те стародавние времена круг хранителей поддерживал целостность мира Сия — всего нашего мира — от Белых льдов до Диких Земель, от Восточной Воды-без-края до океанов Шарих и Исток. Сия была закрыта от внешнего влияния. Никто не мог покинуть её границ, и ничто не могло сюда пробраться.

— Но «не мог» — не значит «не хотел», — заметил мужчина в чёрном.

–…Изнутри мы не ведали о подобной возможности. Мы даже не знали о существовании других Вселенных, тогда как снаружи наш мир был лакомой добычей… — Сол горько вздохнул. — И разразилась первая Буря — ужасающей силы бедствие, что чуть не смело всю жизнь на планете. Единый континент распался на три части. Мир потерял равновесие и стал проницаем. В результате катастрофы исчезли многие хранители, и оттого наш дом сделался ещё более уязвимым для зла извне. А оно не заставило себя долго ждать.

–…Но это же дало вам возможность общаться с хранителями других Вселенных и открыло двери вашего мира странникам, — напомнил его друг. — Вторая Буря принесла твоему миру гораздо меньше ущерба… Более того, с каждым из миров в той или иной степени произошло то же самое. И многие из Старших считают это естественным процессом. Миры проходят те же стадии развития, что и каждое живое существо: рождаются, взрослеют, болеют, под воздействием сил извне постепенно деградируют и…

— Согласен, Сай! — резко перебил его Дэрей. — Но это не значит, что «существо» не должно бороться за жизнь. И для того в нём созданы определённые механизмы. Есть возможность усилить «иммунитет», очиститься от заразы и прожить более долгую и счастливую жизнь.

–…Ты ведь не собираешься читать мне нотаций? — холодно уточнил странник.

— Нет, друг, — жрец покачал головой и, поднявшись, подошёл к окну. Девочка пела песенку и прыгала среди молодых дубков, словно рыжая белочка. — Твой выбор — это твой выбор, — проговорил Сол, не сводя глаз с дочери. — Он может быть мне непонятен, даже вызывать отторжение, но я не был на твоём месте, и потому судить не мне.

— Как она выросла, — странник приблизился к другу, задумчиво наблюдая за рыжеволосой девочкой. — Кажется, только недавно я гостил у тебя, она была совсем крошкой.

— Да, — Дэрей Сол не сдержал улыбки. — Ей было четыре, и она называла тебя «грустный дядюшка»…

— А сколько ей сейчас? Десять?

— Двенадцать…

— Двенадцать, — тихо повторил странник.

Он нахмурился, непроизвольно коснувшись пальцами лба. Прядь волос частично скрывала левую сторону его лица и шрам, идущий от виска через скулу вниз — старый и едва различимый, но не ставший менее заметным по прошествии лет — след от ожога.

Сол вздохнул. Кем бы они ни являлись и какими бы путями ни шли, к смерти любимых невозможно было привыкнуть. И особенно тяжело это горе переносили те, кто по природе своей был обделён даром забвения.

В стародавние времена, когда Вселенные и их миры ещё сохраняли целостность, близкие души не покидали границы семьи. Поэтому смерть истинного партнёра была лишь переходом в новое тело. Но главное — в новое имя, ибо новые имена дают новые задачи и возможности. Подобное перерождение не могло разрушить идеальный союз.

Однако Буря лишила миры непроницаемости, и с тех самых пор смерть перестала быть просто переходом. Всё чаще она означала непоправимую потерю и боль настолько сильную, что её невозможно было описать ни на одном из языков, которые даровали Старшие.

Души возлюбленных терялись в бесконечности миров. И если некоторые из них ещё можно было отыскать, то души детей, ещё не успевших осознать себя, исчезали безвозвратно. Не в силах принять новую судьбу, единые духом пары воссоединялись всё реже. Всё чаще хранители заключали союзы с представителями младших рас, связь с которыми была не столь глубокой, а разлука по болезненности была хотя бы сравнима с простым человеческим горем.

От неравных браков дети рождались крайне редко. Очень немногие смертные женщины были способны взрастить семя хранителей. Так случилось и с Дэреем Солом. Однако в своём последнем воплощении он предпочёл жену из рода людей не от того, что боялся боли. Боль он пережил в прежнем рождении. Так случилось потому, что хранительниц подобных ему в мире попросту не осталось. Его матушка Лета безвозвратно покинула их семью ещё в пору его отрочества.

Странник же пережил потерю истинного партнёра и наследника в своём последнем воплощении. И похоже, что память — проклятая память! — об этой боли до сих пор не отпускала его. С тех пор бывший хранитель предпочитал держаться в стороне от подобных себе. Даже с друзьями он не общался из чистой праздности. Лишь просьба о помощи могла привлечь его внимание.

— Вернёмся к твоему рассказу, — напомнил мужчина в чёрном.

Жрец кивнул:

— Я говорю не о нас — не о странниках и не о хранителях. Есть более уязвимые сущности — духи природы. Они защитники тонких сфер Вселенной — остро воспринимают перемены и реагируют на них соответственно. Дабы поддержать баланс в мире, духи открыли свои тайны узкому кругу избранных — так называемым чующим. Они научили их черпать силу в природе, использовать слои мира в качестве дорог, видеть искажение и другим не менее интересным премудростям.

До сих пор духи лигнитлеи воспитывают себе защитников от всего инородного. Но людям и эльфам опасно общаться с ними напрямую. А потому духи нашли посредников между своим тонким планом и планом материи в царстве животных.

Первыми проводниками стали белки. Но их ученики были вестниками, а не бойцами. Мир менялся, и требовались новые меры. Тогда на помощь пришли более сильные хищники — венаторы. Однако же их воспитанники — серые волки — отличались излишней агрессивностью. И на смену волкам пришли более хитрые, но не менее хищные лисы…

— Я кое-что слышал о сумеречных лисах, — сказал странник. — Любопытное явление. Они называют себя охотниками — сьидам, верно? Тогда как в глазах простого люда — просто наёмные убийцы…

–…Как и все мы, они делают то, что должны, — согласно кивнул жрец. — Лисы умеют чуять болезнь и устраняют её, пусть и не всегда бесплатно. Immunitas, как говорили древние: «освобождение, избавление от чего-либо». Если продолжать твою аналогию с живым существом, то они — частицы Сии, участвующие в иммунном ответе. Одни из многих. Как и все мы, они тоже не застрахованы от искажения, нарушения иммунологической толерантности.

— И здесь на сцену выходят мстители, с которыми силой и секретами поделился уже ты, пастырь, — дополнил странник.

— Верно, выходят. Уже вышли. Но на этот раз мне необходима более весомая помощь, — жрец проницательно посмотрел на друга. — Возвращаясь к нашей пустоши…

Странник удивлённо поднял брови.

— Ты хочешь, чтобы я помог мстителям?

— Напротив, — прошептал Сол. — Я хочу, чтобы ты помог одной из лис, ибо она… — он помедлил, всматриваясь в непроницаемо-тёмные глаза собеседника. — Она одна из нас…

Странник опустил голову. Воцарилось тяжёлое молчание.

Ветер за окнами усилился, и по стёклам забарабанили капли дождя. Дэрей Сол мысленно напомнил дочери, что ей уже давно пора идти ужинать. Девочка весело помахала ему рукой и убежала.

— Самка? — наконец вымолвил странник ледяным тоном. — Ты встретил одну из нас и решил позвать меня? Зная о моём отношении к нашим сёстрам…

— Всё сложнее, — поспешил объяснить Дэрей Сол. — Ей нужен наставник из своего рода. Но, как бы мне самому ни хотелось окружить её любовью и заботой, я — не могу…

— Не надо, Сол, — прервал мужчина в чёрном. — Я прекрасно помню, как сильно вы с Лианой любили друг друга, но… — в его голосе промелькнуло раздражение, — похоже, что долгое воздержание лишило тебя трезвости мышления. Тебе стоит почаще снисходить до своих обожаемых смертных. В конце концов, в Самторисе лучшие бордели страны…

— Ах, ты в своём репертуаре, Чёрный, — добродушно рассмеялся жрец.

— Я вовсе не Чёрный, — отозвался его собеседник.

— А это смотря с кем сравнивать, — Дэрей Сол изогнул бровь. — В абсолютном смысле — не Чёрный, но в относительном…

— Что ж, как пожелаешь, Белый, — небрежно отмахнулся странник. — Но объясни мне, откуда в Сии взялась новая хранительница? Вас же по пальцам перечесть можно, и все друг друга знают…

— Когда-то нас было так много, что не все знали друг друга, — нехотя ответил жрец. — Не все были столь же общительны, как я, и далеко не все принимали человечий облик, чтобы… — Он смутился. — На древних болотах недалеко от столицы до сих пор дремлет подобное чудище… И знаешь, порой семя хранителя даёт всходы без ведома сеятеля. Чаще подобный союз родителей становится проклятием для их чада. Порой рождаются совершенно обычные дети, однако в их потомках внезапно может проявиться наш дар…

— Она может быть твоим потомком? — в голосе странника послышалась усмешка.

— Нет-нет, это бы я распознал по её душевным вибрациям, — смутился его собеседник.

— Так почему же ты отказываешься от столь благоприятной возможности?

— Дело не только в моих чувствах к покойной жене, — терпеливо объяснил жрец. — Мне сложно объяснить это тебе, Сай… Наши культуры слишком разные.

— Ты говоришь так, словно я предлагаю тебе завести гарем…

— Тебе хорошо известно, — нравоучительным тоном проговорил жрец, — что любая связь, так или иначе, оставляет след силы в обоих партнёрах. И обмен должен быть либо равноценным, либо иметь вескую причину. Должна быть… любовь. И потому я не могу делить ложе, — жрец вздохнул, — с наложницами или работницами борделя.

–…Мы снова ушли от темы.

— Что касается сумеречной лисы, к ней у меня исключительно отцовские чувства, — с невозмутимым спокойствием в голосе проговорил Дэрей Сол. — Поверь, Сай, я помню, что гложет твою душу, и уважаю это. Я не обратился бы к тебе, не будь уверен в том, что не причиню боли…

— Так в чём же дело?

— Дело в том, что эта девочка считает себя человеком…

— Что ж, мы те, кем себя считаем, — проговорил мужчина в чёрном. — Все мы считали себя кем-то из младших рас лет до тринадцати, когда начинала просыпаться наша память о прежних воплощениях и о знаниях мира. Так твоя лиса — детёныш?

— Ей восемнадцать или около того, — тихо ответил Сол.

— Ты называешь девочкой восемнадцатилетнюю женщину? — странник, казалось, вот-вот рассмеётся.

Его Святейшество смущённо покраснел и, откашлявшись, продолжил:

— Девочка… девушка… носит оковы человеческого тела, а её сферы силы как будто дремлют — даже я не сразу распознал в ней нашу сестру. К тому времени, как это произошло, было уже поздно. Сумеречная лиса убила около сотни человек: своих собратьев, других наёмников и самторийцев. Сферы пробудились помимо её воли, и это была страшная сила…

— Монастырь и окружающий его лес пожрало пламя, — припомнил странник. — Я не мог не обратить на это внимания…

— Скорее доглодало, — нахмурился Сол. — Наша сестра тоже пострадала. И когда я исцелял её раны, мне почудились среди осколков её души ещё две, а может, и три сферы… личности. Как будто она… — жрец вздохнул: — Впрочем, пустое. Этого не может быть… Она ребёнок.

— Ты слишком взволнован, друг, и заплутал в собственных теориях, — заметил странник. — Скоро твоя сила сведёт с ума не только приближённых жрецов, но и тебя самого.

— Сай, я не осуждаю твою привычку сторониться наших женщин и обмениваться силой со смертными, рискуя при том свести с ума их! — горячо проговорил Дэрей Сол. — Но я — не странник, и моя сила нужна моему миру… — он умолк на мгновение. И мгновение это оказалось слишком тяжёлым. — Прости, — тихо добавил жрец, — я не хотел ставить тебе в укор твои потери, я имел в виду совсем другое…

— Что ж, однако, ты прав, — согласился Чёрный. — Вернёмся же к нашей теме: сотня человек, монастырь, ушедший под землю, выжженная пустошь — славный иммунный ответ. Могу я узнать, что же пробудило сферы силы нашей сестры?

— Точно я утверждать не берусь, — ответил Дэрей Сол, — но, судя по некоторым знакам, это та сила… которую мы не называем. Её призвали мои жрецы. А наша сестра смогла дать отпор. И этот отпор, доложу я тебе, был вовсе не иммунным ответом, — жрец задумался. — Проснувшаяся сфера силы, как бы это помягче… anti bios — мёртвая вода.

— Прости, Сол, за то, что я вновь подвергаю твои слова сомнению, — покачал головой странник. — Мне трудно поверить в сказанное. Магия мёртвой воды — тяжёлая ноша для любого из нас, не говоря уже о той, что не сумела вспомнить себя… И потому я должен снова тебя спросить: ты уверен?

— Я уверен… — упрямо повторил жрец.

— Ты видел магию в действии?

— Нет… — Верховный опустил глаза. — Но я ощутил послевкусие на губах девочки...

— На губах девочки? — переспросил странник. — И, разумеется, это было исключительно отцовское прикосновение?

— Разумеется…

— Я всё больше тебя не понимаю, — вздохнул Чёрный. — Допустим это так… Но позволь же тогда узнать, о сын Солнца, по какому принципу твой выбор остановился именно на мне?

— После второй Бури ты уже помог мне и хранителям Севера удержать равновесие…

–…Но не я один, — холодно напомнил странник.

Верховный жрец пристально посмотрел в глаза друга.

— Понимаю твоё удивление, сын Солнца. Учитывая силу девочки, куда логичнее было бы воззвать к твоему кровному брату. Несомненно, он преуспел в тёмных науках более всех известных наших собратьев. Он познал Бездну и сменил цвет своего Пламени. Он побывал на стороне Врага и смог вернуться обратно… Хм, если смог, — Сол недобро усмехнулся. — О, этот хитрый змей отказался бы меня даже слушать! Поначалу отказался бы. До того момента, когда бы я упомянул, что его помощь требуется ей. «Самка» — как ты и сам изволил её назвать — большая редкость. Молодая, красивая, да ещё и не помнит, кто она! Великолепно! То, что и нужно для древнего негодяя… — он снова осекся, прикрыв рукой глаза. — Прости, Сай… Я не хотел так говорить о твоём брате…

Дэрей Сол редко сердился, и даже голос повышал лишь в крайних случаях, а потому сейчас и сам себе удивился. Но вопреки опасениям, его старый друг ни капли не обиделся. Напротив, праведный гнев Его Святейшества вызвал у странника тихий смех, а смеялся он не чаще, чем Дэрей Сол сердился.

— Я знаю, сын Солнца, что тебе не по душе сила мёртвой воды, — поспешил объясниться жрец, — и всё же ты начинал изучать её вместе с братом. Ты не Белый и не Чёрный… относительно Вселенной. Однако тебе ведомы основы и того, и другого, а это всё, что требуется девочке. Основа! Не нужно запретных учений о Бездне и Хаосе. Она ребёнок… одинокий и растерянный, — он вздохнул. — Она нуждается в старшем брате, но не в таком, как я, а… в подобном тебе.

— Интригующе… — вымолвил странник, отвернувшись к окну.

— Есть ещё одна важная причина, по которой я воззвал именно к тебе, Сай. Мне показалось, что случай с её памятью может быть интересен. Насколько я знаю, ты пытался выяснить, куда начали пропадать хранители. Может быть, они… забыли себя? Как и она…

— Забыли или попросту вымерли, — хмуро произнёс странник. — Ты прав, я изучал это явление, но пришёл к выводу, что даже у Старших детей Источника есть циклы жизни, как и свои болезни. Боги сменяли друг друга миллиарды лет… А мы… — он обернулся. — Что ж, возможно, наше время заканчивается… Мы потеряли предназначенные нам единые духом и крыльями пары и нашли себе избранниц среди других рас. Всё реже рождаются наши дети. Мы не перерождаемся и не получаем новых имён и задач. Это значит только одно: здесь и сейчас мы больше не нужны.

— Не будем спорить, Сай, — жрец вернулся к графину с вином, обстановка того однозначно требовала. — Повторяю, ты сам сделал выбор. Ну а я останусь пастырем до конца, будь он завтра или никогда. Я сторонник теории обмена и не верю в то, что у Жизни вообще есть пределы! По крайней мере, пока существует Смерть, будет происходить обновление. И история эта будет продолжаться бесконечно!

— А сам факт существования того, кого мы не называем, тебе ни о чём не говорит? — напомнил его друг, принимая бокал, до краёв наполненный рубиновой жидкостью.

— Другая, ещё неизвестная нам форма жизни, вот и всё, — Дэрей Сол сделал глоток и прикрыл глаза, наслаждаясь многогранным вкусом напитка.

— О, ты не сталкивался с ним лицом к лицу и просто не знаешь, о чём говоришь, — поморщился его друг. На этот раз вино ему показалось слишком приторным. — Ничто — это не жизнь и не смерть. Возможно, это Ничто и поглотило наших братьев и сестёр…

— Но здесь и сейчас это Ничто отступило, — с воодушевлением произнёс Сол.

— Не уверен, что в данном случае это было то самое Ничто, — с сомнением покачал головой странник. — Тебе, как хранителю, не ведомо, но в нижних Вселенных, мирах и междумирьях полно всякой заразы и паразитов, готовых услужить верным последователям на выгодных условиях…

— Что ж, как страннику, тебе виднее, — согласился жрец, не желая продолжать спор.

Они замолчали. Дэрей Сол, стоя у окна, любовался своим городом. Лучи солнца, пробившиеся сквозь тучи у самого горизонта, окрасили тёплым светом шпили храмов, купола дворцов, театров, библиотек, музеев и бесчисленные крыши жилищ, облепивших Прэзоступ подобно пчелиным сотам. Его друг, напротив, смотрел на далёкие северные горы.

— Скажи, — нарушил тяжёлое молчание жрец, — ты возьмёшь её под опеку?

— А ты уверен, что ей это нужно? — задумчиво переспросил мужчина в чёрном.

— Знаешь, она недавно потеряла любимого, — тихо проговорил Дэрей Сол. — Мы с тобой знаем, как это больно. Она расстроена и напугана собственной силой… Но, в конце концов, неважно, в чём уверен я, — он строго взглянул на друга. — Важно, хочешь ли ты помочь нашей маленькой сестрёнке?

— Не знаю, хочу ли я вообще чего-либо, — прошептал странник.

— В таком случае, если у тебя найдётся немного времени, будь так добр, просто окажи мне услугу, — попросил Сол. — Проследи за тем, чтобы это прелестное дитя не натворило новых бед. И по возможности не убивай при этом слишком уж много жителей Сии… Это ведь не очень затруднит тебя?

— Не сердись, Белый, наши с тобой разногласия здесь ни при чём, — покачал головой мужчина в чёрном. — Я выполню твою просьбу. Ибо время — это единственное, что у меня осталось. И его даже в избытке…

— Благодарю тебя, Сай, — кивнул жрец. — …Да и нет никаких разногласий.

— Воистину, есть только свобода воли и свобода выбора, — лукаво прищурился его друг.

— Именно.

— Так не сердись, — он протянул пустой бокал. — Налей мне ещё немного твоей Медовой Крови и расскажи, какова же «на вкус» наша младшая сестрёнка? Да сообщи, наконец, как её зовут?

— У сумеречных лис множество прозвищ, — сказал жрец. — Но мне известно её настоящее имя.

Откупоривая новую бутылку, Его Святейшество вдруг замер и обернулся к окну. В этот миг над городом пронёсся мелодичный звон колоколов. И этим вечером звон был каким-то особенно громким и величественным.

* * *

— Дженна, — Аука оторвала взгляд от белых облаков. — Я бы очень хотела, чтобы ты осталась. Но, кажется, тебе и правда пора…

— Что ж, тогда до встречи, — ответила Дженна, не отрывая заворожённого взгляда от неописуемо прекрасных радужных глаз лигнитлеи. — Я искренне надеюсь, что ты ошибаешься и следующая наша встреча будет доброй, — она вздохнула. — Спасибо тебе за всё.

Наёмница низко поклонилась духу, развернулась и быстро пошла прочь, смущённая, озадаченная и немало перепуганная. Что же Аука имела в виду под этим загадочным «вчера»? Что было так «больно» и «страшно»? Что случилось с ней самой? Что здесь произошло? И как, в конце концов, лигнитлеи всё это время общалась с ней без посредника?

Вот так запросто Дженна разговаривала, смеялась и даже дурачилась с духом-хранителем яблоневого сада. Невероятно! Наёмница прекрасно знала, что подобное было просто невозможно: недопустимо для человека, эльфа или кого-то в этом роде.

Лигнитлеи использовали лис как проводников между своим и материальным мирами не просто так. С одной стороны, животные защищали покровителей от тех, кто мог физически навредить их дому; с другой — они передавали волю и знание духов, не отождествляясь с ними и таким образом сохраняя лисьи умы в целости. Речи лигнитлеи, воспринятые напрямую всяким существом, имеющим развитое эго, могли разрушить саму его личность, попросту свести с ума!

А Дженна, хотя маленько и одурела от безделья, но всё ещё находилась в своём уме. В своём уме, да не в своём теле. Возможно ли, что тело это оказалось крепким доспехом, способным защитить её личность? Но отчего в таком случае учителя Аркха не общались с ней напрямую? Может быть, дело вовсе не в ней, а в Ауке? Что-то не так с этим садом и с этой лигнитлеи? И где же тот зверь, что должен был оберегать духа и её владения?

Долго шла Дженна, путаясь в высокой траве и вдыхая бесцветные ароматы призрачных цветов. Вокруг неё вздымался яблоневый сад, а с синего неба светили одновременно и солнце, и звёзды.

Она шла и напевала себе под нос весёлые и грустные мотивы. Она пела очень тихо, осторожно, словно боясь спугнуть вернувшийся к ней голос. И голос подводил её, он не слушался и срывался. Но девушка продолжала петь. Она пела искренне, от всей души. Она пела, а вокруг неё собирались стайки прозрачных букашек. Они плыли за наёмницей белым шлейфом, словно танцуя в такт мелодии.

Дженне нравилось рассматривать и изучать планктосов. Каждое насекомое не походило на другое. Все они были разными, прекрасными и странными.

Дженна шла всё дальше. Одно озеро сменялось другим. Пейзаж вокруг оставался неизменен. А вкус яблок делался всё более пресным.

У воды девушка останавливалась ненадолго, только по мере необходимости, чтобы напиться и умыться. Затем она снова пускалась в путь, бесконечный и однообразный.

В конце концов наёмница так проголодалась, что всё же решилась порыбачить. Она соорудила себе весьма неплохую удочку из того, что нашлось в её котомке. Но когда она приступила к делу, вместо рыбы из воды начали подниматься всё те же планктосы, похожие на змеек, лягушек и ещё непонятно что.

С отчаяньем девушка взвыла и отбросила бесполезную удочку. В этот миг её вою, словно эхо, вторил негромкий рёв. От неожиданности Дженна так и подскочила на месте. Обернувшись, наёмница оторопела, не в силах ни пошевелиться, ни вскрикнуть от ужаса.

Позади неё стоял медведь. И медведь этот не выглядел прозрачным или бесплотным. Он был весьма материален! Да к тому же стоял на задних лапах и оттого нависал над девушкой подобно грозовой туче.

Зверь подёргивал маленькими круглыми ушками и, приоткрыв пасть, хрипло сопел. При каждом его вздохе толстые бока вздрагивали, а солнце переливалось на рыжеватой с проседью шерсти.

Дженна судорожно сглотнула, силясь сбросить оцепенение. А медведь разинул пасть и вдруг проговорил очень низким, на удивление приятным голосом:

— Прощу прощения. Ни в коей мере не хотел Вас напугать.

— Угу, — ответила девушка, присаживаясь на траву на внезапно ослабевших ногах. — Прощаю Вас… Это всё моя трусость…

— Я только лишь хотел заметить, — продолжил медведь, — что в ближайших озёрах рыбы нет — я самолично проверил каждое из них, — и Ваша удочка тут не виновата.

— Прискорбно, — прошептала наёмница, отчаянно пытаясь вернуть своему лицу бесстрастное выражение. — Меня зовут Дженна, — представилась она, краем глаза рассматривая собеседника.

Только теперь она заметила зелёные косы браслетов, украшавшие его лапы.

— Рыжуля, — медведь галантно склонил мохнатую голову.

— Рыжуля, — непослушным голоском повторила Дженна. — Я не хочу вмешиваться не в своё дело, но разве Вы не должны были принести синих яблок? Ауке без Вас очень одиноко.

— Моя вина, — признался медведь. — Я увидел Вас и… — он умолк, а его глаза как-то странно блеснули. — И решил ещё раз проверить озёра на предмет рыбы. Я подумал, что если в саду появилось новое животное, то, может, и рыба вскоре вернётся.

«Он хотел меня сожрать, — с болезненной ясностью вдруг осознала Дженна. — Он не шутил. Он бы съел и Ауку, не будь она духом! Никакая это была не шутка! Ну а я не дух, мною полакомиться можно. Поэтому-то он и ушёл. Он решил не делать этого на глазах у Ауки…»

— Что ж, вполне понятно, — согласилась она, осторожно поднимаясь на ноги. — А не знаете ли Вы, уважаемый Рыжуля, откуда я появилась в этом саду? Я, видите ли, была некоторым образом без сознания и ничегошеньки не помню…

— Как и рыба, — медведь улыбнулся, демонстрируя клыки и резцы впечатляющих размеров, — Вы появились из озера. Появились — то есть всплыли из его глубин.

— Однако я не рыба, — на всякий случай уточнила Дженна. И, подумав, добавила:

— По крайней мере, «уже».

— Верно, — кивнул Рыжуля. Он окинул её взглядом и пошевелил носом, принюхиваясь. — Уж слишком Вы худосочны для рыбы.

— На одних яблоках не разжиреешь, — недовольно хмыкнула наёмница, как бы случайно коснувшись рукой кинжала.

Размер медвежьих когтей лишь немногим уступал её оружию. Это были скорее ножи, а не когти. И, будучи девушкой привлекательной, Дженна по опыту знала: коли медведь — да и не только — умеет разговаривать, это ещё не значит, что он способен держать под контролем звериные инстинкты. И если нежданный гость решит попробовать её на зуб, придётся и самой Дженне припомнить, что медведь — это тоже не яблоки, и у него есть плоть и кровь.

— Вы правы, — согласился Рыжуля, задумчиво почёсывая шерсть на груди. — Хотя мы с Вами из разных семейств и относительно всеядны, но всё же остро нуждаемся в пище животного происхождения. В рыбе или…

–…Что ж, было приятно познакомиться, Рыжуля, — заторопилась Дженна, — но, пожалуй, мне пора.

— Жаль, что Вы так скоро нас покидаете, — сверкнул плотоядной улыбкой Рыжуля.

— О, обещаю как-нибудь ещё заглянуть к Вам в гости, — ответила ему наёмница не менее дружелюбным тоном.

Медведь сделал шаг вперёд и то ли желал поклониться на прощание, то ли… Раздумывать над его манерами Дженна не собиралась. Невзирая на ужас, который наводила на неё зеркальная гладь озера, она попятилась и с шумом ухнула в воду.

3 Свободные королевства

Коршун-коршунок, высоко летит,

Коршун-коршунок, далеко глядит:

Через три поля видит травушку,

Через три моря — реченьку,

Через три леса — девоньку.

Детская считалочка

Высокий вибрирующий крик распугал птиц. Перебирая по воде чёрными лапами, лебеди оторвались от поверхности озера и взмыли в небо. Лучи солнца последний раз сверкнули на их белоснежном оперении. Дневное светило готовилось слиться с линией горизонта.

На закате недоступные взору обычных людей реки и ручьи витали, омывающие мир животворящими водами, были заметны особенно хорошо. Подобно золотым нитям они пронизывали леса, поля, горы и все живые существа от мала до велика. И именно в это время, на склоне дня, можно было отчетливо увидеть, в ком из тварей земных нити витали стали особенно хрупкими.

Выбрав самую слабую птицу, коршун спикировал. Хищник и его жертва столкнулись, переплелись. Кружась в смертельном танце, они рухнули вниз. Чёрные когти вонзились в тонкую шею, пух и перья взлетели в воздух, словно снежинки. Лебедь ударился о камни, последний раз вскрикнул, изогнулся и затих.

Из всех летающих птиц лебеди были самой лёгкой и сытной добычей. Их сладкое нежное мясо надолго утолило его голод.

* * *

Чувства возвращались к ней не сразу — по очереди, одно вслед за другим.

Первым пришло осязание. Дженна ощупала себя и пространство вокруг. Под ладонями она ощутила холодный, местами покрытый льдом мох, шишки и прикосновения молодых ёлочек.

Затем рассеялась слепота, и девушка смогла оглядеться. Яблони пропали, а вместо них высились ели, перемежающиеся с древообразными скалистыми выступами. Словно замшелые колонны древнего храма, живые и каменные деревья поднимались вверх по склону горы, у подножия которой оказалась девушка.

Хотя сада больше не было, в воздухе то тут, то там мелькали огоньки призрачных планктосов. Озорным хороводом они танцевали вокруг Дженны, забирались в бутоны подснежников и прыгали вдоль тающих сугробов.

Снег, подснежники и каменные «деревья» — где же она?

Взглянув на гордый пик горы, сияющий над лесом ослепительной белизной, Дженна вспомнила поговорку сумеречных лис: «Ты будешь там, где нужна».

На короткое мгновение наёмница усомнилась в том, что ей удалось выбраться в прежний мир. Но остатки сомнений быстро рассеялись, когда к Дженне вернулись слух и обоняние. Позади себя, ниже по склону горы, она услышала грубые мужские голоса и конское ржание. Оттуда же доносился резкий запах сыра, чеснока и забродившего мёда.

Дженна обернулась, и её глазам предстала странная картина. Вокруг опрокинутой на бок повозки толпились лошадки. Сами же всадники — их было четверо — вместо того чтобы вернуть повозку в нормальное положение, увлечённо исследовали её содержимое.

Одеты мужчины были так, словно бы поделили на всех пару рыцарских доспехов. Кто-то забрал себе кольчугу, кто-то — сапоги и кирасу, а кто-то — наручи и оплечья. Новенькие и заботливо начищенные металлические пластины поблескивали поверх изношенной и грязной рванины.

Судя по разговорам и манерам, это были вовсе не внезапно обедневшие рыцари, а самые обыкновенные разбойники, которым повезло встретить богатых господ, отягощённых добрыми латами.

Дженна тихонько, чтобы не привлекать внимания, поднялась на ноги. Однако это движение было замечено.

— Эй, братцы, гляньте-ка! Там, во фьялках, — указывая пальцем на девушку, проговорил одетый в кирасу бандит, долговязый и патлатый. — Клянусь Матерьми, токмо прозрачная была! Никак фея?

— Фея… — согласилась девушка, припомнив, что стараниями Ауки у неё на голове царит беспорядок из волос и трав, да и платье её — совсем не по нынешней погоде. — Только это не фиалки… — добавила она, глянув на первоцветы.

— Ой, то-ощая, — жалостливо скривился другой разбойник.

— Конечно, рыло ты тупое, феи ж не мясом, а всё росой, да цветиками питаются, — объяснил третий, одетый в кольчугу и вооружённый саблей.

Изящное оружие в украшенных самоцветами ножнах не лучшим образом сочеталось с его рябой мордой. Но, судя по важному тону, среди товарищей он был самым главным, а значит, и достойным лучшего оружия.

— Не мясом, — удручённо вздохнула Дженна.

Она осторожно попятилась, одновременно внимательно прислушиваясь к голосам бандитов и изучая их оружие.

У «рыцарей» не имелось ни щитов, ни луков. Их небритые лица украшали красноречивые следы недавней потасовки. Мелодии витали разбойников была простой и бесхитростной. Аниомой — болезнью души — здесь и не пахло. Чем бы ни занимались эти милые люди и какие бы намерения они не имели в отношении Дженны, с точки зрения сумеречных лис они были невинными душами. Убивать же невинных запрещал Закон…

Дженна вздрогнула, вспомнив Нороэш и сотни погубленных душ. Она больше не имела права на ошибку! Нужно было бежать! Благо местность пересекало множество сумеречных путей. Древообразные камни создавали насыщенные тени, словно были специально здесь воздвигнуты для выхода на тропы. И всё же что-то в них смущало Дженну.

Когда девушка, потихоньку пятясь, добралась до ближайшего столба и сделала шаг в сторону, чтобы сойти на лисью тропу, ничего не произошло. Как будто она снова стала Леи — неумехой, которая промахивается мимо входа без помощи учителя. Однако на этот раз дверь она прекрасно видела, но дверь эта словно вела в чужой дом. Она была заперта!

— Росой, говоришь, питаются? — сообразил наиболее практичный из всех «рыцарей». — Да из такой жонка недурная выйдет.

— Ой, не выйдет, — с сомнением покачала головой наёмница.

— На кой те така жонка? — пошутил косматый верзила. — Кости грызть? На ней же и вша не прокормится!

— Кости — не кости, всё — баба, — вставил другой, засучив рукава. — Сойдёт.

— Ну, знаете, — возмутилась Дженна, медленно опуская на землю свою котомку.

Закон запрещал ей убивать. Но и бежать, бросив вещи, сумеречная лиса не могла…

— Баба, — заржали «рыцари».

— Фея фьялок!

— Сойдё-ёт нам и фея!

— Окружай, а!

С криками и паскудными шуточками, разбойники двинулись на девушку. Дженна сделала вид, будто оторопела от страха, позволив им подобраться к себе чуть ближе. Частенько ей приходилось полагаться на этот приёмчик. Для того она прятала меч, оборачивая его в ткань, а юбки выбирала длинные и широкие. Вот и на этот раз вид безоружной «бабы» с травой в волосах сбил негодяев с толку.

Первый из напавших, не мудрствуя лукаво, попытался взять девушку голыми руками. Оскалившись в щербатой улыбке, он склонился над ней и тут же истошно взвыл. Дженна двинула бандита по носу основанием ладони. Когда тот схватился за нос, она ударила плотно сжатыми пальцами в болевую точку на его открывшейся подмышке.

Ряды металлических пластин на плечах разбойника жалобно брякнули. С выражением муки и ещё более страшной обиды на лице он отскочил в сторону и, прижимая к себе руку, неожиданно высоким голосом принялся звать на помощь каких-то матерей.

Появившегося из-за его спины второго разбойника Дженна обманула ложным замахом, а затем угостила ударом в кадык.

Корпус третьего бандита защищала кольчужная рубаха, зато его ноги прикрывали только тряпичные штаны. Дженна ударила его по колену сбоку. Мужик взвыл и упал. Одновременно с тем наёмница выхватила из ножен и его саблю.

Четвёртый разбойник — тот, что был в пластинчатой кирасе, — успел сообразить, что их «фея» не так уж и проста. Устрашающе гаркнув и выпучив глаза, он бросился на неё с мечом наголо. Но изящная сабля пришлась наёмнице по руке и по вкусу. Девушка легко отвела в сторону неумелую атаку. Пригнувшись, она ушла от дубины первого бандита, подставив под удар его же товарища.

Мужики столкнулись друг с другом и принялись браниться на чём свет стоит. Воспользовавшись их временным замешательством, Дженна вновь попыталась спрятаться на сумеречной тропе. Но тени никак не желали открываться ей! Тогда девушка бросилась к лошадям, решив, что верхом она сможет уйти. Но тут из-за пригорка с той стороны появилось ещё пятеро парней, одетых в духе рыцарской моды, но кто во что горазд.

Разбойники владели оружием, что крестьяне — граблями, а дрались, точно гуси, крича и налетая безо всякой системы, чем чаще мешали друг другу. Однако их было слишком много, и бой затягивался. Наёмница, не имея возможности убивать, только отбивалась, но силы её были не безграничны. Девушку неуклонно теснили к перевёрнутой повозке.

Внезапно она ощутила у себя под ногами нечто необычное, не свойственное лесу. Мельком глянув вниз, Дженна с ужасом обнаружила, что это были книги. Старинные манускрипты, иллюминированные рукописи с красочными миниатюрами, кожаные переплёты с тиснением — пергамент и бумага, частично порванные и немилостиво истоптанные, были раскиданы среди чахлых сугробов и кустиков черничники.

Разбойники не посчитали книги достойной добычей и попросту кинули их в снег!

Зрелище ошеломило наёмницу. Жгучая ярость вспыхнула у неё в груди! Шипя, словно дикая лисица, Дженна бросилась вперёд. Кого-то из «рыцарей» она резанула саблей по горлу. Другому вогнала лезвие глубоко под рёбра. Более она не заботилась о том, станут ли нанесённые ею раны смертельными…

Наёмник не имеет права уничтожать здоровые творения Единого! — в отчаянье кричало сознание девушки. — Ты не имеешь права судить… Не тебе решать, кто умрёт, а кто будет жить… Не тебе. Но… как же можно иначе?!

Мышцы Дженны сводило от напряжения, в висках шумела кровь. Усталость взяла своё. В какой-то момент наёмница пропустила удар. Тяжёлая дубина сбила её с ног.

Охнув, девушка рухнула назад: на оледенелые мхи, на жёсткие шишки и книги. А разбойники ударами сапог выбили оружие из её рук. Они навалились со всех сторон так плотно, что от их смрада у Дженны сперло дыхание. Слёзы покатились по её щекам.

— Позвольте, — вдруг раздался у них над головами несмелый голос. — Это же дама, а не обещанный нам дракон! Даму нужно спасать, а не…

— Ща мы те покажем, ка-ак надо спасать «даму», — вдохновенно пообещал кто-то из разбойников, аргументировав эту мысль крепким словечком.

— Вы же рыцари… — последнее, что разобрала среди брани Дженна.

Чужие руки прижимали её к земле, тянули за волосы. Они елозили по её лицу, по груди, по животу и по бёдрам. Девушка плакала, рычала и извивалась, до последнего не желая сдаваться.

Но бороться было бесполезно. С опустошающей безысходностью наёмница поняла, что её тело снова не подвластно ей. Да только на этот раз виной всему была не таинственная немощь и не неведомый враг, но чужое желание.

Желание это сгущалось. Оно становилось почти осязаемым. Его мелодия оглушала голосами, душила запахами, вибрировала в каждом прикосновение. Это была сила жизни, но сила грубая, тяжёлая, подавляющая.

Та самая витали, что наполняла мир жизнью и чистоту которой Дженна защищала, став сумеречной лисой, теперь проявила себя в ином качестве. Она кипела и бурлила в крови разбойников, пробуждая их инстинкты. Она неумолимо рвалась наружу и требовала своё, положенное ей по всем законам природы.

Витали обернулась той стороной, которую наёмница так отчаянно боялась и избегала. Теперь бежать было некуда. Выход на тропу был закрыт, и даже добрая сабля не помогла одержать победу.

От грубых прикосновений и тяжёлых запахов Дженне отчаянно захотелось провалиться вниз, сквозь мёрзлую землю. Туда, где царили тьма и спокойствие. Туда, где рассеивался всякий жар жизни…

Брань, смех, запахи — она пожелала, чтобы всё это исчезло!

Наёмница зажмурилась. И внезапно наступила тишина. Дженне показалось, что она медленно проваливается вниз. Словно услышав её безмолвный крик, сама сырая земля расступилась, раскрывая свои объятия.

Прекрасная музыка струилась из тёмно-изумрудных глубин. Там, внизу, мелодия жизни брала начало и, пройдя положенный ей путь, сливалась с иными водами, постепенно замедляясь и остывая в них. Дженна видела как течения, тёплое и холодное, то свиваются в единый поток, то расходятся в стороны, будто танцуя…

Чем глубже падала девушка, тем громче становилась музыка. И тем ярче во тьме мерцала незнакомая ей льдисто-синяя река. Русло распадалось на ручьи, образовывая сеть паутины. Тонкие нити оплетали корни трав, мхов, кустарников и деревьев. Они тянулись вверх, раскрывались на поверхности подобно призрачным цветам и взмывали в воздух огоньками планктосов.

«Призраки, воспоминания, сны, — вспомнила Дженна и поняла: — Мёртвая вода — их стихия…»

Таинственная река излучала прохладу и манила к себе. Словно чистый источник в разгар знойного дня, река обещала покой, отдохновение. Дженна протянула к ней руки и вскрикнула.

Мертвенный холод обжёг ей пальцы. А река всколыхнулась и забурлила. Её мелодия вдруг превратилась в жуткий, леденящий сердце гул…

В тот же миг откуда-то издалека Дженна услышала стоны, ругань и испуганное ржание лошадей. Наёмница распахнула глаза и едва сумела увернуться от направленного в её сторону кулака. Она откатилась в бок, но низкорослый бандит ухватил её за щиколотку и притянул обратно. Девушка успела заметить, что державшие её за руки разбойники лежат без движения, и на ногах остались лишь двое.

— Бесѝха! — рявкнул низкорослый, снова занося руку для удара. — Сука бесовская! Тварь!

«Как же так? — с грустью подумала Дженна. — Это же они напали на меня — на одну, целой кучей. Но «тварь» — я…»

Забытая было, обида вновь всколыхнулась в её сердце. Над Василисой издевались сверстники, потому что она отличалась от них. Леи отверг учитель, когда открылись её опасные способности. И уж не из-за этой ли треклятой силы сама судьба отказала Джиа в праве быть любимой и любить? Теперь же какие-то бандиты, мерзкие насильники обвиняют Дженну в том, что она «чудище», «бесиха»…

Где же справедливость? Наёмница Дженна не имеет права судить? Но если судить не ей, то кому? Кто защитит от врагов таких, как Василиса и Леи? Кто поможет Джиа, если не она сама? Эльф-наёмник? Ведьмак? Верховный жрец? Может быть, где-то бродит её рыцарь без страха и упрёка, о котором она писала сказки? Глупости!

Обида обратилась в ненависть — ледяную и жуткую. Гулом подземного потока она заполнила грудь девушки. Увидев направленный ей в лицо кулак, наёмница даже не попыталась увернуться. Она перехватила руку разбойника и впилась ногтями в его запястье.

— Ненавижу, — прошипела она, сжимая пальцы и выдыхая сквозь них всю ту боль, что накопилась в её сердце за долгие годы — с самого детства. — Ненавижу!

Крепыш скривился, обмяк и повалился на землю. А из глаз, из носа и изо рта у него вдруг выпорхнули сотни крошечных планктосов.

— Ведѐма! — взвыл последний из оставшихся в живых, высокий и худощавый.

По-видимому, он был главарём. По крайней мере, именно ему выпала честь первым спустить штаны. Но что-то спугнуло желание разбойника. И его инструмент мог сейчас разве что обмочить порты со страху. На ходу подбирая штаны, насильник подскочил и пустился наутёк.

Новая волна гнева подкатила к горлу Дженны, и девушка вдруг увидела всё вокруг словно изнутри. Золотые и синие нити — сосуды витали — переплетались в разбойнике подобно венам и артериям. Наёмница заметила, как тонкие разноцветные каналы связывают деревья, землю, камни и… убегающего человека — воедино.

— Ненавижу, — повторила она и, привстав на четвереньки, запустила пальцы в обледеневший мох. Добравшись до волшебной паутины и не спуская глаз с насильника, наёмница со злостью потянула за одну из самых ярких нитей, что вела к мужчине. — Не-на-ви-жу!

Разбойник дёрнулся, охнул, на миг расцвёл фонтаном огоньков и рухнул как подкошенный. Застонав, повалилась на бок и Дженна.

Мелодия таинственной реки ещё гремела в её сознании, но становилась всё тише и тише. Меркло и видѐние. Деревья вновь оделись корой и лишайником, земля покрылась редкими сугробами, мхами и жухлыми травами.

Только теперь девушка ощутила, как сильно её сотрясает озноб. Руки стали холоднее льда и белее снега, словно в них не осталось ни кровинки. Вены впали, а ногти приняли голубоватый оттенок.

Наёмница зажмурилась. У неё перехватило дыхание, будто она оказалась на самом краю обрыва — между смертью и жизнью, и достаточно было лишь малейшего дуновения ветра, чтобы сорваться вниз. Казалось, даже её сердце замерло от страха.

Мысленно девушка заставила себя отойти от обрыва. Она сосредоточилась на дыхании, осторожно раздувая в груди крохотный огонёк жизни… И вдруг в окутавшей лес тишине Дженна услышала, как будто кто-то тихо зовёт её.

Кто-то произнёс имя. То самое имя, которое она считала настоящим.

Она откликнулась.

* * *

Широко раскинув чёрные крыла, он парил в небесных волнах. Ветер наполнял силой его тело, а полёт даровал сердцу ощущение счастья.

Далеко внизу зеленели пастбища, проносились холмы и леса. Объятые утренним туманом, таинственно мерцали чаши озёр. День постепенно вступал в свои права, наполняя мир теплом и светом.

На бескрайние просторы Энсолорадо возвращались гармония и вечное лето. А иначе и быть не могло. Единый благословил королевство силой, щедро напоив витали русла невидимых рек.

Знахари, ведуны, чародеи и просто чующие намеренно или случайно черпали эту силу. Но прислушиваясь к их молитвам и заклинаниям, тихим шёпотом переплетавшимся с мелодией жизни, он так и не смог различить того, что искал.

Уже много лун странник высматривал хотя бы какой-то знак, импульс — намёк на её существование. Но беглянка будто сквозь землю провалилась.

Он уже решил было, что девушка погибла, как вдруг услышал крик и всплеск силы: жуткой, тёмной и опасной магии. Точно чья-то рука неумело тронула струны, связующие пределы живых и мёртвых, пробуждая фальшивую мелодию.

«Её сила витали… anti bios — мёртвая вода», — вспомнил он.

Пропавшая ли девушка сотворила запретное колдовство или же другой чародей, в любом случае отзвук силы разжёг его любопытство. Нужно было выяснить, кто посмел нарушить естественное течение вод и поколебал равновесие между жизнью и смертью.

Это была далёкая зарница — слабая, но всё же возможность, наконец, отыскать её. Следуя вдоль вибрирующих нитей, он потянулся мыслью к источнику их колебания и произнёс имя. Однако вместе с ответом ощутил острую леденящую боль.

Описав в воздухе петлю и стремительно набирая скорость, он повернул в сторону Северных гор.

* * *

«Боль — это ничего, это пустяк. Боль пройдёт», — упрямо убеждала себя Дженна.

Холод постепенно отпускал душу девушки. Что же касается тела, то ей повезло, разбойникам не удалось добраться до желаемого. Придя в себя, насколько это было возможно, наёмница смогла подняться на ноги. Она поправила на себе одежду, подобрала оружие и огляделась.

Бандиты были мертвы. Да, она не имела права убивать, но при виде бездыханных тел не почувствовала ни сожаления, ни страха, ни отвращения — лишь лёгкое удивление к тому безразличию, которое у неё вызвала эта картина. Словно бы она прошла ритуал единоцелостности и концентрации, случайно, сама того не заметив. У её ног лежали не убитые ею люди, но останки: как сухие ветви, опавшие листья или… грибы, вырванные из питающей их грибницы, — несъедобные и потому совершенно бесполезные грибы.

Однако кое-кто из компании «рыцарей» всё же остался жив. Это был юноша. Благодаря собранным в хвост длинным и несколько поредевшим надо лбом волосам да круглым очкам на носу он выглядел немного старше и производил впечатление высокой учёности. На его плечах лежал запылённый и покрытый заплатками плащ. Кольчуги не было видно, только изрядно поношенная синяя ряса облачала невысокую фигуру. На шее юноши наёмница заметила знак солнца. «Мракоборцы носят на шее такие картинки», — вспомнила она.

Молодой мракоборец сидел на коленях поодаль и, то и дело хлюпая носом, с настоящим боевым азартом что-то записывал на листах бумаги. Заметив её взгляд, он подскочил на ноги. Дженна насторожилась, но, вопреки её ожиданиям, юноша не взялся за оружие — да, кажется, оружия у него и не было — и даже не выпустил из рук перо и бумагу.

— О, уважаемая незнакомка! — снимая очки и неловко кланяясь, воскликнул он на каком-то сильно видоизменённом энсоларийском языке и вдруг сложил пальцы особым образом и обрисовал вокруг себя нечто вроде круга. — Я прошу у Вас прощения за то, что не сумел повлиять на недостойное поведение этих… — мракоборец окинул презрительным взглядом тела разбойников. — Понимаете, они конфисковали мой меч…

— Ага, — безразлично ответила Дженна, рассматривая простенькое волшебство, которым он окружил себя взмахом руки. — Не пугайся. Я не причиню тебе вреда… — голос её прозвучал так холодно, что она и сама себе не поверила.

— Грѝго Ва̀га из Но̀рджа, — представился юноша простуженным голосом. — Я носитель истины Единого, Его смиренный слуга и…

–…Ты монах Единого, — договорила наёмница, глянув на его плащ, хранивший следы тёмно-синей краски. — И писака… Но почему ты говоришь на таком ломаном наречии?

— Я мракоборец по прозвищу Печальный, — с гордостью сказал он. — Я следую зову сердца! Я слышу, что Вы говорите на чистом энсолорийском… Но ведь мы находимся на северной стороне Аркха. И здесь моё ломаное, как Вы выразились, наречие — это действующий гиатайнский язык, один из законных внуков онемевшего Альтира.

Дженна вдруг сама онемела. Как она оказалась за Аркхом?! Как покинула Энсолорадо и попала в Свободные королевства?

— Надеюсь, ты следуешь зову сердца не так, как делали это бандиты? — усмехнулась наёмница, взяв себя в руки.

— Монашеский обет я чту, как и прежде, — поспешил заверить её юноша. — Мой долг — нести сердцам людей истинные ценности Единого! Возможно, Вы знакомы с моими произведениями? Лучшие работы хранятся в нескольких библиотеках… в монастырских библиотеках, — он замялся. — Хотя нет, конечно, Вы не знакомы с ними. В монастыри же не пускают фей… Простите, я не расслышал Вашего имени.

— Дженна, — видя его смущение, девушка постаралась улыбнуться.

— Просто… Дженна?

Наёмница тяжело вздохнула. Обманывать она не любила, но что сказать, когда ничего о себе не знаешь? Подтвердить догадки других людей! Согласиться с тем, что они в ней видят, смириться и принять себя такой, какая она есть, — феей.

— Дженна из… Фиалк…мундса, — помедлив, буркнула она.

— А это случаем не в районе Ойро? — мракоборец поднял вверх указательный палец, но заметив, что собеседнице этот вопрос не понравился, поспешно продолжил: — Никогда не слышал. Очень… рад нашему знакомству.

Он поклонился, надел на нос очки и принялся рассматривать девушку так пристально, словно бы увидел какую-то чудну̀ю зверушку. При этом его голубые глаза то расширялись, то сужались, демонстрируя бурный мыслительный процесс.

— Хочешь присоединиться к ним? — Дженна указала взглядом на трупы, поправляя порванное на груди платье.

— О, простите! — Григо Вага сделал шаг назад.

— Так, и что ты там записывал, мракоборец Григо Вага Печальный? — поинтересовалась наёмница.

— Да так, — нервно проговорил юноша. — Это наброски для сказаний и поучений.

— Вот как? — хмыкнула Дженна. — И что же поучительного, по-твоему, здесь случилось?

— Единый покарал этих неправедных рыцарей, — неуверенно ответил мракоборец.

— Ну да, Единый, — согласилась девушка. — Пусть же все узнают о том, как опасно насиловать и… грабить, — она прислушалась, поскольку ей вдруг показалось, что за лошадиным фырканьем раздаётся мычание.

— Владельцы этого сокровища, — вспомнил Григо Вага, кивнув на разбросанные книги. — Они преступники. Один из них немало людей покалечил, прежде чем рыцари его одолели и привязали к дереву — там, вверх по дороге.

— Никакие это не рыцари! — фыркнула Дженна, перешагивая через трупы и с особой осторожностью — через книги. — И раз уж твои «рыцари» оказались бандитами, то смею предположить, что «преступники», может статься, окажутся не такими уж и плохими людьми…

— О, но это не люди, — деликатно пояснил Григо Ваго, снова подняв вверх указательный палец. — Да к тому же они…

— Ну?

— Они…

— Да?

— Они защищают дракона, — наконец сообщил юноша зловещим шёпотом.

— Дракона? — охнула Дженна, ускоряя шаг. — Настоящего дракона?

— Не знаю, — несколько раздражённо ответил мракоборец. — И знать не хочу! Ибо ежели дракон настоящий, то он всех нас спалит своим страшным пламенем.

— Не поняла, — усмехнулась Дженна. — Если дракон так силён, то зачем же ему защитники? Да ещё такие, что не смогли противостоять бывшим крестьянам?

На это Григо Вага ничего не ответил.

Сразу за телегой начиналась широкая, изрытая глубокими колеями дорога, и на её обочине, привязанные к дереву, сидели двое мужчин. Они были рыжеволосые, словно родные братья, да только один из них возвышался зелёной скалой, а второй цветом кожи и статью походил на вишнёвое дерево: тёмно-коричневое, стройное и маленькое. Уши у обоих были заострёнными, что выдавало в них кровь старших рас. По-видимому, пострадавшие только что пришли в сознание и теперь пытались избавиться от грязных тряпок, которыми им заткнули рты.

На миг Дженна застыла, изумлённо разглядывая их. А они, в свой черёд, недоумённо уставились на неё.

Зеленокожий мужчина смотрел с любопытством. Несмотря на прохладную погоду, на нём почти не было одежды, только полосатые шаровары, подпоясанные широким кушаком шафранового цвета. Ростом он казался никак не меньше медведя: широкогрудый, с небольшим брюшком. Его плечи украшали наколотые под кожу рисунки: на одной руке летели над волнами ласточки, на второй — какое-то морское чудище обвивало щупальцами якорь.

Грубые черты лица, особенно массивная челюсть, выглядели свирепо. Но, несмотря на весь его дикий вид, было заметно, что не далее как вчера-сегодня этот богатырь потратил немало времени, чтобы выбрить на широком подбородке аккуратную треугольную бородку. Голову он тоже обрил, оставив только вихор на темени.

Второй «преступник» изяществом и телосложением напоминал эльфа, очень-очень загорелого, почти что чёрного эльфа. Кажется, таких, как он, называли брауни. Ростом он был гораздо ниже наёмницы, однако смотрел на всех свысока и надменно. Его рыжие волосы были заплетены в недлинную и изрядно потрёпанную косу. Одетый в нарядный кафтанчик изумрудного цвета, замшевые лосины и кожаные сапоги с загнутыми мысами, он производил вид важного господина.

— Осторожнее, — предупредил мракоборец на чистом энсолорийском. — Кляпы — на случай, если они начнут колдовать… — он осёкся и, быстро глянув на руки Дженны, умолк красноречивей, чем ему хотелось бы.

Заметив его взгляд, наёмница с подозрением прищурилась.

— А знаешь, Григо, позже я с удовольствием почитала бы твои «поучения»… — предупредила она. — А сейчас мы освободим этих «защитников дракона», — девушка вопросительно взглянула в глаза зеленокожего верзилы. — Вы ведь не против освобождения? И не станете «колдовать»?

Тот отрицательно помотал головой, пожевал, а затем выплюнул тряпку. От его доброжелательной улыбки у Дженны мурашки побежали по спине. Мало того, что он был размером с медведя, так ещё и клыки у него во рту казались ничуть не меньше медвежьих.

— Можете не бубнить на своём южном языке! Мы его понимаем не хуже гиатайнского! — первым проговорил темнокожий эльф, выпутываясь из верёвок и оправляя зелёный кафтанчик. — Я Трох Ка̀ртриф, а это — Гвирдр Драйгр. Никакие мы не колдуны и не защитники драконов, а только лишь скромные книготорговцы.

— Истинно так, — не терпящим возражений тоном прорычал громила. — А всё волшебство, которым мы владеем, — сохранение съестных припасов да стряпное мастерство.

— Книготорговцы? — переспросил мракоборец. — И кому же вы продаёте книги в этой глуши?

— Я Дженна из… Фиалкмундса, — представилась наёмница. — И, как фея, ничего не имею против драконов. Хотя, к сожалению, я их не встречала…

— Фея? — маленький Трох Картриф удивлённо поднял брови.

Он глянул на спутника. И Дженна могла бы поклясться, что между ними произошёл безмолвный диалог. Верзила с непроизносимым именем почесал свою треугольную бородку, поморщился и кивнул.

— А этот сопляк, карачун его задери, — темнокожий книготорговец недобро покосился на Григо, — был среди бандитов, которые на нас напали. А потом он заткнул нам рты, как каким-то…

— Григо Вага Печальный, — объяснила девушка, — и наивный. Бандиты его обманули. Григо думал, они благородные рыцари, а вы преступники.

— Кому я продаю книги в этой глуши, тебя не касается, — обратился Трох Картриф к юноше. — Но тебе я дам один совет совершенно бесплатно! Запомни, молодой человек, благородные души от бандитских можно отличить по тому, как они относятся к книгам.

4 Фея

— Мародёрство, грабежи, насилие и убийства, — вздыхала Дженна, подтягивая стремена. — Ну, здравствуй, Север…

Всё перечисленное она искренне презирала, но всё же саблю и лошадь решила конфисковать как компенсацию. После столкновения с «рыцарями» вырез на горловине платья превратился в слишком откровенное декольте. Это можно было поправить, но вот изящная вышивка в виде плюща была разорвана в клочья.

Несмотря на внешнюю декоративность, сабля оказалась довольно добротной. Она была лёгкой, но кривизна клинка и отдалённый от эфеса центр тяжести увеличивали силу удара. Деревянные ножны были обтянуты тонкой чёрной кожей и покрыты узором, похожим на какой-то герб.

Девушка припомнила, что такой же рисунок она видела и на некоторых доспехах, которые поделили между собой разбойники. Орнамент был выполнен в виде древа в цветах. На его ветвях сидели птицы. Цветы и листва переливались разноцветной эмалью, а глаза птиц были инкрустированы кроваво-красными самоцветами.

В лошадях Дженна не особо разбиралась, поэтому выбирала ту, что оказалась посговорчивее. Одна из коняг приглянулось ей больше других. Большая, косматая, с основательными мохнатыми ногами, она отличалась добродушным нравом.

Если другие животные при приближении Дженны начинали заметно нервничать — шарахались в сторону, фыркали и стригли ушами, — то эта лошадь вела себя спокойно. Её круп был настолько широк, что, откинувшись назад в седле, на нём можно было свободно разместиться, как на лежанке. И, что особенно важно, кобыла против этого не возражала.

— Её зовут Марта, — сообщил Григо Вага. — Главарь… «рыцарей» относился к ней ревностно. Не знаю почему… Вряд ли это боевой скакун.

— Много ты понимаешь в боевых скакунах, — хмыкнула Дженна.

Девушка откинула со лба лошади белую челку и доверительно посмотрела в её большие глаза. Она провела рукой по гриве и прижалась щекой к серебристой в мелких яблоках шее. Дженне было зябко, и животное казалось ей горячим. Наёмница наслаждалась этим теплом и размеренной ритмичной мелодией жизни, которую отбивало сильное сердце лошади.

«Ты не боишься меня, — подумала она. — Ты будешь моим другом».

Пока Дженна правила платье, а затем искала подходящие для пращи камешки, книготорговцы починили телегу, впрягли в неё конягу и теперь скрупулёзно собирали среди кустов черники свой драгоценный груз. Григо Вага — видимо, во искупление — помогал им как мог. И, кажется, между ними даже завязался весьма дружественный разговор.

— Значит, ты писатель, собиратель сказок и истин? — переспросил Трох Картриф. — И как же тебе, южанин, удалось пересечь горы и попасть в наши края?

Он перевязал верёвкой стопку книг и выпрямился, чтобы раскурить трубочку.

–…Сказаний, — поправил Григо, с интересом принюхиваясь к аромату табака. — Я верю Единому. Он ведёт меня неизменно верной дорогой… На перевалах Аркха я чуть было не испустил дух, но меня подобрали странствующие трубадуры — Дети Свободных Дорог.

— Ну надо же, — ухмыльнулся брауни. — Артисты-сиды — слыхал я о них; одни из немногих жителей Эльхайндрэя, что предпочли заветным лесам — дороги.

— Эльфы-сиды, — покачал головой юноша. — В глазах Единого — все едины. Главное, что приятные и добрые создания…

— Ну а что ты, мракоборец, знаешь о феях? — таинственным шёпотом поинтересовался книготорговец.

— Ничего особенного, — пожал плечами юноша. — Феи давно покинули те места, откуда я родом. Остались только сказания. Пишут, что они красивые… — он мечтательно улыбнулся.

–…Коварные и вредные, — добавил Трох, выпуская изо рта колечки сладковатого дыма. — Уж можешь мне поверить, там, откуда я родом, мы вдоволь натерпелись их проделок. Феи столь же древние и опасные существа, как и дракон, на которого ты охотишься…

— Я не… — возмущённо выдохнул мракоборец.

— Не обманывай меня, Григо Вага, — фыркнул Трох Картриф. — Я-то знаю, что ты уже давно нас выслеживаешь…

— Но вы же сказали, что… — прищурился бывший монах.

— Всё верно, — кивнул книготорговец. — Мы не защитники драконов. Мы — учёные натуралисты. А потому обязаны защитить тех, кто оказался на грани вымирания. В том числе и драконоподобных…

–…И фей? — не без ехидства усмехнулся Григо Вага.

— Твоя фея, — сердито выдохнул Трох, покосившись на девушку, — сама может о себе позаботиться. Такая хрупкая и бледная, а десяток мужиков завалила… Даже мой коллега оказался не способен на такое, — он поморщился. — Ты вообще видел, как она их убила?

Григо пристально глянул на собеседника и, выдержав красивую паузу, ответил громко, чётко и со всей серьёзностью:

— Разбойники замыслили дурное, и их законно настигла кара Единого. А фея защищалась и имела на это полное право, — он понизил голос, доверительно склонившись к собеседнику. — Я так считаю, не важно, какой ты расы и какого цвета у тебя кожа…

–…А кушать все хотят! — издалека крикнула им Дженна. Она изо всех сил старалась не подслушивать, но что делать, её «феечий» слух был излишне острым. — Книжники, я собираюсь на охоту, пожелания будут? — добавила она, играя камешками, которые насобирала для самодельной пращи.

— Мы что же, теперь вместе? — не то удивился, не то рассердился Трох Картриф.

— Да, — невозмутимо ответила наёмница. — Я вас освободила, спасла ваш груз и в награду хочу знать всё о вашем драконе… Считайте, что я в некотором роде тоже учёный… натуралист!

— Учёная феечка, а ты разве не цветочками питаешься? — хохотнул Гвирдр Драйгр, оценивающе посматривая на её оружие.

— Нет, красавчик, — хмыкнула девушка. — Я учёная и хищная фея… Ещё не смекнул?

— Как прекрасен мир в своём разнообразии, — восхищённо вздохнул мракоборец. — Я должен об этом написать. Пожалуй, я тоже останусь с вами! Я ведь тоже, в некотором роде, книжник и учёный…

— Этого ещё только не хватало, — подавившись дымом, закашлялся темнокожий эльф.

Вечерело. В сгущающихся тенях лес наполнился новыми запахами и звуками. Дневная мелодия гор затихала, уступая место полуночным певцам. Где-то выше по склону в ельнике глухо ухал филин: «У-ух! У-ух!» С противоположной стороны раздавался более низкий: «У-у-ух». Через некоторое время птицы запели дуэтом. Им вторил далёкий волчий вой.

Некоторое время Дженна прислушивалась к этой весенней песне, а затем подбросила дров в огонь, разведённый для света. Похолодало, но от трёх костров тянуло жаром. Ещё два небольших очага были обустроены для приготовления пищи.

Обильно натёртые солью, пряными специями и нашпигованные салом, тушки куропаток начинали подрумяниваться, источая ароматы, достойные отдельных сказаний. В котелке размеренно бурлила похлёбка из грибов, нарезанных большими кусками брюквы, лука, зелёной моркови, сельдерея и прочих кореньев.

Тонкие ломтики копчёного мяса и твёрдого сыра украшали белый хлеб. Это были не какие-нибудь жёсткие походные лепёшки из серой муки и воды, а настоящий сдобный хлеб с воздушной мякотью, испечённый из отборной белой муки и отменных дрожжей, с добавлением сладкого сливочного масла, свежего молока и мёда.

Стоило признать, что книготорговцы поесть любили и умели, и помимо книг в повозке хранили и добрые съестные запасы. Дженна усмехнулась про себя, представив, что именно это с таким усердием и искали разбойники, разворошившие повозку.

Несколько утолив голод хлебом с мясом и напившись травяного чая с орехами и сухофруктами, путники вели непринуждённые беседы. Дженна не подозревала, что по большой компании она соскучилась даже больше, чем по мясу и хлебу.

— Гора̀зда же ты пожрать, фея, — одобрительно пробасил Гвирдр Драйгр, поймав взгляд Дженны. — Прямо как тролль!

Девушка только что доела третий кусок хлеба и теперь с вожделением поглядывала на шкварчащие на вертеле птичьи тушки. Она съела бы и четвёртый кусок, но скуповатый Трох Картриф убрал остатки хлеба подальше от неё.

— Лучше б ты цветочками питалась, — еле слышно буркнул он себе под нос.

— Фто ты имееф протиф фей? — пробубнила Дженна, за неимением ничего более достойного набивая рот сушёными сливами. — Фазфе я фелала фебе плохое?

— Не обращай на него внимания, — добродушно посоветовал Гвирдр. — Брауни и феи издревле недолюбливают друг друга. Понимаешь ли, они во всём противоположны. Феи — беспечные и шкодливые существа, а брауни — домовитые и серьёзные, феи чарующе привлекательны, а брауни… — он вдруг заржал так громко, что все, включая маленького Троха, подпрыгнули на месте.

— Брауни, — повторила Дженна. — В Энсолорадо я не встречала брауни.

— Armorácia rusticána! — ворчливо буркнул маленький книготорговец, подбросив в котёл с овощами остро пахнущий корешок. — Брауни, эльфы, феи — какая теперь кому разница? Одни смешались, другие вымерли, третьи, вон, улизнули в свои Фиалкмундсы…

— Armorácia rusticán¹ — хрен деревенский — любимая приправа нашего друга, — пояснил Гвирдр Драйгр. — Брауни, как и тролли, — дальние родственники эльфов.

— А ты, значит, тролль? — Дженна посмотрела на него.

— Ещё какой, — подтвердил мужчина и широко улыбнулся. — И вымирать, знаете ли, не собираюсь. Вот вернусь домой и как…

— Только не надо подробностей, — подначил его брауни. — Тут монахи…

— Я мракоборец, — напомнил Григо Вага. — Однако господин Картриф прав, это не снимает с меня данного когда-то обета безбрачия. Так вы говорите, что феи «улизнули». Но, простите, как и куда?

— Хм, — многозначительно произнесла Дженна, поймав на себе вопросительные взгляды. — А вот это феечья тайна…

— Позвольте мне ещё один, быть может, не самый умный вопрос, — откашлявшись, юноша обратился к троллю, как к самому добродушному и разговорчивому из всей компании. — Господин Драйгр, расскажите, пожалуйста, чем же феи отличаются от эльфов?

— Главное отличие — это то, что у фей есть крылья, — загадочным басом произнёс Гвирдр Драйгр, и все взоры снова повернулись в сторону Дженны. — Однако в нашем физическом универсуме — в нашем мире, в царстве эльфов и людей — они проявляются лишь в редких случаях. Если на элвэнообразных возраст всё же отражается так или иначе, то феи не стареют! Они сами властвуют над своими годами и выбирают навеки оставаться юными или вовсе — детьми… — тролль хитро прищурился. — Ну а феечьи уши могут быть округлыми, однако всенепременно они маленькие: чуть меньше, чем у людей.

Наёмница, затаив дыхание, приложила руки к ушам. Вот те раз, неужели она и в самом деле фея? Слишком уж многое сходилось!

— А ещё, — Гвирдр усмехнулся. — Феи вкусно пахнут…

— В смысле? — насторожилась Дженна.

— Манящий цветочный запах, — пояснил тролль, — на который слетаются не насекомые, а противоположный пол. Феи обольщают жертву, обманывают, используют в своих проказах, а наигравшись, бросают. Чары действуют на всех — кроме троллей, брауни и гномов… — Гвирдр гордо поднял голову. — У нас своеобразный иммунитет на ваше очарование: у брауни — врождённая неприязнь, ну а гномы и мы — тролли — имеем несколько иные понятия о… привлекательности.

— Ах, вот оно что, — сказал Григо Вага, шмыгнув простуженным носом.

«Ах, вот оно как!», — подумала Дженна.

— Впрочем, самих фей тоже можно приманить, — с ухмылкой добавил Трох. — Они испытывают большую привязанность к цветам и даже умеют с ними разговаривать.

От этих слов Дженна похолодела. «Никогда не разговаривай с цветами», — раздался в её голове голос из детства. Как наяву она увидела голубые глаза маленького Принца и золотые звёзды на его камзоле. Он путешествовал по мирам… Неужели он — фея?!

— Дженна вышла из круга фиалок, — припомнил мракоборец.

— Да не фиалки это были, — отрезала наёмница ледяным тоном. — И вообще, я не разговариваю с цветами. Принципиально! Лучше скажите мне, книжники, кто такие дану?

— Дану? — тролль задумался. — Дану — сами что-то вроде фей…

— Нет-нет, не соглашусь с тобой, коллега, — оживился темнокожий брауни. — Дану хотя и древняя раса, но всё-таки Alviiformes — элвэнообразные… А феи — Fata — духи, волшебные существа.

— Подземные бесы, Baisa Vulgaris, знают, кто такие дану, уважаемый коллега, — пробасил тролль. — Я их не встречал. Ты их не встречал. Их уже пару сотен лет никто не встречал. Остались лишь сказки да домыслы. Если кому интересно моё мнение, то дану тоже «улизнули» в другие миры, а значит, они феи…

— Так феи — это духи… духи-хранители? — вставил Григо Вага.

— Да что они там могут охранять? — рассердился Трох. — Они духи-разрушители спокойствия!

Дженне захотелось дёрнуть со всей силы за его рыжую косичку, но она направила внимание на куропаток. А брауни, видимо, почуяв, что дело его тоже попахивает жареным, быстро успокоился.

— Духи типа Fata, Hada, Fay, Fae, — терпеливо объяснил он, — отличаются тем, что могут обитать сразу в двух царствах: плотном — нашем, так сказать, — мире и в мире духов. В отличие от эфемерных духов феи имеют осязаемое биологическое тело и призрачное fata-corpus, — то самое, которое с крыльями.

Дженна поёжилась и протянула руки к огню. Они выглядели теперь вполне живыми, хотя некий дискомфорт в суставах всё же сохранился.

— А всё-таки я чувствую в себе потребность охранять кое-что, — твёрдо сказала девушка. — Может быть, феи и проказничали когда-то, но теперь времена изменились…

— Изменились, и не говори, — со вздохом подтвердил Гвирдр, задумавшись о чём-то своём.

–…Расскажите мне про дракона, — после долгого молчания тихо попросила наёмница.

Книготорговцы переглянулись. Брауни наморщил курносый нос, тролль криво улыбнулся.

— Мясо уже достаточно прожарилось, — заявил он, кивнув на куропаток.

— Вы не доверяете мне? — грустно спросила Дженна.

— Угу, — согласился тролль. — Мы будем рассказывать, а ты в это время всех птичек в одиночку заточишь…

Григо Вага прыснул. Девушка усмехнулась. Гвирдр Драйгр аккуратно снял с вертела дичь и разложил тушки остывать на глиняную тарелку.

— Для начала скажи, почему ты интересуешься драконом? — строго спросил Трох Картриф.

— Я хочу увидеть настоящего дракона, — задумчиво проговорила наёмница. — Это моя мечта… Мечта детства.

— Но зачем это тебе, фея?

— Ну, — она вздохнула, — чтобы знать, что они всё ещё существуют… Драконы и единороги. Чтобы знать, что…

Дженна вдруг ощутила себя очень-очень одинокой. Она поджала губы и отвернулась к огню. Брауни поднял брови и глянул на тролля. Тот лишь улыбнулся. Снова повисло молчание.

— Рассказывать нечего, — наконец ответил маленький книготорговец. — Ни о тех, ни о других…

— Тогда расскажу я, — вдруг произнёс мракоборец. — Говорят, что в скалах Туй-гая, там, где земля раскалывается надвое и можно услышать, как в подземных кузнях гудят бесовы горны да куются мечи для последней Бури, проснулось страшное лихо, змей из рода Змеевичей. Он голоден и требует себе жертв: коров, баранов и девиц — чем прекраснее, тем лучше. А иначе он угрожает разворошить самую высокую гору Туй да выпустить на волю пламя и пепел подземные, — юноша помолчал, пристально глянув на книготорговцев. — Весть об этом разлетелась далеко вокруг. И со всех концов света к горе Туй двинулись люди. Рыцари — за славой и девицами, охотники — за трофеями, а барды и сочинители историй — дабы засвидетельствовать великий подвиг.

–…Дабы в пошлых и излишне высокопарных выражениях описать очередное позорное пятно в истории Homo, — ядовито прошипел брауни. — Да будет тебе известно, человече, что на сотни миль вокруг горы Туй нет ни единой деревни, а «прекрасные девицы» — разве что стрыги да вурдалачки! Эта история придумана от начала и до конца жадными купцами Гиата̀йна, почуявшими в недоступных туйга̀йских скалах запах золотишка! Многие столетия никому и дела не было до этого места. Даже горные гномы его избегали, считая вратами, ведущими в Иной мир… — он грозно сверкнул серыми глазами. — И правильно делали! Не все дороги открыты человеку, и нужно уважать чужую территорию… Особенно ежели эта территория принадлежит… смерти.

— Признаю, я человек с Юга и мало знаю о ваших краях, — несколько виновато сказал мракоборец. — Но я хочу вам заявить, что не желаю спорить о том, что мне неведомо. Я не располагаю достаточными сведениями, но именно за ними я и пустился в это путешествие.

— Вот и славно, — добродушно заметил Гвирдр Драйгр, вонзая клыки в сочное тело жареной куропатки. — Мясо остывает, коллеги. Довольно дискутировать, займите рты более полезным делом.

Смутное предчувствие разбудило Дженну посреди ночи. Лошади фыркали и тревожно косились по сторонам. Григо и Трох крепко спали. Гвирдр Драйгр, оставшийся дежурить у костра, стоял, всматриваясь в густую темноту. Лицо у него было точно каменное, а в руках тролль держал большой топор.

–…Кто-то ходит вокруг, — тихо сказал он, не обернувшись, но обращаясь явно к Дженне. — Будто лазейку ищет…

— Какую лазейку? — переспросила наёмница.

— Перед сном монах очертил нашу поляну защитным кругом, — шёпотом объяснил Гвирдр. — Мракоборец из него паршивый, но в аурическом деле он толк знает… Пока действует заклятье, это не сунется сюда…

— Это? — Дженна принюхалась. — Сыр, капуста, бражка — разбойничья вонь. Остатки банды, наверное… — она со злостью скрипнула зубами: — Всё не унимаются… Я сама разберусь с ними…

Не дожидаясь ответа, девушка застегнула куртку, закрепила на поясе оружие и исчезла в зарослях. Ей, как сумеречной лисе, темнота была на руку. Здоровенный тролль привлекал слишком много внимания, а вот она могла действовать скрытно и быстро.

Дженна следовала за нитями запаха. Прямые стволы елей возникали из темноты один за другим. Их ветви цеплялись за волосы и царапались. Подпирая друг друга, уныло скрипели сухие деревья. Наёмница вдруг поняла, что кроме этого звука она не слышит больше ни одного лесного шороха, крика, шелеста перьев. Лес окутала тишина.

Вскоре Дженна увидела их, точнее, их ссутуленные спины. Бандиты брели вдоль обозначенного мракоборцем мерцающего магией круга. Без факелов, как будто наугад, они медленно шли, пошатываясь так, словно каждый шаг стоил им больших усилий.

Девушка нахмурилась. Это были долговязый главарь и коротышка — последние, кого она убила. Убила… Она же убила их, и не может быть никаких сомнений! Она проверяла пульс. Течение их жизненной силы прервалось!

Дженна вздохнула, сдержав подкатившую к горлу тошноту. Что-то неладное происходило в лесу. Что-то противоестественное. Это было неправильно, и оно воняло смертью. Наёмница больше не ощущала той мощной силы жизни, которая толкала этих мерзких насильников к ней как к женщине, к самке. Сейчас они, напротив, были пугающе пусты. Не слышала девушка и их дыхания…

Разбойники остановились. Хотя наёмница и пряталась во временной тени, делающей её невидимой от взгляда смертных, они почуяли её. Девушка бесшумно обнажила саблю. Бандиты медленно развернулись. Длинный остановился, коротышка сделал шаг навстречу. Оба смотрели себе под ноги. На мгновение Дженна усомнилась в том, что они её заметили. Но лишь на мгновение, потому что в следующий же момент, бандиты стремительно бросились вперёд.

Не сговариваясь и вообще не издав ни единого звука, они прыгнули к ней, будто обезумевшие. Ничем не вооружённые, разбойники выставили вперёд руки, как дикие звери — когти. Их губы кривила не только злоба. Рты были так широко распахнуты, будто эти существа, кем бы они не стали, намеревались сожрать свою жертву!

Дженна уклонилась от скрюченных пальцев, отпрыгнула в сторону и зашла сбоку. Она быстро полоснула лезвием накрест и спряталась за деревьями. Ближе этого подойти к бандитам девушке не позволил дикий страх, который вызывал у неё их вид. И запах.

Крупные кости сабля повредить не могла, тем не менее удар перерубил мышцы. И, несмотря на это, разбойники всё продолжали тянуться к девушке, будто их дёргал за верёвочки невидимый кукловод.

Бандиты то замирали, то вдруг проявляли настоящие чудеса ловкости и необычайной силы. Они с лёгкостью ломали молодые деревца, росшие у них на пути, и кидались на Дженну, как голодные волки на добычу. Наёмница прыгала от дерева к дереву, отмахиваясь от их непоследовательных и попросту необъяснимых атак. Кожа и мясо уже кровавым тряпьём свисали с костей, но это ничуть не мешало разбойникам.

Наконец Дженна взяла себя в руки и решилась сократить дистанцию. Коротышку она ткнула в живот, хорошо и глубоко, так что тот согнулся пополам. Долговязого же, защищённого кольчугой, она задела по касательной. Ему почти удалось схватить её за волосы. Но наёмница развернулась и рубанула его по шее. Разбойник ударился лбом о ствол осины и упал.

Тяжело дыша, Дженна замерла в ожидании. Ни за что на свете она сейчас не желала приближаться к убитым. Убитым второй раз, но умершим ли?

Коротышка, застывший в угловатой позе, вдруг резко распрямился. Высокий поднялся на ноги, как ни в чём не бывало. Вместе они бросились на девушку ещё стремительнее, нежели раньше, будто её действия лишь сильнее разожгли их злобу или голод.

Дженна ответила активной атакой. Она протыкала и резала, нанося удары, которые по меньшей мере обездвижили бы всякое другое существо. Но бандиты падали, а через миг вновь поднимались. Словно в кошмарном сне раз за разом повторялось одно и то же.

И вдруг лес озарил свет. Яркая вспышка на миг ослепила наёмницу. Она отпрыгнула за дерево и явственно услышала хруст. Один раз и второй. Она узнала этот звук — звук перерубаемых костей.

— Как говорят у нас в Серботъйо̀ге: не суйся с ножом туда, где топор положен, — раздался добродушный голос тролля. — Тыкать и рубить тут бесполезно, феечка… Нужно оборвать нить, что поддерживает их жизнь… что бы эту нить ни соткало. Необходимо перерубить шею или раздробить череп. Это — неупокоенные, нежить. Иначе с ними не совладать.

Болезненно щурясь, Дженна вышла на свет. Обезглавленные трупы разбойников неподвижно лежали на истоптанной окровавленной земле. Гвирдр Драйгр широко улыбался, вытирая лезвие топора куском вырванного мха. Свет огня яркими бликами играл на его медвежьем оскале.

— Хорошенько ототри клинок от их крови, — посоветовал мужчина. — Эта дрянь может переносить заразу…

— Откуда ты знаешь, что нужно делать? — прошептала наёмница.

— Много читаю, — невозмутимо ответил тролль. — Нежить — када̀веры — явление редкое в наших краях, однако со времён второй Бури — весьма закономерное. Тогда равновесие пострадало нешуточно. Покойники вставали повсеместно. Теперь — реже, но и этого хватает…

— Равновесие… — с тихим стоном повторила Дженна. — Они вернулись, потому что что-то нарушило равновесие?

— А вот это ты мне скажи, — проговорил Гвирдр. — Ты уже их убила…

Девушка поджала губы. Ответить ей было совершенно нечего.

Утро наступило рано. Ночное происшествие не вдохновляло на сон. Дженна сменила Гвирдра на посту и просидела у костра до самого рассвета, усердно полируя саблю.

Когда же запели птицы, путники собрали вещи и неспешно тронулись в дорогу. После недолгого совещания, в котором ни мракоборец, ни наёмница участия не принимали, книготорговцы решили следовать по заброшенному тракту. Этот путь считался самым коротким, хотя и имел ряд неких таинственных недостатков. О них новоявленным книжникам брауни и тролль решили не рассказывать, заявив лишь, что защитные ауры, которыми владеет Григо Вага, придутся весьма кстати.

Дорога меж тем совсем не выглядела такой уж «короткой». Она вела вверх по косогору и постоянно петляла. Чем дальше продвигались путники, тем всё более диким и непригодным к проезду телеги становился выбранный путь. Пригорки сменяли буераки. Вскоре тракт перегородили молодые берёзки, густые и по-весеннему прозрачные кусты малины. Было очевидно, что это направление уже давно не использовалось.

Дженна ощущала себя неважно. У неё разболелась голова и пропал всякий аппетит. День выдался солнечным, но прохладным. Дневной свет слепил девушку даже сквозь кроны деревьев, заставляя всё время держаться в тени.

— Никак наша фея ночной оказалась? — пошутил по этому поводу брауни. — Или вампир укусил, а?

— Пусть бы только попробовал, — лениво огрызнулась Дженна, покачиваясь в седле.

Брауни Трох Картриф и мракоборец Григо Вага беззаботно проспали до утра и о ночном происшествии, похоже, даже не догадывались. Тролль же воздерживался от рассказов. Ловко орудуя широким ножом, он прорубал проход и беззаботно напевал себе под нос что-то душевное о красоте местных дорог.

— Не нужно зря храбриться, — добавил маленький книготорговец. — Вампиры в этих лесах встречаются разнообразные: вурдалаки, стрыги и даже морои. А феи для них — всё равно что деликатес… Кровь у вас медовая.

— Благодарю за пояснение, — кивнула наёмница. — Я буду начеку…

— А знаешь, для феи ты не очень-то осведомлена о феях, — брауни с подозрением покосился на неё и натянул поводья, в очередной раз останавливая телегу, пока его коллега вырубал заросли малины.

— Так уж вышло, что я росла среди людей, — пояснила Дженна. И на этот раз это была святая правда.

— О, так ты подменыш! — хохотнул тролль. — Вот теперь всё встало на свои места…

— А что было не так с местами? — вяло поинтересовалась девушка.

— Ты выглядишь и пахнешь, как фея, — вставил Трох Картриф, — но мыслишь совсем как человек, причём человек, выросший в городе.

— Я уже много лет не живу в городе! — вскинулась наёмница.

— Много? — прищурился брауни.

— Семь, может восемь… — Дженна задумалась и вдруг поняла, что даже не знает, сколько ей лет.

Оба книготорговца заржали в голос: брауни — высоко и мелодично, а тролль — зычно и хрипло. Они просто-таки покатывались со смеху. Гвирдр даже своё занятие на время отложил и, уперев руки в колени, согнулся пополам.

— Ну-ну! — утирая проступившие от веселья слёзы, проговорил темнокожий Трох. — Что и требовалось доказать!

— Эхы-хы-хы! «Много лет», — смеясь, повторил тролль. — «Семь, может восемь»…Вот, если б ты сказала сто-двести, это было бы по-феечьи…

Дженна задохнулась от возмущения, но промолчала. Учёные были правы. А она-то хороша, надо же было так сглупить!

— Никогда не мог понять, зачем феи меняют своих детей на человеческих? — присоединился к их разговору Григо Вага. — Что такого особенного в наших детях?

— О, друг мой, — не только феи, но и элвэнообразные: эльфы, сиды, кобольты и, кстати говоря, тролли и даже брауни порой прибегают к смешению крови! — ответил Гвирдр. — Думаю, не нужно лишний раз упоминать, что кровь, которая течёт в нас, — древняя, как сам мир. А вот люди — явление относительно молодое. И так уж вышло, что ваша кровь — универсальный «обновитель» для всех нас.

— Вы её пьёте? — нахмурился мракоборец.

Тролль снова громко заржал. Было видно, что он хотел высказать некую весёлую шутку сомнительного характера, но брауни вовремя его опередил.

— Обновление жизненной силы в нашей крови происходит в процессе скрещивания, — сказал он. — Наиболее красивые представители элвэнообразных порой берут себе в жёны и мужья ваших женщин и мужчин. Ну а все прочие, обделённые дивным обликом сидов, — он многозначительно глянул на коллегу, — довольствуются подменышами. Выросшие среди троллей люди женятся или выходят замуж… м-м…

–…Наименее травматично, — не сдержался зеленокожий великан.

— Это как? — поинтересовалась Дженна.

— Психологически он имеет ввиду, — ухмыльнулся брауни. — Пусть тебя не вводят в заблуждение его габариты, там-то мы все мало чем отличаемся…

— «Там»? — в унисон переспросили наёмница и монах.

— В портках… — пояснил тролль, давясь смехом.

— Вот твоя неосведомлённость в данном вопросе, — ехидно добавил брауни, — тоже не совсем феечья. Феи и нимфы по природе своей такие э-э… озорные!

–…Заткнись, — процедила сквозь зубы девушка.

Меньше всего ей сейчас хотелось дискутировать о своей неосведомлённости в вопросах размножения.

— Так и зачем делать это с кровью? — вернулся к их изначальной теме Григо Вага.

— Понимаешь, человек, — сказал Гвирдр, отсмеявшись, — если кровь не обновлять, происходит вырождение расы. Дети рождаются недужные… Кстати, больных младенцев и обменивают на человечьих, — тролль посмотрел на Дженну. — Они настолько слабы, что крайне редко доживают до твоих лет, феечка… На это им попросту не хватает жизненных сил.

— А знаете, — прошептала Дженна, — я ведь и правда умирала там, среди людей. Но кажется меня просто вовремя «выкрали обратно»…

— Надо заметить, что человеческая кровь не только является универсальной, — продолжил Трох Картриф, — но обладает свойством приспосабливания ко всякой другой крови, не разбавляя её. Видимо, потому и сами люди показывают чудеса живучести. Хотя век их и короток, а тела слабы, они ухитряются выживать в самых разнообразных и даже непригодных для размножения условиях! Есть мнение, — брауни понизил голос, — что Единый наделил людей некой силой. Мол, не только кровь, но и человечий дух может приспособиться…

— Дух, как и тело, способен эволюционировать, — важно договорил Григо Вага. — Ибо изначальный Единый Антропос создал нас — антропоидов по своему подобию. Каждый истинно верующий знает, что когда-нибудь он сможет возвыситься и лично присягнуть Создателю в чертогах Его…

–…Антропос и антропоиды? — усмехнулся Гвирдр Драйгр. — А почему не Единый Троллиус или Браунис? Вы поглядите только — чудеса эволюции! Допустим, но что же дальше?

— А дальше человек может стать Создателю надёжным помощником в сотворении Вселенной, — скромно ответил мракоборец. — Может стать… сверхчеловеком!

— Надёжным помощником в сотворении, — с презрением повторил брауни. — А где доказательства? Он сотворил Жизнь. А вы создаёте лишь faeces²!

— Все живые существа участвуют в процессе создания жизни… — с умным видом напомнил юноша.

— Что ж, гоноподий³ водяного в помощь! — хохотнул тролль.

Брауни рассмеялся, а мракоборец залился краской.

— Когда-нибудь, уважаемый Драйгр, вы поймёте, что не всё вертится вокруг, — он вздохнул, — портков.

— Когда-нибудь — всенепременно, — сердечно пообещал книжник, скалясь в улыбке. — Когда пересохнут воды четырёх океанов…

— Прекратите вы все, — буркнула наёмница. — Тошнит уже от ваших споров…

Ближе к полудню свет солнца стал Дженне не мил настолько, что шутка брауни больше не казалась ей просто глупой, но всё больше напоминала правду. Вампир её не кусал, а вот заражение от неупокоенных бандитов было вполне возможным.

Воздух стал значительно теплее, но девушка даже под курткой и плащом изнывала от холода. Её ногти посинели, как и сутки назад, когда она коснулась призрачной реки, словно ледяной поток снова завладевал её телом.

Держаться в седле становилось всё сложнее. Поначалу наёмница отстала от телеги. Но затем, поняв, что продолжать путешествие она больше не может, девушка предупредила спутников и свернула с дороги.

Лес с каменными глыбами и их таинственными «закрытыми» тенями остался позади, и Дженна сильно надеялась, что в этот раз ей удастся выйти на сумеречную тропу, чтобы спрятаться на ней от солнца.

5 Мастер-кузнец

Всё во Вселенной есть единство противоположностей: твёрдости и мягкости, пламени и воды, света и тьмы. Для создания идеального сплава помни об идеальном равновесии!

Вначале смешай в тиглях подков и гвоздей, медной окалины, окиси магния, железного колчедана. Сосуды обмажь глиной и поставь в очаг. Спустя время добавь в каждый из них смесь соли поваренной, корок гранатовых и жемчужных раковин. Раздувай огонь так жарко, как только сможешь, но чтобы был он не горячее пламени подземного. А затем позволь тиглям остыть.

Если всё сделаешь верно и вовремя, получишь ты слитки идеального сплава, в коем его противоположные свойства прибудут в гармонии друг с другом. Уравновесятся в металле этом его вязкость и твёрдость. Изделия из него будут гибкими, прочными и никогда не притупятся. А красота этой стали послужит вдохновением для поэтов.

Однако помни, что не сыскать тебе успеха, если в работу сию души своей не вложишь. Только так и никак иначе получишь ты лучшую сталь в мире.

Алин-Ал-Кабир «Философия металлов», глава ХI «Руническая сталь»

Внизу проносились белоснежные хребты и пики. Мрачные каньоны и расщелины чередовались с зелёными, а затем и заснеженными долинами. Зияли кратерами дымящие и на века уснувшие вулканы. Казалось, череде гор не будет конца. Словно миллиарды лет назад на этой линии столкнулись два мира, и в жестокой схватке земная твердь была изломана и смята, превратившись в гигантскую острозубую стену из камня и льда.

На подобные мысли наводил не один лишь только рельеф каменной тверди — течения энергетических потоков складывались в причудливые узоры. Сплетаясь друг с другом, каналы витали путались и завязывались узлами.

Многие русла выходили на поверхность, образуя невиданные места силы. Большая их часть находилась в недоступных провалах и огнедышащих кратерах, но некоторые поднимались к самым вершинам. Одной из этих вершин был великолепный белоснежный пик, что вспарывал облака по правую сторону от его крыла. Казалось, до священной Белой горы лишь рукой подать…

Его собственные силы хоть и были велики, но всё же не безграничны, и требовали пополнения. Исчерпав до последней капли возможности крылатого обличья, он в изнеможении опустился на склоне ближайшей горы. Испещрённая расщелинами вершина казалась неприступной. Однако где-то там, в окутанной туманами высоте, бил небольшой источник силы и даже угадывался слабый отблеск присутствия живой души.

Если же хорошенько прислушаться, то можно было даже различить гулкое эхо мелодии, что рождало столкновение раскалённого металла, могучих рук и воли кузнеца. Песня молота и наковальни пронзительным звоном разлеталась вдоль гор.

По-видимому, некий умелец возвёл себе кузницу в далёком от людских поселений, но насыщенном магией месте. В том не было ничего удивительного, поскольку хороший мастер со временем всегда становится волшебником, жрецом своего дела и находит место силы для возведения храма.

Приняв человеческий облик, странник отыскал безопасное и удобное для привала место, защищённое со всех сторон от ветра и расположенное неподалёку от ручья. Он напился чистой воды, устроившись среди снегов и камней, завернулся в плащ и прикрыл глаза. Смутное предчувствие тревожило его с самой ночи, и теперь он снова обратил внутренний взор к той, что отозвалась на произнесённое им имя.

Ей было так плохо, словно весь мир разом обрушился на её плечи всем своим весом, не оставив сил даже для вздоха. Тело сотрясала лихорадка: девушку бросало из холода в жар, а из жара снова в холод. Суставы будто выворачивало в обратную сторону, а череп сокрушали удары невидимого молота.

Дженна отчётливо слышала, как далеко во тьме, содрогаясь под могучей силой, гулко стонет наковальня. Где-то в подземных глубинах выло пламя и бурлила лава.

И глубже, намного глубже этого ослепляющей синей змеёй извивалась призрачная река. Её мёртвые воды пели страшную песню на сотни разных голосов. Голоса сплетались в воспоминания. Воспоминания порождали кошмары. Сильнее лихорадки они терзали ум и чувства девушки.

— Ты сама себя ликвидируешь… — шелестел голос.

За ним был слышен шум города: вой двигателей, шорох шин об асфальт. Призраки из старого мира свивались с образами её новой жизни.

— Это — мой и не мой мир, — говорила Белова. — Я предлагаю тебе просто уйти. — Красные волосы и свет из глаз. — Ты готова раз и навсегда покинуть этот мир, чтобы познать бесконечное множество других миров?

— Феи… Меняют своих детей на человеческих? — спросил мракоборец.

— Кровь… Обновление силы… Подменыш… Город… — ответил брауни.

— Ваш мир — мой и не мой, — повторила Белова. — Мы… Перемешаны…

Призраки кружились в танце.

Дженну-Василису обменяли на кого-то… на более сильного человеческого ребёнка? Или она сама стала тем самым ребёнком? Откуда у неё появились способности, сила? Она фея? Она преодолела время и пространство. Как? У неё есть крылья? Она летела. А потом было море. Эльф. И… золотые звёзды на синем камзоле.

— Я много путешествовал по разным мирам… — сказал Принц. — Никогда не разговаривай с цветами…

Видения танцевали. Люди в белом окружали её. Чёрный лес. Ведьма Айла.

— Этот путь проклят, — сказал Мат. — Назад дороги ты уже никогда не отыщешь…

Перед глазами Дженны мелькали бессвязные картинки. Лица друзей, которых она потеряла, мешались с лицами жрецов и разбойников, которых она убила: пустые глаза, улыбки, гнилые зубы, наполненные мраком глазницы, руки, тянущиеся к ней сквозь ночь… Их голоса, шёпот, стоны. Голод…

–…каждая отнятая тобою жизнь меняет нечто и внутри тебя. Безвозвратно, — раздался голос Летодора. — Словно вместе с твоим врагом смерть забирает и частицу тебя. Такова цена за это…

— Безвозвратно… Цена… Смерть… — шептали призрачные голоса.

— Очень-очень давно, — сказала Аука. — Вчера…

— Вчера, — повторил хор голосов. — Вчера. Вчера…

— …равновесие сильно пострадало, — добавил тролль.

— Равновесие… — прокатилось эхо.

— Безвозвратно… — пела пустота.

— Никогда не отыщешь…

— Ликвидируешь…

— Смерть…

— Равновесие…

«Нет… — мысленно крикнула им Дженна. — Нет!»

Она не нарушала равновесия. Она не могла. Она не такая. Да, она убивала. Убивала, но не из прихоти — у неё попросту не было выбора! Так неужели наступил тот самый предел, о котором предупреждал ведьмак? Она перешла дозволенную границу, и теперь её душа принадлежит Смерти? Она проваливается в бездну, в ничто… Она умирает?

«Нет! — крикнула наёмница, собравшись с остатками сил. — Нет! — крикнула она так громко, словно бы звук её голоса был способен развеять сгустившийся мрак. — Я буду жить! Я должна… Я хочу жить!»

Жар, терзавший тело, в последний раз опалил девушку яростным дыханием и отхлынул. Но на смену ему явился ещё более страшный, удушающий холод; тот самый холод, в котором замирает любое течение жизни. Наёмнице показалось, что сама Смерть сейчас ухватила её за горло жёсткими пальцами, не позволяя вздохнуть.

— Дженна, — вдруг прозвучал у неё в голове незнакомый, но живой голос. — Дженна… Дженна…

«Помогите…» — всё, что смогла ответить она.

Последние сомнения рассеялись, это была она, та, кого он так долго искал! Странник подошёл к беглянке достаточно близко, чтобы различить эхо её мелодии. Привкус витали был сложным, многообразным, словно эхо из другой упорядоченности… И вновь мужчина поймал себя на смутном ощущении, что он уже слышал его.

Странник произнёс имя, и Дженна откликнулась на его зов. Но, как он и опасался, это был крик о помощи. Телесно девушка находилась всё ещё слишком далеко. И потому странник соткал между ними путь — волшебный мост, чтобы дотянуться до неё хотя бы мыслью.

Пройдя по мосту, мужчина увидел тонкое тело девушки — сосуды её силы. Эти сферы, подобно драгоценным камням, пропускали через себя жизненную энергию и, преломляя её свет согласно своей неповторимой огранке, образовывали личную витали каждого живого существа.

Сферы Дженны пульсировали и переливались разноцветными всполохами. Что-то неладное творилось с её силой. Вместо того чтобы следовать единому руслу, она клокотала и рвалась наружу, словно подземный огонь. Девушка не могла, не умела справиться с ней. И страх, овладевший её чувствами, лишь сильнее раздувал опасное пламя.

С болезненной остротой странник ощутил, как отчаянно была напугана Дженна. И великое желание помочь заставило сердце мужчины забиться чаще.

— Всё хорошо, — сказал он, приблизившись. — Всё хорошо. Ты в безопасности.

Странник обнял сестру со всем теплом и нежностью, которые только остались в его собственной душе. И на время мелодии их жизненной силы сплелись в единую музыку.

В морозном плену пустоты, полной призрачных образов и голосов, Дженна услышала пульсацию жизни: ровную и уверенную песню, подобную биению сердца.

«Всё хорошо, — вдруг поняла она. — Я в безопасности».

Мрак, поглотивший её, перестал быть враждебным. Он вдруг обрёл плотность, стал мягким и уютным. Словно два могучих крыла, он укутал девушку.

Измученная наёмница ощутила себя в тёплых объятьях. Их сила отпугивала кошмары. Она успокаивала и исцеляла. Боль и озноб отступили.

«Это болит душа. Это процесс исцеления», — вспомнила она собственные слова, прежде чем провалиться в глубокий сон.

* * *

Пламя в горниле горело живо и ярко. Под могучими ударами молота звонко пела наковальня. От раскалённого до красна металла в стороны разлетались снопы искр.

Мастер Кай Двейг приподнял изделие и придирчиво оглядел со всех сторон. Не легендарный меч, но вполне достойное оружие. Всё же не вполне удовлетворённый работой, он запечатал заклятье и опустил лезвие в бочонок с водой. Вода фыркнула паром, зашипела, взбурлила, покорно принимая клинок.

Дав материалу немного отдохнуть, Кай Двейг поднёс лезвие к уху и легонько щёлкнул по нему молоточком. Звон вышел высоким и чистым, но что-то в его мелодии всё равно не понравилось мастеру.

Чернобородый кузнец отложил изделие в сторону и снова взялся за дело. Он аккуратно засыпал в тигли смесь для варки сплава, в печь — каменный уголь. Раздул меха.

Работа спорилась, и время проходило незаметно. День повернул на вечер, а огонь в горниле танцевал и пел без отдыха. Несмотря на то, что его силы подчас не выдерживали даже жаропрочные тигли, качество пламени было всё ещё недостаточным для того, чтобы соединить все составляющие металла в единстве необходимых свойств.

Каменные образы богов, застывшие вдоль стен на постаментах, казалось, с одобрением наблюдали за работой кузнеца. Боги Семи Путей, богини Семи Вод и Безликие, покровительствовавшие всем ищущим — путешественникам, учёным и первооткрывателям, — таинственно улыбались, словно предвкушая некое важное событие.

Великий Зоа̀р — воин и кузнец, Отец огня и металла, был серьёзен и невозмутим. А Сёстры-близнецы, одновременно прекрасные и ужасающие Элѐма и Куолу̀ма, как и всегда, смотрели на мастера глазами любящих матерей.

Не раз мастер Двейг взывал к богам за помощью, и ответ не заставлял себя долго ждать. Но сегодня одних лишь молитв, заклятий да двух человеческих рук было маловато. Давно пора было взять себе помощника, тогда, глядишь, от притока молодой силы и огонь в горниле запел бы по-новому. Но Кай Двейг привык работать в одиночестве. Уже многие годы только он да древние боги ступали в священное пространство кузницы.

Среди жителей ближайшей немноголюдной деревни достойного подмастерья не сыскалось. Мужчины Предгорья славились крепким здоровьем и сильными руками, но для того, чтобы работать в Доме Стихий, одних лишь только рук было мало. И потому придирчивый Кай Двейг, знавший секреты идеальных сплавов и умевший с ними работать, всё ещё ожидал идеального ученика, которым когда-то стал он сам для своего мастера.

Давно почивший Э̀ски До̀груж, ученик векового деда Ва̀нга То̀тта, который был подмастерьем ещё у самого эльфа Алин-Ал-Кабѝра, любил пошутить, что не хранители Путей, Ветров и Вод, а сами подземные боги послали ему мальчишку. Чумазого и исхудавшего Кая мастер обнаружил в одном из мешков с железной рудой, которую торговцы оружием поставляли кузнецу для выполнения их заказов.

Эски Догруж своей находке даже не удивился, ибо во всём полагался на волю богов Стихий, Отцов и Матерей своего края. Железо — так железо, мальчишка — так мальчишка. Одно другому не помешает, благо лишний рот был ему не в тягость.

Оказалось, что отец Кая, чьё имя тот никогда не упоминал, человек, слабый телом и духом, за позорные деяния был сослан со всей семьёй на Кодимские рудники. Там и родился у его жены сын, как поговаривали злые языки — вовсе не от отца, а от самих горных демонов, ибо рос мальчик статным и сильным не в пример родителю.

Однажды маленького Кая постигло несчастье: единственный человек, который был ему дорог во всём белом свете — его милая матушка, — заснула и больше не проснулась. В то же день мальчик и сбежал. А спустя время, после долгого и тяжёлого путешествия оказался в доме кузнеца.

Эски Догруж был рад смышлёному подмастерью. Кая же зачаровало новое ремесло. В звоне наковальни и в гудении огня он слышал особенную песнь. Через некоторое время он уже не мог представить жизни без этой музыки и жара.

Выросший на рудниках, Кай слышал легенды о Дымной горе и легендарной кузнице, которую возвёл чародей Алин-Ал-Кабир у самого источника Звёзд. Одни говорили, что кузнец был эльфийского происхождения, другие — что в венах его текла кровь дракона, хозяина Дымной Горы.

В те времена и до сей поры мастерству Алин-Ал-Кабира не было равных даже среди умельцев Бунджуу̀га и Серботъйо̀га. Гномы и тролли Западного края отлично разбирались в топорах и молотах, а цверги делали прекраснейшие ювелирные украшения, уступавшие изяществом разве что работе древних сидов Востока.

Были среди этих народов и настоящие чар-кузнецы и маги-ювелиры, способные вложить в изделия необычные свойства, раскрывающие для своего носителя силу металла и камня. Но только Алин-Ал-Кабир сумел выковать три знаменитых меча: светозарный О̀льтин для Ѝндра хранителя Востока, льдистый Войг для Кизэ̀я защитника Запада и жемчужный Гьюль для его супруги — прекраснейшей Гюзэлѝн.

Легенда гласила, что в сплавы для тех мечей мастер добавил частицу каждого из героев: кровь стала тем компонентом, что перенёс личную силу воинов и хранителей в их оружие. Оттого каждый меч имел собственный неповторимый, как и личность его хозяина, оттенок стали: золотой Ольтин, синий Войг и перламутровый Гьюль.

Но самое удивительное заключалось в том, что сплав, из которого ковались мечи, сочетал в себе свойства, что в обычной природе железа противоречат друг другу. Материал был плотнее и в то же время легче обыкновенной стали. Он был твёрже алмаза, но при этом оружие сохраняло гибкость и упругость ивовой ветви.

Лезвия те при надлежащем усилии можно было согнуть в дугу, после чего оружие вновь принимало изначальную форму без какого-либо ущерба. Однажды заточенное, оно больше никогда не нуждалось в точильном камне. Узор металла был бесподобно красив и напоминал древние руны, откуда и пошло его название.

Алин-Ал-Кабир подробно описал весь технический процесс изготовления рунической стали, да так и не успел повторить величайшего эксперимента вместе с учеником. Старый мастер ушёл к Единому и богам, оставив записи и горн Вангу Тотту, что стал учителем Эски Догружа.

То были хорошие кузнецы и достойные последователи Алин-Ал-Кабира, но никто из них так и не сумел раскрыть секрет основателя Дома Стихий. Теперь Каю Двейгу оставалось лишь гадать да угадывать, был ли заключён недостающий компонент в чудесной руде, в крови героев, в особом пламени или же в духе самого чар-кузнеца…

За размышлениями да за работой день пролетел, и подкралась ночь. Солнце ушло с небосвода, а без его благословения кузнец никогда не работал, как и его предшественники, считая это дурным знаком. Мужчина снял перчатки и фартук, убрал инструменты и опустился на колени, чтобы возблагодарить богов. Мастер Двейг поклонился Стихиям и поднялся на ноги. Едва различимый шелест заставил его обернуться к дверям.

— Не зверь и не птица ты, ибо дух твой силён. Не нечисть и не демон горный, ибо нет им входа в мою кузницу. Но и люди в неё не приглашались… — обратился он к вошедшему. — Так кто же ты?

— Я не зверь, не птица, не демон и не человек, — тихо произнёс незваный гость, выходя на свет. — Прошу простить меня. Давно я не видывал столь мастерской работы и, залюбовавшись ею, забыл о своих манерах…

Несмотря на то, что мастер Двейг был мужчиной широкогрудым, недюжинного роста и силы, на незнакомца, что вышел из тени дверного проёма, он взирал снизу вверх, не без опасения, но и с любопытством. За его плечами он приметил длинную рукоять меча. Металл крыловидной гарды отливал золотым блеском.

— Давненько такие, как ты, не бывали в наших горах, — прищурившись, сказал кузнец.

— Ты встречал подобных мне? — лёгкое удивление послышалось в низком голосе незнакомца.

— Я научен чуять силу в горной породе, — усмехнулся в бороду Кай Двейг, сложив на груди могучие руки. — А о таких, как ты, и читал немало… Да будет тебе известно, что основатель сей кузницы ковал для подобных тебе оружие, — произнёс он с гордостью. — Так что же ищешь ты в здешних краях, о путник?

— Признаться, когда я вижу редкий самородок, то не могу отказать себе в удовольствии взглянуть на него ближе, — незнакомец склонил голову в знак уважения. — Возможно, в скором времени и у меня будет для тебя работа, кузнец. Ну а пока мне нужно пополнить силы. Прошу, позволь мне напиться из родника, что бьёт в одной из твоих пещер, и провести ночь в горной обители…

— Догадываюсь, что не простые пещера и родник тебе понадобились, — мастер Двейг задумался. — Что ж, от просящего я не отворочусь. Я пропущу тебя к священному Источнику Звёзд. Ведь именно он тебя интересует? Если понадобится, я предоставлю тебе и пищу, и кров, — с нескрываемым интересом он вновь глянул на рукоять меча. — Однако я попрошу кое о чём и тебя, о путник…

— Это справедливо, — улыбнулся мужчина в чёрном, кивнув в знак согласия.

Путь наверх застилали густые туманы. Влажность была такой, что уже через двадцать шагов вся одежда промокла до нитки. Свет факелов беспомощно плясал на белых клубах пара, не в силах проникнуть вглубь. Достаточно было сделать лишь один неверный шаг, ступить на сыпун или на скользкий камень, чтобы сорваться вниз. Однако чернобородый кузнец хорошо знал дорогу. Впереди всё чётче вырисовывалась, выступая из дымки, отвесная стена, а посреди неё — тёмный провал пещеры.

Кузнец и мужчина в чёрном приблизились ко входу и застыли на пороге. Пещера напоминала огромную шахту, ведущую в жуткие и тёмные недра горы. Даже белые щупальца тумана с опаской отступали перед этой пропастью.

— Если позволишь, я останусь здесь на всю ночь, — тихо вымолвил путник. — Обещаю, что не сделаю ничего дурного священному источнику.

— Да как бы с тобой самим ничего худого не случилось, — усмехнулся мастер Двейг. — Источник этот будет древнее всех нас вместе взятых, и уж что-что, а обидеть его ещё никто не сумел…

— Рад слышать, что ты это понимаешь, — устало кивнул путник. — Я осознаю всю важность священного места, а также и то, что не смогу заслужить твоего доверия в столь короткий срок. Просьба же твоя требует немалых сил, восполнить которые я могу лишь здесь.

— Горы не прощают слабости, а ложь — это слабость, — проговорил кузнец. — Так что мне будет достаточно одного твоего слова.

Он поклонился и ушёл, оставив незнакомца в одиночестве. Выждав, пока кузнец исчезнет за стеной туманов, мужчина в чёрном затушил факел. Даже в самой тёмной ночи ему было достаточно света, чтобы видеть, и пламя огня лишь слепило приспособившиеся к тьме глаза.

Некоторое время странник осторожно спускался по крутому скату гигантского коридора, пока не оказался в величественном зале. Пещеру наполняло сияние, невидимое обычному глазу при свете пламени или солнца. Высокие каменные своды переливались миллионами живых искр, словно ночное небо в ясную погоду. Россыпи голубых и жёлтых звёзд порхали в вышине, выхватывая из темноты слоистые складки стен и огромные сосульки, что свисали с потолка и вздымались из-под земли подобно древним клыкам замурованного в скале чудища.

Кое-где каменные глыбы соединялись в диковинные колонны или сложные фигуры, как будто древние герои и невиданные животные застыли в оковах вечного сна. Кто знает, возможно, так оно и было. Немногие смельчаки, пожелавшие испить живой воды, знали правила этой магии. Теперь у их окаменевших ног, невзирая на время года, расстилались вечнозелёные ковры мхов, и раскрывали узорчатые веера папоротники. Среди растений журчали тонкие нити ручьёв.

Следуя вдоль воды, странник осторожно прошёл в глубь пещеры — туда, откуда родник брал начало. Он опустился на один из камней у самого источника и, прикрыв глаза, оказался в пространстве, напоенном ещё большим светом. Мужчина вошёл в переливающуюся золотом реку и погрузился в её живительное сияние.

Чтобы пополнить силы, ему не нужно было пить живой воды. Его магическое тело было достаточно крепким сосудом, способным самостоятельно вобрать недостающую витали.

Утолив жажду, странник подумал о той, которая нарекла себя Дженной. Он ощутил, что девушка была уже вне опасности. Она спала. Но была слишком слаба и уязвима. К тому же она выбрала не самое подходящее место для ночёвки. Мужчина чувствовал близость тех, кто мог бы причинить вред его младшей сестре.

Он находился слишком далеко, чтобы защитить её физически, но он мог помочь иначе. Пускай это станет чрезмерной близостью, которую он не допускал со своими сёстрами. Девушка не помнила себя, а значит, оставалась человеком. И она нуждалась в его защите.

Искушение, подкреплённое врождённым чувством долга и словом, данным жрецу, взяло верх. Мужчина окружил девушку своей силой, словно заключил в объятия. Он позволил мелодии их дыхания вновь слиться воедино. На короткое время он разрешил себе забыть об одиночестве.

6 Серый волк

Она проснулась на рассвете, вновь здоровая и полная сил. Наёмница приоткрыла глаза и, удостоверившись, что небо, лес и она сама на своих прежних местах, снова зажмурилась, не желая расставаться с чудесным сновидением. Там, во тьме под её веками, солнца было больше, чем наяву. А тень, в которую она упала, на этот раз приняла её и защищала от обычных хищников.

С благодарностью и неким тайным трепетом девушка подумала о той силе, что вытянула её из ледяного омута смерти. Неведомый хранитель оберегал её сон всё это время. Она почти физически ощущала его присутствие и тепло от прикосновения его рук…

Дженна начала было снова проваливаться в приятную дрёму, как вдруг услышала тонкий конский визг. Это был истошный «и-и-и», а не обычное ржание испуганной кобылы. Девушка припомнила, что перед тем, как свалиться в обморок, она всё же успела привязать лошадь к дереву, и теперь, если кто-то решил её сожрать, деваться несчастному животному было некуда.

Сон как рукой смахнуло. Схватив оружие, наёмница выглянула из тени и увидела огромного волка. Чуть пригнувшись к земле, он неспешно подбирался к Марте, но, почуяв на себе ещё один взгляд, обернулся. Его бледно-жёлтые выцветшие глаза неприятно блеснули. Да, волк видел девушку даже в тени…

Хищник был явно немолод. Под серой шерстью угадывались следы боевых шрамов. Тёмная морда пестрела седыми волосами. Но, что самое удивительное, волк был один — изгнанник, отшельник или… Один из тех священных зверей, что были когда-то учителями убийц — серых волков?

— Уходи, — тихо сказала ему Дженна, используя тайное наречье, на котором она общалась с лисами.

Волк потянул носом, мотнул косматой головой и с невозмутимым видом сделал шаг по направлению к наёмнице.

— Уходи, — более требовательно повторила девушка.

Хищник снова шагнул вперёд.

— Ты мой брат, и я не хочу нашей ссоры… — предупредила Дженна громче.

Успев заметить, как напряглись мускулы зверя, наёмница отпрыгнула в сторону, прежде чем волк настиг её. Похоже, что промах его раззадорил. Он свирепо оскалился, обнажив жёлтые клыки. Из глубин его пасти раздался приглушённый, хриплый рык.

— Я убью тебя, — услышала Дженна. — Я разорву тебя в клочья, сумеречная лиса. Я сделаю это за всех моих братьев и сестёр…

— Я не понимаю, о чём ты говоришь! — крикнула Дженна. — Мы с тобой ходим единой тропой. Оставь меня, прошу…

Она напружинилась и снова увернулась от его прыжка. Наёмница понимала, что противник пока лишь пугает её, не нападая всерьёз. Она, как могла, пыталась сохранить дистанцию между ними, внимательно следя за каждым его движением.

— Люди открыли на нас охоту… — ответил волк, медленно кружа вокруг девушки. — На нас и на наших учеников. А лисы, вместо того чтобы объединиться с нами против людей, предпочли остаться в тени…

— Против людей? — удивилась наёмница. — Вообще против всех людей? Да о чём ты говоришь, серый волк?! Нам позволено убивать лишь некоторых, самых пропащих…

— Да-а, — рыкнул зверь. — Та-ак нам и ответили твои братья и сёстры! Твои — не наши… Знай же, лиса, что мы не родня вам с тех пор… — он оскалился. — Мы ваши лютые враги! И наши тропы закрыты для вас!

— Что бы ни случилось между волками и лисами, прошу, остановись, — взмолилась Дженна. — Я не могу убить тебя…

Волк бросился на неё снова. На этот раз, предугадав движение девушки, он поймал её и повалил на землю. Дженна вывернулась, рубанула саблей по рёбрам противника, но зверь перехватил её руку. Жёлтые клыки вонзились в ткань куртки и предплечье наёмницы. Она взвыла от боли и выронила оружие.

— Ты убивала, я чую, — как будто усмехнулся волк. — Ты убивала многих, но так и не научилась… убивать! Ты глупая, трусливая, бесполезная лисица! И теперь умрёшь!

Он стиснул челюсти, с силой мотнул головой, разрывая стёганую ткань вместе с укрепляющими её внутри металлическими пластинами, кожу и мясо под одеждой. Если бы не куртка, волк попросту оторвал бы девушке руку. Дженна взвыла от боли, свободной рукой пытаясь добраться до глаз врага, ударила коленями ему в живот.

Немыслимо чтобы зверь-учитель напал на кого-то из наёмников! Им строжайше запрещалось убивать друг друга, но, видимо, кое-что из истории кланов новичкам не рассказывали. Однако так просто сдаваться наёмница не собиралась.

— Ошибаешься, — прошипела Дженна, сжимая пальцы левой руки на могучей шее хищника. — Ты старая, злобная падаль… Прошло твоё время… Это тебе давно пора сдохнуть!

Наёмница шумно вздохнула и закрыла глаза, заставив себя на время забыть о боли. «Нужно оборвать нить, что поддерживает жизнь», — вспомнила она слова тролля. Нащупав во тьме питающую зверя артерию жизненной силы, она вонзила в неё ногти и резко дёрнула. Канал оказался хрупким, он порвался легко, точно сухой прутик. Волк издал сипящий звук, словно захлебнулся, разжал челюсти и бездыханный повалился на землю.

Рыча от гнева и боли, Дженна выбралась из-под туши и бросилась к своим вещам. Пальцы на правой руке шевелились. Это означало, что сухожилия остались целы. Однако кровь стремительно заливала рукав.

Помогая себе зубами, девушка стянула куртку, схватила котомку и вытряхнула её содержимое на землю. Отыскав мази и бинты, она туго перевязала жгутом плечо, обработала и перебинтовала разодранное предплечье.

— Правая рука! — в сердцах воскликнула она. — Ах ты, старый хрен! Правую руку чуть не перегрыз! — она вернулась к трупу волка и со всей силы пнула его ногой. — Погань плешивая! Я не умею убивать? Ну, спасибо за урок, — Дженна достала нож, упала на колени и левой рукой принялась перерезать волку горло. — Только попробуй вернуться ночью, — сквозь зубы процедила девушка, ожесточённо вонзая остриё между шейных позвонков. — Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — снова и снова, пока ей ни удалось перерубить их. — Блохастый, выживший из ума ублюдок, — прорычала она, отирая с лица брызги крови. — Теперь-то мне ясно, почему выход в тени был закрыт!

Неподалёку зафыркала лошадь, напоминая о себе.

— Ты не понимаешь! — обернувшись к ней, крикнула девушка. — Мы должны быть на одной стороне! Мы же все связаны…

Марта тряхнула гривой и принялась бить копытом. Ей было вполне достаточно и того, что они обе остались живы, а всё прочее казалось не столь уж и важным. Хотя кобыла была не прочь поскорее убраться от останков этого жуткого серого зверя. Его запах пугал животное. Он был неправильным.

* * *

Ему снился прекрасный сон. Он нёсся сквозь лесной сумрак, бежал быстрее ветра и тише ночного зверя. Травы ласкали его лицо, влажные листья щекотали ладони и стопы, нити божественных соков, камня и земли — наполняли голову бесчисленными ароматами, манили и опьяняли.

Он бежал так стремительно, словно вновь оказался в детстве. В тех временах, когда его волосы ещё не потеряли золотистый оттенок, тело не познало сломанных костей, порванных связок, перерезанных мышц, а в душе жила слепая безграничная любовь и вера.

Тогда он только учился охотиться… Детство. Радостное, беззаботное, босоногое детство. Давно оно не возникало в его видениях, но сейчас, когда его щека прижималась к мягкой и тёплой женской плоти, он снова ощутил себя маленьким мальчиком. Женская грудь всегда напоминала ему о матери.

Чёрное поветрие рано забрало всех его родных, большую счастливую семью: батю, братишек и сестёр. Его деревню поглотил огонь. Тогда рассыпалась прахом его вера в лучшее, его мечты и надежды.

Время давно стёрло из его памяти лицо матери. Но оно сохранило образ любящей, пахнущей коровьим молоком и свежим хлебом женщины. Подсознательно он всегда стремился к таким женщинам. Как будто их близость возвращала ему… нет, не воспоминания о матери, но то ощущение радости, которое было доступно лишь детству.

Странно, но его первая любовь совсем не походила на мать. Скорее уж она была её противоположностью. Тем не менее это была первая и последняя в его жизни настоящая любовь.

Мужчина облизнул пересохшие от выпивки губы, покрепче прижал к себе бёдра спящей в его объятьях подруги и снова погрузился в сновидения.

Он бежал по лесу. Его человечьи конечности не могли соперничать в скорости с волчьими. Он сильно отстал от собратьев и решил напиться воды. И у ручья он увидел её. Совсем ещё юное создание: девочка с длинной косой пепельного цвета и большими серыми глазами.

Ничего особенного в ней не было, самая обычная девочка. Но её глаза и запах — цветочный нечеловеческий аромат — будто зачаровали его. Удивительно, но появление полуголого паренька девочку не напугало. Она дружелюбно улыбнулась и протянула ему пирожок. Рядом с ней стояла корзина, полная вкусных гостинцев.

— Я несу пирожки для своей учительницы, но могу поделиться с тобой, — сказала она на языке, который знали лишь его братья и сёстры.

— Ты лиса? — спросил он.

— А ты волк, — улыбнулась она.

Ещё много раз они встречались в том горном лесу. Её красный плащ навсегда остался в его памяти. Он пах выпечкой и долгими разговорами, а затем — их ласками. Но потом пришла болезнь, и всё закончилось… Любимая предала его, бросила, когда он так нуждался в поддержке. И его любовь обратилась ненавистью.

–…Сучка, — болезненно простонал сквозь сон мужчина.

–…Прекрати называть меня сучкой, — огрызнулась его подруга. — Старый кобель…

Он спал. И ему снился бег. Этот бег, лёгкий и быстрый, словно полёт птицы, наяву он больше не мог себе позволить. Но иногда во сне ему удавалось проникнуть в сознание одного из собратьев-зверей, стать как бы молчаливым наблюдателем внутри чужого тела. Только это умение и спасало его от безумия все пятнадцать лет заточения.

Вот и теперь, сложно было сказать наверняка, снилось ли это ему, или он и вправду бежал сквозь лес, только в зверином обличье. Стволы елей мелькали перед глазами, под лапами пружинили мхи. Мужчина узнавал эти ели, мхи, весенние цветы и каменные глыбы, то там, то тут прорывающие усыпанную хвоей и остатками снега лесную почву. Это была территория серых волков.

Это был его дом. Здесь жила его новая семья, которую он обрёл, потеряв человечью стаю. Звери-учителя приняли мальчишку, как собственного волчонка. Они подарили ему не только знания сьидам, но и свою заботу.

Похоже, что в этой части леса хозяйничал только один старый волк. Прочие стаи, мусорщиков и даже нечисть он в свои владения не допускал. Зверя вёл голод. Самый сильный голод застигает перед рассветом. Он следовал за запахом. Тёплый лошадиный запах щекотал ему ноздри. Лошадиный и ещё чей-то: сладкий, но болезненный — аромат смерти. Такой больше пришёлся бы по вкусу падальщикам.

Вначале он увидел коня. И только потом — его хозяйку. Девушка вышла из тени. И тогда гнев скрутил ему нутро сильнее голода. Несмотря на её пугающий запах, он изнемогал от желания впиться ей в горло. Но вначале волк хотел поиграть, подразнить жертву. Старый хищник желал посмотреть, как его добыча будет себя вести…

Девушка была ловкой, но всё же недостаточно быстрой. А сам волк был стар, но не так уж и умён. С ужасом наёмник наблюдал, как жизнь его собрата утекает сквозь руки незнакомки. Не сталь клинка и не острые клыки оборвали жизнь зверя, но простое прикосновение мягких человеческих пальцев.

Никогда прежде он не умирал во сне. Никогда он не умирал так. И это было страшно. Уже просыпаясь и находясь в своём теле, Луко Лобо вдруг понял, что за запах не смог распознать старый волк…

— Сука! Сука! Сука! — взвыл наёмник, неистово барабаня кулаками по земле.

Женщина, спавшая рядом, подскочила и с размаху влепила ему оплеуху.

— У-у! — обиженно взвыл Луко, потирая покрасневшую щёку.

— Вот уже полгода, как ты потерял след! — воскликнула она. — Полгода мы бесцельно бродим по лесам и деревням! Полгода ты, как собака, только и делаешь, что жрёшь, совокупляешься и дрыхнешь по двенадцать часов кряду! — женщина презрительно сощурила серые глаза и принялась застёгивать блузку. — Знаешь, для преступника, заключившего договор с полицией и не сумевшего выполнить свою задачу, ты начал вести себя слишком нагло! И запомни, я почётный мститель, а не самторийская сука! — поморщившись, предупредила она уже сдержаннее. — Ты в окружении солдат, Луко. Одно неверное движение, и мы…

— Ты не понимаешь, она уби-ила его! — простонал наёмник, с отчаяньем тряхнув седой головой. — Она убила волка! Голыми руками, эта сучка…

— «Э-эта»? — недоверчиво повторила Ивия Флекси.

— Эта — та самая! Та самая! Я… я не терял следа… — возбуждённо затараторил мститель Луко Лобо. — Я не терял следа, сколько можно повторять? След пропал! Растаял! Исчез! Это не одно и то же! — он потянулся к фляге с вином. Откупорив её, пил жадно и долго. И только после этого, немного успокоившись, смог продолжить: — Я ведь не просто сплю… Я обозреваю пространства, которые недоступны моим человеческим глазам…

— Я помню, — кивнула женщина. — Ты бегаешь во сне со своими волками…

— Я ви-ижу их глазами, понимаешь, Иви? — доверительно подавшись вперёд, прошептал Луко Лобо. — Сладенькая моя Иви, я вижу… Вижу то, что происходит за пределами Аркха, по ту сторону гор… Она там… Я видел её… Она на Севере!

— О, я всё понимаю, мой милый, — снисходительно улыбнулась Ѝвия Флѐкси, запустив пальцы в длинные волосы наёмника. — Я маг высшей категории, ты ведь помнишь? Давай закончим с лирикой и вернёмся к фразам «она убила волка» и «эта сучка». Ты хочешь мне сказать, что увидел, как та, которую мы ищем, порешила одного из твоих волков? Нет, молчи, — магичка тяжело вздохнула и вдруг схватила мужчину за волосы с такой силой, что тот пискнул, однако сопротивляться не стал. — Ты прекрасно знаешь, что Аркх практически непроходим для людей! Только эльфы да вы, наёмники, знаете тропы. «По ту сторону гор» лежат Свободные королевства, — Ивия задумчиво наморщила лоб. — Кривха̀йн, Гиата̀йн — кучка нецивилизованных людских племён, объявивших свои полудикие деревни княжествами; затерянные эльфьи земли Ферихаль и отличающиеся особым «гостеприимством» Бунджуу̀г и Серботъйог, обиталища гномов, цвергов, троллей и огров… И всё это посреди бескрайних лесов, кишащих бандитами, чертями, упырями и прочей нечистью.

— Маг высшей категории, — усмехнулся мужчина, — но так или иначе ты — нежное дитя Юга… Вы, южане, имеете о Севере довольно слабое представление… «Полудикие племена» давно уже таковыми не являются.

Серый волк мечтательно улыбнулся. Несмотря ни на что, Свободные королевства сохранили первозданную красоту во всех её проявлениях, включая вампиров и «прочую нечисть». Они оставались привлекательными для вольных духом существ всех видов и рас: как отдельных личностей, так и целых общин, не пожелавших принять единый закон Энсолорадо как собственный.

В отличие от Страны вечного лета жители Севера знали, что такое суровые зимы, а потому особенно ценили летние месяцы. Солнечные Праздники здесь праздновались не только в честь великой силы Жизни — Смерть почиталась на них не меньше. Четыре раза в год свободные люди, эльфы, гномы, тролли и прочие более редкие и малочисленные представители рас собирались в низинах и холмах, в полях и лесах, чтобы поддержать вращение Солнечного Колеса, прикоснуться к таинству Жизни и Смерти или просто хорошо погулять, встретить старых друзей и обрести новых любовников.

— Горы Аркха славятся неприступностью, — тем временем возмущённо продолжала магичка. — Отличный ход, Луко! Хочешь пересечь границы Энсолорадо? А оказавшись вне досягаемости королевского закона и правосудия — раз, и был таков? Как хорошо ты всё придумал, — женщина изогнула бровь. — Где бы мы ни оказались, не рассчитывай, что тебе удастся сбежать от меня…

Мстительница не шутила. Она могла бы стать опасным врагом. Наёмник знал, чего стоила та, которой было поручено за ним присматривать. Он проверил её пределы — самыми разными способами изучил и распробовал её личность.

Ивия Флекси была натурой совершенно особенной: сильной, целеустремлённой, волевой. Она обладала несгибаемым характером, который проявился в острых и жёстких чертах лица. Тонкие всегда плотно сжатые губы ясно говорили о том, что этой магичке многое пришлось претерпеть в жизни. И ещё большее запереть на замок глубоко внутри. Закрыть и не выпускать, чтобы нечаянно не проявить слабость: потребности, присущие каждой женской душе согласно её природе.

Нужды души и тела умеющий чуять Луко Лобо мог удовлетворить лучше, чем кто-либо ещё. Он знал, что и когда сказать, сделать, как успокоить или вдохновить любовницу. С ним она могла себе позволить стать слабой, поскольку сам Луко — серый волк, опасный преступник и беспощадный убийца — на собственном примере показал ей, как легко это можно сделать. Он, воспитанный волками, не боялся быть ласковым и игривым, как щенок. Волки научили его, что простая нежность никак не умаляет бойцовских качеств.

В утреннем свете всклокоченные светло-рыжие кудри мстительницы отливали мёдом. Наёмнику нравились эти оранжево-медовые волосы и большие мягкие груди, которые он ласкал вот уже пол-лета. Луко Лобо испытывал вполне искреннюю привязанность к надзирательнице. Возможно, из-за долгого одиночества, он даже позволил себе привязаться к своей «сладенькой Иви» чуть больше, чем собирался.

Мужчина взял руку Ивии Флекси в свою, осторожно извлёк из своих волос и, прикоснувшись губами к её тонким пальцам, сжал их, вывернув запястье магички. Женщина со стоном упала на живот поперёк его колен.

— Дурочка, куда же я от тебя денусь? — ласково произнёс наёмник, шлёпнув любовницу по крепкому заду. — Тебе стоит понять кое-что, Иви… — показав силу, он затем позволил шипящей и вырывающейся женщине взять над ним верх, послушно упав на лопатки. — Не знаю как, но эта девка, эта лисья сучка перенеслась за пределы Энсолорадо… Пропала здесь и очутилась там — вжих! Она могла найти лисью нору, если эти проклятые норы существуют на самом деле… Но-о… — Луко Лобо зашёлся тихим смехом. — Я всё равно сумел её отыскать! Понимаешь, Иви? Сами духи позволили мне увидеть её! А это значит… Это значит, что мы связаны единой судьбой. И с твоей помощью или без тебя, но я найду эту сучку, ибо такова высшая воля…

— Что ж, Луко, — мстительница склонила набок голову и криво усмехнулась. — Не знаю, почему я всё ещё тебе верю… Но имей в виду, что это последняя возможность. А потом…

–…А потом? — шутливо оскалился Луко, движением бёдер покачивая свою наездницу.

Женщина прикрыла глаза, вторя его движениям.

— А потом… — вздохнула она, теснее прижимаясь к мужчине. — Потом… Если нам не удастся найти твою лисью сучку, я…

— Нда-а? — улыбнулся мужчина, привлекая Ивию ближе к себе. — Неужто убьёшь меня?

— О-о… хуже, — таинственно произнесла мстительница. — Намного хуже…

* * *

— Твоё тело умѐло и сильно̀, — сказал учитель. — Ты быстро усваиваешь новые знания. Упражнения даются тебе легче, чем другим. Но вот твой ум…

— Мой ум?

— Он в смятении. Ему не хватает дисциплины.

— Я стараюсь быть послушной, — начала было защищаться ученица.

— Пока твои эмоции не подчиняются тебе, ты лишь делаешь вид, будто послушна. Ум должен стать более дисциплинированным. От этого зависит твоя жизнь, жизни твоих братьев и сестёр… жизни других существ. Подчас судьба целого клана зависит от одного ученика, ибо безумие имеет свойство быть заразным.

— Я выполняю упражнения и…

— Важны не старания, но осознанность.

— Но разве наши эмоции не являются важным сигналом, который нельзя игнорировать?

— В случае если эмоциональное проявление бесполезно, нужно уметь управлять им.

— Не понимаю…

— Следуй за мной.

Рыжий зверёк растворился среди тенистых деревьев. Девушка последовала за ним. Учитель и ученица спустились вниз по лесистому склону и оказались у озера. На берегу лежали останки лисьего пира: черепа и копыта, покрытые клочками меха, обглоданные косточки мелких животных и птичьи перья.

— Ты знаешь, почему многие сумеречные лисы носят украшения, сделанные из шкур, костей и перьев? — спросил учитель.

— Чтобы помнить о смерти, — ответила ученица.

— Верно, но осознаёшь ли ты, что это значит?

— Смерть всегда рядом…

–…Что ты чувствуешь, глядя на эти останки? Осталась ли в твоём сердце хотя бы капля жалости к убитым животным?

— Обманывать бесполезно… Да. Мне немного жаль тех, кого я убиваю даже ради пропитания… Они ведь… Они красивые!

— Хорошо. Теперь представь, что ты умираешь от голода. Ты не просто хочешь есть, но ты знаешь совершенно точно, что умрёшь и при том совсем скоро… Скажи, какова же теперь ценность твоей жалости?

— Теперь я не ощущаю жалости.

— Хорошо. Но есть такие эмоции, от которых ты не можешь избавиться. Тебя гложет некая обида, верно?

— Да… Я не понимаю его. Если бы я поняла, почему он так поступил…

— Молчи. Представь, что завтра ты умрёшь. Так или иначе, но умрёшь… Хорошенько прочувствуй это. Подумай о том, что ждёт тебя после смерти. Всё закончится. Не будет больше ничего: ни чувств, ни мыслей, ни воспоминаний. Останутся лишь косточки под солнцем и дождями. И, быть может, кто-то вплетёт их в своё ожерелье… Рассмотри эту картинку со всех сторон. Твоя жизнь завтра прекратится. Осталось совсем немного времени, чтобы жить… Ну, и насколько теперь важна твоя обида?

Ученица нахмурилась и, молча, кивнула.

— Это и есть осознание того, что смерть всегда рядом. Взвешивай каждую эмоцию и каждый поступок на весах жизни и смерти. И если твои эмоции берут над тобой верх, вспомни о смерти… Какова их цена пред её ликом?

Как быстро забываются уроки, если перестать упражняться в них изо дня в день. Дисциплина важна не только для физического тела, но и для ума. Дженна позволила себе об этом забыть. Она разрешила горю и отчаянию взять над собой верх. Вот почему её начали преследовать неудачи. Больше такого не должно было повториться.

Наёмница отвела задумчивый взгляд от южных хребтов и царящего над ними острого пика. Эта белоснежная гора возвышалась над миром, точно страж, и была видна отовсюду. Дженна посмотрела на обезглавленный труп волка. Она сидела перед ним на коленях, держа в руке окровавленный нож. «Смерть всегда рядом». И теперь девушка знала, что у смерти куда больше ликов, чем она могла себе представить.

— Спасибо за урок, учитель, — произнесла Дженна, проведя перебинтованной дрожащей рукой по отрубленной голове. — Каким бы ни был твой путь, но я обещаю, что последний твой урок я тщательно сберегу в сердце. Какими бы ни были твои истинные намерения, но смерть твоя не станет напрасной…

С этими словами Дженна подобрала с земли подходящий камень и принялась за дело.

— Есть ещё одна ловушка, в которой так любит оказываться ум. Ты знаешь, что твои страсти идут у тебя на поводу, а не наоборот. Однако это не значит, что страсти должны исчезнуть вовсе. Ты живое существо и не можешь отказывать себе в ощущении как горя, так и радости.

Помни, эмоции — это учителя. Они выковывают твою душу. Шаг за шагом, ступень за ступенью они ведут тебя к совершенству.

Сладость и горечь, подобно огню и воде, размягчают и закаляют дух. Но только ты являешься мастером-кузнецом, что выбирает, какую форму придать своему изделию…

Всё происходящее в жизни ты должна воспринимать, как инструменты — это горн и меха, наковальня и молот, тиски, зубила, клещи и напильники. С их помощью ты создаёшь прекрасное, совершенное оружие. Ты создаёшь себя.

* * *

Мастер Кай Двейг в немом восхищении наблюдал за пляской огня в горне. Все эти годы кузнецу казалось, что для создания идеального сплава ему недостаёт температуры нагрева, но судя по цвету кроваво-оранжевых языков пламени, их жар не претерпел разительных изменений. Время также не имело большого значения. Сплав не требовалось подвергать варке в течение целого дня.

С тех пор, как таинственный путник самолично раздул меха, в кузнеце стало как-то особенно светло. Казалось, что даже за окнами света было куда меньше, чем в мастерской, точно горновое гнездо превратилось в малое солнце.

Кузнец и его гость весь день трудились без отдыха. Странник на деле показал себя умелым молотобойцем. Должно быть, когда-то ему уже приходилось работать в кузнице. Он был не так ловок, как мастер Двейг, однако руки его оказались сильны. Мужчина не боялся жара и, словно бы знал, что и как надобно делать.

Путник не только даровал огню новую силу. Пока волшебное пламя в горниле выполняло свою работу, он, как будто только ради развлечения орудуя огромным молотом, без особого труда отжимал и проковывал комья крицы, удаляя из материала шлак для получения более чистого металла.

Когда же на горы вновь легли сумерки, а труды были окончены, незнакомец вручил кузнецу осколок кремня и сказал:

— Из того сплава, что мы сегодня сварили, сделай для себя кресало. Огниво это будет непростым — с его помощью ты сможешь призывать волшебный огонь. Но береги его и используй лишь в особенных случаях, так как силы огнива небезграничны и постепенно будут истощаться. И помни, что чем чище сердце и помыслы того человека, который высекает искру, тем сильнее и безупречнее будет и волшебство огня. Тому же, у кого вместо сердца камень, а ум лжив, оно не принесёт ничего хорошего…

* * *

Днём Дженна спешилась у оврага, по дну которого между мшистых валунов бежал полноводный ручей. Осторожно, чтобы не потревожить раненую руку, девушка расплела и расчесала косы. Наёмница избавилась от высохшей травы, которыми они были переплетены. Раздевшись догола, она тщательно омыла волосы и тело от смрада чужих прикосновений, горького запаха боли и страха, перенесённых ею за последние дни, стёрла с себя следы волчьей крови, смешавшейся с её собственной.

Вода показалась девушке почти ледяной, но озноб больше не беспокоил её, словно что-то разожгло внутри горячее пламя. Закончив с купанием, Дженна устроилась на шершавой спине одной из каменных глыб, что окаймляли ручей. Слишком долго она пряталась в тенях, и теперь прикосновение солнечных лучей к коже доставляло ей неописуемую радость.

Девушка наслаждалась теплом и покоем, хотя и ясно чуяла чужое присутствие. Пристальные взгляды жёлтыми огоньками мелькали между елей и кустарников. Это были волки. Запах шерсти и меток явственно предупреждал наёмницу о том, что она перешла границу их территории. Однако сами звери благоразумно держались на почтительном расстоянии.

Дженна приложила некоторые усилия для того, чтобы обозначить своё место в этом лесу. Она прекрасно знала, что говорил хищникам её аромат. На сумеречной лисице и на её скакуне волки чуяли дух смерти своего сильного и опасного сородича. Они видели на её груди ожерелье, собранное из зубов обезумевшего волка…

— Живя с людьми, прикинься человеком, — говорил её учитель-зверь. — Будучи с волками, носи волчью шкуру.

Коснувшись пальцами костяного украшения, наёмница улыбнулась солнцу и запела. Тихая песня сплеталась с весенними трелями птиц, журчанием ручья и шелестом ветра в кронах елей. Горло девушки ещё сковывала боль, и порой её голос срывался. Тогда самые чувствительные из братьев волков робко вторили ей тоскливым воем.

Привлечённые этой песней, воплотились призрачные насекомые: змеевидные стрекозы и рогатые мотыльки, цветы-бабочки и крылатые звёзды, спиральки и ниточки — прекрасные и странные, но более уже не пугающие. Планктосы кружились вокруг Дженны и играли друг с другом между её длинных золотистых локонов.

— Смерть всегда рядом, — говорил учитель.

7 Обитель смерти

В царстве нечисти следует различать два основных вида: примитивную нежить, к коей относятся мятежные или неупокоенные духи, что стали таковыми после смерти своей биологической оболочки, и вид так называемых «рождённых во тьме».

К первым мы относим всяческих кадаверов — мертвецов прямоходящих, вурдалаков кровососущих и прочих одержимых, ещё при жизни лишённых личности. Вторые — самостоятельный биологический вид, к которому принадлежат оборотни рождённые, двоедушники, вампиры и другие.

Жизненные и посмертные ритмы обоих видов, повадки и прочее изучены мало. Достоверно известно нам лишь то, что в силу особенностей своего отвратительного строения они населяют Обитель смерти, не переносят дневного света, а питаются тёплой кровью да сырой плотью. Создания эти крайне опасны, потому для более подробного изучения категорически не рекомендованы.

Профессор Клифф`Арх «История редких животных»

О том, что у истока харѝкского ручья был разбит лагерь, знала теперь каждая лесная тварь. В воздухе стоял такой удушливый запах дыма, будто загорелись пересохшие торфяные болота, а крики и бранные песенки были слышны на многие мили окрест. Эта весёлая гульба была способна распугать не только всю лесную живность, но и тех, кто с жизнью своей уже давно расстался.

Между двух дымящих костров стояла телега и топтались перепуганные лошади, а вокруг них плясали, прыгали и вопили на разные голоса трое. Вооружённый коротким мечом юноша в потрёпанном плаще от души запевал гимн во славу Единого Создателя. Огромный тролль с топором в руках дурным басом орал кабацкие песни, а темнокожий эльф вокализировал ему в такт высоким и хорошо поставленным сопрано. Впрочем, порой голос его всё же срывался на визг.

Брауни умирал от страха, ведь из всей компании он был самым беззащитным. Как правило, на таких — на детей, стариков, раненых или ослабленных — «чистильщики» нападают в первую очередь… Ко всему прочему учёный книжник неважно владел каким бы то ни было оружием, кроме поварского. И теперь, вооружившись любимым разделочным ножом, Трох ощущал себя донельзя неуютно.

В отличие от большинства эльфов брауни считали себя исключительно и принципиально мирным народцем. Мало кто из них владел стрельбой из лука, не говоря уже про искусство фехтования или метания топоров. Вот поддерживать уют в доме, возводить сады да возделывать поля на Изумрудных холмах Дахудх`ара — это было по их части. Вести летописи, изучать историю Северной земли и её жителей — тоже дело, славное и от всей души любимое Трохом. Но сражаться — увольте!

Да и зачем, если во всех странствиях тебя сопровождает старый добрый великан Драйгр? Эх, сколько дорог они вместе исходили, скольких повидали и запечатлели на пергаменте: редчайшие представители старших рас, древней флоры и легендарной фауны встречались на их долгом пути, народы и племена, духи и чудища — такое богатство не в каждой библиотеке встретишь! Ради этого стоило покинуть уютный дом…

И вот уже второй раз за последнее время удача отвернулась от книготорговцев. С наступлением темноты к ним незаметно подобрались хищники. Впалые животы и голодные взгляды зверей свидетельствовали о серьёзности их намерений.

Как правило, волки не нападали на путников. В конце концов, их всегда можно было отпугнуть огнём, дымом или громкими криками. В самом крайнем случае голодным животным можно было предложить свой провиант, попросту выкинуть из телеги весь сыр и мясо… Но дальше на востоке, куда вёл их долг, начиналась Обитель смерти. Нечисть, водившаяся там, отпугивала живность, а значит, рассчитывать придётся большей частью на свои припасы.

На горе путникам что-то привело к границе про̀клятого леса и стаю волков. Их охота, по-видимому, тоже не задалась, поэтому животные выбрали себе более доступную добычу. Охранная аура мракоборца могла защитить путников от нечисти, но не от хищников.

«Неужели это конец?» — с горечью подумал брауни, из последних сил вытягивая очередную гласную букву.

«У» получилась у него подозрительно схожей с завыванием волков. От этого книжнику сделалось не по себе: как бы страх не превратил его в волколака. Он жалобно оглянулся на друга. Вид громадного тролля вселял некоторую надежду на благополучный исход.

— Не ссать! — ободряюще гаркнул Гвирдр Драйгр вместо припева к песне, текст которой в нескромных выражениях прославлял необъятные достоинства тролльских женщин.

После подробного описания бёдер ему оставался предпоследний куплет о сладких грудях-тыковках и глазах — серых, как пасмурное небо над морем Гуру̀б. Этот романс он сочинил сам ещё в пору лихой морской юности и в честь весьма определённой особы. Её звали Пу̀мпель Гѝдрефкоф. Тролль был так влюблён, что намеревался не только жениться на девушке, но даже переименовать в её честь свою шхуну Ветер Ха̀рма.

Нехитрая поэзия помогла ему завоевать сердце Пумпель. Но её семья воспротивилась союзу, и пути молодых разошлись. С тех пор минуло немало лет, и ещё больше дорог было исхожено. Любовь не перенесла разлуки, но песня сохранилась и неизменно приносила удачу.

Правда, применял её тролль всё больше на прекрасных тролльских девах, а не на голодных волчицах. Но сейчас, когда весь его репертуар был исчерпан вкупе со здравыми решениями, оставалось надеяться лишь на удачу. И напоследок вспомнить весёлые деньки.

Где-то теперь та курносая хохотушка с волосами цвета осенних листьев? Наверняка вышла замуж за какого-нибудь капитана или купца и стала хорошей матерью ораве зеленопузых малышей… если, конечно, научилась готовить. Ах, каким преотвратительным кашеваром была его милая Пумпель!

— Почему они не боятся нас? О, Единый, славим тебя… — в ритме гимна простонал Григо Вага.

— Боятся, ещё как, якорь им под хвост! А то бы давно сожрали! — заверил его тролль.

— И долго ли нам взывать к справедливости? — пропел мракоборец.

— Давай ещё мха в огонь, — порекомендовал Гвирдр. — Серые не любят дыма…

— Да кто ж его любит?! — хрипло крикнул юноша, утирая слёзы.

Слёзы проступили у него со страху, но едкий дым оказался весьма уместным оправданием. Григо наклонился к земле и с ужасом осознал, что мха почти не осталось, лишь жалкие клочки зеленели ещё под копытами лошадей. Весь лесной ковёр был содран до самого гумуса.

Юноша распрямился, чтобы сообщить об этой неприятности спутникам, но песнь его оборвалась криком ужаса. Вместе с ним завопил маленький брауни. А волки глухо зарычали и, о чудо, вдруг разбежались в стороны…

Поменявший направление ветер смёл не только дым, но и большую часть серой стаи. В образовавшемся промежутке показался высокий силуэт всадника. Выступившая из ночного леса лошадь походила на воплотившегося из дыма демона: на месте глаз темнели пустые провалы, гигантская пасть напоминала змеиную, а грива дыбилась острыми шипами. Сам наездник скрывался в полумраке, окутавшем его точно плащ, сотканный из самой тьмы.

Некоторые волки попытались атаковать жуткую тень, но холодный блеск стали останавливал их на лету. Животные падали под копыта чудовищного скакуна. Хрустели кости, раздавались истошные визги и лошадиное ржание. Стая рассеялась между деревьев. А всадник, перешагивая через волчьи трупы, медленно направился к повозке.

Григо Вага печально глянул на товарищей: могучий тролль, осклабившись, всматривался в дымовую завесу, эльф отчаянно тёр глаза кулаком. Задыхаясь от страха, мракоборец опустил бесполезный меч и вместо гимнов забормотал слова заклинания, укрепляющего ауру против нечисти.

Богатырским телосложением Григо никогда не мог похвастать, но всегда оказывался в первых рядах в борьбе за правое дело. Он был честным человеком и усердным учеником. Всё детство он провёл в монастырской библиотеке: читал, писал, переводил тексты и изучал древнее аурическое искусство.

В переводе с древнеальтирского слово «аура» означало «дуновение», то есть это была невидимая волна волшебства, сотворённая молитвой. Мирными аурами владели монахи и жрецы Единого. Одни молитвы защищали от нечистой силы, другие — помогали расположить к себе даже самых отъявленных разбойников. А вот боевые заклинания были доступны исключительно вингенсам — элитному отряду при Главном храме Самториса.

Григо Вага был весьма талантлив и мечтал стать не просто монахом, но жрецом, а то и боевым магом в подразделении мстителей! Чтобы поступить в университет Самториса, ему не хватало только рекомендации настоятеля. Внезапная смерть Верховного жреца Кунда Кора так взволновала старших отцов, что они совершенно позабыли о скромном послушнике. Григо Вага принял обет монаха, а чуть позже в поисках новых знаний подался в странствия.

Впрочем, не сумев стать мстителем, юноша нашёл иную возможность активно бороться с мраком и нечистью. Он вступил в ряды свободных воинов — мракоборцев — и получил прозвище Печальный. Печально закончились попытки монаха овладеть боевым искусством, зато его ауры вновь были оценены по достоинству.

К великому удивлению Григо Вага на этот раз молитвы оказались не в силах остановить чудовище… Тьма, скрывавшая демона, дрогнула и начала таять. Всадник медленно ступил в круг света.

— Что ж вы так разорались? — недовольно произнёс свысока женский голос. — Я бы вас и без криков учуяла… Тоже мне, артисты.

— Феечка! — торжественно объявил Гвирдр.

— Дженна? — прохрипел Григо Вага, моргая полуослепшими от дыма глазами.

Меч выпал из его обессиленной руки. А вслед за ним на землю опустился и юноша.

— Фу-фу, ну и начадили вы, — щурясь и фыркая, девушка спешилась и подвела Марту к телеге. — Так и задохнуться не долго!

Теперь мракоборец сумел различить, что так напугавший его демонический облик лошади был нарисован чем-то, что неприятно напоминало засохшую кровь. Тёмно-красными кругами были обведены глаза животного, а от губ чуть ли ни до самых ушей шли кривые полосы, отчего конская морда теперь напоминала драконью. Грива Марты тоже была частично выпачкана красным, и слипшиеся волосы сосульками торчали в разные стороны.

Трох Картриф отметил, что, привязывая кобылу, Дженна действовала в основном одной рукой. Правый рукав её курточки был изорван и перепачкан кровью.

— Мы отпугивали зверей. Видишь ли, волки боятся дыма, — менторским тоном пояснил Трох.

Ночной концерт довёл его до хрипоты, и теперь брауни едва ли хватило бы на более содержательную лекцию.

— Смотрю, тебя тоже задели? — обратился к девушке тролль.

Он помог Дженне с лошадью. Чтобы отбиться от волков, ей пришлось задействовать раненую руку, и теперь та повисла как неживая. Между тем взгляд Гвирдра скользнул от порванного рукава до распахнутого ворота. На груди у Дженны висело ожерелье, составленноё из перевязанных тонкими шнурками волчьих зубов. Заметив это, фея усмехнулась:

— В полторы руки сложно было сделать что-то достойное, но, как только рана заживёт, закреплю их получше… — она поморщилась от боли. — Я не хотела убивать, но волк сильно настаивал… Зато теперь, как видите, запах его крови более-менее успешно распугивает других зверей…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Хрен обыкнове́нный (лат. Armorácia rusticána) — вид многолетних травянистых растений рода Хрен (Armoracia) семейства Капустные (Brassicaceae).

2

faeces (древнеальтирский (лат.) — «фекалии».

3

Гоноподий — подвижный непарный половой орган некоторых живородящих рыб.