Держи меня крепче…

Евгения Орлова, 2019

Что если забывая о себе все, мы обретаем свое истинное лицо? И как потом жить с новым собой, вспоминая прошлое? Доктор Вольф Баухоффер думал, что изобрел уникальную технологию борьбы с депрессией, но так ли безопасна его программа? Один из тестеров, Эрика Майер, признается ему, что начала вспоминать чужую жизнь. И ответ на эту загадку может скрываться в самом неожиданном месте. В программе… Или в работе мозга, перенесшего процесс стирания памяти. Или глубоко в лесу, что хранит в себе замершее время и потерянный для людей дом. Эрика отправляется искать.

Люк Вайс

Десять… девять… восемь…

Ветер кошачьей спиной пихает меня под коленки, и я невольно сбиваюсь со счета…

Десять… девять… семь…

Нет… Не так…

Десять….

Я сказал себе, что шагну, когда дойду до нуля. Глаза жжет от холодных порывов, несущих на своих хребтах облака. Щурюсь…

Десять… девять…

Влажные ледяные пальцы меняющейся реальности скользят между ребрами, мешая дышать…

Восемь…

Вдох получается с хрипом, мерзким как истерика…

Семь…

Земля внизу манит, протягивает невидимые сквозь асфальт руки… Скоро все кончится. Надо только до нуля дойти непременно… И пустота больше не сможет медленно пережевывать твою душу полустесанными воняющими равнодушием зубами…

Шесть…

Противный комок в горле вдруг легко проглатывается, заставляя легкие хлопнуть парусом…

Пять…

— Слышь, — легкий тычок чем-то островатым в левую икру заставляет меня пошатнуться, и я с оскалившимся звериным ужасом пытаюсь восстановить равновесие, размахивая руками и всем телом, — у тебя мелочь есть?

Тело костенеет с космической скоростью, будто срабатывает мгновенная заморозка. Сердце колотится даже не в горле, а в стремительно распухающем и опадающем в такт его обезумевшим ударам языке, и я с трудом скашиваю глаза влево и вниз…

Облокотившись на карниз локтями, стоит девушка с хвостом пружинчатых волос и вертит в тонких детских пальцах сигарету.

— Н…н-н… н-н… — я понимаю, что слова не идут, и отрицательно дергаю подбородком… Она корчит кислую мину в ответ на мои заикания и начинает копаться в карманах полосатой толстовки.

— Блин, да что ж за день-то такой… — бурчит она, вытряхивая на карниз рядом с моими кедами какой-то мелкий мусор вроде скатанных в кругляши фантиков, сухих еловых иголок, корешок от билета в кино, смятый гармошкой, — ни кофе попить по-человечески, ни покурить нормально… Кстати, слышь…

От следующего тычка острым локтем я странным образом умудряюсь увернуться, исполнив пируэт, на который сроду был не способен. Она меряет меня странным взглядом, от которого мороз бежит по коже, но по ее чуть приоткрывшемуся рту понимаю, что впечатление я явно произвел.

— А… А зажигалка у тебя есть, — чуть запнувшись интересуется она.

— Ч-что?

Мысли, метавшиеся еще секунду назад в голове ранеными пауками вдруг исчезают, и все что я могу — так это смотреть на эту какую-то безликую чокнутую девчонку в пчелиной толстовке, которая разочарованно кривит губы.

— За-жи-гал-ка… — почти поет она по слогам, показывая мне незажженную сигарету, будто дразня конфетой, — тебе там, случаем, на высоте еще уши не продуло? А то смотри, болеть будут…

— Н-нет…

Я сам не знаю на какой из ее вопросов отвечаю, но невольно опускаю руку в карман. Под онемевшие пальцы попадает только складка ткани и что-то пластиковое… Я не сразу соображаю, что этот как раз то, что ей от меня нужно. Молча достаю зажигалку и протягиваю вниз.

–О, спасибо, — она с преувеличенным восторгом щелкает ей, затягивается и пытается вернуть, но…

— Нет, не надо… мне больше не… оставь себе… — бормочу я, отодвигаясь от нее подальше.

— Как скажешь… — она легко пожимает плечами и вдруг по-кошачьи толкается ногами, заскакивая на карниз.

— СДУРЕЛА! — сам не замечаю, как перехожу на визг, — УПАДЕШЬ!!!

От ее маневров меня шатает, но это уже не страшно… Только толпа мурашек охватывает вернувшееся на законное место сердце.

Она лишь фыркает и легко опускается сначала на корточки, а потом и вовсе усаживается на самый край, прижав одну коленку к груди и свесив вторую ногу вниз…

— Не-а… — она лениво качает головой, выдыхая дым, сыто щурясь на горизонт, — я в душе макака. Ну или кошка… Хотя последнее как-то пошловато звучит… Кстати, смотри, там облако напоминает спящего верблюда.

Она тычет куда-то в небо сигаретой, зажатой между пальцами, и снова затягивается, беззаботно болтая ногой над бездной.

Невольно смотрю туда, куда она указывает, но вижу лишь набухающие тучи, которым все тяжелее ползти по серой взвеси неба.

— Там нет ничего такого….

— Ладно… — она говорит это так, что становится понятно, что она согласилась со мной просто от скуки и лени развивать этот возможный спор, — как скажешь…

Невольно начинаю всматриваться в небо, чтобы… ну я же прав… там нет никакого спящего верблюда… я же не дурак и не слепой… Но она говорит так, будто есть… да и соглашается только чтобы… Снова кошусь на нее. Она курит с таким непритворным наслаждением, что я отчаянно давлю в себе желание пнуть ее со всей силы.

— Чего тебе надо? — от злости в моем голосе проскальзывают жалкие подрагивающие ноты, и желание считать до нуля вспыхивает во мне остервенелой яростью.

— Мне? — она переводит на меня свой стремный взгляд, и я вдруг понимаю, что не могу разглядеть какого цвета у нее глаза. И хоть она сидит у моих ног, мне кажется, что она разглядывает меня свысока. — Ничего.

— Тогда чего ты тут сидишь?

— Здесь вид красивый. Особенно перед грозой… — она равнодушно отворачивается, стряхивая с сигареты столбик пепла, — люблю смотреть на облака…

— Если ты думаешь отговаривать меня и рассказывать мне о том, что жизнь прекрасна, только я этого не понимаю…

— Да делать мне больше нечего… — фыркает она, снова затягиваясь…

— Что?

— Собрался прыгать — прыгай… — кивает она скорее сама себе, — кто я такая, чтобы тебя отговаривать… Твоя жизнь… Делай, что хочешь…

— Вот так просто? — чувствую такую растерянность, что начинаю понимать, что ужасно замерз…

— Да…

— И… Ты не будешь меня… убеждать…

— Неа… — она тушит бычок о край карниза, роняя в двенадцатиэтажную высоту одинокие искры…

— Я все равно это сделаю… — почти хнычу я, чувствуя, что одиночество и непонимание, похоже, надели новые вставные челюсти и вцепились в меня с новой силой. И что терпеть, это с каждой секундой становится все непереносимее.

— Да вперед. Если ты уверен, что тебе это надо…

— Тогда уйди… — глаза ест, так будто я нырнул лицом в мешок с солью… — ты мне мешаешь…

— Чем интересно? Я просто сижу и курю молча. Это ты со мной разговариваешь…

— Я не могу сосредоточиться…

— Да? А, ну ладно, извини… — она поднимается на ноги одним текучим движением и оказывается почти одного роста со мной, — сосредотачивайся, настраивайся… готовься спокойно… не отвлекайся… Правда, у тебя это вряд ли получится, но всему свое время…

— Почему…

— Потому что у тебя есть вопрос, на который ты сам себе не ответил… — она разворачивается ко мне всем телом и упирает руки в бока.

— Какого черта я тебя вообще слушаю?

Она отрицательно качает головой, будто пряча смех на закушенной нижней губой.

— Ты действительно хочешь шагнуть вниз и превратиться в хреновое клубничное желе на фоне банальной грозы или тебе просто нужно, чтобы тебя обняли и пожалели?

В ее голосе нет ожидаемого мной веселья. И от этой тысячу раз прочитанной и прописанной фразы что-то ломается во мне под аккомпанемент летящего на нас грома… И то, что казалось совершенно непереносимым еще минуту назад, обрушивается на меня с такой силой, что я невольно осознаю, что до этой сумасшедшей секунды все было очень даже неплохо…

Тяну в себя воздух с каким-то страшным свистом, ощущая, как каждая клетка тела ломается под натиском орущих огнем демонов, превращающих меня в ничто, позорно качающееся на оборвавшихся качелях.

Ее детские руки, ледяные как штормовой ветер, ловят капли на моем лице кончиками пальцев. И там, где она касается меня, боль удивлено отшатывается, щерится, злится, но не впивается в полную силу.

— Эй… — ее голос касается моего слуха такой нежностью, что для меня исчезают все остальные звуки, кроме ее слов, — ты если так любишь клубничное желе, что непременно хочешь им стать, только скажи… и я тебя отпущу… исчезну и не стану тебе мешать… честно-честно…

И я вцепляюсь в нее изо всех сил, вжимая в себя и явно делая больно. Слышу ее рваный выдох, и что-то на остатках моего здравого смысла кричит, что так недолго ей переломать ребра или вообще придушить. Но отпустить ее, дрожащую от холода, и позволить испугавшейся было боли вновь развернуть во мне свои поминальные костры просто выше моих сил…

— Тише-тише… — нежность ее окрашивается сиплыми отзвуками, и я чуть ослабляю хватку, позволяя ей вдохнуть, — я рядом… я с тобой… и никуда не денусь в ближайшее время…

— Ненавижу клубнику… — голос сочится солью и ядом, заставляя меня позорно шмыгать, но ее пальцы путаются в моих волосах, и я забываю о том, что должен люто себя сейчас ненавидеть…