Кофе со вкусом тревоги

Евгения Олеговна Садовская, 2023

Жизнь Лены похожа на мечту, которая сбылась. Любящий муж, беззаботная жизнь, легкая работа. Тем страшнее становится Лене, когда она замечает странные вещи, которые происходят в ее доме…История о любви. В первую очередь – любви к себе. О любви к близким людям, которая остается, даже если больше они этой любви не заслуживают.

Глава 2

У меня не женская машина. Не знаю, кто придумал делить машины на мужские и женские, но вот так. Олег предлагал купить мне ярко-красный кукольный Ниссан Микра, но я пришла в ужас от этой стереотипной мечты блондинок. Может, для другой блондинки — высокой, красивой, длинноволосой — это был бы идеальный вариант. Но точно не для меня.

Я езжу за рулем Фольксвагена Поло. Обычного серого Фольксвагена. Мне нравится. Пока он меня еще ни разу не подводил.

Вот если бы люди были надежны так же, как мой автомобиль. Хотя мне грех жаловаться — в моей жизни такие люди уже есть.

***

Я ехала по дороге, ведущей из нашего коттеджного поселка к шоссе. Соседи с гордостью называют наш поселок элитным, но мне не нравится это слово. Если меня спрашивают, где я живу, просто говорю, что живу в «Голубых елях».

Собственно, именно голубые ели мелькали за правым окном моего автомобиля. Слева были участки соседей — все расположены примерно в полукилометре друг от друга. Я хотела смотреть вперед и не смотреть налево, на участок ближайших соседей. Но не удержалась.

Повернула голову и поехала медленнее, хотя и так ехала со скоростью двадцать километров в час. За невысоким забором двор был обустроен под детский городок. В глазах рябило от обилия синего цвета во всех его вариациях. Темно-синие, почти черные, горки — совсем маленькие и большие, с которых и я бы с удовольствием скатилась — всего семь штук. Ярко-голубые качели. И светлая, цвета ясного неба, карусель, по кругу которой стояли белые лошадки, готовые сорваться с места, как только их маленький хозяин будет способен лошадок оседлать.

Молодая женщина, лет на семь младше меня, стояла у карусели, держа на руках малыша в синей курточке и смешной белой шапочке с мышиными ушками. Губы женщины шевелились. Наверное, она говорила то, что говорят все мамы в таких случаях: посмотри, сынок, это лошадка, она говорит иго-го! Или что-то вроде того.

Привлеченная шумом машины, женщина посмотрела в мою сторону. Я подумала, что вот как раз ей подошла бы типичная женская машина. Высокая блондинка, длинные волосы собраны в конский хвост. И уже мама в свои двадцать с хвостиком.

Блондинка приветственно махнула мне рукой. Я вздрогнула, словно меня застали за подглядыванием. Кивнула для приличия и прибавила газу.

Я не знала, как зовут молодую маму и ее малыша. Мне казалось, что у нее должно быть поэтичное имя и про себя называла женщину Дианой. А ее малыша — Никиткой. Если бы у меня был сын, я бы назвала его Никитой.

Диана с Никиткой въехали в соседний дом пару недель назад. Я не очень хорошо определяю возраст детей, но думаю, что Никитке примерно год. Он еще плохо ходит: сделает десяток шагов и падает или хватается за мамину руку.

Но площадка появилась на полгода раньше, чем жильцы. Кто-то позаботился о том, чтобы Никитке не было скучно ближайшие лет десять. Не знаю, кто — отца ребенка или любого другого человека рядом с Дианой и Никитой я никогда не видела.

Я выехала на шоссе. Сказочный пейзаж «Голубых елей» сменился на унылую пригородную застройку. Покосившиеся дома, заброшенные здания непонятного назначения, запущенные дачи.

Дорога. Я должна смотреть вперед и сосредоточиться на движении.

А вот если бы я родила в двадцать три, моему ребенку было бы уже семь лет. Как раз сейчас он пошел бы в первый класс. Или она. Если бы у меня был ребенок, я была бы одинаково рада и мальчику, и девочке.

Я ощутила, как в солнечном сплетении зарождается комок — вот как бывает, когда катаешься на американских горках, только тогда это возбуждающе и приятно, а сейчас было пронзительно и тоскливо.

Точно расплачусь, подумала я. Чего еще ждать от такой нюни? Чуть что, и глаза на мокром месте.

Но слез не было. Я мысленно похвалила себя. Не время погружаться в страдания: часы на приборной панели показывали, что до начала занятия осталось пятнадцать минут.

А я как раз въехала на парковку творческого центра, где преподавала танцы. Успеваю быстро переодеться и выпить воды.

Точно, вода. Я покосилась на две бутылки, лежащие на пассажирском сидении. Надо же, ни одна не пригодилась.

Мои ученицы и — в меньшем количестве — ученики вели себя как обычно. То есть, были несобранны и капризничали. Удивительно, что я хоть чему-то умудряюсь их научить. Иногда родители моих подопечных говорят, что ожидают большего от занятий, и я их понимаю. Учитель из меня никчемный, надо, наконец, это признать.

И жена никчемная. Да и дочь я была так себе. Была…

Отмучившись со второй группой, я отправилась в комнату для персонала и, пока переодевалась, подумала, что зато я могу считать себя хорошей подругой. Я всегда утешала Марину, когда ей было плохо. И это при том, что ее переживания были не особо стандартны — никакой несчастной любви, сплошь расстройства из-за неудач в учебе или на работе. Когда Марина училась в своем исследовательском университете последний год, у нее совсем не было денег. Я предлагала ей взять у меня и просто так, и в долг, но она отказывалась наотрез. Говорила, что лучше будет сидеть на гречке и воде, чем станет пользоваться моей добротой, как это делают некоторые другие люди.

Тогда я придумала план. Давала Марине курсовые по химии и биологии, которые якобы нужно было выполнить для знакомых из моего педагогического. Никому ничего делать было, конечно же, не нужно — я просто нашла способ помочь подруге. Думаю, Марина что-то подозревала, но так никогда и не высказала свои подозрения вслух.

***

Все столики в «Гладиолусе» были накрыты кремовыми скатертями и уже сервированы в ожидании гостей. Но занят был только один, в самом углу, подальше от посторонних глаз. Марина уже ждала меня.

— Ужасно выглядишь, — сказала она вместо приветствия.

Я заметила, что официантка, проводившая меня к столу, хмыкнула. Что меня не удивило: из нас троих — меня, Марины и официантки — я выглядела хуже всех. Марину сложно назвать красавицей, но не заметить ее невозможно. Раскосые черные глаза, высокие скулы, длинные темные волосы, заплетенные в две косы. Уверена, в роду Марины были индейцы, уж очень она похожа на индианок, какими их показывают в кино.

Экзотическую внешность Марины подчеркивало простое серое платье до колен. Нарочито неброское, однотонное. Марина не носила украшений и не пользовалась косметикой, и это делало ее без условий сногсшибательной.

Официантка брала очарованием юности. Сияющая кожа, блестящие голубые глаза, пухлые губы накрашены бледной помадой. Тоже в платье — форменном, конечно, но девушке очень шло.

В потертых джинсах и футболке я выглядела на их фоне как нищая домохозяйка, пробравшаяся на звездную тусовку. Я подумала, что при желании могла бы купить весь этот ресторан вместе с официанткой и нервно хихикнула.

Марина с подозрением покосилась на меня.

— Будешь кофе?

— Не, — я замотала головой, как будто Марина предложила хлопнуть сто пятьдесят грамм в девять утра. Без закуски. — Какао хочу.

И что это я раньше не вспомнила, что на свете существует какао?

— У нас только горячий шоколад, — сказала официантка. В ее голосе мне почудилась надменность.

— Алиса, — я прочитала имя на бейджике девушки, — а чем отличается какао от горячего шоколада?

— Ну, — похоже, Алиса смутилась, — это же всем известно…

— А мне неизвестно. Вы, как специалист, просветите меня, пожалуйста.

— Их…там…разные компоненты.

— И какие же?

Не знаю, что на меня нашло. Я видела, что у девушки Алисы дрожат губы, и глаза подозрительно блестят. Но продолжала изводить ее вопросами. Это, наверное, из-за недосыпа.

— Горячий шоколад готовят из растопленного плиточного шоколада. Какао, соответственно, из какао-порошка, — сказала Марина, прекратив истязания официантки. — Алиса, будьте добры, принесите нам чашку эспрессо и чашку горячего шоколада.

Эспрессо! Рот наполнился знакомой приятной горечью и я впервые в жизни позавидовала Марине. Она сейчас будет пить эспрессо и даже не осознает, до чего она счастливый человек.

— Рассказывай, что с тобой происходит, — Марина откинулась на спинку высокого стола и скрестила руки на груди.

Мне очень хотелось с ней поговорить. И я рассказала Марине все, о чем раньше знал только Олег или вообще никто. Про кофе. Про Андрея Петровича. Про Диану с Никиткой, которые, конечно, никакие не Диана с Никиткой, но это неважно. О том, что я вспоминала Мишу и тосковала о тех временах.

Пришла Алиса с подносом. Я замолчала. Марина кивнула ей в знак благодарности.

— Желаете что-то еще? — спросила Алиса без улыбки.

— Спасибо, нет. Может, позже, — ответила Марина.

Я дождалась, пока официантка отойдет подальше и задала Марине вопрос, который мучил меня уже несколько недель:

— Марин, как ты думаешь, это я с жиру бешусь?

— Лена, это очень грубо. Не надо так о себе.

— Я не буду. Но у тебя-то точно таких проблем нет. Ты же постоянно занята в своем институте, исследуешь чего-то. Тебе некогда думать о всякой ерунде. Нет, у меня все это точно от безделья.

Марина не любит рассказывать о своей работе. Я знаю только, что она исследует вирусы и придумывает способы лечения от них. Раньше я спрашивала, что именно она делает в своем институте — мне и вправду было интересно — но Марина говорила, что ей нельзя особо распространяться о своей деятельности, да и мне все равно будет непонятно. Но одно я знаю наверняка: Марина готова жертвовать отдыхом, личной жизнью и всем остальным ради своих исследований.

— Разумное зерно в твоих словах есть, — Марина взяла меня за руку. — Но не нужно так себя ругать. Может, начнешь вести больше уроков? Ты же любишь танцевать.

От тепла ладони Марины мне и самой стало тепло. Она словно делилась со мной своей энергией, жизнелюбием, любовью. Главное — любовью. Наверное, никто в целом мире не любит меня так, как Марина. Даже Олег.

— Танцевать люблю, а вот учить других танцевать, как выяснилось, нет, — я отхлебнула свой горячий шоколад. Вкусно. — Хочу заняться чем-то другим. И быть полезной людям. Может, в волонтеры пойти?

— Если все не сведется к тому, что ты будешь просто перечислять деньги в благотворительные фонды — почему нет?

— Не буду. То есть, и деньги тоже, это не помешает. Но в первую очередь буду помогать лично. Наверное, детям из детских домов. Как думаешь?

— Думаю, это отличная идея, — Марина с сожалением заглянула в свою опустевшую чашку и поставила ее на стол. — Только я бы на твоем месте начала с малого.

— Например?

— Ты говорила про соседей. Женщину с ребенком. Почему бы не познакомиться с ними? Тебе в любом случае будет полезно. Может, некоторые иллюзии развеются.

— Что ты имеешь в виду? — я напряглась. Мне показалось, что Марина хочет сказать мне что-то неприятное.

— Лен, ты не обижайся, — Марина крепче сжала мою ладонь. — Ты так хочешь иметь своего ребенка, что уже несколько зациклилась на детях. Повозишься с чужим маленьким ребенком и увидишь, что это в первую очередь тяжело. И только потом — радостно. И то не факт.

Марина зябко передернула плечами. Я подумала, что она вспоминает свое детство. Хотя своих детей у Марины не было, но о детях она знала куда больше меня. Марина выросла в семье, балансировавшей на грани между бедностью и нищетой. Отец семейства бесследно исчез, когда Марина пошла в школу, а трое младших детей еще не умели самостоятельно завязывать шнурки. Мать Марины хваталась за любую работу, чтобы худо-бедно прокормить детей. Ситуация осложнялась тем, что никакого образования у многодетной матери не было — она вышла замуж и забеременела, едва окончив школу — и она могла рассчитывать только на низкоквалифицированные и плохо оплачиваемые должности.

Младшие дети бесконечно болели, из-за чего места в детском саду не спасали. Заботу о сестрах взяла на себя Марина. В семье были одни девочки и, со слов Марины, особо участливые люди не раз сообщали Марининой маме, что вот поэтому-то муж от нее и ушел. Отчаялся дождаться наследника: четыре попытки и сплошной брак. Присутствие брака в лице Марины и ее сестер при этих разговорах участливых людей ничуть не смущало.

Я не знакома ни с мамой Марины, ни с ее сестрами. Знаю только, что она почти не общается с семьей. Возможно, переобщалась в детстве и юности.

Мне хотелось сказать что-то такое, чтобы хоть чуть-чуть облегчить боль подруги. Но я боялась даже касаться этой темы — любые вопросы о семье Марина воспринимала очень болезненно. Замыкалась в себе, могла даже нагрубить.

Отчасти чтобы отвлечь Марину от тягостных воспоминаний, но в основном из-за того, что меня это действительно беспокоило, я сказала:

— Я не рассказала тебе еще кое-что. Это или глупость, или я схожу с ума. Сегодня я отчетливо слышала стук со второго этажа. Но в доме никого, кроме меня, не было.

Марина выслушала мой сбивчивый рассказ и нахмурилась.

— Ты уверена, что тебе не показалось?

— Уверена. То есть уже, наверное, нет. Да нет. Правда, кто-то стучал!

— Но при этом никого в доме не было?

— Нет, — жалобно сказала я, понимая, как глупо звучат мои слова.

Марина не стала уличать меня в непоследовательности, хотя наверняка ее заметила. Вместо этого она предложила:

— Давай я поеду с тобой, как освобожусь? Я сегодня рано заканчиваю, через пару часов буду свободна.

— Здорово! — я не то чтобы боялась возвращаться домой, но понимала, что с Мариной мне будет спокойнее.

— Будешь ждать здесь? — спросила Марина, извлекая кошелек из сумочки, похожей на изящный мешочек. Сумка была серой, чуть темнее Марининого платья. Я в который раз залюбовалась своей эффектной подругой.

— Нет, пойду куда-нибудь еще, — я тоже открыла свою сумку — безлико-черную — и стала перебирать лежащий в ней хлам. Пока искала кошелек, поняла, что в сумке нет телефона. Неужели потеряла?

К столику подошла Алиса. Она не смотрела на меня, но мне показалось, что глаза у девушки покраснели. Я вспомнила, какой была впечатлительной в возрасте Алисы, и как любое неосторожно сказанное слово могло довести меня до слез.

Я подождала, пока Марина рассчитается. Алиса ушла.

— Вернусь на работу, — сказала я и достала из кошелька купюру, в два раза превышающую размер нашего счета, намереваясь оставить ее Алисе на чай.

— Убери, — поморщилась Марина. — Деньги — не всегда лучший способ извиниться. Или не единственный. Зачем тебе возвращаться на работу? Хочешь сразу заявление на увольнение написать? Я бы на твоем месте не рубила с плеча.

— Телефон не могу найти, — я послушалась Марину и убрала деньги обратно в кошелек. Мне не хотелось тратить время на споры. — Наверное, в раздевалке оставила. Ой, а вдруг Олег уже обзвонился?

— Перезвонишь, — отрезала Марина. — Лена, он твой муж, а не папа. Олегу вовсе необязательно знать о каждом твоем шаге.

Я не нашлась, что ответить и просто взяла Марину под руку. Мы пошли к выходу, и я мысленно радовалась, что Марина не такая уж высокая — примерно сто семьдесят сантиметров. И очень хорошо, что Марина терпеть не может каблуки. Я со своими ста шестьюдесятью сантиметрами роста хотя бы не выгляжу нелепо рядом с ней.