Три робких касания

Евгения Мулева, 2020

“Три робких касания” – повесть о ненужных людях, простуженных чернокнижниках и слепых ворожейках, о том, как сложно любить не такое и не таких, о страхе, который не должен стать ненавистью, о социофобии и городе, что медленно опускается в зиму. “По любви, по любви и только…”

Глава 3

Розы из жжёного сахара

— Ваше имя повторите, пожалуйста.

— Анна, — произнесла я твёрдо, прерывисто, и каждая буковка — звук, отпечатались в звенящей тишине. — Фамилия Веда. Без отчества.

— Простолюдинка? — скучающе отозвался писарь.

— Монашка.

— Простите?

— Не похожа? Я выросла в храмовом приюте.

Документы долго блуждали из отдела в отдел: мою биографию с чем-то сверяли, меня вызывали на разговор суровые дядьки в мундирах; со мной перешёптывались незнакомцы в красных, бирюзовых, желтых и даже чёрных мантиях; мне присылали кольца, бархатные перчатки и накрахмаленные воротнички; под дверь моей скромной комнатки проталкивали хрусткие, запечатанные красным сургучом, письма. Я была непонятна, нова и желанна. Со мной беседовал сам Виррин Од! Скандал. Хуже этого только знакомство с… с тем, кому я вынуждена отнести письмо. Чёртов Галвин, чернокнижник — будущее ордена мрачных одежд. Его боится церковь, и презирает власть, его позвали в суд. Глава Всеведущих в ту пору интересовался трудами старого мира, он что-то искал и, видимо, нашел, ибо больше моя помощь ему не нужна. Делать нечего. Коль Виррина мне не найти, придётся…

— Сударыня, стойте. За этой чертой территория Малой ложи, — коротышка высоко подпрыгнул, размахивая толстенной папкой. Вельке эти движения не понравились. Кошка угрожающе шикнула, выпустила когти. Я тихонько ойкнула, краешек велькиной ненависти задел голую кожу. Будь благословенен меховой ворот, иначе бы меня уже не раз располосовали. Господинчик с папкой одобрительно причмокнул. Поспешите разочароваться:

— У меня есть общий университетский пропуск, — рука скользнула в карман и ловко выскочила. Коротышка перехватил пропуск, что дворняга говяжью кость. — Я ненадолго.

— Кхм, — произнёс он, наконец. — Кхе. Сожалею, сударыня. У вас общий пропуск, а сюда требуется специальный.

— А-аа, — протянула я понятливым баранчиком. — Мне очень нужно…

— Никак нет, — гордо, но уже не так чванливо, оттарабанил коротышка.

— А позвонить, — точно! Точно! Можно же вызвонить этого Галвина. Вот же телефон стоит! — с вашего, можно? Мне просто необходимо связаться с Всеведущим Галвином, подмастерьем Виррина Ода, — хух, на одном дыхании объявила я. Чаша его внутренних весов с гирьками порядочности и исключительной чистоплюйской лени качнулась и, похоже, не в мою сторону.

— Вы ищете Галвина? — возник из-за спины третий голос.

— Да, сударь, — на него и спихну. Знакомец, видимо, вот он пусть и ищет этого богопротивного чернокнижника.

— Не поверите, — Поверю. Только скажите, что вы его знаете, что… — вы уже второй человек, который о нём сегодня спрашивает. С утреца полицейский, к вечеру дама. Слышь, Капусткин, а чернокнижники нынче в фаворе.

Чёрт, ну чё-ёрт.

— Вы меня пропустите?

— А? Не, не положено.

— Мне нужно.

— Всем нужно.

Да чтоб вас! И его чтоб!

— У меня поручение, повестка…

— Правда? — он радостно осклабился. — Ух! Я-то… Девушка, а что вы сегодня вечером делаете?

— Чернокнижника ищу.

— Точно… А может…

— Брату его передайте, — очнулся коротышка. — Этому Озёрному инспектору, как его там, Килвину. Участок на пересечении Гончарной, Литейного и Петушинской площади. Отвези её, а?

***

В приёмной было тихо, одна лишь форточка мерно постукивала. Желающих переговорить с господином Килвином почти не было. Кроме нас с Велькой здесь обреталась немолодая дама в причудливом тёмном берете. Дама тревожно мялась и маялась, трогала ручки закрытых дверей: не нажимала, не поворачивала — прикасалась и уходила, нюхала спящую герань, чуть было не закрыла форточку — потянулась к ней, штору отдёрнула и передумала. Вскоре стоять ей надоело. Она решительно зашагала в мою сторону и вновь замерла, не дойдя крохотного метра, постояла, перекачиваясь с левого каблука на правый и, наконец, уселась. Подсаживалась она ко мне постепенно: сначала сумочку бросила, платье оправила, подвинула сумочку, шаркнула правой туфелькой, левой, зевнула:

— Вы к околоточному надзирателю, девушка?

— Что? — я по привычке повернулась и прядь заправила за ухо. Дамочка кротко ойкнула. Ну, конечно, глаза. — А, да, — я поспешила согласиться, с чем бы там ни было.

— За мной будете, — властно распорядилась незнакомка. — Я тут первей вас оказалась. — Ну и говор.

— Что? — в висках кололо от усталости. То ли душно тут, то ли зря я с утра не позавтракала. Дамочка дёрнулась, потянув на себя край моей плиссированной юбки. Она что, прямо на неё уселась?

Недовольная и разгневанная, как небо перед первой грозой, она шикнула. Я сжалась, обняла Вельку, тихонечко угукнула, растеряв всякую значимость в её глазах. И к чёрту, и слава богу… Мы замолчали.

— А вы знали, что ему, — она украдкой глянула в сторону запертой двери, — мужчины нравятся?

Кому ему, боженька? Я, не таясь, вздохнула. Плохой день, дурацкий и длинный. Выйдете вы уже оттуда, пожалуйста! Женщина ещё ближе ко мне придвинулась, хотя ближе, чёрт побери, некуда. Хочет, чтобы я вместе с ней поохала.

— Правда? А мне лимонный мармелад нравится.

Вот и всё, отодвинулась, сейчас плеваться начнёт.

— Килвин!

— Здрасьте.

Я подскочила, грубо выдернув юбку. Второй тот, что повыше, тот, что с дверь высотой, лениво махнул рукой.

— Постойте. Постойте, пожалуйста. — А он никуда не уходил. — Мне нужно. Возьмите, — я сунула свёрток: письмо, а к нему примотана какая-то чернокнижническая дрянь. Он не взял. — Это вашему брату. Я Анна, меня просили передать, — я лепетала, теряясь в собственных фразах. А он разглядывал меня, то ли с презрением, то ли с сочувствием. — Прошу. Это важно. Его… его, — я замялась, сама не знаю на чём, — вызывают в суд. Я хотела встретиться с мастером Одом, но не смогла его отыскать. И вашего брата, господин, тоже никто не видел, — Что, если он не согласится? Что, если выгонит меня? — Уже неделю, — пробормотала я бессильно.

— Не здесь, — только и ответил брат чернокнижника, и мы вместе, два незнакомца, отправились в самое подходящее для таких бесед место — в питейную на Гончарной.

Весь путь от проходной до бара Килвин молчал. Его пальцы в блестящих черных перчатках быстро-быстро перепархивали от одной пуговицы к другой. Шагал он невероятно широко и быстро, но я поспевала, семенила рядышком, придерживая одной рукой кошку, а другой свёрток. Прохожие с любопытством поглядывали в нашу сторону. Не знаю, что именно их привлекало: кошка, слепая коротко-стриженная девчонка или громадный стражник, смахивающий на белого медведя. Килвин злился, топтал оплёванную плитку, каждым шагом вбивая свой гнев в промозглую, окованную бетоном землю. Я хватала его злость, дышала ею, как дымом дышат, что только не кашляла.

— Откуда вы знаете моего…, — начал он и тут же прервался, — Что он мой брат? Вы знакомы? — спросил он, как будто бы с надеждой. Я кивнула.

— Мы были знакомы прошлой осенью. Навряд ли господин Всеведущий помнит меня, — как и я его, как и я. — Я, — стыдно признаться, — обязана ему работой и…

— Ваша кошка смотрит на меня?

— Что? Да. Простите.

— Да ладно. Просто это странно. Так о чём вы? С прошлой осени, — повторил он сам себе.

— Он посещал обитель.

— Галвин? — похожий на медведя полицейский остановился.

— Он искал переводчика с зильского. Мастер Од…

— Не упоминайте при мне этого ублюдка. Пожалуйста.

— Хорошо, — на мёрзлой мокрой улице стоим, а душно. — Простите.

— И полно извинятся.

— Простите.

— Сударыня! — Он улыбнулся мне? — Не стоит так нервничать, мы не в участке и не на заседании ложи. За пару прямых фраз арестовывать я вас не стану. Повторите лучше своё имя, в этой сумятице…

— Анна Веда, — выпалила я быстрей, чем он закончил.

— Веда? Вы не местная? Или это псевдоним? Если так, то вы не обижайтесь, затея дерьмовая! — жарко начал он, — Ведьма в наше время…, — умолк, запнулся, — ничего хорошего не значит, — и стушевался.

— Ну, как сказать, — всё равно не поверит. — Я выросла, неподалёку, в храме, там не давали фамилий. А Веда, — это брат ваш меня так назвал. Галвин. Чернокнижник. Он! — Не думаю, что это имеет значение. Мы говорили о вашем брате. Вы бы не могли бы передать ему? — я снова указала на свёрток.

Он отмахнулся.

— Да-да. Галвин уезжал из Карильда! Поразительно! Он был в храме, и как там, гнев богов на него не пал? Ну, по всей видимости, нет. Отыскал переводчика с зильского. Позвольте один нескромный вопрос, что это за язык такой? И почему Оду потребовалась слепая монахиня?

— Я не… — Да этот Килвин такой же мерзавец, как и его брат! — Не ваше дело! Прошу! — Вот ведь! — Возьмите и оставьте меня в покое! Ваши дрянные отношения с братом меня нисколечко не волнуют.

Вот!

— Не могу.

— Так значит?! — ну и хорошо, роскошно! Плюнуть ему в рожу, или и так хорош? — Спасибо за помощь.

Прекрасно. Очаровательно. Превосходно. Я соскочила с дорожки и через клумбу, черную пустую лужайку, бросилась наискосок к остановкам.

— Стой… стойте! Анна! Я не хотел вас обидеть. Аня!

— Отойдите.

Что за наглость преграждать людям дорогу?

— Я не хотел.

— А я хочу! Пройти.

— Да подождите вы! Я помогу. Я хочу помочь. Позвольте?

— С радостью. Берете этот чёртов свёрток, и до свидания. Нет? Не так помочь?

— Анна… Я на службе, я права не имею впутываться в дела Больших и Малых собраний, — он малодушно отвернулся. Врёт. Как пить дать врёт! — Сделайте это за меня, я заплачу.

— Даже так? — во что я, чёрт побери, влезла? — И сколько? Нет, не думайте. Мне просто интересно.

— Ужин? — он неловко улыбнулся. Даже кошка от такой улыбки отвернулась. — И двадцать… пять. У меня больше с собой нет. Госпожа Веда… я правда не хотел вас обижать.

— Я не госпожа, — чёртовы чернокнижники и их братья, и советы и все… Достали! — и не слепая монахиня. Если вам так сложно, зовите меня ведой, — ну вот за что мне это? — как ваш брат звал. А лучше, просто дайте пройти.

— Не дам. То есть… Давайте обсудим, прошу!

Конец ознакомительного фрагмента.