Забытая скамейка

Евгения Морозова

Детская любовь… Часто она оказывается единственной в жизни? Да, такое бывает.Гриша в 5-летнем возрасте подарил Оленьке цветок алой герани и поклялся, что в его жизни будет лишь она, Оленька. Он не нарушил клятву. Дети выросли и собирались пожениться. Но Ольга так и не познала семейного счастья – Гриша погиб.Прошло полвека. Встреча Ольги с незнакомцем в корне изменила жизнь их обоих.Когда человек счастлив, не так важно, сколько ему лет. И в 70 лет счастье такое же огромное, как в юности.

Глава 7. Поиски истины продолжаются

Ольга проснулась от тихого стука в окно. Она испуганно вскочила, не зная, какой сюрприз может ее ожидать. В последний месяц ее жизнь кардинально изменилась. Теперь она жила больше интересами Гриши, чем своими. Она быстро сбросила одеяло и подбежала к окну. Удивительной красоты снегирь стучал клювом в окно. Он смотрел на Ольгу, ей даже показалось, что птица осмысленно смотрела на нее, словно хотела о чем-то сообщить женщине.

Какую весточку принес ей снегирь? Она раньше не видела эту краснобокую птичку в своем дворе… Но в любом случае, Ольга тут же оделась и вынесла на улицу пшеничной крупы, которую насыпала в кормушку. На нижней ветке березы она сама смастерила кормушку для птиц. Снегирь тут же смело приблизился и начал клевать крупу. Он так же смотрел на нее. У нее возникло ощущение, что это только внешне птица, а на самом деле это — ангел, который поддерживает в ней желание помочь своему Гришеньке и сделать все возможное, чтобы они были счастливы.

Она вернулась в дом, и настроение было прекрасным. Такая маленькая птичка, а сколько позитива она принесла ей этим холодным утром! Ольга даже не стала завтракать дома, напекла блинчиков, завернула хорошенько, чтобы не остыли, и побежала к Грише. Они теперь не расставались и все дни проводили вместе. Встречались утром, и только поздним вечером он провожал ее домой.

У Ольги появилось ощущение, что они стоят у истоков создания их семьи.

Его дом преобразился. Первое, что сделала Ольга в доме Григория — обновила портреты дорогих людей. Они купили новые рамки, красиво разместили фотографии. Купили обои, стены заиграли новыми оттенками и рисунками. На окнах появились занавески. Ольга из дома принесла свою любимую скатерть и ковер, который несколько лет стоял в углу, свернутый в рулон.

Когда умерла ее мама, Ольга закрыла дом и вернулась во Владивосток. И приехала только сейчас. Зачем ей тут теперь ковры. А вот в доме Гриши — другое дело… Это начало их семейной жизни. Постепенно домик повеселел. Настроение Ольги и Григория тоже улучшалось. Самое интересное для Ольги было наблюдать за собой как бы снаружи. Она видела семидесятилетнюю пенсионерку, у которой светились глаза, она делала всякую работу быстро и энергично. Ольга с удовольствием хлопотала у плиты, готовила то, что Гриша любил в их юные годы, а он хвалил ее и радовался каждому дню. Григорий благодарил Бога за подарок, который он даже не ожидал — Ольгу. Она появилась в его грустной и одинокой жизни как ангел-хранитель.

Ольга была уверена в том, что вместе они победят его болезнь.

— Гриша, вспомни, что тебе говорили в госпитале. О том, кто ты, как жил, какие друзья были.

— Помню только то, что я — воспитанник детского дома. И никаких родственников нигде нет. Эти данные были в моем воинском личном деле.

— А вот как ты приехал в Калугу и нашел этот дом? Тебе кто-то говорил этот адрес? Кто?

Григорий когда волновался, он всегда сжимал голову руками, эта привычка появилась после госпиталя. Он этим как будто просил мозг мобилизоваться, чтобы вспомнить нужный момент. И сейчас он сел на диван, ладонями сжимая виски, с трудом справляясь с приступом головной боли… Потом поднял глаза на Ольгу и неуверенно сказал:

— Мне никто не говорил.

— Гриша, а куда ты пошел, когда вышел за двери госпиталя?

— Оленька, я как сейчас помню, что меня не просто выписали из госпиталя. Меня же хотели определить в дом для военных инвалидов. Я там мог бы жить всю жизнь под наблюдением врача, за мной бы там ухаживали, кормили, поили, показывали кино… Мне об этом говорил главный врач госпиталя. Но я отказался. Сказал, что мне есть куда ехать. Меня выписали, я вышел за ворота госпиталя, и полдня сидел на какой-то остановке и думал, что мне делать дальше.

Григорий продолжал говорить медленно, подбирая каждое слово. Ему даже простая речь давалась нелегко. Он боялся показаться неадекватным. Ольга гладила его руки, она их держала в своих и подбадривала его взглядом.

— Потом я услышал, что кто-то спрашивал водителя, идет ли этот трамвай до вокзала. Водитель ответил утвердительно. И я подумал, что именно на вокзал мне нужно ехать. На вокзале я подошел к расписанию движения поездов. Это место мне показалось уже знакомым.

— Что ты вспомнил, что именно показалось тебе знакомым, ты видел это расписание поездов когда-то раньше?

— Мне казалось, я его изучал, готовился встречать кого-то.

— Да, Гришенька, ты все правильно говоришь! Я после летней сессии в июне собиралась к тебе приехать на несколько дней. Ты мог изучать расписание, потому что обещал встретить меня. У нас в Рязани жили родственники, и ты обещал встретить меня и проводить к родным.

— Правда, Оленька? Значит, что-то тогда оставалось в памяти.

— Кстати, у меня ведь все твои письма до сих пор целы. Я бережно сохранила все до одного. И сейчас они во Владивостоке. Я же говорила тебе, что по окончании института получила направление на работу во Владивосток.

Ольга задумалась на минутку, а потом воскликнула:

— Гриша! Я позвоню соседке, которой я оставляла ключи. Попрошу ее взять из моей квартиры одно из твоих писем, сфотографировать и отправить мне сюда по интернету. И мы сравним почерк твой и тот, которым писал мой Гриша. Если почерк будет одинаков, значит, ты еще раз убедишься в том, что ты и есть Григорий Дмитриевич Кораблев.

Теперь Григорий сидел в оцепении, обдумывая какую-то мысль, которая казалась ему очень важной.

— Гриша, о чем ты думаешь?

— Ты говоришь, что Кораблев Григорий имел отчество Дмитриевич?

— Конечно.

А ведь он действительно мог быть моим отцом… — задумчиво сказал Григорий.

— Кто мог быть твоим отцом?

— Оленька, ты знаешь, я сейчас анализирую свое возвращение домой. Я не знаю, что меня заставило взять билет до Калуги. Я помню, что долго рассматривал расписание там, на вокзале. Название города «Калуга» мне почему-то сразу понравилось, красивое название. Я решил, что в первую очередь я поеду в Калугу. Прошлого я не помнил, но неплохо ориентировался в реальном сегодняшнем мире. У меня были документы на инвалидность. Мне выдали приличную сумму денег, поэтому я не рисковал ничем. Мог поехать хоть куда и прожить какое-то время. Я запомнил все, что мне объяснили. Я должен встать на учет там, где буду жить, чтобы мог получать пособие по инвалидности.

Ольга внимательно слушала и записывала важные моменты в блокнот. Да, тогда он лежал около двух лет в военном госпитале, но память не восстановилась. А любовь способна творить чудеса. Она верила, что поднимет глубинные пласты памяти и Гриша вспомнит все: детские годы, их планы… Надежда умирает последней…

Дома, возвращаясь от Гриши, Ольга до глубокой ночи искала в интернете случаи потери памяти и чудесное ее восстановление. Медицинские справочники и факты, статистику, форумы — все она штудировала с одинаковым интересом.

— В Калуге я осмотрелся и пошел к трамвайной остановке. Как будто я тут сотни раз ходил. Одним словом, Оленька, я пришел к этому дому, сам не знаю, что меня привело именно сюда.

Причем, я шел очень уверенно, как будто каждый день тут ходил. Вошел во двор. И только тут подумал, что я скажу хозяевам. Что мне тут нужно? Я постучал в дверь и мне ответил мужской голос, сказал:

— Входите!

Удивленная Ольга спросила:

— Там же никого не должно быть. Мама Гриши — Лидия Николаевна умерла на моих руках, когда получила урну с прахом Гриши. У нее отказало сердце.

— Оленька, я вошел. Меня встретил мужчина, который сидел в инвалидном кресле. Он был без ног. Совершенно еще не старый человек. С густой сединой в волосах. Его торс был крупный. Очевидно, если бы он стоял на своих ногах, то он был бы одного роста со мной. Его живые красивые черные глаза мне уже кого-то тогда напомнили. Но и сейчас я не могу понять, кого именно. Я тогда подумал, что молодой мужчина, а уже седой. На вид ему было не более сорока пяти лет. Он представился мне Дмитрием Ивановичем. Дядя Дима.