Перевернутый мир

Евгения Михайлова, 2020

Ради выгоды Алиса заводит отношения с бизнесменом, но продолжает страстно любить своего мужа-режиссера. Чтобы удержать его, она готова на все… Марина бросает супруга ради красавца-следователя, но их бурный роман обрывается на трагической ноте, когда ее возлюбленный становится калекой… Катя строит карьеру киноактрисы, но кто-то отчаянно ненавидит юную талантливую красавицу. Ценой успеха может оказаться ее жизнь… Переплетение судеб похоже на паутину, в которой кто-то запутается и погибнет, а кто-то будет дергать за ниточки, веря в свою избранность и неуязвимость. Но справедливость рано или поздно восторжествует…

Часть вторая

Алиса

Я поработала пару лет учительницей в обычной школе. И мне этого опыта хватило, чтобы сделать два верных вывода. Первое: воспитание — это мое. Второе — я могу быть только руководителем. Никакая другая баба не будет строить из себя моего командира. И примечание: нормально работать — это не принудительные, копеечные работы в муниципальной школе для всех. Мне нужна небольшая частная школа для избранных учеников, точнее, их родителей. А это все, вместе взятое, — сложный и непрямой путь.

Мы уже были пять лет женаты с Валеркой. Коля ходил в садик. Сбережений ноль. Валерий мог отказаться от дорогого заказного проекта и влететь в свое кино не для всех, на которое иногда тратил гонорары, полученные за другую работу.

Подруга Надя мне давно плешь проедала:

— Аля, для женщины с твоими потребностями и планами такой брак — вообще не вариант. Я знаю эти взлеты и падения гениев, неважно, признанных или нет. Только им самим это в кайф. А жены и дети — всегда жертвы. Безденежье, зависимость, а в результате обязательно бросит ради какой-то музы. Посмотри на меня. Я тоже люблю кино про любовь, но мужа я искала с помощью собственных мозгов. Мой Паша — не красавец и не гений. Я вижу, что ты смотришь на него как на прошлогоднее дерьмо. А он, между прочим, пользуется успехом у баб. Потому что многим понятно, что депутат со связями и всякими возможностями — это достойная и полная жизнь для его семьи. Это заграничные университеты для детей, это отдых в самых лучших местах. Это тупо деньги и тряпки. Или не надо, скажешь? Лучше питаться любовью?

Надя — моя единственная подруга, потому что она простая, прямолинейная, нежадная, независтливая и намного глупее меня. Это очень важно — знать, что человек, который в курсе твоих дел и проблем, не придумает, как что-то использовать против тебя. И, наоборот, ничего не заподозрит, если ты немного используешь его. Ничего такого, что причинило бы большие неудобства или переживания. Просто зачем пробивать какую-то стену собственным лбом, если твоя подруга уже ее пробила? Надо просто войти.

У меня обыкновенная внешность. Для того чтобы придать ей шик и блеск, нужны большие деньги. Как у Нади, к примеру. Мне пролезть на поле охоты за депутатами, чиновниками и бизнесменами не дадут стаи моделей и проституток. И речь только о тех буграх, у которых традиционные пристрастия. А это сильно не сто процентов. Я бы и за пятьдесят не поручилась. Знаю, о чем говорю, поверьте. В качестве намека: с детьми работаю.

Короче. Надин Паша — приземистый, пузатый и потеющий — стал моим билетом в другую реальность. Он ко мне привык, всегда внимательно выслушивал. Иногда даже спрашивал совета в каких-то делах. Явно считал меня умнее своей жены. Может, и вообще самой умной. А когда я будто бы в шутку затеяла невинный флирт — длинные взгляды, по плечу погладить, по колену хлопнуть, — он как-то стал напрягаться в моем присутствии. И однажды после Надиного дня рождения в сильном подпитии повез меня домой. Но не проехали мы и трех метров, как он сообщил, что у него есть отличная квартира, где в спокойной обстановке можно продолжить нашу интересную беседу.

Валеры, как обычно, не было дома, для Коли я вызывала приходящую няню. А Надя сладко спала после бурного вечера с выпивкой и подарками. Никто и не заметил, что мы выпали на три часа. Для Паши это был технический предел, условно говоря, любви.

А после трех-четырех свиданий у него ко мне возникло почти родственное чувство. Надя никогда не узнает о моем благородстве: увести ее мужа я могла бы с легкостью. Другой вопрос, что он мне в другом качестве сто лет не сдался. Наша вялая связь тянется до сих пор.

Я уже десять лет директор небольшой частной школы для детей состоятельных родителей, которую назвала «Наш Оксфорд». Паша, конечно, изначально был моим спонсором. Он не из тех, кто заблуждается в причинах привязанности к нему женщины. А потом он придумал такой удобный и хитрый благотворительный фонд под нашим управлением, что и сам внакладе не остался. А Надя была в восторге оттого, что ее муж помог ее лучшей подруге. К слову, я не разрушила ее женское счастье. О том, что два раза в неделю она встречается со стриптизером, похожим на манекен из магазина спортивной одежды, я знала давно.

А когда ушли из жизни лишения и униженность, я поняла, что влюблена в своего Валеру, как в первые годы, когда не могла поверить своему везению. Меня до сих пор в дрожь бросает, когда внезапно посмотрю на него. Худая, но какая-то бьющая горячим ключом фигура, необыкновенное лицо с узкими, карими, как будто чуть прищуренными глазами. В каштановых волосах уже серебряные пряди, отчего Валера, на мой взгляд, стал совершенно неотразимым. Так бывает только с красивыми мужиками, они становятся еще интереснее и притягательнее с возрастом.

Любит ли он меня? Никогда не ставила так вопрос. Я один, первый, раз посмотрела на Валеру, а дальше просто брала его приступом. Я так старалась стать для него необходимой, чтобы у него не было шанса ни увернуться, ни подумать, будто это не так. Он держится со мной нормально, у нас теплые отношения, он ответственно относится к сыну — этого более чем достаточно. Смотрю на другие семьи — там иногда сплошное болото, и черти водятся. А у нас все путем. Тем более живем и отдыхаем как люди. Правда, ездим мы чаще всего только с Колей. Валера отдыха не признает.

Да, все хорошо. И что меня так мучает в последнее время? Одно впечатление. Подозрение. Я зашла в комнату Валеры, когда он по большому монитору на стене смотрел снятый материал. Задала какой-то вопрос — а он не слышит, оторваться от экрана не может. А на экране стоп-кадр. Он задержал одно лицо, какая-то неизвестная актриса, — и смотрит на него. Как будто изучает бурную и сложную сцену. Как будто все остальное для него не существует. Я стояла на пороге довольно долго. Ушла, а Валера даже не заметил, что я заходила.

Ночью я нашла в интернете все о фильме Валерия, актерах, которые у него снимаются. То лицо принадлежит даже не героине. Второй план. Она еще студентка, Екатерина Васильева.

Я не готова пока ответить себе на вопрос, появилась ли у меня проблема. Но ощущение, будто во многих мелочах муж изменился, есть. Существует ли связь — это нужно решить.

Коля

Маман пропихнула меня в МГИМО. Сначала хотела оправить в какой-нибудь Оксфорд или Гарвард. Эти названия у нее в ранге тараканов в голове. Но я сказал, что не собираюсь ни зубрить в такой степени язык, чтобы нормально с ребятами общаться, ни бросать то, что у меня есть здесь. Друзья, девчонки, наши места, развлечения. Мамин «оксфорд» мы пролетели с левой ноги. И дело даже не в том, что моя мать директор. За нас всех все решено и оплачено с рождения. Нет, за них всех, кроме меня. Но я, конечно, на эту тему не распространяюсь. Как вспомню свое «счастливое детство», так вздрогну. Отца вечно нет, мать постоянно злая и дерганая. Слипшиеся макароны, дохлые пельмени после садика, где в туалете бегали тараканы.

Все у нас вдруг изменилось, как в сказке. И только мой папаша — режиссер не для всех — может считать, что дело в мамином таланте организатора и воспитателя. Он и институт считает моей заслугой. Папа далеко не дурак, я бы даже назвал его умным. Но ему так удобно — не заморачиваться, что откуда берется. Я обожал те редкие случаи, когда отец приходил в школу. Он выделялся на фоне других отцов, как гость из будущего. Классный, сдержанный, загадочный. И многие его узнавали, особенно девчонки: они смотрят такое кино. Я всю эту интеллектуально-психологическую муть не люблю, но признаю ее право на существование в одном случае — на папином достойном и неповторимом уровне. У отца в этом смысле нет конкурентов — он слишком не похож на других.

Остальные отцы — это сборище папиков или наглых мажоров. И никто не знал, что мой «папик» появляется в школе в образе супер-пупер попечителя «Нашего Оксфорда» Павла Тихоновича Макарова. Для мамы он Паша, а я его вообще никогда никак не называю. Когда разговариваю, обхожусь без обращения. Ему, кажется, все равно. Я ему вообще сам по себе до лампочки, хотя именно он стоит за всем, что мама для меня выбивает и покупает. То, что этот Паша, надутый дымом пузырь, мамин любовник, я понял очень быстро. Примерно после того, как узнал, что дважды два — четыре. И я считаю, мать нормально все устроила. Мы с ней вообще неплохо ладим. В одном пока никак не сойдемся. Я хочу свою квартиру, причем желательно подальше от родительской. Не собираюсь там жить постоянно, но у меня должно быть свое место для встреч с друзьями и девушками. Всем нам будет только удобнее. Но мамаша жутко ревнива в отношении меня. Ей нужно видеть, каких я женщин привожу. Дошла до того, что сказала: «Я не против, если к тебе будет приходить девушка, когда мы дома. И даже оставаться на ночь».

Она не против! А мне такой цирк нужен? Мамин любопытный нос и чуткие уши. Папа с его взглядом на людей: «Это брак, вырезаем». Короче, я пока кое-что снял, но это не вариант.

Но в интересном месте, оказывается, снял. Приехал как-то вечером с Надей, подругой, паркуюсь у двора, а мимо проезжает машина отца. Я Надьку послал в квартиру с ключами. Сам, говорю, за сигаретами сбегаю. Прошел несколько домов — стоит папина тачка. А у нее он с девушкой. Попрощались, он ее в щечку поцеловал. Я одно унаследовал от отца: у меня глаз-алмаз. Увижу кого-то, сразу запоминаю. А тогда посмотрел на адрес дома и по-тихому свалил. А девушка… Как вам сказать… Это не Надька. Это вообще не наши телки. Волосы длинные, почти до талии, густые, вьются. Глаза… Я не мастер описаний, но если бы мне такую, хоть на час… но, видно, не с нашим счастьем. А ночь с Надькой прошла отлично. Я папину девицу себе представлял. Может, конечно, просто подвез, но я уже говорил: он не дурак. И мужик не совсем обычный. А мама… Я люблю ее, благодарен за все, но похожа она на продавщицу из галантерейного отдела, как ни крути. И ничего не помогает — ни тряпки, ни косметика. Да и Паша у нее или у нас с ней. Так что тут все справедливо. Но дорого мамаша заплатила бы мне за такую инфу. Может, даже квартирой.

Валерий

Я брюзга, неврастеник, перфекционист в маниакальной степени. Возможно, профессионально непригодный. Режиссер всю жизнь рассказывает о человеке. О том, как он отвратителен в своей красоте, как прекрасен в уродстве. Какое бедствие его любовь, каким утешением в безумном беге за иллюзией станет провал и окончательный крах — единственная возможность остановиться и наконец остро и ясно все понять.

Примитивно говоря, я должен любить человека, каждого в отдельности и всю толпу в целом. Но я не люблю даже своих актеров. Если все получается, я люблю их образы на экране. А это, наверное, самолюбование. Хотя за пределами монтажного стола и экрана я и себя не люблю. Только иногда, в своем самом уравновешенном состоянии (для многих это и есть напряжение нервов и бурление в мозгах), я допускаю мысль, что прав: видеть важнее, чем тупо блеять от нежности. Что понимать — это значит пройти по осколкам чужого, отталкивающего, вывернутого наизнанку сознания. Что самый темный, жестокий и режущий собственные вены протест с проблеском крошечного, сурового, но вырванного из собственного сердца сострадания, — и есть любовь. Это, а не лубочная картинка, вбитая в слабые мозги и неразвитые эмоции. Да, понимание иногда возникает, но проблема человеческих отношений остается. Мне тяжело с людьми, ради которых я вроде бы живу и работаю. Я легче выношу любые рабочие столкновения, чем ежедневные контакты с женой и сыном. С Алисой, утратившей свою нежность, золотисто-бежевую мягкость и заматеревшей в уверенности и грубости крутой тетки, которая нашла способ выйти к приличным деньгам. Я соглашусь с тем, что это такой талант, но вычту все заработанные Алисой деньги из ее женского и человеческого образа. И у меня останется дешевая спекулянтка, которая дорого продает в том числе и то, что должна раздавать по долгу и призванию. Алиса — не просветитель, не воспитатель, не целитель робких душ. Она что-то вроде главаря то ли секты, то ли банды. И она бы очень удивилась, узнав, что я так подробно о ней думаю. В последние годы мы почти не разговариваем. Все свелось к нескольким отработанным дежурным фразам.

Сын Коля. Был когда-то прелестным пацаненком — и вдруг взрослый человек посмотрел на меня изучающим и подозрительным взглядом. И по каким-то фразам, реакциям я понимаю, что он начинен с головы до пят чужими и неприятными для меня качествами. Расчет, алчность, цинизм и с удовольствием растоптанная доверчивость. Впрочем, каждый имеет право выживать, как у него получается. Я допускаю свою вину или преступление в том, что мой сын никогда не искал у меня поддержки, совета, понимания. В самом сложном и мучительном возрасте взросления рядом с Колей была только мама, и от нее Коля узнал, что все двери открываются золотым ключом. Сейчас у него наверняка есть женщины, и он их, конечно, просто покупает. И это самое простое решение темы любви-нелюбви. Скорее всего, Коле повезло, что он не набрался моих сложностей и терзаний. Надеюсь, он это понимает и не держит зла.

Я выехал сегодня со студии в два часа ночи. Катя уехала на метро часов в одиннадцать. Я ехал медленно, пытался не думать о ней, потому что это бессмысленное занятие. Тот единственный случай, когда мысль сразу парализует желание каждого нерва ласкать ее образ. И что еще невероятнее — не на экране.

Звонок раздался с неизвестного номера. И мужской, незнакомый, требовательный и властный голос произнес:

— Валерий Смирнов? С вами говорит Арсений Васильев, отец Кати. Произошло несчастье: на Катю напали, она в больнице.

— Что случилось? Как? Кто? Что с ней сделали?

— Об этом потом, Валерий. Дело в том, что я следователь, правда, без ног и кабинета. И поверю только тому, что узнаю сам. Соберитесь, пожалуйста, это важно именно сейчас. Вспомните, когда она вышла, с кем, кто вообще перед ее уходом находился рядом. Кто мог испытывать к ней неприязнь… Да, и где вы были в это время — с одиннадцати тридцати до часу ночи. И кто вас видел… Прошу прощения. Но такова процедура.

Я, как зомбированный, отвечал на все его вопросы, чувствовал только боль в скулах, оттого что все кости и мышцы свело.

— Хорошо, — наконец произнес отец Кати. — В больницу вас сейчас не пустят. В ближайшие дни тоже вряд ли. Номер справочного телефона сейчас сброшу по смс. Я надеюсь на ваше понимание: когда нам всем станут известны подробности нападения, последствия, хотелось бы все обсудить до того, как вам придется отвечать на вопросы официального следователя. Здесь есть тонкости. К примеру, следствие может сразу направлять показания свидетелей к удобной им причине.

— Разумеется. Я приеду к вам, как скажете.

Как вылечить больные нервы, воспаленные мозги и постоянно ноющую душу… Наверное, только так, одним ударом, чтобы все уничтожить. И ты весь становишься просто страхом, одной болью, которую испытывает сейчас самое нежное тело. Ты весь — просто ненависть к тому, что увидели сегодня эти доверчивые, распахнутые навстречу радости глаза.