Вторая жизнь

Евгения Евгеньевна Дикова

Непроходящая боль от потери любимого человека. Вынужденные переезды и интересные экскурсионные поездки. Попытка вновь научиться радоваться жизни, когда боль потерь черной пеленой отгораживает от мира. Множество вопросов, на которые предстоит найти ответ.

© Евгения Евгеньевна Дикова, 2019

ISBN 978-5-0050-8421-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.

Глава 1. Потери и перемены

Лиля вышла на улицу с гудящей от духоты головой, слезами на глазах и трясущимися руками. «И зачем я вообще пошла в церковь?» — мысленно корила она себя, спускаясь по ступеням. Ближе к мужу ей оказаться не удалось ни на миг, обрести душевное спокойствие тоже, а вот наслушаться пришлось такого, будто не в храме оказалась она, а на рынке в базарный день. Местные старушки, включая служительниц церкви, казалось, только и искали повода, чтобы осудить ее за все — не так стоит, не в то одета, да еще и смеет вопросы задавать о том, куда свечку поставить и как поминовение заказать. Создавалось ощущение, что именно здесь, в месте, где люди просто должны излучать смирение и любовь к ближнему, наперекор всему собрались высокомерные, обладающие наибольшей гордыней люди.

На душе было тяжело, впрочем, как и весь последний год, а сегодня особенно. Сегодня была годовщина гибели ее мужа, которого ей безумно не хватало все это время и к которому она не может сейчас даже прийти на могилу, слишком далеко эта могила находится.

Лиля посмотрела на часы — четверть четвертого, времени до ужина, который приготовила еще утром, вполне достаточно, сын с бабушкой после обеда отправились в музей истории трамвая и троллейбуса, а у самой Лили сегодня был выходной. Спешить было некуда, и она, оставив позади Кремль, не остановившись ни на минуту, как это было обычно, почти пробежала, также не замечая ничего вокруг, по Рождественской и вышла наконец на Нижневолжскую набережную. Здесь, у воды, ей обычно становилось если не легче, то, по крайней мере, немного спокойнее, а спокойствие ей ой как необходимо. Сын подрос, многое уже замечает, понимает, чувствует, и все ее перепады настроения, и тем более слезы, отражаются на ребенке. Присев на лавочку рядом с небольшим кустиком шиповника (почему-то именно она была ее любимая), Лиля, глядя в небо, мысленно перебирала события последнего года, словно пытаясь рассказать мужу о том, что происходило с ними за это время. Триста шестьдесят пять дней без него. Триста шестьдесят пять дней беспросветной тоски, где единственным лучиком света, не дававшим ей окончательно погрузиться в беспросветную темноту отчаяния, был Костик, ее сын, их с Николаем сын. Именно ради него она готова, стиснув зубы, жить дальше, улыбаться, глядя в его не по-детски серьезные серые глаза, такие же, как и у его отца.

В памяти Лили вновь, в который раз, возникла картина из ее счастливого и безмятежного прошлого. Она с только что принесенным к ней в послеродовую палату сыном Костиком на руках разговаривает по мобильному телефону с мужем. Муж с полубезумным от счастья видом прыгает, пытаясь разглядеть младенца, будто можно что-то увидеть через окно второго этажа. Потом выписка, на которую муж притаскивает весьма специфического вида игрушечного кота.

— Почему именно кот? — смеясь, удивляется Лиля.

— Не знаю, — улыбаясь, пожимает плечами Николай, — наверное, потому что сын — Костик.

Лиля удивленно смотрит на него, а Николай поясняет:

— Костик-котик, похоже.

— Признайся, ты это только что придумал! — снова смеется счастливая Лиля, и муж кивает, добавив, что этот котяра просто каким-то необъяснимым образом ему так понравился, что он просто не мог уйти из магазина, куда ходил покупать конверт для выписки, не купив этого зверя. Этот кот впоследствии стал любимым и у Костика, они везли его с собой как талисман и память об отце и муже, с легкостью заменив в чемодане часть нужных вещей на эту дорогую сердцу игрушку, а Костик до сих пор спит с Барсиком — так когда-то нарек этого кота Николай.

Лиля смотрела на рябь, прошедшую по воде от проплывшего мимо катера, и снова уплывала на волнах воспоминаний. Вот Костику года полтора, отец и сын дома с упоением строят из кубиков гараж для машинок, а потом Николай расставляет вдоль выложенных из старых обоев дорог какие-то дорожные знаки — не поленился же вырезать их из правил дорожного движения, наклеить на картон да на шпажках прикрепить к крышкам от пластиковых бутылок, чтоб стояли.

— Ему ж еще рано! — смеется Лиля.

— Ничего, пусть с детства правила учит! — улыбается в ответ Николай и, обращаясь к сыну, говорит: — Покажи, где у нас пешеходный переход.

И Костик свои маленькие ручки уверенно тянет в сторону названного знака. А к двум с половиной годам сын, к Лилиному удивлению, уже знает почти три десятка различных марок машин, узнает их на улицах и картинках, а иногда, поражая маму, указывает на нарушителей ПДД, отмечая то один автомобиль, проехавший на красный свет, то другой, пересекший сплошную линию.

Вообще, Николай был замечательным отцом, и Лиле порой не верилось самой, что так бывает: он читал сыну сказки на ночь и учил с ним буквы, гулял и учил кататься на трехколесном велосипеде, рассказывал обо всем, что знал сам, словно предчувствуя что-то и пытаясь за тот короткий период, что ему дано провести на земле вместе с сыном, дать ему максимум того, что в его силах.

А потом случился майдан. И Николай присоединился к ополчению, вопреки всем уговорам и слезам со стороны жены, в сотый раз успокаивая и объясняя, что сейчас нельзя оставаться в стороне, что сейчас у них появился шанс сделать свою страну нормальным правовым государством, что он должен бороться за будущее их сына, ведь если, вот так испугавшись, откажутся от борьбы все, то ничего хорошего в их жизни уже не будет.

Вот только в жизни Николая хорошего уже не будет ничего и никогда, потому что Николая больше нет, а в ее, Лилиной, жизни остался Костик, сын, благодаря которому она нашла в себе силы справиться, хотя бы внешне, со своим горем, вновь научилась радоваться простым вещам — хорошей погоде, красивому пейзажу, ароматному чаю, улыбкам случайных прохожих и многому другому. Всем этим Лиля старалась поделиться со своим сыном, которому сейчас тоже, первый год после гибели отца, было тяжело.

Неподалеку вскрикнула чайка, и Лиля, отчего-то испугавшаяся этого крика, мысленно снова перенеслась почти на два года назад. Первые два месяца после похорон были окутаны в Лилиных воспоминаниях пеленой тумана, Лиля, несмотря на непроходящую, острую и с каждым днем не уменьшающуюся, а наоборот, становящуюся лишь сильнее боль потери, старалась поддержать свою свекровь Любовь Георгиевну, и та, сама рано овдовевшая, превозмогая свою боль, пыталась поддержать невестку, и обе всеми силами старались отвлечь Костика, который в свои четыре с небольшим года все понимал и выглядел порой грустным маленьким старичком. Он не спрашивал, как многие дети, не понимающие непоправимости смерти, почему папы нет или когда он вернется, только постоянно хватался за маму, не отпуская даже в душ и отказываясь спать один. А потом была очередная перестрелка, результатом которой были разрушенные дома на их улице и повреждение коммуникаций, идущих к их дому. Это стало последней каплей. Лиля понимала, что надо что-то делать, куда-то уезжать, родители звали ее к себе, но оставить весьма сильно сдавшую после смерти сына свекровь в становящихся невыносимыми условиях было невозможно, сваливаться на голову родителей втроем в их крохотную двушку, где они жили с двумя Лилиными братьями-школьниками, тоже было, по мнению Лили, неправильно. Все решил телефонный звонок: звонила жена Лилиного двоюродного брата, живущего в Нижнем Новгороде, с которой Лиля дружила и даже на расстоянии старалась поддерживать отношения. Узнав о Лилиных злоключениях, Вика тут же заявила:

— Собирай вещи и приезжай к нам.

— Но… — попыталась возразить Лиля.

— Никаких «но», — тут же перебила ее как всегда энергичная Вика. — Твои возражения я уже раньше слышала; во-первых, с ребенком в таких условиях жить все равно нельзя, а во-вторых, ты нам не только не помешаешь, но еще и очень выручишь.

И Вика рассказала, что они с мужем открывают свою минигостиницу, сотрудников нанимать пока нет денег, поэтому планируют все делать сами, вот только очередь на детский сад для Алины — дочки Вики и Ильи — еще не подошла, да и боится Вика, что с детским садом начнутся неизбежные болезни и работать будет невозможно.

— Викусь, — со смущением в голосе проговорила Лиля, — я же не могу оставить Любовь Георгиевну, она только недавно потеряла сына, поэтому сейчас разлучить ее с внуком, да еще и оставив в столь чудовищных условиях…

Не успела Лиля договорить, как Вика снова перебила ее.

— Так еще лучше! — воскликнула она. — Приезжайте вместе. Любовь Георгиевна посидит с Костиком и с Алинкой — ты же сама рассказывала, что бабушка она мировая, у вас частенько друзья Костика в гостях бывают, а она всегда прекрасно с ними справляется. Любовь Георгиевна за заботами отвлечётся от потери, а ты сможешь помочь нам в гостинице. Конечно, первое время зарплату мы сможем платить тебе минимальную, сама понимаешь, но на жилье и питание тратить не придется.

Лиля молчала, не зная, что ответить, и Вика умоляюще попросила:

— Лиль, ну пожалуйста! Кроме тебя, нам реально некому помочь, Илья все средства сейчас вбухал в этот бизнес, все продал. Ведь чем он только не занимался: и одежду продавал, и электронику, и кафе у нас было, но у него всегда идея-фикс была именно своя гостиница. Выручай! — в голосе Вики снова послышались умоляющие нотки.

Лиля, которой на принятие решений всегда требовалось много времени, пообещала подумать.

— Хорошо, думай! Только быстрее, — отозвалась Вика, — я уже пошла готовить вам комнату.

В этом была вся Вика, умеющая мгновенно принимать решения и подстраиваться под любую ситуацию. Впрочем, Илья — Лилин двоюродный брат и муж Вики — был таким же. Может, поэтому они до сих пор не просто вместе, но и счастливы, несмотря на взлеты и падения в бизнесе и все прочие проблемы, встречающиеся на их жизненном пути.

Вечером Лиля, уложив Костика, отправилась на кухню, где в последнее время за чашечкой травяного чая коротала вечера страдающая от бессонницы свекровь. Лиля тоже налила себе чая, осторожно присела на краешек стула, обхватила обеими руками чашку, мысленно в который уже раз за день пытаясь подобрать слова, чтобы убедить Любовь Георгиевну уехать. Слова не удавалось подобрать еще и потому, что Лиля и сама не знала, правильно ли — убеждать Любовь Георгиевну уехать, оставив свой дом, подруг и родственников, оставив могилу единственного сына. Но она также знала, что ради Костика уезжать нужно. Наконец свекровь подняла нее вопрошающий взгляд, и Лиля рассказала о телефонном разговоре с женой двоюродного брата и возможности уехать. Рассказав, она не стала убеждать, но теперь уже сама посмотрела на свекровь вопрошающе и даже с некоторой опаской, она ждала чего угодно: критики, обвинений, слез, но Любовь Георгиевна горячо поддержала эту идею:

— Конечно, дочка, Вика права, отсюда надо уезжать! Что здесь будет с медициной и образованием, неизвестно, работу практически не найти, да и с безопасностью… — Любовь Георгиевна только махнула рукой.

В последующие дни, охваченная хлопотами, связанными со сборами, Любовь Георгиевна ожила, и Лиля видела торопливо снующую по всему дому хлопотунью, в глазах которой лишь изредка мелькала нестерпимая боль потери. С самим домом тоже все решилось наилучшим образом: за ним согласилась присмотреть дочь ее подруги, потерявшая не так давно свое жилье и теперь с семьей ютившаяся у своей матери в однокомнатной квартире.

Заканчивая сборы, Лиля еще раз окинула взглядом вещи. Многое придется оставить. Посуда, одежда, книги… Решено было взять с собой только самое необходимое из одежды и личных вещей и самое памятное — подарки Николая, фотоальбомы, несколько памятных вещиц из молодости свекрови. Лиля последний раз открыла шкаф с одеждой. Как много всего! Лиля любила красиво одеваться — и, умея шить и вязать, частенько пополняла свой гардероб. Но сейчас почему-то не жалко было ничего. В сравнении с болью от потери мужа потеря каких-то тряпок казалась не просто ничтожной, а даже смешной.