Мой дом – чужая крепость

Евгения Горская, 2014

Столкнувшись с малознакомой соседкой и перекинувшись с ней парой фраз, Тоня так и не узнала: своим присутствием эта женщина спасла ей жизнь. Они вместе вышли из лифта, продолжая разговаривать, и потом убийца уже не успел выстрелить – дверь Тониной квартиры захлопнулась… Чернота за окном навевала мысли о чем-то пугающем и нереальном, и от этого звонок тоже показался Тоне тревожным. Открыв дверь, она ахнула, увидев растрепанную, не похожую на себя подругу Лилю. Ее шантажируют, и Лиле срочно нужны большие деньги… У банкомата очереди не оказалось, только какая-то девушка снимала весьма значительную сумму. Когда она обернулась, Николай Корсун узнал свою бывшую одноклассницу Тоню. Он почти не вспоминал ее много лет, но сейчас понял, что никогда о ней не забывал. Корсун не подозревал, какие у нее проблемы, однако без раздумий был готов взять их решение на себя…

Пятница, 14 декабря

Смотреть за окно было противно. На сером фоне унылого декабрьского неба медленно проплыла ворона, лениво шевеля крыльями.

Подъехала машина, такая же, как у Димы, остановилась почти у подъезда. Тоня уперлась лбом в стекло, но номер с высоты шестого этажа разглядеть ей не удалось. Впрочем, номер можно не разглядывать, Дима давно в своем кабинете и едва ли думает о ней, Тоне.

Из подъезда вышла соседка Лиля, за ней выкатился Тимошка, взял мать за руку. Машина, так похожая на Димину, медленно тронулась, исчезла за углом дома.

Соседке Тоня завидовала. У Лили был заботливый муж Иван, веселый сын-первоклассник, а сама она всегда выглядела ухоженной и модной, как модель из каталогов интернет-магазинов, в которых Тоня покупала одежду.

У Лили было все то, чего так не хватало ей.

Тоня еще полюбовалась на унылую мглу за окном, с тоской подумала о скользком асфальте, по которому придется брести до метро, и, вздохнув, поплелась одеваться.

Все, напомнила себе она, сегодня подаю заявление об уходе и начинаю новую жизнь.

Она молодая, красивая, успешная женщина и достойна всего самого лучшего. Правда, красивой она делается, только если хорошо накрасится, но это неважно. Важно верить в свою мечту.

Рабочий день пролетел незаметно, а день астрономический угасал, так толком и не начавшись. Все Тонины знакомые дружно ругали неудачный перевод времени, превративший и без того тоскливую зимнюю жизнь в почти настоящую полярную ночь. Тоня тоже ругала, хотя ей, в общем-то, было безразлично, по полной темноте идти на работу или все-таки дождаться хмурого рассвета. В институте давно установлены электронные турникеты, рабочий день каждый устанавливал себе сам, и основная масса сотрудников подтягивалась часам к одиннадцати.

Нужно подать заявление об уходе, иначе она изведется в выходные, ругая себя за нерешительность и глупую надежду, что все изменится само собой. Тоня решительно потянулась к телефону.

— Дима, подпиши мне заявление, пожалуйста, — попросила она, услышав бывшего однокурсника, а теперь собственного начальника.

— Заходи. — Она живо представила, как задерганный, вечно ничего не успевающий Димка растерянно вертит в руках телефонную трубку, словно не понимая, откуда она взялась.

Рука сама потянулась к выдвижному ящику стола, к пузырьку восхитительной и новомодной туалетной воды от Кензо. Тоня поглазела на пузырек и ногой задвинула ящик на место. Она совершенно не нужна Димке, и тут не поможет никакой аромат. Она никому не нужна.

— В отпуск собралась? — Тоня оказалась права, он вертел в руках телефонную трубку, с тоской глядя на заваленный бумагами стол.

— Нет. — Она взяла у него трубку, положила на место. — Я ухожу. Я хочу уволиться с нового года.

У него здорово поредели волосы, странно, что она только сейчас это заметила.

— Что? — он мгновенно изменился. Усталый рассеянный взгляд стал пытливым и немножко виноватым, а сам Димка напомнил того давнего, когда ей казалось, что она ему нужна. — Тонечка, пойми… Я не мог тебя назначить. Пенкина назначил Ильич, и я ничего не мог сделать.

— Я знаю, Дима. Дело совсем не в этом. — Тоня подвинула стул, села напротив.

Когда Димку сделали начальником департамента, она должна была занять его прежнее место заведующего отделом. Все так считали, и Тоня тоже, это было бы справедливо, и она ждала повышения. Конечно, она очень расстроилась, когда директор, которого за глаза все звали Ильичом, назначил на ее предполагаемую должность неизвестно откуда взявшегося Пенкина, дурака и хама. Впрочем, тогда Тоня еще не знала, что он дурак и хам, это она выяснила позднее, правда, довольно быстро. Конечно, она понимала, что Дима ничего не мог сделать в этой ситуации.

— Дело не в этом.

— А в чем?

— Я устала, Дима.

— Подожди… Ты что, совсем хочешь бросить работать?

— Нет, конечно, — удивилась Тоня. — Просто собираюсь… сменить обстановку, что ли.

Она уходит, потому что не может больше с ним работать. Не может в пятницу вечером начинать ждать понедельника, потому что, кроме Димы, у нее в жизни ничего нет. Ей вот-вот будет тридцать, и она не хочет больше тратить на него свою жизнь.

Впрочем, он не догадывался, что она тратит на него свою жизнь.

— Тоня, не уходи. Я тут без тебя совсем с ума съеду.

Она промолчала. Ей совсем не хотелось уходить с работы, к которой она привыкла, и от коллектива, к которому привыкла, и даже от Димы, к которому тем более привыкла. Только она больше не могла продолжать эту свою никому не нужную жизнь.

— Куда ты идешь?

Тоня произнесла почти непроизносимое название.

— Слышал про такую контору?

Он кивнул — слышал, конечно. Не так много фирм по их профилю.

— В деньгах выигрываешь?

— Немного.

— А должность?

— Начальника отдела. Подпиши заявление, я должна успеть отнести его в отдел кадров.

— Может, передумаешь еще? — Он криво расписался на листе бумаги.

— Не передумаю. Да, Дима, чуть не забыла — у меня отгулы от отпуска остались, я буду их брать по мере надобности, хорошо? Я свою часть по всем договорам выполнила.

— Ты… больше совсем не придешь?

— Приду. Обязательно. Вещи нужно забрать. Попрощаться со всеми.

Тоня тихо прикрыла дверь его захламленного кабинета.

Нужно дождаться Нового года. И тогда она наконец найдет себе надежного мужчину и будет счастлива с ним всю оставшуюся жизнь. Она будет свято в это верить, и ее желание исполнится.

Колосов собирался успеть сегодня многое, а не сделал ничего. Когда Тоня ушла, он поперелистывал страницы срочных документов на экране компьютера, пока не понял, что буквы не складываются в слова, а слова в фразы. Он попытался читать заново, но не смог, так и сидел, тупо уставившись в комп.

Почему-то он был уверен, что Тоня всегда будет рядом. Собственно, он никогда об этом не задумывался, просто она давно стала частью его жизни, такой же неотъемлемой, как Ася и мать.

На самом деле Тоня ему ближе и Аси и матери, наверное, потому, что намного умнее его жены, и видел ее он гораздо чаще, чем мать. Странно, что раньше он этого не понимал. Впрочем, раньше он об этом никогда не думал.

Колосов нагнулся, выключил компьютер, посмотрел в окно, за которым стояла глубокая ночь. Он не представлял, как будет жить без Тони. Что он станет делать, если после очередной Аськиной выходки не заглянет в спокойные Тонины глаза?

Жена обижалась невесть на что подолгу, плакала, с ним не разговаривала, а он, как правило, не мог понять, чем так ее расстроил, терялся и чувствовал себя абсолютно убитым. С Тоней он никогда о своих проблемах не разговаривал, но она, как ему казалось, все понимала, его убитый вид замечала, легко шутила, и он постепенно обретал равновесие.

Заперев кабинет и сбежав по лестнице вниз, Колосов попрощался с охранниками, вышел на грязный, посыпанный какой-то дрянью асфальт и двинулся в сторону метро. Ехать до института было всего одну остановку, он почти никогда не приезжал на машине, только когда планировал после работы ехать на дачу. Машина месяцами стояла у подъезда без дела. Иногда Ася на ней ездила, но на метро всегда получалось быстрее и надежнее, тем более что жили они почти в центре. Колосов пытался думать о машине, а думал о Тоне. О том, как будет без нее жить.

Жить без Тони не хотелось совсем.

Лезть в подземку Колосов не стал, прошел мимо по направлению к дому, потом передумал, повернулся и направился в ресторан, расположенный рядом со станцией метро. К счастью, в ресторане было совсем тихо, и никто не мешал ему думать. Колосов устроился у окна, смотрел на сверкающую огнями шумную улицу, пил принесенную официантом водку, ковырял мясо и совсем не знал, что теперь делать.

Домой он пошел пешком. Было холодно, на улицах почти не оказалось прохожих. Стоял непривычно морозный декабрь, холодом и постоянной темнотищей создающий иллюзию надвигающейся вселенской катастрофы.

Ему повезло, Аси дома не оказалось, не пришлось с ней о чем-то говорить, что-то объяснять, уговаривать и оправдываться. Он зажег в прихожей свет, снял пуховик, повесил на плечики пиджак и улегся на диван, понимая, что мнет брюки. Вообще диван был Асиным «местом», здесь она читала, делала эскизы, жевала яблоки, складывая огрызки в стоявшее на полу блюдечко. Когда-то Колосов любил усесться ей в ноги, обнимал худенькие колени и считал себя счастливейшим человеком.

Впрочем, он и был тогда счастливейшим человеком, он каждый день видел Тоню и ни минуты не сомневался в незыблемости собственного мира. Правда, чувство незыблемости ему давала бывшая сокурсница, а вовсе не жена, но он тогда над этим не задумывался.

Он вообще не отдавал себе отчета до сегодняшнего вечера, что для него значит Тоня.

Кажется, он задремал, потому что звонкий Асин голос раздался неожиданно и застал его врасплох.

— Мить, ты давно пришел?

— Не очень.

Митей, кроме жены, его не звал никто. Этот «Митя» очень не нравился матери, Колосов подозревал, что именно поэтому жена так его и зовет. Свекровь и невестка друг друга, мягко говоря, недолюбливали.

— Ой, как я есть хочу! — Ася включила в комнате свет, замерла у двери. — Что у нас на ужин?

— Не знаю. Посмотри в холодильнике. — Свет падал ему в глаза, Дима отвернулся к стене, прикрыв глаза рукой.

— А ты что, ничего не ел?

— Нет.

— Почему?

— Не хочу.

— Мить, ты не заболел? — Жена подошла, села на краешек дивана, чуть Диму подвинув.

— Нет.

— А почему ужин не приготовил? — В ее голосе послышались звенящие нотки, предвещающие близкие слезы и несколько изматывающих дней молчаливой ненависти.

— Потому что есть не хотел. — Правильно было бы сказать, что ужин должна готовить жена, а не наоборот, тем более если она не работает с утра до ночи, как он, но вымолвить такое Колосов никак не мог. После этого останется только сбежать из дома.

— Вот как? — Ася поднялась с дивана и заметалась по комнате, напоминая сердитую рысь в зоопарке. — Здорово! Я, значит, работаю, а ты на боку лежишь! Я вкалываю до позднего вечера, а ты… ты… Тебе на меня наплевать!

И опять он мог бы сказать, что трудится она только в свое удовольствие, для развлечения и осознания собственной значимости, а это все-таки скорее хобби, чем работа. И семью содержит он, и она наверняка могла никуда сегодня вечером не ездить, а ждать его с разогретым ужином, например. И опять он ничего не сказал из чувства самосохранения.

— Ася, — попросил Дмитрий. — Пожалуйста, не приставай ко мне сегодня. Я очень устал, и у меня болит голова.

— Да-а? — противно взвизгнула жена, и он поморщился. — У тебя болит голова? А отчего она у тебя болит? Перетрудился, да? Только не рассказывай, что ты на работе надрываешься! Не смеши меня!

— Ася, — он сам удивился собственной смелости, — если ты сейчас же не замолчишь, я уйду.

— Да-а? И куда ты пойдешь?

— Я считаю до пяти, отсчет пошел.

Как ни странно, она замолчала. Через минуту из кухни послышался хлопок дверцы холодильника, звон посуды.

До сегодняшнего дня он никогда с Асей так не разговаривал. А зря, наверное. Давно нужно было проявить твердость, и не закатывала бы она тогда истерик по поводу и без повода.

Он не сразу понял, что не рад наступившей тишине. Ему больше всего на свете хотелось уйти куда глаза глядят.

По дороге с работы Тоня зашла в супермаркет и домой притащила увесистую сумку продуктов. Это ее часто удивляло — живет одна, ест совсем немного, а сумки таскает тяжелые, правда, по магазинам она ходит нечасто. Очень хотелось есть, за весь день она не нашла времени сходить в столовую, не потому, что была до крайности загружена работой, просто есть совсем не хотелось. Была у нее такая особенность — начисто пропадал аппетит, если приходилось понервничать. Сегодня она весь день не могла решиться подать заявление об уходе, какая уж тут еда.

Столкнувшись с малознакомой соседкой у лифта и перекинувшись с ней парой фраз, Тоня так и не узнала, что своим присутствием та спасла ей жизнь. Соседка жила двумя этажами выше. Тоня вышла из лифта, ее спутница продолжала говорить, Тоня отвечала, а когда закрылись створки, убийца не успел выстрелить — Тонина дверь уже захлопнулась.

Убийце было страшно и хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Конечно, он еще может позвонить в дверь и выстрелить, когда она откроет, но тогда следствие обязательно заинтересуется родными, друзьями, соседями, а этого допустить нельзя. Убийство должно быть похоже на ограбление, и совершить его лучше всего в подъезде.

Убирая продукты в холодильник, Тоня оставила контейнер с готовым салатом. Отрезала свежего, только из пекарни хлеба и принялась ковырять вилкой салат. Минуту назад ей казалось, что она готова запихнуть в себя весь контейнер, а хватило двух вилок. Протянула руку, включила чайник. Посидела, положив подбородок на переплетенные ладони. Заставила себя встать, переложила несъеденный салат с тарелки опять в контейнер, убрала его в холодильник.

Скоро все будет по-другому. Скоро Дима Колосов перестанет быть для нее клином, на котором белый свет как сошелся, так никак и не разойдется. По пятничным вечерам она будет радоваться предстоящим выходным, а не считать часы до утра понедельника. Она перестанет изнывать от одиночества, начнет нормально питаться и не будет тощей как палка. Как сейчас.

Чернота за окном навевала мысли о чем-то таинственном, пугающем и нереальном, наверное, от этого дверной звонок тоже показался ей тревожным. Тоня, нашарив ногами тапочки, поплелась к двери и ахнула, увидев совсем на себя непохожую, растрепанную, с бегающими глазами Лилю.

— Лиля! Господи, что с тобой? — по-настоящему испугалась Тоня.

— Тонечка, одолжи мне денег, пожалуйста, — проскулила соседка, шагнув в прихожую.

Глаза у Лили были красные и какие-то ненормальные, щеки тоже красные, а губы почти бескровные, язык слегка заплетался. Тоня решила бы, что она в стельку пьяная, если бы от Лили совсем не пахло спиртным.

— Ну… конечно. Сколько тебе нужно?

— Много, — Лиля привалилась к дверному косяку и наконец посмотрела на Тоню в упор. — Сто восемьдесят тысяч.

— Лиля, что случилось?

Соседка мелко затрясла головой, как полоумная старушка.

— Знаешь что… — С Лилей явно что-то было не так, и Тоня сразу почувствовала себя сильной и рассудительной, словно взрослая нянечка при маленькой девочке. Ей не привыкать быть сильной и рассудительной, она много лет такая, и Димка решает с ней все свои проблемы. — Идем-ка на кухню. Идем, ты мне все расскажешь, и мы решим, что делать.

Тоня потянула Лилю на кухню, подвинула ей стул, заварила чай.

— Где Иван?

— Уехал. Помнишь, у него тетя умерла на Урале, мы еще летом хоронить ее ездили? — Кажется, подруга потихоньку приходила в себя. Во всяком случае, взгляд у нее стал вполне осмысленным.

— Помню, — Тоня разлила чай в чашки, достала сахарницу, конфеты.

— Он должен вступить в права наследства. Еще попытается теткин дом продать. Это дело небыстрое, сама понимаешь. Тонечка, мне очень нужны деньги. Очень.

— Лилечка, что случилось?

— Мне очень нужны деньги. — Повторив фразу, Лиля потрясла головой, обняла чашку руками и уставилась на Тоню испуганными глазами. — Меня шантажируют.

— Что?! Господи, чем можно тебя шантажировать?!

— Не спрашивай. Правду не скажу, а врать сил нет. Тонечка, мне очень нужны деньги. Дай, пожалуйста. Я тебе расписку напишу.

— Лиля, шантажистам нельзя платить.

— Знаю. Но мне нужно заплатить. Дашь денег?

— Это связано с твоей работой?

Лиля занималась юридическим сопровождением договоров, имела дело с небольшими фирмами, сидела дома и только изредка встречалась с клиентами. Мечта любой трудящейся женщины.

— Нет. Неважно. Помоги мне, Тоня.

— Лиля, я никуда тебя не пущу. Ивана нет, ты собираешься платить какому-то шантажисту… А если с тобой что-то случится?

Соседка оторвала ладони от чашки, сцепила их, посмотрела в темное окно.

— Я должна заплатить. Обязательно.

— Лилечка, начав платить шантажисту, ты сделаешь только хуже. Тебе потом всю жизнь придется платить и бегать с безумными глазами.

— Там видно будет. Иван приедет, мы что-нибудь решим. Мне надо заплатить сейчас.

— У меня нет ста восьмидесяти тысяч, есть только сто тридцать на карточке, — сдалась Тоня. — Ты можешь у кого-то остальные одолжить?

— Нет, — Лиля обреченно покачала головой. — Попросить не у кого, у меня своих только триста двадцать. А нужно пятьсот. Срочно. Прямо сейчас. Пожалуйста.

Попросить Тоня могла только у родителей. Она позвонила, трубку взял папа, к счастью, не задал ни одного вопроса — с мамой такой номер не прошел бы. Проводив Лилю, Тоня отправилась добывать деньги, понимая, что делать нужно совсем другое — идти в полицию. Или в крайнем случае звонить Ивану.

Банкомат в углу торгового зала супермаркета Корсун заметил случайно. Наличные необходимо сейчас снять. Перед Новым годом деньги в банкоматах удивительным образом исчезали, а ему не хотелось сидеть на праздники без копейки, как в прошлом году. Тогда он заранее не побеспокоился, и его девушка ужасно оскорбилась, когда выяснилось, что у него не хватает денег ей на подарок. Подарок был немудрящий, какая-то золотая висюлька, но в бутике что-то не ладилось с приемом денег по карточкам, а наличных у него оказалось мало. Девушка расстроилась, плакала, Корсун очень ее жалел, уговаривал и каялся, а потом, когда она, не перенеся обиды, все-таки от него ушла перед самым Новым годом, вздохнул с облегчением. Любимая к тому времени порядком его утомила.

У банкомата очереди не было, только какая-то девица в светлой шубке, высокая и тонкая, снимала деньги. Сумма была значительная, Корсун видел, как она быстро перелистала пачку, прежде чем сунуть ее в сумку.

Он стоял терпеливо, впереди его ждал скучный вечер, какая разница, где его проводить.

Девица повернулась, и прежде чем он окончательно узнал ее, произнес:

— Тоня?!

Она почему-то с испугом на него посмотрела и тут же тоже узнала, растерянно улыбнулась:

— Коля?

Он почти не вспоминал ее много лет, но сейчас ему показалось, что он никогда о ней не забывал.

— Как живешь, Коля? Из наших кого-нибудь видишь?

Ей нужно ехать за остальной частью денег к родителям и совершенно некогда разговаривать с бывшим одноклассником.

— Никого не вижу, — признался Корсун. И никого не хочу видеть кроме тебя, хотелось ему добавить.

— А… Я тоже мало кого вижу, — переступила ногами Тоня. — С девочками иногда перезваниваюсь.

— Ты куда-то торопишься? — догадался он. — Давай я тебя провожу.

— Спасибо, мне далеко.

— Ну так тем более провожу. У меня машина на парковке.

Она поразмышляла, словно прикидывая, и неожиданно согласилась.

— Спасибо. — Она назвала адрес и посмотрела вопросительно. — Отвезешь?

— Конечно.

Когда-то он готов был ехать за ней на край света. Впрочем, тогда у него не имелось машины. У него тогда десятки лишней не было.

— Где работаешь, Коля? — Машина у него оказалась дорогая, солидная. Впрочем, Тоня плохо разбиралась в автомобилях.

— На приборостроительном заводе. Завод небольшой, сейчас нас под «Роскосмос» перевели.

— А кем?

Чем можно шантажировать Лилю? Если кто и казался Тоне абсолютно уверенным в жизни человеком, так это соседка.

— Главным инженером.

— Ого, — удивилась Тоня. — Поздравляю. А я вот работу собралась менять. С нового года пойду в другую фирму.

— В деньгах выигрываешь?

— Не особенно, дело не в этом. Хотя и в этом тоже. И должность будет повыше.

Дело в том, что она начнет новую жизнь. Без Димы, без его несчастных глаз, означающих ссору с Асей, без тоскливых выходных, когда совершенно некуда девать время.

— Здесь направо, — попросила Тоня. — Останови, пожалуйста, я приехала.

Она неуклюже выбралась из машины, рассеянно ему кивнула, потыкала в кнопки домофона ближайшего подъезда и скрылась за темной дверью.

Нужно было спросить у нее телефон, запоздало подумал Корсун.

Когда-то она казалась ему недоступной, словно жительница другой планеты. Все девчонки были просто девчонками, а Антонина Невзорова — инопланетянкой.

Он с восьмого класса на уроках садился наискосок от нее, чуть сзади, чтобы все время ее видеть и чтобы она этого не замечала. К десятому классу все разбились на пары, у Тони пары не оказалось, а он так и не решился к ней подойти. Наверное, потому, что она была инопланетянкой.

А потом он ее забыл. Или все-таки не забыл?

Нужно уезжать, но почему-то не хочется.

Корсун тронул машину, и в этот момент Тоня опять показалась на улице. Она направилась куда-то вместе с немолодым мужиком и о чем-то оживленно разговаривала с ним, и Корсун, как дурак, развернувшись, медленно поехал за ними.

Парочка остановилась у банка, и ему было видно в окно, как мужчина снял деньги во внутреннем банкомате и отдал их Тоне. Потом они еще о чем-то поговорили, стоя на крыльце банка, а после мужчина поднял руку, голосуя, и Корсун подал машину вперед, под самую руку Тониного спутника.

Она совсем не удивилась или сделала вид, что не удивилась, опустившись на сиденье рядом с ним.

— Пока, пап. Спасибо. Я постараюсь быстро вернуть.

— Не к спеху. — Ее отец помахал рукой вслед машине.

— Ты бы не ходила с такими суммами, — раздраженно буркнул Корсун. — Приключений ищешь?

— Да я обычно и не хожу, — легко согласилась она. — Обстоятельства так сложились.

— Ну раз обстоятельства, я тебя до квартиры провожу, — решил Корсун, и ему почему-то сделалось весело от этой мысли.

Однако у подъезда она решительно с ним распрощалась. Скорее всего, дома ее ждет муж или «друг», и услуги Корсуна в качестве провожатого на фиг ей не нужны.

Почему-то он все-таки не уехал сразу, наверное, потому, что ему не нравилось, когда молодые женщины ходят по вечерам одни. Тем более если у женщины увесистая пачка наличных.

— Одну я тебя не пущу, — отрезала Тоня, едва соседка открыла дверь. — Не пущу! Это не обсуждается. Поедем вместе.

— Нет, — затрясла головой Лиля, судорожно пересчитывая деньги. — Он велел, чтобы я была одна.

— Кто он?

— Не знаю.

— Лиля, платить нельзя.

— Нельзя, но я заплачу.

В глубине квартиры зазвонил телефон, Лиля испуганно сжалась, сразу к нему метнулась. Откуда-то выскочил Тимоша, весело закричал:

— Тонь, привет. Мне мама новую игру купила, про монстров. Я три уровня прошел!

— Здорово, — похвалила Тоня. — А уроки ты выучил?

— Так выходные же впереди.

— Тима, иди доигрывай, поздно уже. Я уеду ненадолго. — Появилась Лиля, изо всех сил стараясь казаться спокойной, но получалось это плохо.

Мальчишка убежал, женщины посмотрели ему вслед.

— Посидишь с Тимошкой? — шепотом спросила Лиля. — Я поеду, этот тип будет ждать меня через двадцать минут.

— Где?

— На перекрестке за метро. — Лиля торопливо одевалась, суетилась, Тоня смотрела на нее с жалостью.

— Я поеду с тобой. Тимошка уже большой, побудет немного один, ничего с ним не сделается. Высадишь меня где-нибудь невдалеке. Никто ничего не узнает, а я все-таки буду рядом.

Лиля вздохнула. Понимала, что это правильно.

— Тимочка, мы ушли! — крикнула она сыну и ненадолго замерла у двери.

Лиля все время словно забывала, как делаются самые простые вещи. Тоня взяла у нее ключи, заперла дверь, вызвала лифт.

— Кто тебя шантажирует?

— Не знаю.

— Что?! — ахнула Тоня. — Не знаешь, кому даешь деньги?

Соседка промолчала. В машине она опять замерла с ключами зажигания в руках, и Тоня невежливо толкнула ее в бок.

— Лиля, соберись! Поехали!

Машину Лиля повела небыстро, осторожно, словно на свежем воздухе паника отступила и хотя бы частично вернулся здравый смысл.

— Ты хочешь узнать, кто шантажист? Имя, адрес… — Тоня никак не могла взять в толк, как можно платить такие огромные деньги неизвестно кому.

— Хочу, — кивнула Лиля. — Только не знаю как.

— Нанять частного детектива, — предположила Тоня.

— Нет! Я не желаю, чтобы кто-то еще знал… Нет! — Лиля дернулась, опомнилась, стала опять смотреть на дорогу.

— Он звонит на городской? У тебя ведь на городском определитель? — спросила Тоня.

Лиля кивнула, не глядя на нее.

— Звонок был с мобильного?

— Да. Он звонит с одного номера.

— Останови, — велела Тоня, вылезая из машины перед поворотом к месту встречи. — Отдашь деньги, сразу уезжай.

Лиля опять обреченно кивнула, тронула свою «Ауди» и медленно обогнала идущую Тоню, как будто не только у Лили, но и у автомобиля полностью иссякли силы.

Корсун не успел отъехать, как позвонил дежурный инженер с завода, пришлось долго и нудно давать указания, объяснять и уговаривать. Корсун так разозлился на бестолкового молодого специалиста, на темень, холод и собственную судьбу, что только в последний момент заметил, как Тоня вместе с какой-то девицей выскочили из подъезда и погрузились в дорогущую «Ауди». Он выехал за ними из двора, повернул к собственному дому и почти забыл о бывшей однокласснице. Покупать продукты было лень, он стал прикидывать, какие запасы продовольствия должны у него оставаться, и чуть не въехал в прямо перед ним остановившуюся «Ауди».

Какое-то время он смотрел вслед однокласснице Невзоровой, вылезшей из машины и шагавшей к перекрестку впереди, а потом зачем-то тоже выбрался наружу. Тоня исчезла за поворотом и, когда он снова ее увидел, медленно приближалась к своей недавней попутчице. Та стояла рядом с мужиком в темной куртке с пушистым капюшоном. Невзорова покопалась в сумке, сунула телефон к уху, отошла к стене расположенного рядом торгового центра и топталась, не выпуская из виду парочку.

Корсун прибавил шагу и почти не удивился, наблюдая, как недавняя Тонина попутчица передает мужику сверток, очень похожий на пачку денег. Мужик что-то сказал женщине, потрепал ее по плечу и шустренько двинулся мимо здания торгового центра. Дальнейшему Николай почти не удивился: Невзорова бросила телефон в сумку и, чуть поотстав, зашагала за мужиком.

По причине мороза и позднего времени прохожих почти не было. Через несколько минут мужик в куртке с капюшоном свернул на дорожку между домами, потом еще на одну дорожку между сугробами и нырнул в какой-то подъезд, а бывшая одноклассница растерянно остановилась.

— Тоня, — позвал Корсун.

Она дернулась, повернулась к нему, почти упершись ему в грудь, и только теперь он увидел то, чего не заметил раньше — она очень напугана.

— Ты… что здесь делаешь? — спросила Тоня.

— Тебя провожаю, — вздохнул он. — Мы играем в шпионов?

Она молчала, уставившись в снег под ногами, топталась, как нерадивая студентка перед экзаменатором, ему стало смешно и очень ее жалко.

— Пойдем, — тронул он Тоню за рукав шубы. — Пойдем. По законам жанра нам нужно продолжать идти в ту сторону, куда ты шла. Если твой… объект за тобой наблюдает, он не должен ничего заподозрить.

Она послушно пошла по дорожке вдоль длинного дома и остановилась, чуть свернув за угол.

— Кого ты выслеживаешь? — спросил он.

— Коля, спасибо тебе, ты… иди. Ты мне мешаешь. Извини.

— Давай так, — решил Николай. — Ты все равно не успеешь догнать этого мужика, если он опять появится. Мы сейчас вернемся к магазину, я подгоню машину, и будем его ждать. Если он поедет на метро, обязательно пройдет мимо, а если на машине, ты его по-любому не отследишь. Пойдем.

Он опять тронул ее за рукав, и Тоня послушно побрела за ним. Они обошли дом со стороны маленькой улицы.

В машине она оказалась совсем близко. Все-таки Невзорова изменилась за прошедшие годы. Была девчонка, стала взрослой женщиной. Очень хотелось спросить, есть ли у нее муж или друг, но Корсун не спросил.

На заводе молодых женщин было немного, хотя в последние годы студентки мелькали все чаще. Студентками Корсун не интересовался и даже не понимал, как можно проводить время с почти детьми, а женщин, ясное дело, замечал. И понимал, что и сам у них вызывает интерес, в связи с занимаемой должностью и вообще. Впрочем, на заводе Корсун никаких приключений не искал, он был поглощен делом.

— Может расскажешь, что у тебя за тайны?

— Нет. Не могу, — улыбнулась Тоня. Рядом с ним она перестала бояться. — Тайна не моя. Да я и сама толком ничего не знаю.

— У твоей подруги неприятности?

— Да. — Тоня расстегнула шубку — в машине ей стало тепло. — Не надо об этом, Коля. Я все равно ничего не скажу и действительно очень мало знаю.

Под шубкой у нее виднелся белый деревенский платок. Такие платки каждую осень продают бабки у метро рядом с заводом. Никому из его «девушек» не могло прийти в голову надеть такой платок. Правда, и бывшая одноклассница едва ли стала бы рыдать из-за золотой висюльки, как его пассия.

Телефон в ее сумке заиграл неизвестную мелодию, Тоня быстро проговорила:

— Мама, я занята. Я тебе перезвоню. — И Корсун вдруг рассмотрел, что глаза у нее необычные, светло-карие, почти желтые, как у кошки. В школе он почему-то этого не замечал.

Мужика в темной куртке, вышедшего из прохода между домами, они заметили одновременно.

— Сиди, — бросил Корсун. — Не высовывайся. Ты приметная, а меня он не знает.

Темная куртка перемещалась по направлению к метро, Корсун нагнал мужика быстро, не особо маскируясь, вошел за ним в вагон. Преследуемый вышел на «Комсомольской», бодро двинулся навстречу толпе граждан с чемоданами — не иначе, как пришел какой-нибудь вечерний поезд — и тут Корсун его потерял. Он еще пометался немного, пытаясь высмотреть знакомую куртку, но отягощенные багажом пассажиры свободы для маневра не давали, и стало ясно, что с заданием он не справился.

Видимо, Дима задремал, потому что не сразу вспомнил, что лежит на диване, так и не сняв брюк.

— Мить, давай мириться, — прошептала Ася, усевшись на краешек дивана. Потормошила его рукой и привалилась к коленям.

Минуту назад он бы не поверил, что такое возможно: жена сама пошла на перемирие.

— Давай, — вздохнул Колосов.

Ему стало жалко Асю, она же не виновата, что Тоня решила уволиться. Ему вообще почти постоянно было жалко жену, с самого начала, даже когда она еще была его невестой.

С жалости, собственно, все у них и началось.

Он учился тогда на третьем курсе. Группа сдала последний экзамен, впереди ждали каникулы, и ничего прекраснее того давнего летнего дня не было. А может, ему сейчас только так кажется, потому что тот день был холодный, ветреный, то и дело принимался идти дождь. Дима, как обычно, сессию сдал на «отлично», собой был доволен и снисходительно успокаивал Тоню Невзорову, получившую на том последнем экзамене тройку. Невзорова тоже училась хорошо, не так блестяще, как он, конечно, но неплохо, и тройка могла подпортить ей диплом. Он экзамен сдал первым и потом долго болтался около аудитории, и только когда из нее вышла расстроенная Невзорова, вместе с ней направился к метро. Впрочем, в то время он почти всегда дожидался Тоню после экзаменов, хотя вовсе не считал себя ее парнем. Или все-таки считал?

По дороге к метро полил дождь, они еле успели заскочить в маленькое летнее кафе — несколько пластмассовых стульев под тряпичным навесом. Они взяли тогда по порции шашлыка и по бутылке пива, но пиво Тоне не понравилось, и он принес ей бутылку минералки.

Дождь распугал прохожих, все стулья очень быстро оказались занятыми, рядом с ними две тощенькие девчонки уныло потягивали пиво. У Тони тогда были очень длинные волосы, почти до середины спины. Они развевались на ветру, и Тоня сколола их пластмассовой заколкой. Он до сих пор помнил, как радостно ему было смотреть на Тоню и какой красивой она ему казалась. В ней чувствуется порода, сказала о ней мама, когда впервые ее увидела. «Породистая» Тоня, почти без косметики, высокая и стройная, в модных тогда серых джинсах и серой же блузке, так разительно отличалась от сидевших рядом девчонок, что ему стало их жалко. Девчонки казались невзрачными: растрепанные, с мелкими чертами лица, с жалкими рюкзачками и немыслимым количеством сережек в ушах. У одной даже в носу сверкала золотая капля.

Он тогда не поверил бы, что эта, с каплей, станет его женой…

— Митя, переоденься, — прошептала Ася. — Ну что ты валяешься в костюме?

Эта ее привычка иногда шептать раздражала его ужасно. Обычно он терпел, потому что боялся ее обидеть, а сейчас промолчал, потому что говорить было лень. Ему давно стало все равно, кричит она или шепчет.

Дмитрий неохотно поднялся, осторожно подвинув жену.

— У меня был ужасный день. Ну просто ужа-асный! — Он шуршал одеждой, и Ася заговорила чуть громче. — Я одной дуре делала ведьмочку-оберег, ну такая прелесть получилась, просто чудо. Так ей не понравилось платье, можешь себе представить! Я сделала платье из синего шелка, а она решила, что синий теряется на фоне ее голубых обоев. Вот дура-то! Короче, платье я переделала, нарядила свою ведьмочку в черное. Получился такой у-ужас! А этой идиотке понравилось! Кошмар, да?

Когда-то Ася пыталась писать картины. Пейзажи. Даже Колосов, который ничего не смыслил в живописи, понимал, что пейзажи, мягко говоря, так себе. Ася, глядя на пыльную московскую улицу, рисовала тонкие березки и отдавала свои творения бывшему сокурснику Витюшке. Витюшка их куда-то пристраивал, хотя самое место им было на помойке, и даже платил Асе какие-то деньги, правда, жена никогда не говорила, сколько зарабатывает. Впрочем, Дима и не спрашивал.

За пейзажами последовали букеты цветов, которые были не лучше пейзажей. Потом Ася пыталась копировать картины известных и почти неизвестных живописцев, но с этим дело совсем не пошло, поскольку у жены не было не только таланта, но и простого терпения. Вообще, Колосов не понимал, зачем люди заказывают плохие копии картин, если можно купить отличную репродукцию, но это личное дело заказчика, разумеется.

В последнее время жена занялась изготовлением оберегов: ведьм, домовых и прочей ерунды. Обереги она делала исключительно под заказ, а заказчиков ей поставлял все тот же Витюшка. Обереги получались гораздо лучше картин, иногда очень забавные, но как человек в здравом уме может повесить такое изделие дома, Колосов все-таки понять не мог.

— Митя, ты что, не слушаешь меня?

Ася надула губки, посмотрела обиженно и стала похожа на испуганную маленькую девочку. Коротко остриженные волосы торчали в разные стороны неровными прядями. Она уже давно не носила дешевой одежды, в какой он впервые ее увидел, и теперь стриглась в дорогой парикмахерской, а впечатление до сих пор производила жалкое. Как нищенка.

Ему неприятно, неловко было на нее смотреть. Он давно стеснялся своей жены, собственно, он с самого начала ее стеснялся. Наверное, потому и жалел.

Впрочем, сейчас он жалел себя. Тоня скоро окончательно исчезнет из его жизни, и что после этого с ним будет, он не знал.

— Слушаю, — пробурчал Колосов. — Слушаю, рассказывай.

Ася не виновата, что до сих пор выглядит провинциальной неудачницей. Она не виновата, что выросла в подмосковном рабочем поселке, еле-еле окончила десять классов и даже мечтать не могла о высшем образовании.

Во всем виноват только он один.

Сидеть в чужой машине было неуютно, скучно и глупо, Тоня совсем извелась, без конца доставая телефон, чтобы узнать время.

— Я его упустил, — виновато бросил Корсун, наконец-то плюхнувшись рядом с ней. — На «Комсомольской» упустил, у трех вокзалов.

Он давно не чувствовал себя виноватым, много лет.

— Ничего, — утешила его Тоня. — Я бы тем более упустила. Спасибо тебе.

Ореховые глаза опять оказались совсем рядом. Ему нравилось смотреть в ее глаза и хотелось подольше с ней не расставаться, а возвращаться к девушкам, которым никогда не пришло бы в голову купить деревенский платок, совсем расхотелось.

То ли от неудачной слежки, то ли еще отчего-то, он внезапно и не к месту оробел, как когда-то в школе, хотя никогда не отличался робостью, особенно с женщинами. Да и в детстве он был высоким и сильным, сильнее всех в классе, хотя специально мышцы не накачивал. И учился лучше всех. А перед Антониной Невзоровой робел.

— Давай я отвезу тебя домой.

— Спасибо.

— Только теперь уж доведу до квартиры.

— Спасибо, это лишнее.

— Не лишнее, — пробурчал он. — Меня мама так учила.

— У тебя хорошая мама, — улыбнулась Тоня.

— Она умерла, когда я учился на втором курсе, — неожиданно сказал он то, чего никогда никому не говорил, тем более «любимым девушкам».

Она ничего не ответила, только посмотрела на него, а он как дурак понес уж вовсе лишнее.

— А больше у меня родственников не было.

— Как же ты… выжил, Коля?

— Выжил как-то. Хорошие люди помогли. — Теперь он пожалел, что его потянуло на откровенность, испугался, что она начнет выспрашивать подробности, но Тоня ничего больше не спросила.

Она молчала, и ему показалось, что она поняла все то, чего он не произнес: как нелегко ему пришлось, одинокому студенту-второкурснику.

У подъезда она вновь решительно с ним распрощалась, и он этому даже обрадовался. Что-то стало тянуть его к ней, мешать вернуться к привычной жизни, а он не любил, когда ему мешают.

— В общем, Коля потерял его на «Комсомольской», — рассказывала Тоня.

Тимошка заснул, на Лилиной кухне было тепло и уютно, Тоня сильно проголодалась и устыдилась, заметив, что почти опустошила вазочку с печеньем.

— Этот Коля… Он не может быть связан с моим вымогателем?

— Лиля! — возмутилась Тоня. — Ну что ты выдумываешь? Шантажист не мог знать, что ты прибежишь ко мне за деньгами и я узнаю про шантаж. А Коля-то тем более.

— Я тебе отдам деньги самое позднее, когда Иван приедет, — спохватилась Лиля.

— Не к спеху. Ты лучше скажи, почему не хочешь позвонить Ивану?

Лиле было плохо, страшно, из глаз текли слезы, но она этого не замечала. Тоня отчаянно ее жалела и вдруг поняла, что чувствует себя виноватой перед ней, потому что после встречи с бывшим одноклассником ей стало отчего-то не то чтобы весело, а как-то легко, и даже Лилины неприятности перестали казаться пугающими.

— Я не хочу его волновать, — Лиля потрясла головой, достала носовой платок из домашних брюк, промокнула глаза. — Я боюсь. Иван гипертоник, у него и так давление иногда зашкаливает, он от меня это скрывает, но я знаю.

— А приедет Иван, узнает, что здесь произошло, лучше будет?

— Пусть спокойно продает дом. Пока сама справляюсь, срывать его не буду.

Тоня сомневалась, что Лиля сама справляется. Конечно, походить на сумасшедшую она перестала, но Тоня видела, что она на пределе.

— Давай попробуем телефон шантажиста пробить. У тебя есть знакомые в полиции?

— Откуда? Я же по гражданскому праву специализируюсь, а не по уголовному.

— Лиля, но нельзя же просто сидеть и ждать, когда он опять потребует денег. Вот позвонит он завтра, и что ты будешь делать?

— Возьму кредит… Не знаю, что буду делать! Не знаю я ничего!

Она заплакала, не вытирая слез, Тоня не знала, как ее успокоить, и поэтому молчала.

Домой Корсун ехал по совсем пустой Москве, хоть какая-то польза от надоевшего холода. С удовольствием переоделся в старый теплый свитер, мягкие фланелевые брюки, налил коньяка в кофейную чашку, потому что подвернулась под руку, развалился на диване, включил телевизор и выключил — скука одна. Нашел среди разбросанных бумаг электронную книгу, почитал немного какую-то недавно скачанную из Интернета дребедень про бандитские разборки и отложил.

С тоской посмотрел на бумаги — он принес их с работы в прошлые выходные, но прочитать так и не успел — и потянулся к брошенному рядом на диван телефону.

Последние несколько недель он встречался с девушкой Леночкой, парикмахером в салоне, куда регулярно ходил стричься. Мастера там были все как будто на одно лицо, к тому же зачем-то постоянно перекрашивали волосы, и после первого свидания с Леночкой, ожидая ее как-то вечером под вывеской парикмахерского заведения, он до смерти боялся перепутать ее с какой-нибудь другой девушкой. На первом свидании они ходили в ресторан. Корсуну было скучно и страшно хотелось домой, но он терпеливо играл роль заботливого кавалера и не прогадал — при втором свидании Леночка легко отправилась к нему на квартиру.

— Лено-ок, — пропел Корсун в трубку и стал сам себе противен. — Как дела?

— Ко-оленька, — обрадовалась трубка.

— Ты как? Свободна?

— Ой, Коля! Для тебя я всегда свободна.

— Ты работаешь сегодня?

— Работала, — засмеялась Леночка. — Одиннадцатый час, Коля. Смена окончилась давно.

— Может, заглянешь? — По-хорошему, ее нужно встретить и проводить, Корсун обычно так и делал, а сейчас почему-то не стал, хоть и чувствовал себя от этого виноватым.

— Ладно, — согласилась трубка. — Сейчас приду. Я в салоне еще, через пять минут буду. Жди.

Салон находился совсем рядом. Корсун с грустью подумал, что, когда с Леночкой будет кончено, придется искать другую парикмахерскую.

Она появилась минут через двадцать, веселая, пахнущая духами и спиртным. Корсун обнимал ее, холодную с мороза, тыкался лицом в пушистые волосы и понимал, что с Леночкой еще скучнее, чем с бандитскими разборками.

— Ты представляешь, у Кирки сегодня день рождения был, мы после работы отмечали.

— Представляю, — ответил Корсун. Он совсем не помнил, кто такая Кирка, вроде бы она делала маникюр. Впрочем, что такое маникюр, он тоже представлял себе слабо.

— Так она не сказала, сколько ей лет. Представляешь? Ее спрашивают, а она не говорит. Ужас, да?

— Ужас, — опять согласился Корсун.

— Как будто мы не узнаем, если захотим! Ну вот зачем так делать, а, Коль?

— Не знаю. По глупости, наверное. Ты есть хочешь?

— Угу, — кивнула Леночка. — Кирка только торты принесла, а я всю смену отпахала, с утра не ела. А выпить у тебя есть?

— Тебе не много будет? — усомнился он.

— В самый раз, — засмеялась Леночка. — В самый раз, неси.

Корсун поплелся в комнату, где в старой-престарой стенке держал спиртное. Поизучав бутылки, выбрал французское мерло, которое недавно принес приятель-сослуживец. Приятель принес дорогое мерло, а пили они русскую водку, которая, к счастью, нашлась у Корсуна.

Леночка уже достала из холодильника ветчину, нарезала хлеб и с удовольствием уминала бутерброд, покачиваясь на хлипкой табуретке. Корсун достал рюмки, открыл бутылку.

— За нас.

— За нас, — послушно повторил он и вдруг заметил, что глаза у Леночки тоже светло-карие. Не такие желтые, как у бывшей одноклассницы Тони, не кошачьи, но очень похожие, и ему отчего-то стало неприятно.

— Знаешь, Коля, — Леночка задумчиво смотрела мимо него. — Я совсем ничего про тебя не знаю. Ты кто?

— Я?.. — задумался Корсун. — Черт его знает, кто я. Человек.

— Я серьезно, Коля, — она вдруг перестала казаться пьяненькой.

— Я работаю на заводе.

— Кем?

— Лен, ну какая разница? Мне не хочется говорить о работе. У меня выходные.

— Я для тебя никто, да? — Она все так же смотрела мимо, но Корсуну стало не по себе.

— Мне с тобой хорошо, Лен, — он тоже смотрел мимо нее и знал, что соврал. Ему было с ней никак. Скучно.

— Да-а? — протянула она. — Что же ты скрываешь, кто ты?

— Да ничего я не скрываю, — поморщился он. — Я просто не хочу говорить о работе.

Одноклассница Тоня ничего у него не спрашивала, а он знал, что она все понимает.

— Ты меня просто используешь! Я тебе что, девка с трассы? — Лена допила вино, плеснула себе еще.

— Лен, ну что на тебя нашло? Что за кликушество?

— Кликушество?! Да тебе наплевать на мои… мои проблемы!

— А какие у тебя проблемы? Ты расскажи сначала, потом будешь решать, наплевать мне или не наплевать.

— Почему ты не говоришь, кто ты?

— Я сказал, — терпеливо повторил он. — Я работаю на заводе.

— А я еще раз спрашиваю — кем? Кем ты работаешь?

— Это имеет значение?

— Да! — закричала она. — Да! Это имеет значение! Я тебе…

— Не девка с трассы, — подсказал он. — Лен, кончай. Ты выпила лишнего и говоришь глупости. Давай я тебя провожу домой, завтра все будет выглядеть по-другому, вот увидишь.

— Не надо меня провожать! — она заплакала, вытирая лицо и размазывая по нему тушь. — Не смей меня провожать!

Она жила рядом. Он ее проводил, конечно. Шел за ней, стараясь не приближаться, слушал, как она всхлипывает, и вместо жалости испытывал трусливое облегчение. Впрочем, жалость он тоже испытывал, потому что все сказанное ею было правдой. Он ее использовал, и ему было наплевать на ее проблемы.

«Я никогда бы не подумала, что ты можешь так поступить с девушкой, Коленька», — сказала бы мама.

Можно делать все, что не обижает людей, когда-то повторяла она. Сейчас Корсун мог бы с ней поспорить: жизнь устроена так, что не дать обидеть себя однозначно означает обидеть другого. А себя в обиду Корсун давно уже не давал.

Около подъезда он попытался помириться с Леночкой, но она вырвала руку, брыкнулась, произнесла несколько непечатных слов, чего он терпеть не мог, и тем самым сделала все, чтобы он почти не испытывал мук совести.