Наша земля – дышит

Евгения Басова, 2020

«Кедровый стланик, я вам скажу, уж до чего хитрое растение. Летом оно распрямляется во весь свой рост, – а ростом оно выше нашего папки. Зато зимой стланика вовсе не видать. Одни голые лиственницы торчат из ватно-белой сопки. Стланик весь прячется под снегом. Он укладывается спать на зиму, стелется под снежным одеялом по земле. Оттого и называют его стлаником. А кедровый он потому, что на нём шишки растут с орешками, будто на кедрах, но только маленькие…»

Кто я сам, и кем я хочу стать

В школе на уроках географии мы говорим о том, как интересно наблюдать за кошкой или за собакой. А после сверять свои записки с наблюдениями учёных. Их у нас печатают в газетах, там, где про погоду. Учёные используют разные приборы, а животным приборы вовсе не нужны. Они и без приборов чувствуют, когда приближаются изменения в природе. Знали бы вы, сколько историй у нас рассказывают про то, как чей-нибудь кот внезапно начинал рваться из дому в то время дня, когда обычно он сладко спит на диване. А после оказывается, что как раз в это время приборы учёных засекли колебания нашей Земли — можно сказать, маленькие землетрясеньица, в два балла. Как раз достаточно для того, чтобы волны в ванне пошли или тарелки в серванте попадали.

А то ещё у нас рассказывают, как чьи-то кот или пёс, решив переждать опасность дома, забираются под стол — и откуда только знают, что землетрясения надо пережидать под столом? Или же жмутся в комнате к несущей стене. Знаете, что такое несущая стена? Сам я точно не знаю, но, в общем, так называют самые прочные стены в доме. Если придёт беда, сначала рухнут другие стены. Несущие же стены могут и устоять.

Тот пёс, он, интересно, как бы у нас в доме вёл себя? Он бы разобрался, где у нас несущая стена, где нет?

Я спросил у папы, откуда кот или собака могут знать, где в доме самая прочная стена. Папа ответить не успел, как мама и говорит:

— Заклинило тебя, Колька, на этих землетрясениях. Все разговоры — вокруг да около. Неужто нельзя поговорить о чём-нибудь другом?

— Ты что, это будет великий сейсмолог! — заступился за меня папа. — Он, может быть, откроет способ предсказывать землетрясения со стопроцентной точностью!

И верно, я хочу стать сейсмологом. Сейсмолог — это человек, который много чего знает про то, что происходит внутри Земли, какие процессы там идут и от чего они зависят. Я точно разузнаю, правда ли, что Земля может рассердиться на людей, и что мы должны делать, чтобы жить с ней в мире. Если мы будем это знать, то нигде больше люди не будут гибнуть от землетрясений.

Но я вовсе не зациклился на них. Я, между прочим, задумал очень важный научный эксперимент. И он с землетрясениями связан лишь постольку-поскольку. Если Земле не нравится, когда люди совершают зло или берут чужое, то должен же я выяснить, портимся мы, люди, со временем или совсем нет.

Папа когда-то много лет назад оставил свой портфель на остановке. Добрые люди передали его портфель в милицию, и назавтра милиционер прямо в школу принёс портфель и отдал его папе лично в руки.

Узнать, что изменилось с тех пор, проще простого. Надо тоже оставить портфель на остановке и поглядеть, вернётся он ко мне или не вернётся.

Я хожу в ту же самую школу, где учился папа, и после уроков сажусь в автобус у того же самого забора. Так что все условия остаются прежними, кроме того года, в котором люди обнаружат у забора чей-то бесхозный портфель.

Да только как его там оставишь? После уроков меня, что ни день, дожидаются Славка и Валик. Я топчусь в раздевалке, думаю, может быть, они уйдут. При них разве оставишь портфель на остановке? А мне надо провести эксперимент!

Валик тогда заглядывает в раздевалку:

— Эй, мешок с костями, поторапливайся!

Вижу, Славка его в бок толкает. Знает, что не нравится мне, когда меня так называют. Тем более у меня папа — Академик. А я что — мешок с костями?

— Ну что ты копаешься, Колька, — говорит Славик. — Давай, бежим!

Мы выбегаем на улицу — и дальше бегом, бегом! Ладно, думаю, в другой раз эксперимент проведу. Ранцы по спине хлопают, солнце отражается в снежных сугробах. На бегу мы говорим о том, что наш математик придирается к Валику и что я любимчик учителя географии, но в этом я нисколько не виноват — просто я географию люблю. И что через неделю у нас встреча с «бэшками», матч-реванш, и уж теперь мы им покажем. В прошлый раз они выиграли случайно. Или ещё Славик начинает рассказывать, что через каких-нибудь двадцать лет люди будут в космос летать так же, как теперь на автобусе ездят.

— Нет уж, — говорю ему, — не хотел бы я так в космос летать.

Славке что, они с Валиком возле самой школы живут, в соседнем дворе. А тут каждый день топчешься на остановке, ждёшь-ждёшь. А после толпа вжимает тебя в себя, и ты уже будто не ты, у тебя много рук, и ног, и голов, и весь ты такой огромный, точно в воронку втекаешь в узкую автобусную дверь. И когда уже совсем нечем дышать становится, кажется, что ты сам же и говоришь незнакомым хрипатым голосом:

— Парнишку-то совсем задавили! Давай-ка, я к окошку тебя протолкну, там свободней.

Тут ждёшь не дождёшься, когда до своего посёлка доедешь, а Славка говорит — в космос! Нет, я лучше уж полечу на такой ракете, какую видел по телевизору.

— Нет, ты не понял, — спорит со мной Славка. — Я говорю, когда мы вырастем, полёты в космос станут обычным делом.

— Ну, это да, — отвечаю, — само собой.

Чем плохо — поглядеть на нашу планету со стороны? Она-то, интересно, видит нас, людей, когда мы вокруг неё в ракетах кружимся? Или ей не до нас? Она сама кружится по своей орбите, и другие, ей знакомые, планеты летят — каждая по своему кругу.

Иногда наступает время, когда планеты-подружки оказываются близко, почти рядом друг с другом. Конечно, по своим планетным меркам. И тогда они могут друг с дружкой и словечком перекинуться, мол: «Как дела?» — «Да вот, такие дела, люди меня одолели… Всё-то не живётся им спокойно, всё-то воюют между собой…» — «Так с ними, с людьми! Тяжело, кто бы сомневался! То ли дело я — никаких людей, для себя живу…»

Точь-в-точь как наша соседка вчера сказала маме:

— Для себя живу и никаких детей заводить не собираюсь…

Валик толкает меня в бок.

— Слышишь, меш…

Славка поглядел на него, тот сразу поправил себя:

— Колька, слышь? Что-то твоего Кактуса не видать…

Если б я знал, где мой Кактус!

Каждое утро встречал он меня на остановке. Встречал-встречал, и вот однажды выбираюсь из автобуса — нет Кактуса.

Я за один угол, за другой, и через дорогу перешёл (совсем в другую сторону от школы кинулся), и во дворе, за магазином, всё обыскал — нет Кактуса.

Стою среди домов, зову его:

— Кактус! Кактус!

Старушка из окна высовывается, кричит:

— Где кактус?

Я ей, мол, собака потерялась!

А она не слышит меня, видать, знай своё кричит:

— Какой такой кактус, уроки начались давно, а ты тут — «Кактус, кактус»!

Вижу, что без толку звать его. Делать нечего — в школу и впрямь пора. Да ещё как пора!

На уроки я опоздал, конечно. Вваливаюсь в класс, наш математик, Сергей Иванович, сразу:

— Дневник на стол!

Полез я в портфель за дневником, тут у меня сразу на учительский стол кости и выпадают. Я же их сверху кладу, чтоб на остановке доставать было удобнее.

И пакетик, как назло, был не завязан. Косточка прямо на классный журнал упала.

Сергей Иванович как закричит:

— Что это, что это?!

Я даже не ожидал, что он может кричать таким тонким голосом.

— Ничего страшного, — говорю. — Просто мешок с костями.

Тут все как загогочут! Прямо чуть со стульев не попадали. А Валик и ещё несколько ребят начали кричать мне:

— Сам ты мешок с костями!

— Колька — мешок с костями!

Сергей Иванович увидел, что и вправду ничего нет страшного, и успокоился. Ещё у двух-трёх мальчиков забрал он дневники, за то, что они больше всех смеялись, и урок начался.

Да только меня с тех пор прозвали Мешком с костями. Я не откликаюсь, конечно, а они всё равно… А иногда, бывает, и застанут тебя врасплох, когда ты забыл, что надо себя контролировать. Услышишь «Эй, мешок с костями!» и повернёшься на зов — знаешь же, что тебя зовут. Вот тогда бывает смеху. И дома мама туда же:

— Ел бы ты, Колька, побольше, что ли? А то вытянулся, исхудал — кожа да кости!

Знала бы она, как в классе меня зовут — лишний бы раз не повторяла. От кожи да костей до мешка с костями совсем недалеко. Папка-то Академик, а я кто?

И главное, Кактуса я с того дня не видел. Нет, точно и не было его.

И я стараюсь думать, что кто-то решил взять его домой. Кактусу живётся хорошо. А что ему сейчас, может быть, плохо, про то я стараюсь вовсе и не думать. А всё равно думается само собой. Кактус — всё-таки бродячая собака. С бродячими гораздо чаще случается плохое, чем хорошее.