Возвращение Грифона

Евгений Щепетнов, 2013

Все-таки практические навыки в полицейской магии – великая вещь! Если бы не они, разве удалось бы Васе Кольцову, его другу Сереге и подружке Василисе отнять у злоумышленников коллекцию золотых монет, да еще и кучу вполне современных денег в придачу? Правда, удачливые кладоискатели по-прежнему находятся в бегах, а теперь с таким богатством им и вовсе недолго пробыть на свободе. Ведь добыть деньги – это еще не все! Надо умудриться оставить их себе. Тем более что на счастливчиков очень скоро вышли весьма серьезные люди, от предложения которых обычно не отказываются даже самые гениальные маги Вселенной. Впрочем, бывший маг-оперативник Вася Кольцов на многое не претендует: деньги, свобода, любовь и… чтобы всякая потусторонняя нечисть знала свое место!

Глава 2

Самолет зашел на посадку, и я смотрел с высоты на свой город. Нечасто видишь с небес место, где родился, где провел практически все годы своей жизни. Мешанина из заводских корпусов, жилых домов, дорог и дачных массивов, плавно перешедших в городскую черту. Город сильно разросся, три миллиона населения все-таки. Не столица, но… большой промышленный центр, один из главных центров нефтеторговли и перекачки газа.

Нефть потеряла свою актуальность как топливо, но совсем не потеряла ценность как сырье для производства практически всего, чем мы сейчас пользуемся — от пластмасс до продуктов. Кстати сказать, иногда я подумывал о том, что процентов девяносто того, что я ем, совсем не мычало и не кудахтало, а скорее булькало, истекая из скважины. За последние десятилетия производители научились так искусно маскировать свои подделки под натуральные продукты, что только экспертизой можно отличить. Впрочем — не все ли равно, если бифштекс, который я ем, выглядит как бифштекс, пахнет как бифштекс и усваивается так же, как бифштекс. Вообще-то мне жалко убивать животных. Чем они провинились, что мы вот такие хищники? Как-то зашел в дорогой магазин и увидел на холодильном прилавке несколько молочных поросят. Меня чуть не вырвало — они были ужасно похожи на младенцев, тихо улыбающихся во сне. А этот прилавок напоминал прозекторский стол в морге…

Я поделился своими мыслями с Василисой, она ойкнула, представив этих поросят-младенцев, и заверила, что мы никогда не купим эти трупики. Лучше всю жизнь питаться травой, чем превратиться в поедателей младенцев.

В аэропорту нас ожидал автомобиль, как две капли воды похожий на тот, на котором мы ехали в Москве. Константин прилетел с нами, а водитель и охранники были другими.

Весь полет занял что-то около часа — самолет скоростной, комфортабельный, настоящая воздушная гостиница. Подумалось — вот куда идут народные средства! А я за семьдесят тысяч зарплаты парился в вонючем отделе, в котором даже компов нормальных не могут поставить. Туалет карболкой моют, как в Отечественную войну. Зайдешь — дышать нечем от вони окурков и дезинфекции.

— Сразу на место убийства? — спросил Константин, бесстрастно глядя на нас серыми глазами.

— Сразу, и на место, — подтвердил я, посмотрев на пролетающие за окном машины, на лоскутки дачных участков, на которых под весенним солнцем копошились фигурки дачников-курдючников.

Через час мы были на месте. Автомобили остановились прямо на проспекте, в том месте, где висел знак «Остановка запрещена». Патрульный автомобиль ГАИ, который находился в свободной охоте в двухстах метрах от нас, тут же сделал вираж и подрулил к злостным нарушителям, но после того, как Константин показал ему какое-то удостоверение, испарился от греха долой так, будто его пнули в зад кованым носком армейского сапога.

— Вот тут, — показал рукой Константин, — огонь велся из двух машин и с крыши девятиэтажки. Вначале их остановили, разбив колеса бронебойными пулями, потом расстреляли из гранатометов и фаерболов. Все, кто был в машине, сгорели практически до костей. И тех мало осталось. Вот здесь еще видно темное пятно. Гриньковых опознали по деталям украшений. Вот и вся информация.

— Ясно. Отойдите в сторону, — приказал я, не глядя на охранников. Они послушно отступили на несколько метров, с уважением и опаской поглядывая на меня. Я вошел в легкий транс и стал нараспев произносить заклинание вызова духа, представляя себе лицо отца Василисы — таким, каким я его помнил.

Вообще-то у меня сложилось впечатление, что Владислав Петрович был неплохим мужиком, хоть и олигархом. О нем неплохо отзывалась Василиса, а я верил ее мнению о людях. Плохого, гадкого человека она не стала бы вспоминать с такой печалью. С ее слов, он был вполне неплохим отцом — не тираном, не деспотом, заботился о ней, о семье. Ну а что он там творил на работе — ей неизвестно. Мало ли кто где-то чего-то творит — родители детям редко об этом докладывают, а может, и никогда.

Заклинание сработало. Через мгновение после того, как я закончил его читать, передо мной появился Владислав Петрович, смотревший на меня безжизненными глазами. Он выглядел так же, как и при жизни, — костюм, галстук, полуботинки с острыми носами. Вот только все бесцветное и серое.

Олигарх скосил глаза на Василису и подошел к ней близко, так, что между их лицами оставалось сантиметров десять. Помолчав, Владислав Петрович грустно сказал:

— Больше всего жалею, что мало уделял тебе внимания. Красавица, умница! Моя гордость, моя девочка… береги ее, Вася, пожалуйста.

— А как вы ее узнали? — ошеломленно спросил я. — У нее же лицо совсем другое!

— Ну как я могу не узнать свою дочь? — усмехнулся призрак. — Это же моя кровь. С каким бы лицом она ни была. Прячешь ее от врагов? Правильно, береги. Для чего вызвал? Хочешь узнать, кто меня убил?

— Да. Кто убил вас и вашу супругу вот в этом самом месте.

— А не было в этом месте моей супруги — спокойно сказал призрак, и я почувствовал, как у меня перехватило дыхание.

— Как это не было? А кто тогда ехал с вами в автомобиле и чье тело, тело женщины нашли полицейские?

— Это моя любовница, Света, студентка института международных отношений. У меня с ней была давняя связь, и я собирался поставить перед супругой вопрос о том, что нам пора расстаться. Я уже устал смотреть на супружнины истерики, терпеть ее склочность и злобу.

— А что же вы мне говорили, что ее любите и так далее? Какого черта тень на плетень наводили? И кстати, как это не супруга, если на ней были украшения, принадлежавшие вашей жене?

— А я что, должен кричать на весь мир, что развожусь с супругой? Что у меня молодая любовница, чуть старше Василисы? Нет уж — мои дела, это — мои дела. Ну а по поводу украшений — чего глупые вопросы задаешь? Ясно же, что я подарил ей кое-какие украшения, после чего был дикий скандал с супружницей.

— Так кто же тогда вас убил? Вы что думаете по этому поводу?

— Кто убил? А это уже ты сам догадайся. Я не знаю. Одно скажу, если ты сумеешь найти мою супругу, ты узнаешь много интересного по этому поводу. Уверен.

— Кто имел возможность доступа к счетам вашей корпорации и что за деньги там крутились?

— Государственные, конечно, какие же еще. Прокручивались в сделках, уходили на депозиты, с них снимались проценты и потом отправлялись на определенные счета. Коды для управления счетами находились у меня в сейфе, на носителях. О его расположении знала только моя жена. Суммы через нас проходили громадные, так что пару-тройку процентов с общего потока денег составляли громадные деньги. Часть оседало, конечно, у меня, но основная сумма этого навара шла в Москву. Кому — я не знаю. Могу только догадываться.

— Как можно снять деньги с ваших счетов и сделать так, чтобы никто не узнал, куда они делись?

— Хммм… трудоемко, но можно. Десятки мелких фирм перечисляют еще на десятки мелких фирм, те обналичивают деньги, снова кладут на десятки фирм и так далее. И деньги теряются. Особенно если фирмы зарубежные, не все зарубежные банки дают информацию по запросам — кому надо светить своих клиентов. Особенно этим грешат мелкие страны Карибского бассейна. Да и в Европе кое-кто не брезгует работать по отмыванию денег. Все замыкалось на мне. Я был офицером ФСБ под прикрытием и заведовал «добычей» денег для… в общем, я сказал для чего. Куда они потом тратились — мне неинтересно.

— Как думаете, жена сама придумала эту схему? И решила вас убить?

— Сомневаюсь. У нее ума на это не хватит. Скорее всего, кто-то за ней стоит. Спросишь — кто? Не знаю. Я не всеведущ. И вообще — мое время на Земле истекло. Чувствую, что мне пора. Похоже, что я тут болтался именно для того, чтобы сообщить тебе информацию, и… попрощаться с дочерью.

Призрак подошел к Василисе, нервно наблюдавшей за моими действиями, посмотрел ей в лицо и попытался потрогать ее щеку. Рука духа прошла через голову Василисы, и внезапно та вздрогнула, схватившись за щеку.

Бросив взгляд на меня, Василиса недоуменно сказала:

— Как холодом обдало! Это твои штучки?

— Это твой отец, — печально сказал я, — он с тобой прощается и просит вспоминать только хорошо. Он стоит перед тобой.

— Папка! Папка… — Василиса заплакала, глядя в пустоту, а призрак грустно стоял перед ней, вглядываясь в лицо дочери. Потом он как будто подернулся туманом, заколыхался и стал медленно таять, пока не исчез совсем. Василиса пыталась что-то говорить, что-то о том, как она его любила, но я ее остановил:

— Он ушел. Все. Теперь он совсем ушел. Иди ко мне…

Я прижал жену к себе, положив голову на плечо, она минуты три плакала, заливая ткань рубахи слезами, потом успокоилась, вытирая покрасневшие глаза. Мы молча пошли к минивэну и уселись в него под внимательным и вопросительным взглядом Константина.

— Куда сейчас едем? — спросил он.

— К дому Гриньковых, — ответил я и закрыл глаза, представляя себе облик матери Василисы, вспоминая ее черты. Несколько минут ничего не мог ощутить, но после того, как сосредоточился, как напряг какие-то внутренние механизмы, или органы, почувствовал, как линия, соединяющая меня и госпожу Гринькову, протянулась через пространство. Она была тоненькой, почти пунктирной, но уверенной, ясной, и тянулась куда-то далеко-далеко, будто огибая земной шар. Может, и огибая, скорее всего, Гринькова спряталась в дальние края, в очень дальние края. И немудрено — после того, как тиснешь у государства больше сотни миллиардов долларов, — надо бежать очень, очень далеко. А лучше на дно моря. Или в другую галактику. А еще лучше — в другой мир. И то нет гарантии, что и там не достанут.

Взяв в свои ладони руку Василисы, я попытался найти ее мать на карте мира, представив в голове что-то вроде атласа. Безуспешно. Не получилось. Тогда оставалось еще средство…

— Константин! Мне нужна малия.

— Сколько? — не удивился провожатый-охранник-тюремщик.

— Хмм… литр.

Константин достал маг-зеркало, сказал несколько слов и обернулся ко мне:

— Через час доставят. Еще что-то?

— Нет.

Я отвернулся к окну и стал смотреть на город, еще не украшенный весенней зеленью в полную силу, но уже зеленеющий и зацветающий как большая клумба. «Все-таки весна самое лучшее время года», — подумал я и снова сжал руку своей Василисы. Она улыбнулась, посмотрев на меня, и кивнула на Сергея, похрапывающего в кресле:

— Спит, как сурок. По фигу все. Даже завидую — настолько ему все по фигу.

— И ничего не по фигу, — не открывая глаз, ответил Сергей, — я все слышу, все вижу. И делаю свои выводы. Например, Вася почему-то не рассказал того, что знает. И это что-то потрясло его до глубины души. Что-то, что он услышал от духа твоего отца. Правда, Вася? Колись, это ты им можешь втирать, а я-то все вижу. Делись информацией, мы ведь в одной лодке. Кого ты там задумал искать с помощью малии?

— А ты как думаешь? — усмехнулся я. — Ты же опер, сыщик, так сказать, сделай свои выводы. Покажи, на что способен.

— Хорошо, слушай. Ты разговаривал с духом отца Василисы. Но ни разу не упомянул, что разговаривал с ее матерью. Я задумался — почему? Неужели бы ты отказал себе в возможности поговорить с ее матерью? А если поговорил, почему не сказал об этом Василисе? Значит, ты с ее матерью не разговаривал. По какой причине? А вот по какой — не мог. Ее не было в машине, когда отца Василисы убили, так?

— Как это? — удивилась Василиса. — Как это не было в машине? Вась, это правда?

— Правда, — неохотно пояснил я, — она жива.

— Вот так, — удовлетворенно хмыкнул Сергей, — в машине была какая-то другая женщина, которую приняли за мать Василисы. И успокоились. Трупы были сожжены до неузнаваемости — гранатометами и фаерболами, так что никто ничего не смог определить. А мать Василисы залегла на дно, потому ее и считали мертвой. По какой причине? Видимо, совесть нечиста. Скорее всего, имеет отношение к тому делу, из-за которого нас и захватили, а теперь используют в качестве служебных ищеек. Вась, найди изъян в рассуждениях, если сможешь.

— Не могу. Все верно. Теперь мы едем в ваш дом, чтобы найти следы пребывания твоей матери. — Я искоса поглядел на ошеломленную Василису, хватающую воздух широко открытым ртом. Она попыталась что-то сказать, но замолчала, а потом тихо спросила:

— А отца… это мама?

— Скорее всего да, — легонько кивнул я, — оказывается, они последние годы были на ножах. Ты разве не замечала этого? Не догадывалась, что у отца была любовница, с которой он хотел строить свою жизнь отдельно от твоей матери?

— Ну… ссорились они, бывало. Но больше я ничего не знаю, — подавленно сказала Василиса, — но чтобы она организовала такую аферу, да еще убила отца — поверить не могу.

— Ну, это только предположение. Но все сходится к тому, что так оно и есть, — пожал я плечами и закрыл глаза, как бы показывая, что разговор закончен. Мне хотелось подумать.

А думать было о чем. Например, не попали ли мы из огня да в полымя? Бегали-бегали от преследователей и где оказались? Ну да, я могу хоть сейчас переместиться в другой мир, захватив с собой Василису и Сергея. И что? Мы окажемся там голые, без средств к существованию, в непривычной среде обитания — как мы будем жить? Привыкнув к этому миру, привыкнув к его комфорту. Но что-то не верилось мне в порядочность таких вот структур, находящихся над законом. Сейчас они с нами, дают нам все, что мы пожелаем. А когда мы найдем деньги, поможем их вернуть — как они с нами поступят? С носителями опасной информации… А кроме того — я могущественный маг, без преувеличения могущественный, и могу менять свой облик по своему желанию. И менять облик кого угодно. И если представить, что кто-то захочет поставить на место президента того, кого им нужно…

Мне не захотелось развивать тему вовлечения нас в политические дрязги. Только подумалось о том, что надо держать поближе к себе Василису. Не дай бог, кто-то решит, что выгоднее держать меня на коротком поводке или что можно будет как-то воздействовать на меня — если ее забрать. Честно говоря, в этом случае я бы разнес полгорода. Оставил бы только ту часть, где живут мои родители. Кстати, родители — тоже опасно. А вдруг решат, что можно воздействовать на меня, похитив родителей? И вообще — как спецслужбы узнали про нас? С какого момента они нас слушают? Что знают о нас? Скорее всего, они этого не скажут… но все-таки — попытка не пытка? Не укусят же за вопрос?

— Константин! Скажите, а как вы вообще узнали о нас? С какого момента нас слушаете?

Мужчина посмотрел на меня, и на его лице появилась тень улыбки:

— А почему вы решили, что я отвечу на эти вопросы? Впрочем, я могу рассказать. Например, о том, что мы шли за вами по пятам, еще когда вы спрятались в гостинице, начиная от ночного клуба. Вот тогда вы нас и заинтересовали, после той бойни. Но мы немного запаздывали — в гостиницу попали, когда вы уже разобрались с киллером. Ну а вышли на ваш след, узнали, что вы в Сочи — после того, как машина, которая ждала вас на трассе, исчерпала оплату простоя и вернулась в город. Мы опросили все машины такси, что были в городе, и узнали, куда она вас возила. Вы же в курсе, что все пассажиры в такси фиксируются видеорегистраторами? Нет? Не в курсе? Так вот знайте. Мы вернули машину на то место, где она вас ждала, обследовали окрестности и узнали, что было уничтожено поселение мутантов. Оставшиеся в живых вас описали. Оставалось получать информацию из Сочи и ждать, когда вы там проявитесь. Вы проявились на гибели нумизмата. А потом снова вынырнули, похитив оперативника. Пока оперативник летал с вами, за его домом было установлено наблюдение, а квартира оборудована аппаратурой записи. Вас вели, постоянно вели и слушали.

— Не зря я вам тогда говорил, что за мной следили, — проворчал Сергей, — было у меня ощущение, что я под колпаком. Не хотел вас пугать. А зря!

— Мы записывали все ваши разговоры и знаем очень многое. Может быть, и не все, но… достаточно, чтобы знать то, что нужно. В определенный момент мы просто перехватили вас, и все. Теперь понятно? Как видите, мы играем в открытую, того же ждем и от вас. Сделаете свое дело — и идите куда хотите.

— Как бы не так, — шепнул Сергей, — хрен они нас так просто отпустят!

— Тссс… — сказал я, — везде уши.

— Константин, а каковы гарантии, что нас отпустят? Я вообще не понимаю — почему именно я? Неужели такая могущественная организация, как ваша, не может обойтись без какого-то там мага? Неопытного оперативника-мага? Если у вас самые квалифицированные кадры в стране? И что вам помешает просто уничтожить нас после окончания операции?

— Начнем с главного. Вы будете смеяться, но ТАКОГО уровня мага у нас нет. И скорее всего — вообще нигде нет. И нам выгоднее договориться с вами, чем вас убивать. Ведь кроме того, что вы будете использованы как маг-поисковик, мы можем с вами договориться о сотрудничестве в качестве консультанта или того же поисковика. Для вас практически нет невозможного, вы можете найти любого человека. А мы готовы за это хорошо платить. И еще — вы кладезь знаний чужого мира, ходячая библиотека заклинаний, разве мы можем позволить, чтобы вы погибли? С вас будут сдувать пылинки, о вас будут заботиться — главное, чтобы вы были лояльны государству и нашей организации. В противном случае… в общем — понятно. Мы знаем, что вы в любой момент можете ускользнуть от нас в другой мир, прихватив с собой свою подругу и своего подчиненного. Но мы предлагаем вам хорошенько подумать, прежде чем это сделать. Жизнь в другом мире, неопределенная, непривычная, против жизни здесь — комфортабельной, обеспеченной, прекрасной во всех отношениях. У вас на самом деле нет другого выбора, кроме как принять наше предложение и работать не за страх, а за совесть.

— Выбор всегда есть, — усмехнулся я, — и если вы считаете, что взяли нас за горло — ошибаетесь.

— Мы знаем, что вы способны убить нас прямо здесь, — пожал плечами Константин, — но и вы знаете, что после этого вас постараются уничтожить. Больше с вами никто вести переговоров не будет — с неадекватными существами не договариваются. Их уничтожают. И сколько бы людей вы ни убили, в конце концов вас уберут. Вы же совсем не глупый человек и понимаете это, не правда ли?

Я не стал отвечать. А что отвечать, когда все и так ясно и разложено по полочкам. Что есть, то есть.

К поместью Гриньковых мы подъехали довольно быстро — минут через сорок. Оно было тихим и мрачным — по всем признакам в доме никто не жил. У КПП нас встретил незнакомый охранник, похоже, что из числа людей Организации. Он открыл шлагбаум, и мы покатили по щебенистой дорожке к дому.

Я взглянул на Василису и увидел, как она сжала кулачки так, что пальцы впились в ладони.

— Не могу ничего с собой поделать — мне кажется — там сейчас ходят родители, брат сидит у себя в комнате и слушает музыку… не могу поверить, что все так случилось.

— А всегда плохое случается неожиданно. И никто не может в это поверить, — философски заметил Сергей, — если бы мы знали, что случится…

Его слова оправдались буквально через пять минут, когда мы вышли из машины и шли к входу в дом.

Не успели мы сделать и десятка шагов, как со всех сторон, будто стая стервятников, появились десятки людей — они летели по воздуху, совершенно бесшумно, и складывалось впечатление, будто они ожидали нашего приезда и готовились к нему. Нападавшие открыли ураганный огонь на поражение из коротких автоматов («Ель-300», 9 мм, семьдесят патронов в магазине) и буквально смели нашу охрану — у Константина очередью снесло полголовы, как будто отсекло гигантским топором. Остальных изрешетили, как дуршлаг — только клочья полетели. Охрана пыталась отстреливаться, засела за бронированные автомобили, но их оттуда выкурили выстрелами из гранатометов и фаерболами, залетающими прямо под днище авто, туда, где прятались охранники. На моих глазах два человека, охваченные пламенем, сжигающим их заживо, побежали куда-то в сад, видимо, от боли у них перемкнуло в мозгу, и они решили найти спасение в гуще еловых насаждений.

Ни одна пуля не попала в меня или в моих спутников — в нас полетели липкие сети, знакомые мне по Сочи. Нападавшие выстрелили их из «гранатометов» с набалдашниками, и летающие «косынки» тут же впились в наши тела, опутав туго, как мумию бинтами. Я не мог пошевелиться, не мог даже выговорить заклинание — чертова сеть залепила мне рот, и я чувствовал, как в мою кровь входит парализующий состав из сети там, где она коснулась моей кожи. Все произошло за секунды, буквально за пару секунд — пока мы ошеломленно думали, что нам делать, а я командовал всем идти на взлет — нас уже сбили, привязали к машине, и как мы ни пытались подняться в воздух — не смогли. Одежда трещала, рвалась, но поднять нас вместе с автомобилем не могла.

Угасающим сознанием я осознал ужас положения и едва не зарыдал от разочарования — все так хорошо шло! Ну какого черта все закончилось так хреново?! Несправедливо! Последней мыслью было ругательство в адрес Сергея — накаркал!

В голове гудело, изображение двоилось, но все-таки я сфокусировал взгляд и посмотрел на тех людей, что сидели передо мной. А их было человек пять — такие же безликие, «усредненные» люди, как те, с которыми я общался в последнее время — люди Организации. Они внимательно разглядывали меня, как будто я был чем-то странным и экзотическим, вроде гигантского питона или крокодила. Мол, «Видите у него вздутие на брюхе? Эта змея недавно хорошенько попиталась, сожрав служительницу вместе со шваброй. А не вытошнит ли его половой тряпкой? Нет, он все переваривает. Сегодня его не кормить!»

Рассмотрев этих людей, я перевел взгляд в глубь комнаты — мое внимание привлек стол, на котором стояло множество, огромное количество баночек, скляночек, пузырьков и кувшинчиков, в которых я без труда узнал магические причиндалы, необходимые для совершения обрядов. Потом почувствовал боль в руке, там, где находился локтевой сгиб.

Первое, что пришло в голову, у меня брали кровь. Скосив глаза (голова была крепко пристегнута к высокой спинке кресла), я увидел на локтевом сгибе повязку с красным пятнышком и понял — мои подозрения оправдались. И еще хуже — у стола суетился человек, в руках которого находилась прозрачная колба с темно-красной жидкостью, густой и оставляющей на стекле розовый след. И это была не краска, и даже не вишневый сироп, а скорее всего — кровь самого могущественного мага на Земле. Болвана, который не сумел уйти из ловушки.

Я попытался что-то сказать, но обнаружил, что рот заткнут кляпом. Я не мог сказать слова заклинания, не мог сделать нужные пассы, а если бы начал превращаться в грифона — стал бы грифоном, приделанным к креслу. Все, что я мог сделать — это уйти в параллельное пространство, но тогда Василиса и Сергей останутся здесь, неизвестно в чьих руках, и что с ними будет — тоже неизвестно. Не лучше ли вначале узнать, кто это такие и чего им нужно? Сбежать я всегда успею.

— Он очнулся, — с удовлетворением сказал один из пятерых людей, обернувшись к столу с магическими ингредиентами, и я увидел, как откуда-то сбоку вышел человек лет сорока, с аскетичным худым лицом и пронзительными черными глазами.

— У него регенерация, как у ящерицы, а может, и покруче, — спокойно заметил «аскет», — на нем царапины заживают за несколько секунд. Чтобы отлить у него крови, пришлось распахать полруки, и то еле-еле нацедил.

— Вы уверены, что заклинание подействовало? — спросил тот же человек. — Когда он очнулся, то смотрел на меня. Это значит, что он теперь подчинен мне?

— Я ни в чем не уверен, но сделал все, что мог, — недовольно буркнул «аскет», — в магии никто не может дать стопроцентного результата. Может, подействовало, а может, нет.

— Интересное дело! А как мы узнаем, что заклинание сработало?! Как мы можем в этом убедиться?

— А вот как попробует вас шарахнуть фаерболом — значит, не подействовало. А если не шарахнет — значит, он ваш.

— Всегда говорил, что у этих магов что-то с головой, — буркнул один из «усредненных», — давайте оставим его здесь, и пусть этот тип потренируется на нашем маге. Вот тогда он не будет работать спустя рукава, тогда и будет давать нужный результат!

— А это не мое дело! — яростно вскричал «аскет», похоже — сильный маг. — Вы потребовали, чтобы я провел обряд подчинения. Я провел. Вложил в него все мои магические силы. А если не получится — я-то при чем? Возможно, что у него уровень магии больше, чем у меня. И тогда плевать он хотел на наши заклинания и пританцовывания с бубном. Понятно? Или вам еще на пальцах разъяснить? (Маг буркнул под нос что-то вроде «солдафоны хреновы», но, возможно, я ошибался. Впрочем, давно уже заметил, что мой слух стал гораздо тоньше, чем раньше и чем вообще у людей. С чем связано? С моим «грифонством», скорее всего.)

— Развяжите ему рот, — приказал первый мужчина, и один из сидящих встал, ослабил ремень и вынул у меня изо рта пластиковую затычку — что-то вроде мягкого и прочного грибка.

Я прокашлялся и спросил:

— Кто вы? Зачем нас похитили? Зачем напали? Что от нас хотите?

— От вас? От вас всех — ничего. От тебя лично — много чего. Спрашивать, чувствуешь ли ты любовь и благодарность ко мне — не буду. Все равно соврешь. А вот то, что ты должен делать — мы тебе скажем. И ты будешь делать все, что мы скажем. Иначе…

— Иначе что?

— Ну, во первых, будут страдать твои спутники — Василиса и Сергей. Вот они, смотри, — говорящий достал ноутбук, щелкнул кнопкой и раскрыл виртуальную клавиатуру, нажал пару кнопок, видимо, соединяясь с диспетчерским пунктом, и приказал: — Покажите задержанную.

Экран высветил Василису, которая лежала на кушетке в одних трусиках. К ее руке были присоединены трубки, и она находилась в бессознательном состоянии — то ли спала, то ли была в коме. Потом показали Сергея — он тоже лежал в подобной комнате, по виду напоминающей палату психиатрической лечебницы.

Мужчина дал мне «насладиться» видом и спокойно сказал:

— В случае отказа сотрудничать, по одному нажатию кнопки в кровь твоих людей могут быть поданы ядовитые и смертельно опасные вещества. От радиоактивных, от которых они будут умирать неделями и гарантированно умрут, до обычного крысиного яда. Тоже гарантированная смерть. Найти их будет трудно — даже тебе, магу-поисковику. Они заблокированы специальными магическими средствами. Но даже если найдешь — к ним надо еще проникнуть. А как ты убедился — мы умеем работать с магами. И заклинания не помогут. Тем более…

Он не успел сказать, что «тем более». Я выкрикнул сонное заклинание. Даже без поддержки пассами рук оно гарантированно должно было свалить всех в радиусе десяти метров. Однако ничего не произошло. Все сидели как сидели, а маг довольно усмехнулся:

— Я вам говорил! Его не возьмешь в одиночку, это вам не сторож с автостоянки! Не подействовало заклинание. Впрочем, отрицательный результат тоже результат — теперь мы знаем, что его заклинание тоже не пробивает защиту амулетов. Так что можно спокойно стоять рядом с ним, не боясь, что он вас заколдует. Только чтобы фаерболом не шарахнул или еще каким-нибудь физическим телом. Например, телом тупого охранника…

— А можно как-то усилить действие заклинания? — спросил старший группы, еще более внимательно всматриваясь в мое лицо.

— Можно попробовать образовать Круг из семерых магов. Они будут передавать мне силу, а я снова буду его заклинать. Его кровь у меня есть, так что попробовать можно. Но опасно.

— Что опасно-то? — не понял старший.

— Все опасно. Например, он может умереть. Или превратиться в овощ. Или убить меня, если как-то сумеет отбить удар. Последствия непредсказуемы, как…

— Да, да, как и всегда с магией! — досадливо перебил старший. — Вы надоели уже своими поучениями!

— Уж как вы мне надоели своими претензиями! Вы вечно всем недовольны — комплекс прямо-таки какой-то.

— Придержите язык! И займитесь делом! Когда можете создать Круг? Мне нужно полное подчинение этого человека. И вы должны добиться этого.

— А если он и вправду спятит? Вы понимаете, что такая нагрузка на организм не проходит даром? Что он может полностью потерять память? Потерять свою личность? Вам это зачем?

— Затем, что или мы его подчиним, или он нам вообще не нужен. Он опасен. Для всех нас. Опасен для государства. Опасен для… В общем, не ваше дело. Собирайте Круг и делайте то, что должны.

— Зачем вам мое полное подчинение? — спросил я, справедливо опасаясь, что создание Круга может закончиться дурно. Кстати, слыхивал я про такие дела. И даже видел однажды, когда некроманты собрались вызвать демонов, но вызвали дух грифона, вселившегося потом в меня.

— Ты опасен. Ты умеешь менять облик людей так, что невозможно отличить от оригинала. А потому — только полное подчинение.

— А для чего тогда вы держите мою девушку и моего товарища под арестом? Зачем показывали мне их? Это же глупо.

— Все меняется. Я передумал. Похоже, что ты слишком, слишком опасен, чтобы держать тебя без полного контроля. В конце концов, твой хитроумный мозг мага надумает, как вырваться и освободить своих друзей. Мы лишимся многих сотрудников, а также заложников — нам это надо? Ты будешь гулять на свободе с полученными у нас сведениями, представляющими огромную опасность для государства. Нам это точно не нужно.

— Нам, нам — вы все время повторяете «нам». КТО вы?

— Те, кто стоит на страже государственных интересов.

— А кто тогда были те, кто привез нас сюда? В поместье Гриньковых?

— Предатели интересов государства.

— Хрень какая-то, — пробормотал я и вдруг почувствовал, как к моей шее, к сонной артерии, приставили холодный предмет — пшик! И я стал отключаться. Последнее, что услышал:

— А хватит заряда? Вдруг он проснется во время обряда?

— Тогда последствия непредсказуемы. Но вы же взяли ответственность на себя! Вы же великий…

Дальнейшего я не слышал, провалившись в тягучую темноту, закрывшую мне глаза.

Колыхание над моим лицом, что-то белое, что-то розовое, что-то круглое… А что такое розовое? Не знаю… розовое, и все. В рот потекло. Сладко. Почему сладко? Что такое сладко? Что такое потекло? Знакомые слова, но я не знаю, что это такое. Потом вспомнил.

Попытался пошевелиться — не могу. Меня что-то держит. Голос сверху:

— Проснулся? Сегодня опять будешь под себя делать? Как же ты задолбал, скотина ты безрогая! Год уже тут валяешься, и толку? Какого хрена тут тебя держат! Ты наказание мое, урод ты тощий, Кощей Бессмертный! И не сдыхаешь ведь!

Я скосил глаза в сторону и увидел справа от себя девку — крепкую, дебелую, рыхловатую, лет двадцати. Она уносила от меня поднос с наставленными на нем чашками. Еда? Есть… хочу есть. Мне ужасно хотелось есть! Я стал вспоминать — что такое есть? Почему-то вспомнилась реклама из телевизора — там девочка ела здоровенный бутерброд и причмокивала.

В животе забурчало, и я снова попытался поднять голову, посмотреть — где я? Это мне удалось с большим, очень большим трудом. Но удалось.

Я был привязан к кровати широкими ремнями с застежками. Руки лежали вдоль тела, ноги тоже пристегнуты, свободна одна голова. На мне широкая рубаха с рукавами, бывшая когда-то белой, а сейчас в подозрительных желтых разводьях, и пахнущая так дурно, что меня с души воротило — вонища, как от какого-то бомжа, дошедшего до самого дна.

Комната, в которой я находился, не блистала чистотой — бежево-коричневатая краска на стенах, окно, тускло бросающее свет на мою жалкую фигуру и забранное толстой решеткой. Тумбочка рядом со мной — белая, местами облупившаяся и с инвентарным номером сбоку. Я смотрел как раз на него — кривые циферки 333. Они мне ужасно не нравились. Почему? Не знаю. Какие-то зубастые… зззззз… как будто зудят пчелы. Неприятно. Почему меня привязали? Ведь я… а кто я? «Я» — это кто? И где?

Пошевелил сухим языком во рту — ощущение было гадким, неприятным, как будто кто-то сунул мне в рот тряпку. Напрягся и тихо, хрипло, крикнул:

— Эй! Есть кто?! ЭЙ!

Вернее, не крикнул, а прошептал, связки не работали. Тогда я еще напрягся и уже громче покричал:

— Эй! Кто-нибудь! Да эй же!

Дверь неожиданно открылась, и в нее вошла женщина лет пятидесяти — маленькая, кругленькая, как колобок. Она неодобрительно посмотрела на меня и, покачав головой, сказала:

— Вот Танька сучка! Ни убрать как следует за парнем, ни покормить! Молодняк совсем стал бездельный, бессовестный! Ну скажи на милость, как она после будет работать врачом? Ей только бы стаж для поступления набрать, бестолочи!

— Эй, кто тут? — хрипло прошептал я, и женщина вздрогнула:

— Ух ты! Неужто очнулся? Мы уж думали, ты так и не войдешь в разум! Парень, тебя как звать-то? Ты кто?

— Не знаю. А где я?

— В психушке, где же еще. Тебя подобрали на улице год назад, вначале думали, пьяный, привезли в милицию. Документов у тебя никаких, вызвали врачей, — говорят, он не в коме, но ничего не понимает. Психический. Ну и доставили к нам. Так ты тут и лежишь уже год. Думали, помрешь. Сам есть не мог, в тебя все вливали. Под себя ходил — к тебе приставляли всяких там практикантов, в наказание. Кому охота вонь за тобой убирать? В общем — непонятно, как ты выжил, но вишь чего — ожил. Сейчас я дежурному врачу скажу.

Женщина исчезла за дверью, а я бессильно закрыл глаза и как будто поплыл — усилие было таким запредельным для меня, что я устал, будто весь день поднимал штангу, без обеда и отдыха.

Снова очнулся от голоса мужчины. Он сидел рядом со мной и держал меня за руку, освобожденную от привязи:

— Так-так, что же это у нас такое? Ну-ка, ну-ка, дай я тебя посмотрю…

Мужчина поднимал мне веки, заглядывая в глаза, щупал руку — она была страшно тонкой, худой, как плеть. Проводил иголкой по коже живота, по ногам, стучал молоточком. Я терпимо сносил эти издевательства, потом не выдержал и спросил:

— Доктор, а нельзя чего-то поесть? Очень уж хочется. И помыться, переодеться. А еще — где я нахожусь?

— В психиатрической лечебнице, конечно. А ты думал — где? В санатории? — доктор засмеялся, и стали видны его желтоватые зубы, украшенные золотыми коронками. Я нахмурился — никогда не видел на зубах золотых коронок. Только читал об этом.

— Доктор, почему у вас золотые зубы? — неожиданно для себя спросил я. — А почему металлокерамику не вставили?

— Что такое металлокерамика? — оторопело ответил врач и, прищурившись, усмехнулся: — Мда, расстройство психики налицо. Молодой человек, какой сейчас год?

— Не знаю. А какой сейчас год?

— Тысяча девятьсот семьдесят шестой, — улыбнулся доктор, — а в какой стране ты сейчас находишься?

— В России, конечно — вы же по-русски разговариваете, значит, в России.

— Уже прогресс. Только не в России, а в Советском Союзе. И не страна Россия, а Российская Республика. Налицо потеря ориентации. Шизофрения, однако. Тебя никто не бил? Не падал? Ударов по голове не было? Наследственных болезней?

— Доктор, откуда я могу знать про наследственные болезни, когда не знаю — кто я такой?

— Ну да, ну да… верно. А что помнишь о себе?

— Ничего не помню. Ничего. Все, что помню — лежу вот тут, вонючий, грязный и голодный.

— Ну да, ну да, — слегка смутился доктор, — нянечек не хватает, вот и приходится использовать практиканток и случайных работников. Недобросовестные, понимаешь ли. Сейчас тебя обмоют, переоденут, и я назначу усиленное питание. Интересно, как ты вообще выжил? И почему у тебя нет пролежней — после года неподвижного лежания на кровати? Не пояснишь? Ну да, не пояснишь, — вздохнул мужчина, — надо будет перевести тебя в общую палату — у нас есть палата для тех, кто обследуется от военкомата. И тех, кого списали из армии с различными психическими заболеваниями. Поместим тебя туда, может, в общении что-то вспомнишь. Но недельку побудешь тут — сил поднаберешься, чтобы сам ходил.

Мне понадобилось два дня, чтобы подняться на ноги. Я ел, как животное, буквально запихивал в себя хлеб, подбирая его до последней корочки, под жалобные крики нянечки тети Маши:

— Да что же ты делаешь, аспид! Сдохнешь ведь! Тебя же одним бульоном кормили, желудок ссохся!

Но я не сдыхал. Первое время желудок болел, но принимал в себя пищу, и я набивал его все больше и больше. Нянечка тайком приносила мне оставшийся от обеда хлеб, оставшуюся кашу, и я пихал в себя, трясясь от жадности. Сразу пополнеть, конечно, я не пополнел, но силы хотя бы частично ко мне вернулись, и я мог ходить, не цепляясь за стены.

На третий день доктор снова меня осмотрел, показав целой толпе практикантов и штатных врачей клиники:

— Вот, перед вами пример того, насколько живуч и непредсказуем организм человека. Год назад этот пациент лежал как овощ и делал под себя. А теперь, глядите — скачет бодрячком!

Скакать, конечно, я не мог, стоя под внимательными взглядами парней и девиц в голом виде. Со стороны я, скорее всего, напоминал узника Бухенвальда — обтянутый кожей скелет, запавшие глаза. Все, что осталось неизменным в размерах, это… в общем, глаза девиц с интересом всматривались в очертания частей моего тела, и охальницы хихикали за спинами подруг. На что врач нахмурился и сказал, что поставит им за производственную практику по тройке, вот тогда и похихикают.

В общей палате я появился после обеда, на третий день своего выхода из состояния овоща. Шестьдесят с лишним человек в огромной комнате, уставленной кроватями. Палата приняла меня не то что с прохладцей — часть ее обитателей проигнорировала, а часть восприняла нового жильца как досадную помеху в своей и так загубленной жизни:

— Эй ты, козел! Спать будешь вон там, у сортира!

— Это с чего так? — спросил я непонимающе и направился к свободной кровати, подальше от сортира, в проеме которого виднелись чьи-то ноги. Почему виднелись? А вся нижняя часть двери сортира была вырезана. Я недоумевал — почему так сделано, и только потом узнал, чтобы обитатели камеры не занимались за этой дверью чем-то предосудительным. Все помещения обязательно должны просматриваться насквозь.

Высокий кавказец направился ко мне, и, не говоря ни слова, сильно ударил меня в лицо, рассекая губу до кости. Я не упал, лишь покачнулся и выронил матрас, который принес с собой. Потом бросился на кавказца, обхватил его руками и стал рвать зубами за шею. Меня пытались оторвать от жертвы, кавказец бил меня головой в лицо, превратив его в кровавое месиво, но я не отпускал и рвал его мясо обломками выбитых зубов так, что тот завыл, как волк, а из его шеи брызнула кровь. Она фонтанировала так, будто кто-то пробурил глубинную нефтяную скважину.

Если бы не врачи, остановившие кровь, этот придурок бы умер. Туда ему и дорога. Никогда не любил наглецов. Откуда только у меня взялось столько сил, чтобы буквально загрызть этого типа…

Мне досталось и от санитаров — они оглушили меня своими текстолитовыми дубинками, а потом забросили на кровать, привязав ремнями. Помощи никто не оказал, и я хлюпал разбитым носом, пока кровотечение не остановилось. Правда, остановилось оно быстро, буквально за секунды. А еще через час на мне не осталось никаких следов побоища, кроме засохшей крови. Зубы выросли через неделю, вытолкнув старые так, как будто это были молочные зубы.

Кавказцу досталось хуже — потом я узнал, что повредил ему сухожилие, и этот парень так и остался кривым на всю жизнь. Впрочем, о нем так никто и не пожалел. Да и кому жалеть? Нравы в палате царили практически тюремные. Дрались за матрасы, за то, кому сегодня мыть полы — мыли якобы по очереди, но те, кто был на низшей ступени социальной лестницы. Меня не трогали — после того, как я загрыз дагестанца, — боялись, тем более что я во всеуслышание пообещал, что если кто-то меня тронет, я ночью порву ему глотку. Так как однажды это было сделано, все поверили.

Впрочем, через некоторое время все устаканилось, со мной начали общаться, и я перезнакомился со многими из тех, кто находился в этой палате-камере. Здесь «отстаивались» в основном те, кого направили из военкомата на обследование — например, заявили, что у них постоянно болит голова — и те, кого привезли из воинских частей.

Это были буйные, неуправляемые парни. На службе они совершили какое-то преступление, например — избили до полусмерти или до смерти своего сослуживца. Что делать начальству? Сейчас полетят звездочки, только не с небес, а с погон. За плохую воспитательную работу среди личного состава. И чтобы этого звездопада не было, необходимо признать преступника психическим больным. Тогда с него и взятки гладки.

Эта практика, как я узнал, применялась постоянно. Не знаю, почему меня сунули именно в эту палату — никто за мной не наблюдал, никаких уколов или таблеток не давали — просто лежал, ел, пил, спал. Иногда парни где-то добывали спиртное и приглашали меня выпить. Пару раз я участвовал в пьянке — чисто для того, чтобы не отделяться от коллектива, а не ради удовольствия. Оказалось, что я вообще не пьянею. Никак. На спор выпил бутылку водки, прямо из горлышка. Противно — ужас! И ни в одном глазу. Только потом часто бегал мочиться — видимо, организм выводил яд.

Конечно, врачи о моих способностях не знали. А может, и знали — были же среди моих «товарищей» стукачи, уверен. Но никому не были интересны ни мои способности, ни сам Ванька Сидоров — так меня назвали. А как еще назвать человека, не помнящего ни имени, ни фамилии? Иван Петрович Сидоров. Прошу любить и жаловать.

Память ко мне так и не вернулась, а вот здоровье я восстановил через две недели, превратившись в здоровенного парнюгу, скучающего от бесцельности существования и тупости быта. Целыми днями я тренировал свое тело — отжимаясь, приседая, используя вместо отягощения своих соплеменников, радостно хихикающих у меня на горбу.

Наконец, через несколько недель меня повели к главврачу — пункт назначения я узнал у санитаров, сопровождавших меня по коридору.

Пройдя через всю клинику, построенную задолго до революции и соединенную между корпусами закрытыми переходами, я попал в кабинет главного врача, в котором уже сидели несколько докторов, курирующих отделения клиники. Как я понял, это было что-то вроде консилиума — пора было решать, что же со мной делать. А что делать, всем было неясно.

Мне задавали множество вопросов, каверзных и не очень. На что-то я ответил, чего-то не знал, и после получаса расспросов меня оставили в покое, занявшись обсуждением ситуации.

— Он физически и психически здоров. Мы же не можем держать человека тут бесконечно? — сказал один из врачей, наблюдавших за происходящим. — И так персонала не хватает, так мы еще тут устроим приют для лишенных памяти? Кроме отсутствия памяти, он абсолютно, патологически нормален! Никаких болезней, даже прыщей на нем нет! Порезы заживают за минуты!

— А может, и подержим его подольше, исследуем… — нерешительно сказал другой врач, — такие свойства тела дорогого стоят.

— Нам что, больше делать нечего? Я захлебываюсь в потоке идиотов — в последнее время стало модно совать сюда всех, кого не лень! Клиника не резиновая, — буркнул главврач, — готовьте документы на выписку.

— А как готовить? На кого? У него ни паспорта нет, ни прописки. Идти ему некуда. Как он будет жить?

— Я могу поработать пока здесь, — неожиданно для себя предложил я, — пока не разберусь, куда мне идти. И жить тут, в клинике — чулан какой-нибудь найдется? А вы будете иметь возможность исследовать меня. Если захотите.

— Хмм… так-то это неплохо, — задумался главврач, — только вот жить у нас нельзя. Не положено. Случись комиссия — меня первого подвесят за… в общем — это тоже не выход.

— Он может пока что пожить у меня, — услышал я женский голос и увидел женщину лет тридцати пяти, довольно привлекательную, худенькую. Если бы не морщинки у глаз, ее можно было бы принять за студентку, каким-то образом забредшую на это собрание медицинских светил.

— Чего это вы, Мария Васильевна, решили? — удивился главврач. — Впрочем, ваше дело. Если он перегрызет вам глотку, ваши проблемы. Вы слышали, что он дагестанца чуть не порвал на части? Не боитесь?

— Я давно уже ничего не боюсь, — сухо ответила женщина, — вы же в курсе, что я пишу диссертацию о людях, потерявших память. Так это тот самый случай. Если кто-то не в курсе, по всей стране десятки таких случаев, и никто не может понять, что случилось с людьми. Они внезапно осознают себя на незнакомой улице и не знают, кто они и как сюда попали. Похоже на этот случай. А так — парень приличный, я разговаривала с его, так сказать, коллегами. Тихий, спокойный, адекватный. И жалко его — куда он пойдет? Без денег, без документов? Ему надо оформлять паспорт, а где он его оформит? А держать его здесь вечно, это вы верно сказали, не позволит ни закон, ни наша совесть. Что касается работы — захочет, будет тут работать, а не захочет — найдет другую работу. Я ему в этом помогу.

Я услышал, как один из врачей ехидно шепнул соседу, ухмыльнувшемуся в ответ:

— Почему-то старичка или там старушку не предложила взять к себе домой, а вот здоровенного самца… впрочем, ее можно понять. Она уже два года без мужа, после того как он разбился в катастрофе.

— Не возбраняется, — ответил другой врач, — кстати, Виталий, ты как насчет того, чтобы вечером сходить в гости к двум очень приличным медсестрам? Я с одной договорился, обещал приятеля привести.

— Небось какая-нибудь шершавая доярка? Ты мне вечно подсовываешь каких-то колхозниц.

— Тьфу на тебя! Очень приличные девицы, в самом соку. Пойдешь? А то мне одному с двумя как-то несподручно.

— С двумя? Рассказать тебе, что и как надо делать с двумя?…

Я не стал дослушивать этот бред, тем более что главврач обратился ко мне с вопросом:

— Ну что, Иван Петрович Сидоров, ты согласен пожить у Марии Васильевны и помогать ей в написании диссертации? Служа науке подопытным кроликом?

— А если я скажу нет, что-то изменится? — спросил я, равнодушно пожав плечами. — Мне с чего-то надо начинать. Спасибо, Мария Васильевна, не побоялись, что я вас загрызу. Постараюсь питаться получше, чтобы даже мысли не возникло о питании вашей плотью.

Врачи засмеялись, главврач захохотал, а потом, вытерев слезы с глаз, заметил:

— Ну что же, по крайней мере, чувство юмора у него есть и проблески разума тоже. Забирайте вашего батрака, Мария Васильевна. Молодой человек — теперь она ваш начальник, так что слушаться беспрекословно. Все ясно?

— Ясно, — кивнул я и поглядел на Марию Васильевну, слегка улыбавшуюся на общую суматоху. Улыбка делала ее лицо более молодым, и сейчас я не дал бы ей больше двадцати пяти лет.

Меня прогнали за дверь, на скамеечку — уже без сопровождения санитаров. Я уселся на жесткое сиденье, исцарапанное поколениями посетителей, и стал дожидаться, когда кто-то решит мою судьбу.

Времени подумать было более чем достаточно, и я снова покопался в своих мозгах, пытаясь достать оттуда хотя бы тень былого — кто я и откуда? Но нет — пустота, звонкая и гулкая. Как эхо проскальзывали в голове какие-то образы — то девушка с короткой прической и огненно-рыжими волосами, то почему-то странные существа, похожие и на орлов, и на львов — их вроде как называют грифонами.

Иногда мне снились сны, что я летаю в вышине, а под ногами проплывает земля. Может, в прежней жизни я был летчиком? Но для летчика, наверное, я слишком молод. Сколько же мне лет? Врачи сказали — от восемнадцати до тридцати лет. Ни фига себе разброс! Впрочем — как это было написано, где-то я читал: «У французов: девочка, девушка, молодая женщина, молодая женщина, молодая женщина… бабушка умерла». Возраст определяется по физическому состоянию. А мое состояние соответствовало двадцатилетнему возрасту. Значило ли, что мне сейчас двадцать лет? Нет, не значило. Может, и тридцать. А может, семнадцать.

Просидел я у двери главврача часа полтора — весь изнылся от скуки, да и есть захотел. Давно уже вышли из дверей врачи, обсуждающие какие-то свои проблемы — время отпуска и тринадцатую зарплату. (Так и не понял, что это такое? Как так может? Месяцев двенадцать, как может быть тринадцатая зарплата?) Ушла и Мария Васильевна, не обратившая на меня, сидящего у двери, никакого внимания — посмотрела, как на пустое место, даже обидно.

Я даже задремал, опершись спиной о стену, когда меня кто-то тронул за плечо:

— Проснись! Вставай! Ехать надо!

Открыв глаза, я увидел перед собой Марию Васильевну, наклонившуюся ко мне и трясущую меня за плечо. Я тут же вскочил, едва не сбив ее с ног, и женщина поморщилась:

— Тише ты, медведь. Документы оформлены, по ним я взяла тебя «на поруки». Так что, если ты вытворишь какую-нибудь гадость — у меня будут неприятности. Постарайся никого не загрызть и ни на кого не наброситься, ладно? Нам выделили машину, чтобы довезти тебя до моего дома. Ну не в этих же застиранных больничных обносках ехать? А дома подберу тебе одежду, оставшуюся от мужа. Муж у меня погиб два года назад.

— А дети? Дети есть? — вылетело у меня изо рта, и я чуть не прихлопнул его ладонью, глядя, как страшно изменилось лицо женщины. Она буквально почернела, и глаза ее, зеленые, как у кошки, потухли, потускнели, будто подернувшись туманом.

— Был… сын. С мужем погиб. Одна живу. Все, хватит, пошли!

Женщина решительно вышла из дверей, я последовал за ней, в огромный, неизвестный мне мир.