Черно-белый портрет красных роз

Евгений Холмуратов, 2023

Добро пожаловать за ту сторону полотна. Ярчайшие краски, описанные черными буквами. Размышления, изложенные на белых листах. Под одной обложкой философские разговоры потусторонних фигур, настоящий северный ужас, трагедия дружбы и метафорическая автобиография.

Бумажный кораблик

Примечание

Этот текст не был создан с целью кого-то оскорбить, унизить или еще Бог весть что. Я просто хотел рассказать историю, которая приключилась со мной в конце 2021-го года, когда я-таки собрался с силами и переехал в Санкт-Петербург. Так что все события, рассказанные в этой истории, — чистая правда, хоть и, возможно, слегка преувеличенная. Все совпадения с реальными людьми не случайны, а имена не выдуманы.

Друзья и близкие, надеюсь, вы не обидитесь, когда прочтете эту повесть. Все-таки, я люблю вас, какими бы невыносимыми вы порой не были. Я сам-то еще тот подарок, верно?

Желаю вам приятной прогулки по моему воспаленному сознанию. В добрый путь.

I

Из-за красных тяжелых штор, обтянутых плотным дымом сигарет и сигар, шумя и ругаясь на сцену вышла группа музыкантов. Вокалиста не было, лишь инструменталисты. Саксофонисты, трубачи, пара барабанщиков и гитарист. Удивительно, но среди них затесался игрок на бонго, а гитарист тащил бонжо. В джазовом-то клубе.

— Считаю, что пора дать жару, — сказал гитарист в микрофон со странным, европейским акцентом и абсолютно железным тоном. — Okay, раз-два-три, let’s go.

Вступили кричащие трубы с бешенным темпом. Парень с бонго бил по коже разными частями ладони, широко улыбаясь гитаристу, а тот умело держал ритм. Все музыканты покачивались в такт, а один из двух саксофонистов вдруг вышел в центр сцены, будто это была его минута славы, и изогнулся как гавайская танцовщица, запрокинув голову.

— Неплохо, — сказал я, сжав сигарету в зубах и повернувшись к спутнице. Та, похоже, мое мнение не разделяла, но мне она уже наскучила, так что ее комфорт стал меньшей из моих забот.

Не поймите неправильно, девушка не была плохой. Вполне себе приятной внешности дама, если не сказать «леди». Слегка пухлые щечки, милая улыбка, прямые светлые волосы, блондинистые, но близко к серому. В общем, о таких обычно не говорят «на любителя», но и «красотками» называют редко. Мне понравилась.

Но скучна, меры нет. Только и говорит, что о собаках своих. Я люблю собак, биглей так особенно, но два часа говорить про мопсов? Увольте. Я ей про Бергмана, она мне про Муню свою. Я ей про Мисиму, она мне про то, как Моника с игрушками возится. Ну вот что это за диалог, простите?

— Хочешь фокус покажу? — спросил я и достал счастливую монету с изображением филина. — Мне ее дядя подарил. Смотри.

Я прокатил монету между пальцев, взмахнул рукой и серебристый круг метала исчез. Потом я наклонился к девушке и достал монету из-за ее уха. Банально? Ну так я только учусь.

— Мне домой пора, — сказала девушка с уставшей улыбкой.

Я повернулся к ней, затягиваясь сигаретой. Удивительно, но слишком уж хорошо она вписывалась в местный антураж. Зеленое платье с крупным белым горошком и широким воротником, подпоясанное все такой же белой лентой, а сверху светло-бежевый кардиган. Одета будто певичка из пятидесятых, но в хорошем смысле. А вот все не то.

— Вызову тебе такси, — сказал я и потянулся к карману за телефоном, но она остановила меня.

— Не нужно. Я сама.

Мы даже толком не попрощались. Не нужно гадать на кофейной гуще, второго свидания не будет. Ну и пусть. Она ушла, я остался за столиком один. Ну, если не считать стакана с виски, в котором растаял весь лед.

Я попросил счет, оставил, пожалуй, слишком щедрые чаевые, учитывая уровень сервиса и остаток на собственном счету, и направился к музыкантам. Они как раз заканчивали играть. Завидев меня, паренька в коричневом пиджаке на одной пуговице, свободной трехцветной водолазке, бежевых джинсах и светлых массивных кроссовках, группа как один подняли брови. Мол, что нужно-то?

— Вы давно играете? — спросил я.

— Вчера начали, — усмехнулся парень с бонго. — Что хотел?

— Я ищу музыкантов, — пояснил я, достал визитку и передал ее гитаристу. Помимо моего имени, Евгений Холмуратов, на ней красочно выделялись слова «вокалист», «музыкальное образование» и несколько специфических терминов вроде «альт», «октава» и «мультиинтрументалист». — Хочу собрать группу.

— Мы не даем концерты с вокалистами, — сказал гитарист. — Нормально никто не поет.

— Даже Дэвид Боуи?

— Даже Фредди, мать его, Меркьюри. Все стремятся перекричать инструмент, будто вокал важнее всего.

— А что нужно сделать?

— Сделать? Понять. Понять, что голос — такой же инструмент, как тромбон или баян.

— С этим вопросов не возникнет.

— Знаешь, — гитарист постучал моей визиткой по ладони, будто держал горсть кокаина и его нужно было разбить на дорожки, — кажется, ты парень скромный, так что я не сразу выкину твою визитку. А сможешь спеть что-нибудь? — Я вопросительно поднял бровь. — Ну, что тебе нравится, то и спой.

— She was a catch; we were a match. I was the that would fire up her snatch… — протянул я, специально добавляя хрипоты голосу.

— О, Кейв. Здорово, — оценил саксофонист. — Если поешь Кейва, человек ты культурный.

— Поешь неплохо, — оценил гитарист, закуривая. — Выступал?

— С переменным успехом.

Собеседник провел рукой по идеально уложенным назад черным волосам и кивнул, будто сделал для себя какие-то выводы.

— Я позвоню, если нам понадобится вокалист.

— Ну разумеется, — кивнул я и затушил сигарету в хрустальной пепельнице.

Выйдя на улицу, я мысленно поприветствовал город. Вот-вот наступит поздняя осень, за ней зима, и Санкт-Петербург превратится в гнилую, беззубую, холодную и липкую дыру в полу заброшенного деревенского сарая. Но сейчас, когда еще солнце светит да люди с улыбками ходят, я понимаю, что не зря переехал в этот город. Психолог сказала, что я сбежал. Пусть так.

— То, что ты описываешь, — говорила она после моей десятиминутной тирады, — похоже на свободу.

— Но ведь свобода — это хорошо? Почему я себя чувствую паршиво?

— Есть мысли?

Конечно, есть. Я не знаю, что делать с этой свободой.

Курить на улице — удовольствие особое. В помещении оно тоже неплохо, конечно, но на свежем воздухе с никотином ты вдыхаешь запах города со всем тем дерьмом, что хранится в каменных джунглях, а выдыхаешь проблемы. Как бы потихоньку растворяешься вокруг. Еще круче курить в машине на переднем пассажирском сидении, но в такси-то не покуришь.

Не заметив, как пришел домой, я разделся, смыл грязь джазового бара, сделал маску для лица и лег на матрас. Снова закурил прямо в постели. Подруга, у которой я снимаю студию в двадцати минутах от Парнаса, запретила курить в доме, но она ведь не узнает.

Какое это было свидание по счету за последние два месяца? Я сбился со счету.

Две с работы, три из Тиндера, еще две из «поебушечного Тиндера», как его называет мой друг. Это так, навскидку. На мой вкус, шлюший период затянулся, надо бы найди достойную пару и успокоиться.

Интерлюдия

Сцена: квартира моего психоаналитика. Простенький уютный интерьер, удобные кресла, кружка воды рядом, пачка салфеток. Видимо, на случай если клиент начнет плакать. Я никогда не плакал на сеансах.

Зачем я вообще пошел к психоаналитику? Хороший вопрос. Пожалуй, в первую очередь, чтобы понять, каково это — сидеть в кресле перед мозгоправом. Всегда был интересен этот опыт, столько раз наблюдал нечто подобное в кино, а тут вот возможность представилась. Это то желание, которое я осознавал.

Что я не осознавал, так это простой истины. Как и любой ищущий человек, я шел к психоаналитику не за чем-то конкретным и при этом за чем-то весьма очевидным. Я искал себя. Этот поиск настолько затянулся, что он стал образом жизни. Состояние поиска стало моим постоянным состоянием. Я в нем жил и никак не мог взглянуть на себя со стороны в должной мере.

— Мне кажется, — сказала Лиза, собственно, психоаналитик, — ты быстро развиваешься. Даже слишком быстро.

«Еще бы», — подумал я. Всего второй сеанс, а перед ней сидит совершенно другой человек. Хотя, может, и тот же, но показывающий другое лицо.

Попробую-таки взглянуть на себя со стороны. В первый раз я сидел, слегка зажавшись. Худи, джинсы, пестрые носки. Говорил размеренно, подбирая слова, дотошно строя предложения. Смотрел в сторону. Ну а теперь?

Смотрю в глаза психологу, жестикулирую так, будто отбиваюсь от стаи комаров, почти не контролирую речь. Веду себя свободно, даже слегка панибратски. Но Лиза, кажется, приняла это за позитивное изменение. Соглашусь.

— В прошлый раз ты рассказывал мне про свои предыдущие отношения, — продолжила Лиза. — Сейчас я хочу послушать про текущие.

— У меня их нет. Я пытаюсь построить что-то, правда, но как-то не выходит. У меня-то нет опыта. Считай, всю жизнь в одних отношениях, которые пытался завести полгода. Ну не умею я начинать отношения, что сделать-то?

— Как будто бы есть очевидный ответ.

— Да-да, я понимаю, что нужен опыт, это логично, я это вижу. Но что делать, не совсем понимаю. Я знакомлюсь с разными людьми, но зачастую мне просто скучно. Думаю, это как-то связано с семьей. Все ведь завязано на семье. Любой паттерн поведения и каждая модель отношений формируются в семье.

— А ты в семье чувствовал себя в безопасности?

— Нет.

Я рассказал Лизе про самые вопиющие и ужасные семейные моменты. Конечно, я не чувствовал себя в безопасности. Я чувствовал себя одиноким.

— Как… как маленький бумажный кораблик, — сказал я. — Этот кораблик парит в бескрайнем космосе, смотря на дивные, красивые звезды. Все силится подплыть к ним, но куда ему? Кораблик маленький, звезды далеко. Это невозможно. Вот и получается, что вокруг невероятная красота. Неописуемая. Но что толку, если ты один?..

— А сейчас? Ты чувствуешь себя одиноким сейчас?

— Прямо в эту секунду? — засмеялся я, но тут же серьезно ответил: — Да. Постоянно. Я одиноким засыпаю и одиноким же просыпаюсь. — Лиза что-то хотела сказать, но я ее перебил. — Я понимаю. Да, в первую очередь нужно полюбить себя, научиться жить с собой. Я всю сознательную жизнь был с кем-то и осознавал себя только как часть отношений. А сейчас я один.

— Думаешь, ты поступил неправильно, разорвав отношения?

— Каждый день. Каждый день думаю, что надо все вернуть, но одергиваю себя.

— Я недаром спросила про безопасность. У меня сложилось впечатление из наших разговоров, — о которых я умолчал, извините, — что ты выбираешь себе небезопасного партнера. Скажи, в предыдущих отношениях ты чувствовал безопасность?

Ха. Хер там.

— Нет, — для меня это стало озарением. — Нет. Я постоянно ревновал. Слушай, я и не задумывался раньше. Да, со мной резонирует эта мысль.

— Вот что я вижу сейчас: ты пытаешься контролировать все вокруг себя, но в отношениях стараешься найти хаос.

— А обычно все наоборот. Хм. А это плохо? — с улыбкой спросил я.

— Почему же, не плохо.

— Просто интересное наблюдение, над которым стоит задуматься. Я подумаю.

II

— Ты так и будешь стоять или поможешь? — крикнул Дима, мой хороший друг.

Он пытался на рохле вытащить товар к месту погрузки, но то паллет сам наклонялся вперед, рискуя упасть, то его вело куда-то влево. Я же стоял на улице, греясь на редких лучах солнца, и мирно курил.

— Пятьсот рублей, — бросил я, улыбнувшись. — Я забесплатно не работаю.

— Понятно.

Дима напрягся и вытащил-таки паллет. Десерты остались на рохле, получилось все как надо. И без моей помощи. Мое-то дело продать…

— Ты заебал, — выдохнул Дима, закуривая.

Кстати, строго говоря, именно из-за него я снова начал курить. До этого успешно бросил, был молодцом, а вот после переезда со всеми этими перекурами… Впрочем, отвлеклись.

— Что у тебя вечно с настроением? — спросил друг.

— Не знаю, — я пожал плечами. — Странно все. Ты сам на иголках.

— Тревога съедает.

— Вот и меня. — Я осмотрел Диму, будто оценивал его для конкурса красоты. Пару лет назад он бы, конечно, прошел хотя бы в четверть финала, но сейчас, набрав пару десятков лишних кило, лучше его посадить в жюри. Все еще красавчик, конечно, но спорный момент, как вы понимаете. А еще стильный, зараза. Девочки таких любят.

— Переживаешь расставание сам-знаешь-с-кем? — спросил Дима.

— Ни слова, — бросил я, затушил недокуренную сигарету и достал новую. Да, вот такой я собранный. — Вот вообще. Не триггери меня, а то въебу.

— Хорошо.

— Хорошо ему, — сказал я, сжимая сигарету в зубах. — Хорошо, блять. Перетащил в этот город ебанный, мы расстались-то из-за тебя!

— Из-за меня? — засмеялся Дима. Я тоже усмехнулся.

— Нет, конечно. Прости-прости, перекладываю вину. Сам виноват. Хотя виноват ли? Мы экологично завершили наши отношения. — Я не верил в эти слова. — Да и решение это правильное было, сто процентов. — И в эти не верил.

— Тогда закроем тему. А твоя эта, как ее?..

— Наташа! — вдруг крикнул я. — Все пытался вспомнить, как ее зовут. Скучная.

— Потрахались?

— Ага, да, разбежался.

— Грустно тебе.

— Да пиздец.

Мы вернулись в офис. Он — начальник производства, который то краны чинит, то чизкейки пробует. И я — руководитель отдела продаж. Хотя «отдел», пожалуй, — слишком громкое слово для трех ребят, которые работают на чистом энтузиазме, а иногда на жопной тяге.

— Нихуя, — присвистнул Дима. — Сейчас ссылку скину, посмотри.

Я посмотрел. Собрание каких-то фанатиков в центре. Прямо в жилом доме какой-то азиат решил провести сессию «вопрос-ответ» на тему его религии, у которой даже названия нет. Не христианство, не буддизм, не иудаизм, не любой другой «изм». Просто «религия». Четко и по делу.

— Пойдешь?

— У меня планы на субботу, — ответил я.

— Опять свидание, небось.

— Вдруг потрахаюсь?

— У презервативов, небось, уже срок годности поджимает?

Дима был прав отчасти, но я решил кинуть в него пачку бумажных стикеров. Ну а что он?

Мы пообедали (сырники со сметаной и малиновым джемом), покричали песни и поехали домой. Возвращаться на Парнас вечером пятницы вместо того, чтобы завалиться в бар — идея как будто бы не соблазнительная, но я представлял, как сяду за ноутбук и резко напишу прекраснейшую мелодию.

Вместо этого я чуть не разрыдался прямо на улице от грустных песен в наушниках. Тяжелое все-таки время. Поплакал себе вдоволь дома, перекурил это дело, поплакал снова, принял душ и решил, что не буду ничего сочинять. Не сегодня. Сегодня я страдаю.

А утром субботы я узнал, что свидание отменяется по какой-то там дурацкой причине. У девушки то ли собака умерла, то ли обувь порвалась, то ли на брови не успела записаться. Я не особо слушал. Бесит, когда планы рушатся.

Так что, недолго думая, я собрался, надел свой стандартный набор: бежевые джинсы, пятнистую футболку, клетчатую рубашку, коричневый бомбер и бейсболку. Натянул кроссовки. Уходя, я заглянул в зеркало в шкафу. Улыбнулся себе самой счастливой мордой, на которую был способен, а потом резко изменил выражение на гневно-отсутствующее. Да, второе мне идет больше. Куда собрался, спросите? Вбил адрес того дома, где азиат собирал народ, и помчал на метро туда.

На четвертый этаж пешком? Это слишком. Но дом красивый.

Оказалось, что народу пришло немало. Видимо, в Петербурге совсем нечем заняться в субботу. Сидело человек тридцать, наверное. Даже с детьми люди приходили. И я вот — рюкзак наперевес, в ушах клипсы, очки круглые блестят. Стою у окна, потому что опоздал и не урвал стул, смотрю на спикера и поражаюсь тому, насколько же эффектно этот подозрительный тип выглядит. Такого хоть сейчас в кино снимай.

Длинные черные волосы, слегка волнистые. Красивое, ровное лицо Уилла Юн Ли (последнего я знал по отвратительному «Королю бойцов»), тонкие длинные руки. Парень вообще удивительно хорошо сложен, несмотря на высокий рост и природную худобу. Одет, если описывать, просто, но эффект как от брошенной в ванну бомбы.

Белая свободная рубаха, расстегнутая у горла, заправлена в узкие, будто бы состаренные джинсы. Огромный ремень с не менее огромной бляхой. Сапоги. Высокие, кожаные, но совсем не женственные. Добавь к ним шпоры, и это настоящая обувь военного всадника. И поверх всего этого размашистый плащ. Бежевый.

Вот смотришь на этого азиата и думаешь: «вылитый ковбой». Индеец в одежде ковбоя, точнее не опишешь. Занимательная эклектика.

Если верить афише, парня звали Джон. Весьма простое имя, которое в Петербурге все равно воспринимается иронично и экзотично. Импортозамещение. Почему не Ваня-то? Джон. Ага, так я и поверил.

Я упоминал, что немного опоздал? Так вот, видимо, на опоздавших не обращают внимания, так что я тихо прошел на свое место (напомню, что стоял у окна), и прикинул, что пропустил минут десять беседы. Не очень серьезная потеря (в школе из восьми занятий я пропускал восемь), но все же обидно. Вдруг он все-таки дал имя своей религии?

— Вера — основа всего, — сказал Джон без капельки иностранного акцента. — Если ты веришь, что огонь тебе не навредит, он и не навредит.

— Ну почему? — запротестовал кто-то из зала. — Вот взять ребенка. Он же не знает, что огонь опасен. Ему еще об этом сказать не успели. А горячо все равно, если он руку в костер сунет.

— Потому что его мать верит, что огонь причинит вред. Видишь, как все сплетено? А по факту важно лишь две вещи: кто ты и кто такая Богиня.

«Богиня?», — подумал я. «Богиня. Матриархальная религиозная система. Ну хоть про Христа не затирает, уже хорошо». Я, как католик, наслушался достаточно про Иисуса и как бы уважаю этого добряка, но все равно по кругу гонять одни и те же истории — удовольствие сомнительное.

— Богиня — все, — сказал Джон, размахивая руками, как будто пытаясь собрать всех в кучу и обнять. — Она — ты, воздух, камень, космос, то, что за космосом. Просто к ней легче всего обращаться через природу, раз уж мы здесь находимся.

Джон снял пальто. Оказалось, что рукава рубашки он закатал до локтя, обнажая татуировки. Интересный рисунок, я пытался изучить его, но парень отчаянно махал руками (в этом мы с ним похожи), а когда успокаивался, складывал руки так, что татуировок не было видно. Я отчетливо разобрал круги и линии, но не смог уловить их смысл.

— А в чем суть вашей религии? — спросил я, подняв руку.

— Суть? — Джон рассмеялся. — Ее нет. Она не везде нужна. Просто есть Богиня. Мы живем в ней и в ее песне. У мира есть мелодика, мы ищем ее каждый день. Жить в гармонии с этой мелодикой — счастье. Вот к чему мы стремимся, понимаешь?

— А мелодика эта?.. Она какая?

— Кто ж ее знает? Это музыка протекает сквозь все. Это как бы… Как бы письмена судьбы мира, понимаешь? А ты знаешь судьбу мира?

— Судьбы не существует.

Джон улыбнулся и снисходительно посмотрел на меня. Кивнул. Знаете этот тип кивков, который означает «все с тобой понятно»? Вот. Разве что рукой на меня не махнул, мол, дурак дураком.

Спикер еще что-то рассказывал, но я быстро потерял интерес и поспешил убрать свою задницу из этого помещения как можно скорее. Даже бомбер натянул абы как.

Зато поел в веганской бургерной. Я не веган, но вот захотелось. Вкусно было.

III

И вот в разгар очередного субботнего загула с Димой и его девушкой случилось чудо. Я, как говорится, — человек неверующий, но возможность чудес не исключаю. Это вот как раз одно из них.

Мы гуляли по Петербургу в поисках места, где можно дёшево и быстро поесть, хотя я так проголодался, что был готов отдать за пиццу половину месячной зарплаты. В итоге мы зашли в шаурмечную какую-то (их тут много), заказали себе по порции с лимонадом и набили животы. Набили так, что мне едва плохо не стало.

Девушку Димы звали Оля. Мы встречались до моего переезда всего разок и, думаю, не особо понравились друг другу. Мне она показалась тихим ребенком, а я ей — напыщенным павлином. Правда оказалась не так уж далеко, но все же мы вдруг сдружились. Она приняла мой вычурный пафос, за которым пряталась забота, а я увидел в ней самого светлого человека в мире. Собственно, потому и прозвал ее Светлячком. Хорошо, что не Лампочкой.

Набив животы, мы направились к метро, и тут мне позвонили. Обычно я не принимаю вызовы от незнакомых номеров (простите мне эту слабость), но тут, видимо, подобрел от жирной еды, так что надменно провел пальцем по экрану, высокопарно приложил телефон к уху и деловито сказал:

— Слушаю.

— Йоу. Это Миша.

— Миша?

— Миша.

— Какой Миша?

— Ну Миша.

Сука.

— Я не знаю никакого Мишу, — на выдохе произнес я. — Мы знакомы?

— О, черт, я забыл представиться тогда, да? — парень на другом конце засмеялся. — Мы встретились в джазовом баре, ты нам визитку дал. Пел Кейва и все такое.

— А, здравствуй. — Я не сразу подобрал слова. — Рад слышать. Как выступления?

— Лабаем потихоньку. Слушай, тут нам предложеньеце поступило. Закрытая вечеринка, только самые дорогие пиджаки в городе. Настоящий золотой билет, единственный шанс на миллион, но публика такая, что им только вокал подавай. Менеджерам я сказал, что вокалист есть, просто пока болеет, представляешь? Соврал, но что поделать? Вот и подумал о тебе.

Золотой билет. Совсем скоро я стану чертовым Чарли и попаду на треклятую шоколадную фабрику.

— Да! — воодушевленно сказал я, пытаясь сдерживаться. — Да-да, конечно. Когда?

— Ну… Завтра. В восемь вечера. Ты как?

Меньше суток. Да пофиг.

— Планов нет. В восемь вечера.

— Выступление в восемь. Нам бы репертуар обсудить и все такое, так что приезжай часа за три. Могу подробности сообщением кинуть?

— Да, давай.

— Удачи, бро.

Миша сбросил, не дождавшись прощаний от меня. Я улыбнулся друзьям.

— Хорошие новости? — спросила Оля, мило улыбнувшись в ответ.

— Очень.

Я едва ли мог заснуть в тот день. Только и думал о выпавшем шансе. Танцевал, прыгал, красовался перед зеркалом. Даже пусть этот Миша и соврал, я так давно не выступал на сцене! Так давно…

И тут я испугался. Ну ведь правда, когда я в последний раз пел для публики? Ну, иногда в кабинете пою с коллегами, так это не считается же. Будь что будет.

Утром я собрался. Маски, крема, патчи, все как надо. Привел свое лицо в подобие человеческого. Оно мне никогда не нравилось, но сейчас… Не знаю. Может, стал принимать его? Крупноватый нос, глаза большие, как у мопса, сухие губы и вечные прыщи. Мне, сука, 27 вот-вот стукнет, а прыщи все еще лезут, как мексиканцы через границу.

Ладно, Женя. Время петь.

Миша оказался гитаристом. Саксофонисты — Игорь и Юра. То ли братья, то ли старые друзья, но подкалывали друг друга они так, будто давно знакомы. Из трех трубачей я запомнил имя только одного — Виталик, но оно и неважно, как и имена барабанщиков. Парень с бонго (тоже Юра), кстати, оказался головастым, да и вкусы у нас совпали.

— Этой публике авторская музыка нахер не упала, — сказал Юра с бонго. — Им бы что-то знакомое.

— Боуи? — спросил я, вспоминая нашу первую встречу.

— Отлично! «Young Americans», можем хоть весь альбом сыграть. Ты как? Помнишь текст?

— Прекрасно помню, мой любимый альбом.

Перед выступлением я крутил в руках счастливую монету и оценивал публику. Миша не соврал, встречала нас элита. Я такие роскошные наряды встречал только в фотоотчетах со всяких там «Грэмми». Как, интересно, третьесортная группа вообще сюда попала? Никогда не думал, что буду выступать перед… Ладно, обойдемся без имен. Забавно, на этом богатеньком мужике был надет синий жилет Louis Vuitton. У меня такой же есть. Только паль жуткая.

Наконец, я вышел к микрофону. Волнительно. Руки вспотели. Ноги трясутся. «Вырубай панику, дорогой», — подумал я. «Вырубай и выдай лучшее, сопляк».

И я выдал… Нормальное. Первым мы исполняли «Fame». Все было здорово, кажется, но то ли мы с группой не совпали в ритме, то ли еще что… Короче, пара лаж, пара неправильных нот и казалась бы отличная песня коту под хвост. Нам аплодировали, но это были хлопки сожаления.

Я достал счастливую монету. Подбросил ее два раза. Сжал в кулаке. Топнул ногой.

Не знаю, как описать то чувство, что захлестнуло меня. Объясню на примере, хоть и немного пошлом. Представьте, что вы в постели с малознакомым человеком. Вы нравитесь друг другу. Хотите друг друга. И разом отключаете мозг, оставляете тела в какой-то иной плоскости, в которой они действуют абсолютно синхронно. Удивительное чувство, да? Прошу без шуток ниже пояса, но примерно такого уровня единение я почувствовал с группой в тот момент.

Мы исполнили еще две песни, «Young Americans» и «Fascination», и зал просто взорвался. Все вокруг кричали, хлопали, просили остаться на сцене еще хотя бы на одну песню, но расписание поджимало, и я уже видел следующих в очереди музыкантов. Удачи, салаги, после такого даже Адель покажется певичкой на выпускном в детском саду.

Что мы потом сделали? Пошли набухались, конечно же. Куда? В Rock Pub, конечно же. И дай Бог здоровья тем ребятам, которые придумали коктейль «Веселый олень». Мне кажется, я выпил его так много, что собственные рога отрастил.

Мы здорово повеселились с ребятами, представляя, как наше феерическое выступление принесет нам горы славы и денег. А потом разошлись, пообещав друг другу не терять связи. Да и как ее теперь потеряешь?

Я завалился домой пьяный и уставший, но довольный, как стадо слонов. Даже душ не принял, только одежду стянул, сбросил у дивана и нырнул в подушку. Я знал, что проснусь в другом мире, но не думал, что в настолько другом.

IV

Отпраздновать феерическое выступление я решил не только с группой, но и со своими друзьями. Оля и Дима предложили небольшой бар «Рыжий Рори», в котором подавали миллион сортов пива. К счастью, именно там я впервые нашел метаксу, ведь пиво все-таки не мое. А вот ребята отрывались, как могли. Платил-то я.

Не знаю, какой по счету я пил стакан, но, видимо, мои моральные границы стерлись, так как заметив девушку с розовыми волосами я рискнул к ней подойти.

Забегу вперед, уж простите. Мы познакомились с ней и стали хорошими друзьями, как мне кажется. Света стала для меня… Стала сестрой? Не знаю. Я всегда рад помочь ее израненной душе и стать жилеткой. А вот в трусы к ней залезть не удалось. Впрочем, как и сказал, это я вперед забежал.

Конец ознакомительного фрагмента.