Моя индейская Ж

Евгений Титов, 2022

По политическим причинам я сбежал из России в Литву, где со мной приключилась любовная история – опасная и грязная, но поучительная. Книга, быть может, не понравится россиянам, ведь я пишу о Литве хорошо. Она не понравится и литовцам, ведь я пишу о Литве плохо. Но она, я надеюсь, понравится тем, кто понимает: мир не бывает лишь чёрным или белым, а страны и люди – только хорошими или плохими. Всё в жизни сложно. Ни российской власти, ни оппозиции повесть тоже не понравится: в наше время все хотят, чтобы ты был на чьей-то стороне. А моя сторона – правда. Прочтите мою исповедь и не повторяйте моих ошибок. Книжка эта не документальная, а художественная: совпадения с реальными людьми случайны.

4

В нашей земной действительности есть тончайший уровень: неизвестная энергия, измерить которую невозможно. И потому я не знаю, почему меня тянуло к индейской женщине. Скво будто растворялась во мне, и я чувствовал, как из меня смотрит Она. В одиночестве я мысленно шептал Ей слова, ласковые и доверительные. И казалось, что Она мне отвечает, точно так же безмолвно.

"Как красив и сладок этот белоснежный туман, — отписал я утром, едва открыв глаза. — Туман это ожидание, ведь он всегда рассеивается. Дождись. Пусть твой день будет ясным". Я представил Её приветливую улыбку и тут же получил ответ:"я улыбаюсь и знаю, что всё будет именно так".

"Как ты сегодня спала?".

"Как обычно. Совсем не выспалась))). Не забудь надеть шапку".

В редакции было работы невпроворот. Я снимал документальный фильм про Первую мировую, и днём отправился в парк Ви́нгис, искать речные виды. Выбрав самый красивый, я отправил Ей фото."Хорошо бы там погулять…..", — заметила Она, и я понял, к чему Её многоточие. Всё складывалось великолепно, мы тут же договорились о вечернем свидании.

Около семи Она подъехала к редакции на своём чёрном"Опеле", не опоздав ни на минуту. Неловко быть безлошадным мужчиной, которого возит женщина. В этом я был уверен с самой юности, но почему-то всю жизнь просидел на пассажирских сиденьях. По пути рассказывал Ей, что записался в автошколу и скоро получу права, чтобы Её возить. А пока — предложил платить за бензин.

— Не надо. Бензин прилагается к машине. И вообще всё, что захочешь, — засмеялась Она кокетливо.

— Но тогда пойдём как-нибудь в хороший ресторан, я тебя угощу.

— Мне от тебя ничего не надо.

Я пожал плечами. Мы припарковались у края поля, которое уходило вниз и терялось в темноте у реки. Через реку тянулся мост, подвешенный в вышине на канатах. Когда мы шагали по мосту, я медленным, но решительным движением сжал Её ладонь и заставил взять меня под руку. Она подчинилась, смущённо глядя под ноги.

Индейская женщина рассказывала, что Её мама — оппозиционер со стажем и до сих пор ходит на московские митинги. Она показывала мамины фото в мобильнике: та позировала на фоне взрывных политических лозунгов. Каждый из них мог стоить уголовного дела, потому за свою маму Она боялась и мечтала перетащить её в Литву. А чтобы свить семейное гнёздышко окончательно, моя скво хотела получить литовское гражданство.

Когда я спросил про отца, любимая замялась, выдавив фразу о том, что они давно не видятся. Из вежливости я эту тему закрыл и спросил о профессии. Оказалось, в молодости Она окончила Московский музыкальный институт и сейчас в Вильнюсе давала частные уроки фортепиано. Одной из учениц была Анечка. Изысканность этой женщины, подкреплённая музыкальным образованием, приводила меня в восторг. Я со своей консерваторией за плечами был Ей почти коллегой и мы понимали друг друга с полуслова. Но окончательно Она меня сразила, когда стала сыпать литературными цитатами.

— Всё будет хорошо! — говорил я.

— Всё будет правильно, на этом построен мир, — парировала она словами Булгакова.

Она была моим отражением, моей копией в женском обличье, до каждой мизерной чёрточки, до каждой живой молекулы. Мне тоже хотелось блеснуть и я запел песню на литовском:"До тебя самый длинный путь. О, моя печаль…"Затем я перевёл спетое на русский."Как же это красиво и просто", — тихо сказала Она и взяла меня под руку крепче.

Когда мы были на тёмной поляне, я нашёл в кармане булку. Грызть её моя спутница, ясное дело, отказалась. Зато положила булку под ель:"это животным, пусть поедят". Наш вечер казался беззаботным, и всё же я ловил в Её глазах тайную грусть: когда нам за 40, мало ли бывает поводов? Я старался Её веселить, вспоминая анекдоты. Но кроме пошлятины в голову ничего не лезло. В какой-то момент Она справилась со своей грустью, приняв равнодушный вид.

— Ты интересный, у тебя много женщин, — сказала Она без сожаления, будто хирург, поставивший диагноз.

— Ни одной! Они все обычные, а ты — нет.

В полутьме Её глаза округлились:"но ведь для здоровья нужен секс…". Остановившись у пустой лавочки, я глядел недоумённо."Ты свободный мужчина. И если есть свободные женщины, то не вижу проблем", — добавила Она деловито. Услышанное не вязалось с образом возвышенной музыкантки и любительницы русской литературы. Но потом я подумал, что это — маленькая женская провокация. Индейская женщина меня проверяла, желая убедиться в моей верности. Наверное, было немало мужчин, причинивших Ей боль.

С юных дней мы сжигаем массу времени в пустом флирте, думая, что это лишь игра. Мы делаем интимные намёки тем, кто нас не любит. Ведём откровенные переписки с чужими мужьями и жёнами, считая, что это не измена. Ложимся в кровать с чужими любимыми, уверяя себя, что имеем на это право. И очень удивляемся, когда в жизни случается беда. Каждый знает о законе бумеранга, пребывая в странной уверенности, что именно на него закон не действует. И кое-кто в этом уверен до самой смерти, так ничего и не поняв. Об этом я и говорил Ей, убеждая, что верность — самое главное в человеке.

— Верность это то, что придумали люди, — взглянула Она устало. — Это только слово.

— Без верности нет семьи, а без семьи не было бы детей. Мы выживаем за счёт верности.

— Причём тут семья? Бывает верность идее, верность данному слову. Иногда это важнее.

Мы шагали в пустую тёмную даль, два бойца-философа, скрестивших шпаги в поединке. Я доказывал, что человека нужно ограничивать, иначе мир развалится. Она же твердила, что любой запрет — наша выдумка, а потому его можно нарушить. Так мы дошли до неработающего кафе, смотрящего из сосновой темноты заколоченной дверью. Она достала из сумочки пакет с мандаринами и разложила их на ближайшем бревне.

— Ты сегодня обедал?

— Нет, — опустил я голову, театрально изображая вину.

Её забота вновь согревала меня, разливаясь внутри чувством покоя. Когда мы закончили трапезу, я тщательно собрал корки в пакет и заметил на Её лице удивление. Неужели Она считала меня варваром, неспособным убрать за собой? Она и вправду так думала, но почему, я понял гораздо позже. А в тот вечер, выкинув мусор как порядочные европейцы, мы шагали по немому парку Вингис. Я решал, стоит ли Ей рассказать о пьесе, которую сейчас пишу. Узнав её сюжет, Она могла испугаться, а потому бросить меня. Сюжет и впрямь был пугающим.

В итоге я решился, ведь литература в последнее время была единственным смыслом существования. Чем ещё заниматься мужчине, потерявшему семью? Каждый день я засиживался в редакции допоздна, печатая страницу за страницей. Я ловил вдохновение в огромных окнах, из которых смотрели дальние гирлянды, свитые из ночных огоньков. И сейчас, шагая по парку, я очень хотел, чтобы любимая меня поняла.

Услышав о пьесе и сюжете, моя женщина вскинула брови. Но это удивление было, скорее, весёлым. Чёрные глаза смотрели озорно и любознательно:

— Неужели так бывает? — В Её голосе слышалось недоверие.

— Увы.

— Теперь ты со мной, всё будет в порядке.

Мне стало легко: я в ней не ошибся! Её мудрости хватало на то, чтобы не бежать от почти незнакомого мужчины, попавшего в гадкую историю. Она мне верила! Мы договорились, что пришлю Ей пару сцен на пробу."Пришли порнографическую сцену", — хохотнула она, и эта внезапная развратность всколыхнула во мне мужские желания, почти забытые в последний год.

Вам, быть может, кажется, что я влюбился в шлюху? Отнюдь! Дело в том, что культуру мы порой путаем с чистоплюйством. Развратные фразы или матерщина — вовсе не признак хамства или распутства. Но что же тогда культура? И как отличить приличного человека? Дело не в том, насколько человек красив. Дело не в том, насколько умён и образован. И не в том, сколько ему лет. И не в том, богат ли он. Дело лишь в одном: насколько он добр.

Культурный человек — это добрый человек, вот в чём суть. Добро — вот истинный показатель культуры, будь ты академик или тракторист. Добро — простодушно и незатейливо. Оно наивно и бесхитростно. Оно не ведает человеческих условностей и предрассудков. Ему чужды тщеславие и гордость. Ему претят продуманные схемы или же размышления о выгоде. Оно открыто, будто огромный и залитый солнцем город, на который глядишь с высоты. Моя женщина была доброй, и этим было сказано всё.

Мы уселись в машину.

— Подбрось до"Горизонта", как в прошлый раз, — попросил я и увидел Её удивление.

— Скажи адрес, довезу до дома.

— Не надо, у тебя сын, езжай к нему.

— Ну уж нет, только до дома!

Я сдался. Мы мчались по улице Укмерге́с. Я упрекал Её за превышенную скорость, ощутив, что уже имею на это право. Она отшучивалась, но скорость всё равно снижала. Зато наш роман развивался всё стремительнее, не встречая преград. В один момент я заметил, что скво преобразилась. Это не было похоже на иллюзию или выдумку. Она словно помолодела лет на двадцать, и теперь в полутьме автомобиля сидела девушка, которой не было и тридцати. Быть может, так падал свет от фар проезжающих авто. Или же на Укмергес нынче был дурманящий воздух. Её глаза блестели, как у кошки, но в них не было слёз."Как странно блестят твои глаза", — прошептал я.

Мы въехали во двор моей многоэтажки. Скво припарковалась и заглушила мотор, в машине повисла вопросительная тишина.

— Послушай, — решил я действовать в открытую. — Сегодня я не приглашу тебя в гости. Не обидишься?

— Зачем же упускать такой шанс? — скривилась Она в лёгкой усмешке и я снова заметил потусторонний блеск в Её глазах.

— Я нормальный мужик и ты мне очень нравишься… Но после той истории мне надо прийти в себя.

Когда я выходил, Она тронула меня за руку. Открыв автомобильный бардачок, любимая достала толстый красный шарф:"я заметила, что ты неважно одет". Я стоял у открытой двери машины, не в силах что-то сказать от неожиданности. А потом жарко благодарил за столь нужный подарок. И рассуждать нам было не о чем, ведь добро не рассуждает. Оно делается. Делается без высоких афоризмов о морали или Боге. Долгие рассуждения о Боге и духовности — вообще нехороший знак. Я знавал настоящих шлюх, они были набожны.