Я подарю тебе «общак»

Евгений Сухов, 2012

Умирающего бизнесмена уже долгое время преследует навязчивая идея: ему во что бы то ни стало хочется завладеть статуэткой «Дочь кузнеца», которая хранится в краеведческом музее провинциального волжского городка. Ни посланные им на дело бандиты, ни местная милиция даже не подозревают, какую тайну хранит эта на первый взгляд недорогая поделка времен соцреализма. И воровские страсти, кипящие вокруг статуэтки, затягивают в свои суровые сети все новые и новые людские судьбы…

6

Наши дни

Гашников Виктор Андреевич вышел из здания музея и собирался, как обычно, направиться к своей машине на стоянке для служебного автотранспорта. Он не подозревал, что с другой стороны улицы из черного «БМВ» с тонированными стеклами за ним наблюдают четыре пары глаз. Налетчики были готовы к решительным действиям, но в последнюю секунду им помешало неожиданное обстоятельство…

Директор музея успел сделать пару шагов по направлению к своему джипу, как неожиданно перед ним затормозил милицейский «уазик». Обескураженные налетчики остались на своих местах, не понимая, что происходит.

Сердце Виктора Андреевича при виде белой надписи «милиция» на голубом фоне подпрыгнуло и застряло где-то в горле. Он закашлялся и попытался взять себя в руки.

Из «УАЗа» вылез знакомый ему следователь Антонов. Сказав что-то людям в машине, он захлопнул дверцу, и «УАЗ» умчался прочь, а следователь обернулся к нему.

— Захар Петрович! — с притворным радушием воскликнул директор.

— Виктор Андреевич! — копируя его интонацию, воскликнул в ответ следователь и хитро прищурился: — А я к вам за консультацией.

— Всегда рад помочь родной милиции, — заверил его директор музея, а сам подумал, что неплохо бы заранее подыскать себе хорошего адвоката.

— Может быть, пройдем внутрь? — предложил следователь. — В двух словах всего не расскажешь. Пойдем в ваш кабинет и там в спокойной обстановке все обсудим…

— Да, конечно, идите за мной, — вздохнул директор музея, поднимаясь обратно по лестнице к главному входу. В здании в это время не было никого, кроме ночного сторожа — седого старика, который, по виду, участвовал еще в Первой мировой войне. Тот удивленно посмотрел на начальника и его спутника, но ничего не сказал и снова уткнулся в газету с кроссвордом.

— Вижу, при выборе сторожей вы руководствуетесь лишь чувством сострадания, — заметил следователь все с той же хитрой улыбкой.

— Ну, на эту работу люди в очередь не выстраиваются, — буркнул Гашников, — зарплата смешная, а в связи с кризисом еще и бюджет урезали, вот и набираем кого придется. Если музей что-то и приобретает, то только по крайней необходимости. Расходы на бензин уменьшили в четыре раза. Я теперь практически невыездной стал, разве что за свой счет…

Они вошли в директорский кабинет, сверкавший изысками евродизайна после недавнего ремонта, уселись за массивным столом. Гашников предложил коньяк, но следователь отказался. Тогда он налил себе и закурил тонкую длинную сигарету с ментолом, выпуская колечко дыма в потолок:

— Так какого рода консультацию вы хотели получить?

— Консультацию по одному скульптору и его работам, — говоря, Антонов задумчиво покосился на плазменный телевизор с метровой диагональю экрана, висевший на стене.

Гашников перехватил его взгляд и торопливо пояснил:

— Это все спонсорская помощь. И ремонт в кабинете тоже спонсоры сделали. Есть еще люди, которые стремятся сделать что-то, чтобы сохранить наше наследие…

— Да, глядя на ваш кабинет, мне тоже отрадно это сознавать. Не перевелись еще меценаты на русской земле, — усмехнулся Антонов и добавил уже серьезно: — Что вы знаете о Загорском, скульпторе двадцатых годов, который эмигрировал за границу в 1930 году?

— Ну, знаете, в тридцатые было много скульпторов. Тогда наблюдался эдакий всплеск всякого рода талантов… — замялся директор музея. По его глазам было видно, что фамилия Загорский ни о чем ему не говорит, но он тщетно пытается скрыть свою некомпетентность.

— У вас в музее были выставлены его работы, — пояснил Антонов.

— Знаете, вам, наверное, лучше спросить об этом Надежду Васильевну, — сдался Гашников, — она прекрасный специалист по этим вопросам…

Вздохнув, следователь выложил перед директором музея фотографию статуэтки «Дочь кузнеца»:

— Вот его работа, она была представлена в вашей экспозиции тридцатых годов. Это самый ценный из украденных экспонатов.

— А, кажется, начинаю вспоминать, — нервно улыбнулся Гашников, делая вид, что внимательно рассматривает фотографию. — Да, точно, «Дочь кузнеца», разве такое можно забыть? Такая если привидится в страшном сне…

— Значит, вспомнили? — с нажимом уточнил следователь. — Тогда скажите, почему ее украли?

— Как почему? — удивился Гашников. — Откуда я знаю? Это вы у них спросите, у воров, зачем они украли. Захотели и украли…

— Нет, они, судя по всему, пришли именно за этой статуэткой, — отмел его возражения Антонов. — Ответьте, что в ней было такого ценного, помимо стоимости самого серебра, из которого она изготовлена?

— Ну, это историческая ценность, антиквариат, — неуверенно начал Гашников.

— Работы этого автора не пользовались особым спросом ни тогда, ни сейчас, — напомнил ему Антонов, — а уехав за границу, он вообще, как теперь принято говорить, выпал из обоймы. И вдруг, спустя столько лет, ради одной из его скульптур грабят целый музей, причем силами хорошо вооруженной и экипированной банды наемников-профессионалов. У этих парней оружие стоило дороже, чем все, что они у вас взяли. Как вы это объясните?

— Ну, откуда я знаю? — запротестовал Гашников. — Может, их наняли богатые родственники скульптора, чтобы выкрасть работу своего предка…

— Может быть, может быть, — задумчиво закивал следователь. — А к вам незадолго до ограбления никто не обращался с предложением выкупить эту статуэтку? — неожиданно спросил он.

— Н-н-нет, да что вы, — запинаясь, ответил директор, — у нас же тут не лавочка, а музей.

— Никто не обращался, значит? — с улыбкой произнес Антонов, сверля директора взглядом.

— Нет, — ерзая на стуле, отрезал Гашников, чувствуя себя крайне неуютно под пристальным взглядом следователя.

— А кто-нибудь вообще проявлял к этой статуэтке интерес? — не отставал следователь.

— Нет, говорю же, зачем мне вам врать? — пожал плечами директор. — Я и сам узнал об этом авторе только что от вас. Я вообще не поклонник соцреализма.

— Ладно, а как у вас обстоят дела с подбором персонала? — резко сменил тему следователь.

— Вы это к чему? — совсем запутался директор музея.

— К тому, что можете ли вы поручиться за ваших людей? — пояснил Антонов, старательно пряча улыбку. Он видел — Гашников напряжен и дергается, а значит, есть что скрывать. Еще немного, и директор музея оступится, совершит ошибку, оговорится, и тогда можно будет его подсекать. Нет, до наручников дело, конечно, не дойдет, но станет хотя бы понятно, в каком направлении двигаться.

— Как поручиться, я не понял? — нахмурился Гашников.

— Ну, вот вам пример, — медленно, с расстановкой, произнес следователь, — кто-то из ваших людей похищает из запасников музея экспонаты и продает их на черном рынке.

— Да вы что! Это исключено, — воскликнул директор музея, покрываясь испариной. Кончик его языка прошелся по пересохшим губам. Затем он спросил, понизив голос:

— А что, у вас имеются какие-то факты?

— Если бы у меня имелись факты, мы бы с вами здесь вот так не разговаривали, — со значением произнес Антонов. — Скажите, Надежда Васильевна, хранительница фондов, давно у вас работает?

— Лет двадцать, да, точно, не меньше двадцати, — старательно вспоминая, ответил Гашников, — можно, конечно, поднять документы…

— Пока не надо, — перебил его Антонов.

— Именно Надежда Васильевна ведает перемещением экспонатов и новыми поступлениями, — торопливо добавил Гашников, смахнув со лба испарину. — Мне, знаете ли, не до этого, других дел полно.

Конец ознакомительного фрагмента.