Я подарю тебе «общак»

Евгений Сухов, 2012

Умирающего бизнесмена уже долгое время преследует навязчивая идея: ему во что бы то ни стало хочется завладеть статуэткой «Дочь кузнеца», которая хранится в краеведческом музее провинциального волжского городка. Ни посланные им на дело бандиты, ни местная милиция даже не подозревают, какую тайну хранит эта на первый взгляд недорогая поделка времен соцреализма. И воровские страсти, кипящие вокруг статуэтки, затягивают в свои суровые сети все новые и новые людские судьбы…

5

1930 год

В десять часов у здания гостиницы на Пролетарской появились двое оборванных бродяг — высокий косматый мужчина с длинной бородой и девочка лет шести. Мужчина изо всех сил старался выглядеть немощным и больным, горбился, гнулся к земле и хромал, опираясь на деревянный посох. Девочка просила милостыню, но ей никто не подавал. Все бежали мимо по своим делам: кто на службу, кто со службы. Постояльцы гостиницы также старались как можно быстрее прошмыгнуть мимо оборванцев.

— Да, нет у тебя способностей к этому, — пробормотал Лапа, скрывавшийся под личиной бродяги, — оставь тебя на улице — ноги протянешь.

— Я научусь, вот увидишь, — с жаром пообещала Лиза и запричитала во весь голос, бросаясь к усатому мужчине с остроконечной французской бородкой, в белом костюме и соломенной шляпе.

— Пошла прочь! — гаркнул мужчина и шарахнулся от девочки как от чумы.

— Оставь его, — приказал Лапа, косясь на швейцара гостиницы. Тот неодобрительно смотрел на них и, видимо, размышлял, не вызвать ли милицию.

Лапа оттащил Лизу в сторону. Они сели на крыльце кооперативного магазина Центрхоза и стали ждать. Напротив, через улицу, находилось кафе, за которым и следил «медвежатник». Люди Дрозда подъезжали к кафе ровно в одиннадцать, входили, получали от хозяина деньги для «общака» и отправлялись после этого к Алмазу, сдать «месячную выручку».

— Черт, где же они, — тихо сквозь зубы выругался Лапа, украдкой посмотрел на часы и повернулся к Лизе: — Ты запомнила, что надо делать?

— Ага, — кивнула девочка.

— Просто подойдешь и попросишь у них мелочи, — на всякий случай еще раз повторил Лапа. — На рожон не лезь, тебе надо отвлечь их всего на несколько секунд, потом беги прочь. Встречаемся на площади у церкви.

— Да, хорошо, — вновь кивнула Лиза с серьезным видом. Она изо всех сил старалась казаться взрослой, хмурила лоб, подбирала губы, но выглядело все это достаточно комично. Лапа не смог удержаться от улыбки и посоветовал ей:

— Не напрягайся так сильно, а то пупок развяжется.

Наконец на улице показался красный «Мерседес-630» с открытым верхом. Семиместный сверкающий лимузин привлекал внимание прохожих. Парни Дрозда раскатывали на нем по городу, как короли. Часто за рулем сидел сам Дрозд, но сегодня его не было видно. Лапу это очень расстроило, однако тут уж ничего не попишешь. «Мерседес» затормозил перед кафе, и бандиты проворно повыскакивали из салона, игнорируя двери. Только шофер, плечистый седой мужчина лет пятидесяти в кожаной жилетке и полосатых штанах, неспешно открыл дверцу, вылез и так и остался стоять у машины. Остальные вошли в кафе.

— Отвлеки его, — указал Лапа на шофера. Лиза кивнула, понеслась через улицу и чуть не угодила под конку. Лапа едва смог сдержать сердитый окрик, только процедил сквозь зубы: — Да смотри же ты по сторонам, дура! — И подумал, что совершает безумие, впутывая ребенка в подобную авантюру.

— Дяденька, дай копеечку, — жалобно попросила Лиза у шофера.

Бандит задумчиво покосился на нее, поправляя шарф, выпустил облачко сигаретного дыма и сплюнул на булыжную мостовую:

— Катись отсюда!

Однако Лиза не собиралась так легко сдаваться. Она хотела показать Лапе, что от нее есть толк, что он не зря таскает ее за собой.

— Дяденька, пожалуйста! Я два дня не ела! Я умею все делать по дому. Дрова могу носить…

Улучив момент, Лапа пошел к машине. Внимание шофера было отвлечено, а бандиты пошли с хозяином кафе во внутреннюю комнату, он видел это через большие витрины. «Медвежатник» достал сверток с взрывным устройством, обернутым мешковиной, и, проходя мимо «Мерседеса», быстро наклонился, прицепив взрывчатку с магнитом к днищу машины и делая вид, что поднимает с мостовой монетку. Затем спокойно заковылял прочь.

Тем временем шофер пригляделся к Лизе и шепеляво с присвистом пробормотал:

— Слушай, а ты симпатичная.

Лиза задумалась. Она не знала, что ответить, и внимательно посмотрела в единственный глаз шофера. Второй глаз тот повредил, и он был красным, слепым, без зрачка. Бровь и щеку рассекал жуткий шрам, а кожу со щеки сорвало, отчего образовалась страшно выглядевшая рытвина. Воровато оглядевшись, бандит предложил ей:

— Слышь, ты, отойдем вон туда, и я дам тебе денег.

— Ну, надо же… — с тоской бросил Лапа, наблюдая, как шофер ведет Лизу в подворотню рядом с кафе, — я же ей велел сразу уходить.

Чертыхаясь, он пошел обратно к кафе, и его взгляд упал на «Мерседес», под которым тикали часы адской машинки. Чего доброго, их всех тут из-за нее накроет.

Шофер в подворотне улыбнулся Лизе жуткой беззубой улыбкой:

— Дела такие, сыкуха… Ты делаешь мне хорошо, а я даю тебе немного денег… — Он потянул к испуганной девочке свои руки, но в этот момент получил сзади рукояткой пистолета по затылку и беззвучно рухнул лицом вниз. Лиза ахнула.

— Я же велел сразу уходить! — рявкнул на нее Лапа, пряча пистолет под лохмотья. Обшарив карманы бандита, он забрал его «наган», финку, деньги и немного попинал его в воспитательных целях. «Пусть решит потом, что его ограбили и это была подстава». Вскоре должны явиться его кореша, и у них не должно возникнуть ненужных подозрений. «Гоп-стоп» для них — дело обыденное.

— Теперь пошли, — скомандовал Лапа и потащил Лизу из подворотни. Едва они скрылись за углом, как из кафе показались бандиты. Они вышли и остановились, удивленно озираясь.

— Эй, Глаз, куда ты провалился? — заорал невысокий лысый головорез сурового вида в кепке, сдвинутой на глаза. Это был Репа — правая рука Дрозда.

— Я здесь, — простонал водитель, появляясь из подворотни. Он остановился, пошатнулся, оперся о столб и, ощупав затылок, обнаружил на пальцах кровь.

— Что за кипеш, — изумился Репа, бросаясь к раненому, — кто тебя?

— Не знаю, — пробормотал Глаз, — малая около машины ошивалась, заманила меня сюда, а потом сзади как треснут по «арбузу» — и темнота.

Репа поддержал его, и тут же подбежали остальные. Все свирепо озирались, разыскивая взглядом врага.

— Да это гопники какие-нибудь, — предположил Тиски — высокий, смуглый мордоворот с невероятно массивными руками. Одним легким нажатием он мог переломить в кисти все кости тому, с кем здоровался за руку. В его руках был саквояж с деньгами.

— Ладно, хватит бодягу разводить. Надо рвать когти. Мы опаздываем. Гриц, давай за руль и погнали. — Отдавая распоряжения, Репа помогал идти водителю, которого качало, как матроса в десятибалльный шторм.

Тиски шел рядом. Маленький проворный парнишка по кличке Гриц прыгнул за руль «Мерседеса». Другой — белобрысый верзила в белой рубахе с узким лицом — открыл для Репы дверцу… В следующую секунду округу огласил оглушительный грохот. «Мерседес» буквально разорвало пополам. Репу сшибло с ног оторванной дверцей машины. Он оглох, ослеп и почувствовал, что куда-то летит. Грица, как тряпичную куклу, выбросило на мостовую перед машиной. От разорванного тела во все стороны между булыжниками побежала кровь. Глаз упал в двух метрах от «Мерседеса», все его лицо было посечено осколками стекла. Бандит глухо стонал и ворочался, тщетно стараясь подняться. Тиски швырнуло на фонарный столб. Громила, ударившись, услышал треск где-то в плече и сполз по столбу на землю. Михей — тот, что открывал дверцу, — получил в живот искореженный кусок метала, рухнул и потерял сознание, обливаясь кровью.

«Что же это? — растерянно подумал Репа, открыв глаза. С неба падали червонцы из разорванного взрывом саквояжа. — Кто посмел на них наехать?»

С трудом повернув голову, он увидел, как прохожие торопливо собирают с мостовой деньги, убегая кто куда, и возмутился:

— Не троньте, паскуды! — Но голос быль настолько слабым, что Репа и сам не расслышал, что сказал.

Моисей Вольфович Айзенштадт, по кличке Миша-Алмаз, очень старался поддерживать имидж добропорядочного гражданина. Временами ему приходилось появляться в сомнительных компаниях, так как этого требовал его бизнес, но в разговоре со знакомыми он клялся, что все слухи о его связях с бандитами сильно преувеличены. А то и просто отшучивался: «Что из того, что я поздоровался с бандитом? Если я знаю человека чуть ли не с младенчества, разве я, как воспитанный человек, не могу с ним просто поздороваться? А если я поздороваюсь с чекистом — то все начнут болтать, что я работаю на ГПУ? А если с иностранцем — то… на иностранную разведку?!»

Его знакомые вежливо кивали и удивлялись, почему власти до сих пор не прикрыли лавочку Алмаза. Они и не догадывались, что в его шутке есть только доля шутки, и что он сдает некоторых своих клиентов чекистам в обмен на неприкосновенность. К тому же он держал воровской «общак», а у Дрозда также были связи в «уголовке». Миша-Алмаз считал, что прикрыт со всех сторон, и потому жил себе припеваючи. У него был большой дом недалеко от центра города, жена и четверо детей. В доме достаток и уют. Он даже приобрел скромный автомобиль, но сильно не выпячивался и не шиковал.

В этот день Моисей Вольфович по обыкновению ждал гостей. Люди Дрозда сдавали ему наличность на хранение. Часовой замок его суперсовременного невскрываемого сейфа, настроенный как раз на это время, открылся. Следовало положить деньги и закрыть сейф снова, но Репа опаздывал. Моисей Вольфович нервничал от этого, бродил с мрачным видом по рабочему кабинету и думал о том, что же их могло задержать. Жуткие мысли, одна страшнее другой, лезли ему в голову. «Вдруг их менты зачурали? Ведь нити потом к нему приведут. Да тут и нитей-то не нужно, в «уголовке» и так знали, чем он занимается. Рано или поздно, там могут счесть, что польза от него не так уж и велика, и «сольют» его к какому-нибудь революционному празднику».

Из столовой раздался голос жены, сообщивший, что обед уже на столе.

— Клара, дорогая, одну минуточку, ко мне сейчас господа должны подъехать. Начинайте без меня! — прокричал в ответ Моисей Вольфович из кабинета и вздрогнул от вида косматого бродяги с «браунингом» в руке, который неожиданно выступил из-за портьеры.

— Что вам нужно? — пролепетал Алмаз, моментально белея.

— Хочу заказать колье и диадему для своей старухи, — прокаркал Лапа, стараясь изменить голос.

Алмаз пару секунд молчал, мучительно соображая, что делать, потом осторожно пролепетал:

— Да, хорошо, я все сделаю, но вы должны понимать, что стоит это недешево…

— О, я за ценой не постою, — заверил Лапа и хитро подмигнул ополоумевшему от ужаса ювелиру.

— Давайте обсудим-таки, что вы хотите, — выдавил из себя Моисей Вольфович, открывая дрожащими руками записную книжку. — С-с-скажите, ч-что в-вы хотите. Я запишу, изготовлю и сообщу, когда прийти за готовой вещью.

— Что я хочу? — задумчиво переспросил Лапа и предложил: — А вы покажите что-нибудь из готовых цацок, и я решу.

— Ой, извините, я не храню дома драгоценностей. И денег тоже не храню, сейчас вообще трудные времена наступили… Налоги непомерные, еле свожу концы с концами, — пролепетал Алмаз.

— А там что? — указал Лапа дулом пистолета.

— Где там? — Моисей Вольфович старательно изобразил удивление. — Ах, это… Это сейф. Вы что, молодой человек, сейфа никогда не видели? — Голос был притворно весел, но в голове у Миши-Алмаза билась лишь одна мысль: выжить любой ценой. Однако и отдавать все какому-то сумасшедшему оборванцу тоже было глупо, и он решил поторговаться, выиграть время, а там, глядишь, и парни Дрозда подоспеют, они уже давно должны были приехать.

Моисей Вольфович украдкой посмотрел на часы, но тут же вздрогнул от резкого движения незнакомца. Лапа кинулся к ювелиру, схватил за отвороты пиджака, оторвал от пола на несколько сантиметров и, припечатав спиной к дверце сейфа, прорычал ему в лицо:

— Не советую ломать комедию, папаша. Я хочу заглянуть в сейф. Если не откроешь по-хорошему, сдохнешь как собака!

— О, умоляю вас, не делайте мне больно, — жалобно скривился Алмаз, затравленно глядя на «медвежатника». — Вы таки не понимаете, о чем меня просите! Это невозможно! Знаете, на что вы замахнулись? Вас потом из-под земли достанут. Это страшные люди.

— Я тоже страшный человек, — угрожающе заверил ювелира Лапа, ткнув ему дулом пистолета в нос, — ты даже не представляешь, насколько я страшный. Или у тебя другое мнение, жид поганый?

— Да, вы очень страшный, — поспешно согласился ювелир. — Я немедленно открою сейф, но мне надо сходить за записной книжкой в кабинет, я не помню на память кода, старость, знаете ли. Иной раз собственное имя забывать начал…

— Да ну? — усомнился Лапа, резко зажал рот ювелира ладонью и пару раз врезал тому под дых, после чего участливо поинтересовался: — А теперь как с памятью? Прояснилась? А то у меня в запасе есть еще пара-тройка средств от старческого склероза. Оч-чень помогает…

— Все, все, я вспомнил, — прохрипел задыхающийся ювелир.

— Открывай, — приказал Лапа и предупредил: — Только смотри, не закрой случайно часовой замок, а то схлопочешь маслину в пузо.

Со скорбным видом Моисей Вольфович набрал кодовые цифры, отворил тяжелую бронированную дверь и отошел в сторону. В сейфе на полочках лежали завязанные бархатные мешочки, внизу шкатулка и несколько коробочек. Были тут и деньги, и золотые монеты, и слитки. Глядя на это богатство, Лапа подумал, что все ранее награбленное им не составляло и десятой части того, что находилось сейчас в сейфе. Не спуская глаз с ювелира, он снял с полки увесистый мешочек, развязал и заглянул внутрь. В лучах солнца засверкали и заискрились крупные бриллианты. Самый маленький был каратов на шесть, не меньше. В другом мешочке тоже были бриллианты, но крупнее, в третьем — жемчуг, в четвертом — рубины, вперемешку с топазами и изумрудами. Лапа посмотрел на бледного Моисея Вольфовича — он и предположить не мог, что у того в сейфе хранятся такие сокровища. Рассчитывал на сто, максимум двести тысяч, а тут…

— Часть из этого — воровской «общак», — пояснил ювелир. — Вы должны понимать, что случится, если вы возьмете хотя бы один камушек.

— А это что? — Игнорируя его слова, Лапа полез в большую шкатулку.

— О, это драгоценности, которые мне оставили в залог или дали на хранение. Если у вас сохранилась хоть капля совести, то вы их не возьмете.

— Сожалею, но вам не повезло, — ухмыльнулся Лапа, пересыпая содержимое шкатулки в мешок, который достал из-за пазухи. Туда же полетели и мешочки с камнями, и золотые монеты, деньги, золотые слитки.

— Хорошо, берите все, только не причиняйте мне вреда, — пробормотал Моисей Вольфович, горько вздохнув.

В комнату совершенно некстати вошла его жена да так и замерла на пороге с открытым ртом.

— Клара, спокойно, только не кричи! — умоляюще сложил руки на груди ювелир.

Женщина не ответила, только закрыла рот. Ее выпученные глаза не отрывались от косматого чудовища, орудовавшего у сейфа. Лапа показал ей пистолетом на место рядом с мужем:

— Мадам, встаньте туда и ведите себя благоразумно. Тогда никто не пострадает.

Он говорил тихо, но убедительно. Женщина растерянно оглянулась на дверь, из-за которой слышались детский смех и разговоры, доносившиеся из столовой, где обедала остальная часть семейства.

— Только детям ничего не делайте, — попросила она.

— Ведите себя тихо, и ваши дети будут жить долго и счастливо, — заверил Лапа и, показав ювелиру пачку бумаг, что обнаружились на верхней полке сейфа, спросил: — Это что?

— Это долговые расписки, — смиренно пояснил Моисей Вольфович, — многие люди просят меня помочь, и я не могу отказать им, потому как имею доброе сердце. Расписки-то вам зачем? С них вы все равно ничего не получите.

Швырнув расписки на пол, Лапа потащил заполненный драгоценностями мешок к выходу. Вес в нем был непомерный. У двери он остановился, перехватил мешок другой рукой и, угрожая пистолетом, приказал ювелиру и его жене:

— Не двигайтесь с места, пока не досчитаете до ста. Двинетесь — я вас прикончу, а затем и всех остальных, кто находится в доме. — И вышел, захлопнув за собой дверь.

Дрозд поднял глаза от карточного стола и посмотрел на вошедшего Репу. Игра остановилась. Другие игроки застыли, будто восковые изваяния, окутанные туманом табачного смога, висевшего в малине. Репа выглядел так, словно его пропустили через мясорубку.

— Дрозд, у нас проблемы, — прохрипел он, покачиваясь, точно пьяный.

— Не путай, это у тебя проблемы. У меня проблем не бывает, потому что я их очень быстро решаю, — сухо ответил Дрозд. Боцман и Портной, стоявшие за его спиной, напряглись, но Дрозд сделал им знак расслабиться и продолжал: — Хочу знать, что с бабками. Ты их Мише сдал?

— Нет, не успел, — выдавил из себя Репа, холодея от ужаса, — троих наших прибрали начисто. Я сам еле жив остался.

— Да, но что с тебя толку без бабок? — спросил Дрозд, выпустив в потолок облачко сигаретного дыма. — Кто это был? Кто?

— Я не знаю, — растерянно пролепетал Репа, понимая, что крепко влип, но не видя выхода из создавшейся ситуации.

— Не знаешь? — с угрозой в голосе переспросил Дрозд и отшвырнул карты в сторону. — Да что ты тогда вообще знаешь? Ты меня на бабки выставил! Что будем делать?

— Я верну деньги, — горячо пообещал Репа, — дай мне два дня сроку.

— Лады, — неожиданно согласился Дрозд, сменив гнев на милость, — не вернешь, положим тебе голову на рукомойник. Теперь ботай, что у вас там за оказия приключилась.

Репа вкратце изложил всю историю. Дрозд некоторое время молчал, напряженно думал, потом медленно произнес:

— Че-то не въезжаю. Какая гнида могла на нас так попереть внаглую? Я местных отморозков и гопников всех знаю, меня все знают. Никто бы на такое не решился, это надо быть вообще без башки… — Внезапно он запнулся. Глаза его сузились, и Дрозд протянул с пониманием: — Уж не ментовская ли это подстава?

Остальные молчали, внятных предположений ни у кого не было. Дрозд вскочил со стула и нервно заходил по комнате взад-вперед. Его никогда еще не видели таким взволнованным. Король преступного мира этого города, он всегда, в любой ситуации отличался редким хладнокровием. Однако соратники и не подозревали, чего на самом деле боится Дрозд. Он боялся вовсе не конкурентов или каких-то отморозков, а того, что люди в ГПУ, под чьим покровительством он работал, решили избавиться от него. Лишь благодаря им он вознесся на пьедестал и мог безнаказанно творить беззаконие, наводя ужас на нэпманов, ростовщиков и всякого рода спекулянтов. В ГПУ ему даже давали наводки — кого грабануть, кого убрать. Теперь он слишком много знал, и в ГПУ, видимо, решили, что пора менять короля.

— Да чтоб вы там все издохли! — заорал Дрозд так, что окружающие в страхе отпрянули. Затем в приступе обуявшего его гнева ударил ногой по карточному столу и едва не перевернул его. — Козлы поганые!

Репа, решивший, что это все относится к нему и его ребятам, попятился к выходу. Он знал, что предводитель скор на расправу, а о жестокости его просто легенды ходили. И тут за спиной у Репы распахнулась входная дверь. Все, как по команде, посмотрели туда и увидели хорошо известного Моисея Вольфовича Айзенштадта, Мишу-Алмаза. Вид у того был довольно потрепанный. Бросалось в глаза, что одевался он в спешке — жилетка была застегнута криво, рукав пиджака испачкан чем-то белым, лицо дикое, глаза, как пятиалтынные. Скатившись по лестнице, ювелир сразу кинулся к Дрозду и повис у него на шее.

— Сеня, беда у нас! Мне едва живым удалось вырваться. Этот человек — настоящее чудовище.

— Убери грабки! — ощерился Дрозд и оттолкнул ювелира от себя: — Про кого ты базаришь? Давай конкретно по теме…

— Вот тебе конкретно, — закивал Моисей Вольфович, — какой-то бешеный гопник ворвался ко мне в дом и, угрожая пушкой, обчистил сейф…

— Как обчистил? — с недоверием переспросил его Дрозд. — Ты же, мать твою, говорил, что твой долбаный сейф — самый надежный, что его никаким макаром нельзя открыть! Что же ты, сука…

— Минуточку, — вставил слово Моисей Вольфович, — мой сейф таки — самый надежный, и пусть любой плюнет мне в лицо, если сможет доказать, что это не так. Да, его невозможно вскрыть, если основной часовой замок закрыт. Я ведь не просто так выложил за этот сейф кучу денег. Оно мне надо, чтобы люди сказали: «А, смотрите, какой у Миши красивый дорогой сейф..» — нет! Я купил этот сейф, потому что мне доказали, что вскрыть его нельзя.

— Так как же этот хрен его обчистил? — взорвался Дрозд, не сдержав чувств.

— Таки сегодня основной замок был открыт, — спокойно пояснил Моисей Вольфович, — как раз сегодня кончился завод механизма замка, и я должен был снова завести его на неделю. Только я не успел сделать этого, так как ждал твоих архаровцев с деньгами. — Он многозначительно покосился на Репу.

— Эй, не надо на меня все грузить! — возмутился тот. — Сам форшманулся, а меня парафинит! Со мной такой наезд не проканает.

— Подвяжи ботало, — обернулся к нему ювелир с изменившимся лицом, — я был в авторитете, когда тебя еще думали.

— Кончай порожняк толкать! — заорал на них Дрозд. — Я, кажется, просек, что это был за антихрист. Это Лапа — пес паскудный! На воровской «правилке» решили его из города выкинуть, чтоб глаза всем не мозолил, вот он, падла, и надумал отыграться. Кто сегодня найдет его и приведет ко мне живым, получит тридцать кусков. — Он повысил голос и повторил: — Все слышали?! Сегодня и живым!

— Живым его трудно будет взять, — хмуро заметил Боцман. — Лапа — тертый калач, его на дурняка не возьмешь…

— Можешь взять его под красный галстук — мне насрать, — огрызнулся Дрозд. — Подгони мне его башку, но только с бабками, которые он взял. Без бабок он мне нужен только живым. Я его, суку, запрессую начисто…

— Ну, бабки-то, по идее, при нем должны быть, — заметил Портной, стоявший рядом.

— Ба, еще один мозговитый показался, — в притворном восхищении воскликнул Дрозд, — конечно, бабки при нем. Он их не скинет, потому что негде — земля под ногами горит. Короче, хватит обезьяну водить да понты кидать — выцепите его, достаньте бабки, а потом спросите, как с гада!

Загорский с задумчивым видом сидел в мастерской за рабочим столом и перебирал серебряные монеты, которые высыпал из мешочка, принесенного «медвежатником». Рядом на столе стоял макет скульптуры «Дочь кузнеца». Чтобы фигурка получилась заметной и законченной, с четкими линиями, ее надо было делать не менее двадцати сантиметров высотой. Загорский положил монету на аптекарские весы — десять граммов. На самой монете номиналом в пятьдесят копеек было написано, что она содержит девять граммов чистого серебра. А всего монет — шестьсот семьдесят. Загорский закусил губу. Веса металла не хватало. Либо придется делать скульптуру пустотелой, либо металл получится низкой пробы.

Размышляя над тем, на каком варианте остановиться, Загорский взялся за переплавку монет. Для этих целей у него имелась небольшая газовая горелка. Очистив и переплавив металл в небольшие слитки, рассчитанные по граммам, каждый для отливки определенной части скульптуры, скульптор занялся подготовкой форм. Глина успела высохнуть, оставалось обжечь формы в печи, чтобы вытопить воск. Когда формы были готовы, Загорский оставил их остывать, а сам сел пообедать, но не успел поднести ложку с ухой ко рту, как в дверь постучали.

— Кто там? — настороженно спросил скульптор, прикрывая слитки мешковиной.

— Николай Павлович, это Федор, — раздался голос из-за двери.

— А, Федор, — обрадовался Загорский, признав голос соседа со второго этажа.

Тот был кузнецом и мастерски изготовлял декоративные решетки, ограды и прочие вещи. Николай Павлович сам заказывал у него то кочергу для камина, то вешалку. Каждая вещь получалась как произведение искусства. Скульптор открыл дверь и впустил в комнату черноволосого тучного парня лет двадцати пяти с детским улыбчивым лицом, ярко — синими глазами, одетого в простую льняную рубаху, серые мешковатые штаны и сапоги.

— Что ваяешь? — спросил Федор громко, и не успел Загорский ответить, как парень со свойственной ему плавностью и быстротой проскользнул к рабочему столу и заглянул под мешковину: — Ого! Где добыл?

— Друзья помогли, — уклончиво ответил скульптор.

— И куда ты его? — кивнул на слитки серебра кузнец.

— Да вот, небольшую статуэтку делаю. — Загорский показал макет и, с неудовольствием отметив ехидную улыбку парня, добавил: — Слушай, а ты серебро варить умеешь? Понимаешь, я хочу сделать ее из частей, а потом соединить сваркой. Так и легче, и линии будут четче.

— Я бы посоветовал гальванопластику, — с умным видом произнес Федор, оглядывая большую гипсовую статую женщины, стоявшую у стены.

— Я хочу сварку, — заупрямился Загорский, — если не умеешь, то так и скажи.

— Нет, умею, — спокойно возразил Федор.

— Поможешь? — с нажимом спросил скульптор, глядя в глаза кузнецу.

— Че спрашиваешь, конечно, помогу, — махнул рукой Федор. — Я чего зашел-то, червонца в долг не найдется?

— На, держи, потом отработаешь, — усмехнулся Загорский, доставая деньги.

В дверь снова постучали. Они обменялись встревоженными взглядами, и скульптор, быстро прикрыв серебро, пошел открывать:

— Кто там?

— Это Наталия, — отозвался из-за двери женский голос.

Загорский бросил на Федора напряженный взгляд, затем подскочил к нему, схватил за руку и поволок к двери, шепотом поясняя на ходу:

— Федя, тебе пора уходить. Ко мне пришли… Очень важный клиент. Ты можешь смутить ее. Иди домой!

— Но как же, ты что, даже чаю гостю не предложишь? — давясь смехом, спросил кузнец. По виду товарища он сразу сообразил, что визитерша не просто его клиентка.

В дверь снова постучали, и капризный женский голос поинтересовался:

— Ты что, так и собираешься на лестнице меня держать?!

— Нет, душа моя, что ты! — воскликнул Загорский.

Открыв дверь, он первым делом вытолкнул за порог Федора, а затем уже впустил высокую хорошо одетую даму. Платье в стиле «чарльстон» с заниженной талией, отделанное вышивкой, туфли на английском каблуке, берет, модная сумочка с одной ручкой, на руках удлиненные перчатки, умело наложенный макияж и запах «Шанель номер пять» — все это свидетельствовало о том, что дама принадлежит к касте партийно-номенклатурной элиты города.

Федору хватило одного взгляда, чтоб понять, откуда его сосед черпал вдохновение при создании своих «шедевров». По губам кузнеца поползла улыбка:

— Здрасте.

— Здравствуйте, — буркнула в ответ женщина и скрылась в прихожей.

Загорский загородил дверной проем, метнув на Федора грозный взгляд.

— Все, ухожу, — улыбаясь, поднял руки кузнец, — мне просто интересно…

Скульптор не дал ему договорить и, захлопнув перед носом соседа входную дверь, поспешил в комнату, где немедленно заключил гостью в объятия. Она не сопротивлялась, отшвырнула берет в сторону и, смеясь, распустила волосы.

— Натали, — простонал Николай Павлович, покрывая шею женщины поцелуями.

— О, дорогой, — задыхаясь, ответила она ему и шепнула: — Документы будут готовы в среду.

— В эту среду? — обрадовался скульптор, выпуская ее из объятий.

— Да, муж ничего не заподозрил, — проговорила она с закрытыми глазами, ожидая следующей порции ласк. — Ты можешь выехать из страны, а потом я к тебе приеду.

— Это замечательные новости! — воскликнул Загорский вне себя от радости. Срывая с любовницы платье, он думал о том, что вдали от опостылевшей родины сможет наконец-то творить в полную силу. Уж там-то никто не станет ограничивать его, притеснять и выдвигать дурацкие требования. Не надо будет просыпаться ночью в холодном поту от звуков подъехавшей машины и стука в дверь.