Слово авторитета

Евгений Сухов, 1997

Слово вора – закон. За пустой «базар» с него строго спросится. И когда Миша Хвост упустил партию стволов, на которые претендовал казначей общака Варяг, – он подписал себе приговор. Стволы нужны позарез. Без них невозможно убрать тех, кого задумали ликвидировать авторитеты. Кто этот отморозок, пошедший наперекор воровскому сходняку? Об этом знает только сам отморозок – да еще «крот» из МУРа, косящий под крутого…

Уважаемые читатели!

Я получаю от вас много писем и стараюсь отвечать на них. Жаль, что откликнуться на все не получается. Меня радует, что герои моих книг вам полюбились. Для писателя высшая награда, когда читатели сопереживают его героям и следят за их судьбами. Спасибо вам.

Многие из вас интересуются, почему я перешел в другое издательство. Действительно, я сделал это и постараюсь объяснить почему. Дело в том, что жизнь в книгах, пусть даже самая суровая, овеяна романтикой, а реальность порой оказывается гораздо циничнее. Никто из нас, к сожалению, не застрахован от неприятных ситуаций и непорядочного отношения. Решение перейти в другое издательство для меня было тяжелым и непростым делом. Для подобного шага у меня имелись серьезные и глубокие причины.

Короче. Издательство «АСТ-ПРЕСС» выпустило книгу «СХОДНЯК», где было написано: «Под псевдонимом Евгений Сухов над серией „Я — ВОР В ЗАКОНЕ“ работает коллектив авторов». Подобное заявление — не что иное, как месть моего издателя за серьезные разногласия в наших взаимоотношениях. Признаться, ничего подобного я не ожидал, тем неприятнее мне было увидеть это.

Хочу внести ясность. Я долго надеялся, что мой прежний издатель публично извинится за незаслуженное, если не сказать жестче, покушение на мое писательское имя. Но извинений я так и не дождался.

Без лишних разговоров я утверждаю: никакого коллектива авторов, никакого псевдонима, никакого другого ЕВГЕНИЯ СУХОВА в природе не существует. Надеюсь, это стало ясно после выхода в свет книги «КАЗНАЧЕЙ ОБЩАКА».

Еще вас интересует, будет ли продолжена серия «Я — ВОР В ЗАКОНЕ». Право на эту серию принадлежит автору, значит, она будет продолжена, пока вы, дорогие читатели, интересуетесь ею.

Пользуясь случаем, хочу признаться моим читателям в любви, и пусть бог нас не оставит.

Ваш ЕВГЕНИЙ СУХОВ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СХОДНЯК В БИТЦЕВСКОМ ЛЕСУ

Глава 1

ВСТРЕЧА С ВАРЯГОМ

Мягко заработала автоматика, и ворота закрылись, оставив Варяга на улице. В шортах, в рубашке с короткими рукавами, он напоминал преуспевающего бизнесмена, чьи виллы разбросаны по самым престижным побережьям земного шара. А на юго-запад Франции он приехал для того, чтобы немного отдохнуть от дел. Действительность же была иной — особняк, в котором он расположился, и огромные прилегающие к нему территории являлись составной частью «общака». Он был всего лишь хранитель — нищенствующий бродяга при богатейшем ордене.

Узкая асфальтовая дорога круто уводила вниз, с правой стороны зияла пропасть. Однако подобное неудобство не мешало аборигенам носиться на своих железных «мустангах» на максимальной скорости, и немногочисленным прохожим оставалось только вжиматься в скальную поверхность, чтобы не быть протараненными хромированными «кенгурятниками».

Метрах в ста пятидесяти от виллы раскинулось небольшое плато, поросшее темно-фиолетовой ежевикой. На нем — крохотная, потемневшая от времени деревянная скамейка с жестяным навесом. Человек, установивший эту скамью, прекрасно понимал, что лучшего места для обозрения морского простора не найти во всех Пиренеях, а потому уступ частенько оказывался занятым и непритязательные эстеты подолгу всматривались в серо-голубую полосу горизонта.

На пожухлой траве сидел плотный мужчина лет сорока пяти в легком светлом костюме. Сомкнув пальцы на согнутых коленях в замок, он с интересом наблюдал за длинным сухогрузом, мягко скользившим вдоль берега. Судно двигалось в сторону Испании. Занятие настолько захватило мужчину, что он даже не услышал подошедшего Варяга, который удобно устроился на скамейке рядом.

— Вы бы, Юрий Николаевич, побереглись. С земли-то холодком потягивает, так ведь и простудиться можно.

Мужчина резко обернулся и, узнав неожиданного соседа, побледнел:

— Вы?

— Неужели я так сильно изменился? — В голосе Владислава мелькнула нескрываемая обида. — Я, конечно, понимаю, что люди меняются, но, помилуйте, ведь не так быстро. Сколько мы с вами не виделись?

— Полгода, — сдавленно сказал мужчина.

— Ну вот, видите! — почти обрадованно воскликнул Варяг. — Надеюсь, что я такой же. Разве что загорел немного. Вы присаживайтесь, мне даже как-то и неловко с вами так разговаривать. Вы на земле, я на скамейке, такое впечатление, будто бы я давлю на вас.

Юрий Николаевич нехотя поднялся и присел рядом с Варягом. Локти их соприкоснулись.

— Как вы меня нашли?

Слегка откинув голову, Владислав расхохотался. Смех его был искренним и заразительным.

— Вас действительно это интересует? — посмотрел Варяг на собеседника. — Поверьте мне, это чисто технические детали. И корить вам себя не стоит. Вы не такой уж маленький человек, чтобы вот так бесследно раствориться. Мы сделали запросы в швейцарские банки, установили номера ваших счетов. Вот и все… А потом, вы очень наивный человек — хапнули у нас три миллиона долларов и решили, что мы не будем вас искать? Ну, право, это некрасиво, Юрий Николаевич, такой поступок характеризует вас далеко не с лучшей стороны. Вы же интеллигентный человек. А потом, у нас с вами были совместные проекты, и мы могли бы вспомнить немало хорошего из нашего сотрудничества. А вы одним махом решили перечеркнуть все то доброе, что мы вместе наработали.

Юрий Николаевич сдавленно сглотнул:

— Деньги я вам отдам.

— Ну, разумеется, — миролюбиво согласился Варяг. — Куда ж вы денетесь-то? Они ведь вам не принадлежат. Только хочу сказать, что за полгода ситуация немного изменилась. Своим нежданным исчезновением вы обидели многих уважаемых людей, и у нас накопились к вам некоторые претензии. А следовательно, сумма будет немного больше.

— Сколько?!

— Да что же это такое с вами? — участливо поинтересовался Варяг. — На вас просто лица нет! Не пугайтесь вы так, бога ради! Я же не бандит какой-нибудь с большой дороги. Гляньте сюда, — приподнял Варяг футболку, — у меня за поясом даже топора никакого нет. Надо следить за здоровьем, вы так раньше времени себя загубите. Советую вам заняться обливанием, знаете, очень бодрит…

— Сколько вы с меня хотите взять? — пошевелил помертвелыми губами Юрий Николаевич.

Сухогруз медленно удалялся. Еще минуты три — и он скроется за выступающим утесом. Словно прощаясь, прозвучал продолжительный гудок, который тотчас затерялся в морских просторах.

— Завтра я должен получить чек на сумму в три миллиона долларов. Скажем, в это же время…. А потом, у вас, кажется, здесь есть вилла?

— Да, — произнес Юрий Николаевич в пустоту.

— Сегодня к вам подойдет человек, вы должны оформить виллу на его имя. Думаю, этого будет вполне достаточно.

— У меня больше ничего не останется.

— Разве? — удивленно поднял брови Варяг. — Вы, очевидно, позабыли еще про те полтора миллиона, что находятся на счету в венском банке. Конечно, это не такие большие деньги, чтобы бездумно швыряться ими направо и налево, но на них можно жить вполне достойно.

Три года назад Юрий Николаевич работал в аппарате президента. Имел безукоризненный послужной список и репутацию делового и очень ответственного человека. Был вполне благополучен, и единственное, чего ему не хватало для ощущения полного счастья, так это материального достатка. Нельзя было сказать, что Юрий Николаевич бедствовал. Денег вполне хватало на то, чтобы раз в год, а то и два, отдохнуть на каком-нибудь европейском курорте, сходить в выходной день в ресторан и сделать небольшой презент супруге. Но хотелось большего: хотелось иметь достойную недвижимость где-нибудь на берегу теплого моря и, без боязни за завтрашний день, тратить капиталы в собственное удовольствие.

При распределении тендеров его голос звучал как определяющий. Он терпеливо дожидался дня, когда можно будет извлечь выгоду из своего положения. Случай представился два года назад, когда намечалась реконструкция одного из исторических мест Москвы. Тендер выиграл дальний родственник жены, за что Юрий Николаевич получил очень хорошие комиссионные. Но кто бы мог подумать, что за спиной юноши с румяными щеками стоит вор в законе с погонялом Варяг…

— Припоминаете? — жизнерадостно спросил Владислав. — Ну, слава тебе, господи! А то с вашими капиталами, разбросанными по всей Европе, это немудрено.

— На детей собирал, — угрюмо выдавил из себя Юрий Николаевич, — им выучиться надо.

Варяг поднялся:

— Разумеется, я, конечно, все это понимаю. У меня к вам есть еще одна маленькая просьба, надеюсь, вы не откажете мне, во имя нашей дружбы… Напишите мне, пожалуйста, список тех, кто заинтересован в пересмотре результатов приватизации подконтрольных нам объектов. Это первое… И второе — список тех, кого должны рекомендовать вместо наших назначенцев. Сделаете?

— Да, — негромко сказал Юрий Николаевич.

— Вот и отлично. Я знал, что мы поладим. Да не расстраивайтесь вы так. А то на вас прямо лица нет. Отдыхайте, развлекайтесь. Знаете, жизнь прекрасная вещь. — Варяг глубоко вздохнул. — А какой здесь необыкновенный воздух! Ну, да ладно, не буду вам мешать. А то заболтал вас своими разговорами, а вам помечтать хочется, посидеть в одиночестве. — Он сделал пару шагов в сторону дороги. — Ах, да, совсем забыл. Я определил вам свою охрану, а то в горах, знаете ли, всякое может произойти, народ здесь гуляет разный. Да и вам будет спокойнее.

Спустившись с плато, Варяг вытащил из кармана мобильный телефон. Быстро набрал номер.

— Антиквариат?.. Да, это я. Как в Москве погода? Дождь… Сочувствую, а у нас солнечно. Загораю. Завтра я перешлю тебе один список… Да. Тот самый. Займись этими людьми поплотнее, мне кажется, у них не все в порядке со здоровьем… Да, вот именно, надо полечить. До встречи.

Отключив телефон, Варяг сунул его в карман и бодро зашагал к вилле, возвышавшейся над окрестностями.

* * *

Пансионат для престарелых находился в Битцевском лесопарке. Причем в таком глухом месте, что всякому, кто попадал в эти места, казалось, будто он угодил на самый краешек земли. Трудно было поверить, что всего лишь в нескольких километрах отсюда проходит оживленный Балаклавский проспект, а по другую сторону громоздятся жилые массивы Чертанова. Старый парк, где спрятался пансионат, уверенно охранял покой его обитателей и безжалостно рассеивал звуки клаксонов, раздававшихся с многошумной автострады.

Добраться в это заведение было довольно сложно — Битцевский лесопарк, густо изрезанный оврагами и балками, к себе так просто не подпускал, и приходилось ехать по узенькой накатанной дорожке, едва не обдирая кузов машины корявыми ветками.

А тут еще овраги, которых было не счесть! В непогоду они наполнялись водой и разливались так широко, как будто бы претендовали на судоходность. Бурные потоки воды сметали мостки, вплотную подбирались к тропинкам и создавали массу неприятностей для тех, кто оказывался в лесу. Разыгравшаяся непогода старалась делать все возможное, чтобы постояльцы пансионата почувствовали себя напрочь оторванными от мегаполиса.

Битцевский лес — место для схода почти идеальное. Даже самый изобретательный милицейский мозг не сумел бы предположить, что здесь, в заповедной тиши, соберется полдюжины воров, чтобы в лесной прохладе, за кружкой крепкого пива, обсудить поднакопившиеся дела.

Битцевский лес обладал еще одним преимуществом. В случае необходимости в его чаще мог укрыться целый полк, и поэтому несколько человек законных будут себя чувствовать тут в полнейшей безопасности. На непредвиденный случай, если руоповцам все-таки захочется испортить настроение честным людям, было вырыто несколько землянок, где, без боязни быть захваченным, можно будет переждать милицейский гнев. Причем землянки, выложенные толстым дерном, совершенно не были заметны снаружи, и отыскать их мог только человек, лично участвовавший в их оборудовании.

Но это была крайняя мера.

От пансионата в Битцевский лес убегало несколько дорог. И в случае опасности законные могли воспользоваться любой из них. Кроме того, под видом грибников и сборщиков ягод по лесу рассредоточились надежные люди, организовав два кольца оцепления, проскочить которые, не обнаружив себя, было практически невозможно. Быки тщательно следили за малейшими передвижениями внутри леса и по мобильной связи мгновенно сообщали в пансионат о возникающих странностях.

Пансионат обязаны были освободить к двум часам дня. Время близилось, а в помещениях оставался еще кое-кто из персонала, а в махоньких комнатах продолжали ютиться с десяток стариков.

Это раздражало. Причем сильно. Ровно в семнадцать ноль-ноль должны были подъехать гости. Они вряд ли отнесутся с пониманием к посторонним; в том мире, где вращался Лось, за каждое слово спрашивали очень строго. Тем более если дело касалось безопасности.

Вместе со всеми на территории пансионата толкался и главный врач — худенький сморщенный дядька, очень напоминающий полевого грызуна. Когда он смотрел на собеседника, то его глаза плутовато щурились, верхняя губа слегка приподнималась, а из-под нее некрасиво торчали два длинных потемневших зуба. У каждого, кто сталкивался с доктором впервые, возникало ощущение, что он намеревается цапнуть собеседника острыми резцами за ладонь. Но после двух минут разговора собеседник вынужден был признать, что перед ним вполне мирный дядька и самое худшее, на что он способен, так это прикрикнуть на замешкавшуюся санитарку.

— Послушай, что ты здесь суетишься, я же тебе сказал, чтобы через час никого не было! — не выдержав, рявкнул Лось.

— Но позвольте… — захлопал глазами грызун.

— Ты еще пасть разеваешь! — Возмущение Лося выглядело искренним. — На те деньги, что ты от меня получил, можно на целый месяц целиком снять «Славянский базар». Если через час я тебя здесь увижу, мне это может очень сильно не понравиться. Ты это хорошо усвоил?

Грызун понимающе закачал головой:

— Разумеется. Я все осознаю.

— Чтобы здесь не было даже сторожа. Тебе понятно?

— Да… Я уже сказал своим сотрудникам, они уходят. Появятся в пансионате только через пять дней. Объяснил, что здесь планируется выездная сессия нашего ведомства.

— Отлично, — похлопал Лось по плечу главного врача, — вижу, что ты прочувствовал. А то я уже начал сомневаться в своем выборе.

Грызун неловко топтался на месте. Он явно чего-то недоговаривал.

— Тут есть еще одно обстоятельство.

— Какое еще обстоятельство? — раздраженно поинтересовался Лось.

— Позавчера к нам в пансионат привезли старика. Он не может ходить. Я помнил о ваших предупреждениях больше никого не брать, но это произошло в мое отсутствие. А теперь я не могу связаться с родственниками, чтобы его забрали.

— Ты, видно, решил испытать мое терпение на прочность?

Внутри Лося все клокотало. Он уже не однажды пожалел о том, что взялся за организацию сходняка. Дело это, как выяснилось, непростое и весьма хлопотное. Нужно было организовать безопасность участникам сходняка. Поместить их в апартаменты, соответствующие их статусу. А отсюда дополнительные траты — следовало немедленно привести пансионат в божеский вид и сделать хотя бы косметический ремонт. И все это из-за нескольких дней приятного общения. Можно было бы, конечно, подобрать другое здание — в приличном состоянии и поближе к центру, — но, кроме безопасности, хотелось подивить воров и заповедной экзотикой.

Обязательно нужно было проверить помещения на наличие разного рода подслушивающих устройств, что также подразумевает увеличение расходов. Разумеется, трудно дать гарантию, что кто-нибудь из приглашенных для этого специалистов все-таки не проболтается (но не убивать же их всех, в конце-то концов!).

Но самое хлопотное, как оказалось, это выселить из пансионата стариков.

Пенсионеры упорно не хотели покидать привычное заведение даже на пару дней, и поэтому пришлось немало потрудиться, чтобы отыскать веские причины для того, чтобы все-таки отправить постояльцев на недельку по родственникам.

Возможно, Лось и не стал бы связываться с организацией схода, если бы не одно обстоятельство — он хотел стать вором. И не липовым, каковых в последнее время насчитывается немереное количество, купивших титул за большие денежки, а самым что ни на есть настоящим, с рекомендациями от уважаемых законных. Что в дальнейшем позволит ему выбиться в тесный круг избранных. А предстоящее мероприятие (разумеется, если оно будет проведено успешно) дает ему изрядный шанс подняться еще выше.

Важно только крепко ухватить фортуну и распорядиться счастливым обстоятельством должным образом.

Для кого-то статус положенца — высшая цель, так сказать, потолок, но в свои двадцать восемь лет Лось чувствовал, что достоин значительно большего. Положенец — все равно что князь без удела, нет у него собственного двора, и важно заполучить корону, чтобы разговаривать с законными на равных.

Собственное будущее зависит от каждой мелочи, нужно, чтобы воры остались довольны организацией, и тогда при случае его не забудут. На организацию схода была выделена сумма в сто пятьдесят тысяч долларов. Причем было оговорено, что оставшимися деньгами Лось может распоряжаться по собственному усмотрению. Если вдуматься, то деньги немалые. Поначалу Лось даже рассчитывал, что кое-какие копейки прилипнут и к его ладоням. Но уже через неделю понял, что на подобное рассчитывать не приходится, если деньги и останутся, то их едва хватит на то, чтобы пообедать с барышней в ресторане.

— Что вы?! О чем вы говорите?! — всерьез перепугался грызун, отступая. — Я действительно никак не мог связаться с ними!

— Тогда заберешь его к себе!

Грызун показал свои желтоватые зубы и произнес:

— Но дело в том, что я сегодня уезжаю. — Он часто заморгал глазами. — Меня просто не будет дома.

— Тогда этот старый хрыч останется с твоей бабой. Ты меня понял?

— Но у меня нет жены. — В глазах врача заплескался самый настоящий испуг. Наверняка в эту минуту он пожалел, что до сих пор не обзавелся благоверной. — Я холостой… И уезжаю на юг со своей девушкой. У меня уже и билеты в кармане.

— Сколько же тебе лет? — Лицо Лося неожиданно приняло благодушное выражение.

— Сорок пять, — чуть смутившись, произнес грызун.

— Тебе уже внуков надо нянчить, а ты все по бабам шаришь. И не стыдно тебе? — Лося распирал смех при одном взгляде на виноватую физиономию главного врача. Все-таки в нем было что-то от юродивого. А божьего человека, как известно, обижать грех. — Кто хоть она?

— Медсестра, — скромно произнес грызун, оскалив свои хищные зубки.

Поведение главного врача развеселило Лося. Наверняка у него ничего не было с сотрудницей, и самое большее, на что тот отваживался, так это коснуться ее ладошки где-нибудь в полутемном коридоре.

— Значит, служебный роман, — одобрительно закивал Лось. — Где ты ее дрючишь-то, поделись секретом: у себя, в тиши кабинета, или, может быть, где-нибудь в лесопосадке?.. Ладно, ладно, не обижайся. Пошутил я, вижу, что святое. — Лось готов был поклясться, что медсестра очень похожа на своего возлюбленного. Блаженные отличаются одной особенностью — тянутся друг к другу, как разноименные полюса. — Ты меня извини, не мое, конечно, дело, но я хотел спросить. Что ты будешь делать с деньгами, которые я тебе дал? Бабки-то немалые. Ты на них года два можешь жить безбедно да баб трахать.

Неожиданно грызун широко улыбнулся, показав розовые десны.

— Я жениться собрался.

— Ну, ты молоток! Я тебя поздравляю! Ладно, показывай своего деда, посмотрю я на него.

— Уверяю вас, он не доставит вам никакого беспокойства, — скороговоркой заговорил грызун. Щеки его при этом мелко задрожали, как будто были набиты зерном. — Он в комнате, на первом этаже. Пойдемте за мной.

Действительно, в одной из комнат на первом этаже обнаружился старик, сидящий в инвалидном кресле. На вид ему было лет восемьдесят. Ничем не примечательный старец, каких в Москве можно встретить в каждой булочной. Высохший, угловатый, кожа на лице от времени потемнела и покрылась пигментными пятнами. Череп абсолютно лишен волос и напоминал бильярдный шар. Только на подбородке серебрилась негустая седая щетина.

— Вот он! — радостно объявил грызун, показывая на старика.

— Вижу, не слепой, — грубовато оборвал Лось.

Старик не замечал вошедших и сосредоточенно смотрел прямо перед собой.

— Он что, не в себе? — сдержанно спросил Лось, заглянув в бледно-голубые глаза старика.

Грызун лишь дернул плечом и объявил:

— Старческое. Так сказать, разжижение мозгов. Впадает в маразм.

Более безобидного создания, чем этот старик, Лось не встречал за всю свою жизнь.

— Ладно, — махнул он рукой, — хрен с ним, пускай покайфует. Только перетащишь этого хрыча на второй этаж, чтобы своим унылым видом настроения людям не портил, — и направился к выходу. — Да, кстати, он ведь не ходит?

— Парализован, — пояснил главный врач.

— Запрешь его где-нибудь в комнате, а то он за эти два дня весь дом дерьмом пропитает, — глянул Лось на старика.

Лицо деда не изменилось, вот только в глазах его вспыхнул какой-то недобрый, бунтовской огонек. Странно… Может быть, показалось? Блатной задержал настороженный взгляд на неподвижной фигуре, но дед оставался недвижим, словно памятник. Какой тут, к дьяволу, бунт, ну и привидится же такое!

— Как скажете! — обрадованно крикнул вслед грызун.

Лось вышел на крыльцо, поманил к себе пальцем бригадира — длиннющего парня с вытянутым лицом и жестко поинтересовался:

— Все в порядке?

— Все в ажуре, Лось. Бля буду!..

— Чтобы проколов не было. Голову оторву.

— Ну че, я не понимаю, что ли, в натуре, — искренне обиделся верзила, по-ребячьи поджав губы.

— Значит, грибы собирают?

— А то! — Губы длинного разошлись в понимающей улыбке. Шутку он оценил по достоинству.

Еще неделю назад трудно было представить толстолобых парней в качестве собирателей грибов и ягод. Их накачанные фигуры свидетельствовали о большем потенциале: отвернуть кому-нибудь шею? Пожалуйста. Наехать на коммерсанта? Нет проблем! Но сейчас, вооружившись суковатыми палками, с плетеными корзинками в руках, они показывали пример истинного энтузиазма. Парни шныряли по кустам в поисках грибов с задором изголодавшихся старух, не забывая при этом посматривать по сторонам и громко хвастаться очередной находкой по рации.

— Ладно, чего-то особенного гостям не обещаю, но грибами накормлю до отвала.

Глава 2

ПРИБЫТИЕ ГОСТЕЙ

Первый гость прибыл в половине пятого. Охрана, заранее осведомленная о номерах машин, беспрепятственно пропустила бронированный джип «Мерседес». И внедорожник, не сбавляя скорости, промчался через оба кордона, словно кабан сквозь дремучую чащу, и остановился прямехонько у крыльца пансионата.

Лось, предупрежденный о визите, не оплошал, вышел из здания в тот самый момент, когда автомобиль с шумом выскочил из леса, длинно просигналив в знак приветствия.

Распахнулась передняя дверца со стороны пассажира, и из салона в мягкую траву выпрыгнул коротко стриженный парень лет двадцати пяти. Бегло зыркнув по сторонам, он открыл заднюю дверь, и из машины по-барски вышел видный крепкий мужчина лет сорока. Он мгновенно притянул взгляды всех присутствующих, с нескрываемым интересом на гостя взирали даже быки, занявшие дальние подступы к зданию.

Слышать о Корне приходилось всем, зато видеть его довелось очень немногим. Жил он в Подмосковье, в собственном особняке, отгородившись от мира четырехметровым забором, и, по мнению многих, был счастлив в своем отшельничестве. Выбирался Корень в город нечасто и больше специализировался на том, что выполнял роль третейского судьи: «разводил», когда братва нуждалась в его авторитете. И очень редко принимал участие во всякого рода разборках. Но уж если подобное случалось, то прецедент всегда соответствовал его воровскому статусу.

Из-за своих размеров передвигался он с трудом, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Глядя на его габариты и далеко выпирающий живот, каждый невольно сравнивал его с воздушным шаром. Создавалась иллюзия, что притронешься к нему пальцем — и он разлетится на множество лоскутов, заляпав брызгами окружающее пространство.

Постояв с минуту, он несколько раз тяжело присел, разминая затекшие ноги, и косолапо затопал в сторону пансионата.

Лось встретил Корня достойно. Не метнулся суетливо в его сторону, выказывая величайшее почтение, а лишь сошел с крыльца, чтобы оказать гостю вполне понятное уважение.

Руку пожал сдержанно, но тепло, чтобы не заподозрили в холуйской усердности, и, чуть раздвинув губы, произнес:

— Добро пожаловать, Жора.

— Ну и дыра, я тебе скажу, — уныло посмотрел Корень на облупленное здание, — и какой-то плесенью потягивает.

Обижаться не стоило. Это была обыкновенная манера Жоры Крюкова общаться. Правда, лишнего он никогда себе не позволял и не перешагивал ту черту, за которой начинается обида.

Лось отреагировал мгновенно:

— Зато внутри все по высшему разряду, как в пятизвездочном отеле.

— Ладно, не это главное… По делу собрались, — махнул гость рукой. — Куда ты меня определишь? — и, не дожидаясь ответа, стал взбираться по лестнице. Получалось это у него очень забавно, в этот момент он напоминал мячик, задорно прыгающий по ступеням.

— Тебе покажут, — крикнул вслед Лось.

— А банька-то будет? Чтобы с крепким паром да с хорошими телками. Люблю оттянуться после трудового дня. Да чтобы еще спинку потерли да березовым веничком постучали.

Рядом, не отставая от шефа, следовал бычара, не забывая постоянно озираться, как будто бы Жоре и в самом деле грозила нешуточная опасность. Последние несколько лет Корень разыгрывал из себя патриция, пресыщенного удовольствиями, и, надо признать, играть подобную роль ему удавалось весьма неплохо: он понимал толк не только в еде, но и в женщинах, которые необъяснимо почему висели на его толстенной шее целыми гроздьями. И что самое удивительное, среди них почти не встречалось дурнушек. Такое впечатление, что Корень предварительно устраивал среди своих поклонниц нечто вроде конкурса красоты.

— Можешь не сомневаться, — улыбнулся вдогонку Лось, — все будет.

Вторым, на изумрудном «Гранд Чероки», приехал Еж — шестидесятилетний вор небольшого росточка с седой, коротко стриженной шевелюрой. Абсолютно ничем не примечательная, неприметная внешность. В одежде ничего такого, что могло бы выделить его в толпе, — обыкновенные потертые джинсы и рубашонка с короткими рукавами, из которой тонкими палками торчали высохшие руки.

Еж очень напоминал своих ровесников, с утра толкающихся у пивных точек, — такой же сухопарый и сгорбленный. Единственное, что отличало его от остальных, так это взгляд — пронзительный и очень недоверчивый. И каждый, кто сталкивался с его взглядом, испытывал на себе его неприятное воздействие. Нечто похожее ощутил и Лось: ему стоило немалого труда выдержать буравящий взгляд темно-коричневых глаз и не вильнуть глазами в сторону.

Еж приехал один, без пышного сопровождения в виде бритоголовой толпы телохранителей, вооруженных «кипарисами» и обвешанных гранатами, словно дешевыми медальонами. Хотя, надо отдать должное, он имел право на подобную роскошь — все-таки смотрящий Измайлова. А это кое-что да значит.

Рукопожатие получилось сухое. На большее Еж был не способен. Он вообще относился к тем людям, которые могут неожиданно уколоть. Лось знал это и к сближению не спешил.

— Кто еще подъехал? — негромко спросил Еж, глядя в сторону, при этом зная, что его непременно услышат.

— Пока только Жора Корень. Сейчас он раскидывает по углам свои баулы, — улыбнулся Лось.

— Он что, сюда жить приехал? — без удивления, все тем же ровным голосом спросил Еж.

— В этих баулах у него пиво.

— Хм… Ладно, что не презервативы. Так в какую хату ты меня поселишь, Глеб? Надеюсь, без соседей, а то эта скученность мне еще на чалке надоела.

— У каждого свой номер люкс. Телевизор. Телефон. Холодильник… Затарен под завязку. Ешь не хочу!

— Добро, — так же равнодушно произнес Еж. И, посмотрев по сторонам, спросил: — Охрана как… надежная? Менты не нагрянут? А то ведь я не успел сухарей насушить.

— Пехота проверенная, — успокоил Лось, — с некоторыми чалился, других по жизни знаю, не подведут. А потом, если легавые надумают нагрянуть, так я тут приготовил кое-какой сюрприз. — Лось сдержанно улыбнулся.

Кроме двух цепей охраны, в самых глухих местах Лось приказал устроить растяжки — в создавшихся условиях совсем не лишняя подстраховка. Если собровцы надумают проскочить к зданию незамеченными, то наверняка наткнутся на неприятности в виде осколочных ранений. А грохот от разорвавшейся гранаты будет слышен даже в кварталах Чертанова.

— Ладно, — сухо вымолвил Еж. — Если говоришь, значит, так оно и есть.

Один из быков Лося вызвался проводить Ежа до хаты, не холуйски, предупредительно заглядывая в хмурые очи, а по-свойски, как может быть только между своими. Причем укороченный «АКМ» он держал под мышкой так запросто, как будто это было не грозное оружие, а французская булка.

Еще двое гостей, последние, прибыли почти одновременно, с разницей в две минуты. Даже машины у них были одинаковые. Джип «Лендкрузер». Цвета, правда, разные. Сева Вологодский приехал на темно-зеленом, а Миша Хвост предпочел синий.

Сева Вологодский фигура в Москве известная и погоняло свое приобрел не потому, что родом был из далекой северной глубинки и своими немалыми талантами хотел обогатить Первопрестольную, а оттого, что половину своей жизни просидел в вологодских лагерях, где и был смотрящим.

Сходняк проходил на территории Севы Вологодского, а следовательно, каждый из присутствующих находился как бы у него в гостях, под его покровительством. Несмотря на разменянный полтинник, вор выглядел на удивление молодо и запросто сошел бы за тридцатипятилетнего. Единственное, что его старило, так это руки. Казалось, они принадлежат ветхому старцу, а не мужчине, едва ступившему в свой золотой век.

Сева был москвич. Причем не из тех, что оккупировали город по лимиту, прочно обосновавшись в районах новостроек, а из настоящих, из коренных. Его предки прожили в столице не одно поколение и всегда считали, что за пределами Садового кольца уже лежит глубокая провинция.

О себе он рассказывал немного: мать — кухарка, отец — инвалид. Это было правдой только отчасти: маманя была кухаркой не в городском общепите, тяжким трудом зарабатывающей на кусок хлеба, а в собственном доме, где под тяжестью разносолов ломился стол. Отец и вправду был инвалид, но в звании генерал-полковника, и только одной его пенсии хватило бы на то, чтобы прокормить целую дюжину голодных хлопцев. Но Сева был один, а потому излишек в этой семье водился всегда.

Совсем другим человеком был Миша Хвост. Фамилия так подходила к его облику, что ее запросто принимали за погоняло. Длинные, слегка вьющиеся волосы он собирал в пучок на затылке, задорно колыхавшийся при каждом его движении. Подобный авангард в уголовной среде был крайне непопулярен из-за консервативности блатной моды. Куда более доступными для понимания выглядели стриженые макушки и золотые перстни на пальцах. Возможно, по поводу внешности Хвоста и отпускались шуточки, но никто не посмел бы насмехаться над ним в глаза. Подобное безрассудство могло закончиться для смельчака очень печально — где-нибудь на илистом дне Чертановки.

И еще одна особенность отличала его от присутствующих воров — Миша Хвост ни дня не провел в чалкиной деревне. А громкий титул выкупил по случаю, заплатив за него миллион «зелеными». Возможно, он обошелся бы без подобных трат, но корона светила немалыми перспективами, и главная из них — сиживать с ворами за одним столом и знать, что его негромкий голос будет услышан во всех закоулках Первопрестольной.

Поговаривали, что даже должность смотрящего Восточного округа он приобрел не без помощи презренного металла. Но скорее всего то были наговоры недругов. Репутацию путевого он заслужил задолго до своей коронации. Начинал он еще на заре дикого капитализма, когда коммерческие киоски были в диковинку. Их воспринимали едва ли не как главный показатель экономических свобод, и на этакое чудо приходили смотреть со всей округи, уважительно цокали языками, разглядывая товары с пестрыми этикетками. Хвост был одним из первых, кто понял истину: курочка по зернышку клюет — и обложил капиталистические нововведения посильной данью. Позже его заинтересовали частные предприятия с многомиллионными оборотами, которые он обкладывал так же легко, как табачные киоски. Но его стартовый капитал был заложен именно при диком капитализме.

Он считал себя вором. Возможно, и был таковым. Во всяком случае, каждый, кто посмел бы высказать ему упрек, будто бы он ни дня не провел за решеткой, рисковал подавиться сырой землей.

Во всем остальном Миша Хвост был обыкновенным человеком: в меру шутил, в меру спорил и не считал для себя зазорным выслушать чужое мнение.

Два вора поздоровались радушно, старательно демонстрируя улыбки. Если не знать, что они встречались вчера вечером в казино «Космос», то запросто можно было подумать, что их разделяет полувековая разлука. И лишь после того, как вдоволь потрепали друг друга по плечам, они неторопливым шагом двинулись к Лосю.

Положенец сделал несколько шагов в сторону гостей, сдерживая в себе желание поддать прыти.

Неожиданно Сева Вологодский махнул рукой в знак приветствия. Подобного дружелюбия за ним прежде не наблюдалось. Да и с Глебом он был не в таких отношениях, чтобы приветствовать его таким образом. Положенцу не следует забывать, что он находится с вором на разных ступенях криминальной лестницы, и без чинопочитания никак не обойтись! А потом, кто он здесь, на сходняке? Всего-то сторожевой пес. А Сева Вологодский — фигура. Хозяин.

Обескураженный Лось хотел было тоже взметнуть руку во встречном приветствии, но тут заметил, что Вологодский смотрит куда-то поверх его головы. Глеб оглянулся на окна второго этажа и увидел старика-паралитика, приникшего к стеклу. Очевидно, тот добрался на своей каталке до окна и теперь осматривает окрестности.

Что ж, обознался Сева Вологодский, с кем не бывает.

— Вижу, Еж с Корнем уже подъехали, — пожимая руку Лосю, небрежно обронил Сева Вологодский.

— Все путем, ждем вас.

Улыбка на лице получилась казенной, но Сева Вологодский не слыл отменным физиономистом; потеряв к Лосю интерес, он направился в пансионат, сопровождаемый пехотинцем.

Рукопожатие с Мишей Хвостом получилось более сердечным. Он задержал ладонь Лося в своей руке, как бы показывая свое расположение, и широко улыбнулся, обнажив безупречные зубы. Миша Хвост чем-то напоминал американского гангстера — нахальный, благополучный, всегда в дорогих костюмах, он любил женщин, а над его зубами колдовала целая бригада швейцарских дантистов.

Секрет дружеского расположения Миши Хвоста был прост. Он не мог не видеть в Лосе крепкого положенца, который если не сегодня, так завтра непременно усилит свои позиции, чей голос будет звучать на сходах так же громко, как и его собственный. Была еще одна причина, по которой Миша Хвост уважал Лося: Глеб до мозга костей был блатной со всеми вытекающими отсюда последствиями и тюремные понятия возводил едва ли не в десять божеских заповедей. Так рассуждать, цепляясь за каждое слово, сказанное собеседником, мог только человек, отсидевший половину жизни в тюрьме. И, конечно, он никогда бы не простил ни одного заносчивого взгляда, брошенного в свою сторону.

— Как ты? — спросил Миша Хвост, отпуская руку Лося.

— Стою тут, как кукушка, жду гостей, — сверкнул положенец золотой фиксой. — Ты последний, так что закрываю ворота.

— Мы гости тихие, хлопот не принесем.

Из изумрудного «Лендкрузера» выпрыгнули двое — пристяжь. Раскованно подошли к стоящим быкам, поздоровались. В синем джипе сидели три пассажира, как будто чего-то дожидались.

Лось демонстративно отвернулся — ладно, это их дело, без обеда не останутся, — и заторопился следом за Мишей в пансионат.

Глава 3

БЕЗ КИЛЛЕРА ЗДЕСЬ НЕ ОБОЙТИСЬ

Кабинет главного врача был подходящим местом для предстоящего разговора. Сравнительно небольшой, с современным интерьером. Вдоль стен низкие мягкие кресла, у двери миниатюрный диван, слегка примятый. Очевидно, именно здесь главный врач пансионата читал лекции младшему медицинскому персоналу. За вытянутым овальным столом восседал Сева Вологодский.

Место председателя он занял по праву хозяина.

У противоположной стены, откинувшись на мягкую спинку, сидел Корень. Даже широкое кресло для его габаритов выглядело тесноватым, и он без конца двигался, пытаясь отыскать наиболее удобное положение. Мешал живот, который выпирал из кресла огромной глыбой.

Еж с Мишей Хвостом расположились у окон, удобно утонув в креслах. Еж держал в правой руке бутылку пива и потягивал из горлышка маленькими глотками. В левой руке — сигарета. Вид у него был как никогда благодушный и очень располагающий.

Миша Хвост был без пиджака — аккуратно сложенный, он лежал на соседнем кресле. Галстук слегка сбит на сторону. Но в подобные мелочи он не вникал, в конце концов, находился среди своих и мог хотя бы ненадолго расслабиться.

Где-то за окошком залаял пес, рассерженно, басовито. И мгновенно умолк, услышав чей-то строгий предупреждающий окрик.

— Я бы не хотел вас пугать, — негромко, но очень четко, выделяя каждое слово, заговорил Сева Вологодский, — но дела наши, прямо-таки скажу, хреновые. Такое впечатление, что нас хотят вытеснить сразу по всем фронтам. Если мы ничего не предпримем, то всю оставшуюся жизнь нам придется сидеть на подсосе.

— Сева, ты бы не наводил тень на плетень, — благодушно отозвался со своего места Жора Крюков, — говорил бы как есть.

При каждом произнесенном слове его живот мелко подрагивал, и порой казалось, что бездонное брюхо существует само по себе.

— Хм… Хорошо. Какой процент акций принадлежит тебе на алюминиевом заводе?

— О чем базар, кореш, ты же знаешь, что у каждого из нас по десять процентов.

— Верно. Столько же имеешь на никелевом, чуть больше на екатеринбургском металлургическом. Мы с вами все в паях. Так вот… Мы здесь с вами сидим, бузу трем, а тоненький ручеек в виде стойкой валюты ежеминутно пополняет наши счета. Нехило, да? Короче, я получил информацию от нашего человека в Совмине, что грядут большие перемены. И первая из них, пожалуй, самая неприятная: что его будто бы собираются с почетом спровадить на пенсию. И произойдет это в ближайшие несколько недель. Следовательно, все аппетитные договора пройдут мимо нашего рта. Второе: найти нужного человека в правительстве за такое короткое время довольно сложно. Можно даже сказать, почти невозможно, а значит, на какое-то время мы останемся без прикрытия и будем очень уязвимы. Затем, как мне стало известно, будет рассматриваться вопрос о пересмотре результатов приватизации. В этом случае мы можем потерять все! — полоснул Сева Вологодский жестким взглядом по лицам собравшихся.

— Информация точная? — подал голос Еж, скривившись.

— Абсолютно. Этот человек меня никогда не подводил. Оно и понятно, за такие бабки он раком перед нами должен стоять, — сдержанно и жестко заметил Сева Вологодский. — Но дело не в этом, мне бы не хотелось выступать в роли терпилы. Надо что-то придумать. Уж очень не люблю, когда меня кидают. Может быть, у вас есть какие-то предложения?

— У солнцевских есть свой человек в верхах. Можно связаться с ними. За посредничество они возьмут немного, только комиссионные, — предложил Миша Хвост.

Председательствующий отрицательно покачал головой:

— Не годится. Я знаю, кого ты имеешь в виду. Во-первых, он не занимается этими вопросами, и было бы очень странно, если бы он принялся хлопотать. Это может вызвать, по крайней мере, недоумение. Каждый должен заниматься своим делом. Во-вторых, я знаю, что на него имеется немалый компромат. Не исключаю того, что через день-другой его голая задница засветится на экранах телевизоров, так что он будет сидеть не высовываясь, как серая мышь.

— А может быть, все не так уж и плохо складывается, как ты трешь, — улыбнулся Жора Крюков. — На всех этих комбинатах имеются наши клоуны, и через них мы можем толкать любую ситуацию. А уж протащить того человека, кого хотим… раз плюнуть!

Сева вновь не согласился.

— Исключено. — Он открыл папку и вытащил какие-то листки, скрепленные степлером. — Здесь, — поднял он бумаги, — фамилии возможных претендентов. Через какой-то месяц они займут ключевые позиции и вытеснят с комбината всех наших людей. — Сева Вологодский передал листки Крюкову.

Корень отставил бутылку пива и двумя пальцами ухватился за краешек бумаг. Прочитав несколько фамилий, он брезгливо скривился:

— И эти хмыри хотят нас кинуть? — и напоролся на жесткий взгляд Севы Вологодского. Смотрящему Юго-Западного округа было явно не до смеха.

Прочитав до конца, Корень передал листки Ежу. Тот вчитывался в список неторопливо, вдумчиво, лишь иной раз понимающе поджимая губы и покачивая седой головой.

— Без киллера здесь не обойтись, — вынес он невеселый приговор. — Я знаю этих ребят, они свой пирог не упустят. С дерьмом любого проглотят.

Дольше всех список изучал Миша Хвост. Никто его не торопил, и каждый с интересом наблюдал за его реакцией. А он повел себя странно: то неожиданно начинал хмуриться, как будто услышал о чей-то скоропостижной кончине, а то вдруг начинал громко хохотать, словно кто-то из присутствующих рассказал похабный анекдот.

Наконец он отложил листки в сторону, тряхнул головой, отчего его хвостик, описав дугу, неровной волной успокоился на плече, и произнес:

— Однако странные дела творятся в нашем королевстве, я вам скажу. Вот этот, — ткнул он пальцем в листок, — мне известен как знатный паковщик. А теперь метит в заместители генерального. Его шулера гоняли по всей Москве… Вот этот гастролером был… А этот и вовсе оперативный кобель, а теперь в чины вышел. Нет, братва, с этой публикой суп из топора не сваришь.

— Что ты предлагаешь? — без всяких эмоций поинтересовался Сева Вологодский.

— Я-то… валить их всех надо, — весело отозвался Миша Хвост.

— Мне тоже многое непонятно в этой истории. Откуда они все вылупились? Чиграш тоже в этом списке, — негромко и несколько удивленно сказал Еж. — А ведь он у меня в бараке шнырем был прописан, плевки за мной в бендюге подтирал. А сейчас, смотрю, вон до каких высот поднялся. В учредители прет. Вот что я хочу сказать, лично для меня здесь вырисовывается очень неприятная картина: нас держат за лохов. И совсем напрасно. Эти ребятишки, — потряс он бумагами, — мало что из себя представляют, но за ними стоят другие, и я даже подозреваю, кто именно. А это уже опасно.

— Кто же, ты можешь нам сказать? — доброжелательно спросил Сева Вологодский.

— Тюменские. Легкие деньги от нефти их очень разбаловали, и парни возомнили себя арабскими шейхами. А к ним наверняка примыкают еще бригады из Новосибирска.

— Послушай, Сева, а ты точно знаешь, что твой человек в правительстве фуфло не засаживает? Может, он на башли намекает? Я как-то его видел, он мне мутным показался.

Руки Севы Вологодского сцепились в замок.

— Все гораздо сложнее. Эту информацию я перепроверил у трех разных источников, и все они дудят в одну дуду, что нашему человеку не усидеть. Новых же людей подпирают очень большие деньги. Мне также известно, что в доле участвуют бригады из Зеленограда и Балашихи. Вы не хуже меня знаете, что достаточно проявить слабину и найдется немало желающих, чтобы стащить с тебя последние калоши. Мы должны действовать жестко, иначе потеряем все. У нас просто нет выбора. — Сева Вологодский вытащил из папки листок и протянул его Жоре. — Я тут составил еще один список. Это люди, которые стоят за новой командой. Фамилии дались мне нелегко, за них я заплатил пятьдесят тысяч баксов, но информация стоит того.

Корень, несмотря на свою грузную фигуру, легко оторвался от кресла и толстыми пальцами смахнул со стола листок.

— Среди балашихинских и зеленоградских у меня есть свои уши. Они и раньше мне подавали маяки, что намечается нечто серьезное, и вот только два дня назад выяснилось, что к чему.

— Здесь я вижу Серегу Клетчатого, — недоуменно поднял глаза Жора Крюков. Он уже успел плеснуть под жабры третью бутылку пива, поэтому взгляд его выглядел азартным. — Он что, тоже в упряжке?

Клетчатый был лидером зеленоградцев и даже имел статус положенца. Он дважды подавал заяву на корону, но оба раза воры, морща нос, единодушно его прокатывали. Беда заключалась в том, что Серега Клетчатый служил в армии — не самая удачная черта биографии человека, претендующего на статус законного.

— Верно, — расцепил замок Сева Вологодский, — кроме него, еще Валька Плотник и Коля Жук.

А это уже серьезно. Оба принадлежали к долгопрудненским, чистых кровей. Люди очень солидные и основательные во всем. Несмотря на немалый авторитет, ворами не были. Похоже, подобная честь им была ни к чему, они и без того имели такую необъятную власть, о которой не мечтал даже мэр города. Но понятия соблюдали свято. Валька Плотник некогда был смотрящим следственного изолятора в Нижнем Новгороде и, согнув в рог хозяина, свободно разгуливал по корпусам, устанавливая собственную диктатуру.

Эти ребята не умели размениваться на сигаретные ларьки — им подавай заводы да фабрики.

Тонкие губы Миши брезгливо растянулись. Нечто вроде неудовольствия изобразил и Еж.

— Однако нешуточное дело затевается, — негромко и как-то протяжно заметил Корень, пошевелив могучими бедрами. Кресло от его телодвижений неодобрительно скрипнуло.

Список вернулся к Мише Хвосту, который уже не смеялся и вновь сосредоточенно изучал каждую фамилию. Ознакомившись, он свернул бумагу вчетверо и положил ее во внутренний карман пиджака.

— А вот этого делать не следует, — мягко остановил его Сева Вологодский. — Все бумаги должны остаться у меня, — и его широкая ладонь легла поверх папки. Миша Хвост, скрывая неудовольствие, достал бумагу и аккуратно положил ее на край стола. — Я предлагаю вам следующее, — произнес Сева, пряча листок с фамилиями в папку. С минуту он молча щупал присутствующих неприятным взглядом, как будто бы спрашивал: а не тяжеловатым ли будет для вас решение, и наконец изрек: — Их надо замочить.

— Всех? — несколько веселее, чем следовало бы, спросил Жора.

— Всех до одного.

— Но их же там не менее двух десятков рыл, — изображал непонимание Корень.

Случайно он задел пустую бутылку, и она, глухо постукивая, откатилась под диван.

Сева Вологодский улыбнулся:

— Их двадцать три человека.

— Я понимаю, что можно сделать одного, двух, ну убрать троих… Но как ты собираешься справиться с целой оравой?

— Я могу уточнить собственное предложение, — невозмутимо продолжал Сева Вологодский, — их всех нужно убрать в одно и то же время. С разницей, скажем, в один-два дня. Иначе нас могут вычислить.

— Понимаю, можно нанять парочку киллеров… У меня есть на примете перспективные ребята, которые не прочь заработать неплохую «капусту», но где мы отыщем целый взвод мокрушников? — подал голос Миша Хвост.

Сева Вологодский внимательно следил за рукой Миши: между средним и указательным пальцами тот держал сигарету. Длинный пепел должен был вот-вот сорваться с кончика сигареты и испачкать ковровое покрытие. И вор почти с интересом ждал, когда это произойдет. Не дождался: Миша Хвост жестко воткнул сигарету в фарфоровую пепельницу и тут же принялся прикуривать новую.

— Я обдумал и этот вопрос, — стараясь погасить волну напряжения, очень спокойно продолжал Сева Вологодский. — Мы будем иметь дело только с одним профессионалом. Уверяю вас, он тот самый человек, который нам нужен, а потом, у него очень серьезные рекомендации.

Жора Крюков явно перебрал пива — лицо его покрылось алыми пятнами и, казалось, увеличилось раза в полтора. Он икнул и поинтересовался:

— Сева, что-то я тебя не совсем понимаю, ты хочешь сказать, что он один может в течение суток ухлопать двадцать с лишним человек?

— Это не совсем так… Пускай он лучше сам все расскажет. Лось, иди сюда! — негромко позвал Вологодский. Дверь бесшумно распахнулась, и тотчас на пороге предстал Глеб, как будто он стоял за дверью, приложившись к замочной скважине ухом. Может быть, так оно и было в действительности. — Приведи нашего гостя.

На лице Лося отобразилась странная улыбка. Похоже, что положенец был посвящен во многие секреты своего наставника.

Лось тут же вышел в коридор. Отсутствовал он недолго — минуты через три дверь распахнулась вновь, и порог кабинета перешагнул мужчина среднего роста. Лось вошел за ним, заметно помедлив, как бы давая возможность присутствующим хорошенько рассмотреть вошедшего. В его внешности не было ничего запоминающегося: узкое худощавое лицо с грубыми глубокими морщинами у самого рта, тонкие губы, острый, заметно выступающий подбородок, глубоко посаженные глаза смотрели пытливо и очень зорко, напоминая глаза ночной хищной птицы, разглядывающей в чистом поле мелкого грызуна.

— Знакомьтесь, этого человека зовут Филин, — произнес Сева Вологодский, грузно поднимаясь из-за стола.

Их разделяло всего несколько шагов. Сева Вологодский двинулся неторопливо, не переставая внимательно изучать гостя. Его взгляд был полон интереса, как у посетителя зоопарка, наблюдающего за сильным и опасным зверем, и одновременно облегчения оттого, что хищник уже не гуляет сам по себе и что его свобода ограничена крепкими решетками вольера.

Присутствующие невольно переглянулись. Погоняло на редкость точно подходило к внешности гостя. Даже руки, слегка расставленные в стороны, напоминали крылья. Филин не попытался сделать даже шага навстречу — терпеливо дожидался, пока Сева приблизится, и, когда их разделял всего лишь шаг, достойно протянул мускулистую руку, крепко тиснув ладонь Вологодского.

— Мне представить присутствующих?

— Это лишнее.

Законные невольно переглянулись, едко усмехнувшись. Наверняка где-то на каждого из них у Филина лежало досье. Кто знает, может быть, там же на всякий случай покоилась горстка патронов от снайперской винтовки.

— Может, ты нам расскажешь о своих возможностях, Филин? — скупо улыбнулся Сева Вологодский, возвращаясь на свое место. — А то здесь собрались люди недоверчивые.

Филин понимающе улыбнулся:

— Сначала о себе… Мое имя знать не обязательно. Для всех я давно Филин. Честно говоря, я уже сам начал забывать свое собственное имя. Возможно, так и к лучшему… Вас, наверное, интересует моя репутация? Не хочу хвастаться, но она действительно высока.

Каждый из присутствующих рассчитывал услышать какое-нибудь гортанное клекотание, схожее с криком ночной птицы, но голос Филина звучал на редкость молодо и сочно.

— Ты можешь привести примеры? Сам понимаешь, дело заварено большое, и не исключено, что на кон поставлены наши собственные головы, — с едва заметным вызовом заговорил Миша Хвост. — Ничего, что я с тобой на «ты»? — в его голосе чувствовалась некоторая подначка.

Филин удобно устроился в кресле и уверенно скрестил руки на груди.

— Мы с тобой не в парламенте. Принимается, — слегка кивнул Филин. — Это не наша практика — афишировать выполненные заказы, но я знаю, что здесь собрались люди серьезные и мои слова не выйдут за пределы этих стен, поэтому сделаю исключение. Может быть, вы помните устранение генерального директора завода оптических систем? — Присутствующие сдержанно согласились легкими кивками. — Так вот, выстрел был произведен с расстояния восьмисот метров, под очень трудным углом. Директор всего лишь на две секунды показался из-за спин своих телохранителей, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы поставить в конце его жизненного пути большую кляксу. Далее… Мы имеем дело не только с оружием. Два месяца назад взлетел на воздух джип с Мурзой Гараевым. Обычно охрана не оставляет его машину ни на минуту, но кто обратит внимание на старушку, едва плетущуюся вдоль тротуара. Нагнувшись за пустой бутылкой, она прикрепила к днищу машины полкило пластита. Могу назвать еще один случай — устранение некоего Феликса Абрамова. — Взгляд Филина остановился на Севе Вологодском, и вор, не выдержав хищно нацеленного взгляда, слегка кивнул. — Оно было наиболее трудным, не буду скрывать. На него трижды совершалось покушение, и всякий раз неудачно. Тогда обратились за помощью лично ко мне, и нам пришлось провести немало организационной работы, чтобы заказ был выполнен.

— Кажется, он был застрелен в собственной квартире, — лениво протянул Еж.

— Верно. Сделать это было непросто, с учетом того, что он был очень осторожен и его подъезд охранялся круглосуточно. А если к тому же добавить, что в квартире у него были установлены две стальные двери с несколькими замками на каждой… — Филин улыбнулся: — Мы работаем как смежники, кроме основной специальности — стрелять и взрывать, нам порой приходится работать как обыкновенным домушникам. Хочу только сказать, что моему человеку потребовалось всего лишь десять минут, чтобы открыть шесть замков.

— Кажется, вместе с ним были убиты еще два человека — мужчина и женщина, — уточнил Корень, уставившись на Филина.

— Вижу, что вы в курсе. — В этот раз голос Филина потускнел. — Это называется работать с браком. Но, поверьте, у меня просто не было другого выхода. Телохранитель оказался очень исполнительным, и никакие уловки не могли заставить его выйти из дома. А женщина оказалась невольной свидетельницей. Мне очень жаль, — развел Филин руками. Раскаяния в его глазах не обнаружилось. Подобным образом ведет себя сыч, разрывая когтистыми лапами крохотную полевку.

— Значит, ты работаешь не один? — уточнил Миша Хвост.

— Да. Я не имею права называть имена своих компаньонов. Думаю, вы меня понимаете. Но я могу поручиться за каждого из них, как за себя самого. В этой сфере услуг мы работаем давно, и, поверьте, здесь нам нет равных.

— На основании чего вы делаете такие заключения? — по-деловому осведомился Еж.

— Все очень просто. — Филин закинул левую ногу на колено правой, показав протекторы ботинок. Обувь была дорогой, из темно-коричневой кожи, надраенной до зеркального блеска. Лишь на носке ботинка виднелась свежая неглубокая царапина. Очевидно, Филин заработал ее совсем недавно. — Наш круг, впрочем, как и ваш, очень узок. И мы не без интереса наблюдаем за своими коллегами, так сказать, интересуемся профессиональной стороной дела. По возможности мы отслеживаем лучших и привлекаем в свою компанию. Это только неискушенному человеку может показаться, что киллер, как правило, одиночка. Вовсе нет, за ним обязательно — команда. И чем сильнее команда, тем значительнее результат. Конечно, хватает и одиночек, но они, как правило, долго не живут. — Филин хищно улыбнулся. — Почему? Они просто беззащитны. А мы, если можно так выразиться, некий незарегистрированный профсоюз. Или, если вам будет угодно, синдикат, который не только выполняет заказ, но еще следит и за его качеством. А также заботится о здоровье своих партнеров.

— Филин, все это, конечно, очень любопытно, но нас больше всего интересует практическая сторона дела, — сдержанно напомнил Сева Вологодский.

— Понимаю… Разумеется, свою работу мы выполняем не из любви, так сказать, к искусству. — На губах Филина появилась лукавая улыбка. — И не из-за собственных каких-то садистских пристрастий, а для того, чтобы иметь форс, — с чувством потер Филин большим и указательным пальцами. — Чтобы чувствовать себя человеком и чтобы еще люди уважали. Сразу хочу оговориться, что работа наша не дешевая.

— А вот это уже конкретно. Сколько?

— Насколько я понимаю, акция планируется, так сказать, массовая?.. Следовательно, придется задействовать множество народу. А это дополнительные траты. Для каждого исполнителя мы должны подготовить пути отхода, заблаговременно выбрать наилучшую позицию… Сюда же входит сеть осведомителей и наводчиков и еще масса всяких неучтенных деталей, которые требуют множества денег.

— Короче, без базара, твоя цена, Филин! — жестко потребовал Еж. — Здесь собрались не мальчики, и словесные пасьянсы разводить ни к чему!

Филин хмыкнул:

— Разумеется, мы здесь не на базаре. Четыре миллиона «зелеными»… Устраивать здесь торги я тоже не собираюсь. Мы назначили вам цену, а ваше дело соглашаться или отказываться.

На лице Миши Хвоста промелькнула усмешка: мол, за такие деньги я и сам половину Москвы ухайдакаю. Корень заметно посуровел и потянулся к новой бутылке пива. Еж нервно качнул ногой. Невозмутимым оставался лишь один Сева Вологодский. На его лице даже скользнуло нечто вроде одобрения: дескать, при таком солидном заказе сумма могла выглядеть куда более впечатляющей.

Пауза была недолгой, ровно такой, чтобы переварить услышанное.

— Для нас деньги не главное, для нас важен результат, — наконец произнес Сева Вологодский. Все дружно согласились, закачав головами: создавалось полнейшее ощущение того, что каждый из присутствующих едва ли не каждое воскресенье выбрасывает на «общак» до нескольких миллионов долларов.

— Я так понимаю, что согласие получено?

— Да.

— Но у меня есть условие, — неожиданно жестко произнес Филин.

— И какое же? — мгновенно отозвался Сева Вологодский. Условий он не любил и относился к ним всегда крайне осторожно. Они так же обременительны, как печати в паспорте.

— У нас сейчас мало чистых «стволов», а потом, для такого серьезного дела они не годятся. Наши объекты весьма солидные люди, и просто так к ним не подойти. Следовательно, нужны снайперские винтовки, и не одна, а как минимум два с половиной десятка. Мы бы сами позаботились о «стволах», но дело довольно необычное, и я опасаюсь случайностей. С сегодняшнего дня мы переходим на строжайшую конспирацию. Слишком велики ставки.

— Для нас это немного неожиданно. Выходит, мы должны заниматься и обеспечением? — Сева Вологодский удивленно поднял брови. — А не слишком ли высока цена в этом случае?

— Такой заказ стоит раза в два дороже, но из уважения к вашему сообществу и за хлопоты, которые будут связаны с доставкой оружия, мы решили цену сократить до четырех миллионов баксов.

— Будет вам оружие, — проскрипел Миша Хвост. — Честно говоря, эту точку я для себя берег. Хотел немного поиметь с нее. Но если так завертелось, чего уж тогда поганку крутить?! Будут «стволы».

— Когда? — осторожно поинтересовался Филин.

— Думаю, недели через две, не раньше, — заверил вор.

— Хорошо, — смежил Филин на секунду веки. — Значит, все это время мы полностью работаем на вас. Наш синдикат отказывается от других заказов и всецело берется за изучение объектов. Где и когда можно получить исходные данные?

Ладони Севы Вологодского мягко опустились на папку, лежащую перед ним:

— Здесь содержится самое необходимое для дела: фотографии объектов, их адреса, номера личных и служебных машин, привязанности, любовницы, дети, жены, престарелые родители. Насколько я понимаю, в вашем деле важна любая мелочь?

Филин невольно улыбнулся:

— Хм… Если бы я не знал, что разговариваю с законным, то решил бы, что беседую с коллегой.

Сидящие тут же спрятали усмешки — для законного вора это весьма сомнительный комплимент. Филин не мог этого не знать. Сева Вологодский сделал вид, что ничего не случилось. Вяло, подыгрывая всем остальным, изобразил улыбку. Крепко затянув тесемки, он взял папку в руки, словно пробуя ее на вес, а потом небрежно бросил на край стола.

Лицо Филина не дрогнуло, теперь он был обыкновенным исполнителем, с которого за несоблюдение договора можно строго спросить. Но вопреки ожиданию он не проявлял покорности, а продолжал сидеть со скрещенными на груди руками, что свидетельствовало о его уверенности в собственных силах. Брошенная папка являлась неким тестом на крепость, и от того, как поведет себя Филин, будут складываться его отношения с заказчиком.

Папку он не взял, как будто не видел ее вовсе. Все с интересом ждали.

— Но это еще не все. — Руки Филина разомкнулись и успокоились на коленях. Теперь он напоминал примерного ученика, который готов терпеливо внимать наставлениям строгого учителя. — Работа, что мы должны проделать, сразу попадает в разряд непростых. Даже хотя бы потому, что очень большой объем. Сами понимаете, — слегка развел руками Филин. — И поэтому я настаиваю на авансе.

— Сколько вы хотите? Десять процентов? Пятнадцать?

Киллер сдержанно улыбнулся. Профиль у него был хищный, а длинный, слегка загнутый книзу нос напоминал клюв.

— Ну полноте! Ты хочешь меня обидеть? Неужели ты думаешь, что я стал бы заводить разговор из-за каких-то десяти или, скажем, двадцати процентов? Нас интересует половина от установленной суммы. Если мы не договоримся в этом вопросе, тогда нам нечего обсуждать прочие детали нашего соглашения. Я повторяю, мы влезаем в очень большой риск, и, естественно, каждый опасный шаг должен соответствующим образом вознаграждаться.

Папка по-прежнему лежала на краю стола. Взгляд Филина был устремлен в глаза Севы Вологодского.

— Я не решаю подобных вопросов в одиночестве, — наконец разлепил он губы. И по праву председателя спросил у присутствующих: — Может, кто-то желает высказаться?

Тяжко скрипнуло под грузным телом Корня кресло, он заговорил, уставив мутный взгляд на Филина:

— Я вижу, что человек, с которым мы сегодня перетираем, очень серьезный. Такие слов на ветер не бросают, и нужно быть на сто процентов малахольным, чтобы отказаться от его услуг. Я согласен выдать причитающийся аванс.

— Я присоединяюсь, — прохрипел Еж, — ребят надо заинтересовать, а задарма только грибы растут.

— Главное — результат, а деньги еще будут, — согласился с остальными Миша Хвост.

— Вижу, что в этом вопросе у нас полное единодушие. Не буду отставать от остальных и тоже внесу свою долю. — Сева Вологодский побарабанил пальцами по столу. — Возможно, так даже и лучше, аванс укрепит наши отношения. Тебе легче будет работаться, а нам спрашивать по всей форме.

Ответом Севе Вологодскому была едва заметная усмешка.

— Я рад, что мы понимаем друг друга.

— Деньги получишь завтра. Я передам их тебе с Лосем.

Филин как будто дожидался именно этих ключевых слов: понимающе качнул головой и поднял со стола папку обеими руками, словно проверяя, насколько тяжела она.

— Хорошо, договорились. Значит, через две недели я буду ждать от вас «стволы». Если у вас нет ко мне вопросов, то я удаляюсь. Знаете ли, дела, — произнес Филин, поднимаясь, и сдержанно добавил: — Рад был познакомиться.

Дверь открылась. В проеме появился Лось. Огромный, молчаливый. Во взгляде сдержанная учтивость, не более.

— Я провожу, — произнес он, обращаясь к Филину.

— Буду признателен.

Через несколько минут во дворе глухо заурчал мотор. Сева Вологодский не удержался и посмотрел в окно. Ничего примечательного: обыкновенная белая «четверка», возле которой, опершись рукой о капот, стоял мужчина средних лет. На шофера он тянул с натяжкой. Такого человека легко представить в горах Северного Кавказа взирающим через оптический прицел винтовки куда-нибудь в даль, но уж никак не в качестве водилы, лениво попинывающего колеса автомобиля. Куртка на нем была просторная, и в ее недрах наверняка можно было упрятать даже станковый пулемет. Водитель слегка пошевелился, когда увидел выходящего Филина, словно бы нечаянно зыркнул по сторонам и предупредительно распахнул перед боссом дверцу.

От наблюдений Севу Вологодского оторвал скрипучий голос Ежа:

— Странный, однако, парниша. Да у него на роже написано, что он мокрушник. Когда он на меня смотрел, у меня было такое ощущение, словно он меня душил. — Он увидел на лицах присутствующих сдержанные понимающие улыбки. Похоже, что каждый из них испытал аналогичные чувства. — Что ты о нем знаешь?

— Немногое. То же самое, что и другие. Все знают его под погонялом Филин. В Москве он объявился лет пять назад и пользуется весьма большим спросом. Странно, что он до сих пор жив. При такой профессии долго не живут. Очевидно, имеет какое-то могучее прикрытие. Я пытался выяснить — не получилось.

— Это только добавляет ему очков. Будем надеяться, что мы не прогадали с выбором, — негромко заметил Миша Хвост.

— Говорят, что он когда-то был очень перспективным биатлонистом. Но, видно, там заработок не слишком высок, если он решил переквалифицироваться в профессиональные убийцы.

В словах Севы Вологодского сквозила едва скрываемая брезгливость — обычная реакция законного вора на мясника.

— Кстати, а как там насчет культурной программы? Где обещанные девочки? — забасил Корень. — А то мой дурачок уже себе места не находит. Пока не натешится, в дрейф не ляжет. Я-то его очень хорошо знаю. — Жора Крюков хохотнул.

— Знаешь, Сева, я хоть и староват для любовных утех, но на природе как-то располагает, — хрипло поддержал Крюкова Еж. — Дело сварганили, почему бы нам не поразвлечься, мы же не хуже обычных мужиков.

Он улыбнулся, показав золотую фиксу. Он рассказывал, что первую фиксу поставил в семнадцать лет, подражая своему приятелю, вернувшемуся из зоны. Тогда пришлось подпиливать совершенно здоровый зуб надфилем, чтобы надеть на него латунный стерженек. И лишь значительно позже, отбарабанив от звонка до звонка первую ходку, он заработал право на кусочек золота во рту.

Вошел Лось без стука, как и полагалось. Остановился в дверях и заговорил чуть взволнованно:

— В общем, так… Тут мне передали: подъехали три автобуса с какими-то людьми, на грибников не похожи… на ментов, впрочем, тоже. Что делать?

— Ладно, культурную программу придется срочно сворачивать, — по праву председателя решил Сева Вологодский. — Как-нибудь в другой раз. Рисковать нам ни к чему, да и пальбу понапрасну устраивать не стоит. Тем более мы уже обо всем перетерли.

— Ладно, срастется, — вставил словечко Еж, поднимаясь. — Ломанусь отсюда на Тверскую, сейчас самое время, когда упакованное мясцо на охоту выходит.

— И мне тоже пора, — поднялся Жора Крюков. — Одно плохо, что с оттопыренными штанами идти придется.

Телефонный звонок прозвучал в тот самый момент, когда за Мишей Хвостом захлопнулась дверь. Сева Вологодский не торопился — поднял трубку после третьего гудка.

— Да… Хорошо… Сейчас буду.

Вологодский поднялся с кресла и почувствовал легкое волнение. Оно посещало законного всякий раз, когда ему следовало встретиться с этим человеком.

— Пойдешь со мной, — сказал он стоящему в дверях Лосю, — разговор у меня будет.

— Надо — так надо, — неопределенно повел плечом Глеб.

Сева Вологодский выглядел слегка напряженным — не частое состояние для его раскрепощенной души.

— Как там, уезжают? — Голос звучал слегка рассеянно, похоже, он спросил только для того, чтобы нарушить тишину.

Внизу послышался звук отъезжающей машины.

— Еж поехал… Сейчас и Миша тронется.

Но, судя по лицу, ответ Севу интересовал мало.

— Ладно, пойдем.

Поднялись на второй этаж. Сева Вологодский остановился как раз напротив той комнаты, где был заперт парализованный старик.

Лось удивленно посмотрел на вора:

— Сева, послушай, здесь нечего ловить. Тут находится один полоумный де…

Договорить он не успел. Дверь неожиданно открылась, и на пороге предстал тот самый парализованный старик. Теперь Лось понял, что его насторожило во внешности старика в первую встречу, — глаза! Нет, они выглядели необыкновенно старыми, глубоко запавшими. Но вот то, что пряталось в глубине зрачков, заставляло невольно насторожиться.

Воля.

Она как будто бы плескалась через край, как это происходит с кипящим чайником, до самых краев наполненным водой. Так ведь и обжечься можно.

— Не ожидал? — добродушно посмотрел старик на Лося. — Ладно, проходи, рано меня хоронить, я еще и сгодиться могу.

Голос у старика был спокойный, ни одной высокой ноты. Так разговаривать могут только люди, привыкшие к тому, что их обязательно услышат и поймут.

Уродливое инвалидное кресло с обтертыми подлокотниками, словно наказанное, убого покоилось в самом углу.

— Это Лось, — проговорил Сева Вологодский.

Глеб удивился его тону, никогда он не слышал в голосе Севы сразу столько непоказного уважения.

— А ты думаешь, я не знаю? — хмыкнул старик. — Или ты думаешь, я на старости лет вальтов ловить начал?

— Нет, но…

— Ничего подобного! Память у меня еще получше, чем у некоторых молодых. Это тот самый Лось, что кассу у «Московского» универмага взял. Так?

Уважительный тон Севы Вологодского совсем сбил с толку Лося. Об этом ограблении ювелирной лавки знали очень немногие, и нужно обладать немалыми чинами, чтобы заполучить доступ к подобной информации.

Ему бы ответить грубо, переть буром. Да и голосу солидности добавить, но вместо этого Глеб смущенно пролопотал:

— Давно это было. Я уже забывать стал.

— Вот видишь, ты забывать стал, а я еще помню. И знаешь почему?

— Почему же?

— А потому что слежу за тобой. Большой толк из тебя будет. И нашему воровскому братству поможешь. Надумаешь в люди подаваться, так я тебе первый рекомендацию черкну.

Горло у Лося перехватило:

— А кто ты?

— Ты ему не сказал? — повернулся старик к Севе.

— Договоренности не было.

— Ну и правильно, — охотно согласился старик. — Гоша Антиквариат, слыхал о таком? Чего же ты глаза-то вытаращил? Или, может быть, я страшный такой?

Гоша Антиквариат был одним из апостолов воровского мира. Возможно, даже самым главным из них. Он как никто другой знал воровские заповеди и трактовал их безо всяких еретических правилок. Лосю он всегда представлялся очень ветхим, точно таким же, как библейский Соломон. Но сейчас, глядя на него, охотно верилось, что Антиквариат запросто вмещает в себя еще лет пятнадцать активной жизни. Руки сильные, совсем не старческие, привыкшие к тяжести металла, вот только кожа на ладонях слегка сморщенная, — какая бывает только у стариков, — словно подернутая паутиной ветхости.

Лось перевел взгляд на Севу. Вологодский неловко улыбался. В присутствии старика он явно терялся, словно нашкодивший мальчишка. А следовательно, так оно и было. И еще — всему воровскому сообществу было известно, что Гоша Антиквариат был давно и надолго заперт во Владимирском централе.

— Но дело в том… — мялся Лось, пытаясь подобрать нужное слово.

Антиквариат выручил, спросив безо всяких эмоций:

— В крытке, что ли, чалюсь?

— Да, — поднял Лось голову.

— Иногда я выхожу на волю, когда очень скучно становится. А потом, как же я мог пропустить ваше сборище! Хотя, скажу тебе честно, стоило это удовольствие немало «зеленых». Но, думается, все траты окупятся. Ну, так что, рекомендация моя нужна? — улыбнулся старик, показав полный рот золотых зубов.

— Не откажусь. Такая рекомендация нескольких стоит.

Гоша Антиквариат и в самом деле напоминал редкий реликт давно минувшей эпохи, стоимость которого по истечении времени не падает, а даже, наоборот, поднимается многократно. И совсем не оттого, что он умел подать себя, имея гренадерский рост и отточенные жесты народного артиста, а потому, что являлся бесценным кладезем воровских понятий. И молодежь, жадная до романтики, окуналась в его рассказы, словно в очистительный колодец.

Он был тем самым тоненьким мостиком, который, выходя из далекого прошлого, протянулся в настоящее.

Гоша Антиквариат всегда был при делах, даже находясь в крытке, он имел возможность списываться с другими ворами и собственным авторитетом влиять на решение сходняка.

А где-то рядом с ним так же могуче возвышалась фигура Варяга. Кто знает, может быть, именно он был инициатором проведения схода.

— Может, лучше в другой раз побазарим? — негромко предложил Сева Вологодский. — Тут в трех километрах какой-то непонятный десант высадился. Не обложили бы!

— Не мельтеши, — махнул широкой ладонью Гоша Антиквариат. — Это я устроил. Надоела мне ваша болтовня, надо же было что-то делать.

— Как же это ты организовал-то? — удивился Лось.

Антиквариат сощурился:

— А ты думаешь, если я на паралитика похож, так и мобильным телефоном воспользоваться не сумею?

— А разговор наш слышал? — осторожно поинтересовался Сева.

— От начала и до конца, — усмехнулся Антиквариат, — рано ты меня в рухлядь записываешь.

— И что ты обо всем этом думаешь? — сдержанно спросил Сева Вологодский.

Антиквариат подошел к окну. Лось имел возможность рассмотреть старика со спины. Долговязый, чуточку нескладный, он больше напоминал потомственного интеллигента, вышибленного зигзагами судьбы на обочину жизни, чем на матерого уркагана.

Со двора пансионата уезжал Мишка Хвост, с громким гиканьем, с длинными победными гудками — по-другому он просто не умел. В нем всегда присутствовал нереализованный баловник.

Наконец Гоша Антиквариат повернулся, присел на подоконник. Теперь он стал похож на сельского учителя, который, поломав научную карьеру, отправился в далекую глубинку сеять доброе и вечное.

— Ничего хорошего. Об этих серьезных ребятах я кое-что уже слышал. С ними нужно быть поосторожнее, каждое сказанное слово они воспринимают за чистую монету. — В глазах сельского учителя светилась проникновенность. Так можно смотреть только на нерадивого ученика, не усвоившего важный урок. — Но дело свое они знают. Если говорят — уберут, значит, так оно и будет. Язык за зубами тоже умеют держать. Правда, в последнее время стала прослеживаться неприятная тенденция. — Антиквариат брезгливо поморщился.

— Какая? — насторожился Сева Вологодский.

— Странность заключается в том, что они всегда появляются там, где наблюдаются большие деньги.

— Это все?

— Не спеши, — терпеливо укорил Гоша Антиквариат ученика. — Кроме того, мне известны случаи, что после дела они напрашиваются в долю. — Сева Вологодский нахмурился. — С их возможностями подобные комбинации вполне логичны. Перед тем как пойти на дело, они собирают обширнейшее досье на людей, которых следует уничтожить. Правда, каким образом они получают секретнейшую информацию, для меня остается до сих пор загадкой. — Неожиданно старик улыбнулся. — Допускаю, что подобные досье у них заготовлены и на каждого из вас. Собранные бумаги им очень здорово могут пригодиться для предстоящего базара.

— Что же ты предлагаешь, Антиквариат?

— Как только они сделают свое дело, их надо убрать, — проговорил старик почти ласково. Причем в его глазах было столько доброты, сколько не встретишь даже у телка, подбирающегося к материнскому вымени. — Ты меня понял?

Сева Вологодский невольно поежился. Он неплохо знал своего наставника: с подобным добродушием тот стискивал между пальцев несмышленых котят и отдавал приказы на ликвидацию.

— Да, — проглотил колючий ком Сева Вологодский. — Но как на них выйти? В нашем распоряжении будет только один Филин.

Гоша Антиквариат вновь посмотрел в окно, где, поигрывая оружием, расхаживала охрана. Парни держали автоматы небрежно, как будто у каждого из них за плечами по целой дюжине военных конфликтов, но вряд ли кто-нибудь из них действительно побывал в по-настоящему боевой передряге. Единственное, на что они были способны, так это пальнуть из-за угла по загулявшей братве.

— Мне тебя учить, как это делается? — ласково продолжил Гоша Антиквариат. — Я всегда считал тебя очень способным учеником. — В голосе старика послышалось даже что-то вроде разочарования. — Отвезешь Филина в лес, привяжешь его, голубчика, к какому-нибудь крепкому дубку вниз головой, разведешь хороший костер. Говорю тебе серьезно, этот способ очень располагает к откровенному разговору.

— Мне кажется, он не из тех людей, которые могут сломаться. С ним придется помучиться.

— Любого человека можно сломать, запомни это на всю жизнь, — безо всяких интонаций продолжал старик. Теперь он выглядел пастором, читающим воскресную проповедь. Голос спокойный, всепроницающий. — Сначала человека нужно убедить в своей правоте, доказать, что он не прав. А если он все-таки не понимает вежливых слов, тогда следует указать ему его место, например, где-нибудь в стойле. Уговорам поддаются все, просто на одного достаточно прикрикнуть, а другого нужно приласкать. Вот так-то!

— Я тебя понял, Гоша, — произнес Сева Вологодский.

— Держи этого парня на коротком поводке, — выставил вперед ладонь Гоша Антиквариат, — если он будет слишком длинный, тогда он закинет тебе петлю на шею и затянет ее туго-туго. — Он посмотрел на Лося и добавил: — А знаешь, юноша, мне это заведение где-то даже очень понравилось. Если я совсем останусь не у дел и меня уже больше не захотят держать в тюряге, я непременно вернусь сюда и буду тихо доживать в лесочке свой век.

В проеме двери возникла крепкая фигура одного из охранников. Погоняло у него было Квадрат — на удивление емкое и точное. Кто видел его впервые, невольно удивлялся его кубатуре, казалось, что он сплошь состоит из геометрических фигур с правильно очерченными линиями: квадратным выглядело его лицо, руки — прямоугольники, а ноги, короткие и сильные, больше напоминали перевернутую трапецию. Квадрат пришел в бригаду Лося из тяжелой атлетики. Парень понимал, что его звездный час в спорте остался за плечами. У него уже не было сил, чтобы удивить человечество мировым рекордом, но их вполне хватало, чтобы откручивать головы собственным недоброжелателям. Он решил податься в одну из московских группировок. Так он оказался в бригаде Лося. Еще через год старание его было оценено, и Квадрат поднялся еще на одну ступеньку в криминальном мире, став звеньевым. К своему немалому удивлению, он обнаружил, что карьеру можно делать не только на спортивном помосте.

— Лось, там подошли три хмыря, говорят, что хотят видеть какого-то Гошу Антиквариата. Может, завалить их? Уж больно базар неучтиво трут.

Ответить Лось не успел. Вкрадчивый и очень мягкий голос старика звучал укоризненно:

— Сразу видно, что из молодых. Таких отстреливают в первую очередь. Так вот, я тебе замечу, молодой человек, если эти три хмыря… как ты их называешь, узнают, что ты о них так нелестно выразился, самое малое, что они тебе сделают, так это оторвут яйца. И помешать этому не смогу даже я, Гоша Антиквариат. А таких людей, мой мальчик, нужно знать, — почти укорил старый вор. — Ладно, провожать меня не нужно, доберусь как-нибудь сам, — и, потеснив тощим плечом обескураженного Квадрата, вышел в коридор.

Никто из троицы не осмелился увязаться следом за стариком. С минуту они вслушивались в шаркающий шаг, словно завороженные. А затем, не сговариваясь, подошли к окну. Внизу стояли шесть человек бойцов и терпеливо дожидались команды. Трое гостей стояли отдельно, подчеркнуто безразличные. Напряжение ощущалось даже на высоте второго этажа. Достаточно всего лишь одного неосмотрительного слова, чтобы у стен пансионата началась нешуточная схватка. Незнакомцы не дрогнут, это ясно. Не та порода. На лицах безмятежность камикадзе. Один из бойцов, почувствовав настороженный взгляд, повернулся, посмотрев на окна верхнего этажа. Лось как будто только и дожидался этого внимания. Махнув рукой, он дал знать, что все в порядке. Бойцы мгновенно потеряли интерес к нежданным гостям.

Старик вышел бодро. В нем совершенно ничего не оставалось от той развалины, каким он представлялся Лосю всего лишь несколько часов назад. Даже осанка чем-то напоминала выправку строевого офицера в отставке. Трудно было поверить, что на эти несгибаемые плечи уже которое десятилетие подряд давят своды унылых казематов.

Машина у Гоши Антиквариата была неброская, но надежная — «Фольксваген-Пассат». Вор сел в салон, любезно кивнув стоящему рядом телохранителю, и, не оборачиваясь на окна, откуда его сверлили заинтересованными взглядами, захлопнул дверцу.

Глава 4

ОТГРУЗИМ ОРУЖИЕ И ПО ПИВУ!

Старший лейтенант Блюме был педант. Об этом были наслышаны все его сослуживцы. Но мало кто знал, что подобную черту он не выработал многочасовыми упражнениями на плацу, а получил в качестве ценнейшего подарка от далеких предков, некогда поселившихся в предместье Кенигсберга. Он тщательно скрывал свою немецкую кровь, но она сказывалась в нем, доставляя неприятности не только ее обладателю, но и окружающим.

Блюме любил, когда день был разбит по минутам, и не терпел всякого рода случайностей. Однако вся его служба была сопряжена с неожиданностями, к которым никогда нельзя было приноровиться, и если не наткнешься на пьяного майора, тогда непременно получишь какой-нибудь сюрприз от «любимого» личного состава.

В этот раз вместо положенного по графику отпуска командир полка откомандировал его сопровождать в Москву оружие. Мечту о солнечных деньках и о теплом Черном море пришлось отложить дней на десять. Впрочем, свалившаяся на плечи обязанность не из самых сложных: трясешься себе в купе, попиваешь чаек и следишь за тем, чтобы солдаты от безделья не ковыряли пломбы на ящиках с оружием.

До Москвы из Челябинска путь неблизкий, но и далеким его тоже не назовешь. Вполне достаточный для того, чтобы перечитать скопившуюся в почтовом ящике периодику да полистать несколько глянцевых журнальчиков, приобретенных по случаю на перроне.

Уже перед самой Москвой состав неожиданно тормознули. Простояв целый день, он отправился на какую-то запасную линию, где протомился еще трое бездарных суток. Старший лейтенант Блюме глухо матерился, понимая, что все его надежды на полноценный отдых летят к чертовой матери и очень велика перспектива проторчать в глухом тупике еще недельку-другую. Самое удивительное было в том, что комендант не был оповещен о прибытии груза. И теперь он с недоумением взирал на злополучные ящики, проклиная в душе настырного старлея и проблему, которая так нежданно свалилась на его бесталанную голову.

Связаться с командиром полка тоже не удалось: пару дней назад тот отбыл в Сочи и, видно, сейчас, натянув на толстую задницу узенькие плавки, усиленно охмурял восемнадцатилетних девиц. Его заместитель майор Быстров, такой же крутобокий, о предстоящей командировке не подозревал и спешно открестился от всех проблем.

Через неделю ожидания старший лейтенант понял, что приехал в ни-ку-да. А еще через день его вагоны отцепили от состава и приказали ждать дальнейших указаний. Единственное, что было отрадно в этом случае, так это командировочные, которые неумолимо работали на его карман, как включенный счетчик. А тут еще комендант, прослышав про их беду, выделил подъемные, которых Блюме хватило не только на личные нужды, но и на угощение подуставшим солдатам.

Освобождение явилось в облике сорокапятилетнего майора. Помятый, с застывшими желтоватыми глазами — полное ощущение того, что его выволокли из-под тяжелого грузовика, — он, небрежно козырнув, протянул старлею хилую руку. Блюме невольно обратил внимание на два жирных пятна на рукаве кителя: ага, видно, майор заворачивал в форму жирную сельдь, после чего занюхивал рукавом проглоченные стопарики.

— Вы — старший лейтенант Блюме? — чуточку небрежно, как и следовало обращаться старшему по званию, спросил майор.

— Так точно, — строго отвечал старший лейтенант, стараясь не показать своих истинных чувств.

— Я майор Латышев, из Таманской дивизии. Ваше оружие переходит в полное мое распоряжение. — Он чуть замедленно достал документы и вручил их лейтенанту.

Бумаги, затертые слегка на краях, свидетельствовали, что путь они проделали немаленький, прежде чем оказаться в руках Блюме. Старший лейтенант не исключал и такой возможности, что если уж документы не пошли в качестве кулька для рыбной требухи, то наверняка стали очевидцами недавнего офицерского разгула.

— Почему же вы не пришли сразу? — стараясь не показать своего раздражения, спросил Блюме.

— Послушай, старлей, ты меня что, инспектировать собрался? Чином не вышел! А потом, кроме тебя, у меня еще масса дел имеется. Скажи спасибо, что вообще подошел, а то так бы ты и куковал здесь до первого снега.

Документы, хоть и замасленные, внушали уважение. На одной из бумаг обнаружилась даже размашистая подпись начальника штаба Московского военного округа. Несмотря на масштаб подписей, майор относился к документам без должного пиетета.

— Постойте, здесь написано, что я должен отправить винтовки не в воинскую часть, а в какое-то управление ВОХРа.

— Ну? Что тебя смущает? — удивился майор.

Старший лейтенант его немножко забавлял. В беспросветной зеленой молодости он распознал себя прежнего — безнадежного оптимиста, как ему когда-то казалось. И нужно выпить море водки и отмаршировать по экватору Земли несколько витков, чтобы превратиться в прожженного скептика.

— Но это снайперские винтовки, — удивленно и негромко поведал военную тайну старший лейтенант и еще тише добавил: — Боевые! А тут какой-то ВОХР их будет охранять.

— Вот что значит зелень, — всерьез позавидовал молодости старлея сорокапятилетний мужик. — Послужишь с мое, так ты еще и не такое увидишь. Мы тут как-то в часть одну приехали инспектировать. Смотрим, в поле танк стоит, причем один из последних. Да еще при боекомплекте. Спрашиваем: в чем дело, почему танк не на месте и чей он? А там солдатик один на броне сидит при оружии. И начал он нас убеждать, что это его танк и что он купил эту технику. Мы это вначале за шутку приняли, так он начал кипятиться и говорить, что вся родня деньги на танк собирала. А как отслужит свой срок, так непременно заберет танк к себе куда-то в горы. А ты говоришь, снайперские винтовки. Тут такого дурдома насмотришься, что не приведи господи! — поднял руку майор для крестного знамения. Креститься не стал, раздумал.

— Ну и что же этот солдат? — не выдал своего удивления старший лейтенант.

— Генерал дал команду скрутить молодца. Наши схватились было за табельное оружие, а солдатик челюсти сжал и предупредил, что, если хоть шаг сделаем в сторону его собственности, — начнет стрелять. Вот так бы они государственное добро охраняли! — вновь сбился на веселый лад майор.

— И что, отошли?

— А как тут не отойти, когда тебе в лоб «АКМ» суют, — очень искренне удивился майор Латышев. Он начал всерьез принимать старлея за чудака. — Сели в свой «уазик» и укатили подальше.

— Ну, а об инциденте-то сообщили?

— Сообщили. А что толку, старлей. — Майор выглядел раздосадованным. — Везде разброд. Я уверен, что к нему даже мер принято не было. За что его судить? За то, что он танк купил? Но ведь он действительно выложил за него немалые деньги. Да и в дисбат его не отправишь. Выкупят родственники. Не его судить надо, а того, кто развалил всю эту систему. Кто порядок в бардак превратил.

Старший лейтенант не унимался:

— А с танком-то чего?

— А что с ним сделается-то? — удивился вопросу Латышев. — Сейчас, наверное, врыт где-нибудь в горах и палит потихонечку по местам расположений. А ты мне все про какие-то винтовки толкуешь!

— Да как-то не положено… — пожал плечами старший лейтенант, растерянно держа документы.

— А потом, хочу тебя утешить, старший лейтенант: винтовки твои будут находиться в оружейной ВОХРа не вечность, а всего лишь неделю… Ну, максимум две. И уйдут по назначению. И не забывай о том, что охрана там все-таки военизированная. Служба сейчас эта в почете. Сутки работаешь, трое отдыхаешь, и получают они примерно столько же, сколько мы с тобой. И дедулек в тулупе ты там уже не встретишь, как раньше бывало. Служба в ВОХРе почетной становится. Отслужу свое, так туда пойду, — сказал он задумчиво. — Ну так что, подпишешь документики или отворот мне дашь?.. Нет, ты смотри, я не настаиваю, дело-то хозяйское! Просто хочу предупредить по-дружески, что своим отказом можешь принести хлопот не только себе, но еще и вышестоящему начальству. А подобный почин не очень-то приветствуется в нашей системе. Сказать, может быть, ничего и не скажут, но могут затаить недоброе.

На лице Латышева было отчетливо написано, что он давно устал от всех этих начальственных заморочек, а в оплывших глазах явственно обозначился размер майорской пенсии.

— Ладно… Подпишу. Где тут черкнуть?

— А вот здесь, старлей, там, где написано «принял»… и еще твоя фамилия. Рассмотрел?

— Да.

— Ну вот и отлично!

Размашисто, накрутив с пяток замысловатых закорючек, Блюме расписался.

— Пойдет?

— Быть тебе командующим округа, — оценил майор его каракули.

— Ну что, теперь я свободен? — Блюме ощутил нечто похожее на облегчение. Такое впечатление, что пятнадцать суток отсидел.

— Ты шутишь, старлей? — изумленно воскликнул майор Латышев. — А как я, по-твоему, оружие буду загружать? На собственном горбу, что ли? Или, может быть, вохровцев привлечь? Нет уж, старший лейтенант, давай так с тобой договоримся — отвези оружие под охраной, как и положено. Передадим вохровцам с рук на руки, а там можешь гулять по своим делам.

— Хорошо, — невольно согласился старший лейтенант, понимая, что другого решения просто не существует. Но самое скверное заключалось в том, что его одолело нехорошее, липкое предчувствие с омерзительным душком. Где-то в глубине души уже закралось подозрение, что дело этим не закончится. — Так и сделаем.

— А потом давай по пиву, — радостно подхватил майор, — знакомство-то надо спрыснуть. А то что же такое получается: встретил хорошего человека и не выпил с ним. Да это сущий непорядок!

— Выпьем, — согласился Блюме, ощущая, что его заточение подходит к концу. Сегодняшним же вечером можно будет надеть гражданку, завалиться в какой-нибудь кабачок и отыскать девчонку без комплексов, чтобы могла скрасить нелегкие военные будни.

Глава 5

ГРАМОТНО СРАБОТАЛИ — ПАРА ТРУПОВ И НОЛЬ УЛИК

Здание, где хранилось оружие, расположенное в районе Текстильщиков, больше напоминало средневековую крепость, чем гражданское строение. Невысокое, всего лишь в три этажа, выкрашенное в белый цвет, оно запросто могло бы сойти за рабочее общежитие, если бы не высокие каменные стены, поверх которых была закреплена колючая проволока «егоза» и пропущен ток высокого напряжения. Но даже если допустить, что смельчак способен взобраться на каменную твердыню, то он непременно должен будет свернуть себе шею, прыгая почти с семиметровой высоты. Для усиления по углам территории были установлены четыре вышки, на которых в три смены несли вахту служивые ВОХРа.

За стенами привычная обстановка: гараж на пару десятков машин, немного в стороне котельная, да вот еще банька. На территории порядок, какой может быть только в военных гарнизонах, где руководство привыкло считать, что начало боевых задач берет точку отсчета с безукоризненно подметенного плаца. Все свидетельствовало о том, что порядок здесь не только любят, но и ценят. А подобная привычка чаще всего вырабатывается у тех, кто половину своей жизни провел в воинских частях.

Чуть разочаровала лишь аккуратно вскрытая консервная банка. Она лежала на самой середине асфальтовой дорожки, бросая вызов принятому здесь порядку, и каждый, кто проходил мимо, осторожно обходил ее стороной, как будто бы опасался, что под тонкой жестью может прятаться полкило тротила.

Начальник следственного отдела МУРа полковник Крылов не дошел до мозолившей глаза банки всего лишь шаг. Неожиданно он остановился и, повернувшись к мужчине лет пятидесяти, спросил:

— Значит, никаких следов?

— Так точно, — ответил тот. Выглядел он виновато, как будто был уличен в двух десятках вооруженных ограблений. — Я говорил с ним… Он утверждает, что они были в масках.

Начальника управления ВОХРа звали Валерий Петрович Абрамов. Только в прошлом году он вышел в отставку и справедливо полагал, что эта работа будет неплохим подспорьем к подполковничьей пенсии. Но кто бы мог подумать, что совсем бесхлопотная должность может принести столько неприятностей: полгода назад разодрались два вохровца и едва не перестреляли друг друга из табельного оружия. А в этот раз помещение украшает парочка остывших трупов, да еще вот похищено несколько ящиков со снайперскими винтовками да три ящика с пистолетами «ТТ».

Валерий Петрович обратил внимание на то, что седых волос у него заметно прибавилось. И это всего лишь восемь месяцев работы! Кто бы мог подумать, что его прежняя должность заместителя начальника по тылу по прошествии года покажется тепличным местечком.

— Может, он кого-то узнал?.. Всякое бывает, — спросил полковник, сурово посмотрев на Абрамова, изрядно вспотевшего. Утро начиналось скверно, теперь понятно, почему всю ночь его мучили кошмары.

Валерий Петрович достал платок и бережно промокнул мокрые виски. Посмотрел на ткань. На тонком хлопке обозначились два неровных влажных пятна. Начальник ВОХРа волновался так, словно на него собрались повесить парочку нераскрытых убийств.

— Никого не узнал, говорит, что все они были в масках. Накостыляли ему, связали, но убивать не стали. Видно, пожалели, старик все-таки, — сделал несмелое предположение Абрамов.

— Понятно, — качнул головой полковник, давая понять, что ответом удовлетворен.

Перешагивать консервную банку Геннадий Васильевич не стал. Примерившись носком ботинка, легонько поддел ее, и жесть, словно обрадовавшись, весело забренчала, пока не закатилась в придорожный куст боярышника.

Там ей и место.

У самого входа молоденький следователь снимал показания у пожилой уборщицы, которая первая натолкнулась на трупы. Женщина энергично размахивала руками, без конца охала, и у каждого, кто становился свидетелем этой сцены, невольно закрадывалось подозрение, что старушка была главным действующим лицом смертоубийства.

У входа в служебное помещение дежурили два безусых сержанта. Наверняка они пришли в органы вчера, ну самое большее неделю назад. Но на их серьезных лицах было написано, что едва ли не каждое дежурство им приходится иметь дело с трупами. В их обязанность входило не пускать никого из посторонних, и на каждого, кто приближался ближе десяти метров, они смотрели отчужденно, как на возможного преступника.

Полковник подавил в себе улыбку и в сопровождении Абрамова направился к зданию.

— Значит, один труп на первом этаже?

— Да, вон в той комнате, — виновато произнес Абрамов.

— Ладно, давайте посмотрим.

Убитый сидел за столом, положив стриженую голову на руки, как раз напротив двери. Его вполне можно было принять за спящего, если бы не крохотное отверстие в середине затылка. Кровь вокруг раны уже запеклась, и короткие русые волосы, слипшись, торчали во все стороны.

Здесь же, у самых ног, с метром в руках суетился эксперт. Он напоминал портного, который снимает мерку на костюм. Но самое большее, на что мог рассчитывать убиенный, так это на крепкий сосновый гроб.

— Что можешь сказать? — спросил полковник, когда эксперт наконец распрямился.

— Смерть наступила примерно три-четыре часа назад… Стреляли с близкого расстояния. Я так думаю, что с сантиметров пятнадцати стреляли, не дальше. Наблюдается огромное количество гари, порох…

— Гильзу нашли?

— Да, — сказал эксперт.

— Что-то еще ценное обнаружили, скажем, следы, отпечатки?

— Все было сделано очень чисто. Такое впечатление, что стрелял профессионал или, во всяком случае, человек, который неплохо знает свое дело.

— Понятно, — безрадостно протянул полковник.

На столе перед убитым — прошлогодний «Огонек». В плане просвещения информация безнадежно устарелая, но вполне приемлемая для того, чтобы хоть как-то скрасить унылые часы дежурства. У посиневших пальцев спичечный коробок, наполовину открытый. Под ладонью надломленная спичка, один конец которой остро заточен и слегка смят. Ага, похоже, что она выполняла роль зубочистки. Значит, накануне убийства произошел самый последний ужин в его жизни. Немного подальше чашка кофе, на донышке застыла кофейная гуща. На фарфоровых стенках крупицы сахара. Похоже, что покойник очень мирно перелистывал журнальчик и ковырялся в зубах спичкой в то время, когда убийца подкрадывался к нему со спины. А ведь путь тот прошел немаленький, метров десять, и за этот отрезок он ничем не выдал своего присутствия. Убийца не стукнул дверью, не чихнул, передвигался бесшумно, под ним не скрипнули даже половицы. Но не мог же он добраться до охранника по воздуху. Во всяком случае, подобное в мировой практике пока не случалось.

— Как же все-таки так получилось, что посторонних не заметили с вышки? — спросил полковник, оторвав взгляд от застывших пальцев покойного.

— Понимаете, я на этой должности не так давно, — мялся начальник ВОХРа, усиленно разглядывая носки своих ботинок, — признаюсь, опыта у меня маловато. Действительно, на этих вышках должны были дежурить, но буквально часа за два позвонил один из дежурных и сообщил, что у него умер тесть, а другой слег с температурой. Замены за короткое время я им подобрать не успел. А с остальных вышек заметить посторонних было невозможно. Здание мешает… И надо же такому случиться, что в этот день произошло ограбление! — уныло воскликнул Абрамов. — Конечно, если бы они были на вышках, то наверняка бы заметили преступников! Как они только пронюхали… Да мы и сами удивились, когда нам снайперские винтовки сдали на хранение, — добавил он.

— Ладно, пойдемте дальше, — проговорил полковник.

Геннадий Васильевич вышел в коридор. На лестнице в грязном темном халате шуровала тряпкой бабка лет семидесяти. Ее тощее лицо напоминало печеное яблоко, такое же темно-желтое, а сморщенная кожа напрочь была лишена всех живительных соков. Ее мало интересовали драмы, происходящие в здании, и она терпеливо отрабатывала аванс, выданный накануне.

На влажной черной тряпке, возможно, оставались последние улики.

— Вы бы ноги вытирали, а то натопчут тут, а я за всеми подбирай, — ворчливо произнесла старуха.

— Кто ее впустил? Сказано же было — никаких посторонних, — в сердцах выдавил полковник.

— А кто здесь посторонний-то? — воскликнула бабка. — Это я, что ли, посторонняя, которая двадцать лет без малого здесь проработала?

— Ты бы, Никитична, рот-то не раскрывала напрасно, все-таки с полковником милиции разговариваешь, — строго укорил ее начальник охраны.

— А мне все едино, что полковник, что генерал, грязь-то, она не разбирает! Притащут тут по полпуда, а я потом выгребай. Хоть бы добавили десяточку, так нет же, жмутся!

— Это моя вина, товарищ полковник, не усмотрел. Никитична — бабка у нас очень старательная, другой такой во всей Москве не сыщешь, вот и приходится ей прощать острый язык. А потом, кто сейчас пойдет на такую мизерную зарплату? Сами понимаете. Но ваши люди здесь уже смотрели и ничего такого не обнаружили. Если бы что-то было, так я бы человека приставил, охраняли бы уж как положено, — очень серьезно заверил Валерий Петрович.

— Да уж, я вижу. — Полковник предусмотрительно вытер подошвы о влажную тряпку.

Внизу под лестницей курили трое совсем молодых ребят. И не понять, кто они — то ли начинающие следователи, то ли стажеры. Крылова всегда удивляла способность посторонних проникать в охраняемое здание. Выставишь пост, проинструктируешь людей, но через все кордоны обязательно просочится человека два-три, не имеющих никакого отношения к предстоящему делу. Следовало бы спросить у них, кто они такие, но полковник благоразумно решил поберечь силы, понимая, что день только начинается.

На втором этаже они встретили двух человек в белых халатах. Те тоже о чем-то негромко разговаривали. Похоже, что эскулапы уже успели констатировать смерть и теперь с чувством выполненного долга травили скучноватые анекдоты.

— Где второй?

— В этой комнате, — живо подсказал начальник охраны. И, опередив полковника на полшага, распахнул массивную дверь.

Получилось торжественно, как будто Абрамов по меньшей мере приглашал его на презентацию, а не на свидание с покойником.

В комнате находились четыре человека. Двое — старший оперуполномоченный майор Малышев и девушка лет двадцати пяти — сидели на продавленном диване; третий — еще один опер из МУРа, капитан Свиридов, — неторопливо копался в книжном шкафу, просматривая убогую библиотеку; четвертый — эксперт Федорчук — стоял около покойника, растянувшегося на полу, и громко, напоминая артиста, декламирующего стихи, вещал:

— Возраст покойного двадцать восемь лет… правая рука согнута в локтевом суставе… голова слегка запрокинута назад… глаза полуоткрыты. — Федорчук настолько вошел в сценический образ, что не сразу заметил вошедшего полковника. — Справа у виска округлое отверстие…

Девушка напоминала примерную студентку старших курсов и быстро, опасаясь пропустить хотя бы слово, записывала сказанное. Когда она поднимала голову, в ее глазах было столько обожания, сколько можно встретить только у пятикурсницы, безнадежно влюбленной в сердцееда-профессора.

Не исключено, что между ней и наставником что-то уже завязалось. Во всяком случае, капитан явно не из тех людей, способных упустить такой лакомый кусочек.

Заметив наконец полковника, Федорчук смущенно умолк и незаметно стрельнул глазами в сторону застывшей в ожидании девушки. Похоже, он был не очень доволен, что охмурение молодой особы будет происходить в два приема.

— Так что тут у вас?

— Труп, товарищ полковник, — мелко отомстил Федорчук.

— А ты, я вижу, остряк, — хмыкнул Геннадий Васильевич.

Труп был распластан на полу: одна нога согнута, другая прямая, руки разбросаны. Такое впечатление, что покойник куда-то торопился, да вот на мгновение прервал свой бег. Еще секунда-другая, и он, собравшись с силами, вновь устремится в никуда.

Полковник обошел убитого. У головы натекла небольшая кровавая лужица. На самый краешек уже кто-то слегка наступил, оставив узенький след.

Выстрел в голову. В висок. Такое чувство, что оба вохровца специально подставляли головы под пули убийцы. А ведь это два молодых мужчины, физически хорошо развитые, с неплохой реакцией. И никаких следов сопротивления.

— Какие ваши соображения? — посмотрел полковник на Малышева.

Майор поднялся.

— Я думаю, что выстрел был произведен очень неожиданно для охранника. Убийца или был в комнате, или незаметно подкрался. Очевидно, покойный в это время смотрел какой-то фильм и был очень увлечен, — показал Малышев взглядом на старенький телевизор, стоящий в самом углу комнаты, — и просто не слышал шагов.

— Странно получается: два выстрела — и оба смертельны, и что любопытно, никаких следов борьбы. А ведь ребятки-то были не слабые, — покачал головой Геннадий Васильевич. — Я ведь о них уже справлялся. До этого оба они служили в милиции и были не на самом плохом счету… Что-то здесь не вяжется.

Вот как бывает. Пошел человек на службу, чтобы отбарабанить самые заурядные двадцать четыре часа. Наверняка был полон планов, думал о том, как великолепно проведет следующие трое суток. И даже предположить не мог, что костлявая уже занесла над ним косу и приладилась поудобнее, чтобы опустить заточенную сталь со всего размаха на самое темечко.

— Что-нибудь обнаружили? — повернулся полковник к эксперту.

На лице Федорчука отразилось замешательство, он явно тяготился присутствием старшего по званию.

— Нашли гильзу. Стреляли из обреза. Причем с очень близкого расстояния. С какого именно, сказать пока трудно, но, думаю, с метра… может быть, с полутора. Смерть наступила мгновенно. В коридоре следы от обуви, немного песка, но отпечатков пальцев нигде не обнаружено. Уверен, здесь побывал человек, который умеет держать оружие и заметать следы.

Полковник посмотрел на диван. Совсем старенький, сейчас таких и не делают. Наверняка крепко послужил не одной паре влюбленных. И вот, выработав положенный ресурс, отправился на покой к вохровцам. Не исключено, что охрана до сих пор использует его по назначению.

Геннадий Васильевич невольно задержал взгляд на туфлях девушки. Они были ярко-красного цвета. Он невольно поймал себя на мысли, что этот цвет очень подходил к ее вороным волосам. И вообще, девушка смотрелась на диване очень кстати.

— А где пострадавший-то?

— Он в соседней комнате, товарищ полковник, — выступил вперед Абрамов. И, уже сочувствуя пострадавшему, добавил: — Его всего колотит, такое пережить не дай бог кому! На валерьянку он крепко подсел, флакон за флаконом глушит.

— Ладно, пойдем к нему, — развернулся полковник и краем глаза заметил на лицах присутствующих явное облегчение. Что поделаешь, он и сам был таким и не очень-то жаловал собственное начальство.

Помещение, где обнаружился пострадавший, было совсем крохотным, но вполне достаточным для того, чтобы поставить шкаф для одежды, небольшой квадратный столик и табурет. У окна на затертой лавке, сколоченной на скорую руку, сидел мужчина лет шестидесяти. Полный, с отвислыми щеками, под глазами огромные синяки, на скулах и бровях запекшаяся кровь.

За столом, опершись локтями, сидел опер и привычно, безо всяких интонаций, учинял допрос:

— Значит, вы говорите, что не видели, как они вошли?

— Не видел, — мужчина болезненно поморщился, было видно, что каждое слово ему дается не без труда, — я в это время зашел в каптерку.

— А что вы там хотели? — беспристрастно спросил опер. — Разве положено во время охраны расхаживать по комнатам?

Крылов знал опера. Он был из районного отдела. Уже немолодой, лет сорока пяти, тот был отменным профессионалом и так въедался в дело, что своей цепкостью напоминал клеща. Странно было другое — почему он до сих пор ходил в майорах.

Мужичонка был слегка смущен.

— Ну, как вам сказать… Ведомство-то у нас не совсем военное… А тут шутка сказать — снайперские винтовки… Здесь все гражданские и дисциплины-то особой нет. Вот я и пошел из каптерки кофейку взять. А то ночь-то длинная, ко сну клонит. А тут с этой отравой как-то повеселее будет.

— И что же это получается? Вы кофе гоняете, а в это время у вас оружие тащат.

— Ну это не совсем так. — Мужчина выглядел обиженным. — При оружии у нас всегда кто-то остается. И в этой комнате мы находимся по очереди. Попасть в нее тоже непросто, сначала нужно войти в здание, а оно всегда закрыто. В него мы никого не пускаем, разве только своих. Потом нужно пройти через весь первый этаж, подняться по лестнице на второй. Здесь и находится помещение для хранения оружия.

— Эта комната у вас всегда закрыта?

Дядька вытер со щеки запекшуюся кровь, после чего растер ее в ладонях.

— Конечно же, по инструкции положено держать ее закрытой, — сказал он виновато. — Но в помещении все свои, закрываться как будто бы и не от кого. Поэтому, если говорить откровенно, мы не всегда так поступаем. Мы же друг друга часто подменяем, это все время открывать-закрывать. Ну и просто заглянуть, как говорится, словом перемолвиться.

— Ну конечно, как же без этого, — сочувственно проговорил майор. В его голосе прозвучал едва различимый холодный сарказм. Если бы допрашиваемый знал его поближе, то наверняка от услышанной фразы его обуял бы самый настоящий ужас. — Все мы люди и должны как-то расслабляться.

Крылов был уверен, что опер заметил его сразу, едва полковник перешагнул порог кабинета, но старательно делал вид, что не замечает стоящих в дверях людей.

Дальнейшее ожидание выглядело бы просто глупо.

— Полковник Крылов, — сдержанно представился Геннадий Васильевич, — дело забирает МУР, позвольте, я поговорю с потерпевшим.

Крылов с интересом наблюдал за тем, как поведет себя опер-клещ. И не без уважения отметил, что майор действовал очень достойно, безо всякой суеты в движениях. Всем своим видом давал понять, что подчиняется установленному порядку: аккуратно сложил разложенные на столе бумаги в белую папочку, помеченную какими-то замысловатыми знаками, и, не сказав ни слова, поднялся из-за стола.

Прогибаться майор не умел, и характер торчал в нем несгибаемым стержнем. Кто знает, может, в этом заключался главный секрет того, что он никогда не нацепит себе на погоны очередную звезду.

Уже у самой двери майор развернулся, вспомнив, что забыл на столе шариковую ручку. Полковник даже уловил на его неулыбчивом лице некоторое замешательство — а стоит ли возвращаться? Но вера в предрассудки оказалась в нем не столь крепкой — смахнув двумя пальцами ручку с шероховатой поверхности, он, не глядя на Крылова, сунул ее во внутренний карман пиджака и вышел, неслышно прикрыв за собой дверь.

Крылов устроился на тот же самый стул. За спиной, в шаге от него, стоял начальник охраны. Неловкости Крылов не ощущал, пускай себе стоит, если нравится.

Геннадий Васильевич никогда не задавал вопросов сразу, и совершенно не важно, что за личность перед ним — подозреваемый или обычный свидетель. Собеседник должен созреть для предстоящего разговора. А потому для начала можно затеять обыкновенную игру в гляделки и минут пять не говорить вовсе. Подобный прием действует даже на человека с очень устойчивой психикой, а что говорить о тех, у кого вся душа состоит из темных пятен.

Не каждый способен выдержать подобное испытание.

А разглядывать собеседника Геннадий Васильевич за двадцать пять лет службы научился, как никто другой. Причем он умело делал вид, что его совсем не интересует человек, сидящий напротив, а его ответы он вынужден выслушивать лишь в силу служебной необходимости. Но на самом деле все было не так; он подмечал многое, если не сказать — все. Жесты, мимику, прислушивался даже к дыханию, следил за руками, которые были лучше всякого барометра, и, конечно же, следил за цветом кожи — у наиболее чувствительных натур на протяжении короткого разговора она может принимать едва ли не все цвета радуги.

Полковник достал портсигар, старенький, мельхиоровый, еще дедовский, с едва различимой гравированной надписью на потемневшей поверхности. Бабка подарила, в канун помолвки. Открыл. Сигареты лежали рядком, аккуратненько, как карандаши в ученическом пенале. Закуривать не стал — закрыл со щелчком. После чего небрежно скинул в наружный карман пиджака.

Мужчина сидел спокойно, даже равнодушно. Такие отрешенные лица можно встретить только у людей, стоящих в очереди или где-нибудь в общественном транспорте, терпеливо дожидающихся своей остановки.

Да и собственную жизнь такие воспринимают философски, как некую переходную субстанцию из одного состояния в другое.

Уже через минуту Крылов понял, что заработать психологического капитала не удалось.

— Значит, вы и есть тот самый пострадавший? — бодро и одновременно с сочувствием спросил полковник.

— Он самый и есть, — безрадостно протянул мужчина.

— Как вас… по имени-отчеству?

— Иван Степанович… Федосеев, — сдержанно, но с каким-то скрытым достоинством отозвался охранник.

— Давно вы здесь работаете?

— Давно… Уже лет восемь будет.

— Значит, вы здесь старожил?

— Пожалуй, что так… Да и по возрасту я здесь самый старший, они мне все в сыновья годятся. Я их так и называю, не обижаются. Все-таки от души говорю, а не для того, чтобы обидеть.

— Иван Степанович, расскажите, пожалуйста, поподробнее, что произошло сегодняшней ночью?

На грубоватом лице Федосеева проступили новые морщины: похоже, что подобное воспоминание было не из самых приятных в его жизни.

— Ну… В этот день все было как обычно, ничто такого не предвещало, — начал уныло охранник. — Я тут у нас за смену отвечаю и слежу, чтобы у меня во всем порядок был. — Кончики пальцев правой руки нервно забарабанили по поверхности стола. — Проверили все замки, печати. Позвонили в центр, сообщили, что все нормально. Потом я пошел к себе.

— Так, продолжайте, что было дальше?

— Вот в этой комнате все и произошло. Слышу — дверь открылась. Я думал, что это Семен. Он со мной о чем-то поговорить хотел. Я поворачиваюсь и вижу, что в каптерку два человека входят, а в руках у них обрезы…

— Лица их рассмотрели?

— Да какой там рассмотреть, — махнул рукой Федосеев. — У них на головах шапки были, ну такие, что лица закрывают… Маски, в общем, только дырки для глаз.

— И что же было потом?

— Чего греха таить, струхнул я, — честно и виновато признался Иван Степанович. — Спрашиваю: что вам надо? А один из них, тот, что был повыше, неожиданно рассмеялся и говорит: «То, что нужно, уже забрали». И оружием в меня целит. — Дядька всплеснул руками и произнес: — Ну, поймите меня правильно, ну не железный же я, в конце-то концов! Думал, под себя сейчас схожу. Ничего, обошлось. Не опозорился… Тут второй из-за спины выходит и так по-простому спрашивает: ну что, мочить, что ли, его будем, как тех двоих? Я хочу спросить, что там с ребятами случилось, а не могу, чувствую, язык к небу пристал и отковырнуть его никак не получается. Тот, что повыше, отвечает: погоди, дескать, успеется…

Полковник насторожился:

— Он обращался к нему как-нибудь? Ну, скажем, называл его по имени, может, прозвище какое употребил?

Федосеев всерьез задумался: губы его напряженно сжались, отчего по щекам в разные стороны пошел веер морщин.

— Что-то не припоминаю… Кажется, они как-то друг к другу без личностей обращались. А может быть, я просто подзабыл, да и не думалось в то время ни о чем больше, как о собственной шкуре, — честно признался Иван Степанович.

— Ладно, продолжайте. Что было потом?

По разбитому лицу Федосеева было видно, что воспоминания ему даются не без труда. Он растер пальцами виски и продолжал так же безрадостно:

— Спрашивает меня: драгоценности, деньги есть? Я взмолился, говорю: да откуда же, сынки, у меня деньги? А потом, даже если бы и были, разве стал бы я их на работу таскать? А он мне хрясь прикладом в голову. Я и повалился на пол, думаю, пробил черепушку-то. В мозгах все гудит. По щекам кровь, — совсем уныло сообщил Иван Степанович. — Спрашиваю: за что же ты меня так уделал? А он мне с ехидцей так сообщает: дескать, ты меня не рожал, чтобы сынком называть. А если еще раз услышит, то я пулю схлопочу. Ну, я и заткнулся. А тут он у меня дальше спрашивает: «Если у тебя денег нет, то, может быть, у твоих напарников имеется?» Я отвечаю: так у них и спрашивайте, я-то здесь при чем? А второй как расхохочется, у меня даже кровь в жилах застыла. Говорит, что и спрашивать уже более не у кого. Дескать, они с простреленными черепами валяются… Я тут поднялся, думаю, сейчас меня совсем затопчут. А высокий тычет мне «стволом» в лицо и говорит: что-то ты задерживаешься с ответом. Может быть, тебе по другому уху ударить? Я и говорю: откуда у них деньги-то, молодые еще, чтобы их нажить. А он мне как ткнет «стволом» в щеку. Я уже и не интересуюсь, за что. А он уточняет, с каким-то мелким смешком: это тебе, говорит, за твою остроту. Тут третий заходит…

— Какой он был из себя?

— Лица-то не видно, — пожал плечами охранник, — так же, как и все, в маске был. А так ничего особенного. Среднего росточка, не выше. Но когда заговорил, сразу стало ясно, что он у них за главного.

— И о чем же они разговаривали?

— Третий-то вошел и говорит: «Ну, чего базар затеяли, сейчас менты появиться могут, а нам еще оружие нужно перетащить». А потом спрашивает: ну что, мочить его будешь? А тот, что повыше, говорит: «Ладно, хватит на сегодня парочки трупов, пускай живет», потом как даст мне только рукоятью, я и отлетел во-он в тот угол, — показал Федосеев глазами на шкаф. — Потом уже ничего не помню. Сознание, наверное, потерял. Очнулся, чувствую, что не могу пошевелиться. А они, оказывается, суки, мне руки и ноги связали. А в рот кляп воткнули, даже и не пойму, как я не задохнулся. Голова болит, кожу на лице неприятно стянуло. Ну, подполз я к зеркалу, — показал он взглядом на старое трюмо, стоящее рядом. — Приподнялся кое-как. Мать моя! Меня и не узнать. Все лицо в крови. Опух весь, словно после запоя. А потом слышу, по коридору шаги, ну, думаю, добивать идут. Дверь открывается, а тут милиция.

— И сколько же вы пролежали без сознания, можете сказать?

Иван Степанович задумался. К допросу он вообще подошел очень основательно и, прежде чем что-то произнести, выбирал каждое слово — подобное у свидетелей редкость. Чаще всего они засыпают ненужной информацией, откуда по крупинке следует выискивать то, что действительно может пригодиться для дальнейшего расследования.

— Я так думаю, что, наверное, часов пять-шесть. Тогда мне не до того было как-то размышлять. Но когда милиция пришла, уже ведь утро было. А заявились они где-то глубокой ночью.

— А подозрительного в самом начале дежурства вы ничего не заметили?

Федосеев пожал плечами:

— Все было как обычно… Спокойно так, кто бы мог подумать, что подобное может произойти.

— А выстрелы вы не слышали?

— Ни выстрелов, ни шагов, ничего не слышал! — убежденно проговорил Иван Степанович. — У нас дом знаете какой постройки? Девятнадцатый век! Здесь усадьба была какого-то графа. Стены во-от такие толстенные, — развел он руками. — Говорят, здесь при Берии в подвалах расстреливали. Так что слышимость нулевая.

Место и впрямь было мрачноватое, сразу за забором росли крепкие липы, и корявые длиннющие ветки воровато свешивались во двор. По всей окрестности росла крапива — признак цивилизации и запустения одновременно. Очень легко было представить, что лет двести назад где-то здесь молодой барин куролесил вместе с дворовыми барышнями.

Сейчас от былого дремучего леса остался всего лишь небольшой островок. Реликт. Но даже этот осколок природы давал представление о буйстве прежнего многоцветия. И, как напоминание о сегодняшнем дне, лишь иной раз через густую крону деревьев прорывались гудки проезжавших по магистрали автомобилей.

Полковник Крылов невольно посмотрел на стены. Да, подобный особняк создан для настоящего душегубства. Интересно, а дежуривших здесь вохровцев не мучили кошмары или, скажем, по ночам не блуждали тени сгинувших?

Геннадий Васильевич с трудом удержался, чтобы не задать такой вопрос.

— Да, стены здесь крепкие, — задумчиво поддакнул он. — А кто у вас выдает оружие?

— Я разводящий, ключи всегда при мне. А когда очнулся, их уже не было.

— Понятно. А может быть, вы накануне что-нибудь подозрительное заметили?

— Что именно? — непонимающе заморгал Федосеев и посмотрел на начальника охраны, теперь уже сидящего немного позади полковника.

Похоже, что за сегодняшний день Абрамов изрядно подустал от общения с органами правосудия и теперь, оседлав стул, наслаждался отдыхом. Правую ногу он закинул на левую, короткие пальцы сцепил на выпуклом животе и с заметным любопытством рассматривал на высоком потолке проступившие на штукатурке мелкие трещинки.

— Ну, скажем, не заприметили случайно каких-то подозрительных людей, которые отирались около вашей территории? Может быть, видели машину, которая не стояла здесь прежде?

Подумав, Федосеев убежденно отвечал:

— Обычно у меня память на такие вещи цепкая, но в эти дни все было как всегда.

— А вы, случаем, Валерий Петрович, ничего такого настораживающего не обнаружили? — неожиданно повернулся полковник к начальнику охраны.

Абрамов, услышав собственное имя, как-то рассеянно встрепенулся, а его лицо вновь приняло виноватое выражение.

— Ничего не заметил… Признаюсь, я даже как-то и не особенно смотрю по сторонам. У меня сейчас одна жизнь — с работы домой, из дома на работу. И все время на служебной машине.

— Очень жаль, — мгновенно отреагировал полковник. — У вас оружие пропало, и вы даже толком рассказать ничего не можете. Сколько, кстати, пропало винтовок?

— Десять пирамид, — обреченным тоном протянул начальник охраны, — и еще полсотни пистолетов «ТТ».

Геннадий Васильевич невольно присвистнул:

— Таким арсеналом можно целый полк вооружить. А, кстати, где находится оружейная комната?

— Вы уже были там, она смежная, — смущенно произнес Абрамов, — это здесь, на втором этаже… Там Василий лежит.

— Понятно, — качнул головой полковник, догадавшись, что речь идет о покойнике. — Больше у меня к вам нет вопросов. Поправляйтесь. Я думаю, вы не будете возражать, если мы с вами еще как-нибудь побеседуем? — поднялся Геннадий Васильевич.

— Рад буду помочь, — откликнулся охранник. — Я все, что угодно, готов сделать, чтобы этих подонков отыскать.

— Вот и договорились, — произнес полковник, ухватившись за ручку двери.

Заелозил по дощатому полу стул — это запоздало поднялся со своего места начальник охраны.

Вернувшись, полковник обнаружил, что труп уже убрали, а то место, где он лежал, аккуратно обвели мелком. Не было даже крови, ее тщательно вытерли. Вот, собственно, и все, что напоминало о недавней трагедии.

Лицо капитана Федорчука выглядело оживленным, заметно повеселела и вороная практикантка. Вот что значит вынести из помещения труп! Оно и понятно, лежит здесь, понимаешь, в самом центре комнаты, а к нему притянуты все взгляды присутствующих, словно он тут главное действующее лицо.

Наверняка Федорчук уже рассказал парочку нескромных анекдотов. Он на такое способен, еще тот тип. Женщинам такие нравятся — немного раскрепощенные, немного нахальные, немного с куражом. А в совокупности получается этакая гремучая смесь, против которой ни одна баба не устоит.

Веселье с появлением полковника обломилось мгновенно. Девушка старательно уткнулась глазами в блокнот, как будто бы решила выучить наизусть все то, что успела записать. Таким же озабоченным выглядел и Малышев — похоже, что он тоже был не прочь продолжить непринужденную беседу. Крылова всегда удивляла способность молодых офицеров заводить романы, причем место и время суток здесь совершенно не имели значения — это могло произойти в управлении, во время следственного эксперимента и даже при опознании в морге. Молодость! Черт бы ее побрал…

Шугануть бы их, да вот как-то при даме неудобно.

— Оружейную комнату осмотрели? — обратился полковник к криминалисту.

— Так точно, товарищ полковник. Пусто, как в норе у церковной мыши. — И, уже добавив в голос должную серьезность, произнес: — Пирамиды вынесли чисто, очень аккуратно. Даже косяков не ободрали, видно, не торопились. Я тут очень тщательно посмотрел на наличие волосков и всего такого, может быть, клочки тканей, отпечатки пальцев. Ни-че-го! Грамотно сработали.

Оружейная комната была спрятана за небольшой металлической дверью, располагавшейся в самом углу помещения, не без умысла, чтобы оружие не попадалось на глаза случайному человеку. Такую крепость гранатой не разворотить. Здесь же ящик для ключей, из такого же толстого металла. Все толково, с большим знанием дела.

Сейчас стальная дверь была раскрыта, всего лишь чуть-чуть. Желтоватым пятном на косяке выделялась пломба, сорвана грубо, без затей, и тонкий шпагат некрасивым хвостом прилип на крашеную поверхность.

Геннадий Васильевич широко отворил дверь, включил свет. В комнате не просторно, но вполне удобно, чтобы, не обтирая стену спиной, выдавать оружие. Даже здесь чувствовался глаз профессионала.

— Что вы обо всем этом думаете? — посмотрел полковник на Малышева.

— Сразу сказать что-то сложно, — честно признался оперуполномоченный. — Но чувствуется, что эту точку пасли уже давно. Это видно даже по тому, как быстро они сработали. Мне так представляется, что они получили заказ именно на это оружие. Снайперские винтовки стоят на черном рынке недешево. Скажем, одна винтовка с хорошим оптическим прицелом, пристрелянная, до пяти тысяч долларов. В каждой пирамиде десять винтовок. А таких пирамид здесь тоже было десять. Умножаем общую цифру на пять тысяч долларов, получается уже полмиллиона. А винтовок в десяти пирамидах набирается немало. А если к этому добавить еще пять десятков пистолетов «ТТ», то грабителей теперь можно смело отнести к состоятельным людям.

— Не буду спорить, — мрачно согласился полковник. — Представляю, что будет, если это оружие неожиданно заговорит… причем все сразу!

— Печальная получается картина.

— Такую большую партию продать не так-то просто. Хорошо, если заказчик — оптовик! А если нет? Тогда продажа может затянуться на многие месяцы. А ведь его же нужно где-то хранить, прятать ото всех. Не такая это простая задача, хочу я вам сказать. Со своей стороны они должны продавать очень оперативно, потому что мы тоже не будем сидеть сложа руки. Мы станем наступать им на «хвост», они будут нервничать… Ладно, — неожиданно оборвал разговор полковник, — продолжим нашу беседу завтра. В девять ноль-ноль в моем кабинете, — и, не прощаясь, вышел.

* * *

Майор Латышев пребывал в прекрасном настроении. Сегодня утром он подал рапорт на увольнение и чувствовал себя почти гражданским человеком. Начальник отдела кадров — хмурый, малоразговорчивый полковник — с удивлением посмотрел на сияющего майора и сдержанно заметил, что через полгода должен появиться приказ о присвоении ему очередного звания. А это некоторые радости жизни, связанные с новым назначением, а также существенная надбавка к пенсии.

Майор Латышев сделал над собой изрядное усилие, чтобы не расхохотаться над значительным тоном полковника. Он уже чувствовал себя состоятельным человеком, а потому мог отказаться не только от возможного повышения, но даже от пенсии. Три дня назад ему вручили обещанный аванс в сумме десяти тысяч долларов, и теперь он рассчитывал получить еще сорок. Возможно, кому-то эти деньги покажутся и небольшими, но ему, прожившему всю жизнь на сравнительно небольшом жалованье, полсотни тысяч «зеленых» казались едва ли не пиратским кладом.

Еще месяц назад жизнь на гражданке представлялась ему весьма унылой. Самое большее, на что он мог рассчитывать, так это устроиться куда-нибудь в охрану или вахтером в загнивающее НИИ и, вкушая мелкие радости, протянуть до гробовой доски. Но разве он мог предположить, что под конец службы судьба подбросит ему щедрый подарок?

С Мишей он познакомился лет пятнадцать тому назад, когда служил в Уральском округе. Денег катастрофически не хватало, и значительной прибавкой к довольствию служили патроны, которые он регулярно приносил со стрельбищ и сбывал местной братве. Миша Хвост был одним из его клиентов.

Миша Хвост тогда не был тем, кем сделался впоследствии, — всего лишь обыкновенный баклан, каких в городе толкалась не одна сотня. Может быть, единственное качество, что отличало его от многих, — это неуемная жажда власти, которая выпирала из него даже при самом коротком знакомстве.

Их приятельские отношения не оборвались и после того, как Латышева перевели в Московский округ. Временами они перезванивались, а немного позже Хвост и сам перебрался в Первопрестольную.

Неожиданно он заявился к Латышеву недели две назад и, не вдаваясь в подробности, заявил, что ему нужна большая партия «стволов». В последний год Латышев входил в группу, отвечающую за поставки стрелкового оружия в московские гарнизоны. И Хвост знал об этом.

Заметив на лице майора колебания, Хвост мягко, как порой умел это делать, и в то же время очень настойчиво стал его дожимать:

— Ты же там работаешь не один месяц. Знаешь всю эту кухню. Знаком со многими людьми, кто занимается «стволами». В твоем распоряжении все бланки, печати. К начальству ты тоже вхож. Любую бумагу подпишут!.. А потом, нас ведь связывают общие дела, разве ты забыл об этом?

Майор почувствовал, как на его плечи навалился пресс, который вжимал его в землю с каждым произнесенным словом. Еще пара коротеньких фраз, и Миша Хвост расплющит его, как подошва тяжелого ботинка неосторожную гусеницу.

— Нет, не забыл… Только чего уж так напоминать-то, — всерьез обиделся Латышев.

Майор вспомнил, что через три дня из Челябинска должны были прибыть снайперские винтовки и пистолеты «ТТ», и если к этому делу подойти творчески, то пункт назначения можно изменить. Скажем, загнать оружие куда-нибудь на плохо охраняемый объект, откуда оно вскорости должно исчезнуть.

— Ну, так что? — напирал Миша Хвост.

— У меня есть такая возможность, — наконец произнес майор. — С Урала как раз скоро отправится большая партия снайперских «стволов». До места назначения они не дойдут, я сделаю так, что их сгрузят в каком-нибудь ВОХРе. Мне достаточно сделать всего лишь парочку звонков. Но я бы хотел заработать… Мне скоро уходить в отставку, и я бы хотел начать новую жизнь.

— Сколько ты хочешь? — по-деловому осведомился Миша Хвост.

Майор Латышев сделал вид, что задумался очень глубоко.

— Мне нужно пятьдесят тысяч баксов!

Пришла очередь задуматься Хвосту. Он долго разглядывал перед собой пространство, давая понять, как нелегко дается ему решение, а потом выдохнул разом.

— Хорошо. Будут тебе пятьдесят «тонн» «зеленых».

— Десять штук мне нужно сейчас, — мягко проговорил майор, стараясь смотреть прямо в глаза Мише.

Хвост всегда был при деньгах и предпочитал затариваться валютой по самое горло. Иначе нельзя — следовало демонстрировать свою платежеспособность на катранах. Кроме того, он имел еще одну привычку — ненавязчиво так светить пачками долларов где-нибудь в павильонах казино. Так что десять тысяч баксов в его понимании воспринимались почти как карманные деньги.

Он уверенно сунул руку в карман и вытащил пачку долларов. От глаз Латышева не укрылась небольшая заминка, когда он принялся отсчитывать деньги. С нажитым добром Хвост всегда расставался очень нелегко.

— Держи, здесь десять тысяч долларов, — улыбнулся Миша. — Может, пересчитаешь?

Майор уверенно взял деньги и сунул их в карман. Его настроение значительно улучшилось.

— А нужно ли? Мы ведь с тобой партнеры.

Все прошло даже лучше, чем предполагал Латышев. Оружие было разгружено без проблем. Довольными остались все, но больше всех радовался молоденький старший лейтенант, который, сбросив с плеч груз ответственности, укатил восвояси. Правда, Миша Хвост позже обмолвился, что парень так и не доехал до пункта назначения, напившись, он, бедный, выпал из тамбура во время движения поезда. И Миша холодным взглядом смерил майора.

Даже это сообщение не испортило Латышеву настроения. Он уже наполовину был в новой жизни и до болей в голове напрягал извилины, как бы удачнее потратить заработанные капиталы.

Договорились встретиться в девять часов вечера в Измайловском лесопарке. Более раннее время Миша Хвост отклонил сразу как неудачное. Латышеву оставалось только бодро согласиться и надеяться, что спать сегодня он ляжет обеспеченным человеком.

Латышев нервно посмотрел на часы — было пять минут одиннадцатого. Вечерело. Кроны деревьев потяжелели и густыми тенями легли на траву. Помаявшись, Латышев сел на скамью. Парк был безлюден, только из зарослей, вдали от тропинок, изредка раздавался девичий смех — это уединялась молодежь.

Вдруг на аллею на тихой скорости вырулила карета «Скорой помощи». Остановилась она как раз напротив скамейки Латышева. Дверь распахнулась, и к нему вышел молодой парень в длинном белом халате и огромных очках.

— Вы не подскажете, вот там не тот мужчина с сердечным приступом? — взволнованным голосом спросил он.

Врач на «Скорой помощи» был молод. Скорее всего старшекурсник мединститута, решивший подзаработать. Крупная мускулистая фигура выдавала в нем бывшего спортсмена. Латышев повернулся в ту сторону, куда показал врач, и тут же почувствовал, как что-то холодное проникло под самые ребра, причинив ему невероятную боль. Он хотел вскрикнуть, но с ужасом обнаружил, что у него пропал голос и сил хватает лишь на то, чтобы открыть рот.

— Гражданин, что же с вами? — участливо спросил «доктор» и, подхватив его под руку, повел к машине.

Из салона выскочил санитар — такой же молодой и плотный. Он бережно ухватил Латышева за талию. Майор сделал всего лишь три коротеньких шага и отчетливо осознал, что большего ему не суждено. Глаза его закатились, а освободившаяся душа легко выпорхнула из маленькой ранки на груди.

Уложив мертвого Латышева на носилки, Квадрат вытащил мобильный телефон. Набрав номер, коротко произнес:

— Больного будем перевозить в стационар.

— Хорошо, — ответила трубка голосом Миши Хвоста, — и сделайте так, чтобы его не тревожили. Пусть себе отдыхает спокойно.

— Мы так и сделаем. Уже палату подготовили. Может быть, не очень просторная, но зато очень удобная.

— Я рад за него, — прозвучал насмешливый голос. — Лосю от меня привет, — и тотчас раздались короткие гудки.