Запад в огне

Евгений Сухов, 2018

1944 год. На Западной Украине активно действует подконтрольная абверу группировка бандеровцев. Оголтелые националисты терроризируют мирное население, совершают рейды по тылам наступающей Красной армии. Для ликвидации банды в район Львова прибывает капитан СМЕРШ Тимофей Романцев. Он разрабатывает план захвата вожака оуновцев Остапа Гомулы, надеясь, что это положит конец кровавому беспределу. Но в последний момент выясняется, что Гомула – только исполнитель, а настоящий главарь безнаказанно ходит рядом…

Глава 4. Зашифруй и немедленно отправляй

В должности начальника отдела по борьбе с бандитизмом и дезертирством города Червоноармейска старший лейтенант Игнатенко пребывал уже полгода. Службу начинал под Воронежем простым оперативником. В сорок первом, сразу после образования отдела по борьбе с бандитизмом и дезертирством, им была выявлена строго законспирированная банда, которую возглавлял бывший доброволец Белой армии поручик Ковалев. Участники банды рассчитывали дождаться приближения немцев и организовать восстание в тылу Красной армии, с целью быстрейшего продвижения немецких подразделений. Как выяснилось впоследствии, бывший поручик был завербован «Абвером» в Праге еще в тридцать восьмом году и прошел подготовку в учебных разведывательно-диверсионных центрах.

Для Игнатенко тогда было большим откровением, что не все стремились защищать родину, выявилось огромное количество уклонистов, которые прятались в лесах, в пустынных местах, неподалеку от собственных домов. Последние были особенно изобретательны. Один такой уклонист скрывался в подземном убежище в скотном сарае, укрытом бревнами в три наката, по которому спокойно разгуливал скот. Два старших брата дезертира прятались в колодце, куда в специальной бадье их опускал отец. На глубине шести метров была встроена небольшая дверца, искусно выполненная под стену, за ней находилось весьма просторное помещение, в котором можно было пребывать длительное время. Особо запомнился занятный случай, когда дезертир целый год жил на дереве в специально устроенном жилище.

Дезертиры и уклонисты попадали под уголовную статью, тем самым ставили себя вне закона, далее они вынуждены были переходить на нелегальное положение. Чтобы как-то пропитаться, сбивались в банды и терроризировали население.

Но то, с чем старший лейтенант Игнатенко столкнулся на Украине, было гораздо ужаснее…

Перед ним сидела девушка лет шестнадцати по имени Степанида и, размазывая по лицу слезы, рассказывала свою горькую историю. Старший лейтенант Игнатенко давал ей возможность выговориться, лишь изредка задавал вопросы и хмуро кивал. Всякий раз ему хотелось закурить, чтобы хоть как-то успокоиться, но, проявляя выдержку, чтобы невольно не прервать девушку, он еще дальше отодвигал пачку с папиросами.

— Это утром было… Я збиралася корову на пасовище вивести, а тут вдруг слышу, кто-то громко калиткой хлопнул. Глянула во двор, а там три человека с автоматами к крыльцу подходят. Я батько с мамкой окликнула, а чужаки уже в дверь громко стучаться… — На минуту девушка умолкла, утирая рукавом проступившие слезы, а потом продолжила: — Батька им открыл, а они спрашивают: «Горилка у тебя есть?» Батька говорит: «А як же, для дорогих гостей-то!» Налив им горилки, сала поризав, хлиба, а коли вони поели, старший сказав: «А теперь давай поговорим, за что ты так москалей привечаешь!» Батька стал отвечать, что никаких москалей не привечает, живет, как и все. А старший ему говорит: «А нам рассказывали, что у тебя на постое комиссар с тремя офицерами останавливался». Батька тут сказал: «Юхим, ну как же мне отказаться? Не мог же я их за дверь выставить».

— Юхим — это старший среди них? — уточнил Игнатенко.

— Да. Так они его называли… А этот Юхим говорит: «Ты должен был сообщить нам, а не сделал этого». Потом вони нас в лес повели, сказали, що розстриляють. А когда через овраг переходить стали, так батько вцепился в одного дядьку с автоматом и закричал: «Доча, беги!» Я и побигла, тильки чую — ззаду стриляють. А когда повернулась, увидела, что батько с мамкой на земле лежат.

— Они за тобой бежали?

— Да… Только я в яму спряталась. Они меня не видели и мимо побегли.

— Как выглядел этот старший?

— Йому лет сорок. Худой. Но сразу видно, що очень крепкий. Високий, выше мово батьки. Все время улыбался, вот тилько оттого еще страшнее ставало.

— Ты его раньше видела?

Девушка отрицательно закачала головой:

— Ни, не бачила, но батько его хорошо знал, это я сразу поняла. Он никогда ничего не боялся, а тут, когда ця людина прийшла, ему страшно стало.

— Обещаю тебе, Степанида, мы обязательно их найдем и накажем.

— Мени треба йти отсюда… Я б не хотила, щоб мене тут побачили.

— Не увидят, не переживай.

— До себе я не пиду, — затрясла головой Степанида, — мне страшно!

— И где ж ты будешь жить?

— К дядьке пойду. До молодшому братови батьки.

— Мы отвезем тебя, куда ты скажешь.

— Тильки ви мене пид лисом оставьте, а там я сама доберусь. А то мене бандеривци побачать, що я з вами.

— Где живет твой дядя? — Увидев в глазах девушки сомнение, Игнатенко заверил: — Ну, чего ты так заволновалась? Не будем мы тебя тревожить. Неужели ты думаешь, что мы не понимаем, какое сейчас время. Просто мы должны знать, где ты будешь находиться, чтобы помочь тебе, если потребуется…

— Село Резники.

— Когда ты хочешь идти?

— Сейчас.

— Дежурный! — громко позвал старший лейтенант и, когда на его окрик появился двадцатилетний рыжий сержант, распорядился: — Там грузовик стоит во дворе, отвезете девушку куда-нибудь поближе к селу Резники. Она скажет, где остановиться.

— Есть!

— И еще вот что, нужно сделать так, чтобы ее никто не видел.

— Сделаем, товарищ старший лейтенант, — с готовностью отозвался сержант. — Накроем чем-нибудь, никто и не увидит.

Попрощавшись, девушка ушла вместе с дежурным. Оставалось выкурить папиросу и подумать об услышанном. Смяв фильтр, Игнатенко сунул папиросу в уголок рта. Едва он поднес огонек к табаку, как зазвонил телефон. Сняв трубку, он произнес:

— Старший лейтенант Игнатенко.

— Это полковник Пономарев… Вот что, старший лейтенант, в семьдесят первую дивизию начальником отдела «СМЕРШ» прибывает капитан Романцев. Мне тут полковник Александров звонил из военной контрразведки, попросил помочь, будешь работать с ним в паре, ты — человек опытный.

— Какая задача, товарищ полковник?

— Не беги вперед телеги, старший лейтенант, он сам тебе все расскажет.

— Так точно!

— Человек он здесь новый, много чего не знает, а ты из этих мест и служишь в этом районе уже не первый день, так что введи его в курс дела. Постарайся увидеться с ним сегодня. Смотри там, не подведи меня. — И полковник, не прощаясь, повесил трубку.

Весь тридцать четвертый квадрат разбили на небольшие участки и, вытянувшись в цепь, поочередно прочесывали. Старались не пропускать ни метра, рыхлые и подозрительные места протыкали щупом. Нашли четыре землянки, оставшиеся после боев; наполовину присыпанные, с порушенной кровлей. В них обнаружились следы пребывания людей: клочки бумаги, пара пустых, слегка проржавленных банок из-под тушенки. К диверсанту все это не имело никакого отношения, возможно, в землянках укрывались дезертиры.

Поисковые группы забирались в самые глухие дебри, в заросшие кустами расщелины, но не обнаружили ничего, кроме вязкой болотины и хорошо утоптанных кабаньих троп. Задержали пятерых человек, не предоставивших документы. Двое утверждали, что работали в железнодорожной бригаде, ремонтировали расшатанные пути, еще двое возвращались со станции, а последний дежурил в котельной и шел со второй смены. Почему такой дорогой, через лес? Ответ был обстоятельный: «Потому что через лес дорога до дома короче и бояться некого, всю жизнь прожил здесь и знаю каждый ствол». На диверсантов они не походили, и оперативный опыт подсказывал капитану Романцеву, что поисковый отряд повстречал обычных работяг, спешащих домой. Однако решено было задержать их до более тщательной проверки.

Как-то незаметно в утомительных поисках миновала ночь, издалека понемногу забрезжило. Однако ни парашютиста, ни следов его пребывания обнаружено не было. «Ведь не померещилось же мне, в самом деле, — мрачно думал Тимофей. — Был же самолет!»

Через час последующих поисков у самой дороги задержали еще одного человека в железнодорожной тужурке. Присев на обочину, он терпеливо дожидался попутного транспорта. Документы были при нем, только удостоверение путейщика было просрочено. Чертыхавшегося, грубо матерившегося втихомолку, но весьма покорного, понимавшего, что с властями не шутят, его, как и остальных пятерых, погрузили в крытый «студебекер» и повезли в дивизионный отдел «СМЕРШ» под присмотром двух автоматчиков.

Волнуются работяги зря, если невиновны, их тотчас отпустят; работа у них на железной дороге серьезная и важная, каждый из них имеет бронь, ежели отыщутся какие-то грешки, то разбирательство будет продолжено. Ведь жили на оккупированной территории и неизвестно еще, чем занимались при немцах.

Когда уже стало совсем светло, обнаружился парашют. Спрятан он был искусно, в прошлогодней медвежьей берлоге, ткань была прижата тяжелым камнем и присыпана комьями слежавшейся земли, сразу и не отыщешь. На едва торчавший из земли белесый лоскут шелковой материи обратил внимание один из разведчиков. После этой находки задышалось с некоторым облегчением, значит, поиски идут не зря.

На контрольно-пропускном пункте задержали еще несколько человек, двое из которых оказались дезертирами. Так что это уже кое-что, не зря всю ночь плутали… Если через полчаса не будет результатов, то зону поисков придется расширять до соседних квадратов.

— А если не найдем, товарищ капитан, тогда что? — озвучил его мысль старший лейтенант Григоренко.

— Ты мне тут пораженческие настроения брось! — то ли в шутку, то ли всерьез произнес капитан Романцев. Парень ему нравился. Оперативного опыта, правда, недостаточно, но сразу видно, что старается! Если есть желание учиться, значит, будут и результаты. — Мы его обязательно отыщем, не мог он далеко уйти! Дороги мы перекрыли быстро и очень надежно, он затаился где-то здесь. Может, даже наблюдает за нами откуда-то из-за своего укрытия и ждет, когда мы отсюда уйдем. — Тимофей раскрыл офицерский планшет, вытащил из него карту и стал ориентироваться на местности. — Ага! Сейчас мы идем по профилю «Д». Находимся как раз на границе нашего квадрата. А вдоль того лесочка, — махнул он в сторону небольшого молодого дубравника, растянувшегося в длинную неровную шеренгу, — прочесывает первый батальон. Значит, нам идти по этой тропе в сторону дороги. Там должны выставить КПП, вот заодно и спросим у бойцов, как обстоят у них дела.

Спрятав карту в планшет, Романцев зашагал по узкой тропе дальше. По обе стороны от него, выстроившись в неровную линию, шли бойцы. Двигались умело. Грамотно. Посматривали по сторонам, реагируя на каждый шорох. Чувствовалось, что за их плечами немалый боевой опыт. Именно такие люди в массе новичков являются цементирующим материалом. Стволы автоматов слегка наклонены в землю, с расчетом вскинуть в следующую секунду и полоснуть очередь в опасность. Смотреть на них было приятно.

Неожиданно из дубравника, сильно припадая на левую ногу, вышел молодой светловолосый мужчина лет тридцати — тридцати пяти. На застиранной гимнастерке красовались две медали: одна «За оборону Сталинграда», а другая «За отвагу», особенно почитаемая в солдатской среде. Ее выдают за личное мужество, такими наградами не разбрасывались ни в начале войны, не разбрасываются и сейчас. Только когда мужчина вышел из густой высокой травы, стало понятно, что ниже колена у него культя, к которой кожаными ремнями пристегнут деревянный протез, обитый в самом основании жестью. Привычный к увечью, передвигался он бойко, высоко поднимая покалеченную ногу. Не сворачивая с тропы, направился в сторону приостановившихся бойцов.

— Доброго дня, братушки! — издалека крикнул он озорно бойцам и уверенно заковылял дальше.

Тимофей обернулся в сторону удаляющегося инвалида, бойко шагавшего по тропе, заросшей по сторонам высоким папоротником. Увидел, как тот энергично поддел прутиком ромашку, чьи лепестки падающими пропеллерами затерялись в разросшемся подорожнике, и неожиданно приказал конопатому бойцу, шедшему рядом:

— Задержи его!

— Так инвалид же, — удивленно протянул красноармеец, но, натолкнувшись на жесткий взгляд Романцева, с готовностью произнес: — Есть, товарищ капитан!

— Товарищ, погодь! — виновато крикнул он, устремляясь за инвалидом, и совсем не по-уставному добавил: — Спросить кое-что хочу.

Инвалид остановился и удивленно посмотрел на приближающегося бойца.

— Хлопец, ты мени?

— Тебе, тебе!

Безногий терпеливо подождал, когда красноармеец приблизится, и добродушно улыбнулся:

— В чому дело? Умаялся я малость, нужда, что ли, какая?

— Есть кое-что, спросить хотел, — сказал боец, посмотрев на подошедшего капитана Романцева.

— Куда направляетесь? — произнес Тимофей.

— До сестры, вона у меня на хутори живе, — повернулся инвалид к Романцеву.

— Соскучился, значит? — участливо спросил тот.

— Ха-ха! — рассмеялся безногий. — Скажешь тоже, соскучив. С ней, пожалуй, заскучаешь! Попросила допомоги. Я ведь могу покосити и чего другого по-хозяйству сробить.

— А как же нога? Не трудно?

— А куды деваться? Приноровилси.

— А хутор-то далеко?

— Недалече, — отмахнулся безногий. — Киломитрив пять буде.

— А как же ты с такой ногой по лесу бегаешь?

— А привычный.

— Только я бы тебе посоветовал ногу-то беречь, — посочувствовал Романцев. — Она у тебя теперь одна.

— Намагаюся^[2], щоб все в порядке було, — ответил инвалид.

— А идешь откуда?

— Из Березняков. Там у мени кум живе.

— А как добирался от него?

— На попутке добирався.

— А документы у тебя при себе?

— А як же без них? Нынче все документы запитують.

Тимофей внимательно всматривался в лицо задержанного, пытаясь уловить хотя бы малейшие признаки беспокойства. Но тот выглядел безмятежным, ничего такого, что могло бы указывать на нервозность или озабоченность. Обыкновенный хуторянин, поломанный войной, каковых в нынешнее время набиралось немало.

Инвалид расстегнул накладной карман гимнастерки и вытащил военный билет. Романцев взял слегка потрепанный документ, внимательно его пролистал. Все требуемые печати присутствовали, каждая подпись разборчива, никаких помарок или потертостей. Имелись тайные знаки и все значимые отметки: принятие на учет, снятие с учета. Получалось, что задержанный был на войне с первых дней, таковых в живых оставалось немного. Значит, он из тех самых счастливчиков.

— Ногу-то где оставил? — участливо спросил Тимофей.

— Под Сталинградом, — ткнул инвалид пальцем в медаль «За оборону Сталинграда».

— Трудно было?

Безногий, приготовившись к долгому разговору, достал из кармана галифе пачку папирос и произнес:

— А як же. Не без того. Хочете?

— Не нужно, спасибо.

Капитан закрыл военный билет и задал следующий вопрос:

— А медаль «За отвагу» там же получил?

— Там же, — пыхнул дымом задержанный. — Гришно говорити, но обменяв свою ногу на медальку. Вот тильки обмин вийшел неравноцинний.

Бойцы, собравшиеся вокруг, скучали, не понимая причин завязавшегося разговора. Чем таким мог заинтересовать капитана безобидный безногий. Время торопило, следовало двигаться дальше, искать запропастившегося диверсанта, а начальник отдела «СМЕРШ» вместо этого ведет странные пространственные расспросы.

Старший лейтенант Григоренко, сорвав тонкую травинку, накручивал ее на палец и явно скучал. Капитан покосился на заместителя… — а вот делать этого не следовало бы, контрразведчик не должен расслабляться даже тогда, когда опасность отсутствует.

— Значит, неравноценный обмен?

— А то!

Вдруг Тимофей сильным и резким ударом сбил безногого в высокую траву.

— Товарищ капитан, да вы что?! — невольно воскликнул стоявший рядом Григоренко. — Он же инвалид! — И шагнул к безногому, чтобы помочь ему подняться.

— Отставить! — грозно выкрикнул Тимофей. — Сволочь фашистская! Медаль ему не понравилась! Я свою первую медаль получил, когда с десяток таких гадов, как ты, выловил и к стенке поставил! — Безногий, вытаращив глаза, с ужасом наблюдал за склонившимся над ним капитаном. — Вот только медалька-то у тебя фальшивая, мразь! Я тебя, гада, здесь же пристрелю!

— Не треба так… — пытался отползти безногий. — За что?

Романцев вытащил пистолет и, разбивая диверсанту зубы, воткнул ствол ему в рот.

— За что, спрашиваешь?! Медаль-то из серебра должна быть, а не из латуни! Фашисты на такого гада, как ты, серебра пожалели! А вот мне на такую сволочь свинца не жалко будет! Кто тебя сюда забросил, фашисткий выкормыш?! Говори! Считаю до трех… Раз… Два…

— «Абвер», — сумел выдавить диверсант.

Тряхнув его за плечи, Тимофей жестко потребовал:

— Какое у тебя задание?

— Я должен связаться с группой куренного атамана Гамулы Остапа.

— Где находится этот атаман? Ты со мной в молчанку будешь играть? Я таких гадов, как ты, умею разговорить. — Рукоятью пистолета Романцев ударил диверсанта в челюсть. Из рассеченной кожи на гимнастерку обильно закапала кровь. — Добавить?!

Сплюнув на траву окровавленную слюну вместе с обломками зубов, тот ответил:

— Не нужно, я все расскажу.

— Вот так оно будет лучше. Слушаю!

— Он находится на хуторе. Речка там небольшая протекает, Глинка называется.

— Далеко отсюда?

— В десяти верстах.

— Откуда такая точность?

— Так яж тутошний.

— Что ты ему хотел передать?

— Он со своим отрядом должен выдвигаться в Броды.

— С какой целью?

— Слышал, що там что-то серьезное зативаеться, там и дивизия «Галичина» вже стоить.

— Поднимите этого гада!

Бойцы подхватили безногого под руки и поставили перед капитаном. Тимофей вытащил из планшета карту и потребовал:

— Покажи, где искать Гамулу!

— Присесть хоть дайте, нога у меня разболелася. Кровоточить, поди.

— Ничего, потерпишь! С парашютом прыгал, не сдох ведь, и здесь тоже не помрешь!

— Сам не ведаю, как приземлився, думав, разобьюся.

— Лучше бы ты, гнида, и вторую ногу себе сломал. — Лицо диверсанта было бледным. — Ладно, посадите его на пень, — разрешил Романцев. — А то еще околеет раньше времени, а он нам живой нужен.

Диверсант опустился на поваленное дерево, с облегчением вздохнул и, вытянув вперед покалеченную ногу, стал массировать ее пальцами.

— Мне тебя поторопить? — сурово спросил капитан.

— Щас я! — Диверсант провел заскорузлым пальцем по разложенной карте, и пожелтевший от табака ноготь остановился подле небольшого оврага: — Вот здесь! Туточки хутерец небольшой, с пяток хат… Он здесь и остався.

— Сорок шестой квадрат, товарищ капитан, — подсказал стоявший рядом Григоренко.

— У кого он остановился?

— Там якись родичи живут, а кто именно, не ведаю.

— Когда ты с ним должен встретиться?

— Ближе до вечера.

— Значит, он там?

— А где ж ему быти?

— Твоя настоящая фамилия, имя?

— Городецкий Евдоким Сидорович.

— Кто же это тебя, инвалида, в советский тыл забросил? У немцев вся мразь, что ли, повывелась, теперь они безногих стали к нам забрасывать?

— Народу у них богато, — уныло ответил Городецкий, — тильки они ведь считают, что на инвалида никто внимания не обратит.

Расчет немцев был верен: кому в голову может прийти, что под личиной инвалида войны скрывается вражеский лазутчик? Возможно, Романцев и сам бы не обратил на него внимания, если бы не показное добродушие, с которым тот поглядывал на «смершевцев». Сработало чутье и оперативный опыт.

— А если бы ногу сломал?

— Были тренировки. Виходило… А же тильки раз на раз не доводится. Як би зломав, аже не знаю, что робив бы…

— Как стал служить немцам?

— Когда немец к Киеву попер, нас в ополчение призвали. Одно ружье на пять людин било… Немцы даже с нами воевать не стали. Лупанули пару раз над головой из танков, ну, мы и потекали. А когда через лес пишли до хаты, мой сосед на мину наступил. Его сразу в шмотки порвало, а мени вот ногу осколком посекло. До дороги едва добрался, а там добрые людины помогли. Нога нарывать стала, жар у меня был. Вот жинка перетягнула меня на телегу и в немецкий госпиталь отвезла. Ну, а там мне ногу видрубали. — Инвалид посмурнел. От прежнего добродушия не осталось и следа.

— Что было дальше? — спросил Тимофей, натолкнувшись на взгляд много повидавшего человека.

— Зробив протез. Без ноги какой я работник? Все одно, в хозяйстве от меня толку небогато. А тут в госпитале конюх знадобился. Ну, я и прибився. Платили трохи.

— Прибился, значит, говоришь… А как в немецкой разведке стал служить?

Городецкий глубоко выдохнул, демонстрируя тяжкое переживание.

— Коня я как-то запрягав, а тут ко мне немецкий офицер подходит и запитав: «Гроши хорошие заработать хочешь?» А как же? Хто же не хоче? Согласился. А он сказав, что я должен учиться в немецькой развидовольной школе. Ну, я и пишов.

— Где именно находится эта школа?

— В Польше, Кринице. В двадцати километрах от Кракова. Через неделю направили в проверочный лагерь в Кирхгайм, а затем в зонденлагерь в Кельцы.

— Сколько раз тебя забрасывали в советский тыл? — спросил Романцев, буквально прожигая лицо диверсанта строгим взглядом.

Возникла всего-то коротенькая заминка, сказавшая о многом. Губы диверсанта вновь разлепились в добродушную улыбку. Теперь перед ним вновь сидел добряк, желавший заработать гроши.

— Перший раз я, — убежденно произнес инвалид. — Хотел сразу здаватися, так вы меня перехватили.

— Первый раз, значит, — хмыкнул капитан. — Подняли эту безногую гадину и в машину! — распорядился он. — Я с ним позже погутарю, поосновательнее. Темнить он мне тут надумал.

— А ну, пошел! — подтолкнул прикладом замешкавшегося диверсанта веснушчатый боец.

— Ты уж меня не шибко торопи, — взмолился инвалид. — Ноги отсидел, все мурашками изошло, мне до вас не успети.

— Поразговаривай у меня еще!

Сопровождаемый двумя автоматчиками, диверсант-инвалид скрылся за деревьями, негромко охая. Некоторое время потрескивали под ногами сучья, а потом все звуки растворились в порывистом шуме леса.

— Радист здесь?

— Так точно, товарищ капитан, здесь! — мгновенно отозвался старший лейтенант и громко позвал бойца с модифицированной радиостанцией, подвешенной на спине. Хорошая вещь, надежная, телефонно-телеграфная с автоматическим питанием. Тимофей испытывал почти нежность к этой радиостанции, ее металлические радиоузлы спасли ему жизнь, когда он однажды переносил рацию: разорвавшаяся мина приняла на себя все осколки.

Подошел невысокого роста белобрысый боец с бесцветными, как у альбиноса, ресницами. Взгляд у него наивный и доверчивый, почти детский. Редко, но в боевых частях встречаются и такие хлопцы. Неожиданно широко, как старому знакомому, радист улыбнулся.

— Ты чего лыбишься-то? — беззлобно поинтересовался Романцев. Паренек был светлый, обижать такого грех. Но привыкать к таким солдатикам тоже не нужно, в случае необходимости предстоит отправлять их на смерть.

— Настроение хорошее, товарищ капитан.

— Не на прогулку вышли, — напомнил Тимофей, — все-таки война идет, тут и убить могут.

Белесые ресницы бойца озадаченно вспорхнули, после чего ясные глаза сделались еще шире, выпустив наружу исходивший из глубины зрачков свет.

— Не убьют, — убежденно обронил боец, — меня бабка заговорила. Она это умеет.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Стараюсь (укр.).