Комплекс Венеры

Евгений Сергеевич Табачников, 2023

Когда Анне было девятнадцать лет, ее отец, преподаватель статистики, ушел из семьи к молодой студентке, сокурснице и ровеснице своей дочери. Идеалов «быть хорошей девочкой» больше нет и впереди Анну ждут абьюзивные отношения с самым дерзким парнем из универа, наркотики, психические расстройства и страшный опыт быть изнасилованной. А после случается нечто, что сознание Анны воспринимать отказывается. Сейчас ей тридцать четыре и она в успешном браке, но тени прошлого и расследование событий, которые она помнит лишь сквозь туман, не дают ей покоя. Она решается пройти курс психотерапии по самым потаенным уголкам своей юности. Убивала ли она своих насильников? Куда на самом деле ушел отец? Роман «Комплекс Венеры» – это Путешествие девушки по интимным, запретным комнатам ее прошлого и настоящего.

ГЛАВА 1

Больше всего я беспокоилась, что в кабинете Софии я почувствую дискомфорт. Я представляла живую с ней встречу еще месяцем ранее, во время переписки, и мне тогда в первый раз показалось, что она именно тот специалист, с которым я, наконец, смогу начать терапию и не бросить после первой же сессии. Конечно, я могла начать заниматься сразу по видеосвязи из Бирмингема. Но каждый раз, когда мы предварительно договаривались о времени, у меня включалось сопротивление. Я запаниковала, что в квартире не было подходящего фонового пространства, где меня хорошо видно и слышно.

Затем, когда мой кабинет казался мне уже вполне пригодным для занятий, если только опустить жалюзи и правильно включить свет, у меня разыгралась паранойя, что Роман нашпиговал наше жилище прослушивающими устройствами. Я весь день разбирала предметы на части — и часы, и тюбики от зубной пасты, и переворачивала картины, открывала и закрывала ящики столов, ужасаясь, как много на самом деле «внутриящичного» барахла складировал муж: если бы я знала сразу, что он генетически впитал советскую привычку бросать в ящик стола засохшие ручки, прошлогодние календарики и мятые черновики, я бы не вышла за него замуж. Меня бросало в дрожь при виде таких кабинетных столов, как у моего отца, куда мужчины складывают весь свой мыслительный хаос, крохоборничают и табуируют выкидывать хотя бы клочок оттуда, превращая свой домашний офис в дом-музей. Дом сиял роскошью, и только этот стол, куда я впервые сунулась за все время проживания, был островком свободы от моих хозяйственных рук. Я поймала себя на мысли, что мне совсем не интересно искать там какие-то компроматы на Романа, и мне, в общем-то, было все равно, даже если бы весь дом был в скрытых камерах. Главное, чтобы мой разговор с Софией оставался интимным. Самым похожим на коварного шпиона мне показался самоуправляемый пылесос, и я вынесла его в гараж.

А в третий раз сама София, пытаясь сэкономить мне третью сотню евро, чтобы я не потратила на компенсацию отмененных занятий день в день, сказала, что формат видеосвязи мне не подходит, и она будет ждать меня в Москве. Да, это именно то, в чем я не хотела себе признаваться: я была готова погружаться в работу только в Москве, где все и произошло. Вернуться туда для терапии было для меня так же радикально, как лечить клаустрофобию, будучи погребенной заживо. Москва стала для меня чем-то бутафорским, безымянным и формальным: просто место, где живут мои родители и где надо иногда появляться по бизнесу и формальным поводам. Последние несколько лет Москва окончательно уменьшилась для меня до длины стрелочек между датами билетов туда и обратно. Но этой весной меня тянуло навстречу ужасам, которые мне предстояли в златоглавой.

За несколько дней до вылета мне приснился сон, который омрачил мою аллегорию с наушниками. Я увидела старую, еще потрепанную Москву с ее мрачным приземистым центром и девятиэтажный дом, в котором я жила с мамой и папой с самого рождения и до тех пор, когда в нем меня изнасиловали в мои двадцать лет. Строения во сне выглядели плоскими, полыми и нарисованными, как театральные декорации, а внизу, на уровне земли и под ней виднелась древняя, хтоническая корневая система, присыпанная землей и уходящая долгими километрами вглубь. Жуткие корни душили друг друга, и во сне я знала, что, провалившись вниз, я вот-вот встречу там кого-то подземного и очень страшного, кого я очень сильно боюсь, и не смогу убежать, запутавшись в непроходимых подземных лесах. Пребывание с этой сущностью в замкнутом пространстве вводило меня в ужас, и я долго кричала, прежде чем мужу удалось меня растолкать.

Когда я увидела город с высоты птичьего полета, я все еще не хотела допускать для себя, что это была Москва. И когда проходила регистрацию, и когда уже шла по коридору, и даже когда медитативно наблюдала за медленно ползущими багажными сумками на каруселях, я все еще витала в облаках. Мимо меня проплывали разные чемоданы — скучные серые, веселые с наклейками, помпезные брендовые и обшарпанные стариковские. И только когда я схватила свой красный чемодан и поволокла его к выходу, я смирилась со своим пребыванием здесь. Приложение такси задало мне конкретный вопрос: «Куда?» Я начала вводить дом своего отца. И когда карта начала рисовать маршрут, я моментально нажала «отмену» и выбрала первый попавшийся отель в центре.

Сиротский запах отеля утешил меня. Теперь мне не приходилось играть в гостиницу в своей голове, сидя дома, а я оказалась в настоящем бездомном отеле, в котором никогда я раньше не бывала. Здесь было так тихо, и во всем ощущался карантин. Водитель даже не предложил помочь с чемоданами, а я и обрадовалась, мне было приятно уставшей с дороги еще больше мучать себя, предвкушая, как я войду в номер, схожу в душ и рухну на отглаженную твердую холодную простынь. Я стояла в коридоре одна и заполняла анкету, с запылившейся маской на подбородке, сопровождавшей меня всю дорогу, измазанной помадой, пропахшей одеколоном и самолетным кофе. Белый безымянный ключ из дешевого пластика, серебристый лифт с пошлыми замызганными ковровыми покрытиями и реклама отельных СПА-процедур на доске объявлений — как же хорошо! Никаких воспоминаний, никаких предметов, никаких разговоров! Все оборачивалось не так уж и страшно: я молодец, что решила переночевать здесь, в царстве ковровых покрытий и разящего табачного дыма из каждой двери, тщательно замаскированного духами, освежителями воздуха и моющими средствами. Вместо хлама в ящике стола — только аккуратное меню, инструкция по использованию телевизора, пароль от Wi-Fi и прейскурант мини-бара. Мини-бар, как же кстати! Я сразу разделась догола, раскидала одежду по полу, залезла в душ и обмазала себя гибридом шампуня и геля для душа с запахом, присущим всей атмосфере химической отстраненности. Я извлекла из мини-бара маленькую бутылочку «Просекко» и рухнула на кровать. За окном уныло проезжали машины и садилось весеннее тревожное солнце, а я высунулась из окна с сигаретой, стряхивала пепел в местный стакан и пила средней паршивости «Просекко», наслаждаясь тем, что самое страшное уже произошло: это уже была Москва, до родителей двадцать пять минут без пробок, а офис таинственной Софии перестал быть недоступным миражом, ведь уже после ночи я окажусь перед ней и буду рассказывать себе и ей все с самого начала.

Телефон издал капризный звук: я же забыла отписаться мужу, что приземлилась и разместилась. Он спросил, все ли нормально, и печатал что-то дальше. Затем перестал печатать и начал звонить. Я продолжала смотреть на машинки за окном и перевела взгляд на его фотографию на экране входящего вызова, которую я уже несколько лет не меняла. Я каждый день видела это фото в своем телефоне, так долго и часто, что он совсем перестал меня волновать, превратившись в элемент гарантированной повседневности. В перерыве между звонками я записала ему аудиосообщение, что все хорошо и что я очень устала, и попросила не говорить моим родителям, что я в Москве. Я поставила телефон в режим «не беспокоить», включила музыку и открыла еще одну бутылку «Просекко».

Несколько ужасных окурков медленно разбухали в стакане, и похожие на чернила пятна расплывались в воде, в то время как бумага фильтров отклеивалась от сигарет и дрейфовала по поверхности. Было похоже на загрязнение вод мирового океана. Опустошенная бутылка и две пробки валялись на полу рядом с моими кроссовками и бельем. Я смотрела на мерцающую красную лампочку под потолком. Дым низко проплывал мимо пожарных датчиков. Интересно, они завопят и меня арестуют, как преступницу? Я смогу заснуть в ближайшие часы или проваляюсь всю ночь? Самое было ужасное состояние: одновременно и сильной усталости, и нежелания спать. Укорачивающееся время ночи изводило меня. Машин за окном становилось меньше, и они начинали ездить быстрее и агрессивнее.

Я нервно взяла телефон, ожидая кучи сообщений и пропущенных от мужа, но он снова обыграл меня: ничего, ни звонков, ни писем. Только две синие галочки, напротив отправленного аудиосообщения. Я легла головой на подушку и закрыла глаза, пытаясь наслаждаться своим одиночеством и свободой. Я посмотрела на себя в зеркало на шкафу и понравилась себе даже без косметики. Я представила, что в номере еще кто-то есть кроме меня и сейчас выйдет из душа, а я его жду. Мне было все равно, кто это. Пусть это будет Роман, или портье, или водитель, который не помог мне с чемоданом. Потом я подумала, что не хочу видеть здесь мужа, а мне бы хотелось видеть кого-то сильно старше или моложе меня. Я ведь все равно понимала, что не смогу быть с другим мужчиной в реальности, пусть только в моей голове. Чтобы было что-то окончательно неправильное. Если это — порочная мысль, то как порочная мысль может не дать полета фантазии? Я погасила свет и на мгновение погрузилась в полную тьму. Затем глаза начали привыкать к полумраку: номер был неплохо освещен лунным светом и желто-синими красками ночи из окна. Моментально проявились силуэты настольной лампы, угловатой мебели и бликов на металлических поверхностях. Я смотрела на дверь номера, и мне стало не по себе: мне казалось, что дверная ручка слегка шевелилась. Я не знаю, чего я испугалась больше — того, что она действительно дрогнула, или что ко мне могут вернуться мои маниакальные расстройства? Я вылезла из-под одеяла и пошла проверять. Я сначала захотела укутаться в халат или вовсе одеться в верхнюю одежду, но все равно навстречу своим страхам пошла абсолютно голая, вооружившись только айфоном с включенным фонариком. Я повернула ручку, и дверь открылась. Зажмурившись от холодного света коридора, я осторожно высунула голову в щель и осмотрелась. Коридор был пуст. Никого и ничего, кроме одинокого кулера с синей водой. Я снова закрыла дверь и нажала кнопку. Невозможно было проверить, закрывает ли эта кнопка дверь, потому что с каждым новым поворотом ручки дверь с легкостью открывалась изнутри. Я вернулась за халатом, накинула его, небрежно перетянулась поясом, вытащила пластиковый ключ из включателя, нажала кнопку изнутри, выскочила в коридор и подергала ручку снаружи. Заперто. Вновь войдя в номер, я снова потеряла уверенность, что эта фиговая кнопка удерживает дверь запертой. Я повесила табличку на дверь «не беспокоить», словно бы это был самый надежный замок от любой нежелательной интервенции, придвинула стул к входной двери и снова пошла в постель.

Я закуталась в одеяло и закрыла глаза в попытках уснуть, но навязчивая идея, что ручку двери снова начинают поворачивать, начала вводить меня в ужас. Это блики играли на металлической поверхности, создавая ложный эффект движения. Я снова встала и обвязала дверную ручку своей майкой. Опять легла в кровать и отвернулась к стене. Чертовы мысли продолжали лезть в голову, и я решила больше не прятать их в клетку, а выпустить свою птицу навязчивости в свободный полет. Допустим, дверь медленно открывается и в мой номер входит кто-то. Пусть это будет незнакомый мужчина в маске. Сейчас, в карантин, все ходят в масках, поэтому если в гостиницу войдет человек в медицинской маске и перчатках, поднимется на лифте на мой этаж, то его пропустят и он не вызовет никаких подозрений. Наверное, коронавирус все-таки вывели в лаборатории маньяки, чтобы ввести социальную норму пожизненно ходить в маске и перчатках. Хорошо, он входит в мой номер, где мы остаемся вдвоем. Он хочет меня, но я ведь могу и не сопротивляться. У меня давно не было секса, и здесь слишком неуютно, чтобы быть одной, а я понравилась себе в зеркале, значит, понравлюсь и ему. Получается, я могу расслабиться и уснуть? Но птица свободного полета фантазии ударилась о стекло и камнем полетела вниз: каждый раз мои фантазии заканчиваются, когда передо мной появляется мой настоящий насильник и его подельники. И моя любимая фантазия еще с подросткового возраста о чувстве опасности, жертвенности и сопротивлении перебивается страшным опытом, когда меня душили о подушку, избивали и насиловали по очереди, а потом долго обсуждали, убивать ли меня или нет. Я вцепилась зубами в руку, положила подушку на голову и зажмурилась. Я потянулась к тумбочке и взяла штопор и крепко сжала его в ладони. В номер никто не войдет, а если и да, то только в моей голове, вне реальности. В моей голове я имею право на фантазии о бархатном насилии, где нет боли и страданий, где мне всегда безопасно, где угроза для жизни — это всего лишь эротическое переживание, где насильник — это галантный кавалер.

Я проваливалась в сон. Две бутылки шампанского, несколько стаканов кофе и ноотропы, употребленные в полете, весь день в дороге и несколько часов подсчета машин, переключающихся светофоров, наконец, позволили мне начать погружаться в тягучее царство сна. Я лениво приоткрывала глаза, чтобы еще раз проконтролировать дверную ручку, но мне было уже лень поворачивать голову к двери: цветные узорчатые обои стали переливаться, как калейдоскоп, и стали круглыми и кудрявыми, как лесной массив с высоты полета квадрокоптера. Я засыпала. Я летела сквозь лес, который вырос прямо через асфальт большого города. Вся Красная площадь была покрыта густыми деревьями, и красная стена, мавзолей, ГУМ и башни просвечивались через заросли. Я гуляла по этому лесу и чувствовала себя ожившей через тысячу лет после конца света, когда город был внезапно оставлен людьми и отчаянная природа, состоящая из наших останков, по-ребячески начала просыпаться и поглощать город. Я проваливалась под землю и спустилась по глубоким гладким корням, как по горке, ведущей в глубокую нору. И моя меланхолическая медитативность от одиночества в заросшей деревьями Москве начала сменяться паникой. Я понимала, что снова встречусь с подземным чудовищем, обитающим в корнях. И понимала, что не смогу выбраться. Я еще не видела его, но уже начала пытаться закричать и издавала сквозь сон страшное рычание. Его громкости и силы не хватит, чтобы себя разбудить, никого рядом не было, и я прекрасно осознавала, что я спала, но не управляла своим сном и не могла проснуться. Я продолжала рычать и пытаться себя укусить, будучи скованной по рукам и ногам сонным параличом. Меня несло все глубже к ядру земли, и присутствие подземной сущности ощущалось все ближе и ближе. Встреча была неизбежной, я не проснусь, поэтому я решила немного успокоить себя: он не мог причинить мне никакого физического вреда. Это было что-то абсолютно другое, оно не было насильником и могло, скорее, обнять меня, долго быть со мной рядом в подземной пещере, смотреть на меня, что-то сопеть мне в лицо. Оно меньше, чем человек среднего роста, величиной, скорее, с ребенка или карлика. Мохнатое, с детским лицом, но при этом что-то очень древнее. Оно не могло меня убить, но смогло бы оставить с собой жить под землей. С ним было очень не по себе, и хотелось отчаянно вырваться наружу, оттолкнуть, исцарапать, но оно маленькое и причинить ему вред было также невозможно, словно сильно ударить назойливого котенка.

И вот я уже оказываюсь с ним совсем близко, я застреваю под корнями, и оно ползет ко мне. Невозможно рассмотреть близко, потому что лицо, если что-то круглое посередине можно назвать лицом, все время меняется, переливается, как земля временами года. Глазки пронзительно на меня смотрят. Я пытаюсь вырваться, хватаюсь руками о корни и отчаянно дергаю ногами. С одной стороны, я переполнена отчаянием и ужасом, но при этом презираю свою жертвенную позу со стороны, и ужас от приближения сущности становится уже невыносимым, и тогда я кричу отчаянно, сильно, во весь рот, я просыпаюсь, вскакиваю, тяжело дышу, я потная, в моей руке все еще зажат штопор и в дверь настойчиво стучат, ручка двери действительно поворачивается, и майка слетает на пол. Я кричу еще громче.

Это служащий отеля пришел на крик. Я вышла в коридор и объяснила, что я просто устала и меня мучали ночные кошмары. Он дежурно улыбнулся и ушел прочь. Его улыбки хватило мне, чтобы выдохнуть, хорошо себя почувствовать, вернуться в постель и, наконец, заснуть спокойным сном. Сонный паралич и ночные кошмары пока еще не одолевали меня дважды за ночь.