Лабиринт мертвеца

Евгений Рудашевский, 2023

Девятиклассница Оля Гончарова помогает родителям, держащим в Калининграде магазин почтовых открыток, и активно занимается посткроссингом. Международный обмен открытками кажется делом безобидным, но всё меняется, когда за неделю до осенних каникул в почтовый ящик Гончаровых случайно попадает антикварная карточка. Оля предлагает друзьям – Насте, Гаммеру и Глебу – создать собственный детективный отдел, чтобы разгадать тайну неизвестного отправителя. Начатое ими шутливое расследование, больше похожее на библиотечный квест, быстро становится серьёзным и уводит в полное опасностей путешествие. Герои попадают в настоящий «лабиринт мертвеца», и чем ближе разгадка, тем чаще Оля задаётся вопросом, так ли уж случайно карточка, отмеченная маркой с египетским стервятником, угодила именно к ней. Евгений Рудашевский с присущей ему любовью к историческим и бытовым деталям не только филигранно вывел сюжетные линии, но и увлекательно описал самые разные места Калининградской области. Среди таких мест особенно выделяется старинная вилла Калининградской областной детской библиотеки, в стенах которой разворачиваются многие события «Лабиринта мертвеца» – первой книги приключенческой дилогии «Почтовая станция Ратсхоф». Евгений Рудашевский – автор почти двух десятков книг и лауреат многих литературных премий. Его роман «Истукан» из цикла «Архив „Изиды“» стал победителем премии «Книга года – 2022», а его подростковые произведения отмечены премиями имени В.П. Крапивина и «Книгуру», входят в каталог выдающихся детских книг мира «Белые вороны» Мюнхенской международной детской библиотеки и переводятся на иностранные языки.

Глава первая

«Я таджик»

В начале семнадцатого века в Кёнигсберге закоптили полукилометровую колбасу Сотня мясников пронесли её по городу потом положили на составной полукилометровый стол и принялись дружно распиливать ножовками. Вот это я понимаю — праздник! Сидя на подоконнике, я рассматривала рисунки Николауса фон Книллинга, изобразившего и ту колбасу, и довольных горожан, и сопровождавших колбасную процессию музыкантов. Мама оставила меня на кассе, но покупатели сегодня заходили редко, и я выбирала тему для новых открыток. Почему бы не напечатать рисунки фон Книллинга — туристам понравится!

В пандемию школа перешла на пятидневку, и по субботам я частенько сидела в торговом зале. Подоконники здесь глубоко вдавались в оконные ниши. Покрытые матрасиками, подушками, они заменяли посетителям обычные диванчики. Это мама придумала. Тут каждый постарался и что-то придумал для нашей «Почтовой станции Ратсхоф». Мама выбрала пузатые витрины-холодильники и придвинутые к подоконникам столики. Дедушка Валя взгромоздил на кованую подставку радиоприёмник «Камри» со старомодными ручками, и покупатели сами выбирали нужную волну. Я уговорила родителей застелить пол безворсовыми ковриками-килимами, а папа привёз из Беларуси деревянный стол для наших с мамой мастер-классов. Ну и название магазину, конечно, выбрал папа. Магазины открыток в России как только не называли! Вот хорошенькая «Лунная станция» и «Сумка почтальона». Вот «Почтовый переулок» и чудесный «Марк Штемпель». «Чары волчары» тоже звучали неплохо для тех, кто играл в «Таверну „Красный дракон”» и знал о чарах волчары не понаслышке. Да, названий было много, но «Почтовая станция Ратсхоф» мне нравилась больше всего.

Вообще, папа раньше преподавал историю в калининградском университете, а потом увлёкся открытками. С тех пор помогал коллекционерам, находил недостающие карточки, реставрировал повреждённые экземпляры и готовил их к продаже. Музеи, театры и архитектурные бюро нанимали папу консультантом, если хотели выяснить, как изначально выглядела вилла, или платье, или что-то ещё историческое, чьё описание затерялось в архивах. Папа находил нужную коллекцию у знакомого филокартиста, а в ней — нужную фотографическую открытку, приводившую заказчиков в восторг: они наконец могли доподлинно восстановить фасад, нарисовать декорацию или точно описать у себя в книге какую-нибудь давно переименованную и застроенную современными зданиями улочку.

Не ограничившись научной работой, папа открыл почтовую станцию, где теперь продавал новенькие карточки и выставлял на обозрение старенькие — наиболее редкие из тех, что на время попадали в его руки. Покупателям особенно нравились видовые открытки Кёнигсберга и открытки Билибина вроде той, где он нарисовал село Подужемье Кемского уезда с такими игрушечными и в то же время суровыми северными домиками.

Возле выставочной стены я повесила мудборд, и покупателям он нравился ничуть не меньше! На днях я вложила в пластиковый кармашек на мудборде саморекламную открытку начала двадцатого века — визитку, напечатанную в виде полноценного открытого письма, которое автор при знакомстве вручал дамам или… даже не знаю, с кем он там знакомился и на кого хотел произвести впечатление. На карточке красовался паренёк с растрёпанной бородой, некий Карл Теннисон. О себе он скромно сообщал: «Я финн по происхождению, буддийского вероисповедания, могу творить различные чудеса. Могу пробыть 40 дней и ночей без пищи и притом быть весёлым и жизнерадостным. Могу бегать 12 часов подряд без отдыха, т. е. 200 вёрст в день. Могу проглотить столовую ложку живых холерных бактерий без всякого вреда для себя. Признаю себя безусловно бессмертным и буду жить бесконечное время на этой земле». Всё! Больше ни слова. Исчерпывающая характеристика для первого знакомства. Ну разве не прелесть?

— Огонь! — воскликнула Настя, когда я вчера показала ей открытку Теннисона.

— Хочешь себе такого?

— Спрашиваешь! Где ещё найти парня, который ложками ест холерные бактерии?!

— И, отметь, без вреда для здоровья!

Покупателям холерный Теннисон тоже приглянулся, и они уже купили с десяток репродукций его открытого письма. У нас продавались копии всех коллекционных карточек. Репродукций не было только у открыток, висевших за кофемашиной. Постороннего человека они бы, собственно, и не заинтересовали. Ещё до моего рождения папа с мамой отправляли их себе из семейных поездок в Москву, Гданьск и другие города. Я хорошо знала каждую путевую открытку родителей, лишь одна была мне совершенно незнакома — фотографическая карточка с полуразрушенным особняком на фоне лысоватых гор. Папа купил её много лет назад, но говорить о ней почему-то не любил. Маленькой я придумала немало историй об этом особняке, населяла его то контрабандистами, то привидениями, а сейчас перестала обращать на него внимание.

Открытки окружали меня с детства. Иногда папа выкупал особенно крупную коллекцию и ставил коробки с альбомами в моей комнате. Я ночами перелистывала их, бережно доставала самые необычные, подписанные и отправленные век назад карточки. Неудивительно, что в конце концов я увлеклась посткроссингом — зарегистрировалась на официальном сайте и начала обмениваться открытками с незнакомыми мне людьми. В моей посткроссерской коллекции за два года набралось больше двухсот карточек, половина из которых пришла из Германии и США. Вот и сегодня утром я достала из почтового ящика сразу три новенькие открытки.

Посткроссеры писали друг другу обо всём на свете. Однажды одинокая канадская старушка в самых невероятных деталях описала мне свои любимые медицинские процедуры! Это было смешно и в то же время грустно. А девочка из Индонезии как-то взялась объяснить мне, каковы на вкус обычные апельсины, уверенная, что у нас в холодной России апельсинов нет. Правда, открытку она почему-то выбрала с изображением авокадо. Сегодня живописать мне эхокардиографию или «сладкие солнечные фрукты» никто не догадался. Первая открытка оказалась рекламной, из турецкого отеля и со старательно выписанным афоризмом: «Если хочешь оставить соседа без штанов, просто скажи ему, что это нужно для всеобщего блага». Подобные изречения приходили частенько. Вторая открытка была более интересной — фотографической, с усыпанным осенней листвой Центральным парком в Нью-Йорке и надписью: «Привет, Оля! На завтрак я съела ванильный йогурт с мюсли и выпила мятный чай. Я беспокоюсь об окружающей среде и о том, что творится в Афганистане».

Незнакомцы делились со мной кусочками своей жизни, писали что-нибудь ободряющее, если я вдруг загрустила, заболела и не поленилась указать это в профиле. Приятно было осознавать, что на планете хватает добрых и очень даже симпатичных людей. Уверена: вспыхни где-нибудь война, посткроссеры в открытках утешат и тех, на кого напали, и тех, кто против воли стал соучастником нападения, а Паоло, основатель движения, никогда не заблокирует страны, чьих президентов или королей уличат в коварстве и жестокости. Нет, я не идеализировала, посткроссеры попадались разные, но в целом не сомневалась, что всё будет именно так.

Третья сегодняшняя открытка пришла в конверте, из России. Возле обычной марки с российским цветочным виноградом на конверте расположились две сувенирные марки: с египетским стервятником из Болгарии и с Орфеем из Греции. Орфей был порван на два неравных кусочка и бережно собран воедино. Уж не знаю, нарочно отправитель его порвал или случайно. Чудаки на почте впопыхах погасили все три марки, не разбирая, где тут декор, а где знак оплаты. Сама открытка оказалась фотографической, с видом каменистого речного пляжа — репринт одной из открыток Красного Креста, популярных в начале прошлого века. Репринт замечательный, будто бы состаренный: желтизна картона смотрелась естественно, как и выцветшие краски изображения. Стоит ли удивляться, что отправитель для сохранности спрятал карточку в конверт? Сообщение он написал самое обычное, про любовь к библиотекам и старым зданиям, напоминавшим ему о детстве, а вместо имени указал: «Я таджик», — что довольно забавно. Впрочем, за два года я повидала немало странностей. Да и разве плохо, если посткроссер гордится собственным происхождением? Таджик, узбек, казах — пожалуйста! Но в хуррее, то есть в сообщении о том, что открытка дошла до адресата, мне хотелось назвать человека по имени. Не писать же ему: «Здравствуйте, таджик!»

Конверты я недолюбливала. Пусть бы открытка пришла помятая, с заломленными уголками, с пятнами влаги. Главное, чтобы чувствовался весь пройденный ею путь. И штемпели с марками, и мой адрес должны красоваться на открытке! И хорошо бы отправитель написал адрес от руки, а не распечатал с сайта. Но это, конечно, придирки. К тому же с конвертами бывало весело. В них приходили всякие маленькие радости: пакетики чая, автобусные билетики, монетки. Одна женщина из Тамбовской области попросила отправлять ей цветные ниточки, так посткроссеры со всего мира завалили её пучками пряжи, и она связала шарф, который отдала в детский дом. Да, посткроссинг объединял. И я действительно радовалась любой открытке, даже в конверте.

После завтрака я застряла в торговом зале — занялась поиском темы для новых открыток. Помимо гигантской кёнигсбергской колбасы отобрала Короля-Оленя с беловолосыми великанами-ульмиганами из прусского фольклора и о трёх полученных карточках не вспоминала. Когда в почтовую станцию забрёл покупатель, я спрыгнула на пол и поторопилась к кассе. Покупатель присмотрел себе на книжной вертушке томики Кёстера и Минаковой. Я написала об этом папе. Он всегда радовался, если удавалось продать какие-то из дорогих краеведческих книг. В ответ папа прислал мне гифку с ликующим миньоном. Я сама научила его отвечать гифками.

К полудню заглянула ещё парочка покупателей, а потом меня сменила мама, и я быстренько перекусила на кухне. Пришло время зарегистрировать полученные утром карточки. Когда я вводила на сайте идентификационный номер открытки, адрес её отправителя тут же выпадал другому посткроссеру. Так работала система — всё честно: получишь не больше, чем отправишь. Регистрировать открытки рекомендовалось сразу, как только вынешь их из ящика, но я любила писать обстоятельные хурреи и никогда не торопилась — откладывала открытки на кухонный стол и после обеда писала отправителям что-нибудь приятное.

Иногда хурреи приходили пустые: ни спасибо, ни до свидания, — а иногда превращались в полноценное письмо. На прошлой неделе Фабиан из Австрии получил от меня билибинскую репродукцию и написал, что влюбился в изображённое на ней село Подужемье и с радостью там побывает, если оно до сих пор существует. Я, кстати, не знала, существует ли. Следом Фабиан добавил: «Утром мне ввели первую дозу вакцины против COVID-19. Вторую дозу получу через три недели. Рука уже болит, и меня предупредили, что завтра я почувствую себя уставшим. Атмосфера в центре вакцинации была позитивная. На самом деле в очереди я слушал рок-музыку, которая там играла: Бобби Дарин пел „Splish Splash“, Чак Берри пел „Johnny В Goode“, а „Холлис“ пели „Long Cool Woman in a Black Dress“ — и мне было хорошо». Чудесный хуррей! Обычно я старалась написать нечто подобное, но порой просто не хватало ни времени, ни сил.

Первые две карточки я нашла там, где их оставила, — на кухонном столе, а вот конверт с третьей открыткой пропал. Я сбегала обратно в торговый зал и перевернула подушки на подоконнике. Вышла на улицу и заглянула в почтовый ящик. Ничего. Вернулась на кухню — заметила в раковине папину кружку с кофейной гущей и помчалась по лестнице наверх, в папин кабинет на чердаке. Открытка действительно оказалась у него. Он сидел в стареньком кресле у единственного на чердаке окошка и рассматривал изображённый на открытке каменистый пляж.

Папа изредка брал мои карточки, считал их забавными. Вот в прошлом году мне пришла открытка с фотографией финской сборной, праздновавшей победу на чемпионате мира по хоккею. Марка на ней была соответствующая: финский хоккеист каким-то невероятным броском из-за ворот забивает гол сборной России, и шайба ещё не упала на лёд и хорошо видна за спиной нашего вратаря. На оборотной стороне было написано: «Привет из Тампере, Финляндия! Марка посвящена голу Микаэля Гранлунда, и это самый красивый гол в истории чемпионатов мира. Тогда, 13 мая, мы победили Россию! 3:0! Мы во второй раз в истории взяли золотые медали. И больше мне сказать нечего». Открытка привела папу в восторг. Он говорил, что подписанные и отправленные карточки — лаконичные, а потому наилучшие свидетели эпохи. Ту открытку с хоккеистами он показал чуть ли не всем друзьям. Кажется, сейчас нашёл что-то забавное и в моей новой открытке.

Я прошла в кабинет и села на подлокотник. Папа сказал, что изначально заинтересовался самим конвертом с портретом Майн Рида, своего любимого детского писателя. Конверт вышел в серии «Деятели мировой культуры», а там вся серия была с портретами. За Майн Ридом — молоденьким, с тоненькой бородкой и завитыми усиками — виднелся воинственный индеец на неосёдланной лошади. Индеец держал в поднятой руке ружьё и призывно смотрел назад, на кого-то скрытого за головой писателя. Папа открыл конверт, рассчитывая и на открытке увидеть Майн Рида, однако обнаружил нечто куда более занимательное. Я молча следила, как он бережно сгибает карточку, как ведёт по лицевой стороне пальцем.

— Ты думаешь… — начала я, не веря собственной догадке.

— Ну?

— Она настоящая?

Папа кивнул:

— Почти уверен.

— То есть это не репродукция?

— Думаю, это оригинал. И ему не меньше века.

— Но…

— Да! И сохранность прекрасная. Ни один уголок не помят.

— Но зачем? Зачем кому-то отправлять мне старинную открытку? Она ведь дорогущая!

— Была дорогущей, пока твой «таджик» не испортил её надписью. Хотя чернила можно свести.

— Ну уж нет! — Я возмутилась и забрала открытку у папы. — Пусть будет такой. С историей!

— Тебе решать, — рассмеялся папа.

Я пересела с подлокотника на пол и уставилась на открытку так, будто увидела её впервые, а папа занялся своими делами. Мы просидели в тишине минут тридцать, и я чуть голову не сломала, гадая, кто отправил мне коллекционную карточку! На открытке подсказок не нашла. Захотела скорее зарегистрировать её, чтобы увидеть профиль отправителя. Может, он всем рассылал подобные сокровища? Получил в наследство от какого-нибудь прадедушки собрание открыток и не догадался об их ценности? Или в посткроссинге завелись щедрые богачи?

Я смотрела на марку с парящим в облаках египетским стервятником и пощипывала себя ногтями за губу Поняла, что не успокоюсь, пока не выясню, действительно ли открытка оригинальная, ведь папа не был в этом полностью уверен. Карточку могли нарочно состарить для красоты. В итоге папа пообещал мне передать открытку в научно-исследовательскую лабораторию, куда отправлял наиболее ценные открытки — те, чьи возраст, тип печати или сохранность требовали документального подтверждения. На радостях я расцеловала папу и весь день ходила счастливая. Осталось дождаться ответа из лаборатории.