Страницы умерших людей

Евгений Реш

Эта книга о том, что не существует добра, так же как не существует зла, не существует смерти, так же как не существует жизни, а есть только бесконечный поток, в котором мы движемся на пути к самим себе.Путь, пройденный главным героем книги, с раннего детства сопровождался душевными терзаниями. Он хотел нести в этот мир добро, но стал жертвой психопата-сектанта. Он хотел спасать души людей, но ему достались лишь их заброшенные страницы в социальных сетях.

***

Проснувшись поздним утром на земле, я осматриваюсь по сторонам и вижу, что нахожусь посреди парка. Неподалеку играют дети. Я проверяю свои карманы. Документы на месте, но деньги куда-то делись. В моей памяти мелькают обрывки событий прошлой ночи. Я вспоминаю, что вслед за первой бутылкой вина была еще одна, потом еще, а потом было еще что-то, но это уже остается за пределами моих воспоминаний. Я помню, как мы смеялись. Помню, как я пытался узнать, что значит надпись на ее щеке, а она отвечала:

«Пусть это останется твоим домашним заданием».

Помню, как мы смотрели на звезды, лежа на этом самом месте.

Взяв куртку с земли, я осматриваюсь, после чего иду к дороге. Мне нужно каким-то образом добраться домой, при том что в карманах пусто.

Впрочем, мне не привыкать.

Я направляюсь наиболее известным мне маршрутом, пролегающим сквозь весьма неприметный, но не лишенный своего очарования район, который был заселен когда-то научными деятелями и людьми искусства. Сейчас же он больше походит на гетто. В этих местах уже давно никто не ремонтирует своими руками детские площадки и не высаживает деревья, а все то, что осталось, выглядит не лучшим образом.

Краем глаза я замечаю справа какое-то движение в мою сторону. Присмотревшись, я различаю в приближающемся округлом пятне фигуру женщины.

— Думала, что больше никогда не увижу тебя! — доносится издалека.

Я оборачиваюсь и смотрю на приближающуюся ко мне тень.

— Тебя совсем не узнать! — говорит она, разводя руками.

Я перевожу взгляд на стену дома позади нее, где замечаю граффити — разноцветного пса, собранного из географических карт разных стран.

— Как же давно я тебя не видела! — восклицает она, подходя ближе. Она кладет руку мне на плечо и встает так близко, что я чувствую ее дыхание.

Я замечаю бомжа на другом конце двора. В руках у него блокнот и карандаш. Он делает какие-то наброски. Рядом с ним полупустая бутылка водки

— Очнись же! — не унимается женщина.

Я вскользь осматриваю ее изъеденное морщинами лицо, которое осталось таким же, как и много лет назад.

Бомж, отложив блокнот и карандаш, лезет в стоящий рядом контейнер с мусором. Он начинает копаться в нем, выбрасывая всякий строительный хлам.

Тяжелая рука, лежащая на моем плече, слегка отряхивает меня.

— Ты так изменился. Похорошел.

Я вижу, как бомж находит в контейнере банки из-под краски, цемент, шпатлевку и даже засохшие кисти.

Держась за мое плечо, женщина всем весом тянет меня вниз, от чего мне приходится слегка наклониться вбок.

Бомж открывает сначала одну банку из-под краски, потом другую. Он нюхает их, тычет пальцем и даже пробует на вкус, после чего морщится. Насыпав в каждую из банок немного цемента, он принимается отбивать засохшую кисть.

— Мне так тяжело теперь, когда я осталась одна, — вздыхает женщина. Она выжидающе смотрит на меня.

Бросив очередной взгляд на женщину, я замечаю, что она похудела.

— Как дела у Димы? — спрашиваю я.

Ее сухие глазницы расширяются, натягивая кожу тонкими дугами, а брови возносятся под платок, покрывающий седые редкие волосы. Она молча качает головой из стороны в сторону.

Мне вдруг становится стыдно за свой вопрос.

— Как ты поживаешь? — спрашивает она. Ее рука все ниже тянет меня к земле, словно пытаясь уложить.

Я вижу, как бомж, расстегнув ширинку, начинает мочиться в расставленные на земле банки. После чего, подняв с земли засохшую ветку, принимается перемешивать содержимое сначала одной, потом другой банки. Время от времени он проверяет консистенцию полученной смеси.

— Ты как будто приболел? — ее рука уже почти уткнула меня в землю.

Мышцы бедра дрожат от напряжения.

В пояснице тянущая боль.

— Что он вообще делает? — спрашиваю я, кивнув в сторону бомжа.

— Кто? — она, оттолкнувшись от меня, поворачивается в его сторону. — Ах, этот. Не обращай внимания — просто местный шут, — поясняет она.

Бомж плюет в каждую из банок и продолжает перемешивать содержимое.

— И все-таки, как Дима? — снова спрашиваю я. — Как его состояние?

Я не перестаю проклинать себя за эти вопросы.

Ее выцветшие глаза обрастают пеленой. Она убирает руку с моего плеча, освобождая меня от груза своего тела, и, отвернувшись, утирает слезы платком.

— Я помогу донести вам это до дома, пойдемте.

Я беру сумки, и мы медленно направляемся в сторону дома.

Проходя мимо бомжа, я вижу, как он стоит у стены, оценивая ее как чистый холст. В одной руке он держит банку с кистью, а другой пощипывает подбородок, прикидывая, с чего начать. После чего, взяв одну из банок, подходит к стене и начинает оставлять бледноватые следы на обшарпанной поверхности. Уже уходя, я слышу, как он чертыхается, когда один из кусков старой штукатурки отпадает от стены.

Дом, куда мы идем, находится в соседнем дворе от этого места, и уже через несколько минут я поднимаюсь с сумками на нужный этаж. Из открывшейся передо мной двери воняет мокрыми тряпками и мочой. Я вижу, что квартира превратилась в нечто похожее на свалку, по которой рыскают бездомные животные.

Женщина приглашает меня пройти на чай.

Попытки вежливо отказаться не приводят к успеху, и спустя несколько минут я сижу на скамье в окружении трущихся об меня котов и смотрю, как бы случайно не пнуть ногой здоровенного пса, спящего под столом.

Я спрашиваю ее, как это произошло.

Суетясь, она грохочет кастрюлями в ящике, вынимая откуда-то со дна чайник.

— Что произошло? — уточняет она, как будто не понимая сути разговора.

Поднеся чайник к лицу, она нюхает его и, нахмурившись, заглядывает внутрь.

— Из-за чего он оказался в больнице? — спрашиваю я, при этом случайно опираюсь рукой на лапу одного из котов. Тот с визгом убегает с кухни.

— Хватит! — восклицает она. — Сколько можно спрашивать об этом?! — ее лицо искажается в гримасе, а на глаза наворачиваются слезы.

Я молча опускаю глаза.

Немного успокоившись, она наливает воду в чайник из-под крана, после чего ставит его на плиту и садится, выталкивая спящего пса из-под стола. Тот скалится на меня, после чего уходит прочь.

Я говорю ей о том, как мне жаль.

Я спрашиваю, что передать Диме.

Чайник со свистом начинает выбрасывать из себя клубы пара. Женщина достает засохшее печенье из шкафа и снимает с плиты закипевший чайник. Она берет со дна раковины кружку и наполняет ее кипятком, после чего ставит передо мной.

Я повторяю свой вопрос.

Она садится за стол и, закрыв лицо руками, начинает рыдать.

Кот, сидящий на моих ногах, стыдливо уходит со скамейки.

В кружке, на промасленной поверхности воды, плавают ошметки еды. Я отодвигаю ее в сторону.

Я спрашиваю, можно ли зайти к нему в комнату. Она молча отворачивается к окну. Приняв это за одобрение, я благодарю за чай и направляюсь по коридору к двери.

В его комнате стоит затхлый запах. Я оглядываюсь вокруг и вижу, что все вещи лежат на тех же местах. По слою пыли становится понятно, что в комнату давно никто не заходил. Мой взгляд останавливается на тетради, лежащей посреди стола.

Услышав, что женщина идет в мою сторону, я поворачиваюсь и вижу, как она медленно шагает, опираясь одной рукой на стену.

— Мне пора уходить, — говорю я.

Я прохожу мимо нее к выходу, стараясь не поднимать глаз.

Я перешагиваю через кошек и собак, лежащих в коридоре.

Надев обувь, я чувствую, как моя правая нога промокает внутри ботинка. Один из котов надменно смотрит на меня со шкафа.

Женщина просит меня подождать.

Я слышу, как она шумит в комнате.

Вскоре она возвращается, вытирая покрасневшее от слез лицо.

Я вижу тетрадь со стола в ее руках.

— Она адресована тебе, — поясняет женщина. — Я не стала ее читать, — сделав паузу, она поджимает губы. — Я бы не смогла.

Я вижу, как она старается сдержать слезы, и говорю, что обязательно приду навестить Диму.

Женщина протягивает мне тетрадь.

— Надеюсь, хоть это поможет.

Я беру ее в руки и замечаю надпись на обложке:

«Исповедь».

Приоткрыв тетрадь, я вижу, что внутри лежат письма. Они адресованы мне.

Я еще раз благодарю женщину за чай и выхожу из квартиры.

Я слышу, как она тихо просит меня остаться, но не подаю вида.

Спускаясь по лестнице, я чувствую, как хлюпает в ботинке моя правая нога.

На улице я, наконец, вдыхаю полной грудью свежий воздух и быстрым шагом направляюсь прочь от этого дома.

Проходя мимо бомжа, я вижу, что он снова достает из контейнера с мусором какой-то строительный хлам. К этому времени на стене уже начинает вырисовываться образ, отдаленно напоминающий человека. Увидев меня, он прерывается и пристально смотрит мне вслед, после чего возвращается обратно к контейнеру.

Добравшись до дома, я принимаю душ и ложусь на кровать.

Я закрываю глаза.

***

Вцепившись руками в батарею, я стою посреди той самой комнаты. Напротив — видеокамера. Она готова записывать каждое мое движение. Каждую слабость. В комнату заходит Мими. Она подходит к камере и включает запись, после чего уходит. Слышно, как она закрывает за собой входную дверь, проворачивая ключ в замке на два оборота.

Вскоре в комнату входит Дима. Он уходит в дальний угол и садится.

— Помнишь Эрика? — спрашивает он. — Такой, невысокий и всегда веселый. Он любил ставить статусы о том, как прекрасна жизнь.

Я пытаюсь ответить, что помню, но получается какое-то невнятное мычание сквозь губы.

— Месяц назад его сбил поезд, — продолжает он. — Ты знал?

Я вспоминаю, как он обычно перебегал пути, не желая платить за проезд.

Дима достает откуда-то бутерброд и начинает жевать.

Я вспоминаю, как в один из дней, когда мне негде было ночевать, Эрик пригласил меня к себе домой. Помню, как его мать испуганно смотрела на меня, пока мы уминали оставшийся праздничный кулич. Она не могла понять, почему ее мальчик общается с таким, как я, но вскоре ее испуг сменился проявлением материнской заботы и мне была выдана самая мягкая подушка.

Доев бутерброд, Дима встает и уходит из квартиры, точно так же закрыв за собой дверь на замок. Следом появляется женщина, лица которой я не могу различить. Она выходит из кухни с той же кружкой, что я видел сегодня, только еще более грязной. От кружки идет пар. Она говорит, что бедный Дима не был «в сети» уже месяц, и она переживает за него.

Она спрашивает, буду ли я чай.

Я пытаюсь отказаться, но не могу произнести ни слова. Она подходит ко мне с кружкой кипятка и говорит, чтобы я напомнил ему ответить на ее сообщения, когда приду его навестить. В кружке плавают заплесневелые ошметки еды. Она подносит ее к моему лицу. От кружки пахнет чем-то прокисшим, и я пытаюсь отвернуться, но женщина уже держит мою голову рукой. Я прихлебываю мутный кипяток с кусками еды, ошпаривая им весь рот и пищевод. Один из ее котов вьется под моими ногами, он норовит помочиться на меня. Я чувствую, как пищевод разъедает кипящая жидкость. Согнувшись от боли, я утыкаюсь в плечо женщине. Вскоре боль уходит, оставив приятное тепло внутри меня.

Я открываю глаза.

Теперь я вижу эту же комнату со стороны. На том месте, где еще секунду назад был я, лежит Дима. Его глаза открыты, а зрачки закатились вверх. Из ушей и носа у него тянутся струйки засохшей крови. Раздается стук в дверь, от которого мой живот скручивает в спазме.

Осторожно подойдя к двери, я заглядываю в глазок: за дверью стоит Симеон с оравой злых псов позади. Их клыки блестят в оскале.

Я оглядываюсь в поиске телефона.

«Нужно позвать на помощь», — думаю я.

Стук повторяется с удвоенной силой. Я возвращаюсь в комнату, но теперь там никого нет, только ошейник лежит на полу. За дверью раздаются ругательства и звон ключей.

Я подбегаю к окну и вижу, что нахожусь на высоте примерно десятого этажа.

Ключи поворачиваются в дверном замке.

Я выглядываю наружу и вижу, что окно этажом ниже также открыто. Схватившись за раму, я вылезаю и пытаюсь нащупать ногами оконный проем под собой. Дверь с треском открывается, и квартира заполняется собачьим лаем. Я нащупываю стекло одной ногой и стараюсь занести вторую ногу внутрь.

Надо мной появляется морда оскалившейся собаки, следом за которой появляется Симеон. Он хватает меня за руки и, отцепив пальцы от оконной рамы, толкает вниз. В следующую секунду я хватаю воздух руками и, не найдя ничего, за что можно уцепиться, лечу вниз.

Собаки, высунувшись из окна, провожают меня лаем.

Пролетая мимо квартиры снизу, я вижу, как в окне та же женщина суетится на кухне. Звон кастрюль и лай доносятся до меня еще какое-то время, после чего все затихает. Лишь ветер тихонько посвистывает возле меня.

Время как будто замедляется. Боковым зрением я вижу, как приближается земля. Развернувшись в воздухе, я вижу, как подо мной толпа обступила обведенный на асфальте силуэт человека. Из ближайших окон высунулись жильцы.

Я готовлюсь к падению, вжав голову в плечи. Я не знаю, куда деть мои руки, и решаю, что лучше не выставлять их вперед. Внизу моего живота пробегает холодок.

Кто-то из толпы показывает подошедшему прохожему на открытое окно надо мной, а потом на силуэт на земле. Он что-то поясняет, разведя руки в стороны, после чего сводит их с громким хлопком, больше похожим на хруст костей.

Хлоп!