Идеалы христианской жизни

Евгений Поселянин, 2003

Е.Поселянин (псевдоним Е.А. Погожева; 1870–1931) – замечательный духовный писатель рубежа XIX–XX веков, оставивший богатое наследие. Это несколько десятков книг и статей по истории Церкви, жизнеописания святых и подвижников, книги о религиозной жизни души. Трудно определить жанр произведений Поселянина – это и не собственно художественная литература, но и не публицистика, и не проповеднический жанр как таковой… Пафос его творчества – обращение в веру своих соотечественников, которые, называясь православными христианами, в большинстве своем таковыми не являлись. Он хотел показать красоту и глубину христианского подвига в повседневной, «обычной» жизни. Не было у него ни обличительного тона, ни апокалиптического накала – столь свойственных эпохе. Его «идеал» – преображение внутренней жизни. Книга «Идеалы христианской жизни» – об этом, она – воплощение самых заветных идей и упований автора. «Идеалы христианской жизни – это идеалы христианского счастья… Это счастье тем исключительно, что оно совершенно не зависит от тех внешних обстоятельств, из которых складывается счастье мирское». Здесь читатель найдет все лучшее, что отличает творчество писателя – яркое, образное слово, прекрасный стиль и, вместе с тем, – обращение к самым глубоким пластам жизни христианской души.

Из св. Иоанна Златоуста.Перевод с прозы Г. А. Рачинского

По благословению Архиепископа Бельгийского и Брюссельского

СИМОНА

Предисловие

Представляли ли вы себе когда-нибудь такую картину?

Христос, вознесшийся с земли на небо после совершения Своего спасительного подвига, вновь сходит на землю.

Он сходит еще не в той славе Божества, в которой Он явится людям в час второго и последнего Своего пришествия на землю; Он сходит и не в том уничижении, в каком приняла Его земля, предложив Ему пещеру, ясли и потом крест. Он сходит таким, каким больше всего видели Его апостолы. В красном хитоне и синем плаще, с непокрытой головой, со всевидящим взором, с устами, готовыми открыться, чтобы излить на людей слова благодати.

И вот, сойдя к нам, к нашему быту и нашей жизни, Христос ходит, видит и слушает…

И спросим тут себя: та жизнь, которая Его будет окружать, те речи, которые Он будет слышать, те стремления, которые узрит в сердцах людей это всевидящее око, прозревающее все тайны, — будет ли все это согласно с Его заветами, будет ли все это согласно сливаться в одно общее явление, которое бы могло называться Царствием Божиим?.. Разве не придется сказать, что это Царствие Божие от нас не то что даже далеко, а еле мыслимо, хотя и открыто для нас еще здесь, на земле, Христовой рукой!

Тут Христос бы увидел жизнь языческую, еле тронутую легким наслоением христианства. Он увидел бы людей, погрузившихся в одно земное и забывших даже о том, как «горняя мудрствова-ти». Если бы Христос стал искать в людских сердцах то, что Ему так дорого — отражения в них Своего образа, — то какою бы печалью подернулись Божественные очи, ибо в ком из нас отразился образ Христов!

И грустен был бы ход Христа между людьми при виде всех людских безумных страшных поисков временного счастья, за которым люди забывают то, что одно только важно, значительно и ценно — заботу о душе, искание Царства Божия.

Христос искал бы по миру волн любви и благоволения, идущих от души к душе человека, от народа к народу, от страны к стране. И увидел бы Он взоры ненависти, разжение лютой вражды. Вместо отголосков ангельских гимнов Христос услышал бы буйные крики нечистой песни, соблазнительные призывы. Вместо братства и равенства Он увидел бы страшную разницу в быте — безумную роскошь одних, невероятную нищету других, от которых отворачиваются торжествующие богачи. И при всем том сколько бы Он увидел людей и достаточно зорких, задыхающихся от несчастья, людей, не находящих радости в самом напряженном бешенстве страсти.

И Христос стоял бы так среди нас, и слезы текли бы из Божественных глаз, как некогда текли по ланитам из-под терния капли крови Его, которая должна была нас возродить и которую мы невольно отвергаем. Он стоял и плакал, а жизнь кипела бы вокруг, равнодушная к ее Подателю, жизнь, идущая вне Его законов и Ему непокорная.

И пусть встает перед нами чаще и чаще этот образ Христа Бога, Который вопрошает нас о том, как мы живем, и скорбит о том, что мы живем далеко от его заветов. И неужели мы не сжалимся горячей жалостью над слезами Искупителя, Который видит, что люди страдают вдали от Него и не идут к единственному источнику утешения и счастья! Если бы только поднять к Нему взор, полный мольбы, если бы только безмолвно сказать Ему, чтобы Он взял нас, заблудших овец, на пастырские руки и отогрел бы нас, замерзших в холоде жизни, у пастырской теплой груди; если бы только осознать, что без него нет ни жизни, ни истины, ни красоты, ни счастья; если бы только с решимостью себе сказать: пойду к Нему стоять при Нем и в Нем поищу радости, и жизни, и смысла своему существованию!..

Так вот, устав ли от жизни на склоне бесплодного существования, в пору ли юности с ее грезами, так жестоко разбиваемыми потом действительностью, в зрелые ли годы, когда можно надеяться сделать то добро, какого не успели сделать раньше, — всею душою обратимся ко Христу, чтобы найти у Него, от Него счастье, и вдумаемся в тот строй мира чувств и дел, какие бы можно назвать идеалами христианской жизни.

Идеалы христианской жизни — это идеалы христианского счастья. Кто живет по Христу, тот уже овладел тем возвышенным, полным счастьем, которое принес с Собою на землю Христос. Это счастье тем исключительно, что оно совершенно не зависит от тех внешних обстоятельств, из которых складывается счастье мирское.

Тот, кто по-мирски несчастен и ничтожен, может внутри себя носить величайшее духовное счастье. И человек, переобремененный житейскими благами, может страдать неизлечимою и неудовлетворимою духовною жаждою, и бывает, что, чем жизнь человека внешне складывается лучше, тем сильнее он тоскует какою-то необъяснимою тоскою^[1].

Это призрак природы богатой и сильной. Признак души, способной на всеобъемлющую привязанность, на безграничное восхищение, но не отыскавшей предмета такой привязанности и такого восхищения. И вот эти именно природы особенно склонны по складу своему к христианству, особенно способны к глубоким религиозным переживаниям. И часто-часто что-то необъяснимое удерживает их от религии. Она кажется им сплетением предрассудков. И всю жизнь свою они, неудовлетворенные и страдающие, бродят бок о бок со своим счастьем, не видя, не слыша и не понимая того, что бы их могло спасти.

Как все в жизни, религию надо понять, чтобы оценить. И надо вжиться в нее, последовать ее советам, провести ее в свою жизнь и ощутить ее на себе, чтобы ее понять. А все это надо сделать, потому что мы все жаждем счастья. И религия — и только она одна — дает верное, не гибнущее, от всех случайностей застрахованное счастье.

Да, мы жаждем счастья. И быть может, одним из самых правильных ответов на вопрос «Что такое человек?» был бы ответ: «Разумное существо, жаждущее счастья». Эта жажда счастья заложена в душе нашей, как наше законное и первобытное право. Первый человек был создан для блаженства, и душа его так настроилась, чтобы постоянно это блаженство воспринимать. И это свое настроение первый человек передал нам, как основное чувство, в своем духовном наследстве.

И ошибка не в том, что мы на земле этого счастья ищем. А ошибка в том, что ищем его не там, где надо.

В этой книге, носящей заглавие «Идеалы христианской жизни», будут показаны тихие картины ничем не разрушимого христианского счастья, которое нисходит на человека, внявшего заветам Христа и воплотившего их в своей жизни.

Е. Поселянин

Примечания

1

Это ужасное душевное состояние особенно часто встречается у богатых англичан. Англичане — люди очень часто глубокие по природе, и если их жизнь не посвящена одной всеохватывающей идее, она кажется им неполной. Так же и у многих русских.