И охотничьи злоключения

Евгений Петрович Кузнецов

Вниманию читателей несколько увлекательных остросюжетных историй, связанных между собой страстью к таежным путешествиям. Запах хвои, болот, охота с другом лайкой, плохо заканчивающийся браконьерский промысел. Путешествия и поиск новых впечатлений. В рассказах показаны злоключения, возникающие у оказавшегося в тайге главного героя, конфликтующего с людьми из-за разного отношения к охоте, понимания – как надо жить, несовпадения взглядов на честность, порядочность, человечность.

© Евгений Петрович Кузнецов, 2021

ISBN 978-5-0055-7061-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

И охотничьи злоключения

Ехать поздней осенью на охоту Гера, так его обычно звали друзья и приятели, полное имя Георгий, не намеревался, тем более на охоту промысловую с целью добыть пушнину. До сих пор он охотился как любитель, чаще всего со знакомыми парнями в компании, рассчитывая отвлечься от обывательской жизни, пострелять, на добычу и не рассчитывал. А стоило ли отправляться на охоту с иными намерениями? Хотя Ярославская область не Подмосковье, где кругом города, городишки, дачные поселки, садовые участки натыканы как поганые грибы, но и здесь охотников хватает, не только местных, москвичи строят коттеджи, раскупают в деревнях избы, осваивают область, многие имеют ружья.

Гера мог вспомнить, как охотился в открытие летней охоты в этом году с двумя приятелями. Поехали на знакомое место на Углическом водохранилище, на котором бывали и прежде, выехали на машине из Углича пораньше, чтоб опередить других охотников. Оставив машину в деревне, прошагали берегом раздавшейся в ширину Волги, остановились на берегу заливчика, обросшего камышом, с ряской на открытых участках, подняли крякв, возможно, здесь гнездившихся, и было ясно — место не плохое. Используя топорики набрали сушняк для костра, обрубая на деревьях нижние сухие ветки, расстелили на земле кусок клеенки, выложили на него привезенные припасы еды и бутылки, уселись на землю. Каждому из парней немногим больше двадцати, радикулит не известен. Выпили, отмечая начало сезона. Захмелев, веселили души до глубокой темноты — развели костер помощнее и, поддавшись дикарским желаниям, разрывали вечернюю тишину боевыми кличами, прыгая через рослое жаркое пламя, сняв болотные сапоги, чтоб прыгать было живее, топтали босыми ступнями землю, доказывали, что нет боязни обжечься, не жалко одежды, если загорится, пьяному море по колено. Затевали единоборство, каждый считал себя первейшим силачом, и хмельная лихость требовала само утверждаться, катались по земле, тиская один другого, давили миски, остатки еды, не обращали внимания, что сырость земли пропитывала одежду. Гера был ладным парнем, хотя ни боксом, ни борьбой не занимался, однако природа силой не обделила, выше среднего роста, плечистый, физических нагрузок не гнушался, в армии служил в десантных войсках, тело в мускулах. И два товарища не были хилыми.

Еще при свете дня приплывала моторка с охотниками, намеревавшимися здесь остановиться, переночевать, увидели, что место занято, причем лихими парнями, жди от них что угодно, и причаливать не стали.

Возможно, возвращались улетевшие кряквы, однако при виде костра, азартно прыгавших людей садиться на воду заливчика не решились.

Утром продрали глаза лишь по тому, что начали палить, как на фронте на передовой, выстрелы заставили вспомнить, ради чего оказались на берегу заливчика. Палатки захватили, но не поставили, время на это не нашли, спали одетыми, лежа на земле в собачьих позах, сворачиваясь клубком.

Наскоро опохмелись, чтоб прогнать вялость, головную боль, для поднятия боевого духа, и охоту начали, три лихих орла с бандитской наружностью, с помятыми физиономиями из-за принятой накануне водки. Дружно пальнули по стремительно пролетавшей шальной перепуганной крякве, хотя летела на такой высоте, что достать ее можно были разве что пулей из карабина. Затем схоронились за росшими на берегу кустами, надеясь, что вспугнутые вчера местные утки или какие-то другие постараются в этом заливчике от бед укрыться, и неминуемо станут добычей.

К заливу подходил посторонний охотник, стоял в отдалении какое-то время, наблюдал. Когда снова пролетела на большой высоте кряква, ее попытались достать, то пришелец решил не молчать:

— Что вы впустую палите. Если какая-то дробина в утку попадет, то только птицу искалечит. У вас ружья надо отобрать, не охотитесь, хулиганите. Я сообщу о вас егерю.

Гера оказался ближе всех к пришельцу, не мог оставить наглое высказывание без внимания, приказал зловещим голосом:

— А ну, вали отсюда! Еще раз здесь покажешься, то живым не уйдешь.

Для большей убедительности он направил на говорившего стволы двустволки, угрожающе кривя губы, взгляд как у убийцы.

Пришелец оказался человеком культурным, просьбу выполнил, не решился спорить с агрессивно настроенным парнем. Он был способен отыскать егеря. Только что егерь мог сделать? Путевки парнями куплены, незаконно полученной добычи нет, при егере стрелять впустую воздержатся. И не всякий егерь решится придираться к трем здоровым парням, по внешнему виду которых нетрудно понять, что они готовы за себя постоять.

На поведение Геры, на его стремления и поступки влияло, что в малолетстве был шпаной, состоял на учете в полиции, тогда милиции, как опасный для общества подросток, не раз его забирали в полицейский участок, даже грозили поместить в колонию для несовершеннолетних преступников. Хотя он уже взрослый, отслужил в армии, даже критически оценивал свои поступки в молодые годы, а с прошлым полностью не прощался, оно проявлялось, как в повседневной жизни, так и на охоте, вот охота и получалась похожей на хулиганство. Два его товарища в малолетстве на учете полиции не состояли, но были разгильдяями.

Одна напуганная пальбой стремившаяся спастись крякуша с разбега села в заливчик, успела стать чуткой, сразу схоронилась в тростниках, потом услышала подозрительные шумы на берегу, издаваемые засуетившимися охотниками, и взмыла в небо, причем совсем не в том месте, где ее ждали, крякнула, удаляясь, издеваясь над незадачливыми добытчиками.

Свет просыпавшегося дня начал активно заливать окрестности, выстрелы звучали уже редко, непрогретый воздух в рваных клочьях тумана стал сотрясать рев мотора быстроходного глиссера, сидевшие в нем охотники решили погоняться за чернети, в отличии от благородных уток считавших, что смогут спастись от добытчиков на широкой открытой воде.

Удалось еще пальнуть по пронесшейся на большой высоте над головами утке, не смирявшейся с мыслью, что надо родные места покинуть, искать убежище на глухих лесных озерках и лужах.

Поняв, что теряют время напрасно, хоронясь в кустах, все трое пошли берегом, хотя слабо, а все же рассчитывая вспугнуть прятавшуюся в тростниках дичину, хотя здесь наверняка успели побывать другие пешие добытчики, приплывали и на моторках, высаживались.

Напуганный диск солнца выглянул в то утро и начал поспешно карабкаться на небосвод, надеясь сбежать.

Вечером можно было постоять на вечерней зорьке, какие-то уцелевшие утки должны прилететь уже в полной темноте на свои кормовые угодья, да вместо этого решили допить водку.

На следующий день делать на Волге оказалось нечего, утка не собиралась возвращаться на места, где таились и ходили добытчики, не жалели пороха и дроби. Водки не осталось, опохмелиться нельзя, нужно возвращаться в Углич.

Тащились к деревеньке без намека на былую удаль. У Геры слегка вывихнута правая рука, больно сгибать. Он пострадал накануне. Приятели растеряли надежду на успех, решили не мучиться и вернулись к заливчику, Гера же оказался более настойчивым. Он выстрелил в пролетавшего чирка одновременно с шедшим навстречу незнакомым верзилой, потом с помощью мата и рукоприкладства выясняли, кто из двоих в чирка попал.

В деревне, где оставили машину, к ним подходил местный парень, сказал, что подстрелил двух крякв, возможно, не врал. Гере и его приятелям похвастать было нечем, у них добыча один чирок на троих. Да Гера нисколько не расстраивался, не завидовал, главное — неплохо провел время, внес в жизнь росток разнообразия, лишний раз пообщался с приятелями.

Всего несколько раз он охотился нормально со знакомым пенсионером, жившим в том же дом, что и он, в охоте хорошо разбиравшимся, тропили зайца, как-то пытались взять поздней осенью пролетную чернеть, и он подкрадывался к кормившимся уткам. Охота получалась интересной, просыпался азарт и желание проявить следопытские способности, а все равно не собирался отказываться от пустых охот с приятелями, не отрывался от привычного коллектива.

Место, куда стоило на промысловую охоту поехать, подсказал прежде работавший на механическом заводе механик, у него в вологодской таежной деревеньке жил двоюродный брат, до выхода на пенсию ездил к брату, сейчас из-за возраста и намечавшихся болезней с охотой и с этими поездками распрощался. Место понравилось Гере потому, что в таежной глухомани о существовании егерей лишь слышали, он с малолетства не стремился придерживаться законов и намеревался охотиться на пушнину раньше разрешенных сроков, едва на место прибыв, не опасаясь осложнений, намеревался браконьерствовать, и мысли не было заключать договор, в котором указывают, какое количество зверей охотник имеет право добыть, добудет сколько сможет, Гере удастся неплохо заработать, шкурки продав, не сомневался, что промысловую охоту без труда освоит. Телефонная сотовая связь с той местностью была никуда негодной, механик вообще последний год не мог с братом связаться, возможно, телефон у брата вышел из строя, надо ехать в город, в Тотьму. Брата уговорили купить телефон, купил, а им не пользуется, привык обходиться без цивилизации, привык жить дикой жизнью. Знакомый написал брату записку с просьбой принять предъявителя этой записки и оказать посильную помощь. Он объяснил, какие нужно купить капканы, кто потом в Угличе добытую пушнину готов купить.

Ехать на промысловую охоту, о существовании которой Гера лишь слышал, пришлось потому, что нужно было из Углича на время исчезнуть, причем исчезнуть срочно, чтоб избежать встреч со следователями, занявшимися расследованием ограбления бывшего большого московского чиновника, построившего в районе коттедж и теперь здесь жившего. Москвич обещал подарить полицейским миллион рублей, если они вернут угнанный канадский вездеход, и неудивительно, что полицейские рьяно занялись поиском преступников.

До Ярославля от Углича Гера доехал на автобусе. Затем поезд. Из Вологды снова автобус. Попросил водителя высадить его, не доезжая нескольких километров до районного городка Тотьма, что украшает не одну сотню лет берег реки Сухона, отсюда предстояло по грунтовой дороге добираться до нужной Гере таежной деревеньки.

Местность, в которую он забирался, на карте сплошь была закрашена зеленым цветом, говорившем о наличие леса, испещрена штриховкой, обозначавшей болота, попутную машину прождал долго. К кюветам подступали мрачные еловые леса, или грузовик тащился через места открытые, болотистые, ни одного населенного пункта, попался лишь брошенный людьми хутор с догнивавшими избами, зверь должен жить в этих диких угодьях. Чтоб меньше глазеть на тайгу, не нагонять на себя тоску, Гера старался говорить, и он парень общительный, привык к компаниям, в которых зубоскалили, стал рассказывать разные истории, в которых доводилось побывать, с потасовками, с вмешательством полиции и вызовом скорой помощи. О том, как участвовал в грабеже московского чиновника, он рассказать воздержался. Когда Гера замолкал, то безлюдье северной местности, придавленное пасмурным небом, угнетало, начинал догадываться, что будущую охоту, которую затеял, нельзя даже отдаленно сравнивать с той прогулочной, к какой привык. И Виктор, так звали водителя, оказался человеком не общительным, разговор с ним не получался, от него только удалось узнать: деревня, к которой он ехал, не заброшенная, в ней ферма, магазин, небольшая школа, люди в ней жили, не разбегались, что удивило Геру. Оказывается, бывший житель, здесь родившийся, ставший в Ярославле бизнесменом, не позволил деревне пропасть, приобрел ферму, ее обновил, даже построил небольшой цех по переработке молока, продукт увозили на продажу в Тотьму, в Вологду. До нужной Гере деревеньки предстояло идти от центральной усадьбы полями два километра.

— И куда мне теперь двигать? — спросил Гера, когда подъехали к зданиям фермы.

Виктор объяснил.

Брести в сумерках по продуваемому ветром полю совершенно не хотелось.

Хотя с неохотой, но Виктор не отказал Гере, разрешил заночевать у него в доме, пришлось ждать, пока два подоспевших помощника таскали мешки с комбикормом в пристройку.

Дом не так давно построен, опушен, покрашен, с большими окнами. Геру поместили в горницу, вызвавшись обогреть ее электрическим нагревателем. И внутри обстановка с городской мебелью, Гера даже поразился, не ожидал увидеть такое в таежной глухомани, вода из колодца подавалась с помощью движка. Двое детей у Виктора, исправно зубрили уроки. Все семейство одето прилично. Ходить в доме нужно в тапочках. Гера привык с любым человеком общаться запросто, начал было детей развлекать шуточками, заглянув в соседнюю комнату, посмеялся над их старательностью, так глава семейства попросил не мешать заниматься. И его супруга вся в делах, ни минуты не сидела спокойно. У них свое хозяйство, куры, корова, надо напоить, накормить.

Пригласили, наконец, к столу. Оживившись, Гера достал из рюкзака поллитровку. Виктор попросил бутылку убрать, ни к чему. Гера сказал, что у него бутылка не последняя, запасся, знакомство положено отметить. Виктор и эти слова воспринял холодно. Даже детишки посмотрели на гостя с осуждением. Гера к таким компаниям не привык, невольно на ум пришла тоскливая мысль: вот влип!

Обывательская обстановка нарушилась неожиданно — начала телиться корова. Убежавший Виктор вскоре вернулся с девушкой, ей немногим больше двадцати, причем с деятельной, явилась с кожаной сумкой, закрывавшейся молнией, в ней нужная медицина, принесла рабочую куртку, резиновые сапожки. Переодевшись и переобувшись, девушка ушла в примыкавший к избе сарай выполнять ветеринарные обязанности. На такую девушку нельзя было не обратиться внимание, фигура спортивная, русые волосы подстрижены коротко, как у мальчишки, от этого особенно привлекательными выглядели большие глаза. Девушка с характером, сразу чувствовалось по ее сдержанному поведению, на Геру не обращала внимание, а захотелось, чтоб она заинтересовалась приезжим. Гера намеревался пойти следом за ней в сарай, надеясь поговорить, пошутить, показать свой интерес к ней. О предстоящей охоте он вообще перестал вспоминать, даже появилась мысль в этой деревне остаться и добиться близости с девушкой, черт с ней с охотой. Он привык женщин менять, не сомневался в их легкой доступности, и эта красивая девушка не станет исключением. Хозяйка велела ему остаться в доме. И детей она в сарай не пустила, будут мешать.

Хозяйка намеревалась угостить вернувшуюся из сарая Лену. Та отказалась. Гера всячески старался показать, что не прочь с девушкой поближе познакомиться, ходил вокруг нее, говорил комплименты, улыбался, подмигивал, да она будто его не замечала, что разжигало желание добиться своего. Хозяйка вспомнила, что обещал дать Лене на время ручную швейную машинку. Гера вызвался машинку отнести, схитрил, сказал, что заодно хочет перед сном поглазеть на вечернюю северную деревню.

Конечно, он не мог даже предположить, что в скором времени станут развиваться криминальные события, в которых девушка сыграет не последнюю роль.

Дед, к которому Гера добрался с рекомендованной запиской, встретил гостя доброжелательно, предоставил койку, попросил располагаться, как у себя дома. Гера сразу достал из рюкзака и поставил на стол привезенную бутылку. Дед вынул из буфета тарелки, из холодильника разные продукты, принес из сеней банки с солеными грибами и огурцами.

Сели за круглый старинный стол.

Прежде чем выпить дед перекрестился, причем крестился двумя пальцами, и Гера сообразил — перед ним старовер… Дед крестился всякий раз, прежде чем взять в руку стакан, после чего замирал на недолгое время, не отрывая взгляда от висевшей в углу комнаты иконы, шептал молитву, возможно, извинялся перед Богом, зная, что тот пьянство не одобрял.

Задавая вопросы Гере удалось узнать: в этой деревеньке жили еще двое, муж и жена, старики, остальные избы пустовали, разваливалось и строение прежде существовавшей здесь небольшой фермы.

Когда выпили второй раз по пол стакана, встречу отмечая, то дед стал о себе рассказывать: уже не охотился, отказывали ноги, извинился, что в избе беспорядок, супругу схоронил, живет один, хозяйство сильно забросил. И действительно похвастать порядком дед не мог, давно не крашенный пол не подметен, на старинной мебели слой пыли, паутина в углу окон, на подоконнике полуживой цветок столетник. И сам дед за собой не следил, одет во что придется, на нем старые штаны, выцветшая фуфайка, на ногах подержанные подшитые снизу валенки с отрезанным верхом. Он и гостя нарядил в похожую обувку, чтоб не ходил в носках. Отраставшие усы, бороду дед изредка подрезал ножницами, но человеческий облик не терял, говорил складно и разумно. Когда Гера признался, что прежде не промышлял, охотник любитель, то дед покачал головой и посмотрел на гостя с сожалением.

— Ты чего дед вдруг загрустил?

— Боюсь, ничего не получится у тебя. Первый раз.

— Всегда все начинается с первого раза. Ты растолкуешь, какие капканы и на какого зверя ставить, где ставить. У меня будет полный порядок.

— Это так, только… Я долго эту охоту осваивал. Зверя надо понимать, чего хочет, как поступит.

— Да брось мудрить! Капканы поставлю, все звери будут моими. Кто у вас тут водится?

— Зверь всякий, выдра, бобр, американская норка. С собакой куницу можно взять, белку настрелять, годами бывает порядочно. Я могу дать тебе лайку, Трезор, но давно не работал, обленился, разжирел.

— Почему норка американская? — поинтересовался Гера.

— В зверосовхозах разводили американскую, какие-то сбежали, говорят, чуть ли не из Карелии, расселились по европейской местности. Они крупнее и сильнее наших, когда-то здесь обитавших, прежних вытеснили.

— Мне твой брат сказал: хотя сейчас не ноябрь месяц, когда официально откроют охоту на пушеного зверя, но шкурки у зверей уже вылинявшие, продать можно.

— Это так. Хотя, конечно, лучше подождать, но раз приехал, с письмом от брата, то должен тебе помогать… Я тоже постреливал раньше времени, признаюсь, но я местный, ты же пришлый.

Беседа продолжалась. Гера спросил и о ветвраче Лене, постаравшись не выдать к ней интереса, сказал, что случайно с ней встретился. Конечно, он не стал позориться и рассказывать, как закончился его визит в дом девушки, о своем разгульном поведении из-за привычки легко добиваться близости с женщиной, если возникает сексуальное стремление, и какие у него неожиданно возникли желания, самого поразившие. Дед отозвался о девушке не плохо, и его корову она выручала в позапрошлом году, когда только начала работать ветеринаром. Она здешняя, училась в Тотьме. Гера поразился, узнав: Лена, оказывается, имела оружие не ради защиты, как он предположил, она охотник, лайка у нее, стреляет глухарей, добывает белок, куниц. Ее отец был страстным охотником, любовь к этому занятию передалась по наследству. Ее мать умерла от болезни, последние годы воспитывалась отцом. Тот провалился на озере под лед, выбраться не сумел. Девушка живет одна. Свою лайку она не одолжит и на день, можно не просить.

— Слушай, если я предложу ей промышлять на пару?

— Что, едва ее увидел и успел влюбиться?

— Ну… На такую можно обратиться внимание.

Гера решил, что такого объяснения недостаточно, чтоб опровергнуть предположение деда, тем более хотелось убедить себя, что возникшие к девушке чувства явление временное, вот почему заговорил снова:

— Я вообще-то считаю, что любви нет, выдумали ее существование, поместили в красивую рамку. Я смотрю на женщину, как на вещь, вещью пользуюсь. Мой дружок где-то прочел, какой должна быть жена: хозяйкой в доме, дамой в обществе и проституткой в постели. Что должна быть проституткой в постели, я полностью с этим согласен… Полы связывает физическая потребность. А мужики… Они как лоси быки, только если у лосей потребность во время гона, то у нас постоянная. Женщины от мужиков не отличаются, у них тоже физическая потребность в сексе.

Дед покачал головой и проговорил, осуждая:

— Ты рассуждаешь очень неприлично. Так думать, говорить грешно, так нельзя.

— Ты, дед, вижу, верующий, все равно должен смотреть правде в глаза. Я говорю то, что есть, жизнь научила и учит разбираться. Повлияло, что в детстве рос шпаной, был предоставлен сам себе. Такие пацаны умеют жизнь оценивать. Ума набирался и служа в армии.

— Слышал я о таком слове, шпана, вроде как паренек не серьезно относится к жизни.

— Такое определение, если объяснять культурно, если же словами полицейских — это молодой бандит.

— И как же ты стал шпаной?

Гера объяснил. Мать не сделал аборт лишь потому, что надеялась любовника женить на себе. Хотя она родилась в деревне, а придерживалась современных западных взглядов: жить надо ради себя, иметь больше денег, любовников. Пока она владела магазином, то все же вспоминала, что у нее есть сын, а потом…

— Мать была владельцем магазина, говоришь?

Гера подтвердил, было такое. Любовник подарил. Склонность к земле, к коровам мать не имела, подалась из деревни в Углич. Была привлекательной, свою цену знала, быстро разобралась, как выгодно общаться с мужчинами. Ей подсказали и помогли стать опекуном одинокой немощной старушки, вскоре стала владелицей двухкомнатной квартиры. Любовники, дарившие подарки, дававшие деньги, постепенно исчезли. Виноват не только увеличивавшийся возраст, подводил и доставшийся от природы резковатый характер. И общение с проходимцами, у которых получала для магазина нелегальный товар, делало ее напористой. Сексуальные потребности матери стали удовлетворять гражданские мужья, среди них были бездельники, кобеля, они поспособствовали тому, что Гера стал шпаной… Мать совсем забросила сына после того, как запила. Запила она после того, как ее уличили в продаже нелегального товара, магазин пришлось продать, стала работать обычной продавщице. Гера полностью начал жить, как сам хотел, и делал, что хотелось делать.

— И что же ты делал?

Гера рассказал: дрался, само утверждался, заставлял других подчиняться, хулигански развлекался, добывал деньги разными путями. Но не воровал, так получилось, что воровство презирал… Школу он посещал, наводил в классе свой порядок, вроде без школы скучно. Его из школы хотели отчислить, как неисправимого хулигана, да руководству растолковали, что их обязанность не только учеников учить, должны и перевоспитывать, руководство надеялось, что рано или поздно хулиган сотворит такое, что угодит в колонию для несовершеннолетних. Несколько раз он из дома сбегал, жил бомжом, ночевал, где придется, да понял, что лучше дом иметь. Все эти события формировали его, как личность. Он с восьми лет курил, выпивал.

— Гляжу, сейчас не куришь, — заметил дед.

Гера объяснил: в армии была компания по борьбе с курением, он с ротным поспорил, что имеет силу воли, бросит курить, и бросил… Гера подрабатывал разными способами, выполнял и заказы взрослых, стремившихся кого-то наказать, нанести вред: чью-то машину нужно повредить, окна кому-то разбить, и другую подлянку устроить, — не сомневались, если Гера попадется, то заказчика не выдаст.

— Не простая у тебя была жизнь, действительно молодой бандит, — сочувственно сказал дед. — Да простит тебя Господь.

Взглянув на икону и перекрестившись, дед молчал какое-то время, обдумывая услышанное.

— Меня все же удивляет, что тебе позволяли хулигански жить.

— Удивляет, что меня не перевоспитали? Ты, я вижу, сторонник жестких мер, сторонник кулака. Учителя могли меня лишь учить, каким я должен быть. Попадал в милицию, так я дел, за которые надо расстреливать, не совершал, даже не воровал. Пугали меня. Я не из пугливых. Мать пугали, грозили лишить родительских прав, да догадывались, что она будет не сильно возражать. Были, конечно, такие, хотя их не трогал, но моя деятельность их возмущала. Так наша публика не стремится обращаться с полицией. И побаиваются таких, как я, предпочитают помалкивать. Раз я зарезал финкой одного сынка, родитель устроил самосуд, меня и его сынка кали в больницу. Милиция начала разбираться, что произошло. Родителю пришлось от всего отказывать, чтоб его не посадили за жестокое избиение подростка. Такой финал послужил уроком для других агрессивных личностей.

Дед какое-то время молчал.

— Хотя ты говорить, что ума набрался, а несерьезное отношение к жизни сохранилось, как я погляжу, решил заняться промысловой охотой, в ней не понимая. Как ты охотился до сих пор?

— Лучше не спрашивай. Ты охотник настоящий, как я вижу, расскажу, то станешь меня ругать.

— И почему же отправился на промысловую охоту?

— На то свои причины.

— Какие же они, если не секрет?

Гера молчал какое-то время, решился рассказывать лишь после того, как в очередной раз выпили: он бежал из города на всякий случай, чтоб не иметь дел с полицией. Она расследует ограбление московского чиновника, ищут угнанный канадский вездеход новейшей конструкции для десантных войск, могли начать Геру расспрашивать, придираться, следить за каждым его шагом. После службы в армии Гера уже не тот, каким был, но в полиции о его пацаньих подвигах не забывают, иной раз и сейчас попадает в участок из-за разных случаев, вот почему чуть что происходит, то подозревают его, проверяют.

— И за что же тебя сейчас забирают в полицейский участок?

— За всякое. Звонит жена дружка, просит срочно к ней подойти. Оказывается, коллектор угрожает: если семья не медленно не погасит кредит, то будут крупные неприятности, ребенок пропадет, гараж сгорит. Дружок дальнобойщик, был в рейсе. Гера спустил коллектора с лестницы. Тот едва из подъезда выполз, сразу позвонил в полицию, лишь затем вызвал скорую… Один гражданин застукал Геру и свою жену в постели, расстроился, разгорячился, пришлось защищаться… В ресторане произошла стычка, снова полиция, скорая.

— Ты, как погляжу, и после армии ведешь несерьезную, разгульную жизнь, хотя возраст не шпаны, — с осуждением заметил дед.

И он перекрестился снова, зашевели губами, прося Бога простить гостя.

Соглашаться с дедом Гера не собирался. Разгульная жизнь, когда вытворяют черте что, думают о себе, а он за редким исключением выступает в защиту друга или друзей, оставаться в стороне подло, если друг или друзья нуждаются в помощи, вот и попадает в полицейский участок. У него после армии был всего один случай, когда хотели обвинить не в хулиганстве, пришить крутую статью. Он решил заработать, взялся перебить номер на карабине, где-то сворованном. Заказ выполнил. А типа, заказчика, арестовали, продал Геру. На счастье, тип скончался от сердечного приступа… В общем, бежать из Углича пришлось потому, что в полиции считают, Гера не из тех, кто придерживается законов… Что он исчез из города, на это не должны обратить внимание. Новый владелец уволил с механического завода половину работников. Найти работу в Угличе не просто, приходится искать работу и на стороне, в числе таких будут считать и Геру.

Дед молчал какое-то время, забывая, что перед ним тарелка с едой, после выпивки нужно закусывать.

— Как я догадываюсь, ты участвовал в грабеже московского чиновника, сбегаешь не на всякий случай. Так? — спросил он.

— Я этого и не скрываю.

— Зачем? Должен понимать, можешь попасть в тюрьму, и осудят не за хулиганство, не за драку, сядешь на долго.

Пришлось объяснить: Гера опять преследовал не личный интерес, выручал двоюродного брата. У сынишки брата возникла злокачественная опухоль на левом глазу. Пацаненку пять лет. В Ярославле, в Москве врачи сказали, что сделать ничего не могут. Вылечить взялись лишь в Германии, для этого нужны четыре миллиона рублей. Брат продал все, что продать мог, взял кредит, заложив свою недвижимость, по ярославскому телевидению в рекламе обратился ко всем с просьбой помочь спасти ребенка. Нашлись сердобольные. Все равно полученных денег было недостаточно. А тут появился деловой человек, эту рекламу смотревший и о беде узнавший, давал брату миллион, если тот угонит у московского чиновника канадский вездеход. Брат справиться один не мог, обратился за помощью к Гере.

— Ты заботой о ребенке не прикрывайся, хуже грабежа только убийство, — возмущенным голосом проговорил дед.

Слушая рассказ он вообще отложил вилку, на гостя глядел хуже, чем неприветливо. Гера даже немного удивился, услышав последнее высказывание, и каким тоном оно было сказано. Ему казалось, народ ко всему привык, по телевизору о чем только ежедневно не рассказывают: очистили квартиру очередного известного артиста, автокатастрофы, взрывы в домах газовых баллонов, — ко всему начинают относиться как к забавному происшествию, лишь бы происшествия меня не касались. Хотя здесь глухомань, но у всех телевизоры, новости слушают, вроде должны думать так же, как и живущие в городах и цивильных поселках, так нет…

Обычно Гере было безразлично, как о нем думали, но сейчас вместе с дедом пьянствовал, хотелось сохранить дружественные отношения, решил убедить деда, что дело совершено благое. Конечно, грабеж вещь не очень хорошая, Гера согласен, однако… В ряде случаев грабеж можно приветствовать. Именно такой случай с московским чиновником. Ребенка нужно было выручать. А чиновник… Его вообще давно пора сажать. Помимо большой зарплаты он кормится взятками, первый зам главы одного из московских районов, в его ведении строительство, жилищное хозяйство. Ему все дозволено. Захотел иметь канадский вездеход новейшей конструкции для десантных войск, и получил, прислали из Канады, наверняка отвалил за это кучу денег, и договориться о такой проделке не просто.

— А ты знаешь, что он взяточник, или это твои предположения?

Разве могло быть иначе? Губернаторов и тех постоянно сажают за коррупцию.

— Нет, должны были вас изловить и грабеж предотвратить. Это у нас один участковый на все окрестности, а у вас… Ваши следы остались. Надо вас сажать. Сажать и того, кто заказ сделал.

Гера снова был удивлен, и свое удивление выказал. С чего дед такой сознательный? Живет в глухомани, образованностью наверняка похвастать не может, а рассуждает… Правда, в библии, как Гера слышал, любые отклонения от нормы осуждаются, а у деда, помимо того, что верующий, староверческие корни. У староверцев была своя правда, ушли в дикие леса, чтоб эту правду не растерять… Нет, жалеть этого чиновника незачем, нажился нечестно, для него лишиться миллиона, все равно что деду потерять червонец. А выручить сынишку брата — дело благое… Вот Гера уверен, если чиновник и видел по телевидению рекламу брата, то и мысли не было послать на указанный счет хотя бы рубль. Счет был больницы, брат договорился с заведующим.

Видя, что дед по-прежнему хуже, чем хмурился, с гостем не собирался соглашаться, Гера решил переменить тему разговора. Для начала предложил снова отметить знакомство. Когда выпили, причем дед выпил, казалось, лишь для того, чтоб слегка успокоиться, Гера повторил вопрос, который уже задавал: может ветеринар Лена все же согласится промышлять с ним?

Дед какое-то время молчал, оставаясь под впечатлением услышанного, ему не понравившегося, поддел вилкой соленый огурец, жевал, на гостя поглядывал с осуждением, все же решил высказаться, оценивая заданный гостем вопрос:

— Ты говоришь, что любви нет, а сам… Развлекаться решил?.. И не об охоте ты думаешь, как я гляжу, опять серьезности нет… Может наша охота заставит тебя относиться ко всему по-другому. В городе у вас никаких забот, квартиры с горячей водой, магазины, развлечения всякие, развращаетесь, а человек попадает в тайгу, все зависит только от него, жизнь начинает осмысливать. Вот ты чуть ли не хвастаешь, как удачно человека ограбили, а совершил грех, тебе повезло, не изловили, попадешься в следующий раз, если не изменишься, опять что-нибудь затеешь. Помяни мое слово, такое произойдет, молись, чтоб этого не случилось. Да простит тебя Господь, — добавил он, крестясь. — Я вижу, ты в Бога не веришь. И откуда тебе верить, в малолетстве был шпаной, и сейчас похвастать правильной жизнью не можешь. А напрасно, верить надо.

Перекрестившись снова, он что-то зашептал, глядя на икону, вероятно просил Бога образумить гостя.

— Если охота заставит меня измениться, буду рад. Может и к женщинам я стану относиться по-другому.

— Хорошо бы… Но к нашей Лене лучше не подходи, иначе будешь иметь дело с ее женихами. А их хватает.

Дед начал думать о девушке, и лицо посветлело.

— Охота ей нравится, а охотится удается лишь урывками. У нее работа — к месту привязывает. На ферме несколько сотен голов скота. У частников коровы, свиньи. Чуть что — она нужна. Отправляется на охоту, а на ее розыск посылают гонца. Ее вызывают и в деревню Орендорская. Это уже вблизи железнодорожной ветки на Воркуту. Там тоже ферма, своего ветеринара нет. Плывет туда на моторке по речке, зимой опять же по речке добирается на буране.

Хотя от вина Гера хмелел, а о Лене вспоминал, когда оставался один, особенно лежа в постели. Он старался о ней не думать, в который раз внушал себе, что возникшее у него чувство явление временное, старался высмеять свое высказывание, что готов жениться, до сих пор в жизни ни с кем не связывался, так и должен жить дальше, однако почему-то сомневался, что такие утверждения правильные, даже хотелось, чтоб утверждения были ошибочными, вот почему думать о девушке продолжал. Бой девушка! И она охотник. Не свойственное женщиной увлечение усиливало симпатию к ней, необычное часто притягивает, неприступность девушки разжигала дополнительное влечение к ней. И все больше усиливалось желание встретиться с ней, потребность такая появилась, и догадывался, что при встрече с ней надо избавиться от развязности, к которой привык при общении с женщинами.

И неудивительно, когда накануне ухода из деревеньки, на третий день пребывания у деда, он добрался до центральной усадьбы, намереваясь запастись продуктами, то первым делом зашел не в магазин, а к Лене.

Как раз при этой встрече с ней, ему пришлось познакомиться с молодым ревнивым бугаем, который не собирался девушку никому уступать. Гера тогда не подозревал, что в скором времени придется с этим ревнивцем в тайге встретиться, и тот будет не один, с егерем, и окажется поразительно агрессивным, будет стремиться убить конкурента по любви.

В тот же день он покинул деревеньку.

Продуктов Гера набрал немного, был уверен — станет кормиться дичью, до сих пор по пальцам мог пересчитать, что удалось добыть, но сейчас забирался в таежную глухомань, успех обеспечен, не собирался обращать внимание на слова деда об отсутствии опыта.

Деревенька была в стороне от речки, пришлось идти голым полем, которое использовали как сенокос, затем тащиться через моховое болото в редких чахлых сосенках, местами не обобрана клюква, выпавший снежок не везде засыпал красные ягоды. За минувшие дни хорошо подморозило, побелило землю снегом.

Кобель Трезор не проявлял к предстоящей охоте интереса, отходить от избы не хотел, пришлось взять на поводок. Потом, получив свободу, он возвращаться в деревушку не стал, но и охотничьего старания не проявлял, трусил впереди или в стороне нового хозяина, словно был на прогулке, временами останавливался, со знанием дела задирал заднюю лапу и оставлял метку на приглянувшемуся ему предмете, сообщал другим собакам, что имеет права на эти земли.

— Смотри, станешь лоботрясничать, то кормить не буду, — предупредил Гера.

На помощь кобеля Гера особенно не рассчитывал, помнил, что дед говорил: пес обленился, разжирел, — но когда из-под росших на конце болота кустиков ивняка шумни вырвались и понеслись прочь кормившиеся почками белые куропатки, а пес за птицами не погнался, то была причина обозлиться.

— Мать твою! Даже шевелиться лень? Пристрелю!

Правда, разочаровываться в способностях кобеля было рано, похвастать охотничьими знаниями Гера не мог, но дед кое-чему научил, из полученных от него полезных сведений узнал, как и на кого работает лайка, спугнутые куропатки на деревья не рассаживаются, как глухари, улетают, пес не дурак, это понимал, и зачем впустую за птицами гнаться?

Выйдя на речку, Гера почти сразу увидел на припорошившим снегом берегу широкую полосу, и хотя такое видел первый раз, а понял — выдра или норка вытаскивала из реки крупную рыбину и пировала, подтеки крови выдавали ее хищный нрав. Захотелось поставить капкан, надеясь, что зверек в этом месте выберется на берег снова, но от деревень Гера отошел недалеко, по рассказу деда рыбаки добирались до этих мест, ставили сети, могли забрать попавшего в капкан зверька. Избушку, в которой Гера намеревался расположиться, рыбаки навещали очень редко, так уверял дед, рыбные места вблизи деревень, на большом озере, через которое протекала речка, и немного ниже по течению, где в речку впадал ручей. И, главное, не стоило здесь оставлять следы своей деятельности, промышлять нагло и на показ, Гера не забывал высказывания дедом, когда вернулся из центральной усадьбы, укладывал купленные продукты в рюкзак.

— Может тебе все же не отправляться на промысел? Погости еще у меня и подайся домой.

— С чего вдруг у тебя возникли такие мысли?

— Ты появился у нас, об этом уже все село знает. Охота на пушного зверя пока запрещена, и ясно, что собираешься браконьерствовать.

— Я твой родственник, приехал тетя навестить, так и говорил Виктору, которые привез меня сюда. Ружье я скрывал в рюкзаке, никто его не видел, с какой стати решат, что я приехал на охоту.

— Пропадать будешь долго, заподозрят, что ты здесь не гостить, явятся ко мне, чтоб проверить, а тебя нет. И у нас есть защитники природы. Браконьерство местных они стараются не замечать, а о пришлых доложат в Тотьму. Если я скажу, что ты просто пошел прогуляться по лесу, то не поверят. И говорить неправду грешно. В итоге пришлют сюда егеря.

— Пускай егерь только покажется, сразу поймет, что со мной лучше не связываться. Я служил в десантных войсках, убивать человека не буду, но неожиданно нападать, ломать людей нас обучали. Поломаю твоего егеря, уберется, свою шкуру спасая.

— Ты не храбрись. Если егерь и не возьмет тебя в тайге, то вернется в деревню, тебя дождется, ему помогут тебя повязать.

— А я в вашей центральной усадьбе показываться не собираюсь, закончу охоту, загляну к тебе, прощусь, центральную усадьбу обойду, выйду на грунтовку, дождусь попутку, доеду на ней до трассы, и мой след простыл.

Хотя Гера так говорил, а понимал, что храбриться на самом деле не стоило.

После обнаруженных на снегу следов он прошел недолго и увидел строение, возле впадавшего в речку большого ручья.

Строение оказалось — ржавый железный балок, в давние времена вероятнее всего доставленным сюда по воде на плоту, служил временным пристанищем для рыбаков, дверь давно пропала, внутри наброшено сено, набравшее плесенный запах, вместо столика ящик от магазинных продуктов, была железная буржуйка, до того проржавевшая, что намечались в боках дырки, трубы вообще не было. Гера в балок лишь заглянул, ему нужно идти дальше. Выйдя из балка и осмотревшись, он поднял верх болотных сапог, намереваясь здесь перейти замерзший лишь по краям ручей, да оказалось глубоко, и дно в вязкой тине, пришлось отступить, пошел берегом ручья, надеясь найти лучше место для переправы.

Тогда он и наткнулся на тропинку на снегу, тянувшуюся в сторону от ручья по болотистой низине в хилом кустарнике, и догадался — наследили выдры, судя по крупным отпечаткам лап, иногда от тропы отклонявшимся. Конечно, он не мог оставить это открытие без внимания.

Он прошел совсем немного и вышел к озерку, уже покрытому льдом, красовались на льду три дыры, проделанными зверьками. Следов такое количество, снег на льду так истоптан, что Гера решил — здесь собралась целая стая выдр. Предчувствуя легкий, скорый успех, он скинул со спины рюкзак. Поведение выдр Гере объяснил так: первыми заметили появившегося охотника, нырнули, очень скоро из дыр выберутся глотнуть воздух, можно будет всех перестрелять, спрятавшись за росшими кустами, добычу сразу унести.

Кобель на следы не обратил внимание, даже следы не понюхал, но наверняка на зверей бросится, их увидев, сорвет охоту, вот почему Гера взял пса на поводок, отвел от озерка, к кусту привязал и заспешил назад, напоследок шепотом приказал собаке молчать. Мог бы такую команду не давать, пес охотиться не рвался, сразу улегся на снежок. Вернувшись к озерку, Гера затаился за кустом, встав на колени, поднятый верх сапог не позволял штанам мокнуть. Вначале он держал двустволку наготове, взглядом чутко смотрел на дыры во льду и решал проблему: наверняка выдры будут выбираться поочередно, подстрелит первую, то стоит сразу добычу забрать или забрать всех подстреленных выдр в один заход? Лед тонкий, человека не будет держать, но у Геры в рюкзаке бечевка, привяжет к ней палку, палку бросил, выдру зацепит, к себе подтащит. И беспокоился, если не убьет выдру наповал, то как бы подранок не нырнул в дырку во льду, из которой выбрался, надо стрелять наповал. Однако время потихоньку перемещалось, а звери не показывались. Так долго без воздуха они не могли жить. Куда же девались? Он пытался вспомнить объяснения деда. Слишком много он получил информации за короткий срок. Тем более обучение происходило при очередном распитии бутылки, не все сведения в голове уместились. Стрелки часов отсчитали почти пол часа, ни одна выдра так и не показалась. Норы, что ли, у них в берегу, в норы попрятались? — стал предполагать Гера. Или приходили рыбачить на озерко ночью, сейчас их здесь нет. Промысловая охота получалась не такой, на какую Гера рассчитывал. Может все же надо было ему почитать о промысловой охоте, купив книжку или достав?.. Да ерунда, на первый неуспех не стоило обращать внимание, и времени не было готовиться, пришлось срочно из города бежать. Холод закрадывался под куртку, студил тело, и хваткостью, усидчивостью Гера не отличался.

Так и не поняв, куда звери девались, Гера решил кончить мерзнуть, вернуться к ручью, найти брод и идти дальше.

Прежде чем отвязать кобеля, к нему подойдя, он пнул лодыря ногой, выдавая свое испортившееся настроение. Пес нисколько не расстраивался, что его отлучили от охоты, успел поспать, свернувшись клубком, подсунув нос под хвост. Неудача если и расстроила Геру, то не на долго, все выдры все равно будут его, по-прежнему не сомневался. Он от природы был оптимистом, верил в фортуну, не раз прежде случалось, наваливалось невезение, отдавался воле течения, в итоге в выигрыше оказывался.

Небо собиралось темнеть, день осенний, короткий, тем более погода пасмурная, и Гера, постояв, решил — пожалуй, лучше не идти дальше, заночевать в железном балке.

Дым плохо оттягивался через дверь балка. Гера кашлял, ползал на коленках, подкладывал в топку буржуйки сухие палки. Палок наломал и заготовил мало, топить вскоре стало нечем, вода в установленном на буржуйку котелке лишь подогрелась, до кипения не дошла. Гера набил желудок хлебом, запивая подсахаренной горячей водой. Отужинав, он забрался в спальник, постелив его на прелое сено, снял лишь болотные сапоги и куртку, которую использовал как подушку, подложив под голову. Двери не было, и полученное от топки буржуйки малое тепло почти сразу улетучилось. Спальник он приобрел в день перед отъездом на промысел по дешевке, толку от него оказалось мало. Не стало теплее и после того, как подозвал кобеля, уложил под бок, хоть такая от лодыря польза.

Он принудил себя подняться. Темнота успела придавить окрестности. На воле промозгло. Надеясь движениями разогнать по телу стынущую кровь Гера начал подпрыгивать, махать руками, подбадривал себя полудикими воплями, хотя мерзнувший рот открывался плохо. Было желание с охотой распрощаться, вернуться в деревню, отогреться на русской печи, но не стоило добраться до деревни в темноте, освещая путь карманным фонариком. Трогать водку он не стал, в медицине немного разбирался, знал, что на самом деле водка не согреет, зато пьяным мог замерзнуть. Он вспомнил было о ветеринаре Лене, а прежние чувства к ней не возникли, вот до чего доканывала окружавшая обстановка, холод. Будучи пацаном ему доводилось проводить ночи в подвалах домов, когда убегал из дома, но в подвалах такой стужи не было, на охотах ночевал под открытым небом только летом, и был вместе с приятелями, и всегда навеселе, не как сейчас, лежал до безобразия трезвым. Сказывалось и то, что городская жизнь в квартире с удобствами избаловала, развратила. Он вспомнил, что дед сказал: в тайге человек жизнь начинает осмысливать, — однако Гера сейчас все и всех проклинал, на этом его мысли заканчивались.

Так он и маялся всю ночь. Когда дождался утра, то самочувствие было хуже, чем после перепоя, соображал плохо, сам не мог объяснить, почему все же решил идти к избушке, не повернул к деревне. Гера поджарый, сух телом, обычно походка у него быстрая, сейчас едва тащился, создавалось впечатление, что его гнали под конвоем, заковав в кандалы.

Правда, когда впереди подал голос Трезор, то Гера слегка оживился, скинул на землю объемистый рюкзак, чтоб не мешал. Кого пес облаивал? Как и вчера, пес лоботрясничал, пришлось пинать его ногой и орать: «Ищи, дармоед!» Угрозы подействовали, пес утащился вперед, и вот лаял.

Кобель торчал под раскидистой сосной, повернувшись к стволу задом, глядел на приближавшегося к нему нового хозяина, временами откидывал снег и мерзлую землю резким движением задних лап, словно демонстрировал сучкам свою отвагу, перед тем как броситься ради них в драку, изредка взлаивал.

Ну и обозлился Гера, увидев это собачье представление! Едва удержался и не наградил пса зарядом дроби. Подойдя к псу, он занес ногу, намереваясь от души съездить сапогом по собачьим ребрам.

И как раз в этот момент с сосны, под ко торой стоял пес, сейчас и он, сорвался глухарь и понесся прочь. Замерев, Гера обалдело смотрел вслед, даже не пальнул вдогонку, с запозданием стало ясно — хотя кобель лодырь, а стоит к его поступкам относиться более чутко.

Второй раз он оживился, увидев ровный по кругу, глубокий погрыз на стволе рослой осины, осталось поработать немного и дерево повалится. Кое-какие нужные на промысловой охоте сведения, полученные от деда, оставались в голове Геры, сообразил — бобры, и, похоже, работала партия, где-то поблизости могла быть нора. Снова проснулась надежда на быстрый успех, однако после неудачной охоты на выдр он начал понимать — не стоит рассчитывать сразу добыть зверей, затаившись поблизости. В том месте, где звери выбирались из воды, застывший возле берега ледок был поломан, дальше от речки по склону к осине тянулась примятая полоска снега, и Гера не сомневался — бобры снова выберутся, решив догрызть осину. От жилых мест он отошел на порядочное расстояние, пожалуй, уже можно ставить капканы, так решил, один установить в воду, где начиналась тропинка, для подстраховки второй капкан поставить возле ствола осины, и бобр непременно попадется.

Капканы, которые дал дед, показался Гере ненадежным, пружины совсем слабые. Он стал взводить пружины на капкане купленном. Надо взводить сразу обе пружины. Освободив поверхность от снега, Гера прижимал дно капкана к земле, давил на пружины обеими руками, наваливаясь всем телом. Пружины на этом капкане наоборот оказались жутко тугими, капкан в мягковатую землю вминался, норовил выскользнуть, сил не хватало справиться. При второй попытки полуоткрытые дуги капкана защемили Гере пальцы. Взвыв от боли Гера кое-как защемленную руку освободил, нажимая на пружины коленками, в сердцах швырнул капкан в ствол осины, потом тряс рукой, боль прогоняя, шевелил пальцами, проверяя их сохранность. Одумавшись, он капкан подобрал. Но пропало всякое желание снова капкан устанавливать. И к капкану надо крепить железную цепочку, чего он не удосужился сделать заранее, другой конец цепочки крепить к колу, кола тоже не было, надо вырубать, потом забивать в землю, без такой страховки попавший в капкан зверек уйдет, капкан унесет. В конце концов он решил добраться до избушки, в ней расположиться, уже потом думать о промысле.

Продвигаясь по берегу речки дальше он успокоился, прикидывал, как купленные орудие лова сделать рабочим. Он недаром работал механиком, знал, нужно пружины обжечь на огне, потеряют жесткость. Или взвести пружины в избушки, упирая в доски пола, тогда взвести удастся, и таскать капкан заряженным.

Избушка подгнила, уходила в землю, на нижних самых трухлявых бревнах прижился лишайник, скособочилась, низ двери лежал на сгнившем бревне, чувствовалось, ставили избушку давным-давно, вскоре завалится. Кровля из досок, прибитых внахлест, протекала, и потолок местами был сырым. В избушке примитивные нары из скрепленных друг с другом досок на чурбаках, узкий столик опять же из досок, пола не было, земля. Обогревалась избушка с помощью каменки, находившейся в углу возле входной двери — наложенных друг на друга булыжников, с дырой под ними, в которую засовывали дрова, дыра и сверху, чтоб ставить котелок, кипятить воду, варить, или дыру закладывали камнем. Котелок был, до безобразия черный от копоти, был и чайник, тоже прокопченный, с проволокой вместе сломанной ручки. Кругом древность. Рама маленького окошка заделана свежим пакетом из целлюлозы, и стало ясно, здесь не так давно кто-то ночевал, и ночевал не дед, уже не охотившийся много лет. Человек мог явиться снова, что совершенно не устраивало Геру. Но пока предвидеть будущее и расстраиваться было рано.

На полу возле каменки лежала приличная куча палок, что, опять же, указывало на то, что избушку посещали, и, похоже, снова намеревались сюда явиться. Эти палки Гера и натолкал в дыру каменки, поджег. Дым заполнил помещение, пришлось выбираться на волю. Выходил всякий раз, набив дыру новой порцией дров.

Зато добился того, что внутри помещение немного согрелось, уменьшилась сырость, и вода закипела в пристроенном на камнях каменки котелке. Гера использовал котелок свой, не здешний, прокопченный. Он не ел с вчерашнего дня, примостился на нарах. Конечно, следовало сварить похлебку, сытнее и экономнее, чем уминать хлеб, запивая подсахаренным кипятком, возиться не хотелось. И в городе он не баловал себя изысканными блюдами, питался тем, что наскоро приобретал в магазинах, грязную посуду сваливал в умывальную раковину, по неделе ждала своего часа.

Хотя продукты нужно было беречь, а бросил четверть буханки хлеба кобелю, раз никакую еду не приготовил. Тот сожрал и не сказал спасибо.

— Смотри, толку от тебя не будет, пущу на шашлык, — предупредил Гера. — Продуктов я захватил мало, старайся.

Пес слегка качнул баранкой хвоста, докладывая, что нового хозяина понял, продолжал ждать следующую подачку, не сводя с хозяина просительного взгляда. Морить собака голодом Гера не собирался, хотя продолжал сомневаться, что от пса будет польза. Он привык делиться с ближним. И собаку нужно вернуть хозяина, вернуть живой. И вообще Гера относился к собакам хотя без ласки, но доброжелательно. Во дворе жили несколько собак бездомных. Одна даже приглянулась ему, русско-европейская лайка, на вид породистая, неизвестно, как лишилась хозяина, часто подкармливал ее, выходя из дома на работу. Лайка ни на кого не бросалась, только облаивала проходивших, старалась показать, что готова нести и охранную службу. К Гере она подбегала, как к человеку своему, приветливо крутила баранкой хвостом. Получив подачку ела культурно, не жадно. У Геры даже была мысль взять собаку в дом, тем более лайка, о работе лаек он представление имел, слабое, но имел, могла сгодиться на охоте, хотя стала дворовой, охотничьи инстинкты наверняка сохранились. Не осуществлял желание потому, что после работы пришлось бы в любом случае спешить домой, а не проводить время в компании с приятелями, собаку надо выводить во двор, утром ради прогулки с собакой вставать раньше. Проблема решилась сама собой — все дворовые собаки вдруг исчезли, власти решили от бездомных собак избавиться, может велели перестрелять, или отправили в питомник, хотя Гера о существовании такого в Угличе не знал, узнавать и разобраться не стремился. Лайку было немого жалко.

Отправляться на охоту совершенно не хотелось, и вообще ничего не хотелось делать. Заготовкой дров он все же занялся, замерзать не собирался. Топор в избушке нашелся, с ним отправился отрубать сухие ветки на деревьях. Повалил погибшую елку средних размером, разрубил на куски. Жалел, что не было пилы, мог бы купить, продаются ленточные, умещаются в кармане, у деда мог попросить хотя бы ножовку; дед тоже хорош, не подсказал, что потребуется на промысловой охоте, пьянство, вино от деловых мыслей отвлекало.

Набранными дровами Гера снова протопил каменку. Обжог заводские капканы.

В шестом часу темнота полностью затопила комнатку. Жечь данные дедом свечи он воздержался, забрался в постеленный на нары спальный мешок, матрасом служил лапник, с уже осыпавшейся хвоей. Напрасно он не приобрел светильник на батарейках, в Угличе мог купить. В избушке было подержанное одеяло, накинул сверху спальника, вроде лежал и не мерзнул.

Заснуть долго не удавалось. Мыши, до этого каким-то образом скрывавшиеся, начали бегать, кобель, лентяй, на них ноль внимания, мог бы навести порядок. Обстановка дурно влияла на самочувствие. Ветеринара Лену он все же вспомнил, в который раз подумал, стремясь взбодрить себя: встретил девушку, совершенно не похожую на женщин, которых знал прежде, вдруг его на самом деле посетили романтические, возвышенные чувства, до сих пор непознанные, какие иной раз доводилось видеть у героев кинофильмов, да за подгнившими стенами дряхлой избушки ощущалась мрачная заснувшая тайга, прогоняла романтические мысли.

Он по-прежнему считал, что егерь не должен здесь появиться ловить браконьера, однако понимал, что лучше ждать любое развитие событий, иной раз они получаются непредсказуемыми.

Он вспомнил один из случаев в его подростковые годы, особенно запомнившийся.

Были одноклассники и сверстники, которые стремились Гере подражать, другие его побаивались, побивались и возрастом старше, девчонки тоже относились к нему по-разному, но все знали — от него жди что угодно, лучше с ним иметь хорошие отношения.

Новый появившийся в классе новичок застенчивым не был, даже, казалось, на всех поглядывал с высока, будто нет ему равных. Физически он выглядел крепким, рослее Геры, возможно сильнее, но часто не силой побеждают, а дерзостью, еще вопрос, способен ли новичок отстаивать свое превосходство, не отступить в драке, не думать, что вмешаются взрослые, потащат в милицейский участок. Одет новичок вызывающе стильно: светлая рубашка, вероятнее всего купленная в Штатах, в надписях на английском языке, на спине красовался портрет американского президента, темные джинсы на коленках порваны; одежда новичка подчеркивала его превосходство над обычными учащимися. Классный руководитель приказала новичку являться в школу в общепринятой одежде, тот хотел возразить, и передумал. Как одежда новичка, так и его поведение вызывало у Геры повышенное желание поставить пришельца на место, которое должен занять в классе, сразу понять, кто в классе главенствует. Сотовый телефон у новичка дорогой. На перемене в школьном буфете он покупал завтрак, достал кошелек, а в нем денег не сосчитать. Все указывало на то, что родители у отпрыска не бедные.

На следующей перемене Гера отвел новичка на лестничную площадку.

— Как я понимаю, ты имеешь от родичей денег, сколько захочешь. Угадываю?

— Если и так, что что?

— Ты независимого из себя не изображай. Будешь как все. У нас в классе один, похожий на тебя, платит оброк. Ты будешь вторым. Пять тысяч в месяц на первое время, потом посмотрим. Деньги даешь мне. Если думаешь, что кладу их только в свой карман, то ошибаешься. Я покупаю курево, всем раздаю. Если у человека возникает острая потребность в деньгах, то их получает. Ты вином балуешься, если хочется повеселиться? И тебя пригашу в компанию. И не выпендривайся, а то придется тебя обучать, как нужно себя вести.

Замолчав, Гера глядел на новичка, оценивая его отношение к услышанному.

По лестнице поднимались две девчонки, остановились, стали наблюдать. Их присутствие не нужно, не было времени прогнать.

— Меня ваши правила не касаются, — спокойно ответил новичок, при этом усмехался, демонстрируя, что его не запугать, и, показалось, даже с презрением смотрел на Геру, свое превосходство демонстрируя. — Я привык выполнять только свои приказы. Захочу деньги дам, а нет — извини.

— Ты, похоже, плохо понял. Или хочешь на себе испытать райскую жизнь? Создам.

— Попробуй. Только вряд ли у тебя получится.

У Геры губы, зубы невольно сжались, привык к тому, что ему все подчинялись, а тут… Новичок и на злобный взгляд не реагировал. Конечно, лучше было расправиться с этим зазнайкой на стороне, не в школе, и от зазнайства отучить, но Гера стерпеть наглое поведение новичка не мог, тем более девчонки были наблюдателями, для первого раза решил применить самый простой и обычно эффективный план воздействия — кулак. Осуществляя замысел, он стал поворачиваться, вроде намеревался прекратить бесполезный разговор и удалиться. И тут же он снова повернулся лицом к новичку, одновременно выбросил правую руку, метя с силой ударить противнику в челюсть, чтоб тот сразу уяснил, какая перспектива его ждет, если не станет слушаться.

И Гера не ожидал, что его руку ловко перехватят, вывернут, вывернули так, что он оказался повернутым спиной к противнику, после чего его с силой пихнули, полетел вперед, не упал на пол лишь потому, что наткнулся всем телом на стену.

Конечно, такое отношение к себя Генка терпеть не мог, не подумал, что новичок, похоже, борьбе обучен. Чуть придя в себя Гера ринулся на противника, намереваясь протаранить, опрокинуть, беспощадно бить затем ногами, не считаясь с последствиями, какие ждали, если кто-то из учителей застанет его за этим занятием.

Так новичок ловко схватил его, налетевшего, схватил обеими руками, отступив на шаг, пригнулся и перекинул через себя, применив очередной бойцовый прием. Гера упал плашмя на спину, о пол сильно расшибся, ударился и головой. Как раз раздался звонок, извещавший о начале следующего урока. Новичок посмотрел на лежавшего, неспособного сразу подняться на ноги, усмехнулся и спокойно удался.

На урок Гера не пошел, приходил в себя, старался меньше чувствовать ушибы, затем вышел в школьный двор, злоба душила, никогда прежде не переживал такое позорное унижение, какое испытал на этот раз.

Конечно, теперь единственным желанием Геры было отомстить, сделать это намеревался с умом, учитывая способности новичка применять приемы. Выйдя за территорию школы Гера ждал окончание школьных уроков. Когда из школы стали выходить ученики, то Гера пошел следом за новичком, на расстоянии, чтоб тот не заметил слежку, задерживался, когда новичок останавливался. И он узнал дом, подъезд, в котором новичок жил.

Утром он ушел из квартиры пораньше, прикинув по времени, когда новичок должен из дома выйти, встал возле двери подъезда, руку с финкой держал в кармане. Финку он пускал в дело лишь раз, о чем рассказал деду, ею пугал тех, кто пытался иметь свое мнение, не делал то, что ему делать приказывали, такой поступок воздействовал, как нужно, боялись быть зарезанным, сейчас намеревался пустить в ход финку второй раз. Гера стоял с той стороны двери, с которой она крепилась к дверному проему, новичок, выходя из подъезда, не мог увидеть притаившегося. Когда дверь станет закрываться, то Гера бросится вперед, всадит в спину новичка, ничего не подозревающего, финку. Гера старался не думать, что поступит нечестно, напав на человека, нападения не ожидающего, но вчера душившая Ге6ру злоба хотя и приутихла, а оставалась, испытанный вчера позор не пережил, злоба подавляла принципы, которых он обычно стремился придерживаться. И, конечно, после такого бандитского нападения ничего хорошего ему ждать не приходилось, могли упрятать в колонию для несовершеннолетних преступников, а он даже скрыть преступление, спасаться, прятаться не собирался, одна слепящая мысль — надо отомстить и себя утвердить.

Гера поздно сообразил, что ему от подъезда лучше отойти, когда из остановившейся иномарки выбрался сидевший за рулем парень спортивного телосложения и к подъезду направился.

— И чего стоим, кого ждем? — спросил парень, подойдя, по его взгляду можно было понять, что поведение подростка показалось подозрительным.

Продолжая прятать финку в кармане Гера не успел придумать, что ответить, как дверь открылась.

Перед Герой стоял новичок. Было желание на новичка кинуться, хотя тот к Гере лицом, да сообразил, что расправиться с ним не получится, в школе бросался и был с позором опрокинут на пол.

Из короткого разговора новичка со спортсменом Гера понял, что спортсмен — охранник, должен сейчас поехать с отцом новичка в Ярославль. Скверно то, что этот спортсмен спросил, обращаясь к новичку, на Геру снова с подозрением глядя:

— А этот типчик не тебя ли поджидает?

— Меня, — честно сказал новичок. — Но я ним разберусь, иди, отец тебя ждет.

Когда остались вдвоем, то новичок обратился уже к Гере:

— Я знал, что ты будешь меня караулить. В отличии от тебя я предпочитаю действовать открыто, честно, то, что ты намереваешься сделать, тебя не украсит. Думаю, нам все же лучше дружить, не враждовать. Вражда не выгодна обоим. И ты убедился, я умею за себя постоять. Я учусь у платного тренера по самбо. Будем дружить, и тебя обучу приемам. Как, мое предложение тебе подходит? Пошевели мозгами.

Подождав и не получив ответа, видя лишь нехороший взгляд, новичок повернулся и стал удаляться, намереваясь не опаздывать в школу. У Геры появилась возможность броситься, новичка догнать, всадить нож в спину, вряд ли тот успел бы обернуться и применить боевой прием, но откровение новичка, его безбоязненное поведение обескураживало, и было ясно, парень имел твердый характер, немногим отличался от Геры, такой достоин и уважения.

Через неделю новичок исчез. Гера сходил к дому, возле которого пытался новичка зарезать, удалось узнать: семья приехала из Ярославля, поселилась в съемной квартире, и снова уехала. Видимо, какие-то обстоятельства принудили отца новичка Ярославль покинуть, вместе с семьей, сейчас вернулись в Ярославль снова, после того как какое-то недоразумение разрешилось, а, возможно, сбежали за границу.

И при встрече с егерем, человеком совершенно незнакомым, события могли разворачиваться непредсказуемо.

На следующий день Гера бездельничал, не привыкать, лежал в спальнике на нарах, из избушки выбрался лишь для того, чтоб набрать сушняк для каменки. Торчать в холодном помещении ему не захотелось, каменку протопил, заодно свари макароны.

Ближе к обеду подал голос Трезор, с утра выгнал его на волю и в избушку не пускал. Гера не поленился из избушки выбрался. Судя по следам на снегу Трезор загнал на дерево белку, снова глядел не на вершины деревьев, а на появившегося хозяина, взлаивал, рыл задними лапами землю. Гера попытался обнаружить затаившегося зверька, задирая голову и обходя дерево, не разглядев пальнул в вершину. Белку не спугнул, пнул помощника носком сапога, чтоб лучше старался и понимал, нового хозяина обмануть не удастся.

День спустя Гера переборол лень, настроился промышлять, утомился от безделья, так можно сказать, решил поставить хоть несколько капканов, и запасы продовольствия у него на исходе, нужно кого-то подстрелить.

Он прошел берегом речки совсем немного, не в сторону знакомых деревень, а по течению речки, и здесь обнаружил бобров, тоже подгрызали осину. Он установил два капкана, не мудрил, замаскировал орудия лова, засыпав тарелочки снегом, хотя вспомнил, что дед говорил: при наступлении оттепели и последующем похолодании капкан обледенеет и не сработает, — но думалось, бобры уже сегодня попадутся.

Потом он наткнулись на кормившихся березовыми почками рябчиков, заметили охотника первыми, с дерева дружно сорвались, полетели прочь, мгновенно за деревьями скрылись. Не избавившись от привычки стрелять впустую, Гера послал вдогонку птицам дробь, срезал хвою и веточки с окрестных сосен. Трезор то лоботрясничал, а тут вдруг начал носиться, поднял гвалт, рябчики далеко не улетели, расселись на деревьях, так всех разогнал. Гера подобрал с земли отвалившийся сук, в сердцах запустил в пса.

Вскоре Трезор подал голос снова. Гера не забывал прежний урок, помнил, что к поведению кобеля стоит относиться более чутко, заспешил на лай. К речке подступал рукав мохового болота, на край болота Гера и вышел. Трезор стоял под оторвано росшей от других деревьев сосной, повернувшись к ней задом, взлаивал, глядел на появившегося хозяина, действовал так же, как в предыдущие разы.

Лаял пес не впустую, на нижней сухой ветви сосны сидел глухарь, свешивал голову и с интересом рассматривал четвероного с загнутым баранкой хвостом, видимо, удивлялся странному поведению собаки, которая лаяла, а на верх не смотрела. И на этот раз Гера выстрелил, хотя до глухаря метров сто, даже больше, продолжала сказываться привычка охотиться хулигански, стрелять впустую, а знал, что бесполезно пытаться убить птицу на такой дистанции, улетит. Лишь запоздало, постояв, с досадой оценивая ситуацию, он сообразил — нужно было подходить к болоту осторожно, заметив птицу отступить в лес, мог подобраться к глухарю на расстояние надежного выстрела, пора охотиться осмысленно, иначе вскоре есть будет нечего.

Через какое-то время Трезор залаял зло и азартно. Признавая свои прежние промахи, помня появившееся желание охотиться не как раньше, Гера заставил себя действовать собранно.

И он обнаружил, пес загнал кого-то под речной крутой склон и не позволял убежать. На реке в этом месте плес, практически без течения, вода покрылась льдом с берега до берега, по середине реки красовалась дыра во льду, и Гере стало ясно — из этой дыры выбралась норка или выдра, Трезор зверя обнаружил, не позволил к дыре вернуться. Зверек издавал сейчас злобные шипящие звуки, отпугивая собаку, показывая, что готов себя защищать.

В склоне берега было углубление, в этом углублении и таился зверек. Опустившись на колени и оттеснив пса, Гера разглядел коричневатую шерсть. Захотелось не мудрить, выстрелить, да сообразил, что голову зверька он не видит, попадет непонятно куда, дробь порвет шкурку. Держа двустволку в правой руке, Гера левую руку сунул вперед, ухватился пальцами за шерсть и начал зверька вытаскивать. Он почувствовал, как тот впился зубами в кисть, и хотя боль обожгла, однако вытащил сопротивлявшегося наружу, да не удержал, разжал пальцы. Оказавшись на воле, освобожденная выдра бросилась прочь. Трезор схватил зверька за зад, задержал, но тут же отпрянул, потому что выдра обернулась, попыталась в свою очередь укусить собаку. Гера имел возможность выстрелить в выдру, когда та снова устремилась к дыре во льду, да из-за спешки забыл передвинуть на двустволке предохранитель.

Из-за расстройства возникло желание ударить двустволку о лед, но не оружие виновато в неудаче, незачем калечить. Пес оказался молодцом, нужно было похвалить собаку, так и этого не сделал.

Кисть была прокушена сильно, кровь лилась обильно, перевязать нечем, попытался остановить кровь, зажимая рану другой рукой, да понял, лучше спешить к избушке, где бинт, йод, только сейчас сообразил, что медицинские препараты надо таскать собой, чего никогда не делал, охотясь под Угличем. Бинт, йод убедил взять дед.

Торопясь вернуться к избушке он держал руку поднятой, надеясь, что кровь начнет густеть.

Ждало следующее невезение — Трезор умудрился попасть в орудие лова, установленное на бобров. От боли и страха пес одурел, прихватил и без того поврежденную руку нового хозяина, когда тот разжимал дуги капкана. Потом Гера подзывал пса, намереваясь осмотреть рану, немного приласкать, да тот захромал прочь на трех конечностях.

Возле избушки поджидала главная неприятность: кто-то приходил, судя по оставленным на снегу следам. Больше всего насторожило, что пришелец кружил вокруг избушки, даже не приблизился к двери, оценивал ситуацию со стороны. К чему такая партизанщина? Егерь так бы не действовал. Пройдя немого по чужому следу Гера выяснил, что пришелец явился из глубины леса, и туда же убрался. Следы маленькие, человек невысокого роста. Поразмыслив, Гера пришел к выводу, что незнакомец тоже промышлял без путевки, не заключал с конторой договора, и ему незапланированная встреча с неизвестным человеком ни к чему, вот почему осторожничал.

Уже сидя в избушке, перевязав укушенную выдрой руку, Гере захотелось встретиться с неизвестным, договориться. Если тот действительно пришел в эти места промышлять, то можно поделить окрестности на два промысловых участка и не мешать друг другу, претендовать на все площади нереально, и не умно. Гера человек компанейский, появилась мысль вообще с незнакомцем объединиться.

Вот только предчувствие у Геры появилось, что напрасно строит приемлемые планы на будущее, у неизвестного намерения нехорошие, поэтому партизанит, встреча с ним будет скверной, и пришельца надо ждать в любой момент.

Дверь избушки Гера на всякий случай запер, просунув палку между дверной ручкой и дверным косяком, хотя никогда никого не боялся, сейчас думалось, если так не запереться, то незнакомец неожиданно вломится с агрессивными намерениями, Гера ружье не успеет схватить, чтоб себя защитить. В этой глухомани нападавший мог не опасаться, что его изловят, преступление раскроют, если через какое-то время дед забеспокоится, пошлет сюда людей, так они заранее будут думать, что пришли впустую, лишь изобразят, что ищут пропавшего человека. Тем более Гера здесь чужой. Случившееся вообще могло остаться незамеченным, дед о пропаже гостя промолчит, психологию староверцев сложно понять, дед решит — Бог забрал пришлого охотника, вмешиваться нельзя.

Пса в избушку Гера пустил, пожалел хромого.

На следующий день он лечил укушенную выдрой руку, о партизанившем возле избушки человеке помнил и продолжал его опасаться. К счастью для себя он начал вспоминать ветеринара Лену, и эти воспоминания отвлекали от нехороших мыслей, неожиданно возникшие к девушке чувства не утихли на промысловой охоте, не сожалел, что вызвался девушку проводить и отнести тяжелую вещь, когда ей дали на время ручную швейную машинку.

Лена шла тогда быстро, похоже умышленно, Гера едва успевал за ней, перекладывал ношу из одной руки в другую, под ногами слякотно, и под ноги приходилось смотреть, свет горел не во всех избах, темнота, местами продвигался ощупью, было не до заигрывания с девушкой. Подошли к очередной ограде. Лена остановилась, сухо поблагодарила, хотела забрать машинку, однако Гера не отдал, у него другие планы. До этой минуты он надеялся, что девушка разыгрывала недоступность, чтоб по деревне не поползли кривотолки, ее поведение изменится, едва останутся вдвоем, выходит, немного ошибался.

— Что ты такая настороженная? Раз я вызвался помочь, то дотащу агрегат до конца. Покажи, как живешь

— Время позднее, вам пора возвращаться.

— Всего девятый час. Время детское. И самое подходящее для амурных дел.

Сказав эти слова, он потеснил девушку, открыл калитку, зашел на участок, прошагал к дому. При общении с женщинами Гера привык действовать бесцеремонно, решительно. Дом был прежде обычной бревенчатой избой, переделан, кровля новая, пристроена застекленная терраса, напротив горел уличный фонарь, можно было оценить обстановку. Опять не ожидая приглашения он поднялся по лесенке из пяти ступеней, открыл дверь, зашел на террасу. Дверь не была заперта, Лена забыла запереть из-за спешки, уходя оказывать ветеринарную помощь, или в таежной деревеньке считали, что бояться некого. Открыв следующую дверь, он вошел в сени. В темноте он не смог найти дверь в комнату. Она, догнав его, включила электрическую лампочку, приказала, показывая на пол возле двери:

— Оставьте машинку здесь.

Он выполнил приказ.

— Спасибо, — поблагодарила она.

Казалось, забывая о его существовании, она, поставив на пол сумку на молнии, стала снимать городские сапожки; и в таежной глуши модничала, обула стоявшие здесь тапочки, после чего дверь в комнату открыла, зашла, дверь тут же за собой закрыла, давая понять помощнику, что с ним простилась.

Она не на такого парня напала, уходить Гера не собирался, снял болотные сапоги, верх которых был подвернут, тоже зашел в комнату, в носках.

Она успела повесить на вешалку возле двери теплую тужурку, стояла возле круглого стола, обернулась и не очень хорошо глядела на него, сжимая губы, однако молчала.

— Неплохо живешь, — оценил он обстановку, видя приличную мебель, тюлевые занавески на окнах.

— По-моему, я с вами простилась, — сухо сказала она.

Будто этих слов не услышав Гера снял куртку, тоже повесил, после чего прошагал к софе, сел и смотрел на девушку. Она все больше ему нравилась, губы плотно сжимала, в огромных глазах суровость, джинсы облегали стройные ноги, бедра не узкие, фигура идеальная. Ну как такую не обнять! Однако он не в Угличе, об этом не забывал, нравы местных жителей ему не знакомы, решил проявить культурность, не нахальничать. Насиловать ее он не собирался, будет добиваться близости с ней, используя проверенные методы. Он и не имел опыта насиловать, все женщины отдавались ему добровольно.

Он продолжал глядеть на нее. Ей надо участвовать в конкурсах женской красоты, заняла бы первое мест. До сих пор он считал женщин вещью, о чем говорил деду, а сейчас… В нем просыпались какие-то странные неведомые чувства, скрывавшиеся до сих пор, захотелось не только физической близости с ней, захотелось чего-то большего, и думалось, что что близость будет не такой, е какой привык, будет необычной.

— Виктор его жена мне не понравились, деловые, показались скучными, поэтому и вызвался проводить тебя. Бутылку за работу не прошу, но должна мои просьбы уважать. Ты мне понравилась, признаюсь. Судя по всему ты холостая, живешь одна, мужа нет. Я готов выполнять сексуальные обязанности мужа. Если ты девственница, то от этого недостатка готов тебя избавить, и получишь удовольствие. Я обладаю мужскими качествами. И парень я видный. Или ты этого не заметила? Приглядись.

Сказав это, он побольше набрал в легкие воздуха, надул грудь.

— Ну как, Убеждаешься?

Он говорил то, что обычно говорил женщинам, добиваясь близости с ними, но начинал догадываться, что от прежних методов ухаживания за женщиной надо отказываться, с этой девушкой надо вести себя иначе, вначале надо разобраться, какие мысли у нее в голове.

— Что ты смотришь на меня неприветливо. Я с открытой душой. Хоть скажи что-нибудь.

— Вы примитив. У вас в жизни интерес — женщины, и, вероятнее всего, еще бутылка.

Ее высказывание удивило и оскорбило, враждебно сжал губы, исчезли странные чувства, которые стали овладевать им.

— Откуда ты это взяла? У меня что, на лице написано? До сих пор примитивом меня никто не считал… С женщинами ты не ошибаешься. А бутылка… Я выпиваю лишь в компании с приятелями, алкоголиком не был, и быть им не собираюсь.

Ему захотелось ее проучить. Он никогда не бил женщин, захотелось ее схватить, с силой сжать, заставить извиниться.

Он с софы поднялся. Стараясь ее не спугнуть он постарался изобразить на лице улыбку, и приближался к ней медленно.

Она, казалось, превратилась в камень, не отступала, жгла его своими большими глазами. Но едва он, подойдя к ней, протянул руку, намереваясь осуществить свое намерение, как она отвесила такую резкую пощечину, что Гера невольно отшатнулся, отступил на два шага, прижал ладонь к поврежденной щеке. Это уж слишком! Хотя он сообразил, что такая девушка начнет сопротивляться, а слабой она не была, ростом чуть ниже Геры, жила в таежном селе, физически постоянно работала, к тому же начнет кричать, едва ее схватит, зажать сразу рот вряд ли удастся, соседний дом рядом, свет в окнах был. соседи явятся сюда, и вообще не известно, что она потом предпримет, как потом станут, развиваться события, местные жители могли устроить самосуд, с ним расправиться, и в комнате находился здоровенный кобель, сибирская лайка, мог сразу вмещаться, защищая хозяйка, хотя у Геры и появились такие смысли, сообразил, что сильно рискует, но уже не в состоянии был сдерживать себя.

Видя, как изменилось выражение лица гостя, стало бандитским, она сообразила, что сейчас произойдет, сорвалась с места, схватить ее не успел, скрылась в смежной комнате. Он намеревался последовать за ней, не прощаясь со своим намерением, остановился потому, что зарычал кобель, догадываясь о замысле пришельца, показал зубы, на загривке вздыбилась шерсть.

Она тут же возникла снова, в руках у нее охотничья двустволка.

— Убирайся отсюда! — властно она приказала, держа двустволку на уровне живота, направляя стволы на Геру.

Он слегка опешил, видеть такое представление не ожидал.

— Убирайся! — повторила она приказ, и он услышал, как она передвинула на двустволке предохранитель

Было ясно, от такой решительной особы что угодно можно ждать, потом скажет — вынуждена была защищаться, разумнее отступить, от греха подальше, что он и сделал, начал пятиться, не спуская с девушки взгляда. Кобель намеревался кинуться на него, да она приказала собаке сидеть, пес подчинился.

Нет, он не запаниковал, не испугался, разум подсказывал, как следует действовать. Сняв с вешалки и надевая на себя куртку, он все же вначале не попадал руками в рукава.

Ему вдруг стало стыдно, что так позорно отступал. Открывать дверь он не стал, смотрел на нее. Она стояла с двустволкой в руках, решительная, стройная. Он смотрел на нее и… Он как-то видел на телевизору передачу, рассказывали о древних амазонках, правили народами, мужчины им подчинялись. Сейчас перед ним стояла амазонка современная.

— Ну ты и баба! — проговорил он. — Впервые встречаю такую.

Девушка начинала его восхищать. Он всегда неравнодушно относился к людям отважным, сейчас отважной была девушка, что восхищало вдвойне. В пацаньем возрасте он был шпаной, все окружавшие его девчонки самые обычные, некоторые его избегали, зная о нем больше, чем им знать нужно, хватало и таких, которых не пугало развязное поведение парня с бандитскими наклонностями, позволяли не только обнимать, такие не отказывались выпить купленное им вино, не выделялись и взрослые женщины, с которыми встречался после службы в армии, одни надеялись, знакомясь, выйти замуж, другие стремились гуляющему мужу отомстить. Он знал, есть женщины, служат в армии, принимают участие в горячих точках, подвиги совершают и в обычной жизни, Гера с такими знаком не был, и вот сейчас перед ним стояла девушка дерзкая, решительная, действительно амазонка.

— Ну ты и баба! — повторил он. — Честно признаюсь, когда я пришел к тебе, сел на софу и смотрел на тебя, то во мне пробуждались какие-то странные чувства. И действуешь ты решительно… Слушай, я, пожалуй, готов на такой, как ты, жениться. Не всю же жизнь мне ходить холостым. Я женщин знаю, не скрываю, но это так, баловство, а сейчас… Я водкой не увлекаюсь, сама в этом убедишься. Вообще в рот не возьму, если скажешь. Работать я могу, не надрываюсь только потому, что много денег одному не надо, о свободе больше думаю, а с тобой…

Он сам не понимал, почему такие слова произносил. У него, сторонника свободной любви, никогда мысль не возникала жениться при знакомстве и встречах с женщиной, сейчас им снова овладевали странные чувства. Видя, что она молчит, ему даже захотелось упасть перед ней на колени, доказывая искренность своих слов, но так поступить не мог, поступок получился бы унизительным, он парень гордый. И кобель, хотя сидел, подчиняясь приказу хозяйки, а агрессивные намерения не растерял, дыбилась на загривке шерсть, волком глядел пришельца, мог расценить поступок чужака по-своему и вмешаться. Гера сможет противостоять псу, но не хотелось быть покусанным и отправляться на таежный промысел в испорченном виде.

— Вон, — сказала она, однако сказала не приказным тоном, спокойно.

Уже выйдя на улицу он не ушел сразу, стоял, вспоминал свое поведение в комнате, и стал поражаться, пытался понять, что с ним произошло, предлагал жениться на девушке не ради обмана, чтоб добиться близости с ней, действительно им овладела какая-то сила, непонятно откуда взявшаяся, им руководила.

На второй день после неудачной охоты на выдру он перестал ощущать боль в укушенной руке и решил, пора серьезно заняться промыслом. Хромого пса он оставил в избушке, кость лапы была цела, повреждена лишь кожа, пес сам и повредил, из капкана вырываясь, заживет, тогда с его помощью может удастся кого-то добыть, хотя лодырь, а доказал, что работать способен.

В капканы, поставленные на бобров, никто не попался, за минувшие дни в этом месте на берег не выбирались. Неужели они настолько умные и чуткие, что решили не рисковать, обнаружив запах человека? Гера не верил, что такое могло быть, но факт оставался фактом, они не стали догрызать ствол осины, чтоб ее повалить.

Нырнувшего зверя он засек, когда уже прошел место, на котором он и Трезор едва не добыли выдру, вышел к сливавшемуся из леса ручейку, мешавшему воде в речке возле берега замерзнуть. В эту размываемую ручьем отдушину и нырнул зверь. Заволновавшись, Гера замер, стоял, смотрел. Он уже приобрел небольшой промысловый опыт охоты и почти не сомневался — зверя больше не увидит, уплывет, спрячется в норе. Однако усатая морда показалась снова, и тут же занырнула опять. Что-то мешала зверю уплыть.

Мешал тянувшийся от берега капканный поводок, он разглядел.

Он подошел к промоине ближе и выстрелил, когда выдра показалась в третий раз, метил в голову, хотя мог вытащить зверя живьем за капканный поводок, не хотел рисковать.

Да, это выдра, весом и размером с собаку средних размеров, лапы короткие, одну защемляли дуги капкана, между пальцами перепонки, хвост у основания широкий, его зверь использовал как весло. Мех — засмотришься! Ценный мех, дед говорил, стоит куда дороже меха норки или куницы, износу этому меху нет, до того прочная мездра. Радость омрачала мысль — выдра попала в чужой капкан, вероятнее всего в капкан приходившего к избушке пришельца. У Геры, человека компанейского, сохранялись остатки порядочности, даже будучи шпаной он хулиганил, всякое вытворял, но не воровал, и не только потому, что существуют другие пути получения денег, когда можно проявлять такие качества, как бесстрашие, дерзость, силу, была и другая причина: один из гражданских мужей матери оказался вором, причем трусливым, подлым. У этого типа была потребность воровать, приходил с чужой сумкой, притаскивал велосипед, через какое-то время продавал. Он тащил и из квартиры, что можно было незаметно унести. Когда Гера сообщал матери, почему пропала та или иная вещь, то гражданский муж… Нет, он не избивал семилетнего мальчика, оставшись с ним наедине, бить боялся, но мстил, и мстил подло — подкладывал в кровать лягушку, натирал пол сливочным маслом, чтоб мальчик под скользнулся, упал, и по-детски радовался, когда затея удавалась. Неудивительно, что Гера такого человека возненавидел, стал презирать и воровство. Как раз благодаря этому гражданскому мужу у мальчика помимо неприязни к воровству рождалось желание любому обидчику мстить, и вообще жить своей жизнью, подальше от матери, которой ребенок был не нужен. Так начал формироваться образ шпаны. Внешность этого мужа была неприметной, мать держала его вероятнее всего потому, что снабжал ее нелегальной водкой, создаваемой умельцами на тайно созданной ими фабрики, наливали в бутылки непонятно что, а этикетки приклеивали фирменные. Сейчас Гера стоял, держал добытую выдру за лапы и, негативно относясь к воровству, подумал: если пришелец появится, то, пожалуй, распрощаюсь с попавшей в чужой капкан выдрой.

Однако сказывалось, что Гера забрался на промысловую охоту, а до сих пор ничего не добыл, сплошное расстройство, иметь добычу очень хотелось, и через какое-то время пробудившаяся алчность оказалась сильнее прежних здравых мыслей. Скрывая свой успех Гера взвел пружины капкана снова, орудие лова установил у самого берега в воду, где, вероятнее всего, стояло прежде.

Вот только кровь из отстреленной головы местами окрасила ледок, и Гера так истоптал снег на берегу, что не трудно догадаться — следили не ради забавы, выдра попадалась, человек ее забрал. А тут еще он подумал, что незнакомый охотник выстрел услышал, мог сейчас спешить сюда, вот почему скорее затолкнул выдру в рюкзак и быстро зашагал, направившись в сторону к избушке.

Правда, пока шагал, то алчность постепенно отступала, Гера становился таким, каким его знали приятели, уже намеревался встретить незнакомца весело, сказать: «Взял твою выдру, иначе бы сбежала, благодарность должен мне объявлять. Забирай ее, но ставь бутылку, и по рукам», — хотя жалко было расставаться с ценной шкуркой. Незнакомец должен сказать спасибо, что его выдру вытащили, могла открутить лапу и уплыть.

Когда добрался до избушки, то по-прежнему не исключал, что незнакомый охотник ввалится в помещение, разгневанный.

По предположению Геры незнакомец приходил из деревушки Орендорская, находившейся в низовьях речки, ставил капканы и в деревушку возвращался, мог ночевать в тайге, обогреваясь возле костра.

Вот только удастся ли по-хорошему разойтись, задавал Гера себе это вопрос, партизанское поведение незнакомца продолжало не нравилось, указывало на то, что от незнакомца можно ждать что угодно.

Шкуру с выдры он кое-как снял, маленький опыт имел, однажды добыл лису, единственный его пушной трофей. Он ехал тогда на машине со знакомым пенсионером, с которым бывал на нормальных охотах, намеревались найти на Волге не успевшую улететь на юг чернеть, осень была на редкость продолжительной, и вдруг увидел возле дороги мышковавшую лисицу. Лиса прочь не пустилась и после того, как машина остановилась, подалась задним ходом, поняла, что нужно спасаться лишь после того, как увидела резво выскочившего из машины человека, который не стал обращать внимание на то, что сидевший на задних сидениях пенсионер его останавливал, охота на пушного зверя откроется через неделю. Хотя расстояние до лисы было порядочным, а Гера выстрелил, о дистанции не думая. И лиса завалилась. Однако через несколько секунд она поднялась, пустилась прочь; шальная дробина попала ей в голову, оглушила, так позднее объяснил пенсионер, эту охоту осудивший. Гера успел к лисе подбежать на расстояние надежного выстрела, добил. Шкуру с лисы он снял не очень умело, порезал в двух местах, но одолел, подсушил, натянув на развилку мездрой наружу, принес в контору, принимавшую пушнину, и услышал: шкура должна быть мехом наружу. Вернувшись домой, он шкуру вымочил в солоноватой воде, как ему подсказали, вывернул, снова подсушил, да раньше времени спрятал, поместив в целлофановый пакет, нести в контору было лень, долго лежала, начала пованивать, повесил ее на балконе, прикрепив к бельевой веревке, да прикрепил недостаточно крепко, шкуру поднявшимся ветром сорвало. Поздно пропажу обнаружив, он увидел, выйдя на балкон — во дворе со шкурой расправлялся бульдог, живший в соседнем доме. Гера во двор выскочил. Бульдог успех отгрызть у лисы хвост, шкуру извалял. Гера чуть не прибил кобеля, стал ругаться с хозяином бульдога, а что толку, сам виноват, что шкуру упустил. Он забросил шкуру на шкаф, валялась там, когда достал, то обнаружил — моль шкуру изъела.

К вечеру запушился снег, мягко оседал, должен бы прикрыть следы на месте возле ручья, где Гера добыл чужую выдру. Хромой кобель наблюдал, как хозяин забирался на чердак, благо в бревна стены вбито пара скоб, за них можно было хвататься, прятал шкуру. Не знал кобель, что хозяин решил при встрече с неизвестным утверждать, что в сторону Орендорская он не ходил, ничего не видел, никаких шкур у него нет; снова пробудилась алчность, ему не свойственная, надумал отстаивать свое право на сворованную добычу. И попробуйте его разоблачить! Спасибо новому снегопаду, заметал следы, давал возможность хитрить.

Утром на следующий день Гера разжег под каменкой огонь, кипятил воду, заварил чай, съел несколько кусков хлеба с сыром, дал пару кусков хлеба и кобелю, осмотрел у кобелю лапу.

— Легко отделался. Несколько дней лоботрясничаешь, и погоню работать, продуктов у нас совсем мало, думал дичь с лихвой настреляю, безлюдно тут, глухомань, оказалось не так.

Он с кобелем посоветовался:

— В какую сторону мне податься? Пожалуй, надо пойти в сторону Орендорская, осмотреть другие чужие, до которых не добрался. Я поругивал себя за то, что взял чужую выдру. И напрасно. Моя выдра, законная! Я так и буду говорить этому олуху, если каким-то образом выяснит, что выдра у меня, станет предъявлять претензии. И как выдру отдать? Вдруг больше ничего не изловлю, пустым возвращаться не хочется. Ехал сюда и был уверен — вернусь в Углич с мешком пушнины, а дело оказалось муторным. Деду я признался, что в промысловой охоте не асс, и все же был о себе лучшего мнения, чем сейчас. Характер меня подводит. Мог бы успеть купить нужные книжки о промысловой охоте, или у кого-то достать, почитать, а я… Мастер обо мне говорит: «Ты трали-вали». И где такое слово вычитал? Смысл слова — нет у меня к делу необходимой серьезности. Я и сам об этом знаю, и дед этот недостаток во мне заметил. Запросы у меня не ахти какие высокие. Вот и сейчас добыл одну шкурку, и хорошо. Я на этот раз лишь осмотрю чужие капканы, чужую выдру не возьму, если попалась, надо набраться опыта, увидеть, где капканы ставят.

Вслух делясь мыслями Гера поглаживал Трезора. Тот положил башку на колено сидевшего на нарах хозяина, может не слушал, только просил ласку.

Кобеля он оставил в избушке.

Он подходил к вчерашнему месту, где своровал выдру, никого не видя, ничего не подозревая, когда возле носа со свистом пронесся длинный предмет. Гера запоздало отшатнулся назад.

Что за чертовщина!

Оказывается, на раскидистой сосенке укрепили самодельный самострел, лук с натянутый тетивой и вставленной стрелой, от самострела по земле в сторону речки протянули бечевку, Гера задел бечевку ногой, самострел выстрелил. Стало ясно, неизвестный охотник понял, что его выдру украли, и предупреждал: не тронь мои орудия лова, иначе… Будь стрела с металлическим наконечником, то могла убить, попав в голову.

Гера почувствовал, как у него от негодования закипела душа, захотелось немедленно увидеть партизана и с ним разделаться, быстро зашагал вперед, уминая сапогами продолжавший падать снег. Одновременно дерзкий поступок неизвестного озадачивал и призывал не поддаваться эмоциям, быть осторожным.

Речка сделала поворот. В давние времена лес по берегам вырубали, сплавляли по речке, оставляли деревья листовые и хилые хвойные, берега в некоторых местах заросли лишь кустарником, тоже препятствовал дальнему обзору. Только зайдя за речной поворот Гера увидел на открывшемся пространстве человека, проверял капканы или ставил новые, из-за расстояния разобрать сложно. Гера выстрелил в воздух, приказывая стоять, успел успокоиться, собирался не таясь идти к незнакомцу, чтоб тот понял — хотят не расправляться с ним, а вступить в переговоры. Отдавать выдру он теперь тем более не собирался, здраво рассуждал: он забрал выдру, его чуть не убили из самострела, значит квиты, — намеревался на будущее заключить приемлемое для обоих соглашение.

Однако незнакомец думал иначе, проворно полез наверх по склону, в кустарнике скрылся.

Продолжая продвигаться берегом в нечастых кустах, подходя к месту, на котором исчез незнакомец, Гера вдруг увидел, как с разлапистых веток одного их кустов посыпался снег, высунулся ствол ружья.

Он успел повалиться. Выручила армейская закалка, не потерял полностью сноровку, хотя демобилизовался четыре года тому назад. Заряд пролетел над головой. Хотя партизан, возможно, только пугал, в человека не целился, однако не следовало исключать, что вторым выстрелом могут убить, Гера перевернулся на спину, откинул двустволку в сторону и покатился, переваливаясь с боку на бок, уминая телом снег, покатился в сторону брошенного ружья, опять выручало армейское учение, в рюкзаке два капкана, врезались в спину, на боль не было времени обращать внимание. Оказавшись за кустом он какое-то время лежал, прислушивался. Смешанные чувства овладели Герой, возмущение и желание прибить мерзавца, но была и растерянность, такой наглости не ожидал. Приподнявшись, он стер с лица снег, дотянулся до брошенной двустволки, и ее от снега ладонью почистил, вооружился, и снова стал ждать, пока не зная, как лучше действовать.

Что-то нужно было предпринимать, не лежать, не ждать когда начнет мерзнуть. Приподнявшись через какое-то время, он высунулся над кустом и тоже выстрелил, после чего тут же снова повалился; стрелял в воздух, убивать незнакомца не намеревался, уголовные законы знал, доказать свою невиновность трудно, могли не поверить, что вынужден был защищаться, и не стоило обнадеживать себя надеждой, что здесь глухомань, не станут искать убийцу.

— Бросай оружие. Держу тебя под прицелом. Предупреждаю, церемониться с тобой не собираюсь.

Не получив ответа, снова полежав, он пополз в сторону, намереваясь подкрасться к противнику с тыла и заставить сдаться, верх болотных сапог был не поднят, снег забирался за голенища, под снегом сырость, намокали колени. Добравшись до деревьев, он поднялся в рост, постарался стряхнуть снег с куртки, попавший за шиворот снег таял, мочил майку и рубашку. Гера стал перемещаться, пригибаясь и прячась за стволами деревьев. Лишь решив, что обошел противника, он вышел из леса, подался к речке, пошел между кустами, осторожно ступая, держа двустволку наготове, чутко всматриваясь, готовый при необходимости упасть.

Он наткнулся на только что оставленные следы.

Незнакомец успел скрыться, пока Гера ползал и крался. Можно было расслабиться.

Он сравнил отпечатки своих следов с отпечатками малого размера неизвестного, вспомнил, как тот шустро действовал, и понял, что партизан — парнишка лет четырнадцати. Преследовать бессмысленно, не догнать, и не стоило рисковать, четырнадцать лет самый отчаянный возраст. Гера вспомнил, каким был сам, самомнения и дерзости с избытком, а соображения недостаточно, эмоции иной раз толкали и на отчаянные поступки. На не слабый характер пацана указывало и то, что в одиночку промышлял, вероятнее всего ночевал в тайге, не известно, что от такого пацана ждать. Гера не исключал, что пацан все же не сбежал, надумает снова затаиться, пальнуть по человеку, его преследующего, лучше вернуться в избушку.

Добравшись до избушки, он оставил дверь открытой, опасался, что подросток к избушке подберется, воспользуется тем, что дверь закрыта, подопрет ее палкой, избушку подожжет. Он вспоминал себя в малом и юном возрасте, представил, как бы действовал, будучи обиженным, решив взрослому мстить, точно так же мог поступать и этот пацан, имея наклонности шпаны. С двустволкой Гера ни на минуту не расставался. Трезора из помещения он выгнал и не пускал, хотя тот просился, заставлял нести сторожевую службу, должен залаять, заметив человека. Пару раз он из избушки осторожно выбирался, отходил от нее с двустволкой в руках и убеждался, что парнишка поблизости не наследил.

Каменку он не топил, доел остатки хлеба, запив водой. Свое настороженное поведение было неприятно, так стал взрослым, реально понимал, что могло случиться, губительно влияла и таежная обстановка.

Гера слегка успокоился, когда стемнело.

Трезора оставил на воле, хотя пес продолжал проситься, скулил.

Лежа на нарах в спальнике он снова вспомнил предупреждение деда, что могут сюда послать егеря с целью изловить браконьера, так что опасаться следовало не только пацана. Егерь мог и не появиться, а пацан, возможно, где-то поблизости, приходилось ждать любые нежелательные события.

Нежелательные события преследовали Геру и прежде, как в юном возрасте, так и после службы в армии, когда добивался справедливости и избивал кого-то, принимал участие в драке, из-за чего имел дело с полицией. В юном возрасте таких событий было много. Он начал кое-какие события вспоминать.

Он зарабатывал деньги разными путями. Случались сбои. Вот один из случаев, когда он шантажировал взрослых:

Открылся новый ресторан. Гера отправил владельцу ресторана записку, в которой требовал платить десять тысячи в месяц, иначе в ресторане будут бить стекла, ждут и другие неприятности, указал, куда деньги нужно положить, рассчитывал на то, что владелец ресторана хоть раз заплатит. Имея опыт Гера знал, что угроза может подействовать лишь после того, как владелец ресторана убедится — отправитель записки намерен действовать серьезно.

Подъезжая к ресторану на велосипеде он оценил ситуацию. Ни одна машина по улице не проезжала, тихая улица, шла старушка и женщина везла коляску с младенцем, они помешать задуманному мероприятию не могли.

Сняв с руля подвешенный пакет с булыжником, Гера переехал на противоположную сторону улицы, управляя велосипедом левой рукой, поехал по встречной полосе.

Обогнув припаркованные возле ресторана две машины, он размахнулся правой рукой, в котором булыжник, булыжник швырнул.

Разлетелось выбитое булыжником стекло. Однако из-за замаха и желания булыжник швырнуть с силой завихляло переднее колесо велосипеда, левая рука руль плохо удержало, колесо задело выступ пешеходного тротуара. Вместе с велосипедом повалился и Гера. Нужно было как можно скорее подниматься на ноги и скрываться, сев на велосипед, если тот цел, или бегом, иначе будет схвачен обозленными работниками ресторана, будет сильно избит, особенно если явится хозяин, потом сдадут его полиции, заставят мать оплатить нанесенный убыток, мать тоже может пустить в ход руки, Гера хотя уже достаточно сильный, но драться с матерью избегал. Предотвращая нежелательный исход он начал привставать с асфальта, намереваясь бежать, да обожгла боль в ушибленном плече и тазу, так обожгла, что пришлось замереть.

Первым из двери ресторана выскочил здоровый лоб со свирепой внешностью, и было ясно, какие события ждут Геру. Однако лоб, увидев придавленного велосипедом подростка, сразу расправляться с преступником не устремился, остановился, осмотрелся, казалось, пытался выяснить, если свидетели случившегося, после чего быстро к Гере подошел, нагнулся, стал поднимать на ноги.

— Веди себя тихо и поступай, как скажу я. Расправу с тобой предотвращу. Вызывать полицию не будем. На своей машине отвезу тебя в полицейский участок, по дороге сбежишь. Все понял?

Лба звали Ильей, работал механиком в автомастерской, находился в отпуске, хозяин ресторана взял его на время поработать охранником, предвидя, что от посланца шантажной записки можно ждать неприятностей.

Илья и парни, кто работали в автомастерской, время от времени вербовали Геру, знали, что на пацана можно положиться, не продаст, при необходимости привлечет к делу других пацанов, с похожими понятиями и стремлениями. Самая распространенная их просьба — нанести вред машине приезжего, если в мастерской мало работы. Жертвами у них были только приезжие, тех, кто жил и работал в Угличе, не трогали. Был случай, Гера помог угнать автомашину. В гостинице «Углич» у парней работала регистратором знакомая, сообщала полезные сведения, сразу напоминала и предупреждала, чтоб стоявшие возле гостиницы машины не трогали. Парням без напоминания было ясно, тень на гостиницу бросать нельзя.

Отправившись на охоту следующим утром он обнаружил, что пацан снял поставленные им ранее капканы. Конкурент прекратил промысел. Кажется, теперь можно было спокойно продолжать охотиться, Гера теперь единственный здесь хозяин, а почему-то начал думать: пожалуй, и ему лучше податься в деревеньку, результат от его деятельности нулевой, если не считать украденную выдру, и перспектив не видно. Достав из кармана сотовый телефон, он попытался связаться с двоюродным братом, хотел узнать — полицаи продолжают искать людей, угнавших вездеход или успокоились. Хотя ему сказали, что связь будет никуда негодная, а телефон взял. Он набрал нужный номер, и слышал лишь одно: абонент недоступен. Если не удастся связаться с братом, когда доберется до деревеньки, не удастся узнать нужные сведения, то придется на какое-то время погостить у деда, возвращаться в Углич не стоило. И отлично! — он подумал, будет встречаться с Леной. Из-за суровой жизни в тайге, из-за постоянно меняющихся событий он вспоминал о ей не постоянно, однако, когда вспоминал, то убеждался, что возникшие к ней чувства продолжали жить. Может ему вообще переселиться в центральную усадьбу. Он добьется того, что она поймет — напрасно холодно относится к приехавшему парню, забудет о местном ухажере, о молодом бугае.

С этими мыслями он повернулся в избушку.

Уходить голодным ему не захотелось, истопил камену, приготовил еду, и пока ел, то сообразил — прежде чем покинуть эту местность надо снять поставленные капканы, взяты у деда, нужно отдать, и день короткий, до деревеньки при свете не дойдет.

Он избушку покинул.

И надо же, ждала удача, отошел от избушки недалеко и увидел двух тетеревов, усевшихся на березу среди мелколесья кормиться почками. Гера вовремя пригнулся и остался незамеченным. Расстояние до птиц порядочное, Гера сразу не пальнул, не забывал свое желание избавиться от вредивших охоте привычек, прикидывал, как ему действовать. Подкрадываться бесполезно, тетеревам сверху все видно, не подпустят.

Добыть тетеревов очень хотелось, сколько дней торчал в тайге и до сих пор никого не подстрелил. Надеясь на фарт он зарядил двустволку патронами с самой крупной дробью, на глухаря, и выстрелил. И один тетерев стал падать. Был ранен, попытался спастись, да разве ему от человека сбежать. Когда Гера изловил добычу и добил, стукнув головой о приклад, то понял — дробина перебила у тетерева крыло. Для интереса он смерил шагами расстояние до березы, от места, с которого стрелял, получилось метров семьдесят. Было ясно — ему просто повезло.

Потом впереди пробежала белка, быстро вскарабкалась на сосну, увидев человека, затаилась, Гера ее разглядел, подстрелил.

Один из капканов, установленных возле осины, оказался спущенным, снег изрыт, бобр снова грыз ствол осины, судя по древесной крошке, только почему-то не попался, а мог попасться, наверняка попадется в следующий раз.

Намечался успех, и Гера, хотя и поколебался, а раздумал уходить в деревеньку, решил задержаться. Он снова зарядил капкан.

На обратном пути он спугнул рябчика, как и тетерева кормился березовыми почками. Рябчик первым заметил охотника, сорвался с березы, тут же скрылся. Однако Гера впустую не стрелял, стоял, слушал. Услышав, что рябчик сел на дерево, он пошел осторожно в ту сторону, держа двустволку наготове, внимательно осматривая все деревья впереди себя; хотя не обучался такой охоте, а уже догадывался, как надо действовать. И он разглядел прижавшуюся к густой еловой ветке птицу, крутила головкой, стремясь вовремя заметить опасность.

Следующим утром он снова направился в сторону деревеньки Орендорская, надеясь, что бобр за ночь попался, и решил поставить капканы там, где ставил пацан, взял с собой Трезора. Кобель почти перестал хромать. И, такое впечатление, что пес засиделся, сам убежал вперед, не нужно было заставлять.

Вскоре пес залаял. Гера свернул к росшему в стороне ельнику, в ельник зашел. Пес работал в свойственной ему манере, взлаивал, глядя на появившегося хозяина, не понять кого нашел, и нашел ли, но задними лапами снег и стылую землю не отбрасывал, хромая лапа мешала заниматься любимым занятием. Пройдя еще немного вперед, осторожничая, Гера задрал голову и увидел на самой макушке рослой ели, под которой торчал пес, здоровенного черного глухаря. Птица громоздилась как черная шапка, взмахнула крыльями, с трудом удерживаясь на прогибавшейся нетолстой верхней ветке. Вероятно, из-за желания удержаться на ветке она теряла внимательность, не заметила появившегося охотника. Хотя Гера засуетился, ружье поспешно вскинул, а прицелился, не пальнул на авось. Глухарь грузно падал, застревая в ветвях, грохнулся о землю. Трезор, вдруг проявляя резвость, успел подбежать к добыче первым, попытался утащить, пришлось на него кричать, догонять, отнимать.

Трофей отменный! Гера подержал птицу за лапы, полюбовался размахом крыльев, черное перо с металлическим отливом, брови красно-кровавые, весила килограммов шесть. Трезор продолжал не мириться с тем, что у него отняли добычу, снова прошлось на него кричать, чтоб глухаря не хватал, но награду заслужил. Достав нож Гера отрезал у глухаря лапы, отдал собаке, хвалил.

И в последующие два часа скучать не пришлось, добыл двух белок, на такой успех не рассчитывал. И опять должен был сказать спасибо Трезору, хромой, а вспомнил, что он охотничья лайка, его предназначение не только драться с соседскими кобелями, может хромота пошла на пользу, поубавила дурь. Правда, такие перемены привели в тому, что через какое-то время не совсем оправившийся Трезор едва ковылял.

Охотничьи навыки у Геры появлялись, действительно мог надеяться на успех.

Он установил капканы, какие захватил с собой, установил в тех местах, где прежде ставил пацан. Благодаря пацану Гера стал немного понимать, что капканы надо ставить в воду, где ручей впадал в речку, мешал воде замерзать. Хотя дед не был уверен, что гость добьется успеха, он сам приобрел опыт лишь за много лет, но Гера уже думал — не вернется с промысловой охоты пустым. Он поставил капкан и на пути, где выдры бегали по льду, причем многократно, осталась цепочка следов на заснеженном льду, хотя и сомневался, что будет успех, капкан снегом почти не маскировался, поводок от капкана прикрепил к кусту.

В тот день были и неожиданные встречи. Он возвращался к избушке, когда уже намечались сумерки, шел мимо подступившему к речке моховому болоту, отделенного от речки кустами, когда выскочил заяц. Трезор отстал, плелся где-то сзади. Гера зайца не ждал, ружье висело на плече, выстрелить не успел, видел, как беляк уносился прочь по открытому пространству, его и пулей из карабина не взять. Сам не зная зачем Гера на болото свернул, пошел мимо кустов.

И вдруг из снега с грохотом крыльев, с петушиным ко-ко стали вырываться тетерева. Возле самых кустов ветер намел сугроб снега, в этот сугроб и зарылись птицы на ночь. Хотя Гера слегка опешил, а сорвал с плеча двустволку. Тетеревов десятка два, взлетали в разнобой, от их количества замельтешило в глазах, неслись прочь, не понять, в кого целиться. Гера ни одного не подстрелил, дробью исполосовал воздух. Обругав тетеревов, заодно и себя за ротозейство, закинув ружье на плечо, он зашагал дальше.

И надо же, из сугроба совершенно неожиданно вылетел еще один тетерев, тоже умчался, и летел не как древний старец, значит, продолжал хорониться в снегу после выстрела охотника не потому, что был глухим. Вот и попробуй разобраться в птичьих повадках!

Погода изменилась с ночи, с просторов Атлантики прорвались потоки теплого воздуха, оттесняли холод Ледовитого океана. К у тру стал разбойничать дождь, решил расправиться с зимой, портил снег каплями, портил и подгнившую избушку, с потолка потекло, хорошо, что не на нары. Дров Гера заблаговременно не заготовил, ближе к обеду наметился просвет, дождь решил передохнуть, Гера с топором в руках покинул избушку, срубил и приволок сухую сосенку, слегка намок из-за падавших веток деревьев капель, втащил сосенку в избушку, разрубил на куски, наложил в дыру под каменкой, с трудом поджег с помощью березовой коры. Дрова не горели, нещадно дымили, древесина успела отсыреть. Тогда он стал топориком отрубать древесные куски с бревен стены избушки, с внутренней стороны.

Он маялся и на следующий день, такой же дождливый, как и предыдущий, не рад был, что не распрощался с промысловой охотой. Лед таял, и Гере понятно: установленный на льду капкан на выдру наверняка утонул, могли пропасть и другие капканы, да в такую непогоду не хотелось нос высовывать из избушки и капканы спасать.

В одном месте Гера до того стесал бревно в стене избушки с целью получения дров, что лезвие топорика выскочило наружу, пришлось дырку затыкать мхом. Он губил избушку, могла пригодиться другим людям, но не погибать же от холода и голода, подстреленную дичь нужно варить.

На четвертый день снег согнало повсеместно. Природа поднесла сюрприз. Правда, до зимы даже по календарю оставалось побольше месяца, у зимы имелось впереди время напомнить о себе. Речка очистилась, нельзя догадаться, что совсем недавно ее сковывал лед. Пока Гера безвылазно торчал в избушке, то хотелось одного — дождаться погоды и убраться отсюда, но отступило ненастье, утром улыбалось солнце, и посветлело на душ, вернулось настроение, пускай и не бодрое, но от уныния не осталось следа, решил не спешить в деревеньку, промысел продолжить. Дождавшись, когда подсохнет лес, с ветвей деревьев перестанут падать капли и мочить одежду человека, Гера покинул избушку.

Трезор пошел следом за хозяином лишь вначале, точнее потащился, явно недовольный тем, что из избушки выгнали, вскоре приотстал и пропал. Безделье в ненастные дни развратило пса, снова победили в нем задатки лодыря и вредная потребительская психология: раз имеется хозяин, то накормит, не даст пропасть, на то он и хозяин, — безделье оттеснило пробудившийся было интерес к охоте и понимание того, что на хлеб надо зарабатывать. Раздосадованный Гера хотел вернуться, наказать пса, но не захотелось терять время и, главное, знал по собственному опыту, если настроился халтурить, человек ли, собака, то толку от такого работника не будет. Между прочим, он подмечал сходство между собой и Трезором, пес тоже надрываться не стремился, работал только потому, что работать заставляли, под старость и Гера станет лентяем.

Установленные на бобров капканы оказались нетронутыми. Гера пошел дальше, намереваясь проверить все поставленные капканы, и прошел порядочное расстояние, когда доносившееся за поворотом речку странное попискивание заставило насторожиться. Начиная осторожничать, продвинувшись вперед, он увидел двух плававших по открытой воде выдр, до них далеко, но они плыли против течения, плыли к Гере. Сдерживая волнение Гера затаился за кустом, встав на коленки. Вот одна выдра выбралась на берег, решила передохнуть или расправлялась с крупной пойманной рыбиной, рассмотреть не удавалось. Потом она поплыла снова. Обе выдры по-прежнему приближались к Гере, то и дело ныряли и не показывались продолжительное время.

Заставляя себя не суетиться Гера хоронился за кустом, следил за зверями через просветы между ветками, а хотелось отползти от реки, встать в рост, пробежаться и оказаться вблизи выдр, чтоб поскорее получить добычу.

Он дождался, выдры плыли мимо него. Гера уже отвыкал бездумно стрелять. Выдры плыли на глубине ближе к тому берегу, подстреленную не достать, не лезть же в ледяную воду. И Гера вспомнил, дед говорил: убитый зверь утонет, стрелять бесполезно, ни себе, ни людям. Выдры притаившегося человека не замечали, теперь решили поиграть не то в жмурки, не то в прятки, увлеклись, друг за другом гонялись, ныряли, повлияла на них перемена погоды, может решили — уже весна. Гера надеялся, хоть одна приблизится к этому берегу, из воды выберется, или окажется на мелководье.

Продолжая играть между собой выдры проплыли мимо Геры. Поднявшись в рост, он отступил от речки, пробежал, оставаясь с речки невидимым, выдр опередил и затаился за береговыми кустами снова. Таким старательным и упорным он был, пожалуй, впервые, на заводе работал потому, что жить как-то надо, в армии на тех же учениях приходилось подчиняться приказам ротного или командира отделения.

Он ждал напрасно, видимо, выдры заподозрили опасность, или надоело им играть, добрались до своих нор, в них затаились. Гера стоял какое-то время в рост, желание добыть зверя проходило. Леший с ними, пускай живут и помнят его доброту, так он решил. Гера становился не таким, каким был прежде.

Низкое солнышко побаловало лишь с утра, день выдался сереньким.

Шагая с прежним намерением проверить все установленные капканы, он вдруг уловил звук мотора. Он остановился, прислушался. Звук мотора усиливался, тревожил спокойствие тайги, лодка намеревалась доплыть до Геры. Но вот звук смолк, лодка пристала к берегу. Потом она поплыла вновь, в обратную сторону, о чем можно было судить по слабевшему звуку мотора.

У Геры была причина забеспокоиться. Дед говорил, что рыбаки до этих мест обычно не добирались, но вот, похоже, добрались. Нужно вернуться к избушке и разобраться в ситуации.

Когда он дошел до места, где поставил капканы на бобров, то обнаружил — оба капкана сняты, сворованы, что возмутило, хотя сам поступил точно таким же образом, забрав добычу пацана, и совесть лишь вначале немного мучила.

Он зашагал с самыми решительными намерениями, хотя предположил, что рыбак не один, силы могут быть не равны. Драться Гере не привыкать, часто при этом горячило выпитое вино, сейчас был трезв. Из-за трезвости у него вскоре уменьшились агрессивные намерения, и начал здраво рассуждать — с какой стать рыбаки станут выбираться из лодки на берег, увидев подточенные бобрами осины. Похоже, предстояла встреча с какими-то другими личностями. Он теперь шел, держа двустволку в руке, внимательно смотрел вперед, не исключал, что пришельцы высадились из лодки и направились к ему навстречу.

Увидев избушку, он увидел и причаленную к берегу лодку с мотором на корме. Дверь избушки открыта. Гера мог оставаться незамеченным, прячась в лесочке из ольхи и берез. На пространстве перед избушкой росли лишь кусты.

Показался человек, стоял, крутил головой, и вел себя не как обычный охотник, осматривался, будто явился сюда наводить порядок и старался кого-то заметить. И на человеке городская тужурка на молнии, причем контрастного коричневого цвета, не маскировочная, такая наоборот привлекала к себе внимание, на голове фуражка, и стало ясно — не рыбак, и не лесник, леснику здесь делать нечего, лес давно не рубили.

Следом вышел парень, которого Гера узнал сразу, с ним довелось познакомиться, когда ходил в центральную усадьбу и покупал продукты, намереваясь отправиться на промысел, навестил вначале Лену.

В то утро, отправляясь в центральную усадьбу в магазин и намереваясь встретиться с Леной, он побрился, до пояса мочил себя холодной водой, выйдя из избы на волю, освежал надорванный водкой организм, все равно на физиономии удали было маловато, пожалел, что и накануне пьянствовал.

Запирать дома в северных деревнях до сих пор не принято, чем Гера и воспользовался. В знакомый дом он не вломился, зашел в сени, зажег свет, помня, где выключатель, разулся, снятую куртку повесил на стенной крючок.

И он не решался зайти в комнату, топтался перед дверью и поражался на себя, оценивая, как свое нерешительное поведение, так и свои чувства. Он, относившийся к женщинам немногим лучше, чем мужчины мусульмане в той же Саудовской Аравии, считал их вещью, о чем говорил деду, стремясь тогда проснувшиеся чувства к Лене от деда скрыть, он, бывшая шпана, временами имевший знакомство с полицией и после службы в армии, был сейчас похож на молоденького влюбленного, ни разу целовавшего девушку. Лена его колдовала? Хотя взгляд ее казался суровым, а, похоже, был и завораживающим, притягивающим к себе, гипнотизирующий взгляд, наверняка она имела староверческие корни, по наследству передалось умение воздействовать на человека. Помимо этих предположений возникали мысли: может, на самом деле любовь существует, причем и с первого взгляда, Гера на эту любовь попался, появились чувства не такие, какие знал прежде? К человеку со сложной, нестандартной жизнью и любовь приходит необычная.

Он несмело зашел в комнату.

И застал Лену за уборкой помещения, тряпочкой протирала подоконник, поднимая горшочки с цветами, затем ставя их на место. Пришедшего она, казалось, не замечала.

— Я готов помочь, — не очень решительно вызвался Гера, топчась теперь возле порога.

Она будто не услышала его слова, подошла к раковине на тумбочке слева от окна, над раковиной прикреплен умывальник, сняла с другой стены висевший под сушилкой для посуды черпак, наполнила водой из стоявшего на лавке ведра, вернулась к окну, стала поливать цветы.

— Я в прошлый свой приход к тебе говорил пошлости, говорил черте что, извини… Принести воды? Только покажи, где колодец… У Виктора воду из колодца подает движок, по трубе отработанная воды сливается, а ты, гляжу, живешь по старинке, воду таскаешь из колодца, под раковиной ведро, то и дело его надо выносить, воду на улице выливать, сказывается, что мужика нет, некому нормально наладить хозяйство.

Она продолжала молчать и заниматься своими делами.

— У меня действительно возникли к тебе какие-то странные чувства. Я холостой, говорил об этом, напоминаю, двухкомнатную квартиру имею со всеми удобствами. Углич не Москва, конечно, но в нем несколько ветеринарных клиник, и деньги ветеринары зарабатывают приличные, наверняка больше, чем зарабатываешь ты здесь, и работа у них более культурная, с кошечками, с собачками. Ты откроешь собственную ветлечебницу. Да такие, как ты, должны хотеть большего, попав в город, организовать крупный бизнес, или захочется оказаться во власти. Я в прошлый приход сравнил тебя с древними амазонками. Слышала о таких? Правили народами, мужчины им подчинялись. Но я под твоим каблуком не буду. Мне иной раз хочется перестать быть обычным обывателем, да хотения на этом и заканчиваются, а когда рядом будет такая, как ты, то и я постараюсь многого добиться.

— Вы что, сватаетесь? И предлагаете мне переселиться в Углич.

Я же на самом деле сватаюсь, сообразил Гера, снова удивляясь, будто кто-то им руководил, знавший, какие чувства пробудились у него к этой девушке.

— Сватаетесь с каждой, кого увидите? — добавила она язвительно, глядя на него своими большими глазами.

Кобель крутился возле ног хозяйки, слушался, когда она приказала сидеть, на хозяйку глядел преданно, на гостя косился с подозрением.

Ответить Гера не успел, только преступил с ноги на ногу, как в дверь постучали, приоткрыли, не смело проговорили:

— Можно? Лена, я за вами.

— Заходи.

Получив разрешение в комнату бочком зашел парень. Он плечистее Геры, шея приплюснутая и уже толстая, хотя над губой лишь пушок, выдававший юный возраст, лет восемнадцать ему, повзрослеет, то станет бугаем. Судя по его скованному поведению, по просительному голосу, он не был желанным гостем в этом доме, но планы на будущее у него существовали, раз взглянул на Геру враждебно, а когда направился к Лене, то двинул Геру локтем в бок, явно намекал — убирайся отсюда, изображал при этом скромную овечку и глядел в сторону, чтоб у хозяйка не догадалась, что видит сцену ревности. Будь на месте Лены другая девушка, не переполняй Геру робость и не свойственные ему мысли, то, конечно, дал бы сдачи, не привык отступать, на этот раз от агрессивных действий воздержался. Подойдя к Лене юный бугай стал что-то ей сообщать, при чем тихим голосом, чтоб чужак не слышал. Лена оживилась, о чем-то спросила, и Гера почувствовал — начал ревновать, впервые с ним случалось такое.

— Я ухожу. И вы дом покиньте, — сказала она. И приказал собаке: — За мной.

— Нет, в самом деле подумай. Я говорю на полном серьезе. Я сейчас уйду, появлюсь недели через три, у тебя есть время поразмыслить.

— Вы удивительно настойчивы. А пора кончать свататься. Неужели вы ничего не поняли? — сказала Лена, и направилась к двери, возле которой продолжал стоять Гера.

Слово сватовство встревожило юного бугая, засуетился, Лену опередил, потеснил Геру, к нему подойдя. И на этот раз он не упустил случай, враждебно ткнул Геру локтем в бок, причем больнее чем в первый раз, опять вроде невзначай, на противника не глядя. Однако Лена обратила внимание на его действия, разгадала его хитрость, ничего не сказала, только улыбнулась, соперничество парней ей, похоже, понравилось. Юный бугай эту улыбку заметил, и краска стыда залила его гладкие щеки, задергал руками, будто стали лишними, глазами виновато заюлил. Мальчиком оставался юный бугай. Ухажер! Моложе Лены, в армии еще не служил, не может быть, чтоб Лена обратила на такого внимание.

Этот юный бугай и вышел из избушки, и не трудно было догадаться — вызвался сопровождать егеря, пустившегося ловить браконьера, рассчитывал избавиться от конкурента по любви, мог быть и зачинщиком этого мероприятия, пришел к деду, выяснил, что приехавший не родственник деда вовсе, сообщил обществу охотников в Тотьме о том, что в угодьях хозяйничает посторонний, наверняка приписал этому постороннему кучу браконьерских случаем, и охотничье руководство решило не оставить такое сообщение без внимание.

В руках юного бугая котелок и две миски, направился к реке. От парня не отставал Трезор, наверняка подкупили пса подачкой, готов признать другого хозяина, продажная тварь, так подумал о собаке Гера. Но сейчас было не оценки поведения пса, Гере нужно решать, как ему действовать.

Присев на корточки, юный бугай ополоснул в речке посуду, набрал в котелок воду, пошел назад, скрылся в избушке, следом за ним зашел в избушку и егерь, выходивший для осмотра угодья, и было понятно — пришельцы уплывать на лодке не намеревались, решили дожидаться и ловить браконьера, не сомневаясь, что тот вскоре явится.

У Геры возникло желание отступить, избушку обойти лесом, податься в деревеньку, заглянуть к деду, узнать новости, проститься, затем выйти к проезжей дороге, не заходя в центральную усадьбу. Но он вспомнил, паспорт, охотничий билет у него избушке. Вряд ли пришельцы нашли документы, если и устроили в избушке обыск, засунуты в углубление между трухлявыми бревнами, бревна уложены на мох, мох износился, торчал, им Гера замаскировал документы дополнительно. И света мало, даже когда дверь открыта, темнота затрудняла поиски. Уходить без документов не стоило, придется оформлять новые, морока, а если паспорт все же разыщут, то узнают данные о владельце, обратятся в МВД Углича, и осложнения неизбежны. Можно было уйти в лес, затаиться и ждать, когда егерь и молодой бугай уйдут. Но сколько дней Гере придется прятаться в тайге возле костра голодным? Такой выход был не для него. И разве он забыл, что в разговоре с дедом грозил наградить егеря зарядом дроби? И ухажер, юный бугай, должен уяснить, что имеет дело не с размазней. Даже при общении с полицией Гера никогда не сдавался, не должен пасовать и сейчас.

Поняв, как нужно действовать, Гера начал пересекать открытое пространство с торчавшими на нем кустами, намеревался схорониться за древесным молодняком с противоположной стороны поляны. Двустволку он закинул за плечо, не бежал, шел не спеша; если покажется егерь или молодой бугай, то тактику придется менять, придется направиться к избушке, изобразив, что встреться рад с любым человеком, и они должны понять, что спасаться от них не собираются.

Ему повезло, остался незамеченным.

Спустившись по покатому склону к речке, Гера забрался в лодку, вытащенную носом на сушу, от носа лодки тянулась веревка, конец которой замотан вокруг ствола березки. Перебравшись на корму лодки, он вывинтил свечу зажигания, в патрон сунул сухой листок, после чего свечу вернул на место.

Идя затем к избушке, он постарался выглядеть беспечным, неунывающим, чтоб пришельцы видели — он явился не сдаваться, а налаживать дружественные отношения, никого не боится.

— Здорово, мужики! — громогласно приветствовал он сидевших на краю нар, переступив порожек, старался улыбаться. — Откуда вас принесла нелегкая? Хорошо, что появились, а о начинаю мучиться от скуки.

Они поели, остатки еды убрали, на столике только кружки и помытые миски. Егерю лет сорок пять, лицо круглое, тело упитанное, пышные усы, Гера даже сравнил его с тюленем, объевшимся рыбой. На приветствие егерь не ответил, забеспокоился, дотянулся до лежавшей сбоку от него на нарах двустволки. Вооружившись, он слегка успокоился, поднялся на ноги, теперь смотрел на вошедшего и пучил глаза, будто хотел показать, что относится не к семейству безобидных млекопитающих, а к отряду хищников. Гера имел отличный опыт общения с людьми, знал, что при встрече с противником всегда нужно держаться уверенно. Свою двустволку он умышленно оставлял повешенной на плече, показывая этим, что настроен миролюбиво. Стрельбы, тем более убийство нужно было избежать. Даже если он при возникшей стычке сумеет оказаться победителем, то на этот раз тем более не стоило надеяться, что преступление не раскроют, знали, кого егерь отправился ловить, рано или поздно Геру разыщут, могут наказать и высшей мерой.

— Что-то вы не веселые, хотя погода подходящая для путевого настроения. Бутылку привезли? На меня не рассчитываете, по-царски встретить не могу, хлеб и тот доедаю последний… Стоп, а ты кто, охотничий начальник? — спросил Гера, будто только сейчас начал догадываться. — Прекрасно! А то я переживаю, ни у кого не смог добыть путевку.

Хитрил Гера, сообразил, что о путевке лучше заговорить первому.

Юный бугай до появления Геры сидел на нарах, и у него двустволка лежала рядом, поспешил взять оружие в руки, растянул было свой широкий рот в улыбке, радуясь, что браконьер явился сам, оставалось только с ним расправиться, да безбоязненное, даже наглое поведение пришельца его озадачило, сообразил — радоваться рановато, улыбаться перестал, и глаза неспокойно забегали.

— Покажи документы, — потребовал егерь. — Разрешения на охоту у тебя нет, как нам известно, покажи паспорт, охотничий билет.

— Ты думаешь, документы таскаю с собой по тайге в кармане? Я опасаюсь — присяду поесть, отвлекусь, медведь документы стащит. Я рассеянный, не раз терял деньги… Да ты не волнуйся, все покажу, и охотничий билет, и паспорт. Путевки нет, признаюсь, думал приобрести ее здесь, оказалось, выдают только в Тотьме.

— Ты зубы не заговаривай.

— Чего ты такой не приветливый? С бабой своей перед отъездом поругался, из постели тебя прогнала? Перед бабой нужно меньше лебезить, должна знать свое место в жизни, в зубы ей иной раз стоит тыкнуть, чтоб стала воспитанной.

Егерь шутки не воспринимал, продолжал пучить тюленьи глаза, нагоняя на усатую физиономию официальную строгость. Глядя на Геру он переложил двустволку в одну руку, другой рукой подал молодому бугаю знак.

— Эй, мужики, вы что-то намереваетесь делать не то, что надо, — забеспокоился Гера, сообразив, что молодому бугаю приказали поднять в нар и действовать.

Он не успел отступить на шаг, молодой бугай вдруг резво бросил себя вперед, с нар поднявшись, на губах злобная улыбка, концом ствола двустволки с силой ткнул Геру в живот. От боли Геру согнуло. Опомниться ему не дали, оба подскочили, оружие с плеча Геры сорвали, на нары человека бросили, стали заламывать руки. Гера попытался вырваться, применив один их боевых приемом, какими обучали в армии, да молодой бугай с такой силой ударил кулаком в бок, что Геру переломило почти пополам, видимо, повредили печенку или какой-то другой важный внутренний орган. Гера верно угадал, впервые увидев в центральной усадьбе молодого ухажера Лены, наберется мускул, сладить с таким станет невозможно, уже на сегодняшний день у него сил куда больше, чем у обычного смертного, сейчас этот молодой ревнивец стремился расправиться с конкурентом по любви. Болезненный удар в бок остудил всколыхнувшуюся в Гере злобу, сообразил — лучше придержать свои желания и чувства. Вот почему он не сопротивлялся, когда его стали обыскивать, шаря во всех карманах. Он даже произнес довольно спокойно:

— Я сказал, с собой не таскаю… Но теперь документы предъявлю только этому… следователю, или прокурору. За избиение человека вы оба заработаете по уголовной статье. У меня дружок как раз в прокуратуре работает.

Они не испугались, принудили его сесть на нары. Молодой бугай стоял перед ним столбом, готовый снова больно ударить. Егерь велел Гере снять со спины рюкзачок. Рюкзачок небольшой, для дневных переходов, основной рюкзак с запасными вещами, с продовольствием Гера оставлял в избушке под нарами, его наверняка успели проверить.

— Ничего ты не найдешь, в рюкзачке один капкан, да харч для перекуса. Капкан чужой, снял, я здесь промыслом не занимаюсь, ради отдыха сюда забрался.

— Ты зубы не заговаривай. Капканы на бобров мы сняли, твои, кроме тебя здесь никого нет. Шкурку выдры на чердаке нашли. Глухаря незаконно подстрелил, крылья нашли.

— Выдра? — спросил Гера, стараясь показать удивление. Он уже полностью оправился от удара в живот и в бок. — Вот не знал! У меня и мысли не было на чердак лазать. Спрятал кто-то до моего прихода сюда… Да что ты выпендриваешься? — обратился он непосредственно к егерю. — По шапке получил от начальства? Тебе велели бегать по окрестностям, высунув язык, ты и стараешься. Все равно твои старания не оценят. А срок за нападение на меня точно схлопочешь, если сейчас не успокоишься, статья сто двадцать пятая, до восьми лет, если с избиением. А я буду говорить — убить вы хотели меня, тогда статья — покушение на убийство. И докажу, что у вас был именно такой умысел, случайно остался живым, молодой намеревался прострелить меня, тыкнул в живот стволами ружья, спускал курок, только забыл снять предохранитель, поэтому выстрел не получился. И внутренние органы вы повредили мне, обращусь в поликлинику, медицина травмы обнаружит, отвертеться вам не удастся.

Егерь теперь не требовал, не угрожал, усы у него как прежде воинственно топырились, а вот глаза блуждали по сторонам, смущало его, что задержанный не раскаивался, не упрашивал, не обещал золотые норы, если его отпустят, настораживало знание парнем уголовных законодательств. Гера пугал спокойно, даже в голосе различалась насмешливость, его действительно намечавшаяся растерянность егеря начинала забавлять. У молодого бугая ума поменьше, жизнь пока мало чему научила, нетерпеливо топтался на месте, и чувствовалось, по-прежнему готов крутить руки задержанному, насильничать.

Егерь отвел молодого бугая к двери, взяв за руку, о чем-то начали тихо говорить, чтоб задержанный не слышал.

— Шептаться будете в камере. Может, вам повезет, пошлют на лесоразработки как раз сюда, в ваши родные края. А можете оказаться и на Колыме, загонят вас в шахты уранового родника. Зато на мир посмотрите.

Егерь враждебно взглянул на Геру.

Молодой бугай стал скалывать в сумку оставленную на столе посуду. Сумка ярко красная, с иностранной надписью, модничал, отправляясь и в тайгу, в сумке, вероятнее всего, захваченные в дорогу продукты.

— Пошли, — приказал егерь, старался грубым голосом замаскировать появившуюся нерешительность, как и смуту в душе, толкнул Геру. — Идем к лодке, поплывем, покажешь, где у тебя капканы, кроме тех, что ставил на бобров, заберем, потом доставлю тебя в Тотьму.

— Не пихай! За хамство тебе придется отвечать вдвойне.

Молодой бугай понес красную сумку, свой рюкзак закинул за спину, рюкзак Геры повесил на грудь. И он, и егерь с ружьями не расставались ни на минуту. У егеря ружей два, свое и задержанного.

Геру повели к речке. Он не спешил, расслабленно волочил обутые в болотные сапоги ноги, чуть горбился, на лице сохранял усмешку, даже сунул руки в карманы, чтоб эти двое поняли — задержанный не волнуется нисколько.

— Мы еще встретимся. Настроение будет, то нагряну сюда с дружками, тогда душевно потолкуем. В вашем захолустье, чувствуется, нет ни единого кадра, чтоб вправил вам мозги и научил, кого надо опасаться и слушаться.

Мотор лодки не заводился, егерь безуспешно возился.

— Не уплывем. Бог мой помощник, встал на мою защиту.

Молодой бугай тоже пытался запустить двигатель. Он сходил к избушке, принес металлическую коробку, в которой инструменты, была в ней и запасная свеча зажигания.

— Вот что, мужики, пора кончать эту волынку, давайте вернемся в избушку, переночуем, утро вечера мудренее, — предложил, наконец, Гера. — И дождик заморосил, намокнем, простудимся. Или вам жить не хочется, готовы заболеть и здесь навсегда остаться?

Погода действительно портилась.

Они сдались не сразу

От речки к избушке Геру уже не сопровождали под конвоем.

Попав в избушку Гера уже держался так, будто рядом с ним люди свои, его не арестовали, не заставляли иди к реке. Он почти сразу предложил:

— Вот что, надо растопить каменку, тепла в избушке мало, к ночи вы плохо подготовились. Хотя вы перекусили, как я догадываюсь, а поесть как следует не помешает. Я вообще голодный, с утра ничего не ел, так что если хотите доставить меня в Тотьму целым и невредимым, то должны думать, чтоб я не протянул ноги,

Они посовещались.

От услышанного предложения они не отказались.

Разожгли очаг. Вначале из-за дыма приходилось в основном находились на воле. Вскипятили в котелке воду. Работал Гера, они наблюдали, помогали лишь изредка. Потом дверь закрыли, чтоб хранить тепло. Через маленькое окошко света снаружи проникало в помещение мало. У егеря был светильник на батарейках, поставил на столик. Выложили продукты, какие имели. Гера достали и водку из своего большого рюкзака.

— Угощаю вас.

Егерь с двустволкой не расставался, положил на нары рядом с собой, не исключал, что хотя задержанный не выглядел агрессивным, а от него жди что угодно, нужно постоянно быть настороже. И молодой бугай с оружием не расставался. Двустволку Геры повесили на гвоздь на дальней стене, разрядов ее.

Гера пристроился по другую сторону столика на отпиленном высоком чурбаке, для сидения приспособленного. Он и налил водку в кружки, старался держаться непринужденно, как хозяин.

— Ну что, мужики, отметим знакомство.

Выпили. Закусили. Обстановка уже такая, что нельзя предположить, что не так давно выясняли отношения с применением силы, если не принимать во внимание, что выражение лица у молодого бугая хмурое, поглядывал на задержанного враждебно. Когда выпили второй раз, то Гера решил, что пора действовать, спросил, обращаясь к егерю:

— И на какой лях ты собираешься доставлять меня в Тотьму? Дорога не короткая, я десять раз сбегу. Молодой будет сопровождать тебя до Тотьмы? Все равно меня не удержите. И кому я в вашей Тотьме нужен?

— Отберут у тебя охотничий билет, двустволку конфискуют, я этого делать не могу, и накажут по всей строгости закона.

— Ты, похоже, законы плохо знаешь. С меня могут содрать лишь штраф, вот и все наказание. Я готов штраф отвалить тебе. Согласен? И отпускай меня. Правда, у меня в карманах пусто. Могу загнать сапоги и прочее барахло, если найдешь покупателя. Проще, если барахло заберешь сам, и поступай с ним как хочешь. Забери капканы. Квитанцию о штрафе можешь не заполнять. Идет?

— Капканы твои, наконец признался.

— Те, что вы нашли и забрали на мысу, мои, не буду темнить, еще стоит пара штук. Капканы для меня, как забава, в промысле я разбираюсь слабо, спроси у деда Степана, он подтвердит.

— Выдра твоя?

— Выдру поймал не я, честно говорю. Забрал ее из чужого капкана, в этом признаюсь.

— Кто же ловит, кроме тебя?

— Извини, я не привык кого-либо закладывать, разбирайся сам. Я тут наблюдаю, склонность имею к натурализму. Вот только многое не успел сделать. Мне бы еще тут пожить пару деньков… Слушай, дай мне такую возможность. Даром, что ли я забрался в глухомань. Ты поджидаешь меня в центральной усадьбе, к тебе явлюсь, там с тобой и рассчитаюсь, у деда Степана денег займу, если у тебя нет желания довольствоваться моим барахлом. Улизнуть отсюда незаметно не смогу, сам понимаешь… Чего молчишь? По-моему, предложение подходит для обоих. Своего помощника стесняешься? Ему нет смысла с тобой враждовать. Правильно молодой говорю?

У молодого бугая по-прежнему настроение подавленное, выражение лица мрачное, возлагал на арест конкурента по любви большие надежды, а сейчас вместе с конкурентом выпивал, причем тот нисколько не унывал, чувствовал себя чуть ли не героем, было отчего расстраиваться.

Как раз к юному бугаю Гера и обратился, не получив от егеря ответа:

— Что ты кислый какой-то. Чувствуется, влюбился, а баба не обращает на тебя внимание. Баба эта — ваша Лена. Угадываю? Говорят, она с характером. Может как раз такие и нужны, а то мужики считают, им все дозволено. Может и мне за ней приударить? Я был у нее, ты об этом знаешь, ради шутки даже сватался.

Услышав такие слова, молодой бугай бросил на Геру враждебный взгляд, после чего поспешил отвести глаза, взял со стола ломоть хлеба и кусок колбасы, запихнул в рот, стал жевать, стараясь скрыть охватившие его чувства. А вот егерь усмехнулся.

— А ты чего лыбишься? Знаешь ее, Лену? — спросил Гера

— Мне сообщили, что ты был у нее, пытался ухаживать. Таких, как ты, ухажеров, у нее много.

— Надеюсь, ты к ухажерам не относишься… А, догадываюсь, у тебя сын, увиливал за ней и получил отказ. Ты в Тотьме живешь? Лена в Тотьме училась, там у них и состоялось знакомство. Правильно угадываю?.. К женщине нужен подход. Вот если за дело возьмусь я, то Лена точно станет моей… Чего ты продолжаешь лыбиться? Не веришь?.. Спорим, что она станет моей. Заберу ее в Углич. У нас в городе несколько ветеринарных клиник. Если она не захочет отсюда уезжать, я переселюсь в вашу глухомань, подыщу работенку, наверняка есть какая-нибудь, не все же у вас дергают у коров сиськи.

То сих пор молодой бугай лишь бросал на задержанного редкие враждебные взгляды, теперь даже дышать начал чаще, впился зубами в бутерброд, откусил и жевал так, что нижняя челюсть заходила ходуном, нервно воспринял услышанное сообщение.

Гере стало смешно, усмехнулся, обратился к молодому:

— Да плюнь ты на свою любовь! Любви вообще нет, ты внушил себе, что она существует, подогреваешь себя мыслями.

После этого какое-то время ели молча. Гера не растерял полностью надежду договориться с егерем, вот почему сказал, к егерю обращаясь:

— Вот ты стремишься меня наказать, а не подумал, если человека наказывают, то он не исправляется, озлобляется, на этом все перевоспитание заканчивается. Ты забрал меня, я пока не озлобился, сижу с тобой, болтаю. Хочешь, чтоб озлобился? Я затаю обиду на тебя, черте что могу натворить. Пошевели мозгами. Так что последний раз предлагаю: расходимся миром, отпускаешь меня, самый лучший выход. Попался я, наука для меня. И ты, считай, свой долг выполнил. Отпускаешь? И я промолчу, что вы надо мной насильничали. А если сдашь меня своему руководству, то я свое предупреждение осуществлю — потребую, чтоб меня отправили в медпункт, получу справку, что был зверски избит. Тебе это надо?

Егерь какое-то время думал, оценивающе осматривая задержанного, и, видимо, решил, что никакую справку задержанный в медпункте не получит, отрицательно покачал головой, отвергая Герино предложение, пальцами подравнял тюленьи усы.

У Геры пропадало желание изображать из себя человека неунывающего. Одним глотком он проглотил остававшуюся в кружке водку, хотя намеревался оставаться трезвым, закусывать не стал.

Однако сдаваться он не собирался, ему надо выпутаться, для этого хорошо обоих напоить, чтоб перестали следить за задержанным. План спасения необходимо выполнить и потому, что молодой ревнивец, судя по его поведению, считает наказание браконьера по закону недостаточным, в голове парня с не до конца сформировавшимся сознанием агрессивные мысли, и трудно угадать, какую подлость можно от него ждать.

— Все, разговоры об охоте, о законах заканчиваем, — громко сказал Гера. — Поймали вы меня, сдаюсь, больше ни о чем просить не буду. У меня есть желание — хорошо провести этот последний свободный для меня вечер. И вам не стоит от хорошего вечера отказываться.

Не спрашивая согласия он с чурбака поднялся, шагнул к краю нар, вытащил из-под них свой основной рюкзак, достал вторую бутылку, к столику вернулся, на чурбак сел, бутылку распечатал, разлил жидкость по кружкам.

— Ну, за процветание охоты.

Он снова постарался изобразить из себя парня неунывающего.

— Я в свой жизни в какие только случаи не попадал, так что поймали вы меня — это как очередная забава.

И он принялся рассказывать разные криминальные истории из своей жизни, случавшиеся как в юные годы, так и после службы в армии, не забывая подливать в кружки врагов водку.

Он добился своего, егерь и молодой бугай захмелели, на ногах держались, двигались, были способны выговаривать слова, но пришлось помогать им укладываться спать. Егерь улегся на нары. Часть лапник с нар сняли, разделили на две части, постелили на земляной пол. Спальные мешки были у всех, егерь догадывался, что словить браконьера быстро не удастся, приготовился ночевать в таежных условиях. Гера попытался забрать двустволку у егере. Тот не отдал, даже начал пугать, с трудом произнося слова, общая применить оружие, если от него не отстанут. Использовать силу Гера воздержался, хотя егерь пьяный, а за оружие цеплялся обеим руками, молодой бугай мог вмешаться, трудно предугадать, как стычка закончится. Уложив пьяных, Гере захотелось немедленно бежать, но понимал, что темнота плохой помощник, нужно дожидаться рассвета.

Ему не спалось, и не только потому, что из головы не уходила мысль о побеге, стал вспоминать свою жизнь. В юные годы были сплошные злоключения, хотя после службы в армии остепенился, а кроме попоек с приятелями и похвастать было нечем, ввязывался в разные истории и попадал в участок полиции. А взять его охоту, и охотой назвать нельзя, часто нетрезвый, палил в кого попало и во что попало, изводя патроны, дед правильно заметил, в поступках гостя серьезного мало.

Он вспомнил разговор с дедом, обсуждали и жизнь Геры в молодости.

Могла ли жизнь у пацана получиться нормальной? Об отце знал: тот из Углича исчез до рождения Геры и пропал, спасаясь от правоохранительных органов, возможно, был убит своими же, что-то не поделили; он «химичил», так мать однажды охарактеризовала деятельность своего любовника, под этим словом понимай любую незаконность с целью наживы. Но мать должна его благодарить — сделал ее владелицей магазина, за любовь платил, научил, как надо торговать, познакомил с поставщиками товаров, и как обходить законы. Гера знал лишь гражданских мужей матери, ничему хорошему они научить подраставшего подростка не могли.

Родителей мужского пола, кто продолжительно жил с матерью, было у Геры пятеро.

Гера вспомнил об одном родителе. Он посещал тогда второй класс школы. Звали родителя Валерой. Мог стать музыкантом. Хотя он от неудачной жизни родитель растерял многие культурные навыки, но ростки прежней интеллигентности у него остались, считал, что приемного сына нужно непременно воспитывать. Когда он был в настроение, то угощал вином, здраво рассуждая — все равно малец начнет употреблять спиртное, рано или поздно, лучше его заранее к этому подготовить. Правда, порой он поступал как грубый работяга, отвешивал приемному сынишке увесистый подзатыльник, если считал, что с его требованием не считались, и, как вскоре убедился Гера, в этом случае лучше было не ныть и, тем более, не угрожать, обещая подкараулить обидчика, скинуть на его голову с крыши дома кирпич.

Но, вообще-то, Валера был человеком не вредным, постоянно работать избегал, объясняя такую склонность утонченным восприятием жизни. В детстве он учился в музыкальной школе, затем в музыкальном училище, но виолончелист из него не получился, как мечтали родители, занялся торговлей музыкальными инструментами, связался с нехорошими людьми, пришлось из Москвы бежать, чтоб не посадили. Он уже не был молодым, лысел, но фигуру имел заметную, как у борца, такую фигуру среди музыкантов найти сложно, его внешность произвела на мать впечатление. И он был из интеллигентной семьи, не разучился красиво говорить, демонстрировать аристократические манеры, что и использовал, с матерью знакомясь. Деньги Валета временами имел, но свою деятельность скрывал, чаще же в его карманах ни рубля. Помнится, однажды Гере повезло, нашел сотенную бумажку. Он был парнишкой бесхитростным, всего восемь лет, не утерпел, похвастал, продемонстрировал находку, тут же отвел руку за спину, а то отнимут, высунул язык, вот каким стал богатым, завидуйте. У родителя порой интересы мало отличались от интересов бомжа, вместо игры в оркестре или индивидуального выступления на сцене он и в тот раз скучал во дворе вместе с похожими на него двумя приятелями. Они обступили Геру, стали сотню выпрашивать, обещали вернуть завтра, добавив десять рублей. Так Гера им и поверил! Отнимать деньги они не решались, мимо ходил народ, младенец начнет сопротивляться, орать, можно было ждать неприятностей. Родитель предложил за эту сотню купить Гере стеклянный костюм. Умея красиво и убедительно говорить он клялся, что не обманет, клятва для него закон, Гере такой костюм не продадут, в нем он сможет красоваться перед девочками, отбоя от них не будет. Родитель уговорил Геру с сотней расстаться. Пришли к магазину. Родитель в магазин зашел, вернулся с бутылкой. Они тут же водку распили, а доверчивому Гере дали… пустую бутылку, это и был стеклянный костюмчик, все трое, слегка захмелев, радостно ржали, обдурили младенца. Гера от обиды готов был разреветься. Родитель сунул ему в губы папироску, чтоб успокоился и молчал.

На следующий день Гера стоял в соседнем дворе, руки в карманах штанишек, приваливался спиной к стене, ногой оплел ногу другую, и дымил сигаретой, хоть картину с него рисуй, до того независимый познавший жизнь малец. Он заметил шагавшего родителя. Тот был чем-то расстроен, судя по расслабленной походке, сутулился. Конечно, Гера не собирался скрываться, с какой стати, вчера родитель сам угощал папиросой. А тот, подойдя, наотмашь ударил сынишку по затылку, кепка с головы свалилась, и начал учить: «Тебе сколько раз втолковывали, не занимайся этим занятием, сопляк еще!»

Мать умерла глупо — перепутала бутылки, выпила кислоту вместо водки, трое суток мучилась в больнице. Геру отпускали из армии на ее похороны. Гера иной раз жалел мать, старался не думать о ней плохо… Между прочим, Геру тупицей не считали даже те учителя, которым он пакостил, наоборот подмечали сообразительность, хорошую память, и он мог бы, будь у него нормальные родители… Да что теперь гадать!

Гера лежал в темноте в заброшенной избушке, вспоминал, думал, и мыли в голове появились: если попробовать жизнь изменить, может не поздно. Вот он отправился на промысловую охоту, оказался в таежной глухомани, встретил девушку, которая заставляет на ту же любовь взглянуть иначе, взять и переселиться в эту глубинку, о чем он упомянул в разговоре с егерем и молодым бугаем, переселиться в случае отказа Лены уезжать в Углич, здесь есть цех по переработке молочных продуктов, на ферме всякая техника, устроиться механиком, заиметь детей. Живя здесь Гера и к охоте наверняка начнет относиться серьезнее, не как относился до сих пор.

Однако вначале до выполнения заманчивых планов Гере нужно было сбежать от егеря.

Все же ему удалось немного поспать.

Он проснулся, когда залепленное целлофановым пакетом окошко затеплилось просыпавшимся снаружи свет. Выбравшись из спальника, Гера покрался к стене, касаясь вначале рукой края столика, чтоб не потерять правильное направление, ступал осторожно, хотя похрапывание молодого бугая маскировало посторонние звуки, все равно опасался, что егерь проснется, включит фонарик, тогда придется говорить, что намеревался выйти из избушки по нужде, по ошибке пошел не в ту сторону. Достав из угла сруба спрятанные документы, засунув их в карман, сняв со стены свою двустволку, он вернулся на свое спальное место. Патронташ у него отобрали, но когда он вчера доставал из рюкзака вторую бутылку водки, то прихватил несколько находившихся в коробочке патронов, уже тогда зная, как надо действовать, теперь был вооружен и при необходимости мог пугать врагов оружием. Опустившись на спальник, он обул болотные сапоги, надел куртку, служившую подушкой, поднялся на ноги.

Ржавые петли двери скрипели, но, опять же, похрапывание юного бугая позволило Гере покинуть избушку незамеченным.

На воле света оказалось достаточно, видны не только ближние кусты и отступавшие от избушки деревья, просматривалась и даль за речкой.

Отвязав от березки веревку, с помощью которой удерживалась лодка, Гера столкнул с суши нос лодки, в нее забрался, переместился на корму, в движке вывинтил свечу и попытался пальцем отковырять затолкнутый вчера в патрон листик.

Движок не заводился.

Храп в избушке прекратился, и разбираться, продолжать возиться с движком становилось опасно.

Переместившись на среднее сидение, Гера поднял лежавшие на дне весла, их укрепил. На речке в этом месте плес, лодку едва несло слабым течением.

Он услышал раздавшийся в избушке тревожный голос.

И он успел сделать всего один гребок, как дверь избушки распахнулась, вывалился молодой бугай, босой, на нем штаны и рубашка, в них спал, в руках двустволка. Видимо, он проснулся, обнаружил, что конкурент по любви исчез, разбудил егеря, и вот спешил выяснять, куда конкурент по любви девался.

Бросив весла, Гера скорее взял лежавшую на сидении рядом с ним свою двустволку, вскинул. Лодка находилась напротив избушки.

Дробь после выстрела впилась в бревна избушки, заставила молодого бугая кинуться назад в помещение.

Гера снова принялся спешно грести.

И лодка приближалась к роще на берегу, когда из избушки вывались юной бугай и егерь, один за другим, оба обули болотные сапоги. Пригнувшись, они скрылись в кустарнике, понимали, что могут быть убитыми, наверняка хотели немного отступить в сторону, подняться там, где их не ожидали, и стрелять. Опережая их намерение Гера оставил весла, снова схватил двустволку, выстрелил. Дробь срезала верхние веточки кустарника над головами присевшего противника.

— Ну, гады, только высунетесь, я нервный, за свои поступки не отвечаю, отрешу от жизни обоих! — умышленно зло и истерично прокричал Гера, будто на самом деле псих.

Егерь и молодой должны были понять, что браконьер шутить не собирался.

Положив двустволку на сидение рядом с собой, Гера принялся грести.

И он успел сделать всего пару гребков, как увидел привставшего молодого бугая, услышавшего шум от опускавшихся в воду весел и понявший, что можно не скрываться. Грохнул выстрел. Гера ощутил, как родившийся на секунду поток воздуха коснулся его уха и догадался — стреляли жаканом, метя попасть в человека; ослепленный любовью молодой бугай совсем потерял голову, мечтал любой ценой от конкурента избавиться, не думал, что придется отвечать, если человека пристрелит. К счастью, благодаря подступившему к речке лесу Гера оказался вне досягаемости следующего выстрела.

Он довольно долго продолжал грести, пока не решил — ушел от противника, есть время запустить движок и укатить отсюда.

Двигатель не заводился.

Опасаясь, что егерь и молодой бугай пустились в погоню, Гера снова взялся за весла, намереваясь плыть до Орендорская, перед деревней высадиться из лодки, добраться пешком до железной дороги. Плыть мимо деревни не стоило, вдруг егерь знал номер телефона кого-то из людей, живших в деревне, ему удастся сообщить о побеге браконьера. Гера деревеньку обойдет, никем незамеченный. Правда, все равно ждали трудности, ружейный чехол остался в избушке, придется ходить с двустволкой на плече, в поезде демонстрировать оружие, такое поведение могло показаться кому-то подозрительным. Выход он нашел — купит старую одежду, или даром дадут, завернет разобранную двустволку в материю, будет таскать как вещь.

Он уже верил, что удалось сбежать, когда неожиданно для себя на прямом участке речки заметил показавшихся преследователей. Они быстро шли берегом. Гера вслух выругался. Враги могли его догнать, весла лодки с малыми лопастями, сильный гребок не сделать, течение слабое, лодку разогнать нельзя, к тому же, речка петляла, преследователи способны были лодку опередить, продвигаясь лесом и выходя от конца речного изгиба к началу изгиба. Выход у Геры имелся лишь один — высадиться на берег, на котором не было преследователей, таким образом избежать нежелательную встречу. Идти потом он решил в сторону центральной усадьбы и деревеньки, в которой проживал дед Степан, проходить мимо Орпендорская и добираться до станции на железнодорожной ветке к Воркуте не стоило, егерь мог сообщить о побеге браконьера, зная телефоны местной полиции, о чем Гера почему-то не подумал, когда поплыл от избушки, по нему стреляли. Да он плыть на веслах против течения и не мог, его тут же бы догнали.

Он не стал затаиваться на берегу с целью проследить за преследователями. Лодка тяжелая, стащить ее с воды, утащить в лес не пытался, только снял весла и отнес подальше. Перед этим он отвинтил в двигателе свечу зажигания, бросил в реку, не исключая, что преследователям удастся снова стать хозяевами лодки. Мог этого не делать, преследователи имели свечу запасную. Портить движок и саму лодку он не стал, избегая навлекать на себе лишнюю беду, его станут обвинять не только в браконьерстве, и в разбое, подключат к поиску сбежавшего правоохранительные органы, узнают от деда, из какого города его гость, свяжутся с полицией Углича, ради же разоблачения браконьера вряд ли разведут бурную деятельность.

Он углубился в лес, чтоб пройти мимо преследователей незамеченным.

Охотясь в предыдущие дни Гера не придавал особого значения тому, что ходить приходилось не по парковому лесу, а вот сейчас… На открытых местах идти мешала трава во мхах, заросли черничника хватали за ноги, где растительность уживалась на кочках, там продвигаться трудно вдвойне. И сказывалось, что ночью спал плохо, начал утомляться. Еды не было, ничего у Геры не было кроме двустволки. Он спугнул тетеревов, взлетели близко от него, стрелять не пытался, не стоило выдавать свое местонахождение, еду можно приготовить, мясо поджарив, как шашлык, да спички отсутствовали.

Так он и шел, маясь.

Время перевалило далеко за полдень, когда он добрался до озера с островами, тростник вокруг островов и вдоль берега. Пройдя еще немного, он увидел лодки. От того места до центральной усадьбы с полкилометра, так толковал дед. Можно было сесть и ждать, когда кто-то к лодкам подойдет, попросить перевести на тот берег, но рыбаки ловили рыбу не каждый день, и, главное, сельчане наверняка знали, кого приехал ловить егерь, неизвестно, чем встреча с людьми закончится, появляться в поселке не стоило. Он решил идти этим берегом до моста через речку. Был мост километрах в десяти от озера, Гера переезжал по нему на попутке, помнил. Он уже знал, как будет действовать. Он выйдет на середину дороги, держа двустволку в руках, если увидит, что его попытаются объехать, выстрелит в воздух, показывая, что готов на неординарные поступки. Он доберется до трассы, и уже никто его не поймает.

Он прошел всего сотню метров, как увидел человека с собакой, спускался от полей по косогору к лодкам. Стараясь партизанить Гера присел. Благодаря росшему на мели тростнику его вряд ли заметили, и не должны увидеть, если не будет шевелиться, зато он мог за человеком через тростник наблюдать.

Завели мотор, поплыли. Моторка шла ближе к тому берегу, расстояние до нее порядочное, озеро достаточно широкое. Лишь когда моторка была почти напротив Геры, понял — плыла Лена с собакой. Забывая свои прежние опасения, несказанно обрадовавшись, Гера вскочил на ноги, замахал руками, закричал, готов был выстрелить в воздух, чтоб привлечь к себе внимание.

Моторка к нему повернула.

Волнуясь, он зашел в воду до того, как моторка с выключенным мотором проехала через тростники, села носом на мель, хотелось скорее оказаться рядом с девушкой, ее готов был восторженно обнять. Он так бы и поступил, да сидевший перед девушкой кобель грозно зарычал, привставая, в происходящем не разобравшись, решив, что у мужчины нехорошие намерения, готов был защищать свою хозяйку. И Лена холодно приказала:

— Отведите лодку на глубину, разверните и садитесь в нее.

Что он и сделал, проведя лодку через тростник, держась за ее борт, шагая по воде рядом. Хотя он обратил внимание, что красивое лицо Лены холодное, в голосе ни капли доброты, встречала его не так, как хотелось, а все равно продолжал улыбаться, уже стоя на носу лодки. Он намеревался подойти к ней. Кобель опять грозно зарычал. И она приказала, запустив двигатель:

— Садитесь, мешаете видеть.

Она общалась к нему, как к человеку чужому, он же продолжал не справляться со своими чувствами, стал говорить, что судье было угодно познакомить его с Леной, стал повторять то, что говорил ей прежде: в Угличе есть ветеринарные клиники, все там есть, и поймал себя на мысли — снова делает девушке предложение, снова уклончиво, но если при предыдущих встречах с ней, особенно при первой, будто говорил не он, кто-то им руководил, то сейчас признавался о своем неравнодушии к ней серьезно, осуществлял свое желание, о котором думал в избушке минувшей ночью.

Если в прошлые разы она, встречаясь с ним в доме, слушая его высказывания, язвила, то сейчас молчала, и ее поведение заставило его немного успокоиться.

— И куда направляешься, в Орендорская, вызвали спасать коров? — наконец, поинтересовался он.

С Леной он готов плыть куда угодно.

Она слабо утвердительно кивнула. И по-прежнему не произносила ни слова, глядела вперед, у нее холодное лицо человека, поставившего какую-то цель, сейчас эту цель выполняла. Однако Гера этого не замечал, продолжал радостно улыбаться, сев на переднюю лавку, мысли в голове светлые: будет рядом с Леной весь день, а если повезет, она задержится в той деревне до завтра, станет ей помогать, она поймет, что он неплохой парень. И вот о чем он еще подумал, и окончательно понял: любовь все же есть, он на любовь попался.

Конец ознакомительного фрагмента.