Инженер страны Советов

Евгений Панов, 2022

Кто-то проваливается в прошлое со смартфоном, подключённым к интернету, кому-то в жутко секретной лаборатории закачивают в мозг кучу разной информации, у кого-то за пазухой припрятан ноутбук, в котором – вот чудо! – просто огромный объём научной и технической информации, а кто-то при переносе получает сверхспособности. А что делать, если ты обычный российский инженер и попал в прошлое в одних трусах и часах, а из всего полезного при тебе лишь увлечение молодости?

Глава 3

Откровенный разговор. Клад

Солнечный луч пробивался через занавеску и упорно мешал мне спать. Вот ведь напасть. Так и придется вставать. Но как же не хочется подниматься из мягкой и чистой постели. Тут я поймал себя на мысли, что в этом времени я первый раз просыпаюсь в нормальной кровати. Эх, хорошо. А то все либо жесткий топчан в каморке у Федора, либо не менее жесткие нары в камере НКВД.

После нашего спасения пришлось еще пару дней провести в ставшей уже чуть ли не родной камере до установления, так сказать, личности. Правда, эти два дня провел даже с некоторым комфортом. Выдали и матрас, и пару одеял, и медицинскую помощь оказали. Пришедший доктор лишь покачал головой, глядя на мою физиономию, больше похожую на реквизит из фильма ужасов, и намазал ее какой-то вонючей мазью, посоветовав не стирать ее, пока не впитается. Потом уже Ринат Гареев, наш спаситель, принес какое-то снадобье, как он сказал, народное, но от этого не менее вонючее.

Как бы там ни было, но к моменту выхода на свободу лицо приобрело вполне человеческий вид. Во всяком случае, встречные прохожие хоть и оборачивались вслед, но не шарахались в стороны. Так не спеша, в сопровождении Федора и Рината доковыляли до довольно большого пятистенка с высоким каменным полуподвалом и широкими воротами, за которыми оказался просторный двор с надворными постройками. В мое время на этом месте частных домов уже не было. Где-то примерно здесь будет стоять детский сад. Или теперь уже не будет?

Пока тихим ходом шли до дома Федора, в котором мне выделили для проживания целую комнату, как выразился Николай, чтобы на виду был, я жадно смотрел по сторонам, пытаясь угадать, где и что будет построено в будущем. Помогали оставшиеся в XXI веке ориентиры: водонапорная башня, Башкирская гимназия, в этом времени — педагогическое училище. Ориентируясь по ним, более или менее смог определиться.

Конечно, город изменился за прошедший век, но оставался вполне узнаваем, а заводской гудок был таким родным, что, прикрыв вдруг заслезившиеся непонятно из-за чего глаза, я ощутил себя дома. Дом, теперь мой дом здесь. И моя задача — сделать так, чтобы этот дом был как можно более крепким.

Откуда-то донесся умопомрачительный запах чего-то вкусного и домашнего. Бросил взгляд на часы. Почти 8 часов утра. Пора вставать. Судя по звукам из кухни, Татьяна уже давно на ногах. Вчера, когда меня привели в этот дом, она первым делом принялась осматривать раны и синяки и тоже намазала их какой-то мазью. Похоже, это уже входит у всех в правило — мазать мою физиономию разными вонючими субстанциями. Потом мы с Федором были накормлены вкуснейшим ужином и напоены чаем с лепешками. Чуть погодя вернулся Николай, и мы там же, на кухне, продолжили нашу, начатую еще в камере беседу.

— Я так думаю, что пришло время поговорить обстоятельно и в спокойной обстановке. — Николай, чуть склонив голову, внимательно посмотрел мне в глаза.

Как же хорошо я помнил этот его взгляд. Еще там, в моем времени, это означало только одно: говорить придется правду и только ее. Да и не было желания у меня врать.

— Я тоже так думаю. Пора поговорить. В первую очередь вам нужно знать, что скоро начнется война. 22 июня 1941 года Германия без объявления войны нападет на СССР. Война будет страшная. Немцы дойдут до самой Москвы и только благодаря неимоверным усилиям будут отброшены от столицы. И не надо лапать кобуру, — на всякий случай предупредил я Николая, рука которого непроизвольно опустилась на оружие. — Пристрелив меня, ничего не изменишь.

— А с тобой, стало быть, изменишь? — глубоко затянувшись самокруткой, спросил Федор.

— Со мной больше шансов что-либо изменить. Во всяком случае, если в ходе войны мы потеряем не почти тридцать миллионов человек, а хоть на чуток меньше, то можно будет сказать, что жизнь прожил не зря.

— Сколько?! — одновременно вскричали оба моих собеседника, вставая при этом из-за стола. Почему-то показалось, что сейчас меня будут бить.

— Тридцать! Миллионов! Человек! — с нажимом разделяя слова, четко проговорил я. — И большинство из них — это мирные жители.

Николай с Федором с минуту молча мерились взглядами, словно решая, что им делать с этим пришельцем из будущего, которое оказалось не таким уж и радостным, а потом все так же молча уселись обратно. Федор мотнул головой куда-то в сторону печки, и Николай, перегнувшись через спинку стула, достал откуда-то довольно объемную бутыль с прозрачной жидкостью и плотно притертой деревянной пробкой. Тут же на столе появились три граненые стопки. Разлив в каждую до верха, Федор молча расставил стопки перед каждым. Так же молча выпили крепкий и прозрачный как слеза самогон. Огненная жидкость прокатилась по пищеводу и растеклась пламенем по сосудам. Как по волшебству, в руке появился кусок черного хлеба со шматом сала сверху. Обведя нас взглядом, Федор разлил по второй. Выпили, закусили. Николай выложил на стол коробку с «Казбеком» и кивком предложил угощаться. Федор взял папиросу, а я воздержался. В том времени я все никак не мог бросить курить, так что здесь даже начинать не буду. Кухня наполнилась клубами табачного дыма.

— Надо же что-то делать! — Николай с силой раздавил недокуренную папиросу в пепельнице. — Надо предупредить товарища Сталина, правительство.

— Ты серьезно думаешь, что Сталин не знал о вой не там, в моем времени? Ему докладывали об этом многие, называли различные даты, в том числе и точную, но он до самого начала войны не верил. Он до последнего надеялся, что немцы не посмеют нарушить подписанный ими Пакт о ненападении. Надеялся оттянуть начало войны и успеть провести перевооружение армии. — Я вздохнул. — А скольких из тех, кто докладывал о сроках начала войны, отправили на лесоповал, а кого-то и расстреляли как паникеров. Так что не поверит товарищ Сталин ни вам, ни мне, пока не убедится в точности моих сведений.

— И что ты предлагаешь? — спросил Николай.

— Я предлагаю для начала выйти на Берию. Он вскоре станет наркомом и правой рукой Сталина. Если мне поверит Берия, то и Сталина убедить будет значительно легче. — Я непроизвольно взял из коробки папиросу, покрутил ее в пальцах и медленно положил обратно. Раз уж решил, то не надо и начинать. — Я напишу несколько писем с подробным описанием ближайших событий. Первое будет анонимным, и от того, какой будет реакция на написанное, зависит дальнейшее сотрудничество. Либо я открою свою личность, либо я и дальше буду отправлять анонимные послания. Нужно только определиться с каналом доставки писем. Глупо все их отправлять отсюда.

— Ну, с тем, откуда письма отправлять, мы определимся. В крайнем случае придется задействовать для этого того же Гареева. Он товарищ не болтливый и лишних вопросов задавать не будет. Оформлю ему командировку в ту же Уфу, оттуда и отправим. — Николай принимал решения, как всегда, быстро. — Сам-то чем думаешь заниматься?

— Есть у меня кое-какие мысли. Хочу построить вертолет, или, как его еще называют, геликоптер. Сейчас работы над такими машинами ведутся в Германии и Америке. В будущем эти машины станут основой армейской авиации и будут осуществлять как непосредственную воздушную поддержку войск на поле боя, так и десантные, транспортные и спасательные операции. В общем, незаменимая, а в ряде случаев — единственно способная выполнить задачу винтокрылая машина.

— И ты сможешь это сделать? — разливая по стопкам содержимое бутыля, спросил Федор.

— Уверен, что смогу. Опыт кое-какой в этом есть. Тут главная проблема — это двигатель. Может, понадобится помощь в выходе на местный аэроклуб. Они должны знать, где можно раздобыть хотя бы не до конца убитый двигатель от У-2. Ну и чертежные принадлежности понадобятся. А то у меня вообще ничего нет.

— С чертежными принадлежностями я тебе помогу. Есть у нас на службе такие. Конфисковали пару лет назад, да так и лежат, пылятся. А вот с двигателем — это да, надо на Осоавиахим^[11] выходить. — Николай взял протянутую ему стопку, вторую пододвинул мне. — Ну, за авиацию!

Я от этой фразы захохотал. Старший лейтенант в этот момент так был похож на генерала Иволгина из фильма «Особенности национальной охоты», что сдержаться не было сил. На меня уставились две пары недоуменных глаз. Проржавшись, я объяснил, что один знакомый генерал любил выдавать такие же емкие и короткие тосты и с точно такой же интонацией. Мои собутыльники лишь пожали плечами и, опрокинув в себя содержимое, смачно захрустели солеными огурчиками. Взвесив в руке бутыль с остатками содержимого, Федор вздохнул и убрал ее обратно за печь.

— А скажи-ка, мил человек, как вы там, в будущем, живете-поживаете? Как мы поняли, в войне все же победили?

— Всяко мы там живем-поживаем. Кто-то лучше, кто-то хуже. Кто — как у Христа за пазухой, а кто — в нищете. Войну мы, а вернее вы, выиграли, но мы проиграли мир.

Я опустил глаза. А что тут еще скажешь?

— Погодь! Это как это? — Федор подался вперед.

— А вот так! — Я посмотрел на Николая. — Ты пистолет положи куда подальше, а потом я буду рассказывать.

— Это еще зачем? — удивился он.

— Ты сделай, как говорю. Потом поймешь, зачем это.

Николай пожал плечами, но свой ТТ из кобуры вытащил и, встав из-за стола, положил на полку.

— Ну, рассказывай, что там у вас в будущем такого страшного.

— СОВЕТСКОГО СОЮЗА БОЛЬШЕ НЕТ!

— ЧТООО?!

Федор с Николаем оба вскочили на ноги.

— Да я тебя, контру!.. — Николай схватил меня одной рукой за грудки, а другой зашарил по пустой кобуре. Все же правильно я заставил его убрать подальше пистолет.

Откуда-то сбоку выскочила Татьяна и буквально повисла на брате.

— Колька! Немедленно прекрати! Сейчас же отпусти Мишу! Ишь, чего удумал!

Я невольно расплылся в улыбке. Мишу. Это из уст Татьяны прозвучало так тепло и по-домашнему. А как она храбро бросилась защищать меня от родного брата! В этот момент в себя пришел Федор и бросился между нами, оттесняя красного от бешенства Ни колая.

— Цыц, Колька! Он-то тут при чем?!

Ему все же удалось разжать стальную хватку племянника. Николай как-то даже сдулся и плюхнулся на стул.

— Как же так? Как же так? — бормотал он, глядя в пустоту.

— Подслушивала? — Федор строго посмотрел на Татьяну.

— Не хотела, да пришлось, — она даже взгляда не отвела, — вы же громко говорите. Тут не захочешь, так услышишь.

— Все, что слышала, забудь! — буквально печатая каждое слово, приказал Федор. — И чтоб ни одна живая душа даже намеком не узнала. Поняла? — Татьяна часто закивала головой. — Ну а ты говори дальше, раз уж начал, — кивнул он мне.

— Таня, может, не надо тебе это все знать? — Я искренне посмотрел на девушку. — Пойми, это такие знания, с которыми можно легко очутиться в самом глубоком подвале. Обладать ими опасно для жизни. Они, — я кивнул на Федора и Николая, — свой выбор сделали. Я бы не хотел, чтобы с тобой случилось что-либо плохое.

— Я понимаю, какая это ответственность и опасность! — Татьяна расправила плечи. — От меня никто ничего не узнает. Пусть хоть пытают, я никому ничего не скажу.

Николай едва заметно хмыкнул. Уж он-то, может, и не знал лично, но точно догадывался, как можно заставить человека говорить. Я вздохнул. Ну что ж, каждый сделал свой выбор.

И я рассказал о Победе в 1945 году, о том, как новый руководитель государства, пришедший после Сталина, обвинил предшественника во всех мыслимых и немыслимых грехах, о последующих взлетах и падениях, о перестройке, разрушившей всю экономику, о 1991 годе, когда несколько предателей, наплевав на волеизъявление народа, буквально разорвали Союз на части, о снятом с флагштока Кремля красном знамени и поднятом триколоре, о лихих 90-х, когда страной правили фактически бандиты, о том, что в 2020-м на момент моего ухода все наиболее значимые отрасли и предприятия находились в той или иной степени под контролем иностранцев.

К концу моего монолога мужчины сидели со сжатыми кулаками, а Татьяна платочком утирала слезы.

— Твою мать! — Федор едва не сплюнул на пол. — И бутылку убрал уже. Танька, подай-ка, там, за печкой.

Вкуса крепчайшего самогона, по-моему, ни Федор, ни Николай не почувствовали. Таким было потрясение от услышанного.

— И что теперь, все зазря? — Николай добела сжал кулаки.

— Ну почему зазря? Это история того, другого мира. Все, о чем я рассказывал, еще не произошло, и в наших силах многое изменить. Как поется в нашем пролетарском гимне, «мы наш, мы новый мир построим…». Вот мы и будем его строить! — как можно увереннее сказал я. Хотя, если честно, я даже не представляю, как повернуть эту махину под названием история на другие рельсы. И куда эти рельсы, в случае, если получится, приведут нас всех.

— Хороши строители, ничего не скажешь, — усмехнулся Федор. — Ну вы двое еще куда ни шло, я — увечный, да девчонка. Много мы такой артелью понастроим.

— Главное — начать, а там увидим.

Такой вот разговор состоялся у нас накануне. Засиделись допоздна. Моим собеседникам было интересно услышать о будущей жизни, о технике. Татьяна спросила, знаю ли я, сколько они все проживут.

— Знаю, но не скажу. Тем более что про Федора мне ничего не известно. Я даже не знал о его существовании.

— Но почему? Ведь мы бы точно знали, что успеем сделать в жизни, а что нет.

— Ну вот представь себе, что тебе сказали, что ты проживешь сотню лет. Ты, уверовав в это, теряешь всякую осторожность, лезешь в самое пекло и в итоге вскоре погибаешь. Или, наоборот, тебе сказали, что ты через месяц умрешь. Ты запираешься дома, никуда не выходишь, ни с кем не общаешься и не совершаешь какой-то поступок, совершить который было тебе предначертано. И где-то кто-то, допустим, гибнет, у него не рождается ребенок, который должен был совершить великое открытие, спасшее все человечество. В этом вопросе все очень сложно, так что пусть все идет так, как должно, тем более что мир теперь будет меняться.

Поняла ли меня Татьяна? Надеюсь, что да. Во всяком случае больше таких вопросов не задавала. А с утра что-то вкусное кашеварит на кухне. Пора и мне прекращать изображать из себя приложение к матрасу и вставать навстречу новому дню и новой жизни.

— Ой, Михаил, доброе утро! — Улыбка Татьяны осветила кухню не менее ярко, чем утренний солнечный свет. — А я вот картохи свежей подкопнула и драников решила нажарить. Меня их готовить соседка баба Настя научила. Вкусные получаются.

— Доброе утро, хозяюшка, — я невольно улыбнулся в ответ. — Что-то заспался я. Все уже по делам разбежались?

— Колька спозаранку на службу убежал, а дядя Федя в огороде картошку копать начал, пока погода стоит хорошая.

Федор действительно нашелся в огороде, где, опираясь на лопату как на костыль, довольно проворно подкапывал густые кусты картофеля.

— Бог в помощь!

— Ага, помогает. Без дела сидеть не дает. — Федор с прищуром посмотрел в мою сторону. — Отоспался чуток?

— Есть такое дело. Сам не ожидал, что столько просплю. Обычно привык рано вставать, а тут вот… — Я развел руками как бы извиняясь.

— Ну так оно и понятно. После нар выспаться — это первое дело, да еще в баньке попариться. Ты, Миша, как насчет баньки-то?

— Всегда за. Правда там, — я мотнул неопределенно головой, — в последнее время особо не парился, сердечко пошаливать начало, а вот раньше, что называется, от парилки за уши не оттянешь.

— Так сейчас у тебя с сердечком все в порядке, вон какой молодой лось, так что сегодня к вечеру попаримся. Сейчас Танька выйдет, мы с ней картоху, сколь успеем, подкопнем, днем на свою бывшую работу съезжу — и истоплю. А то и сами тут займитесь баней. Где и что находится, тебе Танька объяснит.

— А я на что? Неужто в стороне останусь? Так что давай, определяй мне фронт работ. Тебе самому-то как, копать или собирать удобнее?

— Мне удобнее на завалинке сидеть да на молодых покрикивать, — Федор засмеялся, — но лучше я копать буду, а вы вдвоем собирайте. Да где ее черти-то носят? — Он слегка прикрикнул, чтоб в доме слыхать было.

— Она драники затеяла пожарить. Говорит, вкусные будут… — Я невольно сглотнул слюну, вспомнив аппетитный запах на кухне.

— Нет, ну ты погляди! — усмехнулся Федор. — Эка она для тебя-то расстаралась.

— Это почему для меня? — не понял я, но Федор лишь хмыкнул и махнул рукой.

Картошку копать начали вдвоем. Где-то через полчаса нас позвали в дом завтракать. Драники были чудо как хороши. Федор ел, нахваливал и бросал насмешливые взгляды то на меня, то на племянницу, от которых она краснела. Только успели поесть и выпить по кружке чая, как под окнами остановилась телега, в которую была запряжена лошадка меланхоличного вида.

— Дядя Федя! — С телеги спрыгнул парнишка лет пятнадцати и заорал на всю улицу.

— Чего тебе, оглашенный? Я же велел в обед приехать. — Федор высунулся по пояс в открытое окно.

— Мне батя велел после обеда в леспромхоз ехать за срезками, так что давай сейчас тебя отвезу, а то потом никак не смогу.

— Эх, ладно, иду. — Федор подхватил костыль и кряхтя встал с лавки. — А вы, молодежь, тут уж сами хозяйствуйте. Я до вечера задержусь. Картоху копайте, да про баню не забудьте.

После ухода Федора Татьяна быстро помыла посуду, и мы вдвоем вышли в огород. За шутками и рассказами Татьяны о жизни в городе время летело незаметно и работа спорилась. Примерно часа через полтора от изгороди раздался довольно красивый певучий голос:

— Ой, Танька, а кто это у вас тут? Никак постоялец какой, али еще кто?

У забора стояла красивая статная девица с внушительным бюстом, который всячески старалась подчеркнуть, и с глазами, как говорят, с блядинкой.

— Здрасте, — увидев, что я обратил на нее внимание, девица расплылась в улыбке до ушей.

— День добрый, — только и успел произнести я, как в разговор вступила Татьяна, при этом едва не шипя как кошка.

— Чего тебе, Зинка? Иди куда шла и не мешай людям работать!

— Так я, может, до вас и шла. Вот с постояльцем вашим познакомиться да за покупками в наш коопторг пригласить. Может, ему папиросы надо, а у нас только завоз был. Да и другого чего для мужчин есть… — При этих словах бюст заметно колыхнулся.

— Благодарствую, но папиросы мне без надобности, — поспешил я ответить, так как видел, что Татьяна готова буквально взорваться, — не курю я. Ну а насчет остального, то там видно будет. Может, и зайду что прикупить.

— Так вы заходьте. Любого спросите, где наш магазин находится, так вам скажут. Меня Зинаида зовут. А вас?

— Михаил, — я слегка кивнул головой.

— Так вы заходьте, Михаил. Я вас буду ждать! — Зина победно улыбнулась и пошла вдоль улицы, выписывая бедрами так, что едва не снесла ими пробегавшего мимо пацаненка.

— Зинка-шалава, — зло прошипела Татьяна.

— Да не обращай на нее внимания, — махнул я рукой. — Любопытная она только очень.

— Ага, любопытная. Ни одного более или менее стоящего мужика мимо себя пропустить не может. Говорю же, шалава. — Моя напарница по сельхозработам просто пылала от праведного гнева.

— Ну вот видишь. Сама же говоришь, что стоящего, а я-то побитый весь, будто забулдыга какой. Глянешь, так чистый вурдалак.

— Да ты… ты… ты такой… вот… — Татьяна не нашла слов и замолчала, покраснев при этом.

— Да брось ты. Обычный я. Давай лучше еще парочку рядков выкопаем и баней займемся, а то Федор вернется, а мы ничего не сделали….

Федор вернулся ближе к вечеру, когда уже вовсю смеркалось, с какой-то веселой злостью. С подводы, на которой он приехал, к воротам полетели пара объемных тюков и свернутый матрас.

— Ты чего это разбушевался? — Я как раз вышел из бани, которую пропаривал перед помывкой.

— А все, уволили меня. Как только нас арестовали, так завхоз, вражина, своего родственника пристроил на мое место. Не ждал, что я вернусь. Думал все, в Сибирь меня упекут. Да вот хрен вот ему! — Федор, похоже, слегка принял на грудь. — Хотел было рожу ему раскатать в блин да потребовать свое место назад, но уж больно родственника его жалко. Нормальный вроде мужик, семейный. Плюнул я на них и расчет взял. Так что принимайте постояльца. Пару-тройку дней отдохну, по дому дела кое-какие переделаю и пойду в артель к Филиппычу устраиваться. Давно он меня уже к себе зовет.

— Да какой же ты постоялец, дядя Федя! — Татьяна выскочила на шум из дома. — Твой же дом, так что живи на здоровье. Я сейчас тебе в комнате постелю, а завтра сам выберешь, где тебе удобнее.

Баня удалась на славу. Федор совместно с пришедшим со службы Николаем в четыре руки исхлестали меня вениками так, что ноги не держали. Зато после, когда сидели, остывая, в предбаннике и пили ядреный квас, почувствовал себя как заново родившийся. Как говорил (или только еще скажет?) товарищ Сталин, жить стало лучше, жить стало веселее, товарищи.

Со службы Николай принес обещанные чертежные инструменты, логарифмическую линейку, пользоваться которой в свое время нас, оболтусов-студентов, научил старый преподаватель сопромата в университете, и десяток листов белой бумаги примерно нулевого формата. Качество бумаги, конечно, не очень, но на безрыбье сойдет и такая.

На следующий день я с утра попытался было помочь докопать картошку, но был изгнан с огорода со словами, что и так почти всю накануне выкопали, мне надо заниматься серьезными делами, а не в земле ковыряться. Тем я и занялся. И тут меня ждало первое и достаточно приятное открытие: оказывается, я прекрасно помнил все расчеты, что мы делали, когда строили вертолеты в моем будущем, все чертежи были будто бы перед глазами, а вся документация времен работы в Кумертау на вертолетном заводе тоже будто вчера прочитана. Нет, память не стала абсолютной, как у большинства попаданцев из книг, она стала ярче, что ли. Стоило слегка поднапрячь извилины, и в голове всплывало, казалось бы, давно забытое. И вот на лист ватмана (буду так называть) легла первая линия, а на отдельном листе появились первые строчки расчетов.

Я так увлекся, что пришел в себя, когда кто-то чуть заметно тронул меня за плечо. За моей спиной стояла Татьяна и с каким-то благоговением смотрела на не совсем ей понятные линии и столбики цифр. За окнами смеркалось. Это что же, я весь день проработал? Только тут я почувствовал, насколько проголодался. Слона бы съел.

— Миша, идемте ужинать. — Татьяна с некоторой тревогой посмотрела на меня. — Вы так заработались, что обедать не смогли до вас достучаться.

— Так, Таня, во-первых, давай на ты, хорошо? — И, дождавшись кивка от девушки, сопровождавшегося радостной улыбкой, продолжил: — А во-вторых, в следующий раз не бойся меня отвлечь, а то я человек увлекающийся, могу так сутки напролет сидеть.

На то, чтобы восстановить в памяти и перенести на бумагу расчеты и чертежи «Птаха», ушло пять дней. В качестве силовой установки я собирался использовать двигатель М-11, какие устанавливали на самолеты У-2. По весу и мощности он практически не отличался от двигателя, снятого в свое время со старой «восьмерки» и приспособленного на нашу вертушку. Да и освоен хорошо этот авиамотор промышленностью.

Расположение пилота и пассажира оставил тандемным. В отличие от вертолета из будущего на проектируемом мной было сдвоенное управление, что позволяло проводить обучение пилотированию, и предусмотрена установка пары пулеметов. Заодно набросал эскизы следующей модификации, больше похожей на вертолет Сикорского R-4, только с возможностью принять на борт кроме пилота еще пять пассажиров или груз соответствующей массы. Если первый был прототипом боевого ударного вертолета, то второй должен был стать прообразом транспортных и десантных машин.

И вот когда чертежи были закончены, я вдруг осознал, что в этом времени купить те же трубы и раздобыть сварочный аппарат практически невозможно. Во всяком случае мне как частному лицу. Да и покупать, собственно, не на что. Живу здесь на полном пансионе совершенно бесплатно.

И тут меня буквально пронзила мысль: а на какие средства, собственно, мы живем? Если только на денежное довольствие Николая, но не думаю, что оно настолько большое, чтобы содержать помимо себя еще троих взрослых людей. Федор пока не вышел на работу в артель, а у Татьяны возникли проблемы с трудоустройством в больницу: пока она пряталась, спасаясь от ареста, на обещанное ей место взяли другого работника. Конечно, главврач пообещал взять ее на работу сверх штата, но пока ничего не получалось. Так что вопрос денег встал очень серьезно. Пришлось даже поговорить на эту тему с Таней.

— Маловато денег, конечно, осталось, но ничего, до Колиной получки дотянем, — с оптимизмом ответила она. — Правда, маслица постного надо бы купить, но еще есть немного. Да и картошку выкопали, так что проживем. А не хватит, так у меня есть немного. Я себе на отрез на платье откладывала, так что при нужде возьму оттуда, а платье к весне сошью.

После этих слов я вышел во двор с пылающим от стыда лицом. Хорошо устроился, дармоед, сытно. На всем готовеньком. Люди в этом времени и так живут, мягко говоря, не богато, а тут еще я нарисовался. Захотелось буквально завыть от отчаяния. Прям хоть иди и клад ищи срочно.

Клад? КЛАД!!! Черт, как же я мог забыть? Ведь когда-то давно, еще в годы моей юности, тетка, одна из старших сестер моей матери, а их в семье было 11 детей, рассказывала, как буквально сразу после войны она, восьмилетняя девчонка, с подружкой ходила в лес за грибами и в распадке между камней нашла закопанный большой чугунок, доверху набитый золотыми монетами. Буквально за неделю до этого был сильный ветер, который повалил растущее рядом дерево, и корни выворотили из земли сокровище. Ну да им, детям, было невдомек, какую ценность они нашли, тем более что лукошки уже были полны грибов, а это куда более нужная вещь, чем какие-то желтые кругляшки. Ведь грибы можно съесть, а кругляшки невкусные. Взяли с собой по паре монет, чтобы похвастаться перед другими своей находкой, да пошли домой. Уже на следующий день монеты увидел отец и начал расспрашивать, где она их взяла. Со старшими сыновьями, прихватив соседа, с чьей дочерью она ходила по грибы, они перерыл в том распадке все, но ничего больше не нашли. Видно было, что кто-то побывал там раньше их. Как потом рассказывала тетя Валя, она променяла полный чугунок золота на лукошко грибов. А те две монеты, что она прихватила, очень даже им помогли. Времена были голодные, и каждая копейка была на счету^[12].

И ведь я знаю, где тот распадок. Тетя Валя, когда была еще в силах, любила ходить в лес и вот однажды показала мне то самое место, рассказав данную историю. Осталось как-то выбраться в лес и выкопать спрятанное. Надеюсь, что клад был зарыт задолго до войны, иначе все будет напрасно. Но если не сходишь, то и не проверишь. Решено, прямо завтра с утра и отправлюсь на прогулку в лес. Может, что и накопаю.

Во дворе что-то мастерил Федор, мурлыча себе под нос немудреный мотивчик. Наверное, надо его с собой взять, вот только озаботиться лошадью с телегой.

— Федь, ты как насчет по грибы сходить? — Я присел на стоящий рядом чурбак.

— Тебя чего это в лес потянуло? — не отрываясь от своей работы, спросил он. — Или грибов так захотелось? Так это тебе надо не со мной, а вон с Танькой идти. Она и места грибные знает. А из меня ходок, сам понимаешь, никакой. Да и веселей вам будет, — он хитро улыбнулся, — а то девка по нем сохнет, а он и ухом не ведет.

— В каком смысле сохнет? — Наверное, мои глаза стали размером с блюдца от удивления.

— Да в том самом, — уже откровенно заржал Федор. — Она же нас с Колькой такими разносолами отродясь не потчевала, а тут что ни день, то чего-нибудь стряпает. И смотрит на тебя, что тот телятя на мамку. А ты все не замечаешь. Но смотри у меня, обидишь племянницу, так не посмотрю, кто ты и откуда.

— Ладно, с этим позже разберемся. Ты мне скажи лучше, сможешь лошадь с телегой раздобыть?

— Подводу-то? Это можно. У Пашки-соседа попрошу. А ты это сколь грибов надумал набрать, что для них подвода нужна?

— А тебя до леса и обратно что, за спине тащить? — я деланно удивился. — Подвода нужна, чтобы ты с комфортом ехал, да обратно, может, что привезти нужно будет.

— Хм. Загадками говоришь. — Федор внимательно посмотрел на меня. — Ладно, на утро с подводой договорюсь.

С утра пораньше, закинув в телегу на всякий случай лопату, выехали в сторону леса. Путь пролегал вдоль заводского пруда в сторону местечка Крутой Дол. Именно там и был тот самый заветный распадок. По пути начал расспрашивать Федора об артели^[13], в которую он собрался идти работать.

— Артель-то? — Федор затянулся самокруткой. — Называется «Металлист». Директором там Аркадий Филиппович Семавин, мой хороший знакомый. Делают гвозди, ведра да корыта жестяные и всякое другое по металлу. Своя кузня есть, так что и подковы куют.

— Познакомишь с директором?

На артель у меня были кое-какие планы, особенно если получится с кладом.

— Отчего не познакомить? Познакомлю. — Федор задумчиво посмотрел на меня. — Ты мне вот что скажи, на кой мы поперлись в лес, да еще лопату взяли? Про грибы даже не заикайся, не поверю.

— А если скажу, что клад откапывать, то поверишь?

— Про клад быстрее поверю. Знаешь что-то?

— Знаю. — И я рассказал Федору услышанную когда-то историю.

— Все может быть… — Он задумался. — Тут и в гражданскую, и после, да и в последнее время что только не творилось. Так что, может, кто и сделал себе захоронку. А твоя родня, значит, здесь живет? Навестить не хочешь?

— По материнской линии пока еще живут в деревне Лапышта, Инзерского сельсовета. Сюда переедут буквально за пару месяцев до войны, а вот отцова живет здесь. Мой дед буквально пару лет назад должен был построить дом по улице Узянской, возле станции Нура^[14].

— Так это же рядом с артелью, — встрепенулся Федор, — поедем знакомиться с Филиппычем, так и заехать можем.

— Там видно будет, — я вздохнул. — Я-то для них чужой. Еще даже родители мои не родились.

Получилось проехать почти до самого распадка. Здоровенная сосна росла между двух огромных валунов. Видимо, она и упадет от ветра, открыв взору скрытый клад. Клад тоже оказался на месте. Буквально сразу полотно лопаты лязгнуло обо что-то металлическое. Да и грунт был мягкий, словно кто-то что-то закапывал совсем недавно. Из земли извлекли два больших чугунка, один из которых был доверху набит золотыми монетами с изображением сеятеля на одной стороне и гербом РСФСР — на другой. Золотые советские червонцы. В другом чугунке лежали купюры с портретом Ленина, туго перетянутые бечевкой, номиналом в десять червонцев каждая. И, как вишенка на торте, револьвер с пачкой патронов сверху.

Перебирая купюры, Федор задумчиво произнес:

— А захоронка-то свежая. Того или этого года. Вот, глянь-ка.

Он протянул мне одну купюру. Я повертел ее в руках, разглядывая со всех сторон, и пожал плечами. Купюра как купюра.

— Вот бестолочь, — Федор сплюнул, — на год взгляни.

На купюре стоял 1937 год. Захоронка действительно оказалась свеженькая.

Странно, что тетя Валя не увидела второй чугунок с бумажными деньгами и револьвером. Хотя если учесть, что он находился под тем, что с золотом, все возможно. Загрузившись в телегу, тронулись в обратный путь. Надеюсь, теперь денег хватит.

Дома вечером пришлось выдержать целое сражение с Николаем. Он все порывался сдать найденный нами клад в Госбанк. Пришлось его урезонивать тем, что найденные деньги мы собираемся пустить в нужное государству дело, а не прокутить в кабаке. В конце концов он сдался. Еще и добавил, что в последнее время никаких ограблений не было, и непонятно, у кого могла появиться такая сумма.

Примечания

11

Оосоавиахим — Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству. Советская общественно-политическая оборонная организация, существовавшая в 1927–1948 годах; предшественник ДОСААФа.

12

Реальный случай.

13

К 1953 году в СССР было 114 000 (!) артельных мастерских и предприятий самых разных направлений, от пищепрома до металлообработки и от ювелирного дела до химической промышленности. На них работало около двух миллионов человек, которые производили почти 6 % валовой продукции промышленности СССР, артелями и промкооперацией производилось 40 % мебели, 70 % металлической посуды, более трети всего трикотажа, почти все детские игрушки. В предпринимательском секторе работало около сотни конструкторских бюро, 22 экспериментальные лаборатории и даже два научно-исследовательских института. Более того, в рамках этого сектора действовала своя, негосударственная, пенсионная система! Не говоря уже о том, что артели предоставляли своим членам ссуды на приобретение скота, инструмента и оборудования, строительство жилья. Первые советские ламповые приемники (1930 г.), первые в СССР радиолы (1935 г.), первые телевизоры с электронно-лучевой трубкой (1939 г.) выпустила ленинградская артель «Прогресс-Радио». Единственным и обязательным условием было то, что розничные цены не должны были превышать государственные на аналогичную продукцию больше чем на 10–13 %.

14

Станция Нура Белорецкой узкоколейной железной дороги была центральной станцией. Стала известной после выхода фильма «Вечный зов», в котором она именовалась станцией Шантара.