Зивелеос. Книга вторая. Поляна Лысой горы

Евгений Николаевич Бузни, 2018

Роман «Поляна Лысой Горы» является продолжением романа Евгения Бузни «Зивелеос». В новом романе к его герою журналисту Николаю Самолётову, который, благодаря необычному костюму, является практически неуязвимым для своих преследователей, присоединяется его любимая – Татьяна Иволгина, также получившая возможность быть сильной и защищённой от любого насилия. Она дважды спасает своего друга, когда тот попадает в сети, расставляемые ему силовыми структурами страны. О борьбе Зивелеоса и Соелевиз против власти денег рассказывается в романе.

Загадка имени

Абрамов Бор избрал себе такой псевдоним по двум причинам. Во-первых, к его даче с золотыми куполами примыкал сосновый бор, который все так и звали Абрамов Бор, поскольку принадлежал он теперь Абрамову. Имя у Абрамова было Борис, а если убрать это несчастное окончание «ис», то и получится Абрамов Бор, что Абрамову понравилось, во вторую очередь, потому, что Бор, как фамилия, льстило самолюбию, поскольку напоминало фамилию Нильса Бора. Абрамов слышал где-то, что этот Нильс Бор был знаменитым учёным физиком. То, что Бор в скандинавской мифологии являлся богом, Абрамов не знал, а когда кто-то из его приспешников сообщил ему такую деталь, то он ещё больше возгордился своей, как теперь он считал, гениальной выдумкой псевдонима.

Но, увы, всё это не имело никакого значения для описываемого момента, ибо, хоть Абрамов Бор и сидел удобно в мягком итальянском кресле, держа в зубах длинную гаванскую сигару, но толстеющее от обилия высококалорийной пищи тело его всё напряглось в ожидании каждую секунду неприятности от сидевшего в кресле напротив Зивелеоса. Странный пришелец, о котором знал и говорил уже весь мир, мог бы стать предметом гордости для Абрамова Бора от одного сознания встречи с таким человеком с глазу на глаз, если бы не понимание другого факта, а именно того, что Зивелеос напрасно визиты не наносит, каждый раз значительно опустошая казну того, к кому являлся всегда неожиданно.

Пухлые руки Абрамова Бора заметно дрожали, когда он пытался справиться со своей зажигалкой, говоря:

— Извините меня, господин Зивелеос, я никак не думал, что вы собираетесь навестить меня здесь и сейчас, когда я ожидаю…

Тут Абрамов Бор поперхнулся, закашлялся и, спустя долгих две минуты вполне искусственно создаваемого кашля, продолжил, наконец:

— Так неожиданно появились, что я не успел даже закурить сигару, без которой как-то не привык отдыхать. Кстати, я давно знаю ваше настоящее имя. Да оно известно теперь всем. Так что не сочтите за труд сказать, как мне лучше к вам обращаться.

— Ко мне вы можете вообще не обращаться. Разговаривать буду я, а ваше дело исполнять мои указания.

— Простите, но мы интеллигентные люди. Можно же и побеседовать, несмотря на то, что мне очень некогда.

— От ваших других дел я вас временно освобождаю, — прогремел Зивелеос металлическим голосом.

Абрамов Бор никак не мог понять, откуда шёл голос непрошенного гостя, словно усиленный мегафоном.

Они сидели в саду под разлапистой елью за небольшим круглым столом, окружённым четырьмя красивыми итальянскими креслами. Зивелеос так громко говорил, что его легко можно было услышать в любой комнате огромного дачного дома, напоминавшего дворец с круглыми позолоченными башенками по углам. В башенках располагались уютные спальни. Одну из них Абрамов Бор сегодня утром покинул, чтобы позавтракать в обществе молодых красавиц. Самая молодая услаждала его ласками этой ночью, а другие предназначались сегодняшнему гостю и сопровождающим лицам, если тем захочется расслабиться и развлечься вдали от собственных жён.

Получив удовольствие от сытного и высококалорийного завтрака, хозяин дачи полдня занимался приготовлениями к предстоящему приёму, а теперь вышел в сад, чтобы спокойно обдумать все детали предстоящей встречи с премьер-министром, обещавшим приехать сегодня к обеду для решения важных финансовых проблем без участия лишних официальных лиц и в стороне от глаз журналистов.

Устроившись удобно в кресле, достав из лежавшей на столе коробки длинную гаванскую сигару, финансовый магнат только собирался воспользоваться зажигалкой, как внезапно возле ели опустилось прямо с неба белое облако в форме большого кокона. Поверхность его переливалась серебристыми огоньками сверкающих искорок.

Но красота длилась недолго. Как только кокон коснулся земли, по чьей-то воле освещение мгновенно пропало, а под дерево к столу пошёл Зивелеос. Человек, о котором писали все газеты, чьё изображение можно было увидеть по всем каналам телевидения, а голос которого время от времени звучал в различных радиопрограммах, человек, которого не мог обойти своим вниманием и Интернет, был легко узнаваем в своей постоянно чёрной шляпе, с чёрными широкими усами, в чёрном кожаном костюме, напоминающем одежду аквалангиста, и в чёрных необычных ботинках на толстой платформе.

Абрамов Бор не только прекрасно знал, как выглядит этот ненавистный ему Зивелеос, но и прилагал немало собственных сил и средств для того, чтобы найти способы уничтожения его или привлечения на свою сторону. Немало учёных получили от него задание разобраться с тайной Зивелеоса, за что была обещана великая премия. Да что говорить, и сегодняшняя запланированная встреча с премьером имела в виду обсуждение проблемы с Зивелеосом чуть ли не главной в числе всех других важных вопросов.

До сих пор это летающее чудо, как обозвал Зивелеоса какой-то писака-журналист, ни разу не появлялся во владениях Абрамова Бора, а он его ожидал постоянно, однако не в этот день, намеченный совсем для других дел, хорошо спланированный по часам и минутам. Не так легко вызвать на личный разговор второе лицо государства так, чтоб это не было заметным для прессы, чтоб не пронюхали обо всём догадывающиеся, но не имеющие доказательств мастера скандалов о том, кто и как на самом деле правит государством. Была проделана гигантская дипломатическая работа, согласованы все графики приёмов и раутов, отложены в сторону чуть менее важные, но всё же важные для государства дела.

И вот на тебе! За какой-то час до назначенной встречи появился этот злополучный Зивелеос и заявляет безапелляционно, что он освобождает от всех дел. Вот они сидят теперь, глядя друг на друга: хозяин дачи испуганно, пытаясь дрожащими руками запалить зажигалку, чтобы раскурить сигару и, может, с помощью сигарного дыма хоть немного успокоиться и собраться с мыслями, и он — этот странный человек, желающий переделать мир по своему, а не так, как переделывают его они — олигархи.

Разумеется, громовой голос Зивелеоса был услышан всеми на даче, но никто не осмелился выйти из дома, решившись лишь выглянуть в окна и тут же спрятаться за портьерами, дабы не попасться на глаза поистине всемогущему летающему чуду, от которого можно было ожидать чего угодно. Даже охрана Абрамова Бора, сразу заметившая появление непрошеного гостя, постаралась скрыться и тут же позвонить начальству в соответствии с имевшимися давно указаниями по своей охранной линии.

— Так кого вы сегодня ожидаете у себя, Борис Абрамович Абрамов? — поинтересовался Зивелеос, откидываясь всем телом на спинку кресла. — Но вы закуривайте, закуривайте, — со смехом в голосе, продолжал он, наблюдая, как дрожат руки собеседника.

— Да я, собственно, никого не жду, — почти автоматически пробормотал Абрамов Бор. — А вы не хотите закурить? Чудные сигары, между прочим. Совсем не крепкие и очень приятный аромат. Можете попробовать.

— Спасибо, я не курю вообще, а такие дорогие сигары тем более.

— Ну, уж при ваших-то деньгах, которые вы… — Абрамов Бор запнулся, но тут же поднёс к сигаре появившийся в конце концов язычок пламени зажигалки, затянулся слегка и пустил первый клубок дыма.

— Я, Борис Абрамович, не граблю, как вы, наверное, хотели только что сказать, а, научно выражаясь, экспроприирую, то есть беру то, что вам не принадлежит по праву, и отдаю тем, кому это должно принадлежать по тому же праву.

— А о каком праве, если позволите мне спросить, вы говорите?

Абрамов Бор начинал приходить в своё нормальное состояние. Пустив несколько клубов дыма и следя за колечками, он почувствовал, как проходит напряжение первых минут встречи.

— Я имею в виду право каждого человека на земле жить хорошо. А потому всё, что есть на земле, должно принадлежать всем, а не одному кому-то, или нескольким сильным мира сего.

— Так оно — это всё на земле — и принадлежит всем, — казалось бы, соглашаясь, сказал Абрамов Бор, но затем возразил: — Только распределяются эти богатства по-разному: те, кто с умом, имеют больше, а те, кто волынят, пьют, лентяйничают, имеют значительно меньше. Вот в чём проблема.

— Э-э, нет, — не согласился Зивелеос, — так вы и меня сразу в глупые запишете, если у меня нет таких денег, как у вас.

— Ну, что вы, Николай Степанович! — Абрамов Бор решился назвать Зивелеоса его настоящим именем. — Вас мы считаем не просто умным, а гением, потому и хотим принять в лагерь умных.

— Опять же не могу с вами согласиться Борис Абрамович. Гений тут не я, если вы имеете в виду мои специфические возможности, недоступные пока другим людям. Это гений другого человека, одной исполнительной рукой которого я являюсь. Но мы вернёмся к вопросу о праве, с чего я начал.

Я отбираю часть денег у таких, как вы, и отдаю детям, у которых до недавних пор было только одно право, предоставленное вами — бродить по улицам городов, попрошайничать или воровать, какими бы умными они ни были. Сейчас они имеют не только крышу над головой, достаточно еды и тепла, но и отличную школу, с помощью самих детей строятся мастерские и даже целый завод, где эти совсем недавно глупые, по вашему определению, дети становятся очень даже умными.

Вполне допускаю, что среди них могут родиться и гении. Но это вовсе не означает, что эти гении будут жить гораздо лучше остальных. Ведь один человек хорош тем, что умеет придумывать машины, другой тем, что умеет ими управлять, третий тем, что готовит вкусную пищу тому, кто придумывает и управляет, а четвёртый знает, как выращивать то, из чего третий готовит вкусную пищу для первого и второго. То есть каждый из них делает то, чего не умеет делать другой, почему же кто-то из них должен жить лучше, а кто-то хуже, если все выполняют работу друг для друга? В этом и заключается простой закон справедливости, о котором мечтал ещё древний философ Платон.

Так что в ваш лагерь грабителей я никак не попаду.

— Вы идеалист, дорогой Николай Степанович, из тех, кого мы относим к утопистам, — рассудительно, неторопливо стал отвечать Абрамов Бор. — Не будем удаляться в историю, которую я знаю действительно плохо. Но посмотрите на сегодняшний день. Вы заставили некоторых моих коллег по бизнесу удрать от вас за границу, чтобы вы их здесь не доставали. Вы отняли у них часть денег. Ну и что? Из-за рубежа они так же управляют своими капиталами, как и находясь в России. Сегодня никакой проблемы расстояния не создают. Для вас, видимо, километры имеют какое-то значение, если вы пока не распространяете свою деятельность дальше Московской области, что, конечно, замечено и некоторые особенно боящиеся вас обладатели крупных капиталов успели убраться из Москвы на всякий случай. На самом же деле управлять капиталом в современных условиях легко из любой точки земного шара.

Вы можете продолжать заниматься своими террористическими набегами, но задумайтесь, к чему это приводит. Отняли вы у Рыжаковского, Утинского и у папы нашего Аркадия Леопольдовича некоторую часть их денег. Честь вам и хвала за то, что пошли эти взносы в качестве добровольных пожертвований на ваш детский дом. Но знаете ли вы, что государство возместило этим пострадавшим от вас бизнесменам все потери да ещё с процентами, а с учётом ваших возможных дальнейших экспроприаций, как вы их называете, вчера парламент принял решение о создании специального фонда по возмещению убытков от террористических акций, подразумевая в основном ваши? Между прочим, фонд этот будет создаваться за счёт уменьшения расходов на те же социальные нужды, на науку и другие потребности народа. Вот как это оборачивается.

В одиночку, дорогой наш Робин Гуд, вы сейчас ничего не сделаете. Даже мы, владельцы крупного частного бизнеса, ненавидя в душе друг друга, объединяемся, чтобы выстоять в борьбе за мировые рынки сбыта, развивая своё российскоё дело. Объединяемся и против летающего чуда, а, значит, найдём на вас управу. Сколько верёвочка ни вьётся, а конец найдётся. Вот и получается, что вам лучше присоединиться к нам, а не выступать против.

Зивелеос внимательно слушал олигарха. Мысли, которые тот высказывал, давно беспокоили самого Николая, но выводы, которые он делал из них, были совсем иными, а потому в ответ Абрамову Бору он сказал:

— Благодарю вас за сведения, которыми вы меня снабдили. Они мне пригодятся. Но я пришёл не для душеспасительных разговоров, а по делу. О сути его вы правильно догадались. Мне нужен сегодня миллиард. Будьте любезны распорядиться перечислить его по следующим адресам, — и Зивелеос, достав из нагрудного кармана комбинезона записную книжку, бросил её на стол.

— Но это уж слишком! — возмутился Абрамов Бор. — У других вы брали меньше.

— Не скаредничайте, Борис Абрамович. Вам это не к лицу. Кроме того, вы же сами только что сказали, что вам эти потери компенсируют, да с процентами. Распорядитесь быстро, а то мне хочется посадить вас на макушку одного из куполов вашей дачи, чтобы у вас не возникло смешного желания сбежать от меня.

Прекрасно понимаю, что ФСБ уже оповещено о моём визите, и они стоят на ушах, выдумывая способы воздействия, но поверьте мне, у них пока ничего толкового в руках нет. Так что исполняйте свою святую обязанность помогать обездоленным, а как поступит потом государство, мы ещё посмотрим. Вы отвечайте за себя. И не тяните время. Вы, кстати, почему-то всё время посматриваете на часы. Ждёте-таки кого-то, но это ваши проблемы. У меня свои. Даю пять секунд на размышления. Время пошло: раз… два…

Громкий голос Зивелеоса звучал вполне убедительно.

Абрамов Бор вскочил, выплюнул изо рта сигару, торопливо достал из футляра на поясе мобильный телефон и набрал нужный номер. Услыхав ответ, поднял со стола записную книжку Зивелеоса, на первой странице которого были аккуратно выведены номера банковских счетов против проставленных сумм в рублях и начал диктовать, требуя немедленно совершить нужные операции по переводу средств.

По телефону что-то спросили, и Абрамов Бор мрачно бросил в трубку:

— Приеду и подпишу. Вы меня знаете.

Но тут вмешался Зивелеос:

— Пусть привезут реквизиты сюда, Борис Абрамович. Я могу подождать, и вы подписывайте их при мне. Но, если хотите, я перенесу вас к банку сам.

— Только не это, — испуганно воскликнул Абрамов Бор и прорычал в трубку:

— Везите всё ко мне немедленно. Даю вам пятнадцать минут.

Зивелеос улыбнулся, говоря:

— Вот теперь можно и пофилософствовать. Какую тему вы бы хотели ещё затронуть в оставшуюся четверть часа нашего общения?

Абрамов Бор утомлённо плюхнулся в кресло и, заметив выпавшую на стол сигару, взял её снова в зубы.

Пару минут он приходил в себя и молчал, но потом всё же справился с собой и сказал:

— Честно говоря, Николай Степанович, я даже рад этому происшествию. А то других навещали, а я вроде как мелкая сошка был, которую вы просто не замечали. Теперь вот тоже удостоился вашего внимания. Но меня всегда интересовал один вопрос, на который никто пока не может дать ответ, а вы его наверняка знаете. Что это за имя такое странное у вас — Зивелеос? Оно что-то означает или это тайна для всех, которую нельзя раскрыть? Вы могли бы рассказать об этом тихо, только для меня, если это технически возможно.

Николай громко рассмеялся.

— Не хочу вас обижать, как человека, но, если бы мне хотелось рассказать кому-то о своей тайне с условием её сохранности, то вы были бы в числе последних, на ком я остановил бы свой выбор. Понимаю, что вы умеете хранить свои собственные секреты, но не мои же. Несколько минут назад вы пояснили мне, что объединились в борьбе против меня. Это прозвучало, очевидно, случайно. То есть вы просто проговорились, но то, что вы теперь спрашиваете, могу ли я говорить тихо, откуда у меня такой громкий голос, убеждает меня лишний раз в том, что вы на самом деле мечтаете раскрыть не только и не столько тайну моего имени, сколько тайну изобретения, которым я пользуюсь. Разумеется, имя моё связано с изобретением, а потому я не раскрою вам его смысл.

На лицо Николая легла задумчивая улыбка. Перед глазами как наяву встал тот самый день, когда именно ему в голову пришла незамысловатая простая идея назвать себя Зивелеос. А было это так.

Маша, славная Маша привезла Николая к Тарасу Евлампиевичу. Это было интересное знакомство. Прежде чем показать Николаю своё изобретение учёный долго как бы прощупывал молодого журналиста глазами, пытаясь проникнуть в самые тайники его души, и спрашивал, спрашивал обо всём в его жизни, начиная с самого детства. А оно у Николая было очень коротким.

Потеряв в десятилетнем возрасте ласки любимой мамы и строгости не менее любимого отца, мальчику пришлось сразу повзрослеть, попав в детский дом. О том, что оба дорогих ему человека, уже никогда не прижмут к себе своё чадо по причине их гибели в катастрофе, ему сказали не сразу. Но когда всё же сказали, и когда дошло до сознания, что всё это не сон и никогда не изменится, слёзы сменились взрослостью. Он никогда больше не плакал, приняв на себя обязанность борьбы за справедливость по отношению к таким же, как он, мальчикам и девочкам.

Здесь, в детском доме, он привык всё делить поровну и никогда не обижать слабых. К слабым он относил в первую очередь девочек и не считал возможным хоть как-то обижать их. Однажды к ним в девятом классе попал новый мальчик, который, будучи довольно заносчивым, никак не мог найти общий язык с девочками. Воспитателю пришлось даже провести специальное собрание на эту тему. И тогда этот мальчик сказал, что девочки в их группе очень плохие, и попросил перевести его в другую группу. Услышав это, Николай попросил слова и вышел перед всем классом.

Он волновался, но усилием воли заставив себя успокоиться, произнёс целую речь защитника, начав совершенно неожиданными словами:

— Я считаю, что говоривший только что Арнольд оскорбил меня.

Арнольд возмутился, выкрикнув с места:

— Про тебя я не сказал ни слова.

— Да, оскорбил, — повторил Николай. — Я почти пять лет живу в этом доме и учусь с нашими девочками. И я с ними не ссорюсь. Мы очень дружим. Но если они кому-то кажутся плохими, значит, я тоже плохой, потому что дружу с ними. На Руси говорят: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Вот почему я считаю личным оскорблением, когда о моих друзьях говорят плохо. Поэтому, Арнольд, хочу тебе посоветовать, прежде чем кого-то в чём-то обвинять, подумать, а всё ли ты сам делаешь правильно. Хорошо ли ты сам относишься к нашим девочкам? Не получается ли так, что ты себя любишь больше других? Ты ведь живёшь со всеми, а потому обязан любить всех, как себя. Если каждый будет делить свою любовь на всех, то каждый будет получать равное количество любви, то есть не меньше, чем он отдаёт всем. Вот что такое коллектив. Это математика. А математику нельзя не знать и не уважать.

Николай закончил говорить, а в классе раздались аплодисменты. Аплодировала даже воспитательница Нона Андреевна.

Арнольда перевели в другую группу, но собрание пошло ему на пользу. Он постепенно изменился, вскоре став закадычным другом Николая.

Понравилась Тарасу Евлампиевичу и другая история с выступлением, о которой рассказал Николай. Теперь это произошло во время службы в армии.

В десантных войсках дисциплина строгая. И спорить с начальниками или критиковать их там не принято, как не принято и в других войсках. Но этот род войск всё же особый. Тут многое в службе связано с риском для жизни. Так что без жёсткой дисциплины никак нельзя.

Но вот однажды в роте, где служил Самолётов, проводили комсомольское собрание, которое посетил командир части. Командир роты до начала собрания объявил солдатам, что сегодня на собрании будет полная демократия и любой может высказаться, как на духу, честно и откровенно. Однако никто не решался начинать первым. Тогда друзья Николая стали толкать его и просить выступить. Он и стал говорить, начав с того, что каждый солдат по уставу обязан, если потребуется, защищать командира.

— Однако, — продолжал он, — как будет исполняться это требование устава, зависит и от отношения командира к самим солдатам. К примеру, если наш командир роты вызывает того или иного солдата перед строем и начинает его оскорблять, то, мне кажется, это не будет способствовать в боевой обстановке оскорблённому солдату спешить на помощь к командиру, хотя он и обязан это делать.

Понятно, что эти слова не понравились присутствовавшему командиру роты. После собрания он подошёл к Николаю в коридоре и спросил, зачем он сказал такое при всех, на что Самолётов ответил:

— Вы же, товарищ лейтенант, оскорбляете солдат при всех, поэтому и я сказал это открыто на собрании.

Но на этом выступление Самолётова не закончилось. Дальше он перешёл к критике действий командира части. Здесь Николай тоже начал с устава, сказав:

— Мы понимаем, что устав — это закон армейской жизни. Каждый солдат обязан отлично выполнять свои обязанности. И всё же психика человека руководствуется не только приказами и положениями. Не так давно командир части пообещал нашему отделению в случае успешного выполнения прыжков с парашютом отпустить всех в отпуск. Прыжки были выполнены на отлично, но в отпуск никто не поехал. Затем командир части пообещал нам отпуск за успешную десантную операцию. И она была проведена успешно, однако и в этот раз никому отпуск не дали. Мы, конечно, выполним и другие задания, но, наверное, настроение при этом у солдат будет несколько иным, не очень способствующим отличной службе. Уж коли слово дано, желательно его выполнять. Тогда и в бой идти легче.

— Да, вы, оказывается, профессиональный скандалист, Николай, — рассмеялся Тарас Евлампиевич. — Думаю, что речь ваша возымела действие?

— Да возымела, — усмехнулся Николай. — Буквально на следующий день всё наше отделение, кроме меня, было отправлено в отпуск. Но я был рад за своих друзей. А скандалистом себя назвать не могу. Мои последующие выступления, когда, например, в институте из-за них переизбрали секретаря комсомольской организации института вопреки требованию горкома оставить его, вызывали скандал, но я ведь не ради скандала говорю обычно, а ради установления справедливости. Просто не могу терпеть бюрократов и рвачей, заботящихся о своей карьере вопреки общим интересам. Потому и избрал профессию журналиста. Я детдомовец и весь мир рассматриваю как один общий детский дом.

Тарасу Евлампиевичу понравились рассказы Николая, но они долго ещё обсуждали многие вопросы, прежде чем учёный решился рассказать Николаю о своём открытии, примерить на молодого человека необычный костюм, позволяющий ему не только быть защищённым от любого внешнего воздействия, но и перемещаться в воздухе на огромные расстояния. Всех, кто потом сталкивался с Зивелеосом, поражало то, что даже пули не то чтобы не пробивали его костюм, как бывает при наличии бронежилета, а даже не доходили до костюма, отлетая в стороны, словно скользя по касательным, наталкиваясь на мощное воздушное противодействие.

— Вокруг вашего костюма, — объяснял тогда Тарас Евлампиевич, — создаётся поразительной силы энергетическое поле, отталкивающее любые объекты. Энергию эту я беру, образно выражаясь, чтобы вам было понятно, от полярного сияния, которое хоть и видим мы лишь полярной ночью, но существует постоянно зимой, весной, летом и осенью. То есть вы можете пользоваться ею круглый год.

Во время этого пояснения учёного и родилась у Николая мысль взять себе имя Зивелеос.

— А что это означает? — не понял Тарас Евлампиевич. — Какое-то греческое имя.

— Да нет, — ответил Николай. — Всё значительно проще. Вы говорите, что действует эта энергия постоянно, то есть зимой, весной, летом и осенью. Берём первые две буквы каждого сезона, соединяем, и получается Зи-ве-ле-ос.

Тарас Евлампиевич удивлённо покачал головой:

— Действительно просто и вполне звучно. Пусть будет Зивелеос. Только никому раскрывать этот акроним не нужно. Простой обыватель не поймёт, а иного учёного может натолкнуть на мысль о сути явления. А нам это пока не нужно.

Так родилось имя, значение которого Николай не собирался объяснять олигарху.