Точка невозвращения

Евгений Николаевич Бочарников, 2014

Первый сборник рассказов молодого автора в жанре "мистическая проза".

Поезда

Стук колёс поезда навевал тоску. Уже два часа он пытался заснуть, ворочаясь на полке в пустом купе. Сутки в пути утомили его, но все попытки заснуть ни к чему не привели. Наполовину прочитана книжка, прослушан плеер, выкурена пачка сигарет.

Что делать дальше — он просто не знал. А до Питера было ещё далеко.

Остались только вопросы. Зачем, для чего, нет ну почему? Бросить всё, семью, друзей, родной город и поехать в Питер. Для чего? Поступать в институт, глупость: за спиной уже три курса своего родного Универа. Может, разбитое сердце, наивно; всё у него с сердцем в порядке, никто даже не пытался дотронуться до той кучки пепла, что и являлось его душой.

Непонятный зов звал его в Питер. Сначала он был почти незаметен, но в последний год он поглотил все его интересы и планы. В голове было только одно слово: Питер. И все случайности стали подводить его к этой поездке. Непонятно откуда стали появляться деньги, мать вдруг сказала, что в Питере живёт её двоюродная сестра, а одна ссылка в Интернете вывела его на сайт «Российской Академии Истории и Философии» и решение возникло внезапно — еду и поступаю.

Только вот зачем? Что за непонятная сила сорвала его с места и изменила уже почти сложившуюся судьбу. Его судьбу.

Он не был ни по натуре, ни по духу странником или перекати-полем. Новизна импонировала ему лишь в малых дозах. Сейчас уже поздно было о чём-то спрашивать у самого себя. Всё решилось в тот момент, когда поезд тронулся с вокзала. Была, правда, дурная мысль соскочить на безлюдном полустанке и вернуться домой, но это действительно была дурная мысль.

Вначале он выходил на всех крупных стоянках, смотрел на людей, отбивался от торговцев, пускал дым сигарет в воздух чужих городов. Всё это стало туманным бессюжетным фильмом с перерывами на перегонах.

Запомнилась только одна остановка. Была ночь, и шёл проливной дождь, впервые он столкнулся с этим явлением вне стен знакомых улиц. Пустой перрон, лужи, одинокие проводницы у дверей вагонов. Сигарета намокла, и дым приобрёл незнакомый вкус. Что-то сильно кольнуло в груди, стало больно и грустно… Всё, это последняя станция в его жизни, иди куда хочешь, поезд уже не тронется, так и останется ржаветь под этим бесконечным дождем. Нет людей, только картонные фигуры, оседающие под действием воды. Опять в голове роились глупые аннотации.

Но прозвучал отрывистый гудок, и шевельнувшаяся проводница сказала:

— Садитесь, отправляемся…

Просто дождь на пустом перроне, просто плохие предчувствия, просто устал от дороги.

Хотелось душевной весны, обновления. Хотелось не бояться завтрашнего дня, знать, что и завтра всё будет без резких скачков и падений. Просто плыть в середине спокойного потока и поглядывать на небо, где его уже ждут.

Сон всё же пришёл в половине первого ночи.

***

Снятся ли сны поездам во время длинных перегонов, она не знала. А вот ей сны не снились никогда, ни дома, ни в Питере, ни даже здесь в поезде.

За окном была ночь и тёмные предгорья Урала. Половина страны промелькнула для неё за два дня, да и неинтересно ей было смотреть на чужие вокзалы, насмотрелась уже и в первый, и во второй, и в третий, и во многие другие разы. Единственное её желание было попасть домой. Усталость от столиц накапливалась уже в течение года и мешала нормально думать, разговаривать с людьми и даже учиться. И вот неделю назад она решила: всё, хватит, пора домой, к унылым домам спальных районов, к пустой квартире, где можно закрыться и никого не видеть и не слышать. Засыпать и вставать одной, редко ходить в магазин, лежать и смотреть в потолок, слушать музыку, которая действительно ей нравится. И никаких ночных клубов, хаоса, рейва, травки, колёс, вин, коньяков, водки, коктейлей, новых знакомств. И на хрен всю учебу, она в академическом отпуске — или просто сбежала.

В голове просто выключили свет.

На соседней полке сопел парень. Садили его на какой-то деревенской станции, в дым пьяного. Мать с отцом быстро купили постельное, быстро застелили, быстро уложили и ушли. А парень как упал, так и спит. Только раз пробормотал во сне что-то про Генку и собачий глаз.

Ни разу он на неё не посмотрел, ничего не сказал ей, но всё равно вносил дисбаланс в её состояние. Нервы сдали окончательно. Все люди стали для неё врагами. Очень сильно хотелось домой.

***

Рельсы содрогались под его весом, неся его голос за горизонт. Торможение, ускорение. Щекотка на стыках. Гудение проводов — тоже голос, не его, не его братьев, но очень родной. Другие машины поют свои песни для его жизни. Механика во всём — в разговорах, в молчании, в пустоте его электрического сердца.

Навстречу ему едет брат, шепчет о недолитой воде, о почтовом вагоне, прицепленном к нему, о молодом машинисте, что сейчас ведёт его. Говорит о плохом ремонте третьей колёсной пары. Жалуется.

Подбодряю его, почтовый вагон скоро отцепят, воды дольют, а машинист вырастет и всё поймёт.

Смеёмся, говорит, что пора бы на ремонт, подтянуть гайки, смазать и вообще просто отдохнуть от этих бесконечных перегонов.

***

Пустая ночная улица, засыпанная белым снегом. В конусе света придорожного фонаря стоят двое. Смотрят друг на друга.

— Кто ты? — эхом разносится по улице.

— А кто ты? — удивлённый девичий голос.

Молчат, непонимание стоит на их лицах.

— Это сон?

— Не знаю, мне раньше никогда не снились сны. А тебе снились?

— Давно, в детстве. А ты настоящая?

— Настоящая, а ты, наверное, туман, тебя нет.

— Как же меня нет, вот же я стою, и я тоже настоящий.

Стал нарастать звук стука колёс.

— Что это? Ты едешь в поезде?

— Да, а ты?

— Да.

— А куда?

— Домой.

— А я из дома…

Звук становится невыносимым. На миг они обретают невероятную четкость тел. А потом обоих разносит на белые клочья сигаретного дыма.

***

Два поезда продолжали своё движение в противоположных направлениях, унося с собой две разделённые души…