Десятый круг. Рассказы

Евгений Николаевич Бакало, 2019

Сборник рассказов о нашей жизни. Разноплановых, разных по стилю и идее. Есть юмор и философия. В некоторых вы встретите интригу с эффектом "оксиморон". Надеюсь прочитав, вы задумаетесь.

Солдатик

Мне было лет 7-8, не помню точно. Мы тогда все лето проводили в играх, на улице. У нас, мальчишек того времени, было много развлечений: колхозные сады, соседские гаражи, казаки-разбойники по всем окрестным чердакам и подвалам, вечно что-то взрывали и копали.

Еще строили крепости и расставляли там игрушечных солдатиков. Это вам не компьютерная «бродилка», здесь нужно быть и инженером и стратегом. Даже дипломатом — ибо от умения выклянчить у родичей деньги зависит твоя коллекция служивого войска. Оловянных или пластмассовых солдатиков — увесистых, добротно покрашенных или плоских, примитивных, одноцветных, но таких ценных юному военачальнику. Баталии разыгрывались нешуточные, и правила были уже заранее оговорены, опробованы.

Построил и я свою крепость из кусков битого кирпича, шифера, дощечек, земляных валов и углублений. Расставил войско. Красота! Просто совершенство оборонительной фортификации. А далее готовишь орудие. У меня универсальный самострел, стреляет косточками от вишни, мелкими камешками, и самое крутое — шариками от подшипника. Задача стояла одна — сбить во вражеской крепости солдатика. Упал, значит убит.

Для разгрома крепостей применялись и булыжники, аналог тяжелой артиллерии. Кидали булыжники по очереди, одинаковое количество. Попал — повезло, считай, пол крепости у противника развалил.

Очередная игра. Сражение, которому предстоит стать эпизодом моего познания жизни. Собралось немало народу, человек по пять с каждой стороны, не считая взрослых, которые иногда останавливаются поглядеть на наши военные забавы. Самострелы лупят, косточки отскакивают и больно жалят заголенные ноги. Если в штанах, хорошо. А если в шортах, пропадай.

Стреляли, стреляли, все в пустую. Добротно скрыты у каждого солдатики. Договорились по одному булыжнику в стан противника запустить. Веселее дело пошло, один кидает, остальные в рассыпную.

Метким хлестким ударом запустили в мой лагерь каменюку. Защитный кусок шифера выворачивается из земли и бьет спрятанного за ним оловянного бойца. Тот рикошетит об кирпич и по дуге летит во вражескую крепость. Увы, потеря воина налицо. Солдатик почти долетает до стен противника, и… совершая кульбит, невероятным образом становится на ноги. Вновь стоит мой стойкий оловянный солдатик.

Разве такое бывает, чтоб пролетев десяток метров, фигурка смогла приземлиться на крошечное основание, размером с копеечную монету? Невероятно! Кто он теперь? И погибшим его не назовешь.

А что нам нужно? Победа любой ценой. Начались споры и крики. Как иначе? Есть правило: стоит, значит, живой. Правда, не на своей территории стоит, у стен противника. Как тут быть?

Кому-то из старших пришло решение: пусть будет это пленный. Забранный на милость победителя.

— Солдатик мой. Не отдам! — я сопротивлялся.

Незадача! Конфликт сторон. Но отдавать надо. Прощай, доблестный защитник! А вдруг не прощай? Вдруг, вырваться сумеешь еще? Чудеса же с тобой случаются… И тут придумал мой противник: чтобы пленный солдатик не вступил вновь в игру — казнить его.

И как всем стало интересно от этого оборота игры! Сообразили какую-то конструкцию из ящика — эшафот. Привязали к нему нитку ну и подвесили оловянного героя, обхватив крошечной петелькой за шею. Забавно. Точно, в «кино про немцев».

В общем, игра получилась на славу. Столько эмоций, изобрели что-то новое! Даже восхищались сообразительностью того пацана. Надо ж, такое придумать — игрушечная казнь.

…Сегодня 2015 год. Прошло больше тридцати лет. И мне стыдно — я играл в ту казнь, участвовал. Я не остановил зло, которое мы по своей детской глупости приняли за норму. Почему так? Почему среди десятка советских детей не нашлось ни одного разумного, кто мог бы остановить это? Там с небес кто-то должен был нам донести весь ужас совершаемого.

Оловянный герой должен был жить. Пусть и пройти все тяготы плена в чужих карманах, но он должен был жить. Жить, что б к вечеру вернуться в свою родную коробку, в свой родной синий шкафчик на балконе, в свою родную квартиру под номером 119.

Солдатик вернулся, но уже другим. Он вернулся в моей памяти. И мне стыдно. Стыдно, что когда-то я дал согласие на бесчеловечную экзекуцию моего бойца. Что я своим равнодушием отправил его"на гиляку".

А может у каждого в жизни есть момент, о котором он потом сожалеет. Есть воспоминания, от которых становится стыдно. Может, так и живет в наших душах совесть?

Спасибо тебе, Создатель, за этот урок.

Злой чеченец Али

Рейсовый автобус с натугой одолевал километры предгорья озера Иссык-Куль. Мы группа советских студентов — семь парней и три девушки. Все со второго курса, только старший группы — Анатолий, уже закончил третий.

Из столицы республики города Фрунзе выехали рано. Несколько остановок в пути, в Пржевальском пересадка на местный «Пазик». И вот к вечеру наш поселок Саруу. От него еще нужно добраться до места «Кашары», почти десять километров в горы.

Весь день было жарко, а под вечер стало совсем душно. Наш Анатолий, как человек опытный, разговорился с водителем. Веселый парень по имени Азамат оказался из тех же мест и пообещал"подбросить"нас по возможности ближе.

В разговоре с водителем узнаем много интересного. Во-первых, «Кашары» это не поселок, а подразделение местного колхоза: несколько старых глиняных сараев, где держат отару овец. Мы уточнили, знает ли Азамат местного пастуха Байке? Он опять рассмеялся.

Оказывается,"байке"не имя, а обращение к старшему по возрасту. Этого пастуха он знает, но скорее всего, тот сейчас выгнал отару в горы. В Кашарах может быть только его жена — старая Апа. Еще там недалеко живет объездчик полей, злой чеченец Али. Если кого увидит в поле, кто траву косит или топчет без дела, догоняет на лошади и хлещет камчой. Ему лучше не попадаться.

— Али только по полям ездит, вряд ли вы его встретите. Да и живет он чуть в стороне, — успокоил всех Азамат. — Я довезу вас до остановки, а вы дальше через речку. Там брод есть.

Мы дали водителю рубль, и он с благодарностью его принял в оплату дороги и нашего информирования.

Подъехав к остановочному комплексу с проржавевшей табличкой «Кашары» мы вышли. Начал накрапывать дождь, в Азии каждый дождь — праздник. Мы стояли, с наслаждением вдыхая свежий влажный воздух. Весь день мы провели в пыльных душных автобусах. Тогда мы даже и не предполагали, что в транспорте может быть комфортно. Слово"кондиционер"в ту пору было для нас диковинным и представлялось как большой шумный ящик, врезанный в часть окна.

Остановка из двух бетонных плит была конструкцией открытой — задняя стенка и козырек. Нам показалось, что дождь здесь переждать можно, только никто не ожидал, что праздник свежести превратится в ураган. С каждой минутой ветер усиливался, под его напором потоки дождевых волн носились почти горизонтально. Они хлестали нас словно кто-то выплескивал воду из огромного небесного ведра.

Вода была холодной. Она пропитывала одежду и всю нашу поклажу. Мы сгрудились ближе к стене, поставив в центр рюкзаки и посадив на них девушек. Два модных зонтика, наивно пущенных в дело, были сломаны ветром в первую же минуту. Дождевик оказался один, им накрыли девушек, хотя и это мало помогало. Парни встали защитным барьером перед стихией. В какой-то момент водяные потоки уже заполнили поверхность земли вокруг нас. Надежды сохранить сухими хоть какие-то вещи оказались тщетны.

Примерно через полчаса ветер стих. Ливень превратился в обложное водяное марево и тихо барабанил мелкими каплями по лужам. Еще пару минут назад, каждая капля неслась с неба словно снаряд, ударяясь о поверхность воды, вздымала кратер брызг или превращалась в небольшой водяной пузырь, который в тот же миг лопался под ударами следующих капель. Но вот все стихло. И мы можем оглядеться.

Долину окутал вечерний полумрак. Или это свинцовые тучи так застелили небо? Словно купол шатра, нанизанный на две горные гряды.

— Что будем делать? — этот вопрос мог задать кто угодно, но его никак не ожидали услышать от старшего группы.

— Что-что?! Ты у нас организатор студ-отряда. Уже бывал в этих краях раньше. Ты и командуй.

Повисло молчание. Начали осматривать рюкзаки, достали фонари. Из трех работал только один. Толик, не отвертевшийся от полномочий старшего, пришел в себя и решил действовать.

— Нужно идти! — попытался он скомандовать убедительно. — Водила сказал, там речка, а за ней по над горой километра два пути, и мы на месте. Накинуть, у кого что есть от дождя и вперед.

Мокрые рюкзаки оказались гораздо тяжелее, чем сухие, в обуви хлюпала вода. Все без энтузиазма осмотрелись: мы были похожи на только что замоченные в грязной луже старые носки. Идти в этом состоянии в темноту было невозможно.

— Нужно попробовать обсохнуть здесь, тут хоть крыша есть. Сейчас натаскаем камней, чтоб не стоять в воде, — переменил свое решение Толик.

— И что? Может нам и ночевать здесь? — заныли девчата.

— Пока не знаю. Но дальше будет только темнее. Скорее всего и холоднее.

Все замолчали. Нашу, еще час назад веселую компанию, накрыло великое уныние. Бессилие и непонимание вводило в замешательство. Никто не знал, что делать и как может закончиться этот день.

— И что теперь? — этот вопрос я задал скорее себе, не надеясь на конструктивный ответ других.

— Молиться! — кто-то пошутил в темноте.

— Молиться? Мы комсомольцы!!!

«Мы комсомольцы» прозвучало словно приговор в самом безнадежном положении.

— О, Господи… помоги нам, иначе сдохнем тут! — почти шепотом произнес девичий голос.

Все так и стояли в луже, опершись спиной о бетонную стену и глядя в темнеющую долину. Поход в неизвестность казался предприятием более безнадежным.

Постепенно из монотонной капели дождя стал выделяться ритмичный глухой стук. Цок-цок. Цок-цок. Цок-цок. Так могли стучать только копыта лошади.

Мы начали шарить слабым светом фонаря по сторонам. Луч выхватил из темноты силуэт всадника.

— Кто такие? Что тут делаете?! — раздался грубый мужской голос с кавказским акцентом.

— Ммы-мы… студенты. Стройотряд. Нам в Кашары нужно. Ремонтировать овчарню там будем.

Анатолий хоть и говорил уверенно, но его голос чуть дрожал. Может от холода, может от волнения. Но все поняли, перед нами именно он, злой чеченец Али.

— Студенты? — переспросил Али. — Иди за мой!

С этими словами он стронул лошадь и побрел дальше.

Минутное замешательство среди нас. Куда идти? Это же Али, чеченец. И как чеченец мог оказаться в горах Киргизии? Но это единственное спасение. Остаться здесь или идти в поисках Кашар? Стук копыт постепенно удалялся. Два раза приглашать чеченец Али точно не будет.

Мы распределили рюкзаки девушек по парням и засеменили по лужам в темноту. Каждый наш шаг был похож на шлепок мокрой тряпки о жидкую грязь. Все шли близко друг к другу, а девушек взяли за руки. Единственный фонарь освещал нескончаемую лужу дороги и раскисшую обочину. Радовало, что идти пришлось по разбитому, но все же асфальту.

Примерно через пол километра, чуть поодаль от дороги, мы увидели свет над входом в небольшое строение. В свете лампы наконец-то хорошо показался ведущий нас всадник — в папахе и бурке. Чеченец Али слез с лошади, привязал ее к опоре небольшого навеса. Пока мы подходили, он ловко расседлал животное и вошел в дом.

Мы не знали, входить нам, или может придется идти дальше? На порог вышла пожилая женщина. Она махнула нам рукой, приглашая в дом. Мы вошли.

Передняя комната оказалась просторной, и на большей ее половине был построен деревянный настил высотой примерно в полметра. Рядом старая печь из самана. Стол из грубо отесанных досок. Умывальник с нависшей грушевидной емкостью и ведром. На стене вбитые гвозди для вещей и крашеная двустворчатая дверь в другое помещение.

— Как же вы в такую погоду тут оказались? — женщина осмотрела нас с удивлением. — Да еще так поздно.

— Студенты мы, приехали кашары ремонтировать, — начал говорить Толик.

— Спать будете все здесь, — хозяйка указала на покрытый старыми ковровыми дорожками настил.

Мы сняли рюкзаки, присели. С нас стекали ручейки воды.

— Снимайте мокрую одежду, у печки сушите.

Хозяйка достала несколько чайных пьял и небольшой чайник с отколотым носиком. На печку водрузила другой, большой закопченный алюминиевый чайник.

Мы осмотрели хозяйку, судя по ее одежде и чертам лица, она скорее была родом с Кавказа.

— Пейте чай. Только не шумите, хозяин не любит. Вот вода умыться. Если кому нужно на улицу, просто отойдите дальше от порога. И сразу спите, вставать вам рано.

С этими словами женщина ушла в другую комнату. Через пару минут вернулась с неказистым керамическим блюдом, покрытым полотенцем. Поставив блюдо на стол, она вновь повторила:

— Только не шумите. Вот покушайте немного и спать.

Мы остались одни и заглянули под полотенце — на блюде лежали четыре лепешки, кусок сыра, зелень, куски колотого сахара. Вот здорово!

Мы не ожидали, что все так поменяется. Или наоборот, ждали и верили в лучшее. Или нашу комсомольскую просьбу услышали там, наверху. Но мы были рады такому стечению обстоятельств.

— Народ, а если этот Али… того? — спросил один из нас.

— Ты дурак? Чего того? Давай чай пить и спать.

Мы развесили мокрую одежду вокруг печки, поужинали угощениями и повалились на топчан. Сухой одежды у нас практически не осталось, спали в полусырых майках и спортивных костюмах. Но в комнате было тепло. А за окном моросил дождь, непрерывно барабаня по лужам.

Под утро дождь закончился. Сквозь утренний сон, я услышал голос Али. Он что-то грубо говорил женщине в другой комнате. Язык мне был не знаком. Я не понимал ни одного слова, хотя учил киргизский, и думал, что в горах он мне пригодится. Затем хозяин шумно прошел через общую комнату и вышел из дома. Во дворе было слышно, как он управлялся с лошадью. Животное фыркало, топталось на месте. Хозяин же несколько раз грозно прикрикнул. Никто не видел этого, но все понимали — Али седлает лошадь.

— Хьялхаааа!

С этим призывом всадник пришпорил животное и вновь раздались ритмичные глухие удары копыт о землю.

В комнату вошла хозяйка. Отворив створку печи, она разожгла потухшее пламя.

— Студенты, вставайте! Вам нужно на кашары идти. Хозяин скоро вернется.

Как нам не хотелось поспать еще, но скорое возвращение Али быстро всех разбудило.

— А хозяин у вас злой.

— Нееет, — заулыбалась хозяйка. — Он не злой. Он — строгий. Приказал вас накормить и показать где мост через реку.

Мы переглянулись — вот так злой чеченец Али!

— Нам сказали, что тут пешком вброд можно.

–Хорошо, что не пошли. В дождь река поднимается, вас бы в темноте на камни утащило. Сейчас только на мост — это не далеко, три километра вверх. За мостом два километра вправо в ущелье. И под горой кашары увидите.

Женщина налила всем чай. Угощения были теми же, только в этот раз еще лежали шарики соленого сыра Курт.

— Мы с Али тут оказались давно… — женщина запнулась, подбирая слова, — по распределению. Но Али мой и на войне был. Герой. Хотя, сперва его не брали. Потом вернулся, всю жизнь тут и работает в колхозе, поля охраняет.

— А зимой что делает? — поинтересовался Толик.

— Зимой на тракторе с дальних кашар сливки возит. Летом молоко можно отвези в колхоз, а зимой часто из-за снега не проедешь. Они там сепарируют, обрат телятам дают. Но его много, лишнее сливают. А сливки на тракторе уже вывозят.

— Как это сливают? Куда?

— Просто сливают… — хозяйка говорила это совершенно спокойно. — На землю. На стойбище, в горах уже целое молочное болото получилось. Там и летом сливают. Вывозить молоко нечем. А трактор только раз в неделю сливки собирает.

Для пожилой женщины сложившееся расточительство теперь уже казалось обычным делом. Нам же это было в диковинку. Как это, молочный продукт и просто выливать! При том, что в магазинах всегда дефицит молока.

Дальше чай мы пили молча. После, чуть суетясь, собрали вещи и поспешили на выход.

Уже на пороге, нас вновь остановила хозяйка:

— Вот, возьмите! Покушать в дороге, — она протянула завязанное узелком полотенце. — Там лепешки и курт. Вы любите курт? Кушайте. И идите. Аллах вам поможет.

Мы поблагодарили ее за ночлег и угощения. Она же махнула рукой в нужном нам направлении:

— Там мост. Идите по дороге, потом мимо реки. Траву на поле не топчите. Али ругаться будет.

И мы пошли. Примерно через километр заметили едущего нам навстречу всадника.

— Это Али. Надо его поблагодарить.

— Надо.

Поравнявшись со смотрителем полей, мы остановились, ожидая, что и он становится возле нас. Но тот лишь чуть пришпорил свою лошадь и рысцой проскакал мило. Мы остались смотреть ему вслед.

На последок Али взмахнул камчой, коротко хлестанул ею о бок лошади и уже галопом понесся прочь.

— Так вот он какой, злой Али. А ведь и вправду спас нас! — с благодарностью произнес я.

— Горячая кровь. Настоящий джигит. — дополнил Анатолий.

Ломбард

«Задумайся, всяк сюда входящий». Эта надпись встретила его у дверей. Он задумался. Потянул ручку. Тяжелая дверь оказалась странным образом заперта: закрыта, но как бы дышала. Так в старину в деревенских домах крючками прикрывали калитки. Запор совершенно символический, можно спокойно поддеть крючок, или просто толкнув дверь, вынести ее вместе с петлями.

Он потянул сильнее — не открывается. Потеребил ручку замка, она болталась, показывая, как часто ее тянули и трясли проходящие в этот храм залогового обогащения. Желание проникнуть нарастало. Прильнув к замочной скважине, он пытался разглядеть причину преграды, но английский замок не был сквозным.

Он явно услышал тиканье часов. Что это? Заглянул по привычке на запястье, часы уже были проданы. Послышался щелчок. Дверь ослабла и как под дуновением сквозняка подалась наружу. Ура. Преграды нет.

Небольшой зал встретил его совершенно аскетичной обстановкой. Стол. Лампа. Стул для посетителей. И огромный стеллаж с неисчисляемым количеством бумажек и папок. За столом сидел худощавый мужчина, изрядно лысеющий, но с бородой. Усталые глаза. Непонятого покроя одеяние. Просто канцелярский работник, ничего выдающегося.

–Здравствуйте, присаживайтесь.

— Здрасте. Ломбард?

— Да, да. Что у Вас?

Он оглядывался как ребенок, искал за что же зацепиться взгляду. Где сейфы? Где охрана? Почему все прежние ломбарды были совершенно другими? Волнение не покидало его, но ситуация требовала остаться и довести дело до конца.

— Мне нужны деньги, очень нужны. Мне сказали, что у Вас можно заложить то, что другие не берут. Так?

— Предположим. А что у Вас?

— Я хочу заложить паспорт.

— Но без паспорта вы не сможете нормально жить. Совершать банковские операции, покупать билеты, передвигаться междугородным транспортом, да и просто посещать административные учреждения.

— Мне это ничего не нужно. Мне нужны деньги. Вы даете под паспорт?

— Зачем мне ваш паспорт? Это противозаконно, и никакой материальной ценности. Куда я его потом дену в случае невыкупа?

— Во-первых, я его обязательно выкуплю. Даю слово. Во-вторых, паспорт можно продать на рынке. В третьих, если я совсем пропаду, вы можете на мой паспорт взять кредит.

— Почему бы вам самому не продать паспорт? И не взять кредит?

— Кредиты мне уже не дают. Мне нужно всего немого…

— Так, ясно! Паспорт не возьму, бумажка это, которая всем остальным без надобности. Извините.

— Что же мне делать?! Мне сказали вы поможете.

— А! Вы неправильно поняли — мне не нужен Ваш паспорт. Мне интересны ваши данные из паспорта.

— Это как?

— Вот, ознакомьтесь с перечнем возможного залога.

–"Фамилия". Фамилия??? И это можно продать?

— А вы как думали! Ну, например, Ваша фамилия Меньшиков или Потемкин. Вы даете право пользоваться Вашей фамилией, с приобретением родства или полным отречением — от этого и зависит сумма. Вдруг некий соискатель захочет приобрести графский титул? А его собственная фамилия простецкая, незвучная. Вот и подбирается человек с громкой фамилией, устанавливается родство, находятся общие корни, через суд доказывается вкравшаяся в метрики ошибка. А там и до титула недалеко. Чины, звания, регалии. Все законно.

— В самом деле законно?

— Я по молодости в органах работал, так сказать, по инакомыслящим. Правда, потом понял в чем зерно и открыл этот ломбард. Поверьте, я был с обоих сторон, знаю, о чем говорю.

Улыбка засияла на лице посетителя. Кровь начала кипеть, пробуждая в его уставшем от проблем сознании яркие картинки процветания.

— Я согласен. Что нужно подписать?

— То есть Вы согласны заложить фамилию? Для начала напишите сумму которую желаете получить.

Такого изумления и радости наш герой не чувствовал уже давно. В этот момент в нем всколыхнулась борьба алчности и прагматизма. Как бы не прогадать, не продешевить! Опыт, полученный на колхозном рынке, диктовал ему единственную формулу успеха: проси много, уступить всегда успеешь.

Он пододвинул к себе маленький лист и, прикрывая его ладошкой, написал ровный ряд цифр. Особенно выделялось количество нолей в конце… прошла секунда, его взгляд пробежался по комнате, мельком взглянул в безразличные глаза работника ломбарда, и он дописал еще ноль.

— Вот. Но это в валюте!

— Хорошо. Ознакомьтесь с условиями, они на обратной стороне формуляра. Потом заполните все строки анкеты и подпишите внизу.

Удивление и счастье еще больше захлестывало его.

— И я смогу получить всю сумму?!

— Нет, конечно. Ну, если у вас есть еще что предложить?

— Что??? — Глаза посетителя округлились и просто приготовились поглощать информацию.

— Например, гражданство, отчество.

— А это тоже?.. неожиданно. Но я кажется, понимаю, как из этого можно делать деньги. И сколько это будет стоить?

— За каждую позицию добавится еще по нулю к вашей сумме. Я думаю это хорошее вознаграждение.

— Согласен! Когда я могу получить деньги?

— Сейчас же. Читайте и подписывайте.

Посетитель свел брови, серьезное лицо его приняло форму треугольника и с профессионализмом бухгалтера склонилось над условиями договора. От возбуждения глаза бегали по строкам, слабо вникая в суть написанного. Он не мог уловить, в чем же заключается смысл сделки? «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли».

— Это точно условие договора?

— Вы читайте, читайте.

"Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе".

— Но это же…? — тут он замолчал.

Смысл что-то прояснять отсутствовал. Цель была близка, а рисковать было ни к чему.

— Прочитали?.. Подписывайте!

— Я уже. Вот.

— Отлично! Минуту. Сделаем копию и я заверю.

Что-то зажужжало под столом. Копировальная машина родила свежий теплый лист. Работник ломбарда двумя натренированными смачными плюхами влепил большие фиолетовые печати на обе страницы. Затем полез в ящик стола и достал большой бумажный пакет со звенящим содержимым. Перевернув пакет на стол, высыпались около тридцати монет белого металла. Необычные были монеты. Похожие на старые серебренные рубли.

— Не Ваш случай, — произнес работник, слегка улыбаясь. Затем из ящика стола в тот самый пакет стали перемещаться пачки денежных знаков. В валюте.

— Все, как вы хотели. Пересчитывать будете?

— Буду! — и руки сами потянулись к пакету.

— Да-да, правильно. Деньги любят счет. И вот еще, возвращаю Ваш паспорт. В него внесены некоторые изменения, но пусть это вас не тревожит. Вы не первый кто живет с такими документами.

На столе появилась родная до боли книжица. Посетитель, не сводя глаз с работника, взял паспорт.

— Вы уверены, что это мой? На нем нет герба!

— Ваш, ваш. А Вы уверены, что не хотите вернуть все назад?

— Уверен. И если все, я пойду?

— Конечно. Не забудьте свой бланк договора!

Страх за пакет и радость от успеха вынесли его прочь из помещения на широкую улицу города. Он шел окрыленный. Он летел. Пакет, набитый валютой, грел душу и руку. В другой руке был паспорт с исчезнувшим странным образом гербом и смятый договор.

— Ваши документы?

Кто? Кто посмел остановить его в такую минуту?! Патруль. С чего бы? Впервые в жизни на улице родного города у него проверяют документы.

— Документы, говорю! Что смотришь? Паспорт сюда!

Откуда они? Он их никогда не замечал ранее — две детины в форме с кучей нашивок и оружием.

Один, с тупой наглой мордой выхватил паспорт. Другой, чуть постарше, потянул к себе договор.

— Из ломбарда? Понятно, очередной. Посмотри, что он там продал? По стандарту?

— Почти. Гражданство, фамилия, отчество, — наглый усмехнулся, понимая свою выгоду.

— Как-то скромненько. Мог бы пол заложить, прописку. Место рождения.

Оба служителя закона засмеялись.

— Что в пакете?

Не зная что ответить, наш горе герой совсем растерялся. И ответил правду.

— Деньги.

— Рубли? Валюта? Сребреники?

— Валюта.

— Какая?.. Что ты тянешь? Какая валюта, сколько? Источник приобретения? Документ на данную сумму…

Пауза тянулась. Все молча смотрели друг на друга уже целую секунду. В этот миг рушился мир. Все планы. Успех сегодняшнего дня прогорал как конфетный фантик. Он безнадежно ощутил тупик. Деньги у него конечно отберут. Что же делать? Следовало побороться.

— В договоре все написано. Чего, сколько, и откуда.

— Написано говоришь. Давай почитаем. Так, выдано лицу мужского пола… Фамилия, тут прочерк. Имя. Опять прочерк. Денежные средства в сумме… та-аак. По согласованию с заявителем сумма предоставлена в валюте иностранного государства. Та-аак. А что в паспорте? Герба нет. Понятно. Фамилия — прочерк… соответствует договору. Отчество опять прочерк, сходится. Печать на месте. Подпись. Кто там нынче скупает души? Аааа. Павел. Занятная личность. Этот Апостолов доиграется. Найдем и на него статью… Ну что, все верно, все соответствует. Остается только проверить валюту на подлинность, и Вы свободны. Пройдемте в отделение.

— Никуда я не пойду! Деньги мои. Это беззаконие. Бесчинство наконец! — рассудок возвращался, чувство гнева пустило первые побеги.

— Что бесчинство? О каком чине Вы говорите? Какого чина вы сейчас будете? Какую фамилию носите? Кто ваш отец?

Патрульный выхватил пакет. Другой, что постарше, взял бедолагу за локоть и сильно сжал своей клешней.

— Значит так — ты никто! Звать тебя никак. Гражданства нет, паспорт хоть и подлинный, но испорчен. Забирай его и три секунды тебе отсюда испариться. Забудь вообще, что было и где ты был! Ясно?

Бедолага обмяк. В груди все сжалось. Он чувствовал, как задыхается — комок обиды подпер горло. Не понимая, что происходит он закрыл глаза. Патруль, сунув владельцу паспорт, быстро испарился сам. В наступившей тишине бедолага потихоньку задышал, осмотрелся.

Жуткие мысли добивали сознание этого человека. Сознание хотело найти моменты, за которые можно было схватиться, но ничто не кидало ему спасательного круга. Ничто. Кроме сомнительной, но еще возможной идеи.

Чуть разлепив сморщенные губы, и обращаясь куда то в небо, он произнес:

— Продаю место рождения.

Обиделась

Зимнее промозглое утро Питер переживал перебежками людей из одного помещения в другое. Только и было видно, как они, закутанные в теплые одежды, быстрыми шагами, выныривали из дверей Невского проспекта и тут же скрывались в других дверях. Или торопились запрыгнуть в авто.

Декабрь не радовал снегом, вместо него мокрая водяная пыль с Финского залива пронизывала городское пространство. Превращаясь утром в ледяную глазурь. Дома и машины, поручни мостов и воздушные линии электропередач — все было в ледяной корке. Но город спешил по своим делам. Людской муравейник под названием"Северная столица"привык к такому ритму, и каждый его житель, не взирая на непогоду, выполнял ежедневную программу действий.

Я часто бывал в Питере. Я очень люблю этот город. Он не похож на Москву, и тем он мне еще более интересен. Гуляя по его улицам, я часто прикасался к старым зданиям. Осматривал детали фасадов и элементы современного дизайна, что уродливо навешаны по всему городу. Меня часто потешали креативные объявления, развешанные высоко на столбах. В этот раз у Московского вокзала я заметил два новых: «Маша: два рубля и ваша!» и «Жонглирую булыжниками». Естественно, с номерами телефонов.

У меня сложился ритуал. Я приезжал из столицы ранним утром на вокзал, шел по Невскому почти до Исаакиевского собора, заходил в одну и ту же кофейню и до девяти ноль-ноль наслаждался завтраком и местной прессой.

Так и в этот раз я сел за свободный столик в дальнем углу, заказал кофе и местную выпечку. Газеты и журналы свободно лежат на столах, есть чем себя занять. Сижу, читаю. В какой-то момент в зал входит молодая девушка — короткое драповое пальто. Высокие ботинки в армейском стиле. Смешная вязанная шапочка с рожками. Лица почти не видно, оно закутано в складки пышного шарфа, и только большие глаза торопливо осматривают зал.

Девушка прошла к моему с толику и присела на край большого дивана. Я заметил, что она выбрала такое место, где ее не было бы видно в окно, словно она от кого-то пряталась. Она сидела как воробей на самом краю общего дивана, сплетя пальцы рук. Глаза бесцельно уставились на гладь пустого стола. Складки шарфа постепенно сползали вниз, открывая красивое лицо. Весь ее облик был в стиле современных подростков, и я совершенно не удивился, увидев на лице несколько пирсинговых побрякушек.

Прошло уже минут десять, а девушка сидела совершенно бездвижно.

Не отрываясь от газеты, я вдруг понял, что уже не читаю напечатанные там слова. Я уже читаю эту девушку. Кто она. Зачем она здесь так рано. Почему так задумчива. В общем, мне многое было уже понятно с первого взгляда. Ее тонкие покрасневшие кисти рук без перчаток явно страдали от недавнего уличного холода.

— Кофе будешь? — не поднимая головы, я произнес эти слова не громко, но достаточно, чтобы она меня услышала.

— Буду, — примерно в такой же тональности ответила девушка.

Я поднял вверх руку с вытянутым указательным пальцем, и для бармена громко произнес:

— Один большой капучино, пожалуйста!

На некоторое время повисла тишина. Я машинально перелистывал газету, совершенно не вникая в смысл статей. Через несколько минут долговязый парень принес большую чашку кофе с высокой молочной пенкой. Кивком головы я указал на девушку.

Увидев перед собой горячий ароматный напиток, девушка протянула замерзшие руки, и вероятно боясь обжечься, аккуратно обняла ладонями чашку. Тепло нагретого фарфора передавалось ее рукам, оставалось пустить это тепло в себя — выпив горячего. Но девушка все также продолжала смотреть в пустоту стола.

— Обиделась?

— Да.

— Парень?

— Да.

— На что обиделась?

Девушка молчала. Может она думала, что ответить. Может, пустота так завладела ее разумом, что не находилось слов на ответ. Я не требовал ответа. Мне просто было интересно наблюдать за ней. Через минуту она поднесла чашку к губам и сделала первый осторожный глоток. Видимо это немного разбудило ее, и мозг стал выдавать скудные фразы.

— Достал… Он никогда не думает обо мне… Кто угодно. Мама, отец… брат… бабушка… куратор, инструктор по вождению. А на меня ему наплевать!

Я не впервые слышу подобное. Я улыбнулся невидимой улыбкой Чеширского кота, но решил продолжить тему и попробовать ее развить.

— Получается, что он плохой?

Моя собеседница чуть вздрогнула. Вопрос заставил ее подумать, выключив эмоции.

— Нет же, он не плохой. Он невнимательный. Никогда на знает, что нужно и как. Задолбал.

— Хочешь, чтобы он был медиумом? Все знал наперед и за других?

Девушка впервые посмотрела на меня. Ее глаза чуть округлились в удивлении.

— Нее. Ну не до такой же степени. Я сказала, что он просто не внимательный, не заботливый.

— Хорошо. А на сколько ты хочешь, чтобы он был заботлив?

— Это как? — девушка еще больше повернулась в мою сторону. Ее явно заинтересовал наш диалог.

— Предположим, ноль — это полное равнодушие. А сто процентов — полная забота. На сколько процентов он должен быть заботливым?

— Как на сколько? На все сто, естественно! — она явно была сбита с толку этим арифметическим вопросом.

— Отлично. Скажи, а когда ты в туалет ходишь, чья рука управляется с бумагой?

Собеседница в миг превратилась в оппонента. Она выпрямилась в спине, словно ее кто-то приподнял за макушку головы. Поставив кофе на стол, она перешла в оборону:

— Мужик, ты извращенец?

Я же был невозмутим.

— Никогда не считал себя извращенцем…. Итак, я задал вопрос, и ответов на него может быть два. Первый"да", если ты инвалид и не можешь себя обслуживать, такое, к сожалению, бывает. Второй ответ"нет", если ты самостоятельный, взрослый человек. Понятно говорю? Какой вариант вы выбираешь?

— Естественно второй, я ж нормальная! Не дебил и не ребенок. Не инвалид какой престарелый.

— Значит, ты признаешь себя взрослым самостоятельным человеком, но при этом хочешь, что б к тебе относились как к немощному. Получается, ты от своего парня требуешь стопроцентного внимания и заботы? Хорошо. Тогда готовься, что сегодняшнего дня он будет водить тебя в туалет.

Девушка немного даже привстала. Затем вновь села, но уже глубже. Было видно ее смятение.

— Да ну нафиг!.. Что я совсем без рук?

— Но это твое желание. Отныне он будет тебя кормить с ложечки, и на всякий случай предварительно за тебя пережевывать. Он же заботливый на все сто… Как тебе такая перспектива?

— Неее, я так не хочу. Я все хочу сама.

— Не хочешь? А на что ты тогда обижаешься?

Молодая девушка, еще недавно бывшая ребенком, сидела в полном непонимании — перед ней со всей взрослой откровенностью был поставлен вопрос отношений. С такой стороны, с какой она никогда не задумывалась.

Она повернулась к своему кофе. Молча пила его крупными глотками, как пьют летом вкусный лимонад дети. Ее глаза иногда моргали. Ее мозг переваривал наш диалог.

— Да нет же, таких сто процентов я не хочу!

В этот момент в кофейню заглянул высокий парень. Он явно кого-то искал, его глаза за дорогими очками бегали по залу. Увидев девушку, он уверенно направился к ней.

— Анна, вот ты где! Я тебя везде искал. Разве можно так? — он присел рядом с ней. Глядя ей прямо в глаза, он пытался понять ее. Понять ее поступок. Понять причину, которая заставила ее так поступить. Он взял все еще красную от холода руку в свои большие ладони. — Разве можно выскакивать на перекрестке? Еще и перчатки забыла… Аня. С тобой все хорошо?

Девушка молчала. Смотрела на него, смотрела на его руки. Заглянула ему в глаза. Сидела и молчала. Думала. Взвешивала. Может быть мои слова заставили ее по-другому взглянуть на своего молодого человека.

Я с интересом наблюдал. Парень, по внешнему виду и манерам, хорошо воспитан, типичный сын интеллигентной Питерской семьи. Он оставил девушку, подошел к барной стойке, выяснить насчет оплаты кофе.

Расплатился и вернулся к столику, посматривая на меня искоса. Возможно, бармен сказал ему, что кофе для девушки заказал я. Естественно, в его понимании возникла картинка, как взрослый мужчина пытается завести знакомство с юной особой — пользуясь ее угнетенным состоянием. Картинка получилась грязная, но парень был хорошо воспитан и не полез выяснять отношения.

Единственно, перед тем, как уходить, он позволил себе окинуть меня презрительным взором. Они встали и пошли к выходу. Уже у самых дверей, сквозь стеклянную перегородку тамбура, я поймал ее взгляд. Это был взгляд благодарности.

…Ровно через год я вновь оказался в Питере. Приехал так же рано утром. По старой доброй привычке пил кофе в той же кофейне. Листал какой-то бизнес журнал, изредка посматривая в окно. За окном просыпалась жизнь, людей становилось с каждой минутой все больше, тянулись лентой автомобили. Черное северное небо еще совершенно не предвещало рассвет и в какой-то момент я задумался о времени. Восемь ноль-ноль. А восемь чего — утра или вечера? Я машинально по привычке взглянул сквозь окно на небо.

И только опуская свой взор на тротуар, я заметил, как из припаркованной машины вышел высокий молодой человек. Он поторопился к пассажирской двери и, открыв ее, помог выйти красивой, модно одетой девушке.

Я узнал их, это была та самая пара. Парень совершенно не изменился, строгое полупальто и очки. Помнится, они были на нем и в прошлый раз. Но девушка совершенно преобразилась. Казалось, она стала выше. Конечно, выше. Вместо несуразных армейских ботинок модные сапожки на высоком каблуке. Элегантное пальто с красиво накинутым расписным платком. Аккуратно уложенные волосы.

Я не заметил пирсинга на ее лице. Но заметил, как сквозь окно она увидела меня. Всего миг, но что-то теплое и радостное согрело мне душу. Она меня узнала. Или, может, мне показалось. Может, я просто захотел, чтоб она меня увидела на том же месте. Не знаю.

Заберите нас

Мы считаем себя взрослыми, и, разумеется, умными. Я не исключение. Что могло б вогнать меня в ступор и заставить задуматься, насколько я знаю ответы на все жизненные вопросы? А это случилось.

Два раза в год я езжу в православный лагерь заниматься с детьми. Собрать вместе детишек разных социальных слоев — хорошая затея. Дети из семей и дети из детских домов; здоровые и с проблемами; дети воцерковленные и дети из семей атеистов. Все живут вместе, получают новые впечатления, знания, навыки.

Это встреча случилась в зимнюю смену. Смеркалось, на улице давил мороз, до ужина оставалось еще больше часа. Я решил пойти в буфет, выпить горячего кофе. Девочку лет девяти-десяти, в розовой куртке и красной шапке было видно издалека. Как и было понятно, что она блуждает по натоптанным тропинкам совершенно без дела. Я окликнул ее и поинтересовался, почему она гуляет одна на морозе.

— Просто так.

— Скучаешь?

— Да, немного. По маме и сестре.

— Так позвони им.

— У меня нет телефона.

Я протянул ей свой мобильный аппарат.

— Позвони с моего.

— У сестры телефона тоже нет. А мама сейчас болеет. И я не знаю ее номер.

Мне захотелось узнать поподробнее о ее семье, поскольку я услышал какое-то замешательство в голосе, когда она говорила про маму.

— А что с мамой?

— Ну… Она болеет. А когда ее увезли, нас с сестрой забрали в детский дом. Теперь мы живем в Чернянке.

Я предположил, что болезнь эта связана с алкоголем. Скорее всего.

— Как тебя зовут?

— Наташа.

— Наташа, пойдем в буфет? Купим что-нибудь вкусненькое.

Девочка непринужденно приняла мое приглашение. В буфете мы взяли кофе, пиццу и шоколад. В этот день было много спортивных мероприятий, и мы уже изрядно проголодались. Угощение девочке понравились, и я понял, что подобное она ест не часто.

За столом Наташа рассказала о своей сестре. Как они дружны между собой. Что у них есть старенькая бабушка и живет она в глухой деревне.

А потом она стала спрашивать меня. Как я живу? С кем. Где. Сколько у меня детей. Есть ли у нас детская комната. Все ее вопросы касались одной темы: как живут другие, как у них в доме. И такая тоска была в ее глазах!

Мне на память пришло, как мы, будучи студентами, в далеком сибирском городе, ходили вечерами по городу и заглядывали в окна первых этажей. Тосковали по домашнему уюту.

— Я бы тоже хотела, чтобы у меня была своя комната, — едва слышно прошептала Наташа.

Естественно, я стал уверять ее в том, что у нее будет счастливое будущее. Что исполнятся все главные желания, и что мама вернется. Но мои слова звучали для Наташи очень банально, наверняка она их слышала много раз.

Кофе допит, пицца съедена. Пора уходить. И тут меня настигла еще одна ее фраза…

— А заберите нас с сестрой к себе!

Я не знал, что ответить. Комок встал в горле, не выпуская оттуда слова. Да какими они должны быть, эти слова, оправдывающие мой отказ?

— Наташа, пойдем в корпус, вдруг тебя уже потеряли.

При каждой нашей встрече я видел, как эта девочка тянется ко мне. А уезжая, я искренне плакал о завершении слета. Слезы текли и по ее веснушчатому лицу.

Я пообещал Наташе, что мы обязательно еще встретимся. На следующем слете. Обязательно.

Ура

В аэропорту Дубая всегда многолюдно. Словно все народы мира решили срочно перемешаться в одном космополитическом порыве. Нет границ, нет наций, нет государств. И даже говоря на сотне языков одновременно, все как-то понимают друг друга.

В одном из многочисленных залов, в окружении груды чемоданов сидела семья: тучные родители и с еще более тучным сыном лет тринадцати. Парень в огромных цветастых шортах и звездно-полосатой майке. На чемоданах также наклейки с символами Соединенных Штатов.

Напротив них, на скамье расположился старик в восточных светлых шароварах, длинной белой рубахе и небольшой белой мусульманской шапочке. Надев старые роговые очки, он читал книгу, тихо бормоча текст. Аккуратная седая борода лежала на его груди и немного шевелилась.

Чуть поодаль ожидала своего рейса семья из четырех человек — молодые родители и две непоседливые девочки, близняшки, года 3 или 4. Отец и мать сидели друг напротив друга, а между их ногами была натянута длинная бельевая резинка. Девочки радостно прыгали через это гутаперчевое препятствие, ловко цепляя резинку ногами и составляя различные фигуры. Иногда спорили. Часто смеялись, заливисто и непринужденно.

Американская семья с недовольством посматривала на шумных соседей. Их возмущал детский смех и спокойствие родителей.

— Какая невоспитанность! Они здесь не одни. И как можно прыгать столько времени? — американская мама задала вопрос сама себе. То ли дело у них — сынок сидит смирно, не высовывая нос из компьютера.

Американский папа, навалившись на большой живот, стал рассматривать детей, и резюмировал: — Это русские, дикий народ… Я не понимаю, где полиция. И что эти дети орут? Ни слова не понимаю из их дикого языка… Возможно, они совершенно не говорят на английском?

Еще чуть подумав, он добавил:

— Хотя я знаю несколько русских слов: водка, Москва, Путин, матрешка, балалайка, ура.

Сын оторвался от компьютерной игры.

— А что означает"Ура"?

— Ты у нас умный мальчик, открой «Google».

Парень несколько раз ткнул пальцем в экран планшетного компьютера.

— А что смотреть: «Yura» — славянское имя, сокращенное от «Yuriy»?… или «Ura» — боевой клич русской армии. Происходит от монгольского «Урагшаа» — Атака. Или от тюркского «Урала» — Вперед… Так получается, русские это монголы? Понятно, почему они такие дикие.

Мать с отцом скривили лица в недовольном понимании и одобрительно закивали головами в сторону сына.

— Наверное, монгольский клич. Одно слово — дикари!

В этот момент белобородый старик закрыл книгу, положил ее на колени и обратился к американской семье на английском, но с сильным восточным акцентом.

— Они не монголы. Они русские. И вам очень повезло в жизни, если вы не слышали русского «Ура».

Американский папаша откинулся на спинку сиденья, закинул ногу на ногу, неуважительно демонстрируя собеседнику подошву своей обуви, и решил парировать замечание:

— Откуда ты это знаешь, старик? Может ты сам русский?.. или монгол?

— Я афганец, — старик пристально посмотрел на оппонента. — И когда мне приходилось слышать русское «Ура», становилось очень нехорошо.

— Это от чего же? — поинтересовался мальчик.

— С этим криком русские бросают свои автоматы и идут убивать. Таких, как ты. Убивать маленькими садовыми лопатами.

— Почему лопатами?

— Лопаты им выдает Путин. Когда им скучно они копают землю. Но могут резать ими животы трусливым жирным мальчикам…

Старик посмотрел в сторону детей.

— Видишь этих маленьких девочек? Даже их уже учат воевать… Как ты думаешь, есть у них в игрушках маленькие пластмассовые лопатки для песка?

Парень округлил глаза и слегка кивнул. Он медленно вертел головой, удивленно и слегка испуганно смотря то на старика, то на близняшек. Аксакал поправил очки, вновь опустил глаза в открытую книгу. Белая борода скрыла легкую ухмылку.

А в это время девочки уже играли в новую странную игру. Они прыгали на одной ноге с одной напольной плитки на другую, стараясь не наступить на стыки. Мама что-то объясняла дочкам на своем непонятном языке. Мужчины рядом с ними не было.

Через минуту мужчина вернулся, неся три порции мороженого.

Увидев отца девочки подпрыгнули от радости и, вскинув руки вверх, громко закричали: — УРАААААААА!

Американская семья напряглась в ожидании чего-то неизвестного, со страхом уставилась на детей. Ровно через одну секунду голос старика «спустил курок» короткой командой по-английски: — Go!

Все трое американцев подпрыгнули на своих местах. Планшетный компьютер выскользнул из рук паренька и с грохотом упал на пол.

Старик улыбался уже открыто. Следующие слова он сказал на «Фарси»:

«Глупые вы люди, не знаете на кого лаетесь. У русских даже дети встречают мороженое боевым кличем!»

Конец ознакомительного фрагмента.