Сны жизни

Евгений Мороков

Есть ли жизнь после непоправимого? Максим Маркин вынужден справляться с тяжелой утратой в исключительно неподходящий момент. И постепенно понимает: чтобы преодолеть непреодолимое, не обязателен катарсис. Сама драматургия жизни направит тебя на путь исцеления, если быть открытым миру, себе и близким. Подкупающее своей откровенностью повествование об экзистенциальном мужестве. Простая история об очень непростых переживаниях.

2

Учебный семестр подходил к концу. Все обсуждали результаты экзаменов и предстоящие праздники. Кто-то бегал с надеждой закрыть последний зачет, висевший цепью на их шее: искали преподавателей. А те в свое время закрывали глаза на прогулы, полагаясь, что делают доброе дело, расписывались в зачетке и томно улыбались вслед уходящим счастливым студентам.

За этот короткий период учебы у меня появилась своя компания, с которой мы собирались отпраздновать Новый год. Многие были неместные, переехав в город, они, конечно же, попадали в общагу. Эти маленькие комнаты имеют огромную силу притяжения, сближающую каждого, кто проживает в этом сером многоэтажном здании. Комната, где проживал я, рассчитана на четырех человек, со мной жили еще два парня: Денис и Саша. С первых же дней мы не чувствовали никакого смущения. Возможно, всему виной первый день, «праздник независимости» в нашей комнате прошел на ура, до рассвета мы поднимали стаканы и делились прошлой жизнью. Воспоминания как давно потерянная вещь: когда находишь ее, становится по-доброму грустно. Ведь ты нашел себя.

Через несколько месяцев я уже понимал, кто эти ребята, кто я среди них. Денис учился вместе со мной в одной группе, он был низенького роста, в хорошей физической форме, было видно, насколько часто он посещает тренажерный зал. Однако лицо у него было тринадцатилетнего мальчика: овальный череп, усыпанный короткими волосами, чистая кожа, не запачканная щетиной, зеленые глаза, спрятавшиеся под толстыми веками. Он был наивен и полагал, словно во многих людях есть доброта, с каждым можно найти общий язык.

На одном из семинаров по риторике нам нужно было рассказать о себе. Денис подошел к этому делу серьезно, рассказал историю своей школьной жизни, о том, как его часто унижали в школе. Он рассказал о своих кругах ада, пытаясь угасить славу Данте. Рассказал про тренажерный зал, ставший неким чистилищем, там он получил не только физическую форму, но и уверенность в себе. Так полагал Денис, на самом деле это вряд ли ему помогло, внутри он остался таким же маленьким мальчиком, прячущимся от внешнего мира за закрытой дверью комнаты, скрывающимся за плечами своих мнимых друзей.

Саша учился на другом факультете, это был высокий парень с острыми чертами лица, модной прической и дорогой одеждой. Его цель в жизни заключалась в деньгах и девушках. Правильно это или нет, не могу сказать, но он в этом неплохо преуспевал. С первых же дней его можно было прозвать рупором университета. Все события проходили сквозь него. Через месяц многие знали, кто он такой, проблема была только в одном: никто не воспринимал первокурсника всерьез.

Общага стала слишком тесной для нас. Мы решили во что бы то ни стало переехать на квартиру. Нашли работу, которую могли совмещать с учебой, точнее, нашли я и Денис, а Саше было достаточно просто набрать родителей. Через месяц мы уже обмывали нашу однокомнатную квартиру.

Часто я скучал по своим родным и девушке. Мы расстались перед моим отъездом в город. Мне посчастливилось находиться рядом с ней полтора года. Ева стала частью меня. Она знала моих родителей и часто приходила ко мне, иногда даже оставалась на ночь. Такие ночи становились для нас праздником, но он заканчивался с приходом бессердечного солнца, забегавшего в наши окна с самого утра. Мне не хотелось делать ей больно, ведь мой отъезд означал новую жизнь. Любовь на расстоянии приносит только боль. Каждый день мои руки тянулись написать ей, но я пообещал себе не делать этого. Так будет только хуже.

Я хотел добиться успеха в этом городе, стать кем-то в этой длинной цепочке жизни. Забыть ее не получалось, да и не хотелось, я мечтал о том, как мы снова будем вместе, о жизни в благополучии и достатке. Неважно, куда унесет нас время, она останется все той же девушкой моей мечты: с каштановыми волосами, большими чистыми глазами цвета молочного шоколада, искренней улыбкой, которая сохранилась с самого ее детства. Она придавала ей вид маленькой хрустальной принцессы, которую нужно оберегать от любых пылинок, стремившихся к ней. Наше расставание было на той самой школьной лавочке, где мы сидели в первые дни наших отношений, спрятавшись от всех. Она говорила, что любит меня и будет любить всегда, а я молчал. Слова не имеют смысла в такие моменты. Я мог бы сказать, что буду любить ее всегда, несмотря ни на что, она должна помнить и знать о существовании человека, который готов помочь ей в любую минуту. Мне не хотелось доставлять ей боль, но поступить иначе я не мог. Мы так молоды, именно это и погубило бы нас. Руками она закрыла лицо, и голос врезался в тишину. Зачем я выбрал это место, теперь оно навсегда запомнится нам как место расставания. А ведь на этой лавочке двое влюбленных проводили прекрасные минуты, скрываясь от всего мира…

Время подходило к Новому году, нас собралось порядка восьми человек, и мы решили отпраздновать в нашей квартире, а потом, может быть, еще куда заскочим. Все ребята взяли на себя ответственность за определенную часть мероприятия, нам хотелось, чтобы это был особенный вечер. Я отвечал за музыку, поэтому мне приходилось часами слушать песни, которые бы понравились всем.

Оставалось несколько дней до Нового года. Я пришел после учебы, дома никого не было, за окном тьма уже победила свет, хотя на часах было всего шесть вечера. Мое тело замерзло и устало. Оно ныло и кричало, чтобы я отдохнул и прилег на кровать, что я и сделал. Упав на кровать, мой разум начал уходить в сон. Грязная одежда — это лучший халат. Когда ты приходишь домой с улицы, неважно, куда ты ходил: будь то школа, работа, ужин, кино, свидание. Совсем неважно, во что ты одет. Если ты позволишь себе прилечь хоть на секунду в кровать, то моментально засыпаешь. А приди ты домой, прими ванну, надень халат и укройся одеялом, и еще пару часов твои глаза не сомкнутся.

Звонок мобильника вытащил меня на поверхность. Это позвонила мама.

— Максим, сынок, папа заболел.

Я плохо помню, как поздоровался с ней или вообще что-либо сказал до этого момента. Кольца на стене, которые мне оставил сон, еще кружили в разноцветном обличии.

— Что случилось? Сильно? — Настоящий мир вернулся в мое сознание.

— Да, может, ты приедешь к нам?

Я чувствовал, как она пытается держать свой голос ровным.

— Приеду, конечно. Так что случилось? — Это начинало выводить меня из себя.

— У него рак…

Через трубку лились слезы, попадая мне на плечи, одна за другой. Я отключил телефон. Внутри меня бродили страх и боль. Страх перед неизвестным: неужели это правда, как такое вообще возможно? Я ничего не понимал, но слова уже стояли в комнате, они загнали меня в угол кровати.

Каждые три секунды мне казалось это сном, просто надо проснуться, но сон не уходил, он остался в реальности. Телефон зазвонил снова. Руки тряслись, а сердце билось, разбивая меня изнутри. За несколько минут, которые я провел со словами матери, на меня напала ужасная усталость, которую никогда до этого не чувствовал. Палец правой руки коснулся зеленой кнопки безжалостного аппарата.

— Всё будет хорошо, он у нас сильный, он поправится. Ты только приезжай, а то он соскучился, ему будет приятно тебя увидеть, — она пыталась вселить в меня надежду, я чувствовал, как ей тяжело натягивать улыбку на лицо, притворяться.

Я молчал. Мне надо было взять себя в руки.

— Максим, ты слышишь меня?

— Да…

— Послушай, всё будет хорошо, тебе надо успокоиться. Твой отец поправится, он принимает лекарства, ничего страшного не случилось, просто он заболел.

— Я завтра буду.

В голову лезли разные мысли, я старался откидывать их. Собрав сумку, отправился на вокзал, купил билет, утром буду уже дома. Поезд будет через несколько часов. Сев в железное кресло, до сих пор не мог собраться с мыслями и понять, что делаю. Вокруг меня ходили люди, все они были разные. Кто-то с пафосным видом разговаривал по телефону, а кто-то с молящим просил денег на билет домой. Какие разные, но все же люди. Чем мы все отличаемся? Неужели в мире действует правило удачи: кому что суждено, кому что дано в этой жизни. Или все-таки есть тот, кто решает всё, тогда каким правилом он пользуется, когда решает, кто должен умереть, а кто жить? Я не знаю никого из прохожих, не знаю их проблем, но чем заслужила женщина с маленьким ребенком на руках, которая переступает через свою гордость и просит у людей денег, чтобы купить еды, чем она заслужила такую участь? Неужели Бога нет и все происходящее падает на волю случая? А если он есть, то как объяснить это? Некоторые покупают последние модели машин и невероятные яхты, а другие работают на двух работах, чтобы прокормить семью, и радуются белому хлебу с маслом. Деньги — это грязь, и чем больше их, тем меньше остается настоящего человека.

На вокзале стоит ужасная вонь, мне трудно думать, а люди умудряются еще и кушать. Кто-то ест огромные гамбургеры, соус жирными каплями падает на брюки, грязный пол. Другие жуют фрукты, очищая их влажными салфетками, словно блеск апельсина придаст вкуса. Некоторые спят прямо в твердых железных креслах. Вся эта картина не приносит никакого удовольствия. Объявили мою посадку, пора идти. Волнение вернулось ко мне, как только я встал с кресла, опять эта тяжелая реальность. Мне не хотелось звонить ребятам, я оставил им записку, сказав, что уезжаю к родным на праздники и прошу меня извинить.

На улицу опустилась волнующая тишина. Окна поездов горели приятным теплым светом, свежий воздух дурманил голову, под ногами хрустел снег. С неба падали маленькие звезды, похожие на балерин, танцующих в воздухе. Этот короткий отрезок от вокзала к вагону стал мне минутой успокоения. Многие люди в плацкарте уже спят, у меня боковая нижняя полка, значит, никого не потревожу.

Я уезжал летом. Тогда солнце обжигало асфальт, деревья танцевали в своих изумрудных нарядах, а люди оголялись настолько, насколько это было прилично. Спрыгнув с вагона, мне открылся совсем иной вид, с белоснежными дорогами, бедными изломанными деревьями и огромной пустотой, она не может не разочаровать.

Мне захотелось пройтись пешком, идти было недалеко, около получаса, да и валяться в вагоне жутко надоело. Улицы оказались одинокими, только изредка встречались мне по пути люди, закутанные в свои тулупы, обмотанные шарфами, спрятанные под шапками. Похоже, зимой люди уходят в себя, ни с кем не общаются, на улице появляются редко, по сторонам не смотрят, ничего не видят — в общем, уходят в долгую спячку.

По пути домой мне ни разу не попались на глаза дети. Одни целыми днями сидят дома у своих компьютеров, играют в игры, других не пускают родители, боятся, что их маленькие создания могут простудиться. Для меня это остается дикостью. Ведь когда мне было лет десять, а то и меньше, мы с ребятами постоянно гоняли по эти улицам и дурачились. Кидались снежками, «намыливали» друг другу лица снегом, лепили снежных баб и катались на санках. В одну сторону улицы ты везешь своего друга в упряжке, обратно — он тебя. Пытались сделать каток с помощью нескольких ведер воды, а потом часами ждали, когда он замерзнет, чтобы затем еще час его раскатывать. Это было веселое время. Если бы у меня была возможность, я бы и сейчас с радостью все это повторил. Но многие ребята заняты своими делами, кто-то работает, кто-то на учебе, а с кем-то просто перестали общаться. Глупо, когда в детстве у тебя целый двор друзей, а спустя некоторое время ты остаешься один. Куда всё уходит? Кто придумал слово «гордость»? И почему люди так часто не могут переступить ее и просто начать снова общаться? Ведь зачастую мы стесняемся написать человеку, с которым давно не виделись, нам бредится это неправильным, как-то «по-идиотски». А тем более позвонить старому другу, с которым поссорились по нелепой причине, но в силу своей гордости не хотим идти на перемирие первым. Когда-нибудь мы останемся совсем одни в маленьком уголочке этой огромной земли, вокруг будет бесчисленное количество людей, но мы будем совсем одни…

Я увидел отцовскую машину около дома, на меня обвалилась стена тревоги и грусти. Столько всего мы пережили вместе, столько воспоминаний с этой машиной, да, она успела стать для нас членом семьи. У нее был свой собственный запах, цвет, характер. Папа часто разговаривал с ней, его голос звучал мелодично, спокойно, со стороны казалось, будто бы он общается с девушкой. Полагаю, так и было, просто я этого не понимал.

Летом, когда балконы во всех квартирах открыты, часто слышишь звуки, они несутся из недр улицы, иногда это может быть старая бабуля, кричащая на детей, шумящих возле окон, или любимая музыка твоего соседа, но, когда проезжают машины, слух становится идеальным. Я слышу, как колеса машины давят мелкие камушки на дороге, будто бы кошка, медленно передвигающаяся по земле, ступая лапой на землю, касаясь сначала большой подушечкой земли, а затем остальными. Слышу звук мотора, особенный звук, успевший стать индивидуальным. Он не такой, как все, особенный, поэтому сразу знаю: за окном едет отец. Я бегу на балкон увидеть его быстрее, чем он меня. Папа откроет дверь, выйдет, поднимет голову, увидит меня и улыбнется. Он знает — его ждут. Я полагаю, нет ничего приятней этого чувства: когда ты знаешь, что нужен кому-то, тогда понимаешь — ты живой.

Я зашел домой, дверь была открыта, и мама готовила обед. Отец сидел на диване и смотрел новости. Мама, увидев меня, подбежала, стала обнимать, говорить, как она соскучилась. За эти полгода она совсем не изменилась. Все такая же хрупкая женщина с добрым сердцем, русыми волосами, тонкими, нежными руками и пронзительными зелеными глазами. Ее руки обняли меня, на мгновение показалось, будто бы я окунулся в детство. В те моменты, когда уставал или охватывала грусть, я подходил к ней, она меня обнимала и говорила: «Всё будет хорошо, не переживай». Тогда я еще верил в эти слова. Отец был приятно удивлен, он не знал о моем возвращении, поэтому сразу начал расспрашивать меня, почему я приехал.

— Как же я мог не приехать к вам на праздники? У меня ведь каникулы.

— В городе праздника разве нет? Или наш сын и вправду соскучился?

— Я очень соскучился, а еще я голоден, у меня там нет мамы, никто не готовит каждый день.

— Да, по тебе видно.

Он подошел ко мне, его рука легла на мое плечо, я чувствовал ее тяжесть и силу. Мы обнялись, но не как отец и сын, а скорее как два родных брата.

— Ну, хватит, мальчики, идите за стол, я как раз приготовила обед, — серьезным тоном сказала мама.

У всех в доме есть свое отдельное место, оно принадлежит только ему, все об этом знают, но никто никогда этого не говорит. Кухня — это королевство моей матери, конечно, иногда и мы туда забегали, но власти никакой, в сущности, не имели. Каждая ложка, вилка, тарелка лежали на определенном месте, нарушать этот порядок нельзя.

Больше всего я соскучился по чистоте на кухне. Если бы мои родители увидели мою среду обитания, то, несомненно, разочаровались бы во мне как в человеке хозяйственном. Хотя, думаю, папа бы достойно оценил мою самостоятельность.

На кухне стоял мягкий зеленый уголок, на такие в свое время была мода. Сейчас мода уже, наверное, прошла, не знаю, за такими вещами я стараюсь не следить. Знаю только одно — эта вещь чертовски удобная. Однажды мне пришлось провести на нем ночь, это было после одной пьянки, не хотел, чтобы родители заметили, как мое неустойчивое тело пробирается к себе в комнату, поэтому сначала я решил выпить чая. Отойти, так сказать. В итоге отошел я рано утром, когда мама стала собираться на работу.

Я скучал по каждому стулу, холодильнику, сковородке и вилке с ложкой. Как всего этого не хватает мне! Особенно мамы, которая может стоять тут часами и смотреть маленький телевизор, готовя очередное восхитительное блюдо.

Дни проходили незаметно, запас свободного времени иссякал быстрее, чем того хотелось бы. Я старался не смотреть на часы, не считать минуты до отъезда. Словно никогда ничего другого не было, я никуда не уезжал, нигде не учился, никто не был болен, всё это нелепый сон, давно забытый сон.

Мы с отцом частенько выбирались в гараж. Он стал для нас убежищем, где мы прятались от внешнего мира, брали выходной от всех проблем и, ни о чем не думая, просто наслаждались временем.

У нас было два кресла, несколько стульев и небольшой столик, где всегда стоял потертый чайник. В один из холодных дней отец достал из большого старого серого сейфа бутылку коньяка и две рюмки. Он предложил выпить, чтобы не замерзнуть. Я сдержанно согласился, но в душе сиял от радости, это был первый раз, когда мы с ним вместе выпивали.

После нескольких рюмок мы сделали себе чай и уютно сидели в креслах. На полке с инструментами играл старый приемник, какая-то иностранная песня, одна из тех незапоминающихся, что проходят сквозь тебя, совсем пустая. Мы долго молчали, наслаждаясь атмосферой, созданной вокруг. Мой голос разбил невидимые хрустальные стены, защищавшие нас от всех.

— Пап, знаешь, что я бы хотел сделать? — неуверенно произнес я. Открываться людям всегда тяжело.

— Что же? — он ответил, не придав моему тону значения.

— Открыть кафе, — сказав это, моя голова автоматически сделала кивок, подтверждая мои слова.

— Это очень хорошая мысль.

— Тебе нравится? У меня уже есть некоторые наброски, но это так, фантазии. Нужно много денег, поэтому я всерьез никогда не задумывался.

— А вот это ты зря. Деньги всего лишь дело времени. Главное — это идея, которую ты хочешь реализовать, и силы, я надеюсь, ты готов потратить на это дело все свои силы.

— Да, я готов работать день и ночь, чтобы всё получилось.

— Ну, раз так, тогда тебе никто и ничто никогда не помешает. Ты сам выстраиваешь себе препятствия и сам же отступаешь.

Тут он на секунду замолчал, задумываясь.

— Давай сделаем так: придумай всё до мельчайших деталей, а о деньгах вообще забудь, тогда мы и посмотрим, что из этого выйдет. Договорились?

— Конечно, — я согласился, воодушевленный словами отца, мне хотелось рассказать ему всё до мельчайших подробностей, все идеи о создании собственного кафе.

После мы придумали целый список планов, ими надо обязательно заняться. Это был один из тех дней, которые остаются на всю жизнь. Бывает, проходят года, а ты вдруг вспоминаешь это время, думаешь, черт возьми, никогда не было так хорошо, как тогда. Это воспоминание я буду встречать с улыбкой на лице и волнением в сердце.

Иногда я встречал знакомых со школы, у всех была новая университетская жизнь. Каждый рассказывал свою историю о другом городке, как там круто или, наоборот, хочется домой. Теперь мне открылся наш двор с другой стороны, место, где мы провели свое детство, дало плоды. Я увидел, как далеко ушли наши корни, как далеко ушли мы. Появляется приятное чувство, когда твои знакомые называют свои города. Они сразу становятся ближе, принимают форму, оживают. Тоскливо было только от слов, исходивших от каждого человека при встрече, все они предлагали встретиться на днях. Кто вообще придумал эту фразу: «Давай встретимся на днях»? Если хочешь встретиться, так давай встретимся сегодня, через час или два, зачем встречаться «на днях»?

Ясное дело, на днях встретиться никак не получалось: то у меня были дела, то у других. В детстве такого никогда не происходило, ничего важнее друзей или семьи у нас не было. Но со временем каждый находит нечто другое, хотя никогда не признается себе в этом. Ведь не поэтому мы бросаем все и идем навстречу своей судьбе, которая достанется только тебе.

Каникулы подходили к концу, но я не собирался никуда уезжать, я еще не думал, как именно об этом сообщу родным, поэтому уходил от всяческих разговоров с мамой. Одним утром я зашел в комнату к родителям, папа смотрел телевизор, а мама отправилась за продуктами.

— Какой же все-таки маленький экран. Нам определенно нужно купить больше, как ты думаешь?

— Да, надо бы, — садясь в кресло, сказал я.

— Послушай, сынок, нам надо поговорить.

— Хорошо.

Волнение задушило меня, нужен был воздух, свежий воздух.

— Я заболел одной болезнью, онкологической, но тебе не стоит сильно переживать.

Он посмотрел на меня, оценивая то, как я принял эту информацию, а у меня не получилось подготовиться к этому разговору. Моя цитадель сыпалась, я не понимал, откуда взялась эта растерянность, столько дней готовился, а теперь ничего. Молчание — единственное правильное решение.

— Врач сказал, что обнаружили ее вовремя и скоро я буду здоров. Да ты и сам видишь — я чувствую себя отлично.

Он выпрямился, показывая всем своим видом: «всё хорошо, видишь?!»

— Как только я поправлюсь, мы займемся делами, ты ведь помнишь наши планы? Я обещаю. Мне приятно, что ты приехал, но тебе пора на учебу. Ты столько сил потратил для поступления, это тебе нужно, собирай вещи и поезжай. Всё будет хорошо.

— Пап, да я могу еще остаться немного.

— Нам звонили из университета, интересовались, где ты, учеба уже в разгаре.

— Да там ничего важного.

Папа отрезал мои слова своим острым взглядом, он ловко умел останавливать любые споры. своим холодным взглядом.

— Ну, хорошо, я поеду, но при первой же возможности вернусь.

— Договорились. Да и теперь мы ведь можем по интернету общаться. Правда, ты редко звонишь.

— Да ты же понимаешь: работа, учеба — все такое. Но даю обещание, будем на связи постоянно.

— Сынок, я всё понимаю.

— Ты обещаешь мне, что всё будет хорошо?

— Конечно, что за глупости. Иди сюда.

Он обнял меня, и его запах отправил меня в детство. Как много секретов таится в запахах!

Всю ночь мне не спалось, было безумно стыдно. Я искал оправдание. Оправдание своему отъезду. Надо ли мне уезжать или настоять на своем и остаться дома? Нет, мне нельзя было подводить отца, мы с ним договорились, а если договорились, то обязаны выполнять условия договора. Этому научил меня он: всегда делай то, что обещал.

Сна всё никак не было, зато ко мне пришло воспоминание. Это был прекрасный летний день. Мне было лет семь. Я играл в карты на лавках с ребятами, солнце жарило землю адским пламенем, даже собаки, которых выпустили на улицу, не хотели бегать под яркими лучами, они прятались под скамейками и в подъездах. Отец вышел во двор, позвал меня и сказал садиться в машину. Я не знал, куда мы направлялись, да это было и неважно, если я был с отцом. Окно было открыто, моя рука боролась с ветром, как же приятно чувствовать его, пытаться противостоять ему!

— Мы едем на море, сегодня жарко, мне бы хотелось искупаться. Ты не против провести со мной денек? — сказал улыбаясь отец.

Пляж находился в двух часах езды от нас. Поэтому частенько наша семья и мамина сестра со своей семьей туда ездили на несколько дней. Жили в палатках, жарили шашлыки, я со своим двоюродным братом сражался против волн, в то время когда наши родители отдыхали у костра.

— Да, это круто. А мы заедем на аттракционы, чтобы покататься на машинках?

— Заедем, конечно же. А еще шоколадное мороженое с холодной газировкой. Всё, как ты любишь, сынок.

Я тогда сиял от счастья.

Море было прохладным, вода и свежий воздух пожирали усталость. Помню, как раскаленные от горячего песка ступни касались чистой воды, она становилась ледяной, однако через минуту мы уже ныряли с головой в бескрайнее море. Людей было немного, это был дикий пляж на окраине города. Тут было несколько палаток отдыхающих, да и несколько чаек. Мы сделали несколько заплывов, а потом мокрыми упали на песок. Мое тело глубоко дышало, легкие глотали морской воздух, а кожа липла к горячему песку. На небе движутся чистые белые облака, на минуту я подумал, будто они идут к синему морю и где-то далеко-далеко встречаются.

— Ну что, по мороженому? — вдруг сказал папа.

— Да, да! — закричал я.

Мы окунулись еще раз в воду и направились к машине. Обернувшись, я попрощался с морем. Оно такое прекрасное и чистое, уходить, не попрощавшись, просто нельзя.

Через минут пятнадцать мы уже были на набережной и наслаждались мороженым и газировкой.

— Вон машинки, мы пойдем кататься? — сказал я, указывая пальцем в сторону аттракционов.

— Конечно, только дай глоток воды сделать.

Мы садились в разные машины, затем устраивали гонки и постоянно таранили других людей. Обменивались серьезными взглядами, якобы замышляя план, как загнать в угол кого-то. Это было здорово. После аттракционов моему счастью не было предела, ноги мои летели впереди меня; споткнувшись о свою же ногу, я упал и у меня порвался тапок.

— Ну ты и красавец, сам-то цел? — улыбаясь моей нелепости, произнес отец.

— Да всё нормально. Придется босиком идти.

— Я понимаю, ты почти местный абориген, но пойдем лучше найдем тебе стильные шлепки.

Все палатки стояли вдоль пляжа, где по бешеной цене продавали дешевые рыночные вещи. Мы купили пару симпатичных шлепанцев за последние папины деньги и отправились домой. Я знал, что эти деньги нельзя тратить. У отца в барсетке всегда был отсек, где он хранил деньги, отложенные на какие-нибудь важные дела. Но никакие дела ему не важней семьи.

Тот день был нашим сокровищем. Иногда приятно побыть наедине с близким человеком. Те шлепки до сих пор лежат у меня в кладовке со старыми вещами, они напоминают мне о том, что родители, несмотря ни на что, будут жить ради тебя, для тебя и с тобой, что бы ни случилось, они отдают всё ради того, чтобы твоя жизнь стала лучше.

Ночью в комнате стало пусто, в ней нет ничего, кроме кровати, на ней валяется мое тело, все исчезло, поглотила темнота. Мне хотелось снова стать маленьким и побежать в кровать к родителям, прижаться к ним, а они в ответ скажут: «Сынок, это всего лишь плохой сон. Монстров не существует», — и обнимут меня, тогда я поверю в это и усну рядом с ними. Но ночь с каждой секундой всё чернела, а одиночество не покидало меня.

На вокзале было безумно холодно, снег падал не спеша, взгляд ловил каждую снежинку, меня грызло чувство стыда. Папа видел это, поэтому, как всегда, рассказывал смешные истории, которые происходили у него на работе, а мама вела себя как ребенок рядом с ним. Через несколько минут мы все улыбались. Но за этими улыбками скрывалась боль. Боль душевная и физическая. Вдали виднелся поезд, безумно тоскливо становится в моменты, когда дома остаются все, кроме тебя. Я обнял своих родителей.

— Это с чего вдруг такие нежности? — сказал смеясь папа.

— Я люблю вас, — тихо сказал я.

— Что-что ты там сейчас прошептал? — сказал удивленно он.

— Ты слышал, мне пора на поезд, — сказал смущаясь я.

— Смотри, какой он деловой, — сказала мама

— Мне пора.

Матери снова стало грустно, а отец пожелал мне хорошей дороги. Я взял сумку и зашел в тамбур, махнул им рукой и отправился искать свое место, тяжело смотреть на близких тебе людей, стоявших за стеклом окна вагона. На душе было тоскливо, всё так быстро закончилось.