Варадеро не будет

Евгений Мисюрин, 2018

Мир и личность. Извечная дилемма, может ли одна личность повлиять на целый мир? Или же история так и скатится к естественному состоянию? Если отправить нашего современника с образцами новейшего вооружения, станками и технологиями, в 1904 год, то изменит ли это исход русско-японской войны, а за ней и всю революционную ситуацию в России? Или время, подобно снежной лавине, обогнёт эту преграду и покатится дальше по своему пути? А если ещё в момент переноса что-то пойдёт не так и путешественник попадёт совсем в другое время и место. И вокруг вместо доблестных моряков окажутся краснокожие индейцы…

Глава 5. Почём нынче люди?

В таком ритме незаметно прошёл месяц. Моторин по утрам выбегал на тренировки, умудряясь в конце подстрелить что-нибудь на обед. Лес за это время стал ему гораздо роднее. Деревья всё больше напоминали Пашке тренажёры, да и передвигался он чаще всего не по первому этажу, а по второму, среди ветвей, иногда оглашая чащу криком, который сам же считал боевым кличем Тарзана.

Вопрос питания тоже нашёл своё решение. При глубоком обследовании дубы оказались гораздо более населёнными. Кроме оленей, которых, кстати, паслось совсем немного, встречались среди деревьев кабаны, множество сурков и им подобных высококалорийных грызунов, которых очень удобно было расстреливать с нижних веток. Также в рацион хронопутешественника попали различные птицы от банальных уток и до тетеревов.

Напрягало отсутствие хлеба и специй, но сделать пока с этим было ничего нельзя. А ещё деятельная натура снова молодого человека требовала занятия. Даже будучи стариком, Моторин никогда не сидел сложа руки, а уж получив кипучее энергией юное тело, совершенно не собирался просиживать весь год без интересного дела.

Сначала он задумал установить на ручье водяное колесо для зарядки батарей. Даже прикинул расход алюминия, подшипников, проводов и прочих материалов. Но снова решил не вступать в возможный конфликт, поэтому потратил целую неделю на то, чтобы собрать конструкцию из дерева. Уверенность в правильности решения придал тот факт, что дуб совершенно не подвержен разлагающему действию воды, а наоборот, проведя в ней долгое время, становится тёмным и твёрдым. Так что из контейнера пришлось взять только подшипники и провода. Даже шестерни получилось вырезать дубовые.

Батарейки охотно заряжались и ещё через неделю можно было не опасаться остаться без электричества. Что-то нужно было делать дальше. И тогда Моторину пришла в голову гениальная идея.

Если в начале лета ехать в город рано, а осенью поздно, то стоит съездить сейчас. Например, продать самородок, а заодно присмотреться. Пашка открыл карты и радостно отметил, что в двадцать первом веке совсем рядом, всего в паре сотен километров, расположен город Чаттануга. В голове сама собой заиграла знакомая с детства джазовая мелодия, и в Чаттанугу захотелось ещё сильнее. Судя по данным из ноутбука, основан он в середине девятнадцатого века, а сейчас, может, там уже и знаменитый «чу-чу» ходит. Правда, по реке до города придётся добираться сквозь лабиринт притоков и проток, поэтому надо как-то отмечать пройденный путь.

На следующий день были готовы двадцать досок с указателями в виде стрелок. Моторин планировал прибивать их к деревьям там, где русла будут сливаться, чтобы на обратном пути точно знать, в какое из них заворачивать. Ещё день ушёл на изготовление уключины и винта. На надувной лодке был транец, но рассчитанный на обычный подвесной мотор. Которого, по старой русской традиции, в контейнере не оказалось.

Зато нашлась аккумуляторная дрель, переоборудованная под графеновые батарейки. Расчёты показали, что трёх аккумуляторов инструменту хватит на семьсот двадцать часов работы с полной нагрузкой. Целый месяц. А значит, можно вставить в дрель метровый шток, на конец ему приделать винт, а к транцу прикрутить уключину с подшипником. И лодка готова.

Винт был отлит из алюминия. На уключину пошла стальная полоса. Три часа работы и, казалось бы, можно отправляться. Но только если не задумываться о питании. Так что следующий день Моторин посвятил копчёному мясу. Много брать не стал, пяти килограммов должно хватить за глаза. Тем более, хоть оно и копчёное, на жаре долго не хранится.

Лодка была надута в шесть утра, ещё полчаса ушло на сборы, и вот уже Пашка выписывает кренделя вдоль излучины, примеряясь к ходу моторки. Убедившись, что ничего не забыл, включая самородок, термос, аптечку, молоток, и указатели, Моторин запер контейнер на навесной замок и отправился в путь.

О том, что не взял в дорогу сачок, молодой человек пожалел уже через час. Вспугнутая мотором рыба, так и норовила сама запрыгнуть в руки. Одним сачком, без снастей, можно было сразу решить проблему питания. А так вечером осталось довольствоваться двумя голавлями, правда, каждый с локоть длиной. Первый запрыгнул в лодку сам, причём сзади, а второго Пашка ловко сбил на лету кулаком. Впрочем, на вкусе рыбы удар не сказался.

Следующий день был отмечен тремя указателями, прибитыми в местах впадения сначала ручья, потом речушки, а дальше уже более или менее реки. Моторин не посмотрел, как называется эта водная артерия, но был уверен, что напрямую то, что он проплыл за световой день, можно было пройти за пару часов, настолько река петляла. Только ближе к закату, когда в лодке уже лежали целых три голавля, река одумалась, выправила русло и разлилась на пару сотен метров.

Течение угомонилось. Казалось, река, приняв проверку Моторина на управление лодкой в сложных условиях, успокоилась. Теперь она демонстрировала путешественнику всё величие местного неба, обрамлённого кружевом деревьев по берегам. Ни волны, ни звука. Даже рыба бьёт крайне редко, боясь нарушить красоту заходящего солнца в отражении.

И только одинокий человек, стоя на прибрежном утёсе, внимательно всматривается в лодку, приложив для верности ладонь ко лбу козырьком.

Человек? Почти против солнца видно плохо, но сомнения нет. Заметив ответный взгляд, наблюдатель плюхнулся на скалу и, судя по судорожному движению кустов, куда-то отполз.

Моторин тут же свернул к берегу. Подвесить лодку к дереву, вещи в рюкзак, на виду лишь нож на поясе, да самострел за спиной. Пять минут альпинизма, и вот он уже на том самом утёсе.

Место наблюдателя оказалось неплохо оборудовано. Навалена небольшая копна травы, чтобы мягче было сидеть, ветки в двух местах аккуратно подрезаны. Человек здесь стоял явно неслучайно. Тем более, от скалы вглубь берега шла едва заметная тропинка.

Которая вскоре привела путешественника к вырубке. Кто-то очистил от леса довольно большую площадь и поставил на ней… Моторин даже протёр глаза. Точно, классические индейские вигвамы, которые на самом деле называются «типи». Деревянные конусы, обшитые шкурами. Самый большой стоял ближе всех к тропе, следом за ним виднелись ещё два. Ближе к деревьям темнело приземистое деревянное здание с плоской крышей. Пашка остановился на открытом месте и огляделся.

— Есть кто живой? — громко спросил он.

Серый меховой полог, похоже, из волчьей шкуры, откинулся, и к нему, пригнувшись, вышел немолодой мужчина. Длинные чёрные волосы, заплетённые в свободную косу, загорелое обветренное лицо, внимательные карие глаза. И кто сказал, что индейцы краснокожие? Нормальный мужик с обычным цветом лица человека, живущего на природе. На щеках тонкие тёмные морщинки, ни усов, ни бороды, нос прямой и длинный, брови густые. Людей с подобными лицами в России на дюжину двенадцать. Ростом он оказался чуть выше Моторина, да малость пошире в плечах, одет в кожаные штаны швами наружу, меховые тапочки и кожаный жилет. Стоит, смотрит, молчит.

— Hi, — попытался обратиться Пашка на английском. — I’s going by you and saw the man on the rock. I’m just voyager and will not hurt you.

Индеец внимательно вслушивался, но никак не отреагировал на английскую речь. Постоял ещё мгновение и скрылся в вигваме. Тут же появился вновь и приглашающе махнул гостю рукой. Оказалось, с противоположной стороны жилища горел скромный костерок, а рядом, прямо на земле, был расстелен широкий кожаный дастархан.

Правда сперва походный стол пустовал, но стоило мужчинам на него присесть, как невесть откуда появилась молодая девушка в длинном, почти до пят, светлом кожаном платье без рукавов, тоже, кстати, швами наружу. Лицом она настолько походила на хозяина, что в их родстве сомневаться не приходилось. Явно дочь. В руке девушка держала глиняную крынку и стопку лепёшек. Она грациозно присела, не спуская с Моторина смеющихся глаз, поставила продукты перед отцом, и тут же ушла, бросив напоследок на гостя ещё один хитрый взгляд.

В этот момент Пашка пожалел о единственном преимуществе старости. В чём-то ведь даже плохо, когда излишнее возбуждение организма мешает ясности мысли.

Между тем, хозяин взял верхнюю лепёшку, ловко порвал её почти ровно пополам и протянул одну половину гостю. Свою же целиком засунул в рот. Затем снял с кувшина крышку, наполнил её, в два глотка запил лепёшку и передал тару Моторину. Тот с готовностью повторил. Ритуал гостеприимства был, вроде как, выполнен. Но…

Следовало самому проявить добрые намерения, поэтому Пашка отстегнул от рюкзака рыбу. Почистил и выпотрошил её он ещё в лодке, каждую сразу, как поймал. Теперь оставалось только распластать. Достал соль, взял голавлей, быстро полоснул тушки вдоль хребтов, растянул их над костром, посолил, отбросил нож на кожаное покрывало и начал пристраивать рыбу на лежащие рядом щепочки.

Наконец, передвинув пару камней, удалось разложить добычу жариться, и можно было возвращаться к хозяину. Тем более, хотелось пить, а разведённый ягодный сок в кувшине оказался очень хорош. Моторин сделал шаг к индейцу и застыл на месте.

Тот с благоговением водил пальцем по блестящему лезвию ножа и, кажется, что-то про себя бормотал. Почувствовав взгляд стоящего над ним гостя, индеец сказал что-то гортанное и певучее, похожее на грузинский язык, и вопросительно посмотрел Пашке в глаза.

Путешественник не сразу догадался, что хозяину понравился его нож. В общем-то неудивительно, этот клинок Моторин сам выковал когда-то из клапана от судового дизеля, а ручку, тоже сам, вырезал из корня вяза. Нож получился удачный, ему не повредили даже почти двадцать лет эксплуатации.

Индеец помолчал, затем сунул руку за спину и протянул гостю, блеснувший в вечернем солнце тонкими сколами, чёрный каменный клинок без ручки. Пашка чуть не схватил этот раритет из интереса, но вовремя спохватился. Ещё возьмёшь, а старик подумает, что он согласен обменяться. Доказывай потом…

— Нет, уважаемый, — покачал головой Моторин. — На обмен я не согласен. Да и нож у меня всего один. Ты потом приезжай в гости, я тебе ещё лучше смастерю. А этот, извини, мне дорог как память.

Индеец подскочил и теперь, чуть пригнувшись, стоял напротив гостя. Глаза его азартно горели. Он что-то торопливо пропел, рывком скрылся в вигваме и через мгновенье вынырнул обратно, сжимая в руках лук и колчан со стрелами. Оружие было примерно вдвое короче того, что делал когда-то Пашка, туго оплетённое кожаным ремешком, с плечами, покрытыми замысловатой резьбой. Гость снова помотал головой, потом вынул из-подмышки самострел и похлопал по нему рукой, надеясь, что хозяин поймёт без слов.

Тот недовольно кивнул, и вновь скрылся в жилище. Но через минуту вернулся. На этот раз он тащил за руку упирающуюся дочь. Девушка старательно делала вид, что ей неприятно, но то и дело с интересом стреляла на Пашку глазами.

Индеец разразился длинной речью на целую минуту, после чего торжественно взял дочь за плечи и поставил её перед Павлом. Тот вновь помотал головой.

Моторина уже забавляла ситуация. Неужели нож может в этих краях столько стоить, что взрослый, абсолютно трезвый мужчина готов отдать за него первому встречному собственную дочь? Сам Моторин детей не имел, как-то не сложилось, он даже женат никогда не был. Но своего ребёнка точно бы не отдал не то, что за нож, но даже за пулемёт.

Хозяин тем временем нервничал. Он долго в чём-то убеждал гостя, совершенно не заботясь, понимает ли тот его доводы. Потом махнул рукой и грозно прикрикнул на девушку. Та ответил отрицательно, во всяком случае, головой мотала точь-в-точь, как Моторин. Отец настаивал. Девушка извиняющимся взглядом посмотрел на Павла и вдруг, одним грациозным движением, по-змеиному выскользнула из одежды.

Пашку будто сунули головой в печь. Кроме кожаного платья, как оказалось, на девушке больше ничего не было. Она неподвижно стояла, отливая бронзой кожи в свете заходящего солнца, и очень напоминала статую. Некоторое время Моторин пытался отдышаться и привести мысли в порядок. Потом посмотрел на хозяина и медленно покачал головой.

— Ты сдурел что ли, отец, дочь родную на какой-то ножик меняешь? — строго спросил он.

Индеец буркнул что-то в ответ. Девушка недовольно посмотрела на гостя, ещё пару раз сменила позу, вызвав том прилив жара к лицу, и, наконец удовлетворённая произведённым эффектом, оделась. Медленно и томно. Пашке даже пришлось отвернуться, чтобы не взвыть от захлестнувшего желания.

Очень вовремя от костра повеяло жареной рыбой и Моторин воспользовался случаем прекратить бессмысленный торг.

— Рыба сгорит, — заметил он, указывая рукой на костёр.

Когда Павел повернулся, держа в руках по деревянному шампуру с малость подгоревшими голавлями, то встретился взглядами с индейцем. Тот смотрел довольно и уверенно, поглаживая одной рукой нож, а второй что-то объёмное, лежащее на покрывале и прикрытое меховой накидкой. Когда гость подошёл, хозяин встал в торжественную позу и разразился длинной патетической речью. Моторин не понял ни слова, но судя по тону, ему как минимум вручали звезду героя. Наконец, индеец сбросил накидку. На покрывале, поблёскивая в свете заходящего солнца многочисленными гранями, стоял огромный, с два кулака, кристалл соли.

Пашка долго задумчиво смотрел на хозяина. Где-то он слышал, что раньше в далёких от моря местах соль считалась главным богатством. Часто ей расплачивались, как деньгами. Итальянцы назвали свои сольди именно в честь этой приправы. Даже само слово «солдат» означало наёмников, которым платили солью. В русском языке слово «зола» значило «заменитель соли», потому что от средней полосы до морей далеко, и люди посыпали еду золой, чтобы придать ей солёный вкус. До начала промышленной добычи соль ценилась даже дороже золота. Сколько может стоить среди местных подобная громадина, он не знал, но тот факт, что индеец предложил сначала дочь, а только потом кристалл, уже говорил о многом.

— Мужик, не сходи с ума, — постарался урезонить Моторин старика. — Приедешь ко мне, я тебе такой же сделаю. Хочешь, прямо с утра и поедем?

Надеяться на то, что индеец поймёт русскую речь, не приходилось. Он даже не отреагировал на английский, хотя до города чуть больше сотни вёрст. Так что Пашка махнул рукой и полез в рюкзак. Где-то там был блокнот.

— Вот, смотри, — пояснял он через минуту, обозначая карандашом на листе изгибы реки. — Плывёшь до этой развилки. Там ещё знак будет.

Он достал из рюкзака один из указателей и положил перед индейцем. Ткнул в него пальцем и нарисовал в месте впадения реки стрелку.

— Вот такой знак…

Моторин посмотрел на старика и замолчал. Тот, как завороженный, уставился сначала на лист бумаги, потом перевёл взгляд на выкрашенную в белый цвет дощечку с нарисованной жирной чёрной стрелкой…

И в этот момент с противоположного конца вырубки раздался душераздирающий крик.