Между двух стульев

Евгений Клюев

«Когда что бы то ни было уже придумано кем бы то ни было, вопрос об авторстве теряет всякий смысл», – сказано в этой книге, автор и герои которой давно не нуждаются в представлении. Вот уже много лет «Между двух стульев» – своего рода всеобщее достояние, между тем как все новые и новые читатели тщетно ищут эту книгу на полках книжных магазинов. Настоящее издание – седьмое по счету – едва ли покроет потребности всех, но поможет хотя бы частично решить проблему с вечной нехваткой книги в продаже.

Глава 3

Сон с препятствиями

Петропавел долго тряс головой: дурацкая песенка про пельмени не вытряхивалась. Кажется, это она завела его сюда, откуда вообще не было выхода. Он сделал несколько проверочных бросков в разные стороны и обнаружил, что ветви деревьев со всех сторон сплелись намертво. Но хуже всего было другое: Петропавел давно не понимал, что такое «вперед» и что такое «назад». Чувство пространства исчезло полностью. Да и чувство времени — тоже.

Последние силы ушли на то, чтобы вскарабкаться на дерево. Оказалось, что слева — всего в каких-нибудь метрах десяти — ЧАЩА ВСЕГО кончалась поляной подозрительно синего цвета. Сразу за поляной был горный массив. Его цвет не вызывал подозрений. По примеру Ой ли-Лукой ли прыгая с ветки на ветку, весь исцарапанный, Петропавел благополучно приземлился на синюю поляну.

Посередине поляны на пне сидело человеческое существо женского или мужского пола — больше о существе этом по причине полной его неправдоподобности сказать было нечего. Лицо существа, выкрашенное белилами, смотрело в сторону Петропавла, но уловимого выражения не имело. Существо было завернуто в какую-то густую — по всей вероятности, рыболовную — сеть, спадавшую до земли.

— Здравствуйте, — осторожно произнес Петропавел и получил в ответ хриплое: «Прикройтесь». Решив, что сейчас на него набросятся, он принял боксерскую, как ему показалось, стойку, но существо не двигалось. Тогда Петропавел, все поняв и смутясь, опустил глаза и увидел, что одежда его состояла теперь сплошь из прорех, сквозь которые светилось худое интеллигентное тело. Оставшиеся после скитаний по лесу лохмотья мало что прикрывали. Петропавел отвернулся и попробовал разложить лохмотья на теле так, чтобы было прилично. Прилично не получилось.

— Где Вы взяли сеть? — спросил он, не оборачиваясь.

— На побережье, — ответили ему странно.

— А побережье где?

— У моря, — ответили еще более странно.

Продолжая манипуляции с лохмотьями, Петропавел, чтобы выиграть время, придрался:

— Почему поляна такого дикого цвета?

— Нипочему. Это ЧАСТНАЯ ПОЛЯНА. В какой цвет хочу — в такой и крашу.

По голосу собеседник мог быть либо женщиной с басом, либо мужчиной с тенором. Решив, что во втором случае можно не церемониться, Петропавел спросил напрямик:

— Вы, простите за нескромный вопрос, какого пола?

— Скорее всего, женского, — с сомнением ответили сзади, окончательно сбив Петропавла с толку.

— Нельзя ли поточнее? — не очень вежливо переспросил Петропавел. — В нашем положении это все-таки важно.

— В Вашем положении — важно, а в моем нет, — заметили в ответ.

«Оно право», — подумал Петропавел и сказал:

— Может быть, если у Вас нет полной уверенности в том, что Вы женского пола, и остается пусть даже маленькая надежда, что Вы мужчина, я перестану смущаться, хотя бы на время, и повернусь к Вам лицом?

— Валяйте.

Петропавел осторожно, не полностью повернулся и стыдливо представился. То, как представились ему, потрясло Петропавла.

— Белое Безмозглое, — отрекомендовалось существо.

— Вы это серьезно? — спросил он.

— Не слишком деликатный вопрос, — заметило Белое Безмозглое.

— Извините… Мне просто стало интересно, почему Вас так назвали.

Белое Безмозглое пожало плечами:

— Можно подумать, что называют обязательно почему-то. Обычно называют нипочему — просто так, от нечего делать.

— Белое Безмозглое… — с ужасом повторил Петропавел.

— Да, это имя собственное. То есть мое собственное. Но не подумайте, что у меня нет мозгов: у меня мозгов полон рот! А имя… что ж, имя — только имя: от него не требуется каким-то образом представлять своего носителя… Асимметричный дуализм языкового знака.

— Что-о-о? — Петропавел во все глаза уставился на Белое Безмозглое. Оно зевнуло.

— Фердинанд де Соссюр.

Это заявление сразило Петропавла намертво. Он подождал объяснений, но не дождался. Белое Безмозглое тупо глядело на него, все еще не имея никакого выражения лица.

— Что это значит? — пришлось наконец спросить Петропавлу.

— А зачем Вам знать? — опять зевнуло Белое Безмозглое. — Ведь имена узнают, чтобы употреблять их. Вы же не собираетесь употреблять это имя? Стало быть, и знать его незачем. Язык… — зевнув в очередной раз, Белое Безмозглое внезапно уснуло.

Петропавел выждал приличное время и, наконец, тихонько дотронулся до сети:

— Простите, Вы хотели что-то сказать?

— По поводу чего? — поинтересовалось Белое Безмозглое.

— По поводу… кажется, по поводу языка.

— А-а, язык… Язык страшно несовершенен! Как это говорят… — тут Белое Безмозглое опять погрузилось в сон.

— Как это говорят? — подтолкнул его Петропавел.

— Да по-разному говорят. Говорят, например, так: «Парадокс общения в том и состоит, что можно высказаться на языке и, тем не менее, быть понятым». Это очень смешно, — без тени улыбки закончило Белое Безмозглое, засыпая.

«Вот наказание! — с досадой подумал Петропавел. — Оно засыпает каждую минуту!» Размышляя о том, как бы разбудить Белое Безмозглое на более долгий срок, он заметил некоторую несообразность в ее (или его) облике: казалось, что сеть была просто скатана в какое-то подобие тюка и что при этом в тюке ничего нет. Лицо Белого Безмозглого производило такое же странное впечатление: лица, собственно, не имелось, а все, что имелось вместо лица, было нарисовано — непонятно только, на чем… Петропавлу сделалось жутковато — и он довольно грубо толкнул Белое Безмозглое. Оно очнулось.

— Я что-то начало объяснять?.. Видите ли, я засыпаю исключительно тогда, когда приходится что-нибудь кому-нибудь объяснять или, наоборот, выслушивать чьи-нибудь объяснения. Мне сразу становится страшно скучно… По-моему, это самое бессмысленное занятие на свете — объяснять. Не говоря уж о том, чтобы выслушивать объяснения.

— А вот я, — заявил Петропавел, — благодарен каждому, кто готов объяснить мне хоть что-то — все равно что.

Белое Безмозглое поглядело на Петропавла с сожалением: это было первое из уловимых выражений его лица.

— Бедный! — сказало оно. — Наверное, Вы ничего-ничего не знаете, а стремитесь к тому, чтобы знать все. Я встречалось с такими — всегда хотелось надавать им каких-нибудь детских книжек… или по морде. Мокрой сетью. Книжек у меня при себе нет, а вот… Хотите по морде? Правда, сеть уже высохла — так что вряд ли будет убедительно.

— Зачем это — по морде? — решил сначала все-таки спросить Петропавел.

— Самый лучший способ объяснения. Интересно, что потом уже человек все понимает сам. И никогда больше не требует объяснений — ни по какому поводу!.. И не думает, будто словами можно что-нибудь объяснить. У Вас были учителя? — неожиданно спросило Белое Безмозглое.

— Конечно, — смешался Петропавел. — Были и… и есть. Как у всех.

— Да-да… — рассеянно подхватило Белое Безмозглое. — Терпеть не могу учителей. Они всегда прикидываются, будто что-то объясняют, а на самом деле ничегошеньки не объясняют.

— Ну не скажите! — вступился Петропавел за всех учителей сразу.

— А вот скажу! — воскликнуло Белое Безмозглое. — Я еще и не такое скажу!.. — Даже переживая какую-нибудь эмоцию, оно оставалось почти неподвижным. — Для меня достаточно того, что при объяснении они пользуются словами: одно это гарантирует им полный провал.

— Чем же, по-вашему, надо пользоваться при объяснении?

Белое Безмозглое не задумываясь ответило:

— Мокрой сетью. Исключительно эффективно. А слова… — Белое Безмозглое подозрительно зевнуло, — все суета и асимметричный дуализм языкового знака.

Определенно надо было предпринимать какие-то действия, чтобы выведать у Белого Безмозглого хотя бы минимальные сведения об этом асимметричном дуализме.

— М-м… — попробовал начать Петропавел, — но ведь асимметричный дуализм языкового знака, как Вы его называете… — этим, наверное, еще не исчерпывается наше знание о мире…

— Исчерпывается, — лаконично возразило Белое Безмозглое и уснуло, успев повторить только: — Фердинанд де Соссюр…

Тут Петропавел прямо-таки рассвирепел.

— Проснитесь! — заорал он. — Сколько можно спать!

Белое Безмозглое проснулось и сказало:

— Не злитесь. Злоба — не воробей: выпустишь — не поймаешь.

— Тогда немедленно объясните мне про дуализм и про Фердинанда! — отчеканил Петропавел.

Белое Безмозглое вздрогнуло и испуганно залепетало что-то нечленораздельное, но сразу же впало в такой глубокий сон, что — со страху, должно быть, — захрапело, как солдат.

— Ну, ладно! — зловеще произнес Петропавел. — Тогда держитесь!

Он ухватился за свободный конец сети и с некоторым трудом перевернул тяжелое Белое Безмозглое вверх ногами. Потом прицепил сеть к толстому суку дуба на окраине поляны. Через непродолжительное время, — видимо, от ощущения неловкости в теле — Белое Безмозглое проснулось и поинтересовалось:

— Что это со мной?

— Вы висите на дереве и сейчас объясните мне то, о чем я Вас просил.

Белое Безмозглое тут же попыталось уснуть, но положение тела обязывало бодрствовать, и, не сумев опочить, оно тихо и безутешно заплакало.

— Объясняйте! — приказал неумолимый Петропавел. — Объясняйте — и я верну Вас на Ваш пень.

— Ну… — принялось ерзать зареванное уже Белое Безмозглое, — это понятие, асимметричный дуализм языкового знака, введено одним лингвистом швейцарским, которого звали Фердинанд де Соссюр… Он рассматривал языковой знак — допустим, слово — как единство означающего и означаемого… то есть формы… внешней оболочки знака… собственно звуков… и смысла… Хватит?

— Мало, — отрезал Петропавел.

— Между формой знака и его смыслом отношения асимметричные… — заныло Белое Безмозглое. — Название никогда не раскрывает сущности предмета, никогда не покрывает смысла…

На Белое Безмозглое невыносимо было смотреть: глаза на его сильно набеленном лице постоянно закрывались и открывались, голова то безжизненно повисала, то вновь поднималась. Борьба с подступавшим сном была, по-видимому, крайне мучительной. Петропавел отвернулся и принялся разглядывать куст.

Конец ознакомительного фрагмента.