ВСПД. Рогов, Антохин и Белов. Минское антифашистское подполье в рассказах его участников

Евгений Иоников

Член подпольного горкома Алексей Котиков был сломлен меньше чем за месяц. 6 декабря 1942 года он был арестован, а 30 декабря дал показания: «… Минский подпольный комитет создан не без участия гестапо… вскоре после создания подпольного комитета был организован… военный совет для руководства партизанским движением в Белоруссии, у руководства которого стояли агенты германской разведки Рогов, Белов и „Сергей“».Потом он откажется от этих слов, но этих людей многие и сегодня считают предателями.

© Евгений Иоников, 2020

ISBN 978-5-4498-4773-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Быстрый захват Минска обусловил некоторые особенности возникновения в нем подполья — оно рождалось стихийно, что на первых порах проявлялось главным образом в актах гуманитарного характера: например, в оказании жителями города помощи скопившимся в нем красноармейцам и командирам Красной Армии. Минчане обеспечивали их кровом, пищей, гражданской одеждой, а позднее и документами.

О том, как это происходило довольно подробно рассказала в своих воспоминаниях и на допросах в органах НКВД/НКГБ участница событий Лидия Драгун (в замужестве Пастревич). Она родилась в 1917 году в Николаеве, но с 1921 года проживала в Минске. После окончания Главной геофизической обсерватории в Ленинграде с 1939 года и до оккупации Минска работала инженером-метеорологом в Минском управлении гидромелиоративной службы [3, Л. 1].

Драгун Лидия Даниловна

Ее муж, военнослужащий, 25 июня 1941 года со своей воинской частью отступил из города. Лидия находилась в декретном отпуске (ее сыну к этим дням едва исполнилось три недели), учреждение, в котором она работала, никак не помогло ей с эвакуацией. Не имея сил и средств двигаться, она невольно осталась в Минске [2, Л. 1].

Она жила с родителями на юго-восточной окраине Минска (улица Надеждинская — за железнодорожным вокзалом в сторону Червенского тракта). Как свидетельствовала ее близкая подруга Валентина Соловьянчик, проживавшая там же, в доме по соседству, в первые дни оккупации по всему городу бродили бежавшие из лагерей люди, голодные и раненые. К ним в дом непрерывно заходили оказавшиеся в таком бедственном положении бывшие бойцы и командиры РККА [1, Л. 1]. Помощь скрывавшимся в городе военнослужащим грозила опасностью, первая публичная казнь в Минске была проведена немецкими оккупационными властями в октябре месяце 1941 года в отношении группы Кирилла Труса и Ольги Щербацевич — как раз за попытку вывести из города раненых военнопленных. Лидия Драгун, Валентина Соловьянчик и их соседи по улице оказывали посильную помощь таким людям. С течением времени, однако, хаос и неразбериха первых недель войны прекращались, оккупационная власть укреплялась и обрастала многочисленными институтами принуждения и контроля, в Минске утвердилась немецкая полиция и органы местного самоуправления, действовавшие с разрешения немецких комендатур. Чтобы не угодить в лагеря, скрывавшимся в городе военнослужащим была необходима легализация в качестве местных жителей. Для этого требовалась гражданские документы [2, Л. 1 — 2].

Оставшись в городе, Лидия Драгун оказалась на иждивении своего отца Драгуна Даниила Адамовича. Для выживания с младенцем на руках нужны были средства для существования и, главное, продовольственные карточки, которые выдавались только тем, кто работал. По соседству с ними проживали братья Лазаревичи, один из которых работал начальником паспортного стола (выдавал паспорта), а другой — начальником заявочного бюро (ведал пропиской и выпиской) городской управы. Данила Драгун обратился к ним с просьбой устроить дочь на работу. Зная его как соседа, братья помогли с трудоустройством и в августе 1941 года Лидия была принята на службу в заявочное бюро на должность делопроизводителя прописного отдела, где и проработала до августа 1942 года [7, Л. 15]. В эти же дни при том же посредничестве братьев Лазаревичей Валентина Соловьянчик также поступила на работу в отдел прописки и выписки городской управы.

В сентябре в заявочное бюро пришла довоенная знакомая Драгун Вера Чижик. Она попросила Лидию, чтобы та оформила паспорт ее мужу, старшему лейтенанту Чижику, бежавшему из лагеря военнопленных. Отказать подруге в такой просьбе Лидия не смогла. Однако, как это часто бывало, старший лейтенант Чижик бежал из лагеря не один — вместе с ним в городе пытались укрыться несколько его сослуживцев. Сделав паспорт Чижику, Драгун помогла и его товарищам. Паспорта из ее рук получили старший лейтенант Белов Иван Николаевич и Вербицкий Иван Макарович. С Беловым, которому она оформила паспорт на фамилию Тараканов, отношения продолжились и в дальнейшем. Он неоднократно просил Лидию Драгун и ее подругу Валентину Соловьянчик о помощи, и те оформляли документы его товарищам из числа укрывавшихся в Минске военнослужащих [3, Л. 2].

Это было вполне стихийное, никем не инспирированное приобщение к сопротивлению. Вряд ли в ту пору эти женщины сильно задумывались о патриотизме и о борьбе с врагом. Случайно оказавшись на своих рабочих местах, они начали с малого — с помощи попавшим в беду. Вначале они помогали с паспортами знакомым и знакомым знакомых. Так, однажды к хозяйке квартиры, на которой жила Соловьянчик, пришел ее родственник — некто Калиновский Арсений Викентьевич, до войны — председатель Дзержинского райсовета. Девушки «сделали» документы ему и его семье. Позже они оформляли паспорта евреям из гетто на русские фамилии. При этом следует понимать, что Драгун и Соловьянчик работали в отделе прописки и не имели доступа к паспортному столу. В результате они вынуждены были элементарно воровать чистые бланки паспортов, заполнять их необходимым образом, а затем подкладывали подделанные документы начальнику паспортного стола для подписи. После этой операции готовые паспорта опять нужно было выкрасть, поскольку за ними, естественно, не могли явиться ни бывшие командиры РККА, ни евреи из гетто. Действовать приходилось на грани провала. Паспорта выдавал лично Лазаревич, который несколько раз обнаруживал подлог. Однажды он поймал Драгун, что называется, за руку: он вошел в кабинет, когда женщина разыскивала в общей пачке паспорт Эстер Тнеплер, которой угрожало гетто. Лазаревич посмотрел на фотографию в паспорте и сказал: «Зачем вы рискуете из-за еврейки собой, грудным ребенком и своими родными?» Драгун сослалась на то, что это ее подруга детства и попросила подписать паспорт и поставить печать (за шефа-немца хорошо расписывался вовлеченный в аферу студент Боб Адамович). Как потом полагала Драгун, только благодаря тому, что он знал бедственное положение их семьи, Лазаревич подписал паспорт. Однако и после этого случая он еще не раз выполнял аналогичные просьбы Лидии — в том числе подписал паспорта старшего лейтенанта Белова и лейтенанта Вербицкого, а также паспорта для нескольких других военных, которые были представлены Лидией в качестве родственников. Прописывали паспорта Драгун с Соловьянчик сами, так как работали в соответствующем отделе городской управы [2, Л. 4 — 5].

В начале ноября Арсений Калиновский познакомил их с капитаном Антохиным Петром Ивановичем. Чуть позже, в декабре 1941 года Калиновский попросил Данилу Драгуна прописать Антохина у себя в доме, так как хозяйка квартиры, у которой тот проживал (8-я Линия, дом №5), отказала ему в жилье. Женщины оформили Антохину паспорт на имя Соколова Сергея Ивановича, а Драгун прописала его по своему адресу [1, Л. 2]. При каких обстоятельствах Антохин попал в Минск она не знала. Его и Калиновского Драгун устроила работать на стекольный (по другим данным — на цементный) завод для получения официальных рабочих книжек. Получив «аусвайсы», они с ведома директора (он также хорошо относился к Драгун) оставили работу [6, Л. 10; 3, Л. 2].

Поселившись у нее на квартире, Петр Антохин («Сергей») постепенно начал вводить в круг ее общения своих знакомых, как скрывавшихся в городе военных, так и местных жителей. К ним домой стали заходить Ковалев Иван Кириллович, довоенный секретарь Заславльского райкома партии, Омельянюк Володя, студент Коммунистического Института Журналистики (КИЖ), политрук Макаренко Александр, майор Щербо и другие люди. Как потом выяснилось, Антохин к этому времени был знаком с членами так называемой Комаровской группы минских подпольщиков, одной из первых в городе [1, Л. 2].

С этой подпольной группой поддерживали связь студенты КИЖа Павел Хмелевский и Геннадий Будай, заведующий земельным отделом Минского райисполкома Степан Зайцев, Тимчук Иван Матвеевич, а также члены других подпольных групп, в частности — Алексей Котиков (группа из железнодорожного депо) и Вячеслав Никифоров (Ватик, группа «нефтяников») [3, Л. 2 — 3]. Драгун и Соловьянчик в работе Комаровской группы никакого участия не принимали, но неоднократно выполняли просьбы Омельянюка, Калиновского, Антохина и Ковалева — снабжали их документами и оформляли прописку указанным ими лицам.

А затем случилось неизбежное. Лидия Драгун, что называется, «проговорилась» Антохину о знакомстве с Беловым, а Белову призналась, что имеет связь с группой подпольщиков (она называла эту группу подпольным партийным комитетом, правда, из контекста ее высказываний не впоне ясно, подразумевала ли она при этом горком партии). Белов после ее признания стал настаивать на знакомстве с Петром Антохиным.

В декабре 1941 года на квартире у Данилы Драгуна такая встреча состоялась. На ней присутствовал и «начальник» Белова (по выражению Лидии Драгун) Иван Рогов.

О Рогове, Антохине и Белове известно не много — о деталях их биографий нам остается судить лишь по отрывочным сведениям, зафиксированным в протоколах послевоенных допросов некоторых минских подпольщиков.

Алексей Котиков на допросе 28 марта 1946 года показал, что Рогов Иван Иванович (в подполье называл себя Степаном Ивановичем), 38-ми лет, родился в Поволжье, был членом ВКП (б), до войны служил в 10-й армии на территории Западной Белоруссии. В конце июня 1941 г. попал в окружение и остался на жительстве в Минске. Первое время работал кочегаром на фабрике-кухне, затем нигде не работал. С подпольной организацией железнодорожников (ее возглавляли Котиков и Кузнецов) его познакомил Славка (Казинец).

В начале 1942 года Котиков и Кузнецов проверяли его, Рогов предъявил им партбилет и удостоверение личности на свою фамилию. Из родственников, по рассказам Рогова, он имел жену и двоих детей [4, Л. 181 — 182].

Об Антохине больше других знала Лидия Драгун. Она рассказывала, что к моменту их знакомства Антохину было примерно 34 года. Уроженец Москвы (родители его проживали по 1-му Крутицкому переулку дом №5, кв. 23 [5, Л. 4]), капитан-танкист, в 1941 году окончил военную академию, дважды награжден орденами Красного знамени за бои в Испании, в июне 1941 года прибыл в Белосток по назначению [3, Л. 2].

О Белове подпольщики знали еще меньше, Драгун в беседе в ЦК ВКП (б) Б (за день до ареста, 5 ноября 1944 года) смогла дать о нем лишь общую информацию: Белов Иван Николаевич, 1914 года рождения, имеет жену, ребенка. О месте его службы она не имела информации. В Минске жил под фамилией Тараканов у Адамовичей, дом которых служил штаб-квартирой ВСПД [26, Л. 62].

Рогов и Белов к моменту встречи с Антохиным пришли к убеждению о необходимости создания подпольной организации, которая бы объединяла оказавшихся в тылу у немцев командиров и бойцов РККА. Они посвятили Антохина в свои планы, а позднее сформировали военный совет, в руководство которого сами же и вошли: интендант 3-го ранга Рогов — председатель совета, его заместитель — капитан Антохин и начальник штаба — старший лейтенант Белов [3, Л. 3].

Как видим, процесс создания военного совета в простодушном изложении Лидии Драгун происходил вполне стихийно. Впрочем, в качестве самой серьезной претензии к ее рассказу можно отметить лишь предложенную ею датировку этого события — декабрь 1941 года. В современной белорусской историографии, как известно, утвердилось мнение, что военный совет партизанского движения (ВСПД) был создан в октябре, если даже не в сентябре месяце 1941 года.

Белорусский историк и архивист Евгений Барановский в большой статье, помещенной в Книге Памяти города Минска, следующим образом охарактеризовал роль и место военного совета в общегородском подполье первых месяцев оккупации: военный совет был создан в сентябре 1941 года как военная организация Минского подпольного горкома партии [8, с. 136]. Отметим, что это утверждение выглядит несколько некорректным, поскольку горком партии, по мнению большинства современных историков, в том числе и самого Барановского, был образован позже военного совета, лишь в ноябре 1941 года [8, с. 135] и, следовательно, ВСПД не мог создаваться в качестве его военного отдела. По крайней мере до конца осени 1941 года эта организация существовала вполне самостоятельно. Лишь после создания подпольного комитета Иван Рогов вошел в его состав [9, с. 108], а Иван Ковалев вошел в состав военного совета, что могло в некоторой степени ограничить самостоятельность ВСПД. Впрочем, есть основания полагать, что на этапе организационного становления минского подполья зависимость городского подпольного комитета от военного совета была не меньшей. Об этом, в частности, уже после освобождения БССР писал в своем отчете о деятельности подпольной организации в минском гетто один из ее руководителей Григорий (Гирш) Смоляр: «Выделяя отдельный военный совет, комитет этим самым [становится] лишним или же будет заниматься второразрядными вопросами и… станет „приложением“ к ВС». Исай Казинец был согласен с такой точкой зрения, но уже «…был бессильным в отношении „военных“, которые перестали прислушиваться к решениям комитета» [10, Л. 73].

Об организационном строении этой подпольной организации стало известно из немецкого трофейного документа — «Сообщения из занятых восточных областей», датированного 6 мая 1942 года. Документ неоднократно цитировался историками в той его части, в которой речь шла о военном совете [11, с. 90], поэтому ограничимся лишь общими замечаниями. Военный совет состоял из 10 отделов, которые должны были обеспечивать выполнение основной задачи организации — формирование и снабжение партизанских отрядов.

Так, например, хозяйственный отдел занимался созданием партизанских лагерей и обеспечивал отряды продовольствием, финансовый отдел — финансировал мероприятия хозяйственного отдела, санитарный отдел вербовал врачей для будущих партизанских отрядов, изыскивал для них медикаменты и готовил в местах базирования отрядов госпитали. Отдел кадров обеспечивал отряды командным и рядовым составом, а также вел их картотечный учет. Названия особого отдела, а также отделов разведки и агитации и пропаганды сами говорят о сферах их деятельности [12, Л. 114 — 116].

Помимо «триумвирата» организаторов (Рогов, Антохин и Белов), к числу руководителей военного совета можно отнести начальников его отделов — их насчитывалось ровным счетом девять человек, должность начальника десятого отдела — отдела связи — оставалась вакантной.

Как это было указано выше, Лидия Драгун и Валентина Соловьянчик «делали» паспорта и прописку в городе практически всему руководству военного совета (помимо Белова и Антохина это еще и некоторые руководители отделов — в частности, упомянутые выше начальник финансового отдела ВСПД Александр Чижик и начальник особого отдела Иван Вербицкий). Однако, дальнейшее функционирование этой организации продолжало зависеть от наличия надежных документов для выводимых из лагерей военнопленных. Драгун с Соловьянчик приложили немало сил для их добычи и оформления. По словам Валентины Соловьянчик, однажды, вскрыв сейф начальника заявочного бюро, они смогли выкрасть из него две пачки чистых бланков паспортов и аусвайсов по 50 штук каждая [1, Л. 3].

Тем не менее, какого-то заметного положения в ВСПД они не занимали, по крайней мере на состоявшихся после освобождения Минска допросах в НКГБ Лидия Драгун утверждала, что постоянной должности в этой организации она не имела, выполняла лишь поручения ее руководства [5, Л. 5] — обеспечивала членов организации паспортами и прописывала их в городе, зачастую — по несуществующим адресам. Руководство военного совета, в первую очередь Петр Антохин, берегло ценных для их организации «агентов» и ограждало их от рутины каждодневной подпольной работы и от широких знакомств с другими подпольщиками. «… я не присутствовала на… заседаниях [военного совета], так как имела грудного ребенка и меня оберегали. В мою функцию входило только то, что я делала в заявочном бюро и связь по городу», — так оценивала свое участие в организации Лидия Драгун в составленных уже в 1960 году воспоминаниях [2, Л. 10]. Подтверждается сказанное и воспоминаниями Валентины Соловьянчик: «Я и Драгун стали работать только по указаниям Антохина, на то у них был приказ. Заводить посторонние знакомства, делать что-либо без ведома строго запрещалось… Антохин давал мне задания, столько-то сделать паспортов на такие-то фамилии. Я ежедневно из стен заявочного бюро выносила по 5 — 6 паспортов полностью оформленных. Потом стали присылать специальных связных, которые и делали отпечатки пальцев. Ведь вначале паспорта были действительны без фотокарточки, с отпечатком пальца» [1, Л. 2].

Проявленная руководством ВСПД забота в некоторой степени поможет Лидии Драгун и Валентине Соловьянчик избежать ареста в ходе первого разгрома минского городского подполья, осуществленного немецкими спецслужбами в марте 1942 года — девушек знали лишь несколько человек из военного совета, которые на допросах в СД не выдали их.

О деятельности военного совета до начала 1942 года известно немного. Второй секретарь ЦК КП (б) Б военных лет, а с сентября 1942 года — начальник Белорусского штаба партизанского движения (БШПД) Петр Калинин полагал, что оставшиеся в Минске военнослужащие хотели объединить оказавшихся на оккупированной территории командиров Красной Армии в специальное подразделение и прорваться на восток, через линию фронта [13, с. 21].

Позднейшая историография иначе оценивает задачи, которые ставил перед собой ВСПД: организация партизанских отрядов и руководство партизанским движением в ближайших к Минску районах [14, с. 50].

Отдельного обсуждения требует вопрос об участии военного совета в восстании, готовившемся в лагерях военнопленных в конце 1941 года. Впервые о восстании стало известно из текста трофейного приказа №33 по 707—й охранной дивизии, в котором сообщалось о проведенных арестах, упредивших выступление узников. В документе говорится о найденных на территории лагерей в подземных коммуникациях теплотрасс складах оружия, которым можно было вооружить до 2500 человек, а после освобождения военнопленных число восставших могло возрасти до 10 000. Из-за пределов города восстание готова была поддержать партизанская группа численностью до 700 человек — она должна была штурмовать танковые казармы немцев в Красном урочище (в районе современного автомобильного завода). Кроме того, Москва (с которой руководство восстанием якобы держало связь по рации) обещала поддержку посредством парашютно-десантных частей. Целью восставших была атака на «… здания комендатуры охраняемой области „Белоруссия“, охранной полиции, областного комиссариата, танковые казармы, восточный аэродром, военный лазарет №1, политехникум, все лагеря военнопленных, завод им. Ворошилова» [15, с. 41].

Историки и участники подполья до сих пор спорят о достоверности этого документа и о степени вовлеченности в восстание (если оно готовилось) подпольного горкома и военного совета. С одной стороны, известное высказывание Исая Казинца о необходимости в условиях разворачивавшегося под Москвой контрнаступления Красной Армии освободить «… город Минск и его окрестности в нужный момент от немецкой оккупации еще до прихода Красной Армии» дает основание полагать, что минское подполье на деле готовило восстание с той целью, чтобы «… Красная Армия прошла путь от Борисова до Минска без сопротивления…» В послевоенные годы Степан Почанин (заместитель директора Института истории партии при ЦК КПБ по партархиву) и историк Вера Давыдова на основании приведенного высказывания Казинца выстроили довольно стройную концепцию подготовки восстания и его подавления с использованием внедренной вражеской агентуры [16, с. 42].

Конец ознакомительного фрагмента.