Книга Петра

Евгений Евгеньевич Ермошко, 2022

Стихийные бедствия прокатываются по всей земле. Одним из выживших становится Петр, решивший описать все те таинственные и ужасные события, после того как он увидел новый мир. Его летопись, с представленными в ней историями, может показаться крайне нереалистичной или фантастической. Но таковой она будет казаться лишь для тех, кто не окунулся во все то охватывающее и разрастающееся безумие и ужас, с которым ему и его друзьям пришлось столкнуться лицом к лицу, после того как спустились они…

Глава 5

Ким

Когда он впервые пришел в себя, прошло не менее двух дней. Новостей снаружи до сих пор не было, если, конечно, не считать того, что к концу второго дня они и вовсе перестали быть возможными из-за вышедшего из строя сообщения с внешним миром. Вдобавок ко всему иногда можно было заметить малозаметные колебания стен, говорящие лишь о том, что наверху творится что-то колоссальное и губительное, доносящееся до нас лишь своими отголосками. Все, что мы знали, заключалось в обрушившемся на нас природном катаклизме в виде нескончаемых, затопляющих все вокруг потоков воды. Комендант, делавший каждый день обход, уже ничего не мог поделать с нашим небольшим зверинцем, хотя и пригрозил нам пальцем, что при поступлении первых жалоб ему придется предпринять меры. Мы же любезно и деликатно заверили его в том, что таковых не будет, потому как тщательно следим за пушистыми. Щенки же, в свою очередь, как будто все понимали и не создавали нам больших проблем своим лаем или беспорядочными минными полями.

Я не знал, чем помочь нашему пациенту, и потому просто разговаривал с ним, хотя по большей части беседой это было назвать очень трудно, потому как он постоянно молчал и лишь изредка выдавливал из себя несколько слов, дававшихся ему с болью. Все его тело, как мне казалось, судя по его стонам, пребывало в некой адской печи, где то и дело раздували жерла. Страшная боль то сжимала, то колола его затылок, огромнейший ушиб груди не давал свободно дышать, а гематома левого бедра словно ножом резала при любой попытке сдвинуть ногу с места.

Врач пришел только к вечеру, жалуясь на многочисленных пациентов и категорическую нехватку времени.

Осмотр его длился недолго, и, убедившись в том, что у пациента нет переломов, он выписал ему заживляющие мази и дал обезболивающее, после чего быстро откланялся. На следующий день после обеда мне показалось, что Ким снова отключился, но позже я убедился в том, что он просто спит. Более-менее в себя он смог прийти лишь на четвертый день, ближе к вечеру, когда мои товарищи ушли на ужин в общую столовую, а я нес свой караул, наблюдая за своим первым пациентом. Этим вечером мне наконец-то удалось узнать нашего больного поближе и разузнать у него те обстоятельства, сопровождающие его неутешительное состояние.

О поправке говорить все же было рано, но то, что он с каждым днем становится все крепче, говорило само за себя. Все же мой собеседник казался изрядным интровертом, посему мне для продолжения диалога приходилось зачастую вытягивать из него те немногочисленные слова, которыми он все же решался поделиться со мной.

Иногда к нашему диалогу подключался Меир, и тогда беседа становилась по-настоящему интересной. Меир был исключительно одаренным, интеллектуальным человеком, который мог поддержать беседу во всех направлениях.

Этим вечером он рассказал мне про свой древний род и про то, что он был абсолютным атеистом, хотя и некая своеобразная вера в нем все же присутствовала. Заключалась она в следующем: каждое живое существо, имеющее душу, а ей, согласно теории Меира, обладала даже травинка, должно было прожить жизненный цикл, изменяясь при этом и наполняясь различными оттенками, расцветая в своем развитии или же, наоборот, увядая, после чего отправлялась в неведомый мифический центр перераспределения, откуда и произрастала жизнь, являясь неким сферическим циклом, где она находилась среди бесконечного числа таких же душ, ожидающих своей очереди, чтобы начать свой новый путь. В нем она могла возродиться снова в человеке либо же в муравье или медведе. Все зависело от того, в каком состоянии и с какими оттенками ты прибыл сюда. Состояние зависело от той материальной оболочки, в которой ты находился до попадания сюда и которая давала точку отсчета, направление же определялось оттенками, чей цвет состоял из поступков, совершаемых при жизни. Он считал, что если ты прожил достойно свою жизнь, то ты переходишь на новое кольцо спирали, где обретаешь новые потенциальные возможности в следующей жизни, или же, наоборот, у тебя забирают их и могут спустить на несколько колец назад, где ты окажешься в оболочке животного. Вся эта теория мне показалась крайне любопытной, хотя я и был абсолютным приверженцем христианства и не мирился ни с какими другими верами, но я слушал, потому как мне казалось, что этот человек был кем-то особенным и феноменальным, со своими причудами и тайнами.

Вскоре дверь открылась и в комнату вернулся Ник, как раз в тот момент, когда наш пациент немного ожил и начал подавать активные признаки жизни.

— Я уже думал, ты так и проспишь всю свою жизнь, — с порога начал Ник.

Ким огляделся, но ничего не ответил. Я же, воспользовавшись секундной паузой, напомнил Киму о том, что именно этот человек спас его. Ответа, как и прежде, не последовало, но выражение его лица как будто изменилось, стало, что ли, более сердитое и озлобленное. Мы переглянулись между собой, но никак не прокомментировали. Все понимали, что человек только начал поправляться и, может быть, ему просто тяжело разговаривать.

Молчание развеял Меир, из любопытства спросив, слышал ли Ник какие-нибудь новости, разгуливая по бункеру.

— Нет, ничего особенного, господа, над нами все так же толща воды. Но хочу заметить, что все больше появляется безумцев, верующих в разгневанных богов и в то, что потоп был божьей карой за наши грехи.

— Да, да, я тоже слышал, говорят, они даже хотят сделать молитвенную комнату, и это всего на четвертый день жизни в этом бетонном пристанище. Неужели они и вправду думают, что мы здесь застряли надолго?

— В том-то и дело, что никто не знает, — сухо ответил Меир. — Там наверху определенно что-то происходит. Кардинальные перемены! И кто сейчас сможет из вас дать гарантии, что мы выйдем в тот же самый мир? Если выйдем, конечно. И когда?

— Все же их можно понять, — включился в разговор Ник. — Сейчас людям нужен Бог, нужна вера в то, что высшие силы не оставили нас и помогут нам в тяжелые времена.

— Нет Бога, предрассудки! — Ким закашлял, каждое слова давалось ему с трудом. Наш пациент почти никогда не разговаривал, но тут включился в разговор. Все мы оглядели его с удивлением. — Предрассудки, оставленные нашими предками нам в наследство. Вера может быть только в собственные силы. Но и она отнюдь не помогает.

— Согласен, мы — это нонсенс природы, — неожиданно на его сторону встал Меир, чему мы с Ником сильно удивились. — Мы должны были лазить по деревьям, есть бананы, размножаться, бить себя по груди, показывая свою значимость в социуме, но уж точно никак не копошиться в своих мозгах, перебирая все с полочки на полочку. Нас не должно было быть. Но все же мы тут, как многие считают, в ковчеге, но это всего лишь бункер, дающий нам возможность пережить природные катастрофические явления.

— Бог есть, — не выдержал я. Течение всей этой беседы мне ужасно не нравилось, и мне хотелось как можно скорее закончить этот беспорядочный поток слов. — Его не может не быть. Он внутри нас. Внутри тебя, меня и даже тех, кто не верит. Внутри каждого. Не убеждайте меня в обратном, даже не смейте. Не знаю, как жил свою жизнь каждый из вас, но знаю одно точно: что все, что происходит сейчас с нами, не просто так. Назовите это божьим гневом или природным явлением, но, как бы там ни было, мы все еще живы благодаря ему.

Я понял, что вспылил, но мне не хотелось верить в обратное. Я просто не мог промолчать. Некоторые слова просто нужно сказать, а иначе не можешь.

— Как бы там ни было, — мягко ответил Ник, — вера помогает нам жить. Есть он или нет, мы не знаем наверняка, как и то, что творится снаружи этих стен. Но мы знаем, что если будем помогать друг другу, то шансов у нас явно больше. Ты помогаешь людям, они — тебе. Именно так должно быть в этом мире. Наша сила — в сплоченности, с ней мы смогли добиться всех тех благ, которые имеем. Мы всегда ищем похожих на себя. Может быть, в этой комнате мы собрались вчетвером не просто так.

Едва он успел закончить свое предложение, как с потолка посыпалась пыль, а кровати начало немного потряхивать. Я смотрел на Кима, как он корчился от боли, но ничего поделать не мог. Через минуту все же это прекратилось, но все равно все держались за кровати, ожидая новых сюрпризов.

— Возможно, я поверю во все то, о чем вы говорите, если случится чудо и мы действительно выберемся отсюда, — с сарказмом сказал Меир, отворачиваясь к стенке.

Так закончился наш четвертый день в серых подземных подвалах. Дальше мы просыпались, завтракали, разговаривали, рассказывали истории из жизни, а затем ужинали в надежде, что с утра нам военные скажут, что все закончилось и мы можем выйти и вдохнуть свежего воздуха. Каждому из нас было ужасно интересно, что там теперь наверху. Что стало с городом, в котором мы жили, с людьми, населявшими его. И вообще коснулось ли это только небольшого участка планеты или так повсюду.

Вскоре закончилась первая неделя здесь, но новостей так и не было. Все это не могло не волновать каждого из нас, потому как все мы понимали, что так долго продолжаться не сможет, хотя бы потому что запасов, количество которых умело скрывалось военными, надолго хватить просто не могло. Как бы там ни было, наша компания начинала все больше сплачиваться и держаться друг за друга.

На восьмой день Ким впервые встал, и мы смогли отвести его в столовую, хоть и не без помощи наших плеч. По дороге мы встретили своих старых друзей — Танка и Биту, которых я не видел с тех первых дней нашего знакомства. По их недвусмысленным глазам было очевидно, что ими ничего не забыто и вскоре они нанесут ответный удар. Все же мы старались не обращать на них внимания, игнорируя их ухмылки и запугивающие жесты.

На девятый день нам подали овсянку и кисель. Ким, как всегда, налетел на нее, как голодный буйвол, словно не видевший еду всю свою жизнь. Он быстро восстанавливался, быстрее, чем кто бы то ни было из нас мог представить. Он так налегал на пищу, что мне казалось, что остановить его не сможет даже землетрясение, обрушившиеся потолки и потоки воды. Но все же на мое удивление это случилось и его ложка упала на пол! Послужили этому радостные возгласы семилетнего ребенка, узнавшего своего отца и чуть не сбившего его со стула.

В немалой степени я также был рад за него, потому как надеялся, что вскоре и мне так же повезет когда-нибудь встретить свою дочь, хоть она и жила совсем в другом городе. С каждым днем я ждал, когда нас выпустят отсюда, но лишь замечал, как значительно нам стали урезать пайки и как отчаяние все больше начинало поселяться в людях.