В небо на сломанных крыльях. Как мы на костылях и каталках спасали Вселенную

Евгений Давидюк, 2020

Повесть о подростках с ограниченными возможностями здоровья, оказавшихся в эпицентре невероятных событий вселенского масштаба, которые разыгрались в детском лечебном санатории на берегу Чёрного моря… Авторы повести живут с диагнозом ДЦП и многого добились в жизни. Они не первые, кто пишет на эту тему. Замечательный австралийский писатель Алан Маршалл, перенёсший в детстве полиомиелит, написал автобиографическую книгу «Я умею прыгать через лужи». Поистине пронзительной книгой-молнией «Белое на чёрном» поразил читателей ровесник авторов и их «коллега» по диагнозу Рубен Давид Гонсалес Гальего. А эта история – о вселенской, именно вселенской роли тех детей, которых ныне в нашей земной реальности именуют «детьми с ОВЗ». Это может показаться фантастикой. Но мы верим, что так оно и есть на самом деле!

Глава вторая

Тайны родной «Двойки»

Часть первая

В трёх сантиметрах от пола…

— Так что ж ты мне сразу обо всём не рассказал? — удивлялся я. — Ну, когда мы тут первый раз увиделись…

Серёга посмотрел на меня всепрощающе:

— Ага… Вот ты только поступил в Санаторий — и я при первой же встрече всё это на тебя вывалил. И, заметить, без всякой доказательной базы, как следователи говорят. И что бы ты подумал? Что меня не от того лечат?

— Тебе бы я поверил, — так честно и героически признался я, что Серёга заморгал.

— А я вот — мальчиш-плохиш… — сказал он, немного помолчав и даже вроде слегка взгрустнув. — Я Еноту не поверил. Вообще! Думал, это он такую игру от скуки затеял…

В тот момент я уже готов был поверить, что какой-то настоящий енот, сбежавший из зоопарка или из цирка, явился к Серёге и что-то ему невероятное поведал человеческим языком.

— Я, знаешь, сначала удивился, что она с вашими пришла, а потом сообразил… может, именно оттого, что мы с Енотом почему-то её помним, не поддаёмся её излучению, она и решила по-быстрому слинять в Первое. Она ведь и взрослым явно мозги вправляет, как ей нужно. Оп-па, думаю, там Андрюха — может, он новенькую заметит! И как в воду смотрел! Ты тоже оказался крут, Андрюха. Неподдающийся! К чему бы это?

— Только странно, знаешь… она так с нашими девчонками болтала, как будто с начала заезда их всех знает, а они — её, — сказал я Серёге, думая, что он этому удивится.

Но он не удивился.

— Слушай, давай отойдём подальше… шашки подвигаем для конспирации… — предложил Серёга… — да и мне лишний раз постоять полезно…

Мы отошли к шашечной доске. Я быстро пособирал в боевые порядки чёрных и белых, но оказалось, что говорить через мегадоску площадью почти десять квадратных метров уж совсем не конспиративно. И тогда мы сошлись в её середке и стали, чуть не обнявшись, двигать войска друг на друга. Серёга с помощью правой трости сделал первый решительный ход…

— Это ещё цветочки, Андрюха… Короче, давно вся эта странная бодяга тут началась, — начал Сергей. — Ты уже сам начал просекать, что дело нечисто. А я… только поступил, в корпус вхожу. Тут на меня налетает Енот и — пустым мешком по голове!

— Какой енот? Каким мешком? — наконец потребовал я разоблачения говорящего енота. — Ты вообще о чём?

— Енот? — будто удивился Сергей. — А, ну да, ты ж его не знаешь. Это Димка Балашов… Он любит «э, нет!» всё время говорить, за это Енотом прозвали.

И Серёга продолжил:

— В общем, приехал я сюда в начале апреля. Это ты знаешь. В конце марта должен был приехать, по срокам заезда, но отец тогда не мог вырваться со службы, чтобы отвезти меня, а потом я приболел, и пришлось больше чем на неделю отложить поездку. Приехали уже в первые дни апреля. Отец договорился…

Подходим к зданию. И знаешь, Андрюх, странно было! У меня ж впереди наверняка операция очередная… а душа вроде как от радости балдеет. Первый раз эта, как её… ностальгия! Десять месяцев прошло — я снова на пороге этого корпуса! Почти не сомневался, что именно в родную Двойку попаду.

Всё до боли знакомо. Холл первого этажа. Пандус… Поднимаюсь по пандусу. Я с ним, как с корешем, здороваюсь. Ты ж меня знаешь. Я ж назло… ну, сам знаешь, чему. Мне лифт как карету подают, а я удираю на пандус. Помню, как-то даже решил засечь время, успею ли я раньше лифта спуститься по пандусу со второго этажа на первый! Ну… с учётом того, что лифтёрше нужно ещё закрыть двери, а потом открыть, я успевал тютелька в тютельку. Но зато на вот этих ногах! Лифт — чужой, а ноги — свои. Ничего, мучились, но несли как миленькие!

Серёга постучал тростью по правой голени «экзоскелета», а потом продвинул ею ещё одну белую шашку. Про то, что приходилось терпеть не только этим ногам, но и всему Серёге, он умалчивал всегда… Он порой и от матери скрывал свои кровавые мозоли…

Я тем временем периодически пытался вспомнить, а не в поддавки ли мы играем…

— Лифт этот — вообще отдельная история. Я тебе потом расскажу, иначе твои мозги не выдержат, даже если они у тебя на особые волны настроены, — продолжал Серёга. — В общем, вот она — дверь во Второе. В прошлый раз пробыл здесь почти целый год… Две операции. Сколько пробуду в этот раз — на тот момент было неизвестно. Но уже приготовился идти на тот же срок…

Да, были такие Санатории, где дети находились месяцами, а то и более года. Но поверьте, это был не интернат или что-то подобное. Это был Санаторий-клиника, где пытались справиться с очень серьёзными проблемами, и, главное — где не угасала надежда…

Серёга продолжал…

— Вхожу я. значит. Знакомый холл. В холле шумно. Тихий час кончился, сейчас палаты в классные комнаты превратятся — часть кроватей вывезут в коридор и на веранду, столы внесут из столовой и расставят. Тут меня знакомая воспиталка узнала: «О, Серёжа поступает!»

Я с ней поздоровался, на душе ещё теплее стало… И вдруг вижу совсем знакомую рожу: Енот!

Ну, тут уже счастья — полные штаны! Уж если кореша из «дедов» встретил — всё! Как будто и не уезжал! Всё вокруг советское, всё вокруг — моё!

Я так сразу и заорал чуть ли не на весь корпус:

«Енот!»

Димка — он ДЦП-шник. Нормальный такой ДЦП-шник: когда говорит, сразу можно всё понять, а ходит всего с одной тростью… И знаешь, это у него классно выходит. Как у помещика какого-то дореволюционного. И у него такая же трость, как у меня. Гэдээровская! Короче, два крутых кореша встретились. Его ещё Димычем прозвали за то, что он Дмитрий Дмитриевич… и он прямо так, с отчеством, иногда любит взрослым представляться. Любит поприкалываться.

Он мне тыкает тростью в пузо:

«Ну ты и зараза!» — говорит.

И сразу — обниматься!

Я, конечно, прощения у него прошу за прозвище. Он отмахивается и говорит:

«Да ладно тебе! Я ведь ждал кого-нибудь из своих! Кому доверять можно… — Это он мне почему-то уже шёпотом говорит и обнимать продолжает как будто специально для конспирации. — Хоть кому-то рассказать, какая тут бодяга происходит… Я ж тут с ноября… И наверно, последний заезд. Нельзя мне больше — по возрасту. Э, нет, думаю, один уже не справлюсь — так и не узнаю, в чём тут прикол. Тебя как Бог послал. Нам надо успеть».

Не успел я спросить, что за «прикол», как меня медсестра дёрнула и я пошёл в палату переодеваться.

Я переоделся в санаторскую одежду. И меня отправили в кинозал, где был наш учебный класс. Посадили меня за свободный стол. Енот двумя столами позади сидел с девчонкой какой-то. Он тоже мой одноклассник, забыл тебе сказать…

Тут нужно небольшое отступление. Да, наш Санаторий был круглогодичным. Была в нём и школа. Так параллельно с лечением не прерывалось и обучение. Требования были практически такие же, как и в обычной школе, а, возможно, кое в чём даже построже. Нас готовили к взрослой жизни как полноценных детей, а не как инвалидов.

Во Втором отделении школьные занятия проходили в палатах, из которых на время занятий вывозились кровати и на их место ставились столы. Школьная доска, кстати, висела в каждой палате круглый год, а некоторые классы располагались в кинозале.

Ну, а мы — воспитанники Первого отделения — учились в настоящем здании школы! Полноценное огромное трёхэтажное здание с длиннющими коридорами и просторными классами. В задней части классных комнат (которая часто именуется «Камчаткой») стояли топчаны, на которых лёжа занимались сколиозники.

Учебные занятия проходили во второй половине дня. А в первой половине дня после прохождения всех медицинских процедур надо было идти в школу на самоподготовку — именно так называлось выполнение домашних заданий.

–… Короче, пока врубался в тему, — продолжал Серёга, — уже и забыл про тот «прикол», что мне Енот обещал. На перемене подсаживается он ко мне и говорит негромко:

«Ну что? Освоился?»

«Да я тут как дома», — отвечаю бодро.

«Ну, тогда я тебе скажу, у тебя тут „дома“ такое творится — просто страшное дело! Давай выйдем.

Вышли.

„Что случилось-то, Димыч? — спрашиваю его. — Что за загадки?“

— Э, нет, загадки — не то слово, — бормочет он таким тоном, что у меня мурашки по спине пробежали. — Я знаю, что ты не поверишь. Обещай поверить хотя бы на полчаса. А потом проверим…»

Ну, я пообещал из интереса. И тут мне Енот снова на ухо шепчет, что есть одна странная девчонка, её прооперировали… У неё травма ноги, что ли. И похоже, вставили титановую пластину, штырь такой… А потом Енот сам видел, как она втихую вытащила эту пластину прямо из ноги, как-то её там повертела и обратно вставила.

Я Еноту отвечаю:

«Угу!»

Он отстранился — смотрит мне в глаза. Видит: не верю. А я не то чтобы не верил конкретно, я ещё как-то не врубился. Енот мне:

«Ты не поверил…»

Я ему:

«Я ж пообещал… И где ты это видел?»

Тут мне Енот:

«Я подсмотрел… Я за ней следил… Вон Северную палату видишь закрытую?»

Андрюх, Северная палата — это напротив остальных. Запасная. Она раза в четыре меньше остальных. Туда никого обычно не кладут. При мне не клали. Говорят, её держат как запасной изолятор… И ещё слышал, если стихийное бедствие какое случится… типа землетрясения… она тогда пригодится для детей с травмами… Ну, может, и легенда это, не знаю. Неважно. Короче, палата эта закрыта, стёкла в дверях замазаны. И в ней обычно всякие кровати запасные, сломанные, всякая ерунда ещё, мебель. И вот мне такую страшилку Енот рассказывает… А началось с того, что он сам страшилку выдумал. Как-то малышня шумела в коридоре, а его это достало, и он им:

«Хватит галдеть! Чёрную Медузу разбудите!»

Они притихли:

«Что за Медуза?»

И вот Енот… он же художник, у него воображение богатое… он малым с ходу травит, лапшу на уши вешает: в Северной, мол, Чёрная Медуза живёт. Когда то давно был шторм-ураган, и её туда с моря ветром занесло… Огромная такая, древняя медуза… её почти не видно. Днём она вся по палате, как плёнка растекается, а ночью собирается и в воздухе летает. Настолько тонкая, что её никак не выгонишь. Мухами питается. Но — опасная. Поэтому в ту палату никого не селят, не кладут, и она всегда закрыта… Так вот: если днём эту Медузу случайно разбудить, она может прямо сквозь двери такими тонкими щупальцами, как нитки, ожечь. А сразу не заметишь. Потом онемеешь, и руки-ноги отнимутся…

Страшилка детская, но я сам готов был Еноту поверить — так он мне классно это рассказал! Ну, вот… Дальше — больше! Енот раздухарился — и нарисовал малышне эту Чёрную Медузу. А он умеет! И отдал листок. А потом через несколько дней воспиталка мелких — Еноту по башке!

«Ты чего, — говорит, — детей запугал! Они ночью в туалет боятся ходить… уже простыни приходилось менять! Иди, скажи им, что сказки всё это, а то вообще из Санатория выгоним!»

«И вот, Серёга, — это мне уже сам Димка-Енот рассказывает, — с малышнёй я работу провёл, успокоил, посмеялись вместе… А потом как-то ночью я в туалет пошёл и по дороге представил себе эту Чёрную Медузу… и как её щупальца в щели дверные лезут в коридор прямо на меня! И ты знаешь, так вдруг испугался сам… Ты ж знаешь, у меня воображение — о-го-го! Ну, в общем, пересилил себя как-то… А ещё ночи через две вдруг просыпаюсь резко, как будто кто-то подушкой шарахнул. Лежу… В туалет вроде не хочется, но раз проснулся, то что ещё делать? Встал… Выхожу из палаты. И вдруг вижу, что-то как будто сверкает в Северной за дверью… Думаю, может, это не в палате, а на улице… Но не похоже. Меня так и скрючило всего — Медузу вспомнил! Но ведь не может быть никакой Медузы! Думаю: это если ты, чувак, совсем разболтался, так и в психи пойдёшь, простыни и у тебя менять начнут! Э, нет, надо собой управлять. Подышал глубоко, взял волевика. Подхожу тихо-тихо к Северной. Ещё же страшно, что дежурная медсестра засечёт. Мимо же идти. Накроет: „Ты куда это?“ А сортир-то в другой стороне. Я придумал уже на ходу: „О, простите, я сегодня лунатик! Перепутал… А как пройти в библиотеку?“ Но дверь у медсестры закрыта… Всё тихо. И опять что-то в Северной светится — это в царапине на стекле видно… да и вообще, видно же вспышки какие-то. В царапину ту смотрю… И вот тут, Серёга, я увидел это… ну, как она вынимает… я там чуть не упал! Сидит там эта девчонка на кровати… ну, на сетке… штанина у неё одна закатана выше колена… а в руках она такую пластину держит и осматривает её… а видно всё, потому что светится пластина… вот как горячая железка… ну, очень горячая… и даже сверкает, искры с неё сыплются… как при сварке… только поменьше… Я не дышу, смотрю. И тут она берёт и прямо сверху в колено втыкает и это… вталкивает в ногу… ну, в нижнюю часть ноги… как это… в голень, значит. Эта железка вошла, как сабля в ножны, в её ногу. И всё! Темнота! Только чувствую, она там встаёт с этой кровати, свою „канадку“ берёт… Ясное дело — хочет выйти… Я чую: ни до палаты своей, ни до сортира не добегу. Не успею! Только налево, а потом направо за угол — к кинозалу! Забился я там на диванчик, шлангом на нём прикинулся. Слышу: и правда, идёт от Северной в свою палату… И как будто дверь Северной даже не открывалась! Как будто она сквозь неё прошла! Только звякнуло что-то!»

«Так вот, Серёга, — это, значит, Енот продолжает мне травить, — я там, у кинозала, наверно, ещё минут десять не дышал… В себя приходил… соображал… Ну, и пережидал: вдруг дежурная услышала — сейчас выйдет. Но, думаю, она дежурную как-то усыпила. Телепатический наркоз — во! Она, точно, может! Ну, ты понял: я это всё своими глазами видел. Хочешь — верь, не хочешь — не верь! И я ни фига не понимаю, что это может быть, Серёга! Может, вместе выясним… Если…

Енот замолчал и смотрит на меня.

— Что „если“?» — спрашиваю я Енота.

«Если ты запомнишь то, что я тебе только что рассказал, — отвечает он. — А ты сейчас помнишь?»

Тут мне слегка поплохело, Андрюха. Подумал: а может, Енот и вправду уже свихнулся… Он сразу просёк:

«Понятно, — говорит. — Так я и думал… А если я тебе всё это покажу? Она в Северную иногда заходит. Я замечал… причём опять бодяга такая: в тот момент, когда она заходит… правда, как она дверь открывает, я видел — не насквозь идёт… Так вот, никто этого, как она туда заходит, вокруг не видит. Кроме меня! Я даже спрашивал тех, кто мимо проходил. Э, нет, все стерильные, никто не видит!»

— А ты, значит, видишь. Один, — говорю Еноту. — И часто?

Ну, думаю: если Енот скажет, что «да, каждый день!» — всё, с головой он дружить перестал, галлюцинации у него.

— Э, нет, — говорит он. — Только один раз ещё было. Днём. Я чую, она почему-то сама не замечает, что я всё вижу… Вот ещё одна загадка! Давай попробуем подловить! Может, и ты увидишь!

— Давай, — говорю. — Кроме шуток. Ты ж друг. Я тебе обещал поверить, а ты обещал проверить.

А он опять про то же:

«Сначала надо проверить, запомнишь ли ты мой рассказ. Через часок-другой… И, вообще, у неё, похоже, вместо ног штыри».

Тут я решил его успокоить: мало ли что с тихушником случиться может:

«Ну, штыри вместо ног — тут у нас не прикол и не загадка, — говорю ему. — Ты ж сам понимаешь, какой мы тут контингент».

Он мне на это:

«Э, нет. Я-то понимаю, какой контингент, но что-то здесь не то. К тому же иногда эти штыри кажутся совершенно нормальными ногами. На пляже, например… И вообще, я не собираюсь тебе ничего доказывать, — говорит он мне с абсолютным спокойствием и даже так… вычурно, красиво, как помещик из книги: — Ибо понимаю, что чем больше буду доказывать, тем более глупо буду выглядеть в твоих глазах. Потому — увидишь всё сам. Увидишь и сделаешь выводы. Если тебе память не сотрут…»

Тут я встрял, Андрюха, перебил его нарочно. Думаю, надо отвлечь. А сам по ходу соображаю: Енот так классно всё описал, что невольно поверишь… А как в такое поверить? В общем, говорю Еноту:

«Прости, что перебиваю, но ты ж помнишь, как в прошлом году некоторые из наших откручивали у себя на ногах гайки на аппарате Илизарова? Просто так, от нечего делать! Гайки крутятся — весело же! Потом за такие вещи получали по рукам и „по мозгам“ от заведующего отделения. Только вот мистики я во всём этом не вижу».

Енот, однако, услышал в моём разоблачении своё:

«Ты хочешь сказать, что я не понимаю разницы между открученной гайкой на внешнем аппарате и вытянутой из ноги пластиной во-от такой длины?»

Тут я скис, честно — сам дураком показаться не хотел… дай Енота злить…

«Извини, — говорю, — просто подумал…»

Тут мой друг Серёга Лучин замолчал и стал двигать очередную шашку-камикадзе.

Я сделал вид, что буду размышлять над ходом долго.

Казалось Серёга вообще не думает об игре — сплошные поддавки. Он как будто услышал мою мысль:

— Ну, я решил играть с Енотом в поддавки: «в общем, Димыч, верю тебе, готов вместе с тобой в эту игру играть, за девочкой следить, которая тебе так понравилась». Напрягало только одно в тот день: он каждые десять минут, пока мы были вместе, спрашивал, помню ли я о том, что он мне рассказал… И я спросил его напрямую:

«Димыч, ты чего мне амнезию прописываешь в медицинскую карту?»

Тут он мне и колется, что с соседом по койке решил поговорить о той девчонке и даже рассказал ему о том, какая пластина вставлена у неё… Но ещё не рассказывал, как она её вынимала… А тут их медсестра отвлекла — в палату с лекарствами перед отбоем вошла. А когда Енот продолжил, а по имени не назвал, сосед его глаза выпучил: «Чего-чего? Ты о ком? Какая пластина?» Тут-то до Енота дошло… Он говорит: «Я аж замёрз от догадок всяких! Такой озноб меня стал бить тогда! Только когда тебя, Серёга, увидел, решил снова это… ва-банк идти… Рассказать кому-то… Только своему в доску! А тут ты! Но вроде ты помнишь. А почему — опять загадка. Как бы нам теперь обоим не свихнуться…»

А я ему:

«Вдвоём, за компанию, и свихнуться не страшно!»

Вечером на ужин меня в центральную столовую почему-то не взяли. И потом ещё несколько дней не могли решить, ходить мне туда со своим «экзоскелетом» или лучше питаться в отделении. Енот же в централку ходил. И вот после возвращения Енота я вдруг говорю ему:

«Слушай, когда же ты мне нашу интересную девочку покажешь? И зовут её как, кстати?»

«Таки ж не забыл ещё о нашем разговоре? — вновь стал прикапываться ко мне Димыч».

Я ему:

«Ща! Как же! Ленту назад отмотаю, повтор пущу — послушаем вместе, помню или нет».

«Да ладно, не обижайся… — Енот говорит. — Это Анька Крылова. Из старшей группы. Учится в младшем на год классе».

Тут я Еноту втюхиваю встречный план… подкалываю его, конечно:

«Так. Ориентировка есть. А давай я сам с ней познакомлюсь — и чтоб тебя рядом не было. Ну, чтоб тебя не подставлять. На всякий случай. Я ж умею. А потом проверим, запомню я это историческое событие или нет».

Енот и бровью не повёл. Ну, и мне легче стало: не слишком он в неё ещё втюрился — ревности не вижу.

«Насчет знакомства — губу не сильно раскатывай, — говорит он мне серьёзно, с полным спокойствием. — Она к себе особо никого не подпускает».

Во! В этот момент, как мне показалось, я всё понял. Всё куда более чем просто: Димыч положил глаз на девчонку, причём конкретно… и придумал для меня всю эту бредовую историю для того, чтобы я к ней не приближался.

«Вот и проверим, — говорю Еноту. — Устроим опасный эксперимент».

— Ну, в себе-то я уверен, Андрюха, — сказал мне Сергей. — Я ж красавец, Андрюх! Верно!

— Да уж, — признал я. — Прямо Жан Марэ в юности.

Серёга сразу решил уточнить, прислушавшись к моей шутке:

— Андрюх, меня не интересовала никакая Анька — у меня Верка есть — ты же знаешь, но коль пошло такое дело, я решил ответить другу тем же и прикольнуться уже над ним! Не подавая вида, что я его раскусил. Ну, отвечаю ему:

«Пусть не подпускает. Посмотрим. Ты же меня знаешь: если я захочу — она будет моей!»

И паузу взял, как надо, чтобы Енота ещё раз на вшивость проверить. Он — молоток! Как партизан на допросе. Стоит как камень. Тут я ему:

«Я имею в виду „подругой“. Не надо так на меня смотреть. Я ничего такого не думаю. Расслабься, кореш!»

А он мне на это, знаешь, без всякой злости, чисто дружески так:

«Ладно, попробуй, рискни здоровьем… Но я за тебя не отвечаю».

–… Вот, Андрюха, это, скажем так, предисловие. А дальше — я с ней встретился на следующий день в коридоре. Меня вызвал на осмотр заведующий отделением. У нас обычно сначала смотрит лечащий врач, а потом уже заведующий — хирург, кстати. Бывает, что смотрят сразу вместе. А тогда лечащий как раз в отпуске был. В общем, пришла медсестра и сказала идти в кабинет. Ну, иду. Где кабинет — помню. Недалеко от Северной, кстати. Иду, ржу в душе, вспоминаю рассказ Енота про Чёрную Медузу. Двигаюсь по направлению к Северной.

И тут из палаты старших девчонок выходит она… Я ещё не был уверен, что это она, но каким-то шестым или седьмым чувством это ощутил. Её пронизывающий взгляд невозможно сравнить ни с чем. Ты вот сходу втрескался в неё — поздравляю, тебе повезло! А меня она при первой встрече пронзила таким взглядом, будто пыталась определить, сможет ли при необходимости стереть мою память или ей это не под силу.

… Слушая Сергея, я в этот момент вспомнил, что лишь одного не рассказал другу из произошедшего накануне: как она смотрела на меня в палате и в её глазах читался вопрос: «Ты догадался, да? Ты же догадался обо всём?!» То есть получалось, что у меня она и не пыталась «стереть» или «выключить» память, изначально зная, что это невозможно (или же просто не захотела, польстил я себе). А вот «пронзительный» взгляд на «новенького» в Двойке — Серёгу, похоже, означал, что она могла увидеть в нём какую-то опасность. Я даже предположил какую: напорист Серёга, чуть что — дров может о-го-го каких наломать. Но при этом почему-то её чары против него не сработали…

Тем временем Серёга продолжал:

— Знаешь, вот никогда не думал, что когда-нибудь так струхну, что спрятаться от девчонки захочется… Знаю, у других пацанов такое бывает. Но — не у меня! А тут я прямо рванул в кабинет зава! Типа, прячься хоть в берлоге у медведя, только прячься!.. Ну вот, здороваюсь с ним. Он, похоже, заметил, что я шарахнутый какой-то. А он меня помнил!

«Ты что, — говорит, — такой? Как новобранец перед военкомом… Ты ж не из пугливых, Лучин».

Тут я соврал, что вроде как слегка трушу — наверно ж, операцию пропишут. А так это всё надоело…

Но ты знаешь, Андрюха, пока я аппараты скидывал, пока зав меня на кушетке осматривал, у меня возникло дикое желание снова её увидеть — и уж тогда посмотреть ей прямо в глаза. Как смерти, ё-моё! Со всем партизанским бесстрашием!

Сразу тогда возникла мысль: поделиться ощущениями с Енотом. Но тут же появился стыд. Стыд за то, что трухнул! Ведь ещё вчера вечером не верил Еноту, считал его рассказ бредом, вымыслом ради любви, и вдруг…

Тут я, знаешь, про себя передразнил Енота: «Э, нет, — ничего я тебе не буду говорить! Какой страх? Просто показалось что-то. Ты уж достал всех своей Чёрной Медузой! Обычная девчонка… Но на фоне Медузы всякая фигня теперь мерещится». И уже про себя думаю: «Ты ж психолог, Серёга! Чего тут непонятного? Всё понятно!»

«Видел я её», — говорю потом Еноту, когда он вернулся с процедур, а у меня самого в тот день процедур ещё не было.

Говорю так, таким тоном — мол, ничего особенного… и покрасивее бывают.

А он мне с сомнением:

«А это точно была она? Откуда ты знаешь?»

«Да она, она. Я догадался, — и стал описывать девчонку. — Нормальная девчонка, кстати!»

Ну, про «нормальную» я ехидно так сказал…

«Ну, похоже на то, что она, — согласился Енот. — А вот насчёт „нормальная“ — ну-ну… посмотрим… То есть странного ты в ней не заметил ничего?»

— Абсолютно! — заверяю его, ну вот прямо честно-честно.

— Стали мы, в общем, наблюдать за этой Анькой вместе с Енотом… Я делал это, что называется, для прикола. Ну, как будто в игру с ним играли — в разведчиков, и типа я полностью верил во всё то, что он мне рассказывал — всё по правилам игры.

— Слушай, чё ты заладил: «Енот, Енот!» Ну, имя у парня есть? — перебил я Сергея.

— Енот — он и есть Енот, — отмахнулся Серёга. — А вообще — Димка он, я ж тебе уже сказал. Но он за «Енота» не обижается. И вообще — не перебивай. Так вот. О чём я говорил? Сбил ты меня с мысли, ёлы-палы, своими умными наставлениями.

— Ладно, пардон, валяй дальше, — извинился я. — Ну, начали вы теперь уже вдвоём за ней наблюдать. Разведчики краснокожие. И что?

— А ничего! Представляешь? Первые дней десять — никаких зацепок! Я уже в центральную столовую стал ходить вместе с ними — и ничего странного не вижу! Стал уже издеваться над Енотом, то есть над Димкой, мол, ну, что: я чего-то «не вижу», да? Мою память тоже «стирает»?

— Да нет, — говорит он, — я тоже ничего странного не вижу сейчас. Она словно затаилась.

Хотелось мне всё же на смех Енота поднять: мол, сочинил ты это всё, как с Медузой. Нравится девочка — так и скажи: «Извини, друг, но не трогай её. Моя она!» Но меня затянула эта игра в слежку, было даже как-то интересно, и я решил продолжить. К тому же не выходила из головы та первая встреча, тот необычный пронизывающий взгляд.

Познакомиться с ней поближе не удавалось. Повода как-то не было, не срасталось… Училась она в классе на год младше нас с тобой. Их класс располагался в их же палате. Но через какое-то время именно наш класс устроили в палате старших девчонок, а не в кинозале. И как-то во время уроков я стал ощущать её присутствие… Вот реально. Честное слово!

… Я не сдержался и начал хохотать.

— Зря хохочешь, — не обиделся, однако, Серёга. — Ты ведь сам уже видел, что «что-то не то».

— Ладно, прости, не сдержался, — отвечаю Серёге. — Просто детектив какой-то вырисовывается.

И чуть не добавил: «А ты часом, пока был в её палате, кровать её не обследовал на предмет каких-либо странностей?» Но Серёга опередил меня… телепатически, да и только:

— Знаешь, я однажды на перемене подошёл к её кровати, которую вывезли в коридор на время уроков. Я специально пронаблюдал, когда раньше вывозили, какая кровать её… Стал её осматривать, всю обнюхал, но ничего странного не нашёл.

Я опешил — вдруг не до смеху стало:

— Серёг, ты что? Прямо в белье её, в подушке там рылся?

Серёга вздохнул:

— Знаешь, раздухарились мы с Енотом. Я же раньше в шутку предложил, а он всерьёз поддержал — ну, и понеслось… Мы так с ним сговорились, так минуту улучили, что он на атасе стоял, а я рылся… Ну, да. Извини, друг. Я про себя у неё прощения уже попросил.

— Ладно, — кивнул я, и снова меня стал смех разбирать, как представил эту сцену. — И что таможня? Дала добро?

— Ну, а куда деваться, — пожал плечами Серёга. — Ничего там такого не было. Канистры с машинным маслом не нашёл. Запчастей — тоже. Но знаешь, что тебе скажу… уж извини за интимные подробности… Это, как сейчас помню, была пятница. У девчонок смена белья по понедельникам. Улавливаешь? А вот у Аньки всё, как будто только что стираное. Прямо свежее некуда. Вот запах абсолютно свежего белья, как будто его ещё сегодня на солнце сушили, на ветерке! Сечёшь?… Тоже как-то не по-человечески… Ну, ты понял… И ещё мне почудилось, что та постель пахнет лесной хвойной смолой — самый любимый мой запах. После этого ко мне… ну и к кровати на секундочку так подошёл Енот.

«Ничего подозрительного не нашёл, — говорю я ему, — только постель свежее некуда! Ей бельё что, каждый день меняют? Ещё и запахом сосновой смолы пахнет».

«Э, нет… — говорит мне Енот, обнюхивая постель, — это точный запах нашей реки. Вот прямо Днепром пахнет! Уж тут меня никто не проведёт — я этот запах ни с чем не спутаю!»

Ну, не стал я с Димкой спорить, не принципиальным спор мне показался, да и в класс уже пора было идти. Хотя запах лесной хвойной смолы вновь почуял. А потом, когда мы были в столовой, Анька снова на меня так зыркнула, что я чуть не подавился. Как будто просекла, что я лазил куда не надо… Вот тогда я у неё и попросил мысленно прощения. И, знаешь, она как будто улыбнулась мне. Но тоже так, мол: «Ну, смотри — прощаю, но только на первый раз!»

Мне почему-то очень захотелось увести разговор хоть немного в сторону.

— Слушай, Серёг, если уж на то пошло, я её видел вчера на пляже раздетую… когда она уже у нас в отделении оказалась. Ну, раздетую… в смысле в купальнике. Очень близко я, правда, не подходил, но на ногах даже швов не видно… А ты мне про какие-то пластины…

— Андрюх, ну ты меня удивляешь, чесслово! — изумился Серёга. — Ну, неужели ты со своей фантастикой не понимаешь, насколько просто роботу… — и тут Сергей запнулся, словно и сам не вполне верил в то, что хотел сказать… — Ну, короче, сделали робота в виде человека, вот и всё. Но ничего человеческого там нет, кроме кожи, то есть оболочки.

«Ничего человеческого там нет», — эта фраза, как и то первое слово Серёги про робота, больно ударила меня по мозгам… и по сердцу… но я решил не показывать виду:

— Ну, хорошо; допустим, ты прав. Но должна же быть у нашего робота какая-то «крышка»… то есть крышка футляра в ноге для всовывания тех самых пластин, о которых ты говоришь?! Пусть и прикрыта эта «крышка» человеческой кожей…

Несколько мгновений Серёга держал паузу… а потом прямо взорвался весь:

— Андрюх, ну, что ты в самом деле! «Крышку» ему подавай! Ты рассуждаешь… как это называется… а, вот, вспомнил — рационально! А тут же…

— А что «тут же»? — перебил я его, не в силах сдержать обиды за «оболочку». — Законы физики никто не отменял! И уж тем более при создании советского робота!

— Андрей, а как же «седьмая кровать»? — спокойно и с ехидной такой улыбкой спросил Сергей.

И тут «съел» уже я.

— То-то же, — похлопал меня по плечу друг. — Физику он вспомнил! Просто ты боишься поверить в то, что сам же в упор видишь…

И тут я заметил, что он мрачнеет… и смотрит вовсе не на меня.

— Ну, всё. Павлинка сюда идёт, — прошептал Серёга как-то обречённо. — Что ей надо? Сейчас всю малину нам испортит.

Я уже замечал эту девчонку из Второго. Не заметить её было нельзя. Высокая. Даже немного выше моего друга. Стройная. Красивая. Даже в общем-то красивее Ани Крыловой… Вообще, вспоминаю, много красивых девчонок было в Санатории. Больше, чем в нашей с Серёгой школе в Калининграде… это если в процентном соотношении, да простят мне наши школьные девочки!..

У девчонки, вернее уже серьёзной юной девушки, которую Серёга почему-то назвал так пренебрежительно, была особая, строгая… величественная красота. Я даже могу сказать, на кого она была похожа! Она напомнила мне… богиню Афину Палладу, её изображения в учебнике по древней истории и в других книгах. Только чертами потоньше… У неё были очень густые как смоль волосы, игравшие на солнце воронёным отливом. Но — короткие… По модной тогда причёске гаврош… Наверно, она бы носила длиннее, но стричь вынуждал… мощный шейный корсет, поддерживавший её голову как бы на двух стальных колоннах. Тоже, по сути, экзоскелет. Потом я узнал, что её оперировали во Втором… тяжёлая травма шейного отдела позвоночника… Экзоскелет придавал ей ещё больше величественности и строгой, царственной осанки.

Вот так она подошла к нам, как царица и богиня, и сказала глубоким голосом… вроде как не повелевая, но…

— Я на победителя! — И добавила, чтобы это не выглядело уж совсем безоговорочным приказом: — Ладно?

Я невольно повернул голову к Серёге… Ох, артистом бы ему быть! Надо было видеть, с каким театральным размахом его недовольный и даже гневный вид, достойный Отелло, растворялся в кислоте саркастической ухмылки, достойной злодея Яго.

— Ну, я опять продул, Андрюха! — небрежно ткнул он тростью в шашку. — Невооружённым глазом видно. Нехорошо заставлять девушку ждать. Покажи ей класс.

Начал я игру с полной уверенностью в себе, но уже через несколько минут почувствовал… Не стану описывать своё состояние. Оно и так понятно… Я продул Павлинке! Даже не поняв, как это случилось. У Серёги был вид, будто его любимая футбольная команда проиграла финал чемпионата страны… Я развёл руками: ужасно стыдно… но извини, друг.

Я понимал, что виноват: приношу друга в жертву Афине Палладе! Хотя мне было неясно, почему Серёга, как ёж, топорщит иглы на такую красавицу… Серёга! Уникальный ценитель женской красоты!

Единственное, что я мог сделать для друга, — это расставить шашки. Павлинка не дала мне это сделать за себя — она очень изящно присела, не нагибаясь, и легко расставила свою шашечную позицию, передвигаясь на корточках…

Серёга посмотрел грустно на своих «чёрных», потом мужественно — на девушку.

— Алин, ты же знаешь, что я не Капабланка, — вздохнул он.

— А ты соберись, Серёжа, — так начальственно ответила Алина, что я счёл за лучшее отойти в сторонку и сделать вид, что не подсматриваю.

–… Кончай поддаваться! — услышал я через пару минут сердитый, но в то же время слегка надтреснутый голос Серёги.

… И понял, что его дела в этом заезде совсем плохи… а наши общие — ещё более туманны и запутанны.

Алина покинула нас так же, как и появилась. Внезапно и величественно… как и полагается богиням. Правда, странным образом проиграв Серёге и после этого не менее странно улыбаясь… Смысл этого явления открылся мне позже.

Серёга, хоть и выиграл, но приходил в себя будто после позорного поражения или прямо-таки натурального нокдауна… Даже на скамеечку запросился. Всё головой качал.

Я спросил его, откуда пошло это прозвище, совсем не идущее богине Афине. Ничего себе «павлинка»!

— Она же как лебедь… — вправляю другу мозги. — Чёрный… Красивый и редкий.

Серёга посмотрел на меня искоса, приподнял бровь:

— А я тебя недооценивал, кореш… Короче, был у неё тут один ухажёр. Додик в этом деле. Так он павлинье перо чуть не из хвоста как-то выдернул из этого индюка и ей принёс… А Алинка взяла и в шутку себе это перо сзади под корсет вставила… как антенну. Ну, на минуту так. А девчонки увидели — на смех её подняли. Завидуют они ей! Понятно почему. Вот и пошло — Алинка-Павлинка. Не отмажется.

— Но ты-то за что её так… Ты ж не они, — укорил я друга.

— Да понимаешь… — поёжился он… и рукой махнул. — Да понимаешь ты всё, ё-моё! Похоже, она на меня глаз положила… И чуть ли не следит. Хотя с головой девчонка.

— С красивой головой, — издевательски уточнил я.

— А ты зол, кореш! — проговорил Серёга. — Недооценивал я тебя. Кстати, знаю я её ещё с позапрошлого года. Она вообще не ходила! Слышал, что её относили к спинальницам и практически безнадёжным. Но другие говорили, что там есть шанс! Очень маленький, но есть. Какая-то важная часть ткани осталась неповреждённой — и это очень важно. Так она и выкарабкалась. Хоть и корсет носит. Как это произошло — загадка даже для врачей. Говорят, дома очень много занималась!.. А когда она с почти безнадёжными спинальницами лежала, мы им иногда цветы с клумб таскали по вечерам… Прикинь, взрослые сквозь пальцы на наши грабежи смотрели… Но как вспомню, так вздрогну — там же многим всю жизнь без движения лежать… Да я перед ними спортсмен-олимпиец просто! Андрюх, у них такие глаза были, когда мы с ними сидели… Вроде у всех разного цвета, а как будто во всех — бездонное синее небо…

Серёга замолк, у него в ту минуту как будто скулы свело.

— Ладно, извини, — ткнул я его кулаком в бок. — Просто немного обидно за неё стало… Она ж не робот… Что там дальше-то было?

— «Не робот», — усмехнулся Серёга. — Как и я… может быть… железа у нас с ней хватит и на трёх роботов…

Он посмотрел на часы:

— Скоро погонят нас отсюда…

И продолжил:

— Короче, подружиться с ней мне не удалось… С Анькой, как ты понял. Попытки были, но безрезультатно. Не подпускает она меня к себе! Такого у меня ни с кем никогда не было. Если я чего-то хочу — я этого добиваюсь! А тут — полный облом. Ну, ладно, память у меня не выключила — и на том спасибо!

В общем, переводят Аньку в хирургию. А Енот мне и говорит:

«Э, нет… что-то тут снова не так. Она ж всего две недели как оттуда. Из хирургии. Как раз перед твоим поступлением вышла. Почему опять-то?… И знаешь что заметь: через три дня после возвращения из хирургии она уже ходила в общем строю в центральную столовую! И это при операции на ноге!»

Но даже не это самое интересное. Переводят её в хирургию, уже при мне, это была суббота… И вот у нас традиция такая… правда, в основном у девчонок: «провожать на операцию» — выглядывать и смотреть, как подружку завозят в лифт, чтобы поднять на третий этаж в операционную. Выглядывают, правда, с опаской — ведь иногда за это ругают… но не всегда… Часто всё же позволяют посмотреть. Да и занимает всё это минуты две, не больше — девчонку вывозят на каталке из хирургии на втором этаже на лестничную площадку к лифту хирургического отделения, а в это время из двери выглядывают девчонки и смотрят, пока подружку в лифт не завезут. Часто сначала даже «разведку» посылают — одна девчонка выглядывает, чтобы посмотреть, не везут ли ещё. А уж потом все вместе смотрят.

В общем, смотрю на это столпотворение, а Енот сбоку опять:

«Э, нет. Очередной военный эксперимент сейчас будут проводить…»

У меня, Андрюх, от этих слов аж мурашки по спине побежали.

После этого её где-то через неделю выписали из хирургии и — бах, не просто выписали, а дня через два она уже в центральную столовую ходит — всё, как, по словам Енота, в первый раз было.

И тут уже я сам, без Енота, в смысле без Димки, вдруг увидел однажды такую картину: Анька выходит из сестринской, наверняка после перевязки, осматривается вокруг и как шмыгнёт к дверям Северной палаты! А я как раз из кабинета ЛФК к себе в палату шёл. Она скрылась в Северной. Я кидаюсь, значит, к дверям той палаты. Пытаюсь подсмотреть…

Тут мимо воспиталка мелких проходила и меня застукала, я бдительность потерял.

«Чего, — говорит, — туда смотришь? Вам там делать нечего, в той палате!»

Я ей:

«Так там… Туда зашла…»

Воспиталка мне:

«Кто там ещё? Кто туда зашёл?»

И, прикинь, открывает дверь Северной, я вижу там Аньку, а воспиталка, глядя на неё в упор, говорит мне:

«Никого здесь нет! Тебе показалось!»

В этот момент Анька как раз держала в руках ту пластину. Так она спокойно — будто не видела никого — сунула её себе в колено, как мне Енот и рассказывал… Я аж вздрогнул — жуткое зрелище! Хотя без капли крови! А потом поднялась с сетки кроватной и пошла нам навстречу… И, прикинь, вижу, как воспиталка отходит в сторонку, словно пропускает её, не глядя… Телепатическая команда! Анька, значит, гордо между нами идёт… сама — молчок, нас будто не видит… и к себе в палату — шмыг, значит! Андрюха, я бы подумал, что воспиталка с ней заодно, но глаза воспиталки… Точно не видела она никакой Аньки. Зуб даю! Это был день и момент, когда я окончательно поверил Димычу!

— Ну, смотри, — вдруг осенило меня, — предположим, это и вправду какой-то секретный эксперимент. Предположим, даже военный. Предположим и то, что никто об этом эксперименте ничего не должен знать и даже подозревать. Поэтому Анька-робот, как ты её называешь, стирает у всех память в части того, что с ней происходит. Но по какой-то причине стереть твою память ей не удаётся. Но и рассказать тебе всю правду она почему-то не может. Вот она и предупреждает тебя, мол, «не лезь и не мешай». При этом она явно демонстрирует тебе вытянутые пластины, мол, «да, это всё правда; ты не сумасшедший, тебе не показалось; но не нужно никаких расследований!» Короче, это должно остаться тайной, иначе, допустим, эксперимент провалится.

— Андрюха, ты гений! — Сергей обнял меня за плечи и так навалился на меня сбоку, что мы оба чуть со скамейки не сковырнулись.

Признаться честно, я сам не вполне верил в то, что наговорил, но мне было приятно, что друг оценил мою логику.

— И это всё? — спросил я.

— Да какое там «всё»! Короче, менее чем через две недели после того, как Крылову выписали из хирургии и она непонятным образом сразу же стала ходить в центральную столовую, бах — её снова переводят в хирургию! Но за несколько дней до этого, в самом начале мая, выписали Димку-Енота. Если в прошлый раз мы с Димой прожили в Двойке вместе более полугода, то в этот раз были вместе меньше заезда. Всего месяц, можно сказать. Я приехал в начале апреля, а он 6 мая уже уехал.

«Чего так рано? — удивился я. — Выписка ж вроде в середине месяца».

«Ну да! Пятнадцатого или шестнадцатого. Но бывает, что уезжают на день или два раньше… А у Димки там дома проблемы какие-то у родителей — знали, что не смогут забрать позже. Договорились на 6 или 7 мая».

Не знаю, как у вас, а у нас в Двойке выписка — это праздник! И не только у того, кого выписывают. Ну, с того, кто отваливает — всякая вкуснота. Конфеты, мармелад, зефир. Чаще, конечно, просто конфеты. Когда за кем-то приезжают, то забирают обычно в тот же день — на всё про всё не более часа. Ну, максимум полтора, если родители хотят ещё получить какую-то консультацию от лечащего врача. А так — приехали мама с папой, или один из них, пообнимались дружбаны по палате, переоделся парень, получил документ — и всё. Считай, он «на гражданке». Но Енот и тут своё «Э, нет…» вставил.

Его прямо со второго урока позвали, мол, мама с папой приехали! Какая уж там учеба! Нет, на самом деле, Андрюх, у нас там всё строго, даже со школой! Когда родители просто приезжают и приходят на свидания, то фиг тебя кто с уроков отпустит! Гулять с родителями по территории Санатория не запрещается, но только в свободное время. Свободное как от процедур, так и от учебных занятий! Школа ж — святое!

Димыч — он нормалёк как учился. Короче, без проблем ему вывели четвертные и, значит, годовые оценки ещё в начале мая… «Всё, — сказали. — Мог бы и без четвёрок, если б не сачковал. Гуляй!»

Пошёл, короче, Димка с урока, даже не попрощавшись.

Слышу Алинкин шёпот сбоку:

«Вот ведь, даже „до свидания“ не сказал». Алина, кстати, тоже в нашем классе учится. Вдруг на перемене Енот к нам снова заваливается:

«Не ждали, гады? — говорит. — Э, нет, я от вас так просто не уеду!»

Мы таращимся на него, а он продолжает:

«В общем, так: во-первых, я ещё одну ночь с вами! Уезжаем мы завтра, родители остановились в гостинице, а я с вами переночую. А во-вторых, наш ждет интересный вечер после ужина! Так что попрошу не задерживаться в столовой. После ужина сразу в палату!»

Тут он на Алинку глядит и, прямо как дАртаньян, ей:

«И вас, сударыня, я тоже приглашаю к нам в палату!»

Алинка, значит, хмыкнула так безразлично:

«А я тут при чём?» — говорит.

И тут Енот — в открытую. Вот уважаю его за это. Умеет!

«А при том, — говорит. — Кто тебе сам всё списывать приносил на блюдечке?… Ну, если ты не успевала. И как ты думаешь, почему?»

Вот ты знаешь, Андрюха… чтобы Алинка покраснела и ресницами захлопала — это надо уметь так её к стенке припереть.

А Енот ей:

«Так что с тебя должок — мне отдельное „до свидания“. А с меня тебе — ум, честь… и печенье с шоколадкой!»

Прямо учиться у Енота можно, Андрюх, как девочек обламывать.

Тут в класс… ну, в палату то есть, вошла училка.

Енот — нам:

«Э, нет. Сами учитесь, без меня теперь! У меня уже табель в кармане!»

А Алина ему:

«Иди отсюда, пока по лбу не получил».

А вечером собрались, значит… Из центральной столовой Димка смылся, как только поел. Его родители ждали у входа. А когда из централки вернулись мы все, то в палате уже были расставлены столы один к другому в длинный ряд. Ну, почти так же, как когда палату в класс превращают, но только в линию.

Всё как полагается — конфеты, вафли, сок, лимонад… Андрюх, прикинь, даже пепси-кола… Ничего, таможня дала добро!

— Знаю, читал про пепси-колу, — кивнул я. — Хоть и дефицит, зато «не рекомендуется к употреблению детям с заболеваниями нервной системы и опорно-двигательного аппарата, особенно в больших количествах».

Серёга продолжил:

— Родители Димки, между прочим, тоже в палате были — помогали столы накрывать.

Димкин батя по палате даже без халата ходил. Медсестра потом уже сказала:

«Халат всё-таки наденьте, а то сейчас дежурный врач как заявится, так получим и я, и вы».

Между прочим, Димка ту медсестру, Татьяну Никитичну, попросил остаться после восьми вечера, когда заканчивалась её смена. Это была любимая Димкина медсестра. Да и мне тоже она нравится.

Ну вот — расселись. И вот мы все за столом. Все пацаны нашей старшей группы, воспитательница, медсестра… и, прикинь, Андрюха — Анька и Алинка — две красотки! Я прибалдел. Ну, Алинку я мог ожидать… а вот Аньку! Как ему удалось её пригласить, зачем — пока сидел, всё ломал голову… Сам Енот — во главе стола, как именинник… то есть в торце. Я — справа от Енота и прямо напротив девчонок. Воспиталка, медсестра и родители тоже сели за длинный стол, но в противоположной части.

С Алиной Димка более-менее дружил. Да и на меня она, честно говоря, иногда поглядывала… уж не знаю, Андрюха, с какой такой целью. Наверно, запомнила с прошлого года… Но ты же знаешь — я здесь лечусь, девки меня тут не интересуют, меня Верка ждет, как дембеля! Да не лыбься ты так… Понятное дело, дружить с красоткой я сам не откажусь.

А вот почему Енот позвал Аньку — для меня это было дико странно. Я не видел между ними никакой дружбы — так, здоровались они. Да ещё после того, что мне Димка про неё понарассказывал! Хотя… может быть, я чего-то и не замечал?

Короче, Димыч взял слово… Андрюх, у меня просто челюсть отвисла! Он со своим ДЦП так собрался — говорил без запинки, так красиво… Ну, прямо диктор в телевизоре! Всем пожелал всего хорошего, что можно было придумать… всем, типа, выздороветь совсем и вообще — хорошего настроения. Я прямо гордился им! И тут он прямо к Алинке и Аньке обращается. Вроде так:

«Дорогие Алина и Аня! В вашем лице я благодарю всех дам нашего отделения за то, что вы всегда поддерживали нас своим обалденным мужеством, героизмом и оптимизмом… и не давали нюни распускать. С вами всегда было не скучно, всегда весело и интересно жить! И вот теперь я уезжаю и оставляю вас на попечение моего лучшего и самого надёжного в мире кореша — Серёги Лучина. Вы его ещё до конца не знаете! Он — крутой! Если вас кто обидит, сразу к нему обращайтесь — он разберётся. И если вас, красавиц наших, захотят украсть городские… а они, как звери лютые, поглядывают сквозь наши заборы, кричите „Серёга!“ Если он даже сразу не успеет, он потом вас… и их заодно из-под земли достанет!»

Андрюха, я просто не знал, куда деваться! Так я ещё никогда не краснел.

Потом, когда Димыч закончил речь и пепси за всех хлебнул, народ загалдел. Димке пожелали всего самого доброго. Сладости сразу схомячили, пепси-колу выпили. Многие потом разбрелись по палатам животы растрясти, чтобы ещё для сока места осталось… Столы пока не стали убирать… Девчонки отпросились ненадолго и пообещали вернуться. Родители Димки тоже куда-то вышли.

Тут ко мне Енот подсаживается. А я как сидел, так и сижу — в ушах звенит ещё от его речи. И тыкаю его в живот тростью, как копьём… ну, как он меня когда-то при первой нашей встрече.

«Ну, ты и зараза!» — его же слова повторяю.

Он мне:

«Да, ладно! Ещё спасибо скажешь!.. Писать-то мне будешь?»

«Не, — говорю. — Завтра же попрошу Аньку, чтобы мне на фиг всю память о тебе стёрла!»

Енот — нормальный друг, угрозу мою пропустил.

«Ну, ты постарайся ещё что-нибудь выяснить, — говорит. — Эх… как жаль, что у нас так ничего и не получилось!»

Тут я как будто обиду услышал в его голосе. И мне что-то вдруг дико жалко его стало. Я — ему:

«Ничего, я выясню. Постараюсь. Я очень постараюсь!»

«Спасибо, друг! — вдруг снова прямо так торжественно мне Димыч говорит. — Я на тебя надеюсь! Ты моя единственная надежда в этом вопросе! Я пытался к этому делу Алинку подключить — умный она человек, чувствую! Но… бесполезно! Не видит она ничего!.. Или не хочет видеть».

Я прибалдел от его последних слов. Спрашиваю:

«Ты хочешь сказать, что Алинка всё знает и у неё какой-то уговор с Анькой?!»

«Э, нет, — отвечает мне Енот. — Хотя готов признаться, что у меня как-то однажды мелькнула такая мысль. Нет, успокойся. Алинка — нет. Алинке можешь доверять! Да, Алинка тоже какая-то странная бывает. Но это другая странность! Человеческая, так сказать… А вот Анька…»

Я этого как раз ждал!

«А зачем ты Аньку сегодня позвал? — причём шёпотом его спрашиваю. — Сам же с ней, как это… с пантерой какой-нибудь в джунглях… интересно и страшно. И как уговорить-то удалось?»

А мне на это Енот такое говорит:

«Ну и что? Всю жизнь в страхе жить мне прикажешь? Нет уж! Я бы не смог так уехать… Прямо подошёл к ней, прямо в глаза посмотрел и говорю прямо: „Вот ты такая… такая красивая и классная, что я и подходить к тебе боялся…“ И прямо приглашаю: „Придёшь?“ А она мне так просто, без всяких этих девчачьих штучек, мол, подумаю там, посмотрю на твоё поведение. „Спасибо, — говорит. — Приду, конечно! Ты классный парень!“ У меня прямо камень с души упал. Мне, знаешь, даже стыдно стало за то, что я её с умыслом приглашаю… Ну, как Шерлок Холмс. Думал, может, удастся как-то её спросить, намекнуть… Может, расколется она. Ещё не вечер, Серёга. Если вернутся, вот прямо возьму и спрошу».

Мне, Андрюх, жутко интересно стало.

«И о чём ты её спросишь?»

«А не знаю, — мне Енот честно говорит. — Как получится. Может, ты подскажешь…»

«Эдак я тебя и подставить могу, — отмахиваюсь я от Енота. — Подскажу, ты спросишь, что у неё там внутри, ещё показать попросишь… на бис! А она — раз! Достанет свой бластер инопланетянский — и нет Енота! Кучка пепла! Батя твой войдет: „Где Дима?“ А нет больше Димы!.. Сам думай! Только палку не перегни… вон трость свою. И кстати, — ещё говорю, — даже если я всё про неё узнаю, я ж не смогу тебе это прямо в письме написать. Сам знаешь — у нас могут и подсмотреть, что я там понаписал…»

Но тут Димка сразу нашёлся:

«А ты так напиши тогда: „Прочитал я тут классный научно-фантастический рассказ“… и дальше пиши, как будто пересказываешь… Я умный, я пойму».

«Ну, если память мне оставят», — намекаю я.

«Хорошо, я тебя понял, — принял моё условие Енот. — В общем, тебе, старик, я оставляю раскручивать эту загадку. Кстати, будь начеку: бьюсь об заклад — через пару дней её снова заберут в хирургию!»

«Ты чё, совсем спятил? — не выдержал я. — Её ж недавно оттуда выписали! Только в централку начала ходить».

Он мне:

«Я тебе сказал. Вспомнишь мои слова и мне напишешь… И что-то мне подсказывает, что её очередной перевод в хирургию — это далеко не самое интересное, что тебя ждёт».

Тут Енот как-то очень хитро ухмыльнулся и по плечу меня похлопал. Я даже подумал, а не успел ли он с девчонками договориться, чтобы меня подкалывать…

Тут как раз медсестра в палату вошла и Дымыча позвала… И сама к нему подошла.

Знаешь, Андрюха, хорошие она ему слова сказала. Тихо… Но я слышал… Это и меня касается. Всех нас. Она, значит, ему говорит:

«Дима, пообещай мне, что будешь учиться только на пять! Пообещай. Я знаю, что говорю. Тебе это необходимо! Очень необходимо!»

А Димыч ей на это:

«Я хорошо учусь».

А медсестра ему:

«Я знаю. И всё же, я тебе ещё раз говорю: учись только на пять. Ты не дебил — и это главное! Ты очень многое можешь, если захочешь! Ты очень многого можешь добиться в этой жизни. Дим, мне уже много лет. Мне на пенсию скоро. Я много лет проработала в этом Санатории и в этом отделении. Многое и многих видела. Поверь, я не каждому говорю то, о чём говорю сейчас тебе. Но ты — действительно можешь! Можешь всё! Несмотря на внешность — это не главное, поверь. Ты можешь выучиться — и не только в школе, но и дальше, ты сможешь работать. И семью ты тоже сможешь завести! Сможешь! Я серьёзно! Только не опускай руки. Иди, если нужно, даже против течения; но иди вперёд, только вперёд…»

Вот. Расцеловала его в обе щеки, извинилась и вышла ненадолго.

И прямо тут же девчонки возвращаются… Довольные чем-то. И тут, Андрюха, такое началось!

Серёга замолк — и такая странная улыбка у него на лице появилась, что я съёжился, ожидая услышать всё, что угодно. Хоть про цирк с титановыми пластинами!

Серёге понравился мой взгляд, и он продолжил:

— Так вот. Алина снова садится, сок себе наливает. А Анька к Еноту подходит и говорит ему:

«Дима, можно тебя на минутку?»

Димыч, вижу, даже струхнул чутка и отвечает:

«Можно… А что случилось?»

А Крылова и говорит ему, но так, что вся палата слышит:

«Да ничего не случилось. Просто давай потанцуем на прощание. Ты ж этого хотел…»

Енот сначала чуть не рухнул…

«Так это… мафона нет», — говорит.

Да я и сам чуть со стула не свалился. И тут меня какое-то злорадство схватило… «Ага! — думаю. — Огрёб! За что боролся, на то и напоролся!» И тут я сам себе, Андрюха, такой последней сволочью показался! Вижу, что Димыч и рад бы уже, но его начал ДЦП клинить… ему скулы даже свело… Слова выговорить не может!

И тут Анька свою «канадку» к столу ставит… и просто кладёт Димке руки на плечи — хоп! И он вдруг выпрямился… Она как будто его приподняла над полом. Андрюх, ты не поверишь: у меня было полное ощущение, что он над полом, как в невесомости, поднялся… Ну, не высоко, конечно… Сантиметра на два, на три. И всё — отпустило Димыча сразу… Представляешь?! А она, Анька, значит, и говорит ему:

«А зачем нам музыка? Мы и так можем… У тебя такое воображение, Дима, что ты всё можешь представить и даже сделать… Вспомни свою любимую. Мы про себя послушаем».

Димыч, похоже, в себя пришёл.

«У битлов классный медляк есть — „Лэтитби“», — говорит.

«Вот под него и будем», — Анка ему на это.

И знаешь, начали они танцевать. Нормально так! Тут тишина вокруг могильная… А они что-то там улыбаются, шепчутся — ничего не слышно. Воспиталка с медсестрой на них смотрят — застыли, как статуи. «Ага, — думаю я. — Момент истины! Сейчас она расколется Еноту!» А сам краем глаза на наших пацанов смотрю… Ну, на тех, что по койкам, как на диванах, развалились. «Вот если заржёт сейчас кто, — думаю, — сразу по кумполу тростью получит! Убью!» Но и пацаны все… как будто им «замри!» сказали… сидят, рты разинули, только глаза пучат. И ни гугу.

Я потом спросил Енота, о чём шептались они. А он улыбался так загадочно. «Да она мне то же самое, что медсестра наша, Никитишна, говорила. Только — ещё душевнее! Проникновенно так!» Енот, он такие словечки знает! Но это — потом уже было.

А тут Алина… Смотрит на меня с той стороны стола и говорит:

«Ты чего друга не поддержишь?»

«Как?» — спрашиваю.

«Вот недогадливый какой-то! — ржёт, значит. — Хоть бы меня пригласил… Раз уж ты теперь такой старший вожатый на наши головы».

Я — в отрубе! Андрюх, я ж даже с Веркой никогда не танцевал. Ну, это… не могу. Комплекс у меня. Верка всё понимает. С обниманцами у нас с ней нормально и без танцулек.

Я — Алинке:

«И чего? Я на этих скрипеть перед тобой буду?» — И стучу тростью по аппарату, чтоб погромче звенело.

А она мне:

«На этих и будешь! Ты что, лётчика Маресьева забыл?»

Встаёт, стол обходит и… и знаешь, прямо как башня надо мной. Как маяк! Глаза над железками её так и светятся! И руку свою так в сторону отводит… как когда вальс танцуют, только немного ниже. И говорит. Точнее приказывает:

«Трость поставь к столу. Обопрись правой».

Я, как под гипнозом, команду её выполняю. Кладу руку на её ладонь. Чувствую — холодная. Тоже волнуется.

«Вставай! — говорит. — Поднимайся!»

Я другой о спинку стула опёрся, встал.

«Теперь, — говорит, — этой рукой мне на плечо опирайся… Ничего. Я буду за кавалера. Не стесняйся», — так и говорит.

Мне куда деваться! Положил ей правую руку на плечо.

«Стоишь?» — спрашивает.

«Стою, — отвечаю ей. — Только не понял я, кто у нас старший вожатый и на чью голову».

Она смеётся. В общем, обстановка слегка разрядилась. Она говорит:

«Давай тоже что-нибудь любимое вспомним. Может, что-нибудь из Дассена?»

«Ну, из Дассена, так из Дассена, — говорю. — Названий не знаю. Ты мелодию напой. Я вспомню».

Она и напела… Она тихо напевала, и мы танцевали! Прикинь! Мы танцевали, кореш! Я тебе скажу, так я бы смог целый час танцевать тогда… Только воспиталка хватилась. Про поздний ужин вспомнила, за кефиром побежала! А там и проверка уж пошла… Дело к отбою… В общем, дискотеку пришлось сворачивать… столы выносить и всё такое. А у меня всё это перед глазами ещё и ночью стояло… И эта музыка. Дассен… Алинка же выше меня. Пока танцевали, у меня прямо перед носом этот обруч от корсета её, это наше проклятое железо! И так мне её жалко стало, Алинку! Думаю, как она с этим жутким ошейником живёт, с этим чёртовым таганом! Головы ж не опустить! Но она молодец — год назад и шевельнуться не могла.

— И после всего этого ты её ещё «Павлинкой» кличешь, — не мог я выйти из роли инквизитора.

— Ты сегодня злой, Андрюха! — уже привычно отмахнулся Серёга. — Ну, ты ж соображаешь… видишь всё сам. Алина же, она ведь покрасивее Веры будет… Зато Вера моя душевнее, теплее… ага… Но я-то хоть и в железе, но сам-то ведь не железный. Мне в Алине нужно какие-то недостатки видеть, чтобы крыша не съезжала. Ну вот… А последнее время у меня сильное ощущение, что она на меня глаз положила и прямо следит. Вот я и выставляю заслоны. Хотя кто знает — может, они с Енотом обо мне сговорились. Енот, он себе на уме. От него всякого прикола можно ждать. Вот слушай и объясни мне потом…

Значит, Димыча выписали на следующий день. За ним пришли сразу после завтрака. Он в «гражданку» переоделся, пришёл, со всеми чин чином простился. Руки пожал. У нас один чувак, из послеоперационных, он на кровати лежал. Взял его руку и не отпускает. Говорит:

«Ну-ка смотри. Давай быстро ответы!»

И показывает ему задания лабораторной по химии, которая предстояла в тот день. Димыч ему быстро дал ответы на все задания. Парень записал, говорит:

«Спасибо! Вот теперь — до свидания!» Вот такой он, Енот! Головастый!

А потом уж мы прощаемся, и он вдруг говорит:

«Знаешь… а всё-таки хороший она человек… Хоть и странный, но хороший…»

«Кто „она“?» — сразу не врубился я.

— Аня Крылова.

Я ему в открытую:

«Димыч, ты что, напоследок после вчерашнего и вправду влюбился? Нет, ну, ты меня удивляешь. При первой встрече ты меня „мешком по голове“, и вот теперь при расставании — тоже».

Дальше я решил поприкалывать его. Говорю, мол, Димыч, а ты вообще сам всё помнишь, что здесь происходило и что ты мне про Аньку рассказывал?

А он мне:

«Э, нет, это ты зря спросил! Этим ты меня не возьмёшь! Всё я прекрасно помню! И как пластины с ноги вытягивала, помню; и как операций уже несколько ей делали. Загадок там много. И всё-таки добрая она, я это чувствую! И в этом тоже загадка! Может, и главная загадка. Я ведь больше тебя наблюдал за ней. И многое видел. Видел, как она малым помогает всегда… Не пройдёт мимо, когда кто-то уронил что-то или другая помощь кому-то нужна. Но не только это я тебе сейчас сказать хотел. Анька — это одно. Сможешь разгадать эту загадку — будешь „молоток“. Не сможешь — значит, не судьба нам».

Я смотрел на Димыча и уже не знал, что сказать. А он вдруг ещё больше меня обломать решил. Хитро так щурится и говорит:

«А вообще, может, и не было никакой загадки, а? Ну, показалось. Показалось — и всё!»

Я не выдержал:

«Димыч, ты что, с дуба рухнул?! — чуть не ору на него. — Или она тебя вчера и вправду так охмурила на танце, что ты сейчас под гипнозом у неё?»

«Охмурить меня невозможно, — гордо так отвечает. — У меня аналитический ум. А ты, кстати, к Алинке присмотрись. Она так на тебя смотрит…»

Вот зараза-провокатор! Я ему:

«Да при чём тут Алинка? Не интересует меня никакая Алинка. Меня наше дело интересует!»

А он вдруг скучный такой сделался. Артист он, а не аналитик! И говорит, прямо в обиду напоследок играет:

«Ну, вот и разбирайся с этим своим или нашим делом. А мне лишь одного жалко — не успел поспать на веранде. А так хотелось! Ты ж помнишь, как нас тут закаливают. Прошлый раз ещё в начале октября, считай, на улице спали. Но это после лета, я понимаю… считай, по инерции… А сейчас ещё после зимы холодно… Но ты сном на веранде тоже не увлекайся, чтоб не заболеть перед операцией. А теперь мне пора. Родители уже ждут… — И добавляет: — Да ладно. Без обид. Держись!»

И обнимает меня, как настоящий кореш. Андрюх, его словно подменили в то утро! Я не помог понять, что произошло. Какая веранда? При чём тут веранда? Что у него за мысли? Ещё сутки назад мы оба жалели о том, что нам не удалось раскрыть тайну этого робота, и вот теперь он знать ничего об этом не хочет — вместо этого несёт про какой-то сон на веранде. На том он и уехал. А недели через две я получил от него письмо. И это письмо ещё больше сбило меня с толку…

Часть вторая

Мы помехи в секретном проекте?

Я невольно отвернулся, посмотрел в сторону Аньки-робота. Она теперь весело болтала со своей подружкой из Второго, гуляя с ней вокруг площадки… то есть толкая перед собой её коляску.

Пора было идти в столовую…

— Так и знал, что всё не успею, — без особой досады вздохнул Серёга. — Минут 30–40 у нас, наверно, до отбоя ещё будет… Вот держи! — Из внутреннего кармана синей курточки (который мы нередко пришивали сами) Серёга достал сложенный пополам почтовый конверт «авиа» с синими и красными полосками по краям. — Как говорится в «Семнадцати мгновениях весны», это тебе «информация к размышлению». Письмо Енота. Может, вы поужинаете раньше и у тебя время будет. Только Андрюха, прошу — никому! А тебе я доверяю. Давай встретимся у павлинника…

Серёга прикинул время.

— Хорошо, не переживай, — сказал я, взяв конверт с письмом.

На ужин был творожный лапшевник — единственное ненавидимое мною санаторское блюдо. Но я, конечно, поклевал его, чтобы не выглядеть объявившим голодовку. А по ходу думал, как ночью полезу в тумбочку за печенюшками, что прислали мама с папой в последней посылке… И приметил, с каким рвением наворачивает тот лапшевник Анька! «Точно — робот! — подумал о ней с весёлой злостью. — Нормальные люди такое есть не могут!» И странное чувство жалости вдруг мелькнуло в душе: бедным роботам, наверно, «вкусные» посылки не шлют, нет у них пап с мамами — вот и наворачивает.

… И я занялся под столом письмом, «замаскировавшись» стаканом чая. Никого моё занятие не удивило: подумаешь, парень решил письмо от родителей перечитать.

Развернул два листа, вырванные из середины тетрадки. Увидев ровный почерк Димки Балашова, я удивился, вспомнив, что у него ДЦП.

«Серёга, здравствуй!

Вот я и дома. Но мыслями всё ещё в Санатории. Всё ещё по привычке организм требует того же режима дня, обеда и ужина по часам и т. д. Также постоянно думается о том, а что бы делал в Санатории в то или иное время. Шутка ли — семь месяцев я провёл в нашей родной Двойке. Очень сильно хотелось домой, и даже не мог предположить, что так сильно будет хотеться вернуться обратно в Санаторий. Вот ложусь спать дома, а охота на веранду в нашу Двойку. Так охота под те одеяла из шкур. Тяжёлые они, но под ними так кайфово! А звёзды как падают по ночам!

Очень интересно, как вы там, чем занимаетесь? Учебный год, наверное, уже закончился. Скоро лето, море, катер… Но, увы, мне уже не положено по возрасту.

Тебе, как я понял, предстоит операция. Но ты ж не боишься, правда? Уж тебе-то бояться!!! Главное, чтобы в гипсе не сильно долго лежать, а то ведь жарко! А помнишь, как линейки засовывали в гипс, чтобы почухаться? А как потом после гипса колено с кайфом сгибается!!! Класс — правда? Ладно, не обижайся. Это всё из жизни — ты ж понимаешь. А может, тебе аппарат Илизарова поставят — ну, тогда смотри, гайки не крути!!!

Как там наши девочки — Аня, Алина? Алина ж так на тебя всегда смотрела! А ты не хотел этого замечать. Хорошая она девчонка! И Аня хорошая. Добрая Аня очень! Она ведь не пройдёт мимо, если кому-то нужна помощь, если у кого-то что-то упало, или ботинки нужно завязать, или ещё что-то. Она ж у младших девчонок всё свободное время пропадала. Откуда знаю? А она научила меня сквозь стены видеть. Проходить сквозь них только научить не успела — рано я уехал!

Ладно, Друг, расслабься, пошутил я! Ни через какие стены я не вижу. Просто наблюдательный — вот и всё. А Анькину доброту не заметить нельзя. И многому у неё стоит поучиться!

А то, что мы с тобой пытались выяснить, — да забудь ты, Серёга, обо всём. Ну, показалось нам, дуракам! Ты ж на самом деле не дурак, правда? Ты же понимаешь, что реально, а что нет.

Показаться может каждому, поверь! И это не диагноз, это не галлюцинации. Просто такое бывает в жизни. Правда — бывает!

Так что просто забудь обо всём! Забудь — и всё! Я знаю, о чём говорю, и зла тебе не пожелаю.

Пиши мне.

Енот (я за это слово на тебя, старик, не обижаюсь)».

Прочитав письмо, я ничего не понял, но особо мыслить было некогда, поскольку ужин закончился и все стали выходить из столовой.

Второе отделение после ужина уговорило воспитательницу ещё немного погулять и пойти к павлиннику — тут без настырной агитации Серёги дело, конечно, не обошлось. От «зоны активности» Первого отделения к павлиннику было рукой подать — и я подскочил туда, немного поиграв в настольный теннис у корпуса.

… И почти не удивился, когда вскоре туда, к «своим», подтянулась и Аня Крылова. Первой ей навстречу сразу поспешила Алина, и они о чем-то защебетали между собой.

— Ну, что? Прочёл письмо? — подойдя, шпионским шёпотом дохнул мне в ухо Серёга.

— Прочёл, — кивнул я. — Только скажу честно: я ни фига не понимаю!

— Я тоже ничего не понял, — пробурчал Сергей. — Особенно в самом начале, когда первый раз прочёл это письмо. Злой был как собака! Это ж надо, — думаю, — стоило им один раз потанцевать — и всё! Она его охмурила по полной, а он растаял… Или память отшибла. Но потом я всё же сделал более интересные выводы. Думаю, Енот просто испугался и решил выйти из игры. И, думаю, было чего испугаться. Ладно… Коротко и по порядку, а то времени мало. — Он осторожно оглянулся на девчонок. — Так и знал. И она здесь!.. Сразу скажу, я больше в письмах Еноту ни о чём таком не писал… Просто даже назло. Только вот после этого письма в ответном как бы намекнул Еноту: «А это правда, что ты тогда, когда с Анькой танцевал, над полом приподнялся? Сантиметра на два. Типа, антигравитация». Так знаешь, что он мне ответил, зараза?! «Каких там два сантиметра! Я тогда от кайфа на седьмое небо вознёсся!» Так и написал: «вознёсся»! Откуда он только такие словечки берёт?!

Шёпота у Серёги уже не получилось, он снова опасливо оглянулся на девчонок… и «завис» на несколько секунд. Те заметили его взгляд, и Серёга поспешил отвернуться… И тут вдруг донёсся до нас голос Алины — такой её нарочито «громкий шёпот», тоже «по секрету» обращенный к Ане:

— Ты видела? Посмотрел на меня, прямо как волк тогда, помнишь?

Тут уж мы оба с Серёгой слегка «зависли», глядя друг на друга…

— Это я, что ли, «как волк»? — хлопнул глазами Серёга.

— Да ладно… в голову не бери, — попытался я успокоить друга. — Это ж девчонки: у них главная задача по жизни — нам мозги вынести.

— Андрюха, какого-то волка они раньше вместе видели! — жарко зашептал Серёга. — Сечёшь? Пусть в зоопарке! Но значит, они раньше знали друг друга. Ты понимаешь, что это значит?

— Не понимаю, — признался я.

–… И я не понимаю, — мотнул головой Серёга. — Не два же они робота… Ещё и по зоопаркам шныряли… Не, с ума сойти с девчонками можно. Не смотри, не смотри на них! Давай я пока дальше расскажу, а то опять не успею.

… В общем, как и напророчил Енот, сразу же после его отъезда Аньку снова отправляют в хирургию. После этого снова всё повторяется — те же «проводы» в операционную возле лифта. Я в этот раз уже подхожу ближе к девчонкам, тоже выглядываю за дверь… Смотрю: вывозят к лифту на каталке. Всё как положено, строго. Медсестры, которые везут каталку, — в масках! Сама Анька — в зелёной шапочке на резинке — волосы полностью спрятаны вовнутрь. На её лице — улыбка и вроде как, ну, полное отсутствие страха! Ещё бы, чего роботу бояться!.. А может, предварительно укольчик сделали… Помню, одна девчонка хвалилась, что уже после укольчика, пока везли, ещё прическу под шапочкой поправляла… Прямо перед операционной.

— А чего роботу улыбаться? — перебил я.

— Слушай, тебе лишь бы к чему-то придраться, — повысил голос Серёга и тут же осёкся. — Ты уже как Енот: то не то, это не этак. Ну, научили робота улыбаться, чтоб подозрений поменьше было! Башковитые инженеры у нас в стране — мы же, кажется, это уже с тобой обсуждали.

— Ладно, ладно, — примирительно сказал я, — давай дальше.

— А что «дальше»? — И вдруг Серёга замер в молчании, куда-то вдаль стал смотреть…

И словно холодным сквозняком дунуло.

— Ты чего, — спрашиваю, — затих?

Серёга словно очнулся:

— Да что-то вспомнил, как сам лежал на каталке… на той самой площадке перед лифтом туда… — Серёга поднял трость вверх резинкой и указал в темневшие небеса. — В операционную на третьем. Всё! Ты уже не свой… в смысле, себе уже не принадлежишь совсем… как-то всё звенит вокруг, и вроде как холодный такой сквознячок дует… Да ты ж сам, наверно, помнишь такое, хоть и не здесь тебя везли.

— Нет, не помню, — сразу поспешил возразить я. — Меня ж, считай, почти не было, пока меня везли и всего сшивали… Это уж потом… как ночью в тёмной ванне… а в ней не вода — а сплошная боль вот прямо до самого горла. Ни вздохнуть, ни пё… — Я тогда осёкся не из цензурных соображений, а просто горло и вправду перехватило.

Серёга понимающе кивнул и сказал:

— Енот, он умный. Он как-то мне говорил: «Все пацаны и девчонки в мире делятся на три отряда. Тех, которые уже на каталке и их в операционную везут. Тех, которые на это глаза таращут и не дышат от ужаса, — и Енот глаза на меня выпучил. — А почему? А потому что знают, что и их черёд может наступить… И тех, которые не знают и даже никогда в жизни не узнают, как это всё бывает… И их почему-то больше всех на свете. Несправедливо, да?» Это Енот спрашивает меня: «Несправедливо, да?» А я что могу сказать. «Не знаю», — говорю ему.

— И я не знаю, — поспешил я снова поддержать друга и осторожно ткнул его в плечо своим плечом. — Ты давай дальше рассказывай, что было. Не отвлекайся на мелочи.

— Дальше — Аньку завезли в лифт, — ободрившись, продолжил Серёга. — Дверь закрылась, а я вместе с девчонками вернулся в отделение. Среди девчонок была и Алинка. Спрашиваю её потом: «Алина, а чего это Аньку второй раз за месяц на операцию повезли?» А она мне: «Серёж, ты что, тронулся? Её ещё не оперировали. С кем это ты путаешь?» У меня слов не было! Я ж точно помнил, что эта же компания провожала Аньку три недели назад в операционную. И Алинка там тоже была — я это точно помню, хоть и не подходил тогда близко. Андрюх, она — Анька — точно у всех память стирает, чтоб забывали то, что помнить не положено.

— А когда Аню везли, а ты среди девчонок стоял, она тебе ничего мысленно уже не говорила? — спросил я друга, уже начиная гордиться собой как заправским Шерлоком Холмсом. — Как тогда в столовой.

— Знаешь, ничего не почувствовал, — пожал плечами Сергей. — Может, она меня не успела заметить… Я практически позади девчонок стоял… Хотя, думаю, она видела…

На следующий день я был дежурным. И вот приходим мы вместе с другими дежурными и санитаром вечером на проверку в палату старших девочек, идём по палате, и вдруг я вижу на одной из кроватей Аньку! На том же самом месте, где и всегда стояла её кровать. Ничего не могу понять, у меня полный ступор головного мозга! Я знаю, что Анька в хирургии, что её только вчера прооперировали… А тут она — передо мной. Лежит и улыбается! Даже обувь её, кроссовочки такие бело-красные, ровненько возле кровати стоят — не придерёшься. Я уже хотел открыть рот, чтобы спросить: «Тебя что, уже выписали из хирургии?», но какая-то сила заставила меня молчать. В следующий момент я как будто услышал Анькин голос: «Интересно, да? Считай, что это ещё один фокус за твоё хорошее поведение. А теперь проходи мимо, забудь всё, что видел, и продолжай быть хорошим мальчиком!» После этого Анька исчезла. Причём вместе с кроватью! А потом пустая кровать появилась.

Тут меня дежурная старших девок толкнула:

«Ты чё на пустую кровать уставился? Это — Крыловой. Она ж в хирургии. Ты ж сам вчера видел, как её увозили на операцию».

Ну, я что-то ей промямлил, как дурак! Мол, «нечаянно засмотрелся». Тут же и огрёб, конечно. Слышу голоса их гнусные за спиной, хихикают, заразы:

«Ну, переживает парень за девочкой. Любовь у мальчика! Да не переживай ты так! Операцию сделали, всё нормально. Через пару дней будет в палате».

И ржут! Я им за разговорчики в строю чуть «пару» не вкатил. Меня уж дежурная их одернула. И тоже ведь с подначкой:

«Ладно, пошли, пошли, кавалер ты наш… Ну, замечаний нет? И вообще, из уважения к отсутствующей Ане пять? Да?»

Я махнул рукой — лишь бы отстали. Голова ж у самого квадратная. Ты прикинь, миражи какие!

Вот так, Андрюха! А ты меня «седьмой кроватью» пытался удивить. Как говорится, и не такое видали… И после этого ты хочешь, чтобы я поверил письму Енота, в котором он пишет, что «нам показалось»?

Ну, слушай дальше. Проходит примерно неделя после того, как Аньку прооперировали… Да, как раз неделя. Её во вторник прооперировали, потом в среду был весь этот мираж с кроватью, и уже новый понедельник наступил. Я как раз был в кабинете электролечения в нашем отделении. Заканчивал процедуру. Вдруг слышу — шум в коридоре. В той самой части коридора, о которой я тебе уже говорил. Там обычно не шумят, там только в банные дни детей много… ну и разве что кто с ума сходит возле туалетов. А тут слышу — шум, топот…

Смотрю: а там вроде уже не совсем наши девчонки стоят… ну, не совсем нашего возраста девчонки… а гораздо старше… выше… ну, уже прямо студентки какие-то… лет на двадцать тянут… и в то же время — вроде они же… Причём все в белых халатах, шапочках, масках.

Андрюха, я потом подумал даже, что мне электростимуляции лишней дали. Мозги наэлектризовались. Потому что не может такого быть, что мне в те минуты чудилось. И вот они все галдят: «Аня, привет! Привет, Аня!» Я догадываюсь, что на кровати — Анька Крылова и это они её встречают из операционной. А потом они сами повезли кровать к палате… Воспиталка сзади.

А впереди, сбоку от кровати, первая и самая высокая вроде как Алинка! Только без корсета!.. Да ещё в маске! И с косой такой обалденной через плечо! Под шапочкой такую точно не спрячешь!.. Чёрная, как воронёная, коса! Но вот брови, глаза — точно Алинкины! Строгие! И цвет косы, волос — тоже как у неё. Я сразу понял: это должна быть она… только как будто намного старше… И они так торжественно стали Аньку катить… и мимо меня катят… гляжу между ними: точно — на кровати Анька Крылова! Они двигают кровать, а меня будто не замечают. Ноль внимания! И слышу потом Анькин голос:

«Всё хорошо. Всё будет хорошо, мои славные! Вы просто молодцы!»

Знаешь, конечно, во Втором хорошая традиция — да и просто это по-человечески — так вот тепло встречать каждого после хирургии. Даже пацаны обнимаются; а что уж про девчонок говорить… Но тут какая-то… как это?… О, фантасмагория! Откуда такие почти взрослые?

В этот момент меня позвала воспитательница. Мол, чего ты там стоишь. Закончил электролечение, так иди самоподготовкой занимайся, если других процедур нет.

Я нехотя побрёл в палату, а моя воспитательница, закрыв собой обзор коридора, добавила:

«О, Аню Крылову из хирургии перевели! Прекрасно!»

И не было в словах воспитательницы ни капли удивления, что как-то «не так» везут эту Аню из хирургии. Словно происходило всё точно так же, как и с остальными ребятами. Я снова им вслед посмотрел… Ну, да — катят кровать с Анькой обычные наши девчонки. Алина — первой была. Но она выше всех — и её видно… Гляжу — точно она: корсет её на месте, волосы — короткие, никакой косы! А кто же тогда здесь мимо меня кровать вёз? Вкатили кровать в палату… И всё — тишина! Я ещё постоял — никто обратно не вышел…

После обеда в тот же день, как обычно, начались учебные занятия. У нас иногда, если из хирургии переведут, то в тот же день уже на уроки не пихают. А иногда и отправляют. Это уж кто как себя чувствует.

Я в тот день подумал: «Ну, робот точно будет на занятиях». Но ошибся. Аня лежала в своей палате, а в той палате тогда устраивали наш класс. Но не её класс, который младше, врубаешься? Я тебе об этом говорил уже. Так вот, лежит она себе в сторонке тихо так, спокойненько, никому не мешает.

За столом, перед самым началом урока, я шепчу Алине:

«Классно вы сегодня Аньку встречали!»

Она мне невозмутимо так:

«Как обычно встречали, как всех».

Я — ей:

«Как это „как всех“? Я же видел эту сцену!»

Так она мне прямо целый выговор:

«Какую сцену? И вообще, чего это ты в палату девчонок заглядываешь, когда это не положено? Вам, мальчикам, свободный вход сюда только на время школьных занятий! Забыл?»

Я — ей:

«Да никуда я не заглядываю, я ж там, возле кабинета электролечения стоял. А вы шли. И ты тоже».

Она упёрлась:

«Где мы шли? Серёж, ты о чём?»

Я продолжаю по-хорошему… ну, не ссориться же от того, что мне, может, это электролечение по мозгам дало:

«Ну, вы, девочки, вместе с воспитательницей везли на кровати Аню от самой хирургии. Ты тоже там шла — я же видел… Ты ещё в обалденной шапочке была и в маске», — уж не знаю, как я про косу промолчал.

Тут вообще коронный девчачий «полив» начался, без умолку… но и без истерики — за это Алине спасибо, конечно:

«Серёж, где я шла? В какой шапочке? В какой маске? Серёж, ты совсем с ума сошёл? На дурака не тянешь, но фантазия более чем бурная! Я после грязей сидела в палате и писала сочинение, которое нам задали. Кстати, а ты его написал? Я писала сочинение, и в это время привезли Аньку. Как обычно — наша медсестра и нянечка привезли её с хирургии. Да, кажется, ещё рядом наша воспитательница шла. Она у нас немного кашляет, но заменить некем, вот второй день в маске ходит. Вот и всё. Мы, конечно, налетели на Аньку, обняли, поздравили. Вот, как оно было…»

Я не знал, что спрашивать и о чём говорить дальше. Тут в класс зашла учительница, историчка, начался урок, и все на историю переключились. Но у меня-то в голове другая «история». «Не было никакого „эскорта“ девочек? Не было Алины? Всё было как обычно?» Но что же тогда я видел? Андрюх, представь мои ощущения! Ну, пусть померещилось, что они вроде как на полминуты повзрослели… И халаты те на них померещились… Не знаю, Андрюх, но, мне кажется, это даже для одного хорошего сна многовато. А уж придумать!.. «Э, нет!», — так сказал бы Енот… На одной из перемен я решился и подошёл к Ане. К тому времени она уже вроде бы не смотрела на меня пронзительным взглядом. Хотя и дружбы между нами не было. И всё же я решился подойти. Не знаю зачем. Просто, наверное, по-человечески. «По-человечески» с роботом — да, звучит смешно, секу.

«Здравствуй», — говорю.

Она улыбается. По-моему, первый раз именно мне улыбнулась.

«Привет», — отвечает.

Я ей:

«Как ты?»

Она:

«Ничего. Нормально. Температура пока держится. Но это не страшно. Это пройдёт. Всё хорошо».

И добавляет:

«Иди. Тебе пора готовиться к уроку. Спасибо, что подошёл. Всё хорошо. Не переживай. И не бери в голову. Лишнее в голову не бери!»

Я ей:

«Поправляйся…»

И аж вспотел весь. Чувствую, что искренне так желаю — то ли человеку, то ли… И это её «лишнее в голову не бери!» как предупреждение, что ли…

Я вернулся от неё к столу, и мы отсидели последний урок. Потом — сам не знаю почему — я задержался в палате девчонок и даже стал помогать им завозить из коридора кровати. Наша воспиталка уже кричала в коридоре: «В центральную столовую!», а я как раз помогал Алинке завозить её кровать. Тут она мне даже «спасибо» сказала, бальзам на душу пролила:

«Ну, спасибо тебе, джентльмен! Побежали одеваться! Зовут уже давно».

И тут вот… секи, Андрюха! Она сунулась в свою прикроватную сумку… и вытаскивает оттуда знаешь что?… Зелёную шапочку и белую медицинскую маску! Точно такие же, в каких я в коридоре видел, когда Аньку встречали те… которые старше! Я думаю тут: «Оба-на!» А она смотрит на эти вещи, будто первый раз видит… и знаешь, что говорит?

«А это ещё чьё? Откуда?!»

Я, конечно, не верю, что она это первый раз видит… Но тогда зачем доставать и лапшу мне на уши вешать?… Тут она вообще начинает прикалываться… Надевает маску себе на лицо, глядит на меня… Я точно вспоминаю — и брови эти… ну прямо как кинжалы… и глаза её тёмные.

А она мне:

«Я доктор! Вот! Готовьте скальпель! Буду Серёгу Лучина оперировать!.. Или нет, лучше не так. Лучше вот так: я — доктор-терапевт! Готова лечить своего друга — Серёжу! Что у Серёжи болит? Ах, Серёжа у нас кашляет… И вообще, у нас тут кашляющих много. Карантин! Врачиха строгая! Врачиха в маске! Давай, Серёжа, я тебя осмотрю…»

Андрюха! Я стоял как стукнутый! Уже не пустым мешком, а натурально — с картошкой! Когда она, на проводах Енота танцевать меня поднимала, — и то так не растерялся! Тут она меня как будто пожалела… вспомнила вдруг, что в столовку пора… Быстро сняла маску, отдышалась, как после кросса, и говорит мне так… спрашивает:

«Ух, как же в ней жарко! И как они в этих масках вообще ходят?»

Тут я собрался.

«А вообще, тебе идёт», — говорю ей.

Она даже застеснялась как будто, «спасибо за комплимент» сказала, снова «джентльменом» обозвала и, знаешь что… опять мне стала мозги компостировать:

«Чья же всё-таки это маска и шапочка? И зачем мне её в кровать подкинули?… Ладно, может, найдётся хозяин. Всё, пошли. Нас уже давно ждут, а мы тут как маленькие во врачей играем. Сейчас получим и я, и ты».

Я не успел ничего сказать, как мы рванули к выходу. Точнее, сначала к шкафам верхней одежды, а потом к выходу. Даже свой портфель я оставил в её палате. Подумал: «Потом заберу, после ужина»…

Ну вот. Мы прибежали к строю практически последними. Ну, из-за меня, понятно. Алинке, опять же, спасибо — она не чесанула, а просто шла, рядом, то есть — с моей скоростью… Но воспитательница на удивление даже замечания нам не сделала:

«Всё? Все в строю? Хорошо. Идём», — только и были её слова.

А я всё думал о произошедшем… Думал и ничего не понимал. Если шапочка и маска — её, зачем весь этот цирк мне устраивать? А если она и правда не знала, кто подкинул… Что это тогда? Как это всё объяснить? Зачем Аньке, помимо пластин, ещё и подобные фокусы?

— Ты думаешь, что это тоже Анькины штучки? — спросил я Серёгу.

Ответная Серёгина эмоция была предсказуема:

— Андрюх, не зли меня! Мне Енота хватает с его письмом! И дурачком не прикидывайся! А чьи же штучки, как не Анькины? Или это такой грипп на всех напал тут… с галлюцинациями. И никто не знает…

Идея про грипп с массовым бредом мне очень не понравилась.

— Ладно, шучу, шучу, кореш! — стал успокаивать я друга. — А кое-что я уже и сам успел увидеть. Ты — одно. Я — другое. А тут ещё этот волан, управление гравитацией…

— Я тебе ещё про лифт не рассказал, — заметил Серёга. — Давай, может, сейчас успею — до кучи про бред… А ты и об этом подумай потом. Ну, есть у меня одна «дурь», так сказать. Я стараюсь на лифте не ездить! Принципиально! Только ногами! Так полезнее. И вот однажды идём мы на прогулку, уже дошли до лифта… И тут я вижу, что из палаты старших девочек, которая крайняя, выходят девчонки, в том числе Анька. Я, как обычно, помчался на пандус, пока меня в лифт не загнали, но боковым зрением успел увидеть, что дверь лифта, в котором были наши пацаны, уже закрылась.

Я в очередной раз попытался обогнать лифт, хоть в том случае это уже было непросто. Отчасти потому, что на ту же Аньку засмотрелся. И всё же я попытался как можно быстрее спуститься по пандусу. Уже почти внизу услышал, что лифт дошёл до первого этажа и его дверь открывается. Ну, выжал газ сколько мог… Ноги аж огнём горят! И вот вижу, значит, как из лифта выходит Анька и ещё несколько девчонок, а также их воспиталка. Парней не было!.. Уходят, значит, эти, девчонки то есть. Я ничего понять не могу, стою столбом. Проходит ещё секунд пятнадцать… Двери лифта снова раскрываются, и оттуда выходят все наши пацаны, которые заходили в лифт, когда я был ещё на втором этаже. Это как тебе?

Я ответил тогда Серёге первое, что в голову взбрело:

— А очень просто. В научной фантастике это называется темпоральным сдвигом. «Управление временем». Но это многое меняет. Может, она не робот, а инопланетянка? На Земле точно такое ещё никто не умеет…

И тут нас с Серёгой пробрало: почему мы сразу за эту идею не схватились как за главную!.. Всё робот да робот! Наверно, потому что инопланетяне — это уж совсем фантастикой казалось.

— Точняк! — не задумываясь откликнулся Серёга: — И что я сразу в это не упёрся?… — И вдруг потух: — А что им здесь делать-то? В нашем Санатории?

Тут мне пришла в голову версия, которой я прямо загордился:

— Мы ж на краю Евпатории! Так тут же до Центра дальней космической связи рукой подать!

— И что? — насторожился Серёга.

Вот когда во мне проснулся любитель фантастики:

— А может, у инопланетян тут база… Может, их корабль летает на орбите, а их робот уже высадился тут и блокирует отсюда все локаторы, а их корабля не видно… то есть никто не видит его с Земли. И так по всему земному шару: где надо, там роботов высадили, чтобы блокировать локаторы и телескопы. Я же видел ночью: как будто метеорит пронесся и упал. Без звука.

— И зачем им это? — ещё больше насторожился Серёга.

Тут я похолодел… от дальнейшей логики сюжета:

— Вообще-то такое в романах бывает, когда вторжение и завоевание планеты готовится.

Удивительно, но Серёгу эта жуткая версия не проняла ничуть… и он сразу меня успокоил:

— Что-то Анька не похожа на злобного инопланетянина… А у них и роботы тоже ведь должны быть… ну, не совсем такие добрые, чтобы другим в отделении помогать. Если вторжение готовят. И тот же вопрос: зачем тогда крутым завоевателям весь это цирк шапито с операциями и пластинами в ноге?

Да, как-то не очень напоминало всё это подготовку ко вторжению инопланетян… Я подумал-подумал и снова попытался настроиться на волну Шерлока Холмса:

— Ладно. Что у нас есть? У нас есть некая Аня Крылова, которой с определённой периодичностью делают операции, вставляют в ногу пластины. Эти пластины она потом вытягивает из ноги и засовывает обратно, словно проверяя, на месте ли они… или там, типа, те ли вставили. Стоп! Значит, получается главный вопрос: куда деваются пластины потом, накануне новой операции? Где она их хранит? И зачем ей это? Вот и прикинь, Серёга. У нас не канает ни одно объяснение. Есть только вроде как необъяснимые явления… феномены. И она, Крылова… или кто-то другой, если она робот и работает под чьим-то управлением… позволяет нам обо всём этом узнать. Отсюда дальше — дедукция… как у Шерлока Холмса. Зачем нужны мы и зачем нам мозги компостировать, а не сразу всё сказать или всё на фиг стереть из наших мозгов? Если только мы с тобой… и ещё Енот — это не ошибка какого-то секретного эксперимента. Вот и вернулись к тому, с чего начали. Что теперь нам делать? Просто ответь, как жить с этим.

«Как жить с этим» — вспомнил я «взрослую» фразу из детектива, где герои влипли в какую-то нехорошую историю.

Серёга вздохнул тяжело-тяжело… Задумался. Поглядел долгим взглядом в сторону Алины и Ани, о чём-то беседовавших по другую сторону павлинника… У меня в продолжение всего нашего разговора таилось подозрение, что по ту сторону вольера таинственные девчонки тоже обсуждают нас между собой… Только как дурачков, а не как могучих роботов, поэтому своим подозрением я с другом не поделился. А Серёга выдал самое трезвое, самое взрослое предложение:

— Знаешь, Андрюха… а пусть она делает со своими пластинами что хочет. Другие «ничего не видят», и мы будем делать вид, что не видим ничего. И назовём это планом Б. Тем более она ж и меня вроде как предупреждала, чтоб я забыл обо всём, «иначе хуже будет». Хотя она теперь в Первом, но в класс твой не попадёт, раз на год младше. Глаза тебе мозолить не будет. А тебе, как я понимаю, здесь быть всего один заезд, потому просто не думай о ней… Наверно, об этом Енот и предупреждал намёками… А я напишу потом Еноту, что, ну, извини, ничего выяснить так и не удалось. Он просечёт, как надо. А летом я, правда, ничего нового особо не видел. Я сначала в хирургии был, а потом в гипсе лежал. В общем, Андрюха, будь осторожен! Я тебя прошу. Будем пока считать, что она робот! А мы с тобой — незапланированные помехи в каком-то секретном проекте.

Серёга снова помолчал немного — и вдруг выдал знаменитую «поговорку» из миниатюры Райкина, гремевшей тогда по всей стране:

— Шутки шутками, но могут быть и дети! Еноту сейчас хорошо. Он не успел вляпаться. Он в мае уехал, а вот мы с тобой… как сказать?

— Ты о чём? — совсем скукожился я.

— А о том, Андрюх, что на самом деле мы с тобой всё-таки круто влипли и просто так жить теперь не получится, — сказал Серёга, прямо сверля меня взором (слово «круто» тогда употребляли только самые крутые ребята). — Игры детские кончились… в поддавки разные. — И он со всей силы ткнул тростью в землю под ногами. — Ты вот про всяких роботов и инопланетян любишь читать… а теперь вон глаза таращишь от страха, когда оно такое рядом не понарошку. А я — про военную разведку… всё мечтал разведчиком быть… а сейчас чой-то в животе бурлит. Сечёшь? Мы ж с тобой теперь почему-то слишком много знаем.

— Ну, в милицию же нас не заберут, — вырвалось у меня.

— Ага… В милицию — не… Если заберут, то куда похуже, — отважно строил мрачные перспективы Серёга. — Но одно радует: за американских… ну, или за турецких шпионов, переплывших через Чёрное море сюда, нас точно не примут. Хорошо, если кончится так: мы скажем, что мы — нечаянно, а нам скажут, что мы такие нормальные советские пацаны, наблюдательные, конечно… но придётся вам память почистить… будет немножко больно… но ведь нас болью не запугаешь, верно?

— Верно, — прошептал я, в свою очередь пришибленный «мешком по голове».

— А я вот только сейчас, спустя три месяца понял, почему Енот написал то, что написал, — сказал Сергей. — Он понял, что нужно выходить из этой игры, и как можно быстрее. Может быть, приехал домой, бате своему обо всём рассказал. А тот ему мозги и вправил. Но по какой-то причине открытым текстом он мне об этом не смог написать, потому и написал весь тот бред. Но на самом деле не бред это, а желание предупредить. Так что для нас — это тоже выход: забыть всё по-настоящему, только добровольно, — чётко предложил Серёга. — Скажем сейчас друг другу: «ну, померещилась фигня всякая» — и будем жить, как жили. Как будто не было и нет никакой Аньки-робота. Взяли да забыли сами — не надо нам никакой памяти стирать! Только в глаза ей не смотреть и близко к ней не подходить.

Я понимал, что Серёга думал-думал и вдруг, наконец, осознал… и испугался. Только вида не подаёт. Я ещё толком не понимал, сдрейфил ли Енот, но то, что в тот момент, когда совсем уж стемнело у павлинника, сдрейфил Сергей, это было для меня очевидно.

Я вновь посмотрел на Аньку — сквозь две сетки павлинника. Она всё ещё стояла там с Алиной. И такая меня тоска взяла! Как это всё забыть? Как на неё не смотреть? Такая девчонка! А вдруг не робот! Что тогда? Тогда я просто придурок!

Но с Серёгой я решил не спорить, в трусости и тем более в ревности не обвинять и дружбана не расстраивать. Решил не говорить ни «да», ни «нет», мол, пусть всё идёт своим чередом, а там — посмотрим…

Уже сильно стемнело… И вдруг мимо нас пролетела летучая мышь. Я даже как будто почувствовал щекой ветерок от её крыльев! А Серёга невольно отмахнулся.

— Во! Они ещё и мышей к нам посылают подслушивать! — А потом Серёга пригляделся ко мне и сказал проницательно так: — Ну, я всё понял… Тогда мы кто? Я здесь генерал, а ты полковник разведки?

… Если мы с Серёгой начинали чем-то заниматься, мы всегда так распределяли роли… Но иногда и мне выпадало быть «генералом». Правда, редко.

И тут я невольно ответил так, что сам удивился своему предложению:

— Не… генералы за девчонками не следят… лучше я… капитан, а ты — майор.

— Хм! — с удивлением хмыкнул Серёга. — Нормально!

— Да, ну и Димку-Енота ты ж не сдашь, если вдруг нас «возьмут»? — уж не знаю, шутя или вполне серьёзно, спросил я.

Но Серёга был исключительно серьёзен:

— Да никогда! Ни под какими пытками!

Воспитательница Второго позвала своих ребят строиться. Я дёрнулся, подумав, что и меня могли хватиться.

— Я обо всём подумаю, — сказал я напоследок Сергею. — В том числе и про план Б.

— Будь осторожен, я тебя прошу, — снова предупредил меня Серёга. — Как друг, ничего плохого не пожелаю!

Я пообещал, и мы разошлись. Странным образом у меня никаких страхов и фантастических предположений в тот день больше не возникло. Как будто весь дневной запас воображения выгорел. Аня Крылова теперь шла вместе с нами… и я даже удивился вдруг — так по рассказам Серёги свыкшись, что она там с ним, во Втором отделении. И подумалось: это к лучшему — что она теперь не во Втором… и не мозолит глаза Серёге, не компостирует ему мозги своим видом… и своими чудесами. А я как-нибудь справлюсь. Мне почему-то вдруг стало хорошо… Тепло на душе… Казалось бы, таких страхов мы друг на друга нагнали, а мне спокойно! Я понял, почему так было со мной, гораздо позже… В те минуты во мне побеждало желание видеть в Ане Крыловой никакого не робота и не инопланетянку… Я хотел видеть в ней нормальную земную девчонку. Красивую! Весёлую! Добрую! Что ещё нужно подростку, чтобы достойно встретить юность?… Наверно, такой и бывает, такой и начинается самая первая любовь!.. Во всяком случае такой она была у меня…

Конец ознакомительного фрагмента.