Жизнь как кино

Евгений Викторович Соколов, 2022

Работа в кино – захватывающее занятие, это и встречи с интересными людьми и увлекательные путешествия, это яркие события на съёмочной площадке, стремительные взлёты и досадные падения, а так же многое другое, что составляет в результате нашу жизнь, которая подчас бывает круче самого увлекательного фильма. Обо всём этом – в сборнике «Жизнь как кино».

ГЕДРЮС

(18. 05.1945 — 13. 01. 2008)

Недавно мой товарищ рассуждал, что слово гений потеряло свой исконный смысл, стало расхожим.

–Вот ты, по жизни пересекался хоть с одним гением?

Ни секунды не раздумывая, я сказал, что да, конечно, например — это, Гедрюс Мацкявичус.

В далёком 1982 году с одним чемоданом и пятьюдесятью рублями в кармане я приехал в город, который не верит даже слезам.

Незадолго до этого, на распределении в Киевском политехе сказал, что у меня в Москве есть родственники, и женщина из министерства пошла навстречу. Меня вместо Киева распределили в ближайшее Подмосковье, в Красногорск, на КМЗ, инженером. Родственники у меня в столице были ну очень дальние, но было желание работать на «Мосфильме», поступить во ВГИК и стать кинорежиссёром. Но сначала, кто помнит, надо было отработать по распределению, на заводе. И не знаю, что бы я делал в этом чужом огромном городе, засох бы с тоски, наверное, если бы не Гедрюс Мацкявичус, вернее, если бы не театр Пластической драмы, который он создал, и который гремел тогда на всю Москву, да и на всю страну. То, что делал этот самобытный коллектив, потрясало зрителей, было ново, ни на что не похоже и, соответственно, толпы фанатов их боготворили. Что сказать, если сама Майя Плисецкая была среди этих поклонников.

В начале сентября был набор в студию при театре. В балетном классе в ДК имени Курчатова собралась вся труппа, а, надо сказать, я уже успел посмотреть несколько их потрясных спектаклей и многих актёров знал в лицо. К сожалению, к тому времени, труппу уже покинул Павел Брюн, ветераны студии вспоминали о нём с пиитетом. Все артисты расположились на полу, перед занавешенным зеркалом. В центре, на единственном стуле, сидел он, человек, который создал этот волшебный мир. Претенденты, в том числе и я, что-то показывали, читали басни. Гедрюс, со своим неповторимым акцентом, иногда отпускал ироничные комментарии, но незлобно так, по-домашнему.

Меня и ещё несколько человек взяли, и началась пахота. Почти каждый день, в шесть утра я вставал и шёл на завод, потом после работы ехал в Москву, до одиннадцати мы репетировали, потом ехал в Красногорск, в общежитие завода. Выпивал стакан молока, если он был, и в час ночи ложился спать. Утром в шесть — подъём.

Репетиции проходили по программе театрального вуза, но сначала разминка, растяжка, пластика, станок, потом этюды итд. Балетный класс вела Татьяна Борисова, пластику Сергей Цветков и иногда Людмила Попова, но в основном нами занимался, вкладывал душу по полной, Анатолий Бочаров. Низкий им всем поклон. Помню, люблю.

К Новому году Анатолий Иванович из наших этюдов собрал спектакль «За кулисами цирка» и перед праздником мы должны были показать его самому Гедрюсу. Надо сказать, что до этого он редко заглядывал на наши репетиции, но его энергичная фигура постоянно маячила где-то рядом. Гедрюс не был похож на классического мима, такого худого, рафинированного, типа Енгибарова или Марсо. Да, он был таким же инопланетянином, как и они, но другим. Он был, прежде всего, режиссёром, вулканом, извергающим огненную лаву его неуёмной творческой энергии. При этом с окружающими он был всегда доброжелателен и тактичен, но если что-то шло не так, он мог раздражаться, злиться, огорчаться, но при этом я ни разу не видел, чтоб он кому-то нагрубил или даже повёл бы себя некорректно. Внешне он был похож на Давида в исполнении Микеланджело, в его мощных, мускулистых руках прекрасно смотрелась бы праща или меч легионера. Он был крепок, как дуб, который, казалось, не завалить никакой бурей. В тот год, была очень холодная зима, и Гедрюс ходил в белой горской папахе, и это придавало его образу дополнительный шарм. Хотя зачем ему шапка, сто процентов, что внутри этого человека работает маленький ядерный реактор — ведь не зря же институт Курчатова его приютил.

За несколько дней до Нового года состоялся показ. У меня был этюд про дрессировщиц. Я был матёрой такой дрессировщицей-интриганкой, с большим таким бюстом и престарелым ленивым львом, которого изображал крупный, лохматый парень-студиец. А моя партнёрша была молодой, перспективной дрессировщицей с тремя молодыми агрессивными чёрными пантерами, которых, соответственно, играли девчонки из студии. Да, нужно сказать, что весь спектакль, около часа, игрался без слов, в состоянии органического молчания. В общем, всё прошло весело, и иногда даже было смешно. Гедрюсу показ понравился и он сказал, что будет плотно с нами работать после Нового года. И это было здорово!

Потом мы на втором этаже отмечали премьеру. Скинулись, кто-то сгонял на такси в центр, купить у таксистов водку, запивали ее чаем. У нас почти не было закуски, кроме печенья, но наше счастливое состояние не угасало.

— Ээээ, — сказал Гедрюс, — Что это вы так радуетесь?! Настоящий художник не может быть счастлив!

И мы чокались чайными кружками и повторяли радостно, как тост: «Художник не может быть счастлив! Ура!!!» А потом, у кого-то на квартире, мы ещё были счастливы всю ночь, хоть МАСТЕР нам и сказал, что так быть не должно. Видимо, мы были не настоящими художниками.

А спектакль в новом году Гедрюс с нами поставил, но это уже была совсем другая история.

Закончилось для меня всё банально. Лето. Загородный лагерь. Прыжок через забор в пять утра — разрыв мениска. Год с коленом — ни то ни сё, потом операция. Но…

Спустя годы у меня в фильме снимался замечательный актёр Борис Петрович Химичев. И, как-то в гримёрке, мы общались и он говорит: «Женя, я вот наблюдаю за тобой, ты сцены собираешь не так, как это делают другие режиссёры». И он мне рассказал, как это выглядит со стороны.

«Так это же влияние Гедрюса, он же как-то так «собирал сцены»», — мелькнуло у меня в голове.

Значит, было. Значит прикоснулся. Значит обожгло.