Фантомики

Евгений Бугров, 2023

Сборник сюрреалистических историй, где в целях постижения нравственной, или философской сути бытия сюжет балансирует на грани реальности и подсознания. Героями большинства коротких, но весьма емких по содержанию миниатюр являются мистические или потусторонние персонажи, отсюда явилось и общее название сборника: «Фантомики».

Альтруист.

Вот есть же такие люди, которые всех раздражают своими суждениями. К счастью, таких людей немного, иначе бы они весь мир поставили с ног на голову. Они начисто лишены разума, нормального человеческого рассудка, отчего спорить с ними совершенно невозможно. Даже логика у них какая-то поперечная! Вроде дурит тебя, а уцепиться не за что. И так это бывает обидно, что руки сами к топору тянутся. Словом, раздор из-за таких людей и народное возмущение.

Вот и у нас в деревне появился один такой философ: ни за хвост, ни за жабры его не поймаешь. Причем не откуда-то приехал, где возможно у всех мозги набекрень, а наш, доморощенный, что тоже обидно. Мы его с пеленок знали: все молчал, молчал, не высовывался, вроде даже не человек, а трава полевая, а тут взял и заговорил! И откуда что взялось? Обсуждали как-то мужики теорию Дарвина. Не так что бы эта теория сильно интересовала, однако шутка шуткой, а признавать себя потомком обезьяны не очень-то кому хочется. Мы не мутанты! Однако и Богу бить поклоны как-то неприличным кажется: простые мужики, а соображение имеем. Если Бог есть, то зачем же нас бросил? Живем только маемся: все равно умирать. Либо Бог, либо Дарвин, других-то и нет объяснений. Вот так мы и сидели в перекуре, вынужденный простой в работе случился, и высказывали свои осторожные сомнения, не ученые все-таки, а тут наш философ возьми и ляпни ни к селу, ни к городу:

— Если хотите знать, не человек произошел от обезьяны, а совсем наоборот: обезьяна от человека…

Мы все на него так молча и уставились. Ну и загнул ты, братец! Или дурак, или шутит, никто и спорить-то не собирался, а он вдруг серьезно продолжает:

— Мы смотрим на эволюцию через призму времени, то есть, видим искаженно, а вот если время убрать, то получим истинную картину. Вот, выслушайте такую притчу.

Мы переглянулись: совсем мужик сбрендил. Куда он лезет? Машешь топором с утра до вечера, ну и махай себе. Чего тут философа из себя строить? А он, как ни в чем ни бывало, продолжает:

— Некий человек, сильный в своем деле, решил родить сына, наследника, и к делу подошел основательно. Вначале купил добрый участок земли, построил дом, завел хозяйство и скот, нанял работников, чтобы возделывали землю и собирали урожай, и только после этого по осени женился, привел жену в дом, она зачала и наконец родила сына, задуманного наследника.

Философ замолчал.

— Ну! И что дальше? — спросил один из нас.

— А дальше: судите сами. Если смотреть по времени, то получается, что сын того человека появился позже, чем жена, его родившая, чем работники, скот и хозяйство, чем дом и земля, на которой он и родился.

— А разве не так?

До нас не доходило его рассуждение.

— Не так, — он говорил подчеркнуто терпеливо, словно мы младенцы какие-то. — Если смотреть в суть вещей, то увидим следующее: вначале человек решил родить сына, наследника, а все остальное призвано к этому событию, то есть, появилось позже.

— Чушь! — авторитетно сказал бригадир. — Ты перепутал причину и следствие.

— Нет, это вы путаете, — возразил «философ». — Скажите, что бывает раньше: причина или следствие?

— Разумеется, причина, — воскликнули мы, начиная сердиться.

— Вот и получается, что именно сын послужил причиной появления жены, дома, хозяйства и всего остального, а также был следствием, то есть целью: по сути он больше, значительнее, хотя на свет появился позже.

— А при чем здесь обезьяна, — тупо спросили мы.

— Обезьяна, как весь животный мир, и вообще вся вселенная, — и есть тот самый дом, жена и хозяйство, заведенное ради Сына, наследника.

— Это все притча, — возразили мы. — В жизни все не так.

— Почему не так? Вы вскапываете огород и садите в землю картофель, чтобы к осени снять урожай. Именно урожай причина и цель огорода, а не наоборот. Не земля родит картофель, а картофель возделывает землю. Урожай значительнее, но иллюзия времени мешает нам понять это. Человек причина и следствие мироздания, а значит, он был раньше и, по сути, значительнее.

— Получается, если человек главный, то делай что хочешь? — усмехнулся один из нас. — Гуляй, ребята!

— Нет, не получается. Младенец в люльке в глазах отца дороже дома и работников, всего хозяйства, земли, и даже дороже жены, его родившей, однако до времени, пока не вырастет, ребенок, он хоть и наследник, не может заменить хозяина и не допускается к управлению, ибо по недомыслию может погубить все, с немалым трудом созданное для него же.

Озадачившись, мы промолчали, не зная, что возразить. Вроде бездоказательно, а опровергнуть невозможно. Вот так и получилось, что этот выскочка верх одержал, хотя мужики-то мы грамотные. С того дня и повелось: каждый день споры да разногласия. О чем ни заговори, наш «философ» опять выдаст что-нибудь такое, что переварить трудно, а пока мы вникаем, время спора проходит, и мы вроде как в дураках остаемся. А кому это приятно? День за днем пытались мы уловить его на пустом слове, но никак не получалось. Бригадир ходил злой, да и в нас копилось раздражение. Однако, и любопытно тоже, иногда даже не до работы. И вот однажды наш «академик» заявил, что самое главное, что отличает человека от животных, вовсе не интеллект, и не способность производить что-нибудь полезное, а совершенно неуместное в наш век качество: альтруизм. Нет, я спорить не собираюсь, качество красивое, однако, извините, чересчур наивное, даже глупое. Если я, например, или кто другой этим качеством не обладаем, то мы уже не люди, а те самые обезьяны? По глазам мужиков я видел, что их посетили похожие мысли, некоторых даже передернуло, однако напрямую высказаться никто не хотел, ему деликатно намекнули, что такое качество, как альтруизм, во главу угла ставить нельзя. Себе выйдет дороже. А он, как баран, тут и уперся. Дескать, только благодаря альтруизму, человечество движется вперед, а не деградирует и не вымирает подобно пещерным ящерам, мол, это единственное качество, за которое человеку прощаются его собственные грехи, грехи других людей и даже грехи его врагов, которые по сути не враги, а более темные души. Такие речи даже слушать невозможно! Не себя ли он записал в альтруисты, а нас в «более темные души»? Но мы все же удерживались в рамках интеллигентного спора, и даже пытались доказать, что человечество выживает не благодаря той или иной морали и развивается не по законам альтруизма, слово-то какое противное, а по законам науки и технического прогресса. Ну и так далее, что нормальному человеку вовсе объяснять не надо. А этому горе-философу — хоть кол на голове теши. Видит, что мы не в себе, горячимся, руками машем, а руки у нас — лучше не попадайся. И говорит:

— Во все века человечество только и делало, что уничтожало своих лучших мыслителей, тех самых альтруистов, которые вопреки житейскому рассудку, часто ценой собственной жизни, двигали общество вперед.

— Например? — внутри мы уже клокотали от ярости.

— Джордано Бруно. Галилео Галилей. Или тот же Иисус. Его распяли? Им же и спаслись.

— А ты вроде как Его ученик, апостол, — сказал один из нас и лениво поднялся, поигрывая плечами. — И если я двину тебя в челюсть, ты спасибо скажешь и подставишь другую щеку?

Этот мужик был крут на расправу, недаром ходил в подручных бригадира, и, признаться, мне очень хотелось, чтобы альтруист наш струсил и отступил, тогда бы мы рассмеялись и дело с концом. Так нет!

— Спасибо не скажу, однако заранее вас жалею. Ударив без причины, вы не остановитесь, пока не убьете. А когда убьете, убедитесь, что я был прав, только поздно будет.

— Что же? Это надо проверить, — бригадир кивнул подручному и взялся за топор…

В общем, не стало альтруиста. Честно говоря, мне его жаль. Перекуры сократились, работаем как проклятые, хорошую деньгу зашибаем, бригадир доволен. Мы все, соучастники, стали недоверчивей друг к другу и еще злее к посторонним, к нам теперь не подходи. По ночам мне ужасно совестно, однако поделиться не с кем, бригадники в момент зароют. А я, простите, не альтруист! И все же? Он был прав.

Сестры-двойняшки.

У некоего царя были две дочери, двойняшки, внешне похожие, но разные по характеру. Где одна молча уступит, там другая будет слезы лить, пока своего не добьется. Одна настоящая рукодельница, без дела не сидит, а другая только и знает, что перед зеркалом вертеться. И во всем остальном, что ни возьми, они разнились, как огонь и вода, как лед и пламень, а внешне ни за что ни различишь, но царь безумно любил обеих, души не чаял. Дочери есть дочери, пришла пора выдавать их замуж. От женихов поначалу отбоя не было, понятно, невесты красавицы, да за каждой, как говорится, полцарства в придачу. Но вот незадача! Одна дочь, хоть и не прекословила батюшке, поскольку любила его, но так горевала по предстоящей разлуке, что с лица спала. Зато вторая дочь готова была и сама, и вместо сестры замуж выйти. Поскольку скромница занемогла, на смотрины выходила сестра-двойняшка, только переодевалась. Видимо, из вредности лукавая сестрица решила подобрать себе жениха покрасивее, да побогаче, а над ломакой-сестрой вздумала позабавиться. После длительных церемоний она выбрала себе заморского принца, а для сестры — бедного путника, который здесь оказался случайно. Объявили двойную помолвку и сестры на время разъехались, каждая со своим женихом, чтобы ознакомиться с их владениями и ближайшей родней. Скромница так была огорчена, что из-за слез ничего не видела, и решила покориться судьбе.

Царь с нетерпением ждал возвращения ненаглядных дочерей, вскоре они вернулись, и обе счастливые: одна будущими владениями, другая бедным путешественником, с которым нашла любовь и согласие. Стали готовиться к двойной свадьбе, тут-то и начались неприятности. Дочь-интриганка позавидовала чувствам сестры, чьей судьбой сама же и распорядилась, и, пользуясь сходством, прогнала путешественника со двора. Тот уехал без объяснений. Оскорбленный царь и безропотная сестра горевали, не понимая причины такого бегства. Тем временем и вторая свадьба расстроилась, заморский принц застал невесту в объятиях собственного конюха, и тоже уехал. С тех пор и повелось. Приедут какие женихи, посватаются, и снова интриганка за двоих выступает, и сама же все нарушит. А сестра ее все грустит в своей девичьей светелке и ждет бедного путешественника, который в дальних странствиях, небось, и думать о ней позабыл. Кто знает, может, он еще вернется, если не ослеп от обиды. Да, двойняшки очень похожи, но совершенно разные, кто их спутает? Их и зовут по-разному, хоть умеет одна подменить другую. Но кто имеет сердце, тот не обманется и счастлив будет, да еще полцарства получит. А зовут их Похоть и Любовь! Сестры и сейчас на выданье.

Фома неверующий.

Жил на свете человек, который ни во что не верил, пока не убедится, звали его Фома. Все бы ничего, таких людей много, но вот беда: он был очень любопытен. С таким характером одно мучение. Например, его никак не отпускал вопрос: есть Бог или нет? С одной стороны, поверить в Бога хотелось, поскольку за это обещана загробная жизнь и все такое, однако, как верить, если нельзя проверить? Вот если бы знамение или чудо какое случилось, тогда другое дело, можно и праведником быть и посты соблюдать. А если обман, то какой резон поститься и поклоны бить? Глупо. И так он этим вопросом страдал, что однажды заболел и слег. Вот так он лежал на кровати и думал, как бы так умереть, чтобы не насовсем, а чуть-чуть: посмотреть одним глазком, убедиться, что да, Бог есть, и назад. Тогда и с верой будет все в порядке и любопытство успокоится. А если Бога нет, тогда, конечно, жалко, зато и покутить можно, не оглядываясь на разные поповские выдумки. Лежал он так, лежал, ничего не ел и не пил, думая, что вот-вот и начнет умирать, но ничего не происходило. День прошел, другой, третий. Фома начал молиться: очень просил Бога явить Себя, а иначе, дескать, он только зря умрет и никакой пользы не принесет ни себе, ни людям. И вот, после очередного забытья очнулся он на краю глубокой пропасти и сразу понял: свершилось. Однако не успел ни обрадоваться, ни испугаться.

— Фома, Фома, — услышал он призывный голос, но никого вокруг не увидел.

— Вот я, — ответил он не вслух, а как бы мысленно.

— Загляни в пропасть, Фома.

Он заглянул, но и там ничего не увидел и спросил:

— А что там?

— Шагни, тогда узнаешь, — ответил голос.

Наверно, Бог его испытывает, подумал Фома. Ему было страшно, очень страшно, однако и любопытно тоже. Он понимал, что. если отступит, ничего больше не узнает. Зачем и затевать все было? Нога словно сама шагнула, Фома и опомниться не успел, как начал падать. И уже когда падал, вдруг сообразил, что не Бог это был вовсе, а сатана, который заманил его любопытством. В глазах потемнело: он как будто разом ослеп. Уши заложило ватой, а сердце словно в кипяток бросили. Фома не летел, не падал, он ухнул. И эта проклятая пропасть не приближалась, а прыгнула из темноты, накинулась, как зверь, и тут же растворила на атомы. В последнее мгновение Фома задрожал мелкой судорогой, сморщился где-то в переносице, и мертвое тело шмякнулось на кровать.

Искушение Луки.

Некий человек возвращался из храма, где каждое утро молился, и по дороге думал о себе так. Вот, я бедный человек, не ропщу, доволен тем, что имею, соблюдаю все заповеди, не грешу, а все же обидно. Вот! Сколько вокруг злых и недобрых людей, Бога не боятся, что хотят, то творят, живут богато, бедняков презирают, и почему Господь меня не вознаградит, ни грешников не накажет? Наверно, Он вознаградит меня после смерти, но все же хотелось бы и в этой жизни что-то иметь, иначе получается: греши не греши, никакой разницы? Это очень несправедливо! Не успел Лука повернуть к дому, как увидел на земле толстый кошель, поднял, заглянул, а он полон золотых монет. Не удержавшись, спрятал кошель за пазуху и подумал: наверно, какой-нибудь богатый грешник потерял, а Господь услышал мою молитву и решил вознаградить за труды праведные. Хотел он поначалу нести кошель в полицию, но сам себя остановил: а вдруг скажут: украл? И Лука пошел домой, чтобы как следует все обдумать. Только он спрятал кошель за иконой, как в гости зашел его старый отец, но Лука был сам не свой, и выпроводил отца без объяснений, а сам поспешил в трактир, чтобы послушать, что люди говорят, и стаканчик вина пропустить для успокоения. Однако в трактире было безлюдно, время раннее, и молодая хозяйка, жена трактирщика, сама его обслужила. Он поинтересовался, не слышно ли что в городе. Она ответила:

— Да как не слышно! Если минувшей ночью царского казначея ограбили и убили?..

Он так испугался, что она заметила, и начала расспрашивать, подливая ему вина. Лука, конечно, сказал, что ничего не видел и не знает, но ухватистая хозяйка по его смятению догадалась, что он лжет, и пригрозила, что позовет полицию. Он испугался еще сильнее и согласился все рассказать. Она тут же закрыла трактир, и повела его в дальнюю комнату, там выслушала, как он нашел потерянный кем-то кошель, полный золота, после чего затянула в постель. От вина и молодой женщины закружило голову, он не устоял. Потом она сказала без всяких обиняков:

— Старика моего убьем, а когда все утихнет, поженимся.

Он понял, что она приняла его за лихого человека, казначейского убийцу, потому и не стесняется. Да и кто ему поверит, если кошель спрятан дома, за иконой!? И еще он понял, что от этой бессовестной женщины теперь никогда не отделаться. Сказав, что зайдет попозже, Лука вернулся домой, помолился перед иконой и, не находя успокоения, взял и удавился. Представ перед Господом, спросил Его: за что Он ввел его в такое страшное искушение? И Господь отвечал:

— Слабый ты человек! Ты сетовал, что не отличаю тебя от грешников: их не наказываю, а тебя не благодарю. А за что благодарить? Вот, оставил тебя, и ты сразу нарушил все заповеди. Присвоил чужое, сотворил золотого кумира, не почтил отца своего, прелюбодействовал, возжелал жены и дома ближнего своего. И остался один шаг до убийства. А все отчего? Ты тайно завидовал богатым и гордился праведностью. Глупые вы люди. Я удерживаю вас от грехов, а если кого попускаю, то к его же наказанию. Сколько бы кто ни грешил, придет его час.

— Как?! — вскричал Лука, заливаясь слезами. — Я столько лет не грешил и все погублено в один час!?

Он пал наземь и вдруг проснулся в поту и слезах. Долго не мог понять, что с ним: то ли на этом свете, то ли уже на другом? Посмотрел за иконой: пусто. Взглянул на часы: время идти в церковь. Только тут и сообразил, что ничего этого не было, но повод для покаяния все же был.

Эмбрионы.

Собрались как-то эмбрионы, человеческие зародыши, в одном месте, и устроили симпозиум на тему: есть ли жизнь на том свете? В смысле на этом, но им-то откуда знать! Вначале выступил докладчик, который утверждал, что жизнь со смертью вовсе не кончается, а переходит в следующую стадию, поскольку там, на том свете, зародыш вообще становится другим существом: не плавает в плаценте, как рыба в воде, а дышит неким эфиром, который называется воздухом, передвигается на собственных ногах и даже обходится без пищи. Точнее, питается как-то иначе, не через пуповину, и вообще после смерти он с этим миром никак не связан, поэтому доказать трудно. В подтверждение тезисов докладчик привел свидетельства очевидцев, переживших состояние клинической смерти. Все, как один, описывали черный коридор, в конце которого их встречал сияющий свет и загадочные существа в белых халатах, со скальпелями в руках, так называемые ангелы смерти. Если бы, дескать, ангелы пуповину перерезали, то они, эмбрионы, назад уже не вернулись, а остались бы там, в загробном мире. А вообще очевидцам там было хорошо и возвращаться назад, в материнскую утробу, им совсем не хотелось, однако по некоторым причинам они все же вернулись, срок не вышел.

— Это бездоказательно! — выкрикнул кто-то из атеистов. — Вы еще о существовании Бога заявите! Это не научно!

— Ох, говорят, акушерки лютуют, — делился кто-то с соседом.

— Вы что, верите в загробную жизнь?

— У меня сестра медиум. Все время с тем миром сообщается, голоса слышит. Но сам я не очень-то верю, глупая она.

Симпозиум вышел из-под контроля, началась бурная полемика. Кто кричал, что никакого Бога нет, поскольку никто его никогда не видел, а все россказни про загробную жизнь не что иное, как предсмертные галлюцинации эмбрионов. Ему возражали, что ни отца, ни мать увидеть невозможно, пока не родишься в следующей жизни. Скоро полемика перекинулась на другие интересные темы: как возникла жизнь, случайно или чей-то злой умысел, научный эксперимент, что было до сотворения мира и что будет потом, есть ли параллельные миры, антимиры, ну и так далее. Каждый отстаивал свою точку зрения и постепенно разорались так, что никто уже никого не слышал.

Бардак продолжался, пока в палату не зашла медсестра и не повезла их на кормежку. Откуда им было знать, что они уже родились и находятся в родильном отделении городской больницы, однако спорили меж собой по старой эмбриональной привычке, не подозревая, что пуповины давно перерезаны и назад пути нет. Приникнув к материнским титькам, бывшие зародыши умолкли, есть дела поважнее.

Народ и депутат.

Встретились однажды народ и депутат на рыбалке. Как водится, депутат был сытым, а народ голодным. Раскинули снасти, сели на речном берегу, смотрят на воду.

— Как поживаешь, дорогой народ? — участливо спросил депутат.

— Живу в бараке. Дорог нет, образования нет, медицины нет. И работы нет.

Депутат укоризненно покачал головой.

— Это потому, что водку пьешь! Не беда, дорогой народ. Скоро примем закон, чтобы по выходным дням тебе водку не продавали. И цены поднимем, акцизы на водку и на табак. Вот будешь меньше пить и курить, и работа найдется. Станешь ты сильным, молодым и здоровым, жить долго-долго будешь. И пенсионный возраст поднимем, тебе лет на пять, жене сразу на десять. А то, понимаешь, живут они дольше нас, бабы. Они выносливые.

— Что же ты делаешь, — народ налил полный стакан. — Будешь?

— Выпьем, — депутат выставил бутылку виски. — Реформы предстоят. Потерпишь?

— Миллиардами воруете, и все мало вам, — народ от виски отказался, выпил водку, занюхал рукавом. Депутат свернул пробку, глотнул виски.

— Только водку жрать умеешь! Ты же лентяй, работать не хочешь. А зарплата у тебя какая? Никакой нет. Бери пример! У меня 400 тысяч. Обещают 800, потому что тружусь в поте лица. Недвижимость по всему миру. Акции, проценты. Жизнь прекрасна и удивительна. А ты сидишь тут, рыбу ловишь и ворчишь, вечно всем не доволен! Так и скажи, повод ищешь водку жрать, жаловаться. Эх! Не повезло нам с народом. Будем воспитывать. Минфин придумал, как тебя, дорогой народ, работать заставить. Министры у нас с европейским образованием. На них вся надежда, что экономику вытащат.

— Не вытащат. Сбегут вместе с миллиардами. А хорошо бы сбежали, и не жалко. Уезжайте все, а нас воспитывать не надо. Трава растет, рыба водится, зверь бегает, не мешайте. Вот и вся экономика.

— Ничего ты не понимаешь. Надо мыслить масштабно! — депутат вынул из портфеля вареную курицу, отломил крылышко, с сомнением понюхал, протянул. — Угощайся, дорогой народ, я не жадный. Мы вас кормим, заботимся, пропадете без нас. Пенсии надо платить? А ты завидуешь. Мы с тобой в одном классе учились. Бери пример, я тебя жить научу. Как это мы уедем? В Европе умников полно, а таких дурней, как здесь, нигде нет. Ты не бойся, дорогой народ, мы страну не бросим, что ты, что ты. Тут нефть и газ, полезные ископаемые, дары природы. А ты говоришь, уезжайте! А давай, дорогой народ, мы с тобой искупаемся? Все равно не клюет. Скоро назначат меня министром, а я вот с тобой запросто сижу и разговариваю, — депутат отложил удочку, начал раздеваться.

Народ качает головой.

— Ты же двоечник. Какой из тебя министр?

— Подумаешь! И бандитом был, и бизнесменом, теперь вот депутат. И министром смогу, потому что мыслю рационально. Зато сегодня три диплома имею, на все случаи жизни. Пока не знаю, какую диссертацию заказать. Возьму экономику, там прибыль. А где прибыль — там все кормятся. Это высшая экономика, — депутат засмеялся, сделал ручки домиком и нырнул с берега рыбкой, прямо в омут угодил. Очень неудачно попал, головой стукнулся, начал тонуть. Руками машет из воды, кричит, захлебывается.

— Спаси меня, дорогой народ! Спаси!

— Не слышу. Что говоришь? — народ уже сматывал удочки, еще пригодятся.

— Дорогой народ! Денег дам! Миллионы, миллиарды!.. В Швейцарском банке, спаси!

— Три образования, а два слова связать не можешь. Курицу хочешь?

Нет, не понял народ. Сытый голодного не разумеет, а бывает — и наоборот. Народ махнул рукой, и пошел себе по берегу прочь, искать место, свободное от министров и депутатов.

Скупой.

Жил на свете человек, про которых говорят: зимой снега не выпросишь. О чем бы ни шла речь, он сперва переспросит, откажет, а потом глаза щурит, соображает, какую бы выгоду с чужой нужды поиметь, с ним предпочитали не связываться. Однажды к нему заявился черт и сказал:

— Послушай, человек! Я знаю, что ты скупой, и все знают, поэтому нет тебе никакой выгоды. А вот хочешь: я сделаю тебя богатым? Очень богатым!

— А что взамен, душу? — сощурился тот.

— Зачем мне твоя душа, — хмыкнул черт. — Я сделаю тебя везучим. И ты будешь всех обыгрывать в карты. Тебе выгода, другим разорение, вот с них-то я и возьму.

— Хитро, — протянул скупой. — А чем я буду обязан?

— А ничем. Только одно условие: ты будешь играть и выигрывать до тех пор, пока однажды не проиграешь, тогда шабаш. Ты должен на этом остановиться и никогда больше не играть.

— Почему? — Скупой силился понять, где кроется подвох.

— Потому что твое везение кончится. Но к тому времени ты будешь богат, очень богат, и нужды в картах не будет. Ты ничего не теряешь! Если, конечно, соблюдешь договор и остановишься.

Долго думал Скупой и, наконец, согласился. В карты он до этого сроду не играл и после не будет, а между тем успеет разбогатеть! Действительно, тут прямая выгода. Как сказал черт, так и вышло. Новичку отчаянно везло и он, как в сказке, богател не по дням, а по часам. Все дивились небывалому везению, а он только посмеивался, складывал деньги в кубышку, как говорится, на черный день, и все ждал, когда проиграет, чтобы остановиться и больше не играть. Но ему все везло и везло, так что он стал привыкать, но однажды проиграл, причем, деньги небольшие. Он подумал, что это случайность, и решил сыграть еще один раз, чтобы убедиться наверняка, и снова проиграл. Он понял, что везение кончилось, но не мог остановиться: было очень жаль проигранных денег! Кончилось тем, что он проиграл все свое сказочное богатство, а также все, что сумел занять. Как только ему перестали давать в долг, он вызвал черта и заложил свою душу, уверяя, что только отдаст долги и тут же завяжет. Ему снова начало везти, деньги появились, но от жадности расстаться с ними не мог, и не остановился, пока не проигрался в пух и прах, а потом удавился.

Ох, и потешался черт.

В поисках истины.

Решил как-то один человек познать истину. А как ее познавать? Вначале надо найти. Ходил он по свету, ходил, спрашивал, никто не знает. Некоторые пытались объяснить, еще больше запутали. Кто говорил, что истины никакой нет, да и быть не может, у каждого, дескать, своя правда, а значит, нет никакой. Монахи говорили, что истина есть, но она сокрыта за семью печатями, и знать ее может только один Бог. Он даже не спорил, поскольку богословы всем известные спорщики. Разные философы и ученые дела тоже не прояснили. Постепенно искатель истины уходил от городов и заметил, что чем дальше от суеты и людских мнений, тем легче думается и даже дышится: он поднимался в гору. Хотя никакой истины даже близко не предвиделось, он решил поразмыслить в одиночестве, незаметно поднимаясь все выше и выше. То ли задумался, то ли он просто забылся, однако забрел так далеко, что заблудился. Гора, куда он шел, поначалу пологая, покрылась глухим лесом и кустарником, ни начала, ни конца не видно. Выхода два, либо возвращаться назад, к людям, но непонятно куда идти, либо продолжить путь к вершине и сверху осмотреться.

Подумал-подумал, и выбрал второе, поскольку вернуться назад никогда не поздно. И снова пошел в гору. Но чем выше поднимался, тем неприятней становилось. Места дикие, нехоженые, сплошь камни да расщелины, того и гляди, оступишься и совсем пропадешь.

А тут еще туман приключился. Гора стала прекрутой, трудно карабкаться, одна надежда, что вершина скоро. Продираясь через колючий кустарник, обходя по краю страшные обрывы, он и думать забыл про истину, живым бы выбраться. А конца пути нет, и не предвидится. Что за гора, проклятая! Туман так сгустился, что только ползком двигаться, неровен час, в пропасть сорвешься. И только подумал, так оно и случилось, кубарем покатился под гору, но повезло, уцепился за терновый куст. Руки шипами насквозь, кровь струится, а под ногами тьма бездонная. Камни падают, а стука не слышно, так высоко. Кое-как выполз, весь исцарапанный, кровь ручьем, слезы, одежда висит разодранными клочьями. Какая уж тут истина, если плакать хочется. Пошатываясь от усталости, побрел наугад и совсем заблудился: не знает, где верх горы, где низ, где направо и где налево. Сел на камень и взмолился, в отчаянии взывая к Господу, но Тот не откликнулся. Не погибать же тут!

Собрался с силами, и снова полез в гору, все выше и выше. Назад пути нет, только вперед и вверх, вершина одна, а вниз направлений много, кругом ямы да пропасти. Покатишься под гору, костей не соберешь. Долго он карабкался, потерял всякий счет времени, но вот понемногу стало светлеть, туман рассеялся, валуны да рытвины исчезли, и он заранее радовался, еще немного, и конец мучениям. Тут проглянуло солнце, он поднял голову и остолбенел. Гора пирамидой уходила в самое небо, теряясь далеко за облаками. Вершина, как и прежде, была недосягаема. Он повернулся, чтобы окинуть взглядом пройденные пути-дороги, и увидел далеко внизу россыпь городов, всю землю от края самого до края, и понял, что сделал правильный выбор. Вершина горы одна, а подножие теряется в бесчисленных пропастях, во мгле и тумане, бродить там бессмысленно. Внизу истины нет, там только смерть и заблуждение, хотя вниз идти всегда легче. А истина проста: вот она, под ногами, крепкая как гора, и такая же надежная. И человек продолжил свой бесконечный путь. Только вверх, и вперед! Не ошибешься.

Купец.

Жил за океаном Купец, который промышлял странами и государствами, не брезговал и отдельными городами. Приезжал, скажем, в какой-либо зажиточный город, под видом торговли высматривал государственных мужей, и соблазнял их золотом и дорогими подарками. Когда начинали зависеть, он их порабощал. При его содействии они подкупали городскую стражу и освобождали из тюрьмы преступников, начинались беспорядки, грабежи и разбой. Мирные граждане возмущались, требовали навести порядок, а когда начальство не справлялось, к власти приходили те самые люди, что от Купца зависели.

Они-то мечтали, что станут править по-своему, не тут-то было. Купец, угрожая разоблачением, их нещадно шантажировал, выгребая городскую казну до отказа. Чиновники погрязали в воровстве все глубже и глубже, и скоро зависели от него больше, чем от самой смерти, поскольку родственники также приобщались, и в случае разоблачения несдобровать было всем. Купец разорял тот город и тем временем подыскивал новое владение, которое постигала та же участь. Его власть распространилась по всему миру, и однажды настал момент, когда Купец подумал: если я князь мира сего, то почему должен выступать тайно? Кроме денег, ему нужна была мировая слава, чтобы все языки и народы поклонялись ему как Богу. И он воцарился открыто, люди увидели, что это не купец вовсе, а прихвостень сатаны. Пока он правил обманом и подкупом, худое дело выглядело добрым, а ложь сходила за истину, но как только тайное стало явным, обманывать стало невозможно. Если зло правит миром, кто будет работать? И кого винить, если сами выбрали? Скоро весь мир пришел в негодность, и погиб. Купец — он и есть купец, ничего более.

Юродивый.

Жил-был в некой деревне человек, который все делал наоборот. На улице зима, а он в летней рубахе ходит. На дворе лето, а он тулуп и шапку наденет. Спросят его: зачем так делаешь? А он: вы сегодня живете, а я завтра. Юродивый, что скажешь! Как-то пришел на свадьбу, вся деревня веселится, а он стоит и плачет. Ты чего плачешь: обидел кто? Нет, говорит он, молодых жалко: разведутся! На другой раз похороны, а он стоит, радуется. Человек умер, а ты смеешься? А в ответ: потому смеюсь, что ему сейчас хорошо, а вы плачете. Ну что тут скажешь. Однажды его родные приходят в церковь, праздник, а он уже на паперти сидит, руку тянет. Да как тебе не стыдно, ты что тут делаешь?! А то, говорит, делаю, что завтра все делать будут! Рассердились родные, что он их позорит, будто они его прокормить не могут, и сдали юродивого в приют. В деревне все шло своим чередом, женились и умирали, только стали замечать, что все сбывается. Молодые, про которых говорил, развелись, страна обнищала, после зимы действительно наступало лето, а после лета зима, и устыдились: кому мешал юродивый? Решили родные исправить дело, кинулись в приют, а там сказали: помер. Пожалели-пожалели, да и забыли. Однако деревню словно проклял кто. То пожары, то наводнения, то засуха или еще какая напасть. Кто уехал, кто умер, кто здесь обнищал, и тянет руку на паперти, кто по миру пошел. И последний человек, который умирал в том самом приюте, вспомнил, что говорил юродивый: вы сегодня живете, а я завтра! Можно выразиться иначе: что со мной случается сегодня, то с вами будет завтра. Он опережал время.

Конец ознакомительного фрагмента.