Золотой застой

Евгений Белобородов

Сборник включает чисто лирику автора, написанную им в 70—80-х годах, т.е. свои переживания во времена застоя, которое теперь представляется как золотым веком СССР. Предназначается всем, кому дороги те годы их юности, или желающим изучать время молодости их родителей.

Сибирский побег

«Осколок в небе, как неоновый…»

Осколок в небе, как неоновый,

Один льёт луч в ночную тьму.

Я на ветру, им коронованный,

Держу походную суму.

А в ней — листы бумаги белые…

И грусти нежной листопад…

Шаги пусть первые — несмелые —

Ещё кружатся невпопад…

Хочу к тебе, моя родимая,

О« богатырская страна,

В твои леса необозримые,

В луга зелёного вина;

В деревню, тихую, сибирскую,

К простому русскому лицу,

Где пташки пели б что российские

О райском тереме, к венцу.

Усевшись рядом на завалинке,

Я буду греться под лучом,

Смотреть, как чинит старец валенки,

Болтая о своём. О чём?

Он помнит дни сверкавшей юности:

Свободу — кровью омывал!

А я? — забуду юность скудости,

Что в чуждых далях пропивал.

«Сизый ворон собрался на родину…»

Сизый ворон собрался на родину,

Где так не был шестнадцать он лет.

Да еще остается что ворону,

Если радости, счастия нет?

Под горяченьким солнцем разнежился,

Силы ветер степной отобрал.

Он грешит на судьбину, но грешен сам

И бежит в загрустившую даль.

Сердце — там, у заснеженной гавани,

У печурки, поющей в ночи,

В старом доме с зелёными ставнями;

Всё прерывистей в детство стучит.

Взгляд стремится в родимую сторону,

Что найдёт вдалеке от степей?

Вдруг найдёт, может быть, крылья сокола,

Иль ни с чем возвратится скорей.

Осадки

Мне говорят, что выпали осадки,

А то смеётся надо мною дождь.

А на душе скребётся киска лапкой,

И сердце бледное ласкает дрожь.

Мне дождь напомнил ласковые ливни

Далёкой, но родимой стороны,

Тайга стоит где пароходом синим

И Томь играет зеленью волны;

Там, у подножья бело стенных строек,

Заречные — как стены старины —

В них пригорюнился поникший домик:

Там дед больной несёт груз седины;

Там внук его лелеял праздно детство…

Теперь где он? где внук твой, милый дед?

А он нашёл себе хмельное средство

И отвернулся от родимых лет:

Он сам себя состарил бестолково,

И в ложе жизни ждёт счастливый ад;

А он ушел в рифмованное слово,

А он поэзии пьёт нежный яд;

А он — у женщин что, что у собаки —

Ему едина вся любови дрожь…

Мне говорят, что выпали осадки,

А то смеётся надо мною дождь.

Письмо к деду

Здравствуй, дед, что когда-то воспитывал

Развесёлой конфетой цветной.

Сколько в жизни моей перевидано —

Лишь тебя вот не видел давно.

Говорят, заболел ты, мой дедушка —

Это я виноват — не писал.

Ты прости молодого да грешного:

Скоро сам прилечу в детский сад.

Ты прости простофилю и пьяницу,

Что я письма писать не люблю —

Мне б метельную слушать заздравицу,

Заунылую песнь у-лю-лю.

Ты прости, что за годы скитания,

(Посчитай-ка, шестнадцать ведь лет),

Это первое будет послание,

Это первый на родину след.

Ты получишь его в скором времени,

А уж следом приеду и я

За сибирскими снежными дебрями,

За родимым подарком огня.

Только в баньке с тобою попаримся —

Будет злиться мороз на дворе —

Грязь обмоем у пьяного странника,

Поболтаем за чаем в тепле.

И откроется книга печальная

О судьбе, что волочит твой внук,

И о детстве он вспомнит нечаянно,

Вдаль уплыл как от дедовских рук.

Что же, дед, я кончаю послание

Скоро в детство приеду, в свой дом,

С деревянными старыми ставнями,

С разрисованным зимним окном.

«Я жду тебя, как счастье, как награду…»

Я жду тебя, как счастье, как награду,

Как ждут юнцы коварную любовь,

Как ждёт земля здоровый запах сада,

Как ждут трибуны стройные парады,

Как наркоманы — грёзы ясных снов.

Что ждёт меня при этой нашей встрече?

Услышу ль музыку твоих богатых лир

И снежных одеял родные речи?

И детства сказочные свечи

Подаришь ли ты мне, моя Сибирь?

«Как самолёт уходит в облака…»

Как самолёт уходит в облака,

Уходят мысли к родине, к Сибири.

Каких дорог прошёл я в этом мире,

Каких преград встречала жизнь-река!

Я плыл меж двух далёких берегов,

Что слева — ввысь манил всей силой власти

В обход законов человечьей страсти

И лживостью во власть своих богов.

Что справа был — грозился погубить,

Но честно голой подавая взору

Лесов пороки и блаженства крону.

Вопрос не прост — к какому брегу плыть.

И вот я рвусь к тебе с моей душой

И с вянущим на перепутье сердцем.

О, помоги, с глазами, полных детства,

Решить мне ребус жизни непростой.

«Прощай, Мангышлак, до грядущего года…»

Прощай, Мангышлак, до грядущего года,

Я еду родную увидеть природу.

И если окончится всё хорошо,

У моря не раз посидим мы ещё.

Что может случиться, ты спросишь, наверно —

Отвечу: все может в сплетении века.

И встретиться может убийца какой,

Иль сам злодеянью я стану виной.

Быть может, в попойке раздольной зальюся,

И нервы замолкнут, как струны у гуслей.

Случайных немало было катастроф —

Последних допеть не успею вдруг строк.

Окутает ночь под сырым одеялом

Безоблачным сном без страстей и без славы.

Надеждой на лучшее всё же иду.

Какую мне детство покажет игру?

Жар-птица

Придумывают люди сказки

О том, что жизнь всегда прекрасна.

Придумал сказку эту я,

В жар-птицу превратив тебя.

Но птицы — дети высоты

И… улетела в небо ты.

Постой, жар-птица, погоди;

Не всё успел сказать, пойми:

Ведь сердце неспокойно —

В нём пламя сказочной любви.

Я рвался за тобой, жар-птицей;

Ты пряталась за тенью листьев,

Ты жгла, как тяжести оков —

И снова в тень за колдунов;

Ты ослепила мне глаза

И улетела навсегда.

Постой, жар-птица, погоди;

Не всё успел сказать, пойми:

Ведь сердце неспокойно —

В нём пламя сказочной любви.

В полёте

Шевченко — Кемерово (до Ташкента)

Весь затрясся, будто он — шизофреник,

С самолетом затрясся и я:

Это конь мой с воздушным приветом

Повстречаться желанье являл.

Вот рванулся он бешено в дали,

Оставляя бетон за спиной —

Сколько неба мы с ним увидали —

Эта высь — неспокойный покой.

Заломило мне уши от гула,

От летящей навстречу волны…

Стюардесса нарушила думы,

Подавая холодной воды.

— — —

Повезло, наконец повезло:

Улетел с самолетом я вовремя.

Подо мною картины низов,

И врываюсь я молнией в облако.

Наплывает седой небосвод,

Раздавить самолёт угрожающе;

Но тараню который уж год

Я редут облаков уплывающих.

Мне лететь до любви далеко,

До сибирского края бездонного.

Хорошо, что мне так повезло,

Что сегодня я вылетел вовремя.

— — —

И курлычет журавль несдержанно

Под небесьем, до края заснеженным,

И лечу с журавлём в край родимый,

Что зовётся Великой Сибирью.

Край, где детство было и прошло,

Только памятью греет легко.

Стюардесса заснула за спинами,

Над просторами, крытыми инеем.

Мне не спится, мне родина мнится,

Как я встречусь с моей озорницей.

Одеялом окуталась ты,

Чтобы свежею быть до весны.

— — —

Дюралевый конь мой Пегас

На родину мчится сейчас,

Торопится морем воздушным,

Предчувствуя: мне это нужно.

За иллюминатором — свет,

За иллюминатором — даль.

Несётся конь птицею лет,

В которых ребенком сиял.

— — —

Стал старым за быстрые годы,

Стал мрачным судьбой невезучей;

Истресканы светлые воды,

Иссушены молоди сучья.

Сколь горя таится в душе,

Сколь ненависти дали мне —

Быть может меня ты излечишь

И счастье подаришь при встрече.

— — —

Пустынь, Нукус — пустынь,

И пиво горькое, хоть дорогое,

А денежки ты вынь,

И вновь гляди на взлётное ты поле.

Вскруживши гаммой пыль,

Уходит, встрепенувшись, кукурузник.

Когда ж, оставя дым,

Уйдём погрузившись животным грузом.

— — —

Наконец отправляемся в небо,

Оставляя Нукус позади,

Оставляя песчаную небыль

И поселок от правой руки.

Солнце радостно смотрит в окошко —

Мы пробили туманную даль.

За снега Антарктиды тут можно

Кучерявые принять поля.

Там, где нет облаков — это дыры,

Это синие мерзнут моря…

Матерьял, чтоб не смолкла бы лира,

И её развевались ветра.

— — —

Как пацан, улыбаюсь и радуюсь:

В самолёте лечу напролом.

Все печали в Шевченко оставил я,

Подо мною, друзья, вражий гром.

Пассажиры заснули над облаком,

Над несущейся рысью землёй.

Сон ко мне не идёт с этим рокотом,

И я рад, словно вместе с весной.

— — —

Куда идти — кругом пески

И кое-где солончаки.

Представить страшно: самолёт

На землю нашу упадёт.

На тыщи вёрст раскрылся пляж;

Везде вода — но то мираж.

Когда бы рядом был верблюд,

Нашел бы где ютится люд.

Но небо лезет на песок,

И путь к приюту так далёк.

…Упорно тянет самолёт,

Где день встречает мой народ.

— — —

Спасибо, принцесса, за этот полёт,

За то, что доехал нормально.

Мне нравятся выси, посадки и взлёт,

И эти воздушные ямы,

И это на фоне слепящем лицо

Во сне голубой стюардессы,

И это крыло под холодной росой,

И рокот спешащего рейса.

В полёте, как сокол, всегда молодой.

Отрекаюсь от старого места.

Спасибо, меня что взяла ты с собой,

Небесного замка принцесса.

(Дальше была задержка рейса

в Ташкенте на целые сутки,

а моего Пегаса и того больше.)

Может вырос я просто

Может вырос я просто,

Что с трудом узнаю

Этот домик по скосу,

Где встречал я весну.

Вроде был он чуть шире

И широкий был двор,

А сейчас глядит сиро

Через низкий забор.

Переехала печка

На другой уголок,

И трепещет сердечко:

Этот мир вдруг не тот.

Здесь висели качели,

Между двух тополей;

Одноного старея

Смотрит шапка ветвей;

И поморщилась тропка,

Что до школы вела;

И присела чуть горка,

Что на санях несла.

Но, как в детстве, под горку

Быстро к дому бегу

По тропинке короткой,

Затвердевшей в снегу.

Может вырос я просто:

Узнаю всё с трудом

Покосившийся ростом

Этот край мой родной.

«В этом доме, где шло мое детство…»

В этом доме, где шло мое детство,

Есть любимый теперь уголок:

Я люблю у печурки погреться,

Посмотреть, как горит уголёк,

Запустить в теплоту клубы дыма,

«Беломорский канал» теребя;

И уходит дымок в злую зиму,

И уносит он в детство меня.

Уплывает незримо

Уплывает незримо

Из души холодок:

Повстречал в этом мире

Я тепла ветерок.

Ты открыла объятья

И впустила весну,

И печалью нарядно

Укрываешь красу,

Как укрытая зелень,

Что под снегом лежит.

Стал просторен и светел

Ледяной мир души.

В моё сердце ты радость

Льёшь по каплям живым.

Но лукавые взгляды

Что печалью полны?

«Ты сурово встречаешь…»

Ты сурово встречаешь

Так родное дитя:

За метелью ты прячешь

Золотые поля.

Ты морозишь нещадно —

Это мне поделом,

Что уехал за счастьем,

Позабыв отчий дом,

Что вернулся обратно

Твой ни с чем блудный сын:

Он скитался напрасно

По просторам иным,

Подымался и падал —

Как суров этот мир!

Сколько в нём горько плакал!

Ты прости всё, Сибирь.

Бродяга

Я беспутный бродяга,

Убегающий прочь.

Дворовая собака

Материла всю ночь.

И ей вторя нахально,

Вот такие же псы

Всё будили хозяев

До рассветной росы,

Всё будили презренье

У прохожих иных,

И взглянув в меня гневно

Торопились они.

Но простите бродягу —

Не убийца же он:

Променял лишь на брагу

Свой родительский дом,

Променял свою юность

Лишь на женский приют,

Лишь на жалкую грубость

Да пустой свой уют.

Вот остался он в мире

Необъятном один,

И в карманах лишь дыры,

Не себе господин.

И с бездомными псами

Под заборами спит;

Только плачет глазами,

Не читавшими книг.

Потерял глаза

Потерял в этом чёртовом городе

Те глаза, что блеснули на миг.

Стали мне они дороги, дороги…

Ну, зачем же жесток этот мир?

Шёл за ними под каждыми окнами,

Шёл за каждым троллейбусам я.

И глядели прохожие сонные

На меня, протирая глаза.

Обожгли душу мне, бирюзовые,

Не смогли, как другие, ни как.

Может быть это чувства любовные?

В первый раз у меня этот взгляд.

Этот взгляд, невзначай как-то брошенный,

Был прикован так долго ко мне.

Те глаза мне найти в этом городе,

Что под осень просить о весне.

«Лукавый взгляд печальных глаз…»

Лукавый взгляд печальных глаз

Как часто ранит в сердце нас.

Улыбка добрая летит

Всего один лишь только миг.

Ты к ним подходишь. Вот они!

Бери, возьми… Они твои —

Но тут насмешка и печаль,

И разделяет грубо даль.

Опять лукавства перезвон —

И ты летишь как будто в сон;

Опять улыбка с легких губ,

Опять касанье нежных рук…

Забыв тяжелый нрав земли,

Ты ищешь птичьей высоты —

Но тут насмешка и печаль,

И разделяет грубо даль.

«И этот чёртовый мороз…»

И этот чёртовый мороз

Дурит, меня не узнавая,

И — деда друг — дворовый пес

Меня нескромно так облаял.

Да, кто я есть и кто такой?

Летучий ли голландец лестный,

Господней послан ли рукой,

Иль заводила может местный?

А я лишь только блудный сын,

С печальных странствий возвратился.

Но гонят маты здешних псин,

Мороз кричит, чтоб я катился

Туда, от куда только смылся.

Мне нет здесь места между льдин.

«Забыл я вкус твоих волос…»

Забыл я вкус твоих волос,

Девичьих губ забыл варенье.

Зачем теперь твоё терпенье?

Зачем журчанье долгих слез?

Под рябиной

Укрылся от света под шапкой рябины,

Чарует меня беспризорно листва,

И, мне напевая твой образ любимый,

Колышутся свежестью эти места.

Обнявши руками прозрачное небо,

Качается тихо рябиновый ствол,

А мне представляется: этим же следом,

Как волны на берег, летит голос твой.

Мне хочется быть и с тобою так рядом,

Чтоб мне укрывала ладонью глаза,

Твои поцелуи, как тень эту, надо,

И только от счастья была чтоб слеза.

Ты вернулся

Под песню снежную

Вернулся ты.

Совсем не свежие

Твои черты.

Бежал за птицею

В далёкий край.

Остался вымыслом

Наш старый май.

Ты был вдали,

А я одна

Тебя, любимого,

Ждала.

Давно ты в городе,

Но не идёшь;

Слова, что дороги,

Не назовёшь.

Забыл, как радостно

Встречал меня,

Скажи, с чем связана

Моя вина.

Мы были счастливы

Под той звездой,

Что свет участливо

Дарила свой.

Зачем же молодость

С тобою жгли?

Дымят от голода

Любви угли.

Ты был вдали,

А я одна

Тебя, любимого,

Ждала.

Ужин

Стопки блинов

Из снега на крыши

Стряпчиха Зима

Разложила неслышно,

Томь для гостей

Представлена студнем,

А ветер морозные

Трогает струны.

Села тайга

За праздничный ужин,

Но шапку не сняла

Из ласковых кружев.

С вёдрами полными

Я на пригорке

Смотрел бы столовую

Эту до зорьки,

Но холода всё же

Ноты торопят,

До печки скорее

Ведут меня тропы.

Вёдра с водою

Ставлю у стенки,

И ждут моей воли

Горячие гренки.

Подари мне эту песню

Подари мне эту песню,

Эту песню, эту песню.

Ходим вместе мы по лесу,

Мы по лесу босиком.

Не нужны мне грозди ягод,

Грозди ягод, грозди ягод,

У тебя возьму я сладких,

Самых сладких, да с листком.

А еще хочу, чтоб был ты,

Чтобы был ты, чтобы был ты

С этим лесом серебристым

Бесконечно только мой;

Чтобы счастье улыбнулось,

Нам с тобою улыбнулось,

Как лицо березки русой,

Девки русой, золотой.

Эту песню я на память,

Я на память, я на память

Пронесу да над лугами,

Над морями, милый мой.

Если ты меня разлюбишь,

Вдруг разлюбишь, вдруг разлюбишь,

Талисманом песня будет,

Вечно будет, дорогой.

И когда-нибудь услышишь,

Эту песню ты услышишь,

Знай, что ждёт твоя милашка

В нашем праздничном лесу.

Пусть она звучит печально —

Эта песня так печальна —

Звуки, может быть, нечайно

В этот лес тебя сведут.

Взлёт

Опять раскручивая мельницы,

Затрясся жадно самолёт,

Опять снега за нами вертятся

И крошится под нами лёд.

Проворно шествуя в объятиях

Его холодно-мерзких рук,

Конец ознакомительного фрагмента.