Мои авианосцы

Евгений Александрович Скворцов, 2009

Книга воспоминаний вице-адмирала Е. А. Скворцова – настоящий учебник флотской жизни, практическое руководство к действию, а в ряде вопросов – пособие для начинающего командира – и не только морского. Многогранный опыт автора может оказать неоценимую помощь в воспитании чувства долга, ответственности, волевых воинских качеств, традиционно присущих элите офицерского корпуса страны – командирам кораблей и соединений отечественного флота. Не менее важным моментом, не только для нового поколения офицеров, но и для широкого круга читателей, является раскрытие деятельности командира корабля, отвечающего за жизнь экипажа в целом и каждого его члена в отдельности, – и в изматывающих океанских походах, и в опасных штормовых условиях, и при освоении оружия, и в непредсказуемых ситуациях, которыми так богата жизнь на море.

Часть 1. На Северном флоте

Глава 1. Начало

Глава 2. Крейсер «ЧАПАЕВ»

Глава 3. Становление

Начало

Я родился в апреле 1930 года в селе Никольском Кузоватовского района Ульяновской области. Родители были из многодетных семей; на двоих они имея семь классов образования, работали в колхозе. В моем роду моряков не было. Однако вся моя сознательная жизнь оказалась связанной с Военно-морским флотом, с боевыми кораблями и корабельными соединениями.

Я надводник. Двадцать восемь лет практически не сходил с палуб военных кораблей, делая лишь маленькие перерывы на краткосрочную переподготовку и повышение квалификации. Думаю, что моим коллегам трудно будет побить этот необычный по длительности пребывания на корабельных должностях рекорд.

Там, где я родился, морем и не пахло. Среднюю школу я закончил в селе Анненково, Пензенской области, где даже приличной речки нет. Все началось с того, что в старших классах, когда определялась моя судьба, многие из нас, пацанов, стали мечтать о море. Мы ходили в тельняшках, черных кителях, неизвестно где добытых, пели морские песни, читали книги о море. Результатом такого увлечения стало то,что пять парней из нашей сельской школы по разнарядке военкомата и путевкам РК ВЛКСМ в 1948 году поступили в высшие военно-морские училища и стали профессиональными военными моряками.

Кроме меня, это были Борис Авдонин, Володя Ашеулов, Олег Гаркин и Гера Морозов. Первые ушли с флота довольно рано, в 1960 году, в связи с хрущевским сокращением Вооруженных Сил СССР (когда был уволен один миллион двести тысяч человек). Гера Морозов закончил службу в звании капитана 1 ранга, стал кандидатом военных наук. Наша далекая от моря сельская школа, её воспитанники оставили свой след в трехсотлетней истории Российского флота. Дольше других односельчан служить на флоте посчастливилось мне.

Свои первые шаги я сделал в городе Ленинграде, пытаясь поступить в высшее арктическое училище гражданского флота. К счастью, недобрал на вступительных экзаменах необходимые баллы по математике и не был зачислен. Подал документы в знаменитое высшее военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. Был принят на учёбу курсантом и переодет в настоящую морскую форму. Из-за того, что в училище был перевыполнен план набора, нас, сорок человек со стороны, отправили в город Баку, где в военно-морском училище был недобор. Там 3 сентября 1948 года я принял военную присягу, начал учёбу и закончил полный курс обучения по специальности офицер-артиллерист.Учился хорошо. На третьем и четвертом курсах ходил в отличниках. Диплом получил в первой сотне более чем из четырехсот курсантов.

В июне 1952 года, двадцатидвухлетним лейтенантом, после окончания Каспийского высшего военно-морского училища я прибыл на Северный флот. Мне предстояло добраться до Североморска, получить предписание в штабе и следовать на свой первый корабль — легкий крейсер «Чапаев».

И вот в разгар полярного лета я оказался в Североморске, в незнакомом городе на краю земли. Тогда он назывался поселком Ваенга. Там, на улицах Корабельная и Восточная, ютились жалкие, продуваемые со всех сторон лачуги с печным отоплением. Две такие развалюхи на улице Корабельной были предназначены для семейных офицеров с крейсеров «Чапаев» и «Железняков», составлявших гордость флота. В поселке было всего четыре благоустроенные пятиэтажки довоенной постройки. В одной располагался штаб флота, в другой — Военный совет флота. Последние две были отданы под семейные общежития офицерам ведущих управлений.

Весь надводный флот базировался на четырех причалах. Первый причал был отдан вспомогательному флоту и устаревшим кораблям времен Первой мировой войны, типа «Карл Либкнехт», а остальные причалы — зарождающимся соединениям эскадренных миноносцев. Все побережье от сопредельной Норвегии до Мурманска, особенно вдоль берегов Кольского залива, было буквально напичкано артиллерийскими береговыми и зенитными батареями.

Места базирования флота по тому времени были хорошо защищены и считались крепким орешком. Нынешние базы атомного подводного флота существовали тогда только в умах проектантов и на бумаге. Уже потом, много позже, мы осознали, зачем понадобилось крейсеру «Чапаев» в 1952 и 1953 годах совершить походы вдоль Мурманского и Терского берегов Кольского полуострова, с заходом в губы Оленья, Ягельная, Западная Лица, Ура и даже на острова Новой Земли. Шёл выбор мест базирования атомных подводных лодок. Видимо, крейсер с его размерами и осадкой был эталоном маневренности в узких проливных зонах, губах и заливах. В тех походах главными людьми после моряков стали строители и проектировщики. Они вели расчеты и составляли технические планы создания океанского флота. Но всё это будет потом, а пока речь пойдет о моем первом корабле.

Крейсер «ЧАПАЕВ»

В сороковые-пятидесятые годы крейсера традиционно делились па тяжелые и легкие. В начале шестидесятых появились принципиально новые корабли — ракетные крейсера. Сегодня крейсерами называются почти все крупные боевые корабли нашего флота — от авианосцев до атомных подводных лодок.

Легкий крейсер «Чапаев» создавался на основе разработанного еще до Великой Отечественной войны корабля проекта «68-Е». Предвоенная программа развития морского и океанского флота к концу 1942 года предусматривала строительство пяти легких крейсеров проекта «б8».

Всего планировалось построить17 единиц. Первые четыре корабля этого проекта были готовы в 1939 году, пятый — годом позже. Война помешала реализации этой программы, и уже заложенные корабли проекта «б8» пришлось достраивать в послевоенные годы, по новому проекту «68-К», с учетом опыта боевых действий флота.

Головной корабль этой серии ~ крейсер «Чапаев» — вошел в состав Военно-морского Флота в 1950 году.

Главным назначением кораблей этого класса были: действия в составе эскадры для вывода легких сил в атаку, поддержка корабельных дозоров и сил разведки, охрана эскадры от атак легких сил противника, защита своих коммуникаций.

Своим тактическим назначениям крейсер «Чапаев» соответствовал полностью. На этом корабле впервые в Военно-морском Флоте были применены отечественные радиолокационные средства обнаружения и опознавания воздушных и морских целей. Была установлена гидроакустическая станция для обнаружения подводных целей. Впервые использовалась артиллерийская радиолокационная станция «3алп», которая с высокой точностью позволяла измерять не только дальности и курсовые углы цели, но и отклонения падения снарядов по их всплескам.

В качестве универсального калибра на крейсере «Чапаев» были применены новейшие двухорудийные 100-мм палубно-башенные установки, обладающие хорошей баллистикой и высокой скорострельностью. Стабилизация башен позволяла стрелять по воздушным целям в тяжелых условиях качки. Также впервые использовалось дистанционное управление для автоматического наведения и стабилизации башен. Командиром именно такой башенной установки универсального калибра я начал службу на крейсере «Чапаев».

Служба на Севере, да еще на флоте, особенно сурова, требует отменного здоровья, высокой организованности и дисциплины. Слабым людям, карьеристам, гоняющимся за длинным рублем, здесь места не находилось. Крейсер славился своими делами на флоте, был его флагманом во всех новаторских начинаниях. Характерной особенностью нашего экипажа являлось то, что молодые офицеры, пришедшие из училищ или переведенные с других кораблей, очень быстро становились на ноги. Освоив в кратчайшие сроки первичные и последующие должности, они шли дальше. Причин этому было много. Главными из них можно назвать высокую профессиональную выучку и грамотность офицерского состава, его железную спаянность.

Не зря крейсер «Чапаев» считался на флоте кузницей кадров. Многие из офицеров-«чапаевцев» стали знаменитыми людьми: вице — и контр-адмиралами, кандидатами и докторами военных наук, лауреатами Государственных премий. Можно, конечно, перечислять знаменитостей, но мне больше хотелось бы отметить их учителей.

Главным наставником «Чапаева» был Гавриил Алексеевич Громов, мой первый командир. Он возглавил крейсер «Чапаев» после его трагического столкновения в тумане с эскадренным миноносцем «Ответственный» 26 апреля 1952 года. За два года Г.А. Громов сделал из него «конфетку», заложив устойчивую организацию службы и образцовый порядок. Гавриил Алексеевич пришел на «Чапаев» без повышения. До этого он командовал крейсером «Ворошилов» проекта «26» на Черноморском флоте, имел огромный опыт службы на крейсерах. Именно это и позволило ему внести новый заряд энергии, организованности и порядка в коллектив корабля, в его ратные дела. А ведь над крейсером «Чапаевым» с самого его рождения висел какой-то командирский рок.

Первым его командиром в октябре 1947 года был назначен один из лучших моряков Балтики,

прославившийся в годы Великой Отечественной войны, гвардии капитан 1 ранга Н. И. Мещерский. Он был из дворян, старинного княжеского рода. Службу на флоте начал в 1920 году. Прошёл все корабельные должности по минно-тральной специальности до командира Морского оборонительного района. Перед назначением на «Чапаев» два года командовал гвардейским минным заградителем «Марти».

Во время заводских ходовых испытаний в октябре 1949 года случилось трагическое происшествие. При возвращении увольняемых с берега на внешний рейд Таллинна, где стоял на якоре крейсер, баркас перевернуло штормовой волной. Более пятидесяти моряков погибло, не удалось спасти ни одного. Хотя это произошло в отсутствие командира, его признали виновным, отстранили от должности и отдали под суд за преступно халатное отношение к исполнению своих служебных обязанностей. Военный трибунал приговорил его к пяти годам лишения свободы. Впоследствии по личному ходатайству военно-морского министра Н. Г. Кузнецова летом 1952 года Н. И. Мещерский был досрочно освобожден.

Умер в июне 1953 года.

Вторым командиром после Мещерского был капитан 1 ранга Г. С. Абашвили. Он успешно

провел государственные испытания, которые длились до мая 1950 года. За создание легкого крейсера проекта «68-К», как заместитель председателя приемной комиссии, был удостоен Сталинской премии 1-й степени и ушел на повышение по службе.

Третьему командиру, капитану 1 ранга Подруцкому, как и первому, не посчастливилось, он

попал под суд за столкновение крейсера с эскадренным миноносцем.

Вот так, то вверх, то вниз, качалась «командирская стрелка» самого крупного и сверхотлично оснащенного по тем временам артиллерийского корабля.

У Гавриила Алексеевича Громова (сужу по впечатлениям своей лейтенантской юности) поначалу не было уверенности в том, что его «стрелка» поползет вверх. Нам тогда казалось, что он вздрагивал при каждом докладе с вахты о предпосылках к происшествиям и резких изменениях погоды, которых, в отличие от Черноморского флота, откуда он пришел, было

более чем достаточно. Но по мере более близкого знакомства с экипажем и, прежде всего, с офицерским составом: солидными «бычками» (командирами боевых частей), зрелыми комдивами (командирами дивизионов), бесшабашными «группенфюрерами» (командирами групп, башен, батарей) — он все более заражался оптимизмом и верой в славное будущее своего корабля. Так оно и вышло. Крейсер под его командованием стал гордостью флота, с честью пронес имя героя гражданской войны, всенародно любимого Василия Ивановича Чапаева, в течение, короткой для такого класса корабля боевой жизни.

Безусловно, были и другие, не менее именитые корабли на флоте, с не менее знаменитыми

экипажами и традициями. Но я с такой любовью вспоминаю «свой» первый корабль, «свой» первфй экипаж, который дал мне путевку в настоящую морскую жизнь!

Становление

Хочу подчеркнуть, что, независимо от исторического периода развития флота, в становлении молодых офицеров, главным условием всегда будет выступать строгая уставная атмосфера, в которой органически сочетаются высокая требовательность к каждому члену экипажа и персональная забота о нем. В этом я убежден.

Офицеры с благодарностью вспоминают службу в экипажах, где уставы, в первую очередь

Корабельный устав, были и есть в почёте. Там мудрость морской службы постигается намного

быстрее и менее болезненно. Неукоснительный и жесткий распорядок дня, хорошо составленный и безупречно выполняемый суточный план боевой подготовки ставят всех, и прежде всего молодых офицеров, в железные рамки, отступление от которых даже в мелочах — почти чрезвычайное событие. Для недавнего курсанта это может быть непривычным и тяжелым. Зато вырабатывается привычка к порядку, прочно усваиваются обязанности — необходимый фундамент для всей последующей службы. Четкость во всем: в распорядке дня, в подаваемых командах, в их исполнении.

Помню, на крейсере «Чапаев» ошибка в команде, объявленной с вахты, вызывала немедленную

реакцию и командования, и экипажа. Даже такое мелкое разночтение, как” команде чай пить”,

вместо” команде пить чай”, всем резало слух. Такая мелочь помогала правильно понимать

значение устава, каждая буква которого проверена трехсотлетней историей Российского флота.

Обстановка была такой, что нерадивость, нарушения устава, недобросовестное отношение к

несению вахты вызывали единодушное порицание. И мы опасались его, нам было стыдно. А если офицеру стыдно перед командованием и сослуживцами за личные упущения в службе, за

недостаточный порядок в подразделении, за низкие показатели в учебной стрельбе или

несвоевременную сдачу зачетов, — значит, он на верном пути. Значит, и коллектив корабля сильный, здоровый, помогает командиру в становлении новичка.

Офицер за свою жизнь, как правило, служит на различных кораблях, но, как первая любовь, в памяти остается тот, где он сделал первые шаги. Для меня это крейсер «Чапаев», он был нашей гордостью. Всё, что отличало его от других кораблей, было делом наших рук. Мы ощущали себя достойными славы, добытой в нелегком соревновании с сильными соперниками. Страшно было подвести экипаж, не оправдать возложенных на тебя надежд. Отсюда рождалось стремление постичь всё в совершенстве. У нас, молодых офицеров, считалось похвальным не просто выполнить те или иные уставные положения, команды, корабельные ритуалы, а выполнить их особенно четко, красиво, даже щегольски. Это давалось не только знанием устава, но и особым духом службы. Мы многое перенимали у старших, более опытных товарищей, поддерживали традиции, установленные нашими предшественниками. В салоне кают-компании и прилегающих к нему коридорах развешивались оценочные листы с оценками несения дежурно-вахтенной службы, листы становления и роста офицеров, их успехов.

Оформлялись стенды с фотографиями передовых вахтенных офицеров, вахтенных механиков, дежурных по кораблю и боевым частям. Увидеть свою фотографию на таком стенде было почетно для любого офицера. Постоянную прописку на этой своеобразной доске почета получили капитан-лейтенанты: Владимир Соловьев, Василий Ткач, Александр Никитин, Михаил Крылов, Ян Павлик; старшие лейтенанты: Владимир Гринчук, Николай Бочаров, Юрий Бабминдра, Генна-дий Чекип, Валентин Зайковский, Евгений Востриков; лейтенанты: Михаил Шишкин, Анатолий Благодеров, Виталий Кононов и Виктор Трушкин.

Наука исполнения своих должностных обязанностей, а также обязанностей дежурного по кораблю, вахтенного офицера, передавалась в ходе всей совместной службы. Трудно припомнить случай, когда офицера назначали командиром дивизиона или боевой части через ступень или раньше положенного срока. Время подтверждает, что принцип последовательности и преемственности — одно из главных условий становления офицера.

Старший лейтенант — это своего рода наставник.

К концу первого, тем более второго года службы и командованию, и коллегам, как правило,

становилось ясно, выйдет из новичка настоящий корабельный офицер и будущий командир или нет. Если такой перспективы у кого-то не было, ему приходилось менять или класс корабля, или должность, иногда списываться на берег.

Из моих сослуживцев по крейсеру «Чапаев» менять место пришлось немногим. И этим мы были обязаны прежде всего своим командирам: Г. А. Громову, Т. Г. Катышеву, В. С. Бабию,

С. М. Федорову, Л. Г. Палехину, И. И. Певневу.

Эти воспитатели и неаставники стали образцом для подражания.

Сколько бы потом я ни командовал кораблями и соединениями, какие бы задачи ни решал, —

передо мною всегда был образ командира, научившего меня вносить четкую организацию в любое дело и предугадывать его конечный результат. Такая наука дастся на всю жизнь и формирует грамотных, достойных офицеров-моряков.

Вот небольшой эпизод организации службы того времени, рассказанный начальником штаба

эскадры М. В. Роминовым. На собственном опыте он учил молодых офицеров, как надо становиться в док. Этот вопрос вызвал затруднение у одного из них: команда корабля была недовольна бытовыми условиями.

События происходили в начале пятидесятых годов на Северном флоте. В эскадре надводных кораблей было всего два легких крейсера — «Чапаев» и «'Железняков». Капитан 1 ранга М. В. Роминов командовал тогда «Железняковым».

Картина выглядела примерно так.

После согласования с судоремонтным заводом доковых ведомостей и сроков постановки, получив заверения дирекции завода о полной готовности к приему, крейсер в строго назначенное время подошел к батопорту дока. Опытным глазом старого морского волка командир заметил ряд серьезных недоработок доковой администрации, которые могли привести к тяжелым последствиям. Неся ответственность за порученное дело, командир не мог

допустить такого отношения к кораблю и экипажу, и поступил, не отходя от требований руководящих документов, строго и принципиально. Он завёл крейсер в док, позволил закрыть батопорт, начать откачку воды до определенного предела. Потом дал команду «стоп, откачку запрещаю». Прежде чем вывести из действия собственные механизмы корабля (а дело было зимой, в страшные морозы), он приказал подать с берега электроэнергию, пар в паровую магистраль, соорудить временную пожарную магистраль и подать в неё воду под соответствующим напором. Потребовал восстановить береговой гальюн для команды (пришлось не восстанавливать, а строить заново), переделать сходню с берега на корабль, показавшую при осмотре недостаточную прочность, наконец, доставить на корабль заказанные ранее пропуска для входа на территорию завода. Когда все это было сделано, командир приказал остановить механизмы, «откачать» воду, посадить корабль на клетки и начать доковые работы. На это ушло более двух суток. Доковая администрация «в мыле» бегала по стенкам дока, уговаривая строптивого командира сменить гнев на милость. Амортизация дока и стоимость работ в нем измеряется часами, а не сутками. Завод понёс большие материальные убытки, не говоря уже о крайнем недовольстве начальства. Администрация пыталась повлиять на «зарвавшегося самодержца» через Главнокомандующего ВМФ — в ход пошёл «тридцатитысячный коллектив». Ведь он не первый и не последний, стоит в этом доке, что он себе позволяет?!

Но командир остался твёрд. Закон был на его стороне.

Беда же молодого командира, с которого начался рассказ, была в том, что он (как и многие другие), придя в док, потерял самостоятельность, не захотел портить отношения с заводской

администрацией, пошёл у нее на поводу. В требованиях опытного офицера М. В. Роминова ничего лишнего не было, все они были абсолютно законны. В пунктуальном их исполнении была мудрость командира, его способность смотреть на пять шагов вперед. Он помнил, что на одном из заводов не выдержал дряхлый трап и сорок рабочих рухнули в тридцатиметровый док. Были человеческие жертвы. Роминов догадывался, что при подаче с берега пара какие-нибудь штуцеры и соединительные фланцы не состыкуются, трубы окажутся худыми и неутепленными. Команда сядет на сухой паёк, а политработники станут убеждать её, что это временные трудности, мол на войне и не такое было. Он лучше всех знал, что мощный боевой корабль в доке превращается в беззащитное, беспомощное сооружение, которое за пять минут может запылать как факел, от одной искры газосварки или замыкания электропроводки. Спасти его может только полная готовность пожарной магистрали и умелые действия личного состава. За последнее отвечает командир, а за первое он должен «шкуру содрать» с завода. Поэтому был так строг и принципиален. Корабельным уставом была предусмотрена его личная ответственность за судьбу вверенного ему корабля и команды.

К этому он шёл всю свою сознательную жизнь, это же внушал и молодым командирам, которые стали жаловаться на самоуправство администрации завода. Хороший урок многим из молодых офицеров того времени. Он запомнился, как говорится, « на всю оставшуюся».

Морская практика, даже в самых повседневных и будничных флотских делах, в той или иной мере воспитывает моряков всех категорий.

…Корабль красиво разворачивается на рейде, подходит к бочке (плавучему якорю), швартовые

команды замерли в строю. Царит приподнятая деловая атмосфера. Приказы отдаются четко.

Весь маневр рассчитан до мелочей. По радио не подается ни одного распоряжения, все происходит в тишине. По невидимому сигналу, как будто сам по себе, спускается на воду баркас, отрабатывают задний ход машины. Делают свое дело баковые и ютовые швартовые команды. С началом опускания шаров, означающего остановку машин (на мачтах поднимаются специальные круги чёрного цвета, показатели хода корабля в светлое время суток). Без дополнительных команд поднимается гюйс, переносится с гафеля на кормовой шток флаг, вываливаются и ставятся выстрела и трапы.

Постановка закончена, крейсер сменил походный режим на якорный легко, как будто человек

переоделся, придя с улицы домой.

Надо заметить, что к моменту прихода корабля на внутренний рейд по старой морской традиции у бочки его ожидают баркасы с других кораблей. Их команды хорошо обучены, имеют на борту спасательные средства, аптечку, боцманский инструмент первой необходимости (свайки, скобы, фонари, набор концов).

Командир баркаса — отличный моряк, в совершенстве знающий всю последовательность маневра. При необходимости он готов оказать помощь корабельной команде.

В основном заводка бриделя на бочку производится своими силами, но при сильном ветре для

быстроты и безопасности этого сложного маневра командиру корабля порой приходится принимать помощь «соседа». Участие соседних кораблей в выполнении маневра — это мера традиционной уважительности на флоте. Это воспитывает у моряков чувство солидарности и взаимовыручки. Это рождает и другие этические нормы.

Например, вахтенный офицер, докладывая командиру о входе на рейд другого корабля, добавляет, что флажный сигнал поздравления с благополучным прибытием поднят, баркас с назначенной швартовой командой отправлен. Друзья-сослуживцы таким вниманием отдают должное своим товарищам за труд в море. В этом немалая воспитательная сила.

Приятно со стороны смотреть на слаженную работу опытного командира и его экипажа. Кажется, что своё дело они выполняют легко и просто. Однако это впечатление обманчиво. За красотой стоит огромная работа, точный расчет, тренировка и опыт.

Бывает, к сожалению, и по-другому.

Несложный маневр превращается в мучительную и нервную процедуру, когда малоопытный, неуверенный в себе командир плохо чувствует корабль. Он начинает суетиться, без конца уточнять место, задавать массу вопросов, не дожидаясь и не требуя на них ответа. Нервозность командира передается экипажу, люди делают свое дело торопливо, допускают ошибки. Тут уж порядка не жди.

Такой командир — потенциальный носитель аварий.

Анализ сложных ситуаций подтверждает, что их причиной является неорганизованность командира, необученность вахтенной службы, отсутствие взаимопонимания между постами, обеспечивающими безопасность плавания, — в общем, несогласованность всех звеньев. При этом нужные команды и доклады теряются и проходят мимо внимания командира, что всегда пагубно влияет на офицеров-новичков, которые ничему не учатся.

Я знал командиров, которые, гордясь своей должностью, боялись её, трусили при осуществлении манёвров. У иного в буквальном смысле руки и ноги трясутся при подходе к причалу, что днём, что ночью, даже в простых условиях, не говоря уже о сложных — при сильном боковом ветре или течении.

Как, таких командиров, назначают?

Однозначный ответ дать трудно. Здесь надо видеть и учитывать всё: протекции начальников своим любимчикам, родственные отношения и кумовство, людей, случайно казавшихся на флоте, и наконец, определенный кадровый голод быстро растущего флота. Подбор кадров — процесс творческий. Иного можно разглядеть только в экстремальных условиях. А до того… Биография нормальная, срок службы и возраст соответствуют требованиям нормативных документов. Правда, предшествующие должности не требовали самостоятельных решений, за

которыми стоят судьбы людей.

Одной из начальных форм обучения молодых офицеров является исполнение обязанностей дежурного по кораблю и вахтенного офицера на якоре. Например, часто приходится принимать к борту (когда корабль стоит на рейде, якоре или на бочке) суда обеспечения для пополнения запасов топлива, воды и разных материальных средств. В организации приемки грузов при стоянке у причала корабельный устав немалую роль отводит вахтенному офицеру или дежурному по кораблю. Эта «мелкая» должность является довольно престижной, и ей придается большое значение. Опытный вахтенный офицер, руководящий такими работами, предельно собран. Он заранее инструктирует подчиненных, проверяет наличие спасательного инвентаря. Напоминает о мерах безопасности, дает указания на очередность действий. Зная характер груза, заблаговременно вызывает наверх расходное подразделение, трюмных, дежурного врача, спецслужбы боевых частей и так далее. Тогда с приходом судна и окончанием его швартовки немедленно начинается прием запасов. Один только этот момент дисциплинирует людей и вызывает желание отличиться. К таким экипажам и команды вспомогательных судов относятся с большим уважением, с удовольствием выполняют их заявки.

У нас на крейсере между офицерами было негласное соревнование по четкости действий вахты при приемке судов и плавсредств, по быстроте и качеству их разгрузки, по приведению в исходное положение места работы. По всем вопросам организации службы существовали нормативы.

Молодой вахтенный офицер получал большое моральное удовлетворение от четкого выполнения этой не самой сложной работы на вахте. А главное, он был на виду, под пристальным наблюдением своих более опытных товарищей, получал оценку своих действий, поощрение. (Порой офицеров забывают поощрять за инициативу и безупречные действия при несении ими службы корабельных нарядов.)

Строгое наблюдение за выполнением каждой статьи устава, сохранение и продолжение лучших

традиций лежит на совести командиров кораблей. Подготовка лиц дежурно-вахтенной службы проводится непосредственно под руководством командования корабля. Каждый из офицеров, прежде чем надеть нарукавную повязку, должен сдать зачет на допуск к вахте или дежурству. В тех экипажах, где офицеры плохо несут службу, командиры к приему зачетов подходят недостаточно требовательно, а порой просто формально. Некоторые даже передоверяют это ответственное дело своим заместителям. Там же, где обучение и система зачетов поставлены образцово, налицо высокие результаты.

Например: на крейсерах, во времена моей молодости, прием зачета по использованию средств движения был организован серьезно. Вахтенные офицеры сдавали его непосредственно в машинном отделении, а вахтенные механики — на мостике. Каждое теоретическое положение по основам эксплуатации электромеханических установок, со всеми особенностями их боевого использования, подтверждалось практическими действиями. Надо ли доказывать пользу такого подхода к оценке и закреплению знаний офицеров?

Для вахтенного офицера обязательное правило — понимать смысл действий личного состава при даче пробных оборотов, при смене ходового режима, при падении вакуума в корпусах турбин, при выходе из строя масляных насосов и так далее. А где это можно узнать, как не в машинном отделении? Поэтому вахтенные офицеры в свободное время нередко стояли ходовую вахту в машинном отделении вместе с вахтенными механиками, а механики поднимались на мостик. Офицеры понимали процессы и ситуации, возникающие после их команд. Исполнение обязанностей приобретало более осмысленное содержание. Такую методику сдачи зачетов я испытал на себе на крейсере «Чапаев», где её впервые внедряли опытнейшие моряки: командир крейсера капитан 1 ранга В. С. Бабий, его старший помощник капитан 2 ранга С. М. Федоров и командир электромеханической боевой части капитан 3 ранга И. Д. Земляк.

В ходе дальнейшей службы на крейсере «Мурманск» в должностях старшего помощника и командира, а позднее на всех кораблях, которыми командовал, я смело внедрял эту методику и

имел хорошие результаты. Все мои офицеры прекрасно разбирались в технических тонкостях «соседней» специальности.

Забегая вперед, скажу, что когда впервые в ВМФ СССР наше соединение приступило к освоению принципиально нового вида вооружения — самолетов и вертолетов, базирующихся на авианосце, мне, по соглашению с командованием авиации ВМФ, удалось ввести подобную систему и для летно-технического состава. Эффект был потрясающий.

Профессиональное мастерство летчиков и моряков в кратчайшие сроки возросло до того уровня боевой подготовки, который позволял решать любые поставленные задачи. А ведь это, как ни странно, тоже из раздела морской практики.

По военной специальности я артиллерист. Главным оружием у нас на корабле была артиллерия, по известному выражению «бог войны». Артиллерийская боевая часть крейсера состояла из трех дивизионов: главного, универсального и зенитного калибров. Я служил в дивизионе универсального калибра. Прошёл в нем все должности, от командира 100-мм башни до командира дивизиона.

Служба в этом дивизионе, на всех должностях, предполагает безупречное знание своего оружия, отличную реакцию и автоматическую натренированность при обслуживании техники. Это объясняется, во-первых, тем, что в универсальном калибре каждый командир батареи управляет огнем по всем видам целей: морским воздушным и береговым. В других дивизионах этого нет.

Основу дивизиона зенитной артиллерии, например, составляли автоматы малого калибра, они вели огонь только по видимым с корабля целям.

Во-вторых, в отличие от главного калибра, у наших универсальных установок скорости изменения координат обстреливаемых целей настолько реактивны и переменчивы, что малейшая задержка — порой в доли секунды — грозит поражением в бою. Завалом практической стрельбы в мирное время и ударом воздушного противника по кораблю в военное. Пережить такой позор тяжело.

На совещании и на обеде в кают-компании провинившийся чувствовал себя очень неуютно. А уж при публичном разборе стрельбы старшим начальником или флагманским артиллеристом… Вроде и не было прямого укора от сослуживцев. Каждый понимал, что сегодня ты, а завтра я. Но на душе у него все равно было муторно: испорчен праздник — выход корабля в море для выполнения артиллерийских стрельб; сорван план боевой подготовки. Не удивительно, что каждая стрельба, каждый выход в море готовились самым тщательным образом.

Не помню случая, чтобы перед стрельбами уважающий себя офицер-артиллерист не прошёл по всему своему хозяйству, не представил бы мысленно всех вариантов, возможных при подготовке и проведении стрельбы.

На крейсере «Чапаев» мы воспитывались в обстановке высокой требовательности и дружеской поддержки со стороны более опытных товарищей. Мы были молоды, нуждались в опеке и подсказках.

Удивительные были годы. Дни летели, как мгновения. Казалось бы, чем можно на корабле занять себя? Тем не менее день был заполнен до предела. Растерянность наступала, если начальник звонил к тебе в каюту и говорил, что есть изменения в суточном плане и некоторое время можно использовать по своему усмотрению. Полчаса, час — это же вечность… Ходишь, как неприкаянный — скорее бы она, эта вечность, кончилась.

Отдыхать мы тоже умели.

В те времена в эскадре Северного флота было два крейсера и четыре бригады эскадренных миноносцев. Нам казалось, что «Чапаев» был на голову выше остальных кораблей по организации службы, корабельному порядку и офицерскому составу. У чапаевских офицеров был особый стиль и шик. Их узнавали. Они по-своему одевались, имели в Доме офицеров свой столик. В абсолютном большинстве до звания капитан-лейтенанта они не женились, считая это помехой в службе. У нас в героях ходили не те, кто отличался на танцах, стильно одевался, имел вместо суконной бостоновую тужурку (гражданское платье в те годы не носили) и золотые запонки. Героями были настоящие служаки. Те, кто лучше знал свое дело, отлично правил вахту, умел навести в своем подразделении флотский порядок, оставаясь любимцем матросов. Наконец, те, кто брал призы по огневой подготовке, был новатором в ратном деле, настоящим моряком.

Лейтенантская юность. Романтика. Несмотря на суровое и, прямо скажем, голодное послевоенное время, мы сумели вынести на своих плечах все тяготы и невзгоды корабельной службы, не потеряв оптимизма.

Море не терпит унылых и черствых людей. В кают-компании в те нелегкие времена было весело и непринужденно. В первую очередь благодаря здоровому духу на корабле. Только что прибывшего молодого офицера ждали розыгрыши и дружеские, без унижения чести, подначки. Излюбленной шуткой была такая: в первый день молодому лейтенанту внушали, что жизнь на

корабле начинается с оплаты счетов за свет, воду, место в каюте, телефон, белье, питание и тому подобное. Причем деньги принимает лично старший помощник командира. Это были какие-то копейки, которые всегда можно было найти в тощем лейтенантском кошельке. Иногда по сговору с корабельными интендантами и механиками необходимость оплаты подтверждалась квитанциями с какой-нибудь печатью «для пакетов». Заканчивалась шутка тем, что перепуганный лейтенант входил в каюту старпома и докладывал о готовности заплатить положенные взносы за проживание на корабле или показывал квитанции.

Одно дело тральщик или сторожевой корабль, где старпом — офицер в сравнительно малом звании, ровесник, другое дело на крейсере — капитан 2-3 ранга, прошедший огонь и воду. Можно себе представить его гнев. Старпом начинал выпытывать у лейтенанта, кто его послал, где он получал квитанции. Именно выпытывать, потому что новичок уже понимал, что его разыграли, и начинал нести что попало, сказать и припомнить толком он ничего не мог: на крейсере он как в лабиринте, а в каюте старпома — как на сковородке. Для молодого офицера все заканчивалось благополучно. «Добрый» старпом милостиво отпускал его и советовал вспомнить балагуров, которые его разыграли, и прислать их к нему, старпому, на собеседование. Конечно, никто не приходил. Да и сам лейтенант после розыгрыша как-то сразу включался в общую жизнь неунывающего коллектива офицеров-единомышленников.

Не все, однако, шутки безобидны, особенно те, которые связаны с использованием оружия. К сожалению, были и такие. Одна из них в свое время была сыграна со мной и получила широкую огласку под названием операция «Луна». Закончилась она для шутников судом чести и даже увольнением с флота.

В конце октября 1956 года, после окончания специальных офицерских классов, я в звании старшеголейтенанта был назначен на крейсер «Мурманск» командиром батареи универсального калибра. В тот же день крейсер со всей эскадрой (около тридцати кораблей) по тревоге вышел из главной базы и встал на якоря в одном из пунктов базирования в Мотовском заливе.

Где-то в далеком Египте разгорелся очередной военный конфликт. Стоим по тревоге уже не первые сутки, праздник Великого Октября на носу. Устали. Но боеготовность не снижается, все понимают: так надо.

В три часа ночи заступаю в очередную боевую смену вахтенным артиллеристом на пост командира дивизиона зенитного калибра, один из самых высоких командных пунктов корабля, почти под клотиком. В моем подчинении половина зенитной артиллерии крейсера в немедленной готовности к открытию огня. Боезапас подан, расчеты установок в полном боевом составе на своих местах, связь установлена. Через 17 минут после заступления — звонок по линии боевой связи; представляюсь. Строгий командный голос в трубке дает вводную: «Луна» — действуйте. Отвечаю, что я вахтенный артиллерист, а не вахтенный офицер. Мое дело — отражать огнем средства воздушного нападения и легкие силы при внезапном нападении. На другом конце линии повешена трубка. На душе тревожно. Проверил еще раз готовность зенитных расчетов: все начеку, люди не спят. Оглядел стоящие рядом корабли эскадры. Кругом ни огонька, полная темнота, полярная ночь. На эсминцах на боевых вахтах мои коллеги и боевые друзья, однокашники.

Инструкцией боевой артиллерийской вахты после такой вводной предусматривается немед-ленное открытие огня по приказанию или самостоятельно — при внезапном обнаружении

противника, — а затем сосредоточение огневых средств всех дежурных сил эскадры. Первый выстрел или трасса зенитного автомата с флагмана означает сигнал боевой тревоги для всей эскадры. Пока корабли занимают свои места для боя, в направлении трассы должен быть сосредоточен огонь всех дежурных артиллерийских батарей. Все это я прикинул после странного звонка о «Луне», и мне стало жутковато.

Снова звонок. Опять представляюсь. Новый диалог:

— «Луну» наблюдаете?

— Так точно, справа шестьдесят.

— Считайте, что это УРС (управляемый реактивный снаряд),

— Ваши действия?

–Открываю огонь.

— Открывайте.

–Кто приказывает? Сколько боезапаса разрешите израсходовать?

Молчание, повешена трубка. Ломаю голову. Нервы на пределе. Что бы это значило? Свербит мысль: не выполнил приказа, проявил беспечность, что-то теперь будет.

Мысли мои прерваны колоколами громкого боя и сигналом по трансляции: «боевая тревога, корабль экстренно к бою и походу приготовить.» Разбегаемся по командным пунктам и боевым постам. В считанные минуты крейсер и корабли эскадры приведены в состояние готовности и съемке с якорей. Корабли готовы к применению оружия уже не дежурными, а всеми огневыми средствами всех стоящих в заливе сил.

Командование не понимает, кто и зачем объявил боевую тревогу. Начали разбираться. Через 50 минут был дан отбой тревоги.

Снова боевая вахта, снова готовность к действиям.

Оказалось, что враг на нас не нападал, боевой тревоги не было. Просто группа шутников решила проверить на зрелость молодых офицеров, пришедших служить на крейсер сравнительно недавно, ~ — чего они стоят, чем дышат. «Петушиное» слово (пароль, полученный по связи и означающий какое-то действие, например, перевод сил к повышенной степени боеготовности), сыграло в этом случае роль динамита, чуть не погубившего добрую славу эскадры. Так произошло в русско-японскую войну с эскадрой адмирала Рожественского при переходе с Балтийского моря на Тихий океан. Тогда были обстреляны рыбацкие суденышки, принятые русскими броненосцами за неприятеля.

В данном случае «Луна» (слово, придуманное при взгляде в иллюминатор), было передано

шутниками всем заступившим на вахту новичкам, как инструкция командования. Вахтенному

офицеру боевого информационного поста, на пост энергетики и живучести, в рубку дежурного по кораблю и вахтенному офицеру. Новичками кроме меня оказались старшие лейтенанты Евгений Галета, Евгений Черемисин и лейтенант Михаил Талаквадзе. Последнего шутники все-таки «дожали», и после второго звонка он нажал педаль колоколов громкого боя.

Кстати говоря, перед этим, буквально за несколько часов, командир крейсера, капитан 1 ранга

Т. Г. Катышев на инструктаже офицеров дал указание; при всех неясных случаях, намерениях

противника или при проверке готовности штабом соединения, который был на борту, — вахтенному офицеру играть тревогу, а потом уж разбираться…

Кто же думал, что всё это для «заговорщиков» плохо закончится из-за «твердолобости» вахтенного артиллериста и других новичков, не понимающих такого рода шуток. Операция «Луна» прошла неважно. За её организацию один из лучших офицеров, командир носовой группы управления артогнём главного калибра, лейтенант Игорь Архипов был уволен в запас. Впоследствии он командовал каким-то сейнером в Мурманске. Мы встречались, смеялись, вспоминая эту печальную историю. Молодые были, глупые и очень восторженные.